– Ты прекрасно знаешь, Саманта, что я не имею права давать какую-либо информацию, касающуюся наших пациентов.
Иного ответа и нельзя было ожидать от Даны Эриксон, сокурсницы по колледжу, чьи поучения и советы она выслушивала в перерывах между лекциями и мечтала в будущем когда-нибудь перенять этот авторитетный тон человека, знающего то, что другие вряд ли смогут постичь.
Хотя, как оказалось, блестящая ученая дама заканчивала свою карьеру не нобелевским лауреатом и не академиком, а лишь рядовым врачом в частной психиатрической клинике Святой Девы в Калифорнии, для Саманты это не послужило поводом для злорадства. И утешением тоже. Окошко приотворилось и захлопнулось. И бог с ним! Из такого источника не почерпнешь и чайной ложки информации. Об этом она предупреждав и Тая, и детектива Бентса. Психиатры в таких клиниках запирают рот на три оборота ключа и не любят, когда к ним стучатся в дверь.
Общение с бывшей сокурсницей, пусть краткое и не личное, а лишь по телефону, пробудило у Саманты некоторые воспоминания. Дана пренебрегала студенческой средой, предпочитая вращаться в кругу преподавателей и явно заигрывая с Джереми Лидсом, который, кончил тем, что дал Саманте свою фамилию. Саманта подозревала, что ее брак с Джереми нанес удар и самолюбию, и определенным расчетам честолюбивой соперницы.
Поэтому Дана и играла с Самантой в «прятки» пару суток, пока их не вывели на связь под мягким нажимом полиции.
– Бесполезно о чем-либо меня спрашивать, Саманта, – снова повторила Дана.
– Я понимаю, но в Новом Орлеане объявился серийный убийца. В ходе полицейского расследования протянулась ниточка, ведущая к Кенту, брату Анни Сигер. Возможно, это он виновен в преступлениях.
– Никакие твои доводы не повлияют на наши порядки. Могу лишь подтвердить, что занималась с Кентом, но это было давно, сразу после самоубийства Анни. Потом он выписался, а если я открою, что записала в его медицинской карточке, это будет стоить мне места.
– Речь идет о жизни многих женщин, – попыталась воззвать к ее милосердию Саманта, но все было бесполезно.
– Сожалею, Саманта, но ничем не могу тебе помочь.
На том конце провода, в Калифорнии, повесили трубку. А та, что была прижата к уху Саманты, стала вдруг ледяной.
Звонок в Калифорнию она сделала из офиса радиостанции, где из репродукторов постоянно звучал тихий джаз, предваряющий начало каждой программы, и где вот-вот должно было собраться экстренное совещание. Весь персонал сидел как на иголках в ожидании, к какому выводу придет высшее начальство, обменявшись мнениями.
Полиция подключила к прослушиванию все телефоны. Сотрудникам было строжайше приказано помалкивать о какой-либо связи «Полуночных исповедей» с серийным убийцей, но слухи все равно просочились и распространились быстрее радиоволн. Саманту городские обыватели сравнивали с Пандорой, открывшей легендарный ящик и посеявшей хаос в мире, и винили в том, что она выпустила чудовище, разгуливающее теперь по улицам Нового Орлеана.
Джордж Ханна был потрясен и пребывал на грани нервного срыва, правда, неизвестно, от радости или от ужаса. Рейтинг чуть ли не зашкалил за сто процентов. Станцию слушали все, и во всех барах и в кафе то и дело вспыхивали споры, где высказывалось опасное для его репутации мнение, будто все это затеял Ханна в рекламных целях в сообщничестве с доктором Самантой. Однако был и положительный результат – чуткое ухо радиослушателя приникло к приемнику, пальцы крутили колесико и находили именно эту волну, а рекламодатели спешили заключить срочные договоры.
Элеонор изображала полное отчаяние и требовала, якобы ради безопасности Саманты, закрыть ее передачу, но то был лишь плохо сыгранный спектакль. Мелба за своей конторкой почти не отрывалась от телефона, а в редкие паузы повторяла, что излишняя популярность может кого угодно свести с ума. Коллеги восприняли этот бум со спокойствием аллигаторов, медленно, переваривающих пищу. Он сулил им прибавку в зарплате, но что таится в глазках сытого аллигатора, не познать даже опытному охотнику за этими земноводными рептилиями.
Так прошла неделя в ожидании неизвестно чего. Нового удара маньяка или его явки с повинной?
Саманта спала с Таем Уиллером в одной кровати, и они отдавали много энергии взаимному влечению.
Саманта присутствовала на похоронах Лианн Жаквиллар под неусыпным оком двух копов в штатском, представленных ей заранее, но оставшихся невидимками во время церемонии. Провожали в последний путь Лианн и девочки из Боучеровского центра. Вся церемония проходила так буднично и так не соответствовала случившейся трагедии, что Саманта пролила слезу. Мать Лианн не вела себя столь агрессивно, как Эстелла Фарадей на похоронах Анни в Хьюстоне, но ее враждебное отношение было очевидно. В смерти дочери она тоже винила психолога.
Саманта осознавала ее правоту. Возможно, если бы не их контакты, девушка не стала бы жертвой маньяка, преследующего Саманту.
«Джон» не объявлялся.
Или его просто не замечали, а он был тут, рядом...
Дни Саманта проводила, штудируя свои записи, ночи – в объятиях Тая, три вечерних часа – в студии, в мучительном напряжении в ожидании звонка от «Джона», втайне желая, чтобы такого звонка не последовало. За рабочим столом в кабинете она, используя информацию о семье Анни Сигер, предоставленную ей Таем, выискивала хоть какие-нибудь детали, которые, будучи оглашенными по радио, могли спровоцировать больной мозг на ответный вызов, побудить «Джона» опять выйти из тени.
Какова мотивация его поступков? Что означают черные очки? Всегда ли он носил их? Следствие ли это какой-то глазной болезни или просто элемент маскировки?
В мозгу Саманты родилась версия.
Она позвонила в полицию, оставила сообщение и почти тотчас удостоилась отклика от озабоченного детектива.
– Говорит Рик Бентс. Вы мне звонили?
– Да. У меня мелькнула идея...
– Не тяните. Выкладывайте.
– С той минуты, как я увидела свой портрет с выколотыми глазами, я начала думать, что в этом есть какой-то особый смысл. Не желание испугать меня, а передать зашифрованное послание, намек на то, что он не хотел или не мог выразить словами.
– Весьма сложно... – заметил Бентс. – Но продолжайте.
– Он не хочет, чтобы я видела его и чтобы я его узнала. Ведь выколотые глаза есть символ чего-то... Не так ли?
– Ну... – Бентс постарался изобразить заинтересованность.
– Возможно, он поступает так бессознательно и, сам того не желая, снабжает нас информацией о себе.
– Какой?
– Обе ваши свидетельницы утверждают, что он был в темных очках даже в ночное время.
– Это так.
– Но для маскировки это уж слишком примитивно. Может быть, он сам прячется за ними, чтобы не видеть при ярком свете того, что он совершает со своими жертвами?
Бентс помолчал, обрабатывая в уме услышанное, потом спросил:
– Получается, ему не нравится то, что он делает? Ведь так выходит по вашей теории?
– Его преследует мысль о покаянии. Сперва я подумала, что он начитанный человек и взял свою терминологию из «Потерянного рая» Джона Мильтона. И даже назвал себя «Джоном» в честь поэта или библейского Джона – Иоанна-Крестителя. А в глубине души он ощущает себя Люцифе-ром, свергнутым с небес и лишенным рая, и хотя винит в этом меня, страдает и от собственной вины.
– Вполне научная теория. Браво! – с иронией заметил Бентс.
– Простите, но таково мое мышление. Я дипломированный психолог.
– Я об этом осведомлен.
– Я пытаюсь использовать свои знания.
«А я – свои», – хотелось сказать Бентсу, но он ограничился краткой благодарностью и пожеланием быть настороже и продолжать исследования тайных мотивов серийного убийцы.
На экстренном совещании по поводу празднования юбилея радиостанции было много споров, но ни одного голоса против перенесения его на более поздний срок. Только место, выбранное Джорджем Ханна для рекламного шоу, вызвало у Элеонор сомнения. И спустя два дня, когда вопреки ее возражениям праздник открылся под грохот дюжины барабанов, она все еще недовольно морщила нос.
Старый новоорлеанский отель, почти развалюха, по ее мнению, не подходил для торжества, а главное, таил в себе множество опасностей. Его замысловатая архитектура, пышный сад, цветочные лабиринты – все представляло соблазн для злоумышленника.
– Все планировалось давно, за полгода. Потрачены огромные деньги. Джордж Ханна скорее вырвет и съест свою печень, чем откажется от аренды отеля. Плату за неустойку он запишет на наш счет, и нам ввек не расплатиться.
Саманта шутила, но ей тоже было тревожно. Высокие пальмы в саду, покачиваясь от ветерка, шевелили гроздьями разноцветных лампочек, манекены, облаченные в костюмы разных эпох, держали на вытянутых руках подносы с напитками. Между пластмассовыми подобиями официантов сновали и живые их коллеги, предлагая гостям бокалы с шампанским, наполняемые из неисчерпаемого источника в виде ледяной скульптуры тритона с эмблемой радиостанции. Звуки джаза лились с балкона, опоясывающего здание старого отеля, где разместились оркестранты.
Джордж Ханна в белом смокинге, сверхэлегантный и излучающий максимум обаяния, появлялся то там, то здесь, наводя необходимый порядок в броуновском движении толпы гостей. Он тут был в своей стихии.
– Этот праздник никак нельзя было отменить или перенести. Джордж готовил его столько месяцев, – поделилась Саманта с Элеонор своим мнением.
– Тогда он мог бы найти для него более достойное место, а не такую развалюху!
Неукротимая негритянка, никак не желающая расслабиться, окинула презрительным взглядом фасад отеля с потемневшими от сырости и времени резными перилами балкона и с облупившейся штукатурной, в спешке закрашенной.
– Я видела, как бригада вчера работала в поте лица и все делала наспех.
Саманта, слушая ее ворчание, вертела головой, пытаясь углядеть в толпе Тая, который обещал непременно явиться, хоть и с некоторым опозданием.
– Этот отель надо было снести еще полвека назад!
– Но он – часть истории Нового Орлеана, – возразила Саманта.
Она знала, почему Джордж остановил свой выбор на этом давно пустующем здании, и одобряла его решение. Не только дешевизна аренды подтолкнула его, но то был еще и редкий случай, когда он проявил заботу о Боучеровском медицинском центре, куда пойдут собранные здесь благотворительные пожертвования.
Ей было неприятно ловить на себе любопытствующие взгляды тех, кто узнавал ее. Впрочем, ничего удивительного. О ней писали в газетах, ее имя упоминалось в программах новостей в связи с «подвигами» серийного убийцы. Несчастная Лианн поплатилась жизнью за рост ее популярности среди местной публики. Не в этом ли заключался дьявольский расчет «Джона»-невидимки?
Как уже часто бывало в последнее время, ей стало зябко, несмотря на жару. Кто мог знать и передать «Джону», что Лианн близка ей? Девочки из ее группы в Боучеровском центре, ровесницы убитой? Вот они, одетые вызывающе нарядно, простучали мимо нее каблучками, сделали приветственный жест пальчиками, и их стайка тут же распалась на отдельные особи, из которых каждая сама по себе ищет на свою голову личных приключений. Никакими лекциями и доверительными беседами таких девчонок не остановишь, не предупредишь об опасности.
Выныривали из толпы, здоровались, улыбались и исчезали ее коллеги, вероятно, настроенные на то, чтобы хорошо провести время, оставив «за кадром» или, в лучшем случае, на потом участие в проблемах Саманты Лидс. Им она была не нужна или, наоборот, очень нужна, но лишь временно, пока зловещий маньяк еще не пойман.
– Не изводи себя, – вдруг обнаружила не свойственное ей умение читать чужие мысли Элеонор. – В этом нет твоей вины. Постарайся развлечься. Для того и устраиваются праздники.
Но не для нее. Саманта ощущала себя здесь подсадной уткой. По настоянию Бентса Ханна согласился включить в список гостей с полдюжины переодетых полицейских. Саманта не могла различить их в общей массе, но постоянно чувствовала, что кто-то наблюдает за ней. Слава богу, если это люди, оберегающие ее, а не тот, кто стал виновником раскрутившейся вокруг нее шумихи. Какую сенсацию произвело бы появление на празднике «отца Джона», если бы его прямо тут и схватили!
Ей удалось разглядеть в мелькании лиц Бентса, нервно теребившего воротничок непривычной для него крахмальной белой рубашки, и ухмыляющегося, как всегда, его напарника Монтойю. Тот, прислонившись к хрупкой колонне садовой беседки, шарил взглядом в основном понизу, оценивая женские ножки.
Тая почему-то все еще не было.
Джордж Ханна внезапно возник рядом, схватил Саманту за руку и начал представлять важным персонам. Она постаралась сократить эту процедуру до минимума, выдав каждому положенную улыбку.
– Саманта! Рад встрече!
Голос был до боли знаком, и именно до зубной боли. Бывший супруг Джереми, одаривший ее некогда своей фамилией, вырвался из кружка придворных лизоблюдов, сгруппировавшихся возле «королевы эфира» Триш Лабелль, и теперь устремился к Саманте с двумя полными бокалами шампанского.
– Выпьем за наше свидание!
Она, стиснув зубы, вынесла прикосновение его влажных губ к своей щеке в фамильярном поцелуе.
– Держись от меня подальше, – посоветовала она.
– Что это значит?
– То, что я сказала.
В его глазах вспыхнул злобный огонек, потом его затмила глухая враждебность, и Саманте стало страшно, будто она заступила за какую-то запретную черту. Где же, черт побери, Тай?
– Что я такого себе позволил? – оскорбился Джереми. – Поцелуй в щечку! И это после всего того, что было между нами.
– Не напоминай мне о прошлом.
– Удивляюсь тебе, Саманта. Учитывая то, что с тобой сейчас происходит, без дружеского участия тебе не обойтись.
– Не беспокойся, я его найду, но не у тебя, – огрызнулась Саманта.
– Ищи, но начни с бывшего супруга.
Джереми все пытался всучить ей бокал. Обе его руки были заняты, и это создавало для него неудобство, мешая жестикулировать, к чему он привык, произнося речи и лекции.
– Мы оба профессионалы в нашем деле, но я все-таки обладаю большим опытом. Я – учитель, ты – ученица, и это факт. А мои знания и опыт подсказывают, что ты еще тянешься ко мне, тебе нужны острые ощущения. Взамен меня ты подыскала «охотника за проститутками», о чем все вокруг толкуют. Это тебя вдохновляет, раздувает твое «я». Я-то знаю, кто затеял всю катавасию. Ты сама?
От чудовищности этих предположений Саманту бросило в жар, а Джереми, отхлебнув из бокала ледяного шампанского, продолжил, изображая проницательного психиатра:
– Ты и сегодня ждешь события, которое вознесет тебя на вершину популярности. Такое сборище – лучшей массовки не придумать... Место и время выбраны удачно. Случайный серийный убийца как раз совпал с твоими планами. Ты придумала своего преследователя, а он вдруг ожил! Как тебе повезло! Выпьем за твой успех!
Саманта взяла из левой руки Джереми бокал и едва не поддалась искушению выплеснуть его в лицо своего учителя и бывшего супруга. Меньше всего ей хотелось, чтобы свидетелями такого поступка стали толпящиеся вокруг них любопытные. Усилием воли она разжала пальцы и уронила бокал на землю.
Упав на мягкий газон он не разбился, и слава богу, никто не заметил ее конфуза.
– Жаль, но ничего страшного. – Джереми скрылся из вида, оставив после себя витающее в воздухе, словно в мультфильме, видение злорадной улыбки. Оно долго не таяло перед ее взором.
«До нового свидания», – звучал голос Джереми у нее в ушах.
«Будь ты проклят», – силилась она ответить ему.
– Ты что, спишь на ходу? – Тай приобнял ее за талию, когда она покачнулась. Он был разгорячен, от него пахло потом. Его джинсы и рубашка с открытым воротом резко выделялись на фоне смокингов и костюмов. – Прости за опоздание, но проклятые пробки...
«Какие могут быть оправдания? Какими делами он занимался?» – подумала Саманта. Ее расчеты на чью-то помощь и поддержку рушились, все стало зыбким, как болотная топь.
Оркестр на балконе второго этажа вдруг затих, вернее, произошло это потому, что усилители громкости отключились, а оркестранты продолжали терзать свои инструменты, извлекая из них едва слышную мелодию. Рокот толпы стал доминировать в наэлекризированной словно в преддверии грозы атмосфере.
Тай подозрительно оглядел балкон:
– Технические проблемы? Уж больно некстати... Бас-гитара, саксофонисты, трубачи и ударник напрасно сотрясали воздух. Их было не слышно публике с такого расстояния.
– Сейчас все придет в норму. Весь наш персонал знает, как обращаться с аппаратурой. На то мы и радиостанция, – говорила Саманта, но в душе ее рос страх.
Она увидела, как на второй этаж влетел, словно перышко, Тини и начал проверять микрофоны оркестрантов.
Музыка вновь зазвучала громко, но была уже не та, что играл оркестр. Зазвучала запись, что предваряла «Полуночные исповеди».
– Что это? – Саманта вскинулась, будто получив удар электрошоком.
Заставка быстро увяла, смикшированная чьей-то невидимой рукой, и прозвучал голос, который ей совсем не хотелось бы слышать...
...Ее собственный, усиленный множеством динамиков голос.
– Добрый вечер, жители Нового Орлеана. Приступим к нашей беседе после прошедшего трудового дня.
– Это так задумано? – спросил Тай.
– Нет! – вырвался у Саманты крик.
Все разговоры в саду смолкли на полуслове. Взгляд Джорджа Ханна был устремлен на нее, как и еще две сотни пар глаз.
– Сегодняшний вечер мы посвятим теме жертвоприношения и раскаяния...
«Он склеил куски из разных моих передач, ловкий мерзавец!» – мелькнула у нее догадка. Конечно, он здесь! Она кожей ощущала его присутствие. Он словно клещами сдавливал ее мозг. Но кто он? И где прячется? А может, он и не скрывается вовсе, а стоит рядом и наслаждается своей выдумкой?
Элеонор, расталкивая гостей, подобралась вплотную к Саманте.
– Это твоя заготовка? – Ее лицо дышало гневом.
– Конечно, нет.
У Саманты даже захватило дух от такого нелепого предположения.
– Но ты знала, что такое случится? Он тебя предупреждал?
– Нет! Нет! Нет! – Она была близка к истерике.
– ...Я, доктор Саманта, приглашаю вас высказываться честно и открыто. Дайте мне возможность узнать...
– Что за бред? – обратился к ней возмущенный Джордж Ханна. – Если это шутка, то очень неудачная, и она здесь не пройдет.
Он не побрезговал коснуться своим белоснежным смокингом непрезентабельной рубашки Тая и оттеснил его от Саманты.
– Отойдите, мистер, и займитесь чем-нибудь. У нас будет разговор не для ваших ушей.
Тай, однако, не вспыхнул, не сжал кулаки, а молча подчинился. Впрочем, его место возле Саманты тотчас занял Бентс с мобильной рацией наготове.
– Придется убрать отсюда всю толпу. Пусть переместятся за ограду на автостоянку и ждут там в оцеплении. Мы будем искать точку, откуда идет вещание.
Если бы Ханна был способен убивать взглядом, то детектив Бентс тут же стал бы трупом.
– Вы не смеете обращаться с нашими гостями, как со стадом скота!
– Вы приносили себя когда-либо в жертву? – разносился в пространстве голос Саманты.
– Послушайте, сэр... Я не ковбой, но ваше стадо будет топтаться в загоне, пока мы не перепишем все фамилии и адреса. А насчет оцепления...
Бентс поднес рацию ко рту, но говорить ему не понадобилось. За его спиной тотчас же начали возникать фигуры в полицейской форме.
– А еще я хочу знать, кто готовил этот праздник, красил и ремонтировал отель, доставлял посуду, продукты и напитки. Все списки и счета предоставьте мне срочно. Пока я не получу этих сведений, я останусь для вашей компании зловредным ковбоем.
Его рация затрещала, и Бентс нажал кнопку приема. Он выслушал короткое сообщение и соизволил им поделиться, обращаясь к растерянному устроителю праздника:
– Кажется, мы нашли источник...
Он устремился к лестнице, ведущей на балконы. Саманта последовала за ним. Бентс оглянулся и потребовал:
– Оставайтесь на месте. Это дело полиции.
– И мое также. Я в нем замешана по уши.
Бентс не был упрямым человеком, но когда он сталкивался с глупостью, то становился непреклонным. Эта женщина вела себя глупо.
– Вы не понимаете, как это опасно. Не лезьте в ловушку. Он обратился к двум полицейским за спиной Саманты:
– Доктору Лидс нечего делать наверху. Блюстители порядка преградили ей дорогу, и Саманта вынуждена была остаться на месте.
Со второго этажа, следуя по протянутому от динамиков еле видному тончайшему проводу, Бентс спустился в затхлое подвальное помещение.
Его там ждали ребята в штатском, с опаской прячась за бетонными опорами.
Посреди очищенного накануне от всякого хлама пространства располагалась впечатляющая скульптурная композиция. Работающий магнитофон лежал на полу, присоединенный к проводке, уходящей наверх, а рядом на стульчике сидел обнаженный человек в рыжем парике и в жуткой карнавальной маске, а горло его сдавили четки из темных камней.
– Господи, боже мой! – выдохнул Бентс.
– Надо подождать саперов, – предупредили его ребята из-за колонн, но Бентс почему-то был уверен, что взрыва не последует. Убийца, как истинный художник, дорожил своим творением и желал, чтобы публика им насладилась.
Надев резиновые перчатки, Бентс осторожно приблизился к манекену и убрал с его головы парик, а с лица маску. Манекен был загримирован – не слишком аккуратно, но с большим сходством – под Саманту Лидс.
Не приближение ли это маньяка к концу своего долгого пути к цели? Не станет ли Саманта его последней, завершающей цепочку жертвой? У Бентса появилось такое предчувствие.