Через год после возвращения Лизы и Мози я увидела Лоренса в супермаркете «Сэмс клаб» в Галф-порте. Он катил тележку, полную коробок с соком и больших пачек замороженной лазаньи. Я буквально приросла к месту, но при этом всем существом рванула вперед, полетела к нему, словно вольный ветер. И тут заметила Сэнди. Она шла впереди, а их мальчики пробовали шербет, выставленный для дегустации в конце отдела замороженных продуктов. Сэнди казалась усталой, но я возненавидела ее потому, что, даже усталая, она была очень миловидной.

Я попятилась к Лизе и чуть не вывихнула шею бедной крошке Мози, рванув с тележкой обратно в бакалейный отдел — там меня Лоренс не увидит.

— Босс, какого хрена?! — возмутилась Лиза, когда я пронеслась мимо нее с тележкой.

Я даже не упрекнула ее за то, что ругается при ребенке, затаилась между полками и стала загружать тележку пачками «Чириос» с медом и миндалем.

— Хочу! — пролепетала Мози, потянувшись к коробке. Хоть и слышно было в этом Лизу, когда та затребовала когда-то Мексиканский залив, но тут Мози улыбнулась своей лучезарной улыбкой и добавила: — Пожа-а-алуйста! — Маленькие ладошки сжимались и разжимались, как морские звезды. На задней стороне пачки был лабиринт с заданием «Помоги пчелке добраться до медовых колечек». Я протянула пачку Мози.

Лиза стояла у входа в отдел, оглядываясь по сторонам, на губах играла тень хулиганской улыбки, как в старые школьные времена. Сколько я заплатила стоматологу, даже вспоминать не хотелось, но Лизина улыбка того стоила. Дочь вот-вот должна была получить первый наркононовский значок и в целом почти оправилась от двухлетнего бродяжничества. Кожа снова сияла бледным золотом, погустевшие волосы отливали медью. Покачивая бедрами, Лиза подошла ко мне.

Мози водила пальчиком по лабиринту, прокладывая маршрут для пчелки, и Лиза, подавшись ко мне, шепнула:

— М-м-м, то, что надо, одобряю! Кто он?

— Видела, сколько стоят «Чириос»? — чересчур громко спросила я.

— Ну-у, — ухмыльнувшись, загундосила Лиза, — разговоры о мальчиках помогают не думать о мете.

Мои щеки пылали так, что цветом наверняка напоминали клюквенный морс. Я смерила Лизу строгим материнским взглядом и положила в тележку еще две пачки «Чириос».

— Тебе многое помогает — мои выходные туфли, пульт от телевизора, разрешение не мыть посуду.

— Ага, — смеясь, кивнула Лиза. — Это его жена, а тебе правда нужно столько хлопьев с пчелкой?

— Да, — буркнула я и покатила тележку прочь.

— «Да» про жену или про пчелку?

— «Да» про пчелку! — закричала Мози, с торжествующим видом воздев пачку.

Лиза угомонилась, — по крайней мере, до тех пор, пока мы не вернулись домой. Мози играла в куклы на полу гостиной, я стояла на кухне, гадая, куда положить четырнадцать коробок «Чириос», когда вошла Лиза, прислонилась к столу и скрестила ноги.

Начала она с места в карьер, словно вспомнив нашу прошлую задушевную беседу. Только мы с ней в жизни по душам не беседовали.

— Недели две назад я кое-чем занималась с Дэнни Уилкерсоном.

Я бросила коробки и повернулась к ней. Дэнни Уилкелсону хорошо за тридцать, к тому же он женат.

— Что значит — кое-чем занимались? Чем именно?

— Ну, не всем, но многим. Я сама захотела, понимаешь? Мне и так столько всего не дозволено.

— В том числе и Дэнни Уилкерсон! — сурово уточнила я.

— Вот именно, он из запретного списка, но не его лидер.

Лиза смотрела мне прямо в глаза и говорила откровенно, но без тени раскаяния. Она казалась совсем юной, и меня так и подмывало схватить ее за плечи, еще довольно хрупкие, и трясти, пока не уяснит, что к чему. Лизина честность — ловушка на мать: хотелось, чтобы она мне доверяла, но, ей-богу, не настолько, чтоб слушать, как она забирается на Дэнни Уилкерсона и там ищет, чем бы заткнуть брешь внутри себя. Я сосчитала до десяти, напоминая себе, что та брешь образовалась моими стараниями. Лиза выросла без отца, бабушек, дедушек, тетушек, двоюродных братьев и сестер; без верных, придурковатых друзей семьи, которых главные герои фильмов и телепередач заводят чуть ли не моментально. В церковь я ее не водила, а какой круг общения может быть в крохотном городке штата Миссисипи? У Лизы была лишь я, молодая, глупая, не способная на строгость. Где искать поддержку, я не знала и не пыталась выяснить. Я так хотела доказать родителям свою самостоятельность, что не заметила: им совершенно все равно.

— Свидания не запрещены, особенно если нужно и хочется, — проговорила я, взяв себя в руки. — Просто позвони мне или одитору.

Судя по раздраженному взгляду Лизы, я выдала полную чушь.

— Я имела в виду, что в жизни не стану осуждать тебя за то, что у вас было с тем мистером «Сэмс клаб». Мы можем об этом поговорить. Я пойму.

Откуда ни возьмись накатила мигрень.

— Хочешь впечатлениями обменяться? Ты мне про Дэнни, а я тебе… Лиза, тот мужчина из «Сэмс клаб»… Все не так, как ты подумала.

— То есть мы видели не миссис «Сэмс клаб» с детенышами? — подначила Лиза.

— Тут дело непростое и, поверь мне, вовсе не то же самое, что ваши с Дэнни Уилкерсоном шуры-муры.

Лиза отпрянула от стола, стиснула зубы.

— Ну конечно, у тебя-то всегда все иначе. Хватит уже за ребенка меня держать. У меня так, возня в песочнице, а у тебя — возня затейливая, по-взрослому, куда уж мне понять! — Лизины слова казались до страшного убедительными, но голос звучал точь-в-точь как у обиженного ребенка.

— Когда вырастешь, тогда и перестану держать тебя за ребенка, Кроха, — как можно мягче сказала я.

— Боже! — скривилась Лиза. — Можешь ты хоть на денек отвлечься от своих Боссовых замашек? От мамашества? Просто женщиной побыть не пробовала?

— Нет, милая, и тебе не попробовать. Хочешь, чтобы подросшая Мози бегала по твоим ровесникам и занималась с ними «кое-чем»? Хочешь, чтобы отца себе искала? Лиза, если до этого дойдет, нам конец, потому что отца у девочки нет. Есть только я и ты. Мы должны воспитать ее лучше, чем я — тебя. — Лиза бросилась вон из кухни, и я крикнула ей вслед: — Кроха, это означает никаких кувырканий в машине Дэнни Уилкерсона.

Лиза встала как вкопанная.

— Будь спок. Я собираюсь день-деньской шуршать по хозяйству, так что трахаться с потенциальными отцами будет некогда, — заявила она и исчезла в коридоре.

Дурацкие колечки пришлось есть целый месяц, но тот в целом неважный день принес хорошие плоды. К моим словам Лиза явно прислушалась. Не знаю, многое ли она позволяла мужчинам, но подозреваю, что многое. Но теперь она держала свои любовные дела в тайне, особенно от Мози. Сегодня тот день вспомнился снова, и я поняла, что должна взять Лизу с собой к Лоренсу.

Поехать я решила в субботу. Воскресенья Лоренс посвящал церкви, а в понедельник нужно было перезвонить Рику Уорфилду и договориться, когда он придет допрашивать Лизу. Рик оставил еще одно сообщение — говорил вполне дружелюбно и снисходительно, однако давал понять: если не свяжусь с ним в ближайшее время, он решит, что я намеренно его избегаю. Разумеется, именно так оно и было. С Лоренсом следовало поговорить до прихода Рика и выяснить, что на уме у нашего шерифа. Единственная проблема заключалась в том, что в субботу Мози пригласила в гости своего приятеля Реймонда Нотвуда.

Вообще-то в отсутствие Лизы или меня Мози не разрешалось приводить домой мальчиков, но в тот день и конкретно для того мальчика я сделала исключение. Нет, за последний год Реймонд очень вырос — теперь его макушка стала почти вровень с переносицей Мози, — но, бледный и нескладный, он казался мне чуть соблазнительнее Спока в подростковом возрасте. Того Спока, которого Леонард Нимой играл, а не сексапила, которого сняли в римейке.

Утром я взглянула на себя в зеркало и поняла, что все идет как надо. С таким тщанием я не наряжалась лет десять, а волновалась, как перед свиданием или рождественским вечером, или как перед свиданием в рождественский вечер. Глаза сияли, и, посмотрев на разрумянившуюся женщину в зеркале, я шепнула ей: «Ты идиотка!» Я собиралась использовать Лоренса, а не дать попользоваться ему, к моему удовольствию. Я твердила себе, что Лизу беру с собой потому, что вечерняя тренировка в бассейне Сэнди заставила ее скованный инсультом мозг работать с новой силой. Раз так, значит, утренняя встреча с моим экс-любовником принесет еще больше пользы. Это была правда, но не вся. Другая правда была в том, что сегодня я нуждалась в дуэнье куда больше, чем Мози.

Я заглянула в гостиную. Мози смотрела «Разрушителей легенд».

— Мози, можешь вести Реймонда на кухню или в гостиную, но только не в свою комнату, договорились?

Мози закатила глаза: такой дурости даже от самых дурных дур сроду не слышала. Она скользнула по мне обиженным взглядом и даже не заметила, что я накрасила глаза и уложила волосы якобы для поездки за продуктами. Мы с Лизой выбрались на крыльцо.

С каждым днем Лиза передвигалась в ходунках все быстрее и быстрее. К машине она ковыляла явно в хорошем настроении. Пристегнув ее ремнем безопасности, я открыла свой старый телефон-раскладушку. Со звонком тянуть было больше нельзя: становиться главной героиней сиквела «Кошмар на улице Сэнди» очень не хотелось. Не дай бог притащусь к Лоренсу, а там никого или, еще хуже, он не один. Я живо представила, как из-за двери выглянет сонная красотка чуть за тридцать в футболке Лоренса, скажет, что он в душе, но я могу оставить ему сообщение.

Вчера на работе я разыскала в базе новый адрес Лоренса и забила в сотовый его телефон. Трубку он снял после четвертого гудка. Его низкий грудной голос напоминал дрожащий рокот. Похоже, я его разбудила. У меня в животе что-то подскочило, будто вдруг решили отключить гравитацию.

— Ты один? — спросила я. По-моему, получилось слишком томно.

Лоренс судорожно вдохнул, — наверное, в постели сел. Через полсекунды сонливости в его голосе как не бывало: Лоренс завелся с полуоборота.

— Джинни?

— Я спросила, ты один дома?

— Да, а в чем…

— Никуда не уезжай, — перебила я. — Буду у тебя через двадцать минут.

Я захлопнула сотовый, не дав Лоренсу ответить. Сколько времени прошло… Почти двенадцать лет мы не говорили друг другу ни слова, а у меня руки дрожат. После Лоренса я встречалась несколько раз, с разными, но ни один не смог вытеснить его из моей головы, и всерьез я никого из них не приняла. Если его голос на меня так действует, значит, взяв Лизу, я приняла гениальное решение.

Я села в машину и задним ходом повела ее по подъездной аллее. Тут у обочины притормозил старомодный «универсал» Реймонда Нотвуда. Я помахала ему рукой, а он растянул губы в своей фирменной улыбке.

— Сдается мне, этот мальчишка — негодник, — сказала я Лизе.

В ответ она буркнула что-то очень похожее на «гладиолус».

— Что? — переспросила я. Что бы это ни значило, во-первых, это был ответ, во-вторых, новое слово. — Что ты сказала?

Лиза махнула здоровой рукой в сторону шоссе — поехали, дескать, скорее. Если честно, мне этого и хотелось. Я сочла «гладиолус» добрым знаком и погнала машину по дороге.

Лоренс по-прежнему жил в Мосс-Пойнте, но теперь ближе к нам, чем к Пэскагуле, так что ехать было недалеко. Он поселился в большом комплексе, на мой взгляд, весьма унылом — прямоугольные строения одинакового цвета, желто-коричневого, как у горохового супа, фальшивые ставни по бокам окон. Его квартира оказалась в глубине комплекса, на первом этаже, прямо у мусорных баков.

Дверь распахнулась, еще когда мы шли по дорожке. Лоренс явно ждал меня, а сразу после нашего разговора встал под душ — влажные волосы были зачесаны назад. С тех пор как мы не виделись, линия роста его волос поднялась примерно на дюйм, вокруг глаз появились новые морщинки, а у рта — нет, словно он почти не улыбался. Живот чуть округлился, зато плечи казались такими же широкими, без намека на сутулость.

Интересно, Лоренс заметил, как я принарядилась? В недрах шкафа я разыскала старое золотисто-коричневое платье с запахом. Лоренсу оно нравилось, и я была очень рада, что оно мне по-прежнему впору.

— Привет, Джинни! — проговорил Лоренс, шагнув нам навстречу.

— И тебе привет! — отозвалась я.

— А вы, должно быть, Лиза. — Лоренс смотрел прямо в полукрасивое лицо моей дочери. Буквально на секунду он накрыл ее ладонь своей — получилось вполне естественно, будто именно так пожимают руки тем, кто ходит в ходунках.

Лоренс всегда был невозмутим, но сейчас держался чересчур спокойно, словно уже знал про инсульт. Мосс-Пойнт и Иммита — практически два разных мира. Мы с Лоренсом вращаемся в разных кругах. Если он в курсе, значит, издали следил за мной и целенаправленно наводил справки.

Лиза пожирала его глазами, потом чуть подалась к нему и ответила: «Да». Не прежним «да»-звуком, а чуть неразборчивым, смазанным вариантом настоящего слова. «Да» и что-то вроде «гладиолус», два шажка вперед, казались мне макушкой самого настоящего чуда.

— Заходите! — Лоренс широко раскрыл перед нами дверь.

Гостиная оказалась большой, зато кухня размером с тамбур. Разделяла их барная стойка, на которой стоял маленький телевизор. Лоренс включил Си-эн-эн и снизил громкость до минимума. Чистобелые оштукатуренные стены он ничем не украсил. Напротив нас были две двери: одна закрытая, за другой, приоткрытой, виднелась половина ванны. Мебели он поставил совсем чуть-чуть — диван, журнальный столик и барные табуретки, все явно дешевое, такое в каталогах «Икеа» предлагают для студенческих общежитий. Из старых вещей я не заметила ничего, за исключением книг на сосновых полках. Лоренсу нравилось то же, что и мне, — детективы, чтобы были и копы, и адвокаты, и частные сыщики.

— Хотите кофе? Я как раз пью. — Лоренс прошагал мимо нас и взял со стойки кружку, простую, белую, вероятно, тоже из «Икеа».

— Ты ничего не забрал из… — Я запнулась, не зная, как выразиться. В комнате было столько мин замедленного действия, что от одного неосторожного слова все взлетело бы на воздух. — Из дома Сэнди, — наконец решилась я.

— Не забрал, — эхом повторил Лоренс. — Так проще. Ты в курсе, что мы разбежались?

— Ага, — кивнула я и показала на белую кружку: — Ты даже кружки со свиньями не взял.

— С арканзасскими свиньями-футболистами, — машинально уточнил он.

Разговор был почти как раньше, когда по утрам мы голыми лежали в постели и пили кофе, отходя от ночного бурления по простыням. Я вспыхнула всем телом.

Лоренс судорожно сглотнул: он тоже вспомнил.

— Сэнди ведь не любит футбол! — проговорила я звенящим от гнева голосом.

Если он все помнит, почему ко мне не вернулся? Если знает про Лизин инсульт, то явно в курсе, что я до сих пор не замужем. Лоренс должен был появиться у меня на пороге через тридцать секунд после расставания с женой.

Лоренс пожал плечами, в буравящих меня глазах появилась настороженность.

— Захотелось чего-то свежего. Порвать с прошлым и начать с чистого листа.

— Ясно, — отозвалась я и, не удержавшись, спросила: — И как зовут Мисс Свежесть?

Лоренс поднял брови.

— Я сказал — чего-то свежего, а не кого-то, и имел в виду квартиру. Слушай, прекрати!

— Я ничего и не начинаю, — соврала я.

Конечно же, я начинала, причем что-то гадкое.

В тот момент я видела только Лоренса: если он уже не принадлежит Сэнди, почему же моим не стал?! Я напоминала себе сжатую пружину. Хотелось ударить его, швырнуть в него чем-нибудь или разозлить так, чтобы забыл обо всем и сам на меня набросился.

Нельзя, ни в коем случае нельзя! Нужно действовать хитрее и выпытать, в чем Рик Уорфилд подозревает Лизу и узнал ли он тайну Мози.

Я поглубже вдохнула и отвернулась от Лоренса. Лиза стояла в своих ходунках и беззвучно наблюдала за нами.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я, накрыв ее ладони своими.

Лиза заглянула мне в глаза и улыбнулась, подбадривая меня. Славная получилась улыбка: даже правый, инсультный уголок рта немного поднимался, а не просто кривился вслед за левым. Но тут я заметила, как сияет ее здоровый глаз — в предвкушении выходки, совсем как у настоящей Лизы. Той, которая что-то-замышляет.

Я строго подняла брови: не смей, мол, хотя что именно «не смей», понятия не имела.

— Я собирался тебе позвонить, — за моей спиной сказал Лоренс. Вывернулся. Будто и впрямь собирался.

— Ага, когда руки дойдут, — съязвила я. О деле заговорить никак не получалось. Хотелось врезать ему, как следует врезать и уйти. — Наверное, зря мы здесь.

Я повернулась к Лизе объявить, что мы уходим, а она… Она закатила глаза и медленно сползала с ходунков.

— Лиза! — крикнула я и бросилась к ней, чтобы поддержать. В следующий миг Лоренс стоял рядом. Вместе мы усадили ее на диван с сосновыми подлокотниками. — Малыш, ты как, ничего? — спросила я, злясь на себя и Лизу за то, что перегибаем палку, и на Лоренса — за все, даже за то, что дышит. Самым отвратительным казалось то, что Лиза чуть не потеряла сознание, а я чуть не умерла от страха, но даже в такой момент не подавила крамольную мысль: вот бы придвинуться к Лоренсу немного ближе (он как раз Лизу на диван укладывал) и вдохнуть его запах!

— Сейчас воды принесу, — пообещал Лоренс и скрылся на кухне.

Я нащупала у Лизы пульс и, почувствовав ровные мерные удары, немного успокоилась. А когда подняла глаза, моя дочь улыбалась, здоровый глаз озорно блестел. Едва по полу заскрипели шаги Лоренса, она закатила глаза и улыбка исчезла.

Я пожала ей здоровую руку, но Лиза хмыкнула и улеглась поудобнее. У меня аж челюсть отвисла: она прикидывалась.

— Как она? — спросил Лоренс. Он держал в руках стакан воды.

— Просто… устала, — ответила я.

Что задумала Лиза, я толком не представляла. Она понимает, зачем мы сюда приехали и что цель еще не достигнута? Или просто упивается напряжением, бурлящим в воздухе, и драмой, которая развертывается у нее на глазах?

Лоренс поставил стакан на журнальный столик, взял плед со спинки дивана и стал укрывать им Лизу. Я переступала с ноги на ногу, мечтая сбежать, а он подложил ей под голову диванную подушку. Еще немного — и убегу за барную стойку. Лоренс приподнял Лизе ноги, словно делал это всю жизнь, устроил ее поудобнее и подоткнул одеяло. И минуты не прошло, а Лизу заботливо укутали. Казалось, она сладко спит, только я-то знала, в чем дело, и даже видела, как она улыбается — слабо, но ямочка на здоровой щеке проявилась.

— Дурацкая мысль! — пробормотала я, не до конца уверенная, чью мысль имею в виду — свою приехать сюда или непонятно-дьявольскую Лизину.

Лоренс выпрямился и повернулся ко мне. В его карих, как у овчарки, глазах читалась грусть. Я смотрела на него и не знала, что сказать. Я злилась, Лиза ломала комедию, но ни то ни другое не помешало заметить, как бережно он обращался с моей больной дочерью. С самого первого дня решение Лоренса-отца я одобряла целиком и полностью, но не понимала решение, которое он принял сейчас, когда сыновья выросли и уехали в колледж, а его брак распался. Теперь я поняла, что вклинивать вопросы «по существу» в обычный разговор не получится, потому как не получится обычного разговора. Я не могла просто болтать с Лоренсом, не могла спросить, как его мама, как мальчишки. Абсолютно любая тема вызывала желание шарахнуть Лоренса по голове белой кружкой из «Икеа», а его доброта по отношению к Лизе тоже к пустой болтовне не располагала.

Мы так и стояли, глядя друг на друга, будто сами себя загнали в тупик. Как из него выбраться, я не знала, поэтому спросила в лоб:

— Что Рик Уорфилд думает о костях с моего двора?

— Ты ради этого ко мне приехала? — спросил Лоренс, вперив в меня непроницаемый взгляд.

— Да, — ответила я, пытаясь быть сильной, но нижняя губа предательски дрожала. Взгляд Лоренса скользнул к моему рту — он все видел. — Только ради этого, — излишне громко и резко добавила я.

Лиза раздраженно заворчала, словно мои вопли мешали ей спать. Лоренс не спускал с нее глаз, пока она не успокоилась, а потом миролюбиво предложил:

— Пойдем в другую комнату, там и поговорим.

Лоренс направился к закрытой двери, я следом.

Лоренс аккуратно закрыл дверь гостиной и зашагал по коридору к двум спальням. Где-то негромко пело радио.

— О текущем расследовании особо распространяться нельзя, — предупредил Лоренс. — Джинни, ты лучше сама вопросы задавай. На какие смогу, отвечу.

— Боюсь, Уорфилд в чем-то подозревает Лизу только потому, что кости нашлись у нас во дворе. Разумеется, она ни при чем, но рассказать не может.

Лоренс открыл дверь в конце коридора, и, когда мы вошли, сказал:

— Я бы из-за этого не переживал. Следствие движется в другом направлении, совершенно в другом.

Лоренс сказал именно то, на что я надеялась, но я будто онемела. Он привел меня в спальню, такую маленькую, что, переступив порог, мы автоматически оказались у кровати. И здесь стены были белые, неукрашенные, шкаф и тумбочка — та же хлипкая дешевка из «Икеа», а вот кровать… Я сразу ее узнала, это старая двуспальная кровать Лоренса из вишневого дерева! И постельное белье я узнала — сливочно-желтое с клюквенно-красными полосками, от частой стирки тонкое и мягкое. Кровать была незаправлена, простыни сбились в комок и источали слабый аромат, который я слишком хорошо помнила, — запах стирального порошка и теплый древесный аромат чистого спящего Лоренса.

Лоренс был немногословен, но сумел меня успокоить. Мы так и стояли у кровати, на которой полсотни раз занимались любовью. Я даже сглотнуть не могла. Он был по-прежнему он, я это знала — и знала эту кровать.

Все, что я считала гневом, вспыхнуло внутри меня сильно и жарко, как гневу не дано. Чуть ли не машинально я поднялась на цыпочки и прильнула губами к еще говорящему рту Лоренса. Руки обвили его шею, скользнув по жесткому ежику волос и теплой коже на затылке. Все такое же, точно такое — мое тело прекрасно помнило Лоренса и растворялось в нем.

Его тело тоже меня помнило. Его рот приоткрылся, подарив моим губам вкус Лоренса и зубной пасты. Его руки легли туда, где им самое место, — накрыли мой зад с обеих сторон, подтянули меня ближе, почти от земли оторвали и припечатали бедрами к его бедрам.

«Черт подери!» — шепнул он мне на ухо, но получилась скорее молитва, чем ругательство. Мы задышали в унисон. Сколько дней прошло, сколько раз солнце вставало и садилось, а Лоренс меня не касался! Все эти дни, когда солнце вставало и заходило, а он все не прикасался и не прикасался ко мне, были неправильными, неисправными; лишь сейчас, когда его руки ласкали меня, все встало на свои места. Моя ладонь скользнула между нами и сжала его, вновь почувствовав упругую тяжесть мужского желания. Лоренс согнул ногу в колене, притянул меня к себе, и мы, плавясь, вместе упали в расплесканное по матрасу солнце. Так все и случилось.

Вот они мы, я и мой «мистер Друг». Я приехала выпытать информацию, да не одна, но при этом надела свои лучшие трусики, кружевные и оптимистично-розовые. Трусикам для свиданий было уже несколько лет, но я так редко их надевала, что они казались новыми. Умелые пальцы Лоренса творили со мной чудеса, а я льнула к ним, изгибалась и на время отрешилась от проблем. Лоренс заслонил все: печаль немощной дочери, страх потерять Мози, скорбь по умершей малышке. Я все это отдала — так же, как без остатка отдала себя, раскрываясь навстречу ему в ласковых лучах солнца. Я словно домой вернулась.

Потом мы лежали обнявшись. Мои трусики для свиданий веселым розовым флажком висели на безликом икейском торшере. Я укрыла нас обоих смятой простыней, прижалась ухом к груди Лоренса, слушала, как бьется его громадное сердце, и напоминала себе, что приехала не за этим. Но как же мне было хорошо!

— Вот тебе и «на этот раз никаких глупостей»! — тихо сказал Лоренс.

— Не волнуйся, ты все сделал правильно! — засмеялась я, подняла голову и уперлась подбородком ему в грудь. — Это твоя старая кровать.

— Ага, — отозвался Лоренс.

Я удивленно подняла брови, и он пояснил:

— Вернувшись ко мне, Сэнди захотела новую кровать. Эту, говорит, она своей больше не чувствует, и не ошиблась. Мы купили кровать-сани, а эту спрятали на чердак. Когда переезжал, я забрал из дома только ее.

Я кивнула, прижимаясь к груди Лоренса, а он жмурился, разомлев. Да, помнится, он впадал в эту медлительность, валялся, словно сонный тигр в зоопарке, а я, наоборот, всегда готова была вскочить и печь хлеб, работать в саду или бежать на танцы.

Если не считать трусиков, всего этого у меня в планах не было. Только мое тело решило иначе, и все вышло так, как вышло. Душевное смятение — это одно, но я, в конце концов, здесь не просто так.

Мне по-прежнему хотелось использовать и Лоренса, и прогретое солнцем умиротворение, и то и другое вместе.

— Ну и куда движется следствие? — поинтересовалась я невинно, а сама пальчиком чертила узоры на его волосатой груди.

— Джинни, я же говорил, что подробности разглашать не могу, — с улыбкой напомнил Лоренс. — Сколько заповедей я должен ради тебя нарушить?

Я поняла, что рисую на его груди сердечко, снова и снова, как девчонка-подросток в тетрадке. Разом перестав рисовать, я выпрямилась.

— Слушай, я ведь не на родительском собрании посплетничать хочу, а за дочь боюсь.

Улыбка Лоренса чуть потускнела, и он оперся на локоть.

— Если бы знал, что Лиза в опасности, сам сразу бы тебе рассказал.

Внезапно голой мне стало неуютно. Я сорвала с торшера бравурный розовый флажок и отвернулась от Лоренса.

— Неужели, — проговорила я, но не как вопрос, а словно констатируя факт, потом встала и натянула платье. — Мне пора домой. Мози пригласила приятеля, и я не хочу надолго оставлять их наедине.

В глазах Лоренса снова появилась настороженность.

— Помочь тебе усадить Лизу в машину?

— Думаю, Лиза уже отдохнула и чувствует себя лучше.

Мой голос прозвучал резко и холодно. Я взглянула в зеркало и невольно поморщилась: тщательно уложенные волосы превратились в дикую копну каштановых кудрей.

— Джинни! — позвал Лоренс, когда я шагнула к двери. — Я серьезно! Я давно бы к тебе постучал, если бы знал, что Рик Уорфилд брешет под твоим деревом.

Я застыла у двери. Вообще-то в день, когда Тайлер срубил иву, Лоренс приехал и прогнал зевак с нашего двора, но в дверь не позвонил.

— Не хочу заводить старую песню, но от жены ты ушел несколько месяцев назад. Были у меня проблемы или нет, тебя я на своем крыльце не припомню.

— Я хотел, — искренне ответил мне Лоренс. Он сел, простыня соскользнула с груди на колени. — Собирался позвонить тебе пятнадцатого ноября.

Я прищурилась: белизна голых стен действовала на нервы. Слова Лоренса казались правдой, но разве в пустой комнате точно определишь? Спальня была слишком простой, даже примитивной, без уголков-тайников-закоулков, где можно спрятать секрет, здесь любая ложь сошла бы за правду.

— А что такого примечательного случится пятнадцатого ноября?

— Суд объявит меня разведенным.

На это известие я отреагировала совсем не так, как ожидал Лоренс. Шагнула к нему, и от избытка чувств слова слились в змеиное шипение:

— Ты ждал официальный документ? Бумажку?!

— Не бумажку, а свободу, — раздраженно поправил Лоренс.

— Неужели? — презрительно, в стиле Мози, подначила я. — В прошлый раз бумажка из суда тебе не требовалась.

— Ага, и чем все закончилось? — Теперь Лоренс чуть ли не кричал.

— Если бы ты захотел… — Тут я все поняла, и даже зная, что от Лизы отделяют лишь дверь и несколько шагов коридорчика, с каждым словом орала все громче и пронзительнее: — Мать твою, так причина в Боге! Это бы еще куда ни шло, только нет, причина даже не в Боге. Ты боялся, что подумают вонючие сплетники-баптисты из твоей церкви, если…

Лоренс свесил ноги на пол и заговорил вместе со мной:

— Нет-нет, подожди…

Ждать я и не думала.

— …Если бы ты спутался с другой женщиной сразу после расставания с женой. Только я той другой не была никогда. — Лоренсу тоже стало неуютно нагишом, и, пока он разыскивал боксеры, я продолжила в том же гарпийном тоне: — Сэнди задолго до нашей встречи нарушала клятвы направо и налево, а когда вернулась, то ты выбрал семью, даже не поцеловав меня на прощанье.

Лоренс поднял руки и толкнул воздух в мою сторону, надеясь меня утихомирить. Едва я умолкла, он заговорил тихо, но убежденно и зло:

— Я знаю, когда ты забеременела, твои родители и их церковь от тебя отвернулись, но не смей судить по ним мою церковь и моих друзей. Гарри и Максу сейчас очень непросто. Развод родителей — испытание не из приятных, сколько бы лет тебе ни было. От моей церкви и я, и мальчишки, и Сэнди не видели ничего кроме добра. — Лоренс натянул брюки. — Да, я хотел дождаться развода. Хотел на этот раз сделать все правильно. Я заслуживаю, чтобы все было по всем правилам, и ты тоже. Хочешь верь, хочешь нет, но быть баптистом иногда значит относиться к людям правильно, по крайней мере, стараться. Быть баптистом еще не значит поиметь Джинни Слоукэм.

— Может, и так, — холодно согласилась я, — но оно тебе все удалось.

— Особо стараться не пришлось, — огрызнулся Лоренс.

Я бросилась вон из спальни и влетела в гостиную. Лиза сидела на диване и сквозь ропот Си-эн-эн пыталась расслышать наши крики. Она казалась довольнее дюжины обожравшихся сметаной кошек.

— Ты в своем репертуаре. Мало я тебя, видимо, лупила! — тихо, но раздраженно проговорила я. — Поехали отсюда. Одно радует: Уорфилд под нас не копает.

Я поднесла ходунки к дивану, и Лиза практически самостоятельно в них встала. «Миссия выполнена», — говорили ее счастливые глаза, только чья миссия, моя или ее, я не знала.

Мы продвигались к двери, когда вошел Лоренс. Он успел обуть мягкие мокасины и натянуть рубашку, только пуговицы застегнул как попало.

— Помощь не нужна! — сказала я Лоренсу, и мы медленно, до неприятного медленно двинулись дальше.

— Джинни, я тебе позвоню, — твердо и почти спокойно пообещал Лоренс, хотя злился явно не меньше моего. — Пятнадцатого ноября.

— Флаг тебе в руки, звони! — рявкнула я через плечо. — По-моему, в тот день я занята — встречаюсь со всеми холостяками, которые приглашали на свидание за последнее чертово десятилетие.

— Джинни… — начал Лоренс.

— Что Джинни? Ну что Джинни? Тоже мне Мистер Праведность! С тобой же не роман, а сплошные правила! Во-первых, ждем пятнадцатого ноября. Во-вторых, проявляем ангельское терпение. В-третьих, секс у нас будет, а разговоры — нет, потому что о текущем расследовании особо распространяться нельзя! — пробасила я, ловко копируя официальный тон Лоренса.

Тот беспомощно развел руками и выговорил:

— Ладно, ладно, Джинни, на это есть веская причина.

— Угу, — раздраженно хмыкнула я.

— Да, и не одна. Происходят странные вещи. У Рика нет средств на анализы, которые нужны для расследования дела такой давности, тем более он даже не уверен, что здесь преступление, а не просто ненадлежащее погребение. Однако частная лаборатория с отличной репутацией проводит анализ ДНК, извлеченной из тех костей. (Я аж содрогнулась.) Я спросил Рика, откуда деньги на такую роскошь, а он… Джинни, анализ оплачивает кто-то со стороны. С точки зрения профессиональной этики это довольно спорно. Рик дал добро лишь потому, что «спонсоры», семейная пара, явились к нему и попросили разрешения на анализ. Дескать, это кости их пропавшего ребенка. Пожалуйста, никому об этом… Что с ней?

Лиза стояла в ходунках спиной к Лоренсу, потому он не видел, что ее рот безвольно открылся. Она давилась воздухом, как выброшенная на берег рыба. Зато Лоренс услышал ее судорожный вдох и заметил, как она качнулась. Он бросился к ней, готовый подстраховать, но не успел. Во второй раз за день Лиза сползала на пол, но на сей раз по-настоящему.

Впрочем, в обморок Лиза не упала. На моих глазах она собрала волю в кулак, поборов слабость, схватилась за перекладину ходунков и стала толкать их в надежде добраться до входной двери.

— Нужно отвезти ее домой, — сказала я Лоренсу.

Он понимающе кивнул и посетовал:

— Зря я так орал…

Только я не верила, что Лизу расстроила наша ссора. Скорее развлекла — уж я-то знаю свою дочь. Из колеи Лизу выбили новости о расследовании. Но почему ее не подбодрило то, что Рик Уорфилд тычет пальцем в небо?

— Давай я помогу, — сказал Лоренс Лизе.

Моя дочь отпустила перекладину, и Лоренс легко поднял ее на руки. Я взяла ходунки и следом за ними пошла к машине. Лоренс усадил Лизу на пассажирское сиденье, а дальше я справилась сама — пристегнула ее и измерила пульс. Он был ровный и не такой высокий, чтобы волноваться. Только Лиза казалась вялой и ко всему безучастной.

Я захлопнула пассажирскую дверь и двинулась к водительской. Лоренс шагнул в сторону, пропуская меня.

— Спасибо, что помог… — Я кивнула на Лизу. Фраза получилась сухой и формальной, будто я и впрямь была бабулей и благодарила бойскаута, что перевел меня через дорогу.

— Пятнадцатое ноября, — тихо повторил Лоренс.

Его серьезный ровный взгляд снова вывел меня из себя. Меня будто вдруг вывихнуло: все внутри светилось после секса, которого так давно не случалось, — и заливало злостью на него и страхом за моего ребенка. Чувства перепутались так, что порядок не навести, поэтому я села в машину и, даже не кивнув Лоренсу, поехала прочь.

— Лиза! — позвала я. — Лиза!

Никакой реакции, она апатично смотрела в окно. Женщина, которая мастерски разыграла обморок и фактически заманила меня в спальню Лоренса, бесследно исчезла. За продуктами я решила не заезжать. Хотелось скорее привезти дочь домой, чтобы отдохнула, и попытаться понять, из-за чего она расстроилась. Она растворилась в непроглядной своей глубине.

Когда мы наконец свернули на нашу подъездную аллею, у дома еще стояла машина Реймонда Нотвуда.

— Черт бы драл, — сказала я Лизе, которая невидящими глазами смотрела в окно.

Я вытащила из багажника коляску — в ходунки Лизу решила не ставить, с нее хватит на сегодня. Даже растормошить ее и пересадить в коляску удалось с трудом. Я докатила Лизу до крыльца и завезла в дом. Мози в гостиной не было. При мысли, что они в «скворечнике», навалилась усталость: ради душевного спокойствия надо тащиться через двор и выкуривать большеголового таракана. Но, едва вкатив Лизу в гостиную, я услышала странный звук.

Плеск! В ванной плескались под душем.

Лизе до происходящего никакого дела не было, а у меня во рту пересохло.

Я со всех ног бросилась в коридор, а толку-то: я знала наперед, что там увижу. Мальчик и девочка могут вместе торчать в ванной лишь по одной причине. Ну и дурища же я. Оставила ее тут одну, безмозглая, а Лоренс-то напомнил мне, какова она, власть секса. По мне, может, Реймонд Нотвуд — никак не предмет обожания, но, факт, по Мози этот пацан полыхал синим пламенем — поразительно, что прическу себе еще не подпалил.

Я неслась по коридору, хорошо понимая, что опоздала. Сердце лопалось по швам: Мози еще маленькая для такого, малюсенькая, как она только не понимает чертовых последствий? Она же сама и есть последствие. Она живет вследствие. А каков этот глазастик-головастик, образ невинности, дрянной мальчишка! Когда добежала до ванной, то была готова свернуть Реймонду Нотвуду его тощую шею.

Я распахнула дверь, и Мози вскрикнула. Окаменев от шока, я застыла на пороге. Мози была полностью одета, Реймонд Нотвуд — тоже. Оба стояли на коленях перед ванной, плечом к плечу, и вместе держали кого-то намыленного и запредельно уродливого. Один удар сердца или даже быстрее — и я разглядела сморщенную кожу и редкие пучки пятнистой шерсти. Больше всего уродец походил на гигантскую прокаженную крысу.

От неожиданности Мози с приятелем выпустили уродца, и тот перемахнул через бортик ванны, бешено вращая черными глазищами. Пена летела во все стороны, грязная вода текла ручьем — уродец бросился прямо на меня. Я отскочила, вскрикнув еще громче Мози. Уродец пронесся мимо, вереща, словно мокрый бесенок.

— Господи, Босс! — закричала Мози и рванула за ним, даже не вытерев руки, до локтей покрытые пеной.

Реймонд так и стоял на коленях и таращился на меня; мокрое, выскочившее из ванны нечто обрызгало его с головы до ног. Мельком взглянув на него, я побежала за Мози и нагнала ее в гостиной. Там неведомая зверушка отрясала грязную воду на мой диван и испуганно повизгивая.

— Тише, Пого, тише! — Мози одновременно переводила дух и успокаивала это чудище.

— Что это? — спросила я. Уродец по-прежнему напоминал мне жуткую мокрую крысу, почти облысевшую, с бледной кожей, изъеденной огромными красными язвами.

— Пес, кто же еще? Я его спасла.

— Спасла? — недоверчиво переспросила я. — Откуда? Из собачьего ада?

— Да, — громко и совершенно серьезно ответила Мози. — Мы с Роджером спасли его из собачьего ада и свозили к ветеринару. У Пого были клещи, надо было сделать прививки и все такое. После твоего отъезда мы забрали его из клиники и хотели вымыть, пока ты не вернулась. Ну, чтобы он тебе понравился.

Я вытаращилась: для этого понадобится больше, чем мытье. Куда больше — несколько пластических операций и чудо.

— Ты его спасла, — повторила я и закачала головой, а комната заиграла бликами Лизы. — Ну уж нет, Мози. Нет, нет и нет. Только собаки нам сейчас не хватало.

Якобы-пес носился по дивану, в панике и с бешеными глазами. Я ожидала, что он вот-вот начнет метать пенные слюни. Я с детства собачница, но этот уродец больше напоминал робота-чудовища из фильма ужасов. Такие живут в сточных трубах и вылезают, чтобы пожрать приличных собачек.

В дверях гостиной возник Реймонд Нотвуд.

— Мози, — позвал он, — может, лучше…

— Назад мы его не повезем! — перебила Мози.

Пес почувствовал ее настроение, и испуганный скулеж сменился пронзительным заливистым лаем.

— Тогда я повезу! — заорала я, чтобы перекричать их всех. — Потому что сейчас нам не до пса, проблем и так… — Я орала во все горло, но даже сквозь ор чудом расслышала Лизин голос.

— Зайки.

Я осеклась, словно мои голосовые связки аккуратно перерезали пополам. Слово было неправильное: она назвала одну собаку стадом зайцев, но я все равно заткнулась. Лиза ожила, она сидела в коляске, подняв голову, и явно следила за происходящим. «Ки» смазалось, но я понимала, ценой каких усилий она слепила коротенькое слово.

Мози слово тоже услышала и смотрела на мать с удивлением и надеждой.

— Зайки, — громко повторила Лиза, заглушив собачий лай.

Тут я поняла, что слово правильное, абсолютно правильное. Пса по кличке Зайки Лиза в свое время брала на передержку. Пожалуй, лишь тот пес мог тягаться в уродстве с этим.

Здоровой рукой Лиза оперлась на подлокотник кресла, спустила ноги на пол и не упала, а именно соскользнула с коляски. Глаза горели, и здоровый, и инсультный.

Пес перестал метаться по дивану, и в гостиной воцарилась тишина. Здоровая Лизина рука постучала по ковру, а я смотрела, разинув рот. Глаза заволокло слезами: господи, какая же я дура, и какой умницей оказалась Мози. Чтобы достучаться до Лизы, я решила использовать ее главные слабости и гордилась своей находчивостью, а Мози обратилась к ее главной добродетели. Мои ухищрения привели к тому, что Лиза заперлась в себе, а Мози зажгла свет у ее двери.

— Его зовут Пого, — чуть слышно шепнула Мози, и пес, услышав кличку, навострил уши.

— Зайки, ко мне! — снова позвала Лиза. Вышло немного невнятно, но это же чудо, целое осмысленное предложение. — Зайки, ко мне! — повторила Лиза и снова постучала здоровой рукой по ковру.

Хлоп, хлоп, хлоп — мягко, ритмично, и эта жуткая измученная собачонка, сломленная, как сама Лиза, сделала то, что на моих глазах делали все несчастные псы. Она двинулась к моей дочери на полусогнутых, низко опустив хвост. Со страхом и надеждой пес подошел к Лизе и положил уродливую голову ей на ладонь.