По меньшей мере странно не давать о себе знать, подумала Анита. Она была дома все утро: протирала пыль, чистила ковры и делала массу всякой ненужной работы в надежде, что Эдвард позвонит. Но он не звонил. Около десяти часов утра она сама позвонила в научно-исследовательскую лабораторию. Его секретарша сказала (Аните показалось, что эта сука разговаривала с ней, не разжимая губ), что доктор Шорт на работу не приезжал. Бедняжка, должно быть, заболел, убеждала себя Анита, отгоняя другие мысли: кто знает — Эдвард мог оказаться среди тех мужчин, что давали задний ход и отказывались от обещания жениться. Она надела голубое джинсовое платье, набросила на себя легкий джемпер на пуговицах без воротника и вышла из дому. Проходя по саду, она обратила внимание на все еще открытую калитку в дальней его части.

Эдвард как-то сказал ей, что лучше, если она не будет приходить к нему в дом. Он не хотел попадаться на язык местным кумушкам. В этом случае, подумала Анита, и ему не стоило бы ходить к ней. Начни он прислушиваться к местным сплетням, наверняка услышал бы ее имя. Сплетни сплетнями, но она собиралась навестить его. Одна из обязанностей жены как раз и заключается в том, чтобы проявлять заботу о муже, поддерживать его в болезни и доставлять ему удовольствия, выполняя и другие функции. Пересекая узкую улочку, она засекла того чудака из бара, который, по ее мнению, получал вчера- в саду удовольствие от импровизированного ночного шоу. Он стоял в дверях табачной лавки. Анита пристально на него посмотрела. Мужчина отреагировал своеобразно: сначала он сделал движение, чтобы войти в лавку, затем остановился и высморкался в нечистый носовой платок. Ага, пробрало, подумала она. Должно быть, она сумела вывести его из себя. Если это, конечно, был он. Сейчас она в этом сомневалась. Хотя обычно была уверена, что в таких делах она не ошибается. Но если не он, то кто же? Ситуация была интригующей.

По пути Анита перехватила рюмочку в баре, поболтала со случайными знакомыми, но так и не поняла, кто же был тот неизвестный в ночи. Она улыбнулась своим мыслям.

Она и прежде занималась такого рода эксгибиционизмом, но прошлой ночью показала высший класс.

Она шла по улице, и солнце уже пекло ей спину. По дороге она успела переброситься кое с кем парой слов. Кто-то из тех, кого она встретила, бывал у нее дома, а один или двое с ними она не заговаривала — побывали у нее и в постели. После свадьбы, думала она, нужно будет обязательно куда-нибудь переехать.

У дома Эдварда она толкнула калитку и пошла по тропинке к дому. Она заметила, что пакеты с молоком никто не взял, а почта лежала сбоку от двери. Она постучала несколько раз, но не получила ответа. Обойдя дом, она постучала в окно спальни. Странно, подумала она. Вернувшись к парадной двери, она взяла почту. Эдвард говорил ей, что всегда торопится ее забрать, чтобы не сдуло ветром с узкого крыльца. Почта наверняка была важная, так как несколько конвертов были очень толстые и смотрелись солидно. Пока Анита задумчиво перебирала письма, из-за живой ограды сада просунулась старушечья голова.

— Вы ищете доктора? — спросила старуха, сморщенная, как печеное яблоко.

— Да. Вы не знаете, где он может быть?

Голова закачалась из стороны в сторону.

— Нет, не могу себе представить. Но я точно знаю, что дома его нет.

— Я тоже так думаю.

— Вчера он домой не вернулся.

— Вот как? — Анита шагнула к старухе, которая, видимо, с трудом оставалась на своем месте. — А когда вы его видели в последний раз?

— Он вышел вчера из дома между десятью и одиннадцатью часами утра. Я это хорошо помню, потому что сижу в это время у окна. Когда доктор выходил, передавали сигналы точного времени…

Анита почувствовала сильное беспокойство и оборвала словоохотливую рассказчицу:

— Вы хотите сказать, что с того времени он не возвращался?

— Точно вам говорю, что нет. Я бы обязательно услышала, как он вернулся.

— Боже мой! — Анита поблагодарила пожилую женщину и направилась домой, чтобы обдумать ситуацию. После двух чашек кофе она решила, что имеются веские основания для небольшого расследования. Эдвард ничего не говорил ей о том, что куда-то собирается, в противном случае он распорядился бы не приносить молоко, а важную корреспонденцию оставить на почте. На работе также ничего не знали о его отъезде. Итак, что же могло произойти? Он не уезжал по делам, вышел утром из дома и, после того, как ушел от нее, на улице его больше никто не видел. По дороге домой, Анита расспросила об этом на почте, в газетном киоске, поговорила с дворником, который знал всех жителей, наконец, с хозяйкой кондитерской. Кроме владельца газетного киоска, который вообще ни видел вчера Эдварда, все остальные вспомнили, что видели его после двенадцати дня, но не позже.

