Томас Андервуд крепко пожал руку Ричарду Рею Синглетери. Приветствие вышло неловким, поскольку на запястьях Синглетери красовались наручники, но Андервуд явно вознамерился установить со старым знакомым физический контакт.

– Привет, Рей, как поживаешь?

– Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в таком месте, как это, когда над твоей головой висит смертный приговор.

Карен повернулась к Бледсоу, который, как и Дель Монако, стоял рядом с ней по другую сторону стекла. Громкость микрофона, размещенного в комнате для допросов, была выставлена на максимум, и он улавливал любые звуки, доносившиеся изнутри: слова, скрежет ножки стула или подошвы по бетонному полу. Но голоса звучали тонко, словно пропущенные сквозь фильтр для кофе.

– Они ведут себя, как старые знакомые, – заметил Бледсоу. – Как может Андервуд пожимать руку этому парню и держаться с ним по-приятельски?

– Отчасти именно поэтому его допросы имели столь оглушительный успех, – откликнулась Карен. – Он умеет поддерживать разговор и понимает, как устроен мозг преступника. В моем отделе мы преподаем методику ведения допросов. Напомни мне об этом, когда захочешь научить чему-нибудь своих сотрудников.

– Благодарю покорно.

Тон, которым был произнесен ответ, со всей очевидностью свидетельствовал о том, что Бледсоу не проявил к ее предложению ни малейшего интереса.

– Ты, должно быть, понимаешь, что я не питаю особого сочувствия к тому положению, в котором ты оказался, Рей, – сказал Андервуд. – Есть такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».

– Так, так, так… Я смотрю, выйдя на пенсию, ты стал циником.

– Я ушел на пенсию из Бюро, но не оставил дело всей жизни, – Андервуд широко улыбнулся. – Итак, мне сообщили, что у тебя есть кое-что, о чем ты хотел поговорить со мной.

Синглетери перегнулся через стол. Глаза его возбужденно бегали по сторонам, словно он опасался, не подслушивает ли их кто-нибудь. Понизив голос, он сказал:

– Я знаю, кто написал то письмо. Я знаю, кто такой Окулист знаю, кто скрывается под этим прозвищем.

Он выразительно приподнял брови и откинулся на спинку стула.

К чести Андервуда следовало отметить, что он знал, как обращаться с такими парнями. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он равнодушно поинтересовался:

– И кто же это?

– Эта информация дорого стоит.

– Послушай, Рей. Ты потребовал, чтобы меня привезли сюда, и я бросил все дела и сел в первый же самолет. И вот я здесь. Так что кончай свои игры.

– Ни о каких играх и речи нет, Томас. Это вопрос жизни и смерти. Я не хочу умирать. У меня осталось меньше пяти дней до того, как они убьют меня. То есть еще примерно сто шестьдесят часов, и моя жизнь будет окончена. Они хотят поймать этого парня, а я хочу жить. И все эти сведения хранятся вот здесь. – Он выразительно постучал пальцем по лбу. – Я называю им имя, они возвращают мне жизнь. Собственно, я ведь немногого прошу, Томас. На самом деле все очень просто.

– Все совсем не так просто, и ты прекрасно об этом знаешь, Рей. Ты же умный мальчик. Здесь замешана политика. Если они пощадят тебя, это создаст нежелательный прецедент.

– Если они позволят мне унести его имя с собой в могилу, тогда создание нежелательного прецедента окажется самой маленькой из их проблем. Какому политику понравится иметь кровь невинных женщин на руках? – Синглетери отвел глаза, а потом в упор взглянул на Андервуда. – Эй, как только законники узнают, что кое-кому известно, кто такой этот парень, они пожелают заполучить его имя, чтобы ФБР смогло арестовать его и публично поджарить ему задницу. Очень важно показать, что убийство сенатора штата никому не сойдет с рук, верно? Так что не рассказывай мне о политике.

Теперь уже Андервуд откинулся на спинку стула.

– Давай предположим на минутку, что они не согласятся на твои условия. О чем еще для тебя я могу просить их?

– Больше говорить не о чем. Если тебе нужна личность преступника, то я сказал, сколько это будет стоить.

– Видишь ли, Рей, еще одна трудность заключается в том, что они никак не могут быть уверены, что письмо действительно пришло от Окулиста. Ты говоришь, что это так, потому что узнал фразу, которую он использовал. Но ведь это может оказаться случайным совпадением. Согласись, все-таки это не то же самое, как если бы он подписал его своим полным именем, приложил отпечаток пальца и фотографию.

– Я назову тебе его имя, и вы схватите этого парня. После того как они удостоверятся, что это действительно он, наша договоренность вступает в силу. Если я ошибся, то получаю свой укол. Ты не проиграешь в любом случае.

– Похоже, он все предусмотрел, – сказал в соседней комнате Бледсоу.

– Он был организованным убийцей, – пояснила Карен. – С очень высоким коэффициентом IQ. Охотился на студенток, которые жили на съемных квартирах за пределами университетского городка. Он высматривал их в супермаркете, а потом втирался к ним в доверие, упирая на фальшивый гипс, который носил под предлогом того, что сломал руку. Говорил девушкам, что ему нужна помощь, чтобы погрузить пакеты с продуктами в фургон. Как только они оказывались вдали от любопытных глаз, он бил их по голове гипсом, оглушал и забрасывал в машину. – Карен снова повернулась к зеркалу. – Так что можешь не сомневаться, он все продумал до мелочей. Именно поэтому мне трудно поверить в его искренность.

– Давай подождем и посмотрим, что получится у Андервуда. По-моему, он неплохо к нему относится, насколько это вообще возможно в отношении убийцы, – заметил Бледсоу. – И уж, во всяком случае, он знает его лучше, чем кто-то еще.

Карен обхватила себя руками за плечи.

– Учитывая деньги, которые мы ему платим, он и впрямь может придумать какой-нибудь ловкий ход.

– А я думал, что Бюро всего лишь оплачивает его расходы, – удивился Бледсоу.

– Он является международным консультантом, – сказала Карен. – Всемирно известным. Так что мы оплачиваем расходы плюс солидный гонорар, можешь не сомневаться.

Дель Монако согласно кивнул.

– Гиффорд, кстати, возражал, но начальство настояло на своем. Думаю, Андервуд увидел в нашем предложении возможность написать новую книгу или, по крайней мере, хотя бы главу к ней.

– …так дай мне что-нибудь, Рей, – говорил в это время Андервуд. – Что-нибудь такое, что я мог бы предъявить им и показать, что у тебя верные и надежные сведения. Они же не захотят поднять шумиху в прессе, чтобы потом выяснилось, что парень совсем не тот, что им нужен. И даже имея в распоряжении имя может понадобиться неизвестно сколько времени, чтобы найти его. Как только они согласятся на сделку, твоя казнь будет отменена. А если им потом придется давать обратный ход и назначать новую дату, когда ты покинешь наш мир… это чертовски неприятно и сложно. Теперь ты видишь, в каком положении мы оказались, Рей?

Синглетери пошевелился на стуле, но промолчал.

– Должен тебе сказать, у нас есть еще одна проблема, Рей. Типа того, что все это – лишь подстава, а ты хочешь поиграть с нами, посмотреть, как мы будем гоняться за призраками, и вволю посмеяться. Свести счеты и поквитаться хотя бы таким образом.

– Конечно, это возможно, но маловероятно. Даже твой психологический заумный анализ моего характера может подтвердить, что я не задумал ничего подобного.

– Они полагают, что таким образом ты надеешься получить свои пятнадцать минут славы.

– Я уже получил свои пятнадцать минут. Я уже получил пятнадцать лет назойливого и пристального внимания к своей особе, Томас, и не в последнюю очередь – благодаря тебе. Мое имя навеки вписано в историю криминальной психологии. И в твои книги тоже.

Андервуд покачал головой.

– Рей, должен заметить, ты упускаешь потрясающую возможность. То внимание, которое было приковано к тебе после ареста, носит исключительно негативный характер. А вот заголовок в газетах «Осужденный преступник помогает полиции схватить жестокого убийцу по прозвищу Окулист» выставит тебя сове в другом свете. Ты станешь героем. Подумай об этом.

– И какой мне от этого прок, скажи на милость? После того мне впрыснут яд в вену, а?

– Я мог бы возразить тебе, Рей, и предложить посмотреть на это дело с философской точки зрения. Привести в пример дзен-буддизм. Концепцию искупления. Но я хорошо тебя знаю, поэтому понимаю всю бессмысленность подобных аргументов. – Андервуд принялся постукивать пальцами по крышке стола. – Вот скажи, почему Окулист прислал тебе это письмо? Мои друзья в Бюро, те самые, которые попросили меня прилететь сюда, все время задают один и тот же вопрос: «Почему именно Синглетери?» – Он выразительным жестом развел руками, повернув их ладонями вверх. – Что мне им ответить, Рей?

– Если я скажу, вы и без меня вычислите, кто он такой.

– Ты должен знать, что они пытаются сделать это прямо сейчас, в данную минуту. Проверяют списки заключенных, отбывавших срок одновременно с тобой. Ищут парней, с которыми ты был дружен, сидел в одной камере, играл в мяч. И очень скоро они отберут несколько имен и примутся за них всерьез. А как только они сделают это, тебе нечего будет им предложить. Ты проиграешь, Рей.

– Тогда пошли они к чертовой матери! Это может быть кто-нибудь совершенно посторонний. Если они считают себя такими умными, то пусть проверяют списки. На здоровье! У них есть еще сто пятьдесят девять часов, так что вполне можно успеть. – Лицо Синглетери разгладилось, ярость его улеглась столь же внезапно, как и вспыхнула, и он даже сумел выдавить улыбку. – А может, и нет.

– Позволь мне добиться для тебя хоть чего-нибудь. Губернатор не согласится смягчить вынесенный тебе приговор. Но он может дать тебе что-нибудь еще.

– Что еще он может мне дать? Что еще может понадобиться человеку, которому предстоит умереть через несколько часов?

Андервуд встал со стула.

– Не знаю, Рей. Подумай сам. Но на твоем месте я не стал бы ждать слишком долго.

Карен с трудом оторвала взгляд от Синглетери и посмотрела на Дель Монако.

– Почему у Окулиста вдруг возникла нужда посылать это письмо?

Дель Монако подавил зевок и помассировал веки толстыми, похожими на сосиски пальцами.

– Не знаю, Карен. Если предположить, что когда-то он вместе с Синглетери отбывал срок, то, возможно, он зашифровал в тексте какое-нибудь сообщение. Но может быть и так, что все обстоит совсем просто: он узнал, что его товарищ по несчастью должен умереть, и захотел сказать ему «до свидания». С таким же успехом он мог понимать, что своим письмом доставит нам массу неприятностей и заставит понервничать.

Карен снова взглянула на копию письма.

– «…пусть настанет время, когда мы закончим свои дневные труды и обратим взор внутрь себя, размышляя о том, что нас ждет впереди», – прочла она вслух. – Это вполне может быть прощание. Своего рода напутствие, так мне кажется.

– Или шифрованное послание? Или просто бред извращенного и психически больного ума?

Послышался негромкий щелчок, это Бледсоу закрыл свой сотовый телефон.

– В списке сокамерников, когда-либо отбывавших срок вместе с Синглетери, у Эрнандеса значится восемь тысяч имен. Он начал сопоставлять его с другими списками, чтобы проверить, нет ли перекрестных совпадений. И тогда нам придется танцевать уже оттуда.

– Все дело в том, что Синглетери прав, – заметила Карен. – У нас слишком мало времени, чтобы тщательно проработать эти списки. Думаю, на это он и рассчитывает. То есть если мы сможем вычислить Окулиста и доказать, что он и есть наш НЕПО, то Синглетери будет помилован. Если же нет… – Она пожала плечами. – Он получит свою инъекцию.

Дель Монако смотрел сквозь зеркальное стекло, как Андервуд похлопал Синглетери по спине.

– Нет, ему никогда не заменят смертную казнь пожизненным заключением, – сказал он. – Надеюсь только, что Андервуд не зря прилетал сюда.

– Еще бы, – саркастически заметил Бледсоу. – Свою главу к новой книге он получит в любом случае.

Дель Монако вышел из комнаты в коридор, намереваясь перекинуться парой слов с Андервудом. Карен осталась наедине с Бледсоу Теперь она могла свободно говорить, не боясь выдать себя.

– Мы знаем, что это он, Бледсоу. Письмо написал Окулист. Мы знаем это совершенно точно.

Он выставил перед собой руку.

– Не горячись. Мы еще ничего не знаем.

– «…мне известно то, что знают они», – по памяти процитировала она. – Он говорит нам, что знает то, что известно и нам, потому что психологический портрет у него. Он его прочел.

Бледсоу пожал плечами.

– Это может означать что угодно. Человек, который написал это письмо, изъяснялся весьма туманно и явно не намеревался облегчить нам жизнь. Так что не спеши принимать желаемое за действительное.

Карен вздохнула.

– Я знаю. Просто все сходится, и Окулист бросает нам очередной вызов. Он знает. Мы знаем.

– Что вновь возвращает нас к тому же самому вопросу: для чего он вообще посылал это письмо? Почему он не отправил тебе очередное послание по электронной почте, если ему так хотелось, чтобы мы его получили? Зачем адресовать его Синглетери? – Он отвернулся от нее и с размаху ударил ногой в стену. – Проклятье! Ненавижу это дело. Обычно есть правонарушитель, который совершает преступление и оставляет после себя какие-нибудь улики. И все, что от тебя требуется, – это ухватиться за нужную ниточку и размотать клубок до конца. В половине случаев оказывается, что это родственник или знакомый. Но этот парень, складывается такое впечатление, вообще не оставляет после себя следов, по которым можно выйти на него. И он выбирает себе жертвы, которые не связаны между собой. Вот и получается, что мы имеем одни только проклятые загадки, которые он нам подбрасывает. – Бледсоу сердито засунул руки в карманы брюк и принялся расхаживать взад-вперед. – Не знаю, как ты занимаешься этими серийными маньяками с утра до вечера. Если бы я вдруг оказался на твоем месте, то у меня уже на второй день открылась бы кровоточащая язва.

Дверь распахнулась, в комнату вошли Андервуд и Дель Монако. Галстук у легенды криминальной психологии сбился на сторону, а обычно жизнерадостное лицо выглядело осунувшимся и жестким.

– Я не смог достучаться до него, – сообщил Андервуд. – Рей в отчаянии, он закусил удила. У него есть один-единственный козырь на переговорах, и отказываться от него он не намерен. Для него это в буквальном смысле вопрос жизни и смерти.

– Он говорит правду? – поинтересовалась Карен.

Андервуд вздохнул, положил обе руки ладонями на стекло и уперся в него лбом.

– Думаю, да. Мне кажется, он действительно верит в то, что знает, кто написал это письмо. Если его действительно прислал Окулист и если Синглетери прав в своих подозрениях, вы могли бы значительно продвинуться в раскрытии этого дела.

– Слишком много «если», – заметил Бледсоу.

Андервуд оттолкнулся от зеркала.

– Такова природа нашего бизнеса, детектив. Обоснованные догадки и предположения о том, что думают эти люди, о том, что они собой представляют, и все это на основе того, что мы уже видели и с чем имели дело раньше. Разумеется, вы правы, говоря что в нашем деле слишком много «если», но за прошедшие годы наши предположения подтверждались очень часто. Агент Вейл! – сказал Андервуд, не глядя на Карен. – Хочу сказать, что вы составили чертовски хороший психологический портрет. И еще мне импонирует ваша работа о различении почерка в пределах неизменного МО, модуса операнди. Здесь открываются захватывающие перспективы. – Он повернул голову и подмигнул ей. – Продолжайте в том же духе.

С этими словами Андервуд распахнул дверь и вышел из комнаты.