Она решила обратиться в полицию. Вдруг Эдвард Шорт валяется где-нибудь в канаве — ограбленный или сбитый машиной, да мало ли что еще могло с ним случиться?

Сержант Клайд, судя по всему, был чрезвычайно удивлен исчезновением Шорта.

— Вчера сюда приходила молодая девушка, искала своего приятеля. Он тоже исчез из дома.

— Боже праведный! Его нашли?

Клайд улыбнулся:

— Нет, но нам бы очень хотелось. Боюсь, не смогу быть с вами откровенным до конца, миссис Кроутер, но все это весьма странно.

— Вы считаете, есть какая-то связь между этими исчезновениями? — спросила Анита, чувствуя, что дело приобретает серьезный оборот.

— О нет. Я бы так не думал. Тот, первый, был перекати-поле, если вы понимаете, что я имею в виду, у него не было никаких знакомых в деревне. Вряд ли доктор Шорт был с ним знаком. Они совершенно разные люди.

— Я не это имела в виду, — сказала Анита. — Я хотела сказать, нет ли связи между этими исчезновениями?

— Нет, если первый исчез по тем причинам, о которых мы думаем, — ответил Клайд. — Но я вполне могу понять вашу озабоченность. Доктор вел довольно упорядоченный образ жизни, неправда ли? И если он не уехал по служебным делам, я думаю, с этим делом стоит разобраться подробнее. Так вы говорите, после того как он ушел от вас, он направился к священнику?

— Совершенно верно. Он собирался встретиться со священником, посидеть, попить чаю и поболтать.

— Они не собирались обедать?

— Доктор Шорт никогда не обедает.

Клайд похлопал себя по животу.

— Очень мудро.

— Что вы думаете предпринять? — с тревогой спросила Анита, видя, что сержант не собирается покидать участок.

— Полагаю, мне следует пойти и поговорить с мистером Тренчем, священником, надо попытаться нарисовать себе картину передвижений доктора Шорта за вчерашний день. Конечно, вы представляете, что он скажет.

— Нет, а что?

— Он посоветует, чтобы мы обязательно проверили пруд. Клайд было рассмеялся, но внезапно умолк, увидев встревоженное выражение на лице Аниты. — Я сейчас же пойду к священнику, миссис Кроутер.

Анита направилась к выходу, но остановилась в задумчивости:

— Сержант, а по поводу всех этих событий, что произошли за последнее время — пожары, смерть старика, — вы еще не пришли ни к каким выводам?

— У нас есть кое-какие соображения, но я не имею права обсуждать их с вами.

— Но Эдвард… Он исчез…

Клайд обошел вокруг стойки и положил свою ладонь на ее руку.

— Это только ваше воображение, миссис Кроутер. Люди всегда воображают что-нибудь ужасное. Я уверен, что доктор жив и здоров, но, тем не менее, я приведу необходимое расследование и буду держать вас в курсе.

— Спасибо, сержант.

Анита снова направилась в бар. Только две вещи могли исправить ее настроение — мужчины и выпивка. В данном случае, решила она, лучше всего подойдет порция джина. Возможно, это успокоит ее, и она поймет, что зря волнуется.

Клайд нашел священника в саду срезающим цветы старым перочинным ножом. Как только тень сержанта упала на ведро, стоящее рядом с Тренчем, тот обернулся и на мгновение на лице его появилось выражение человека, загнанного в угол. Но оно почти сразу исчезло, сменившись мягкой простодушной улыбкой.

— Сержант, вы меня напугали. — Он крепко пожал сержанту руку. — Давненько вы не оказывали мне чести видеть вас. Проходите, давайте выпьем чаю.

Клайд еще не забыл возмущения, которое охватило его, когда он слушал проповедь Тренча на похоронах старого Джона Харриса. Тем не менее Тренч обладал особым, свойственным только ему обаянием, которое могло бы подавить и более сильную антипатию. И Клайд с легким сердцем последовал за ним на кухню. Увидев священника без пиджака, Клайд обратил внимание на два его качества, которых прежде не замечал. Во-первых, священник оказался очень подвижным и гибким человеком, что, как правило, свойственно людям более молодым и хорошо тренированным. Кроме того, без этой черной одежды, скрывавшей его прирожденное изящество, в нем можно было распознать человека, который, по крайней мере в делах, являл собой тип непременного победителя. Клайд обнаружил, что ему очень легко говорить с ним как мужчине с мучиной. — Ради Бога извините за беспокойство, мистер Тренч, но…

В этот момент Тренч замер, держа чайник в руке.

— Вы никоим образом не беспокоите меня, сержант. Я здесь для того, чтобы принимать людей и выслушивать их, в этом и заключается большая часть моих обязанностей.

— Что ж, хорошо. Святой отец, я пришел, чтобы поговорить с вами о деле, касающемся исчезновения…

Видно было, что Тренч ждал продолжения, однако приготовление чая, очевидно, занимало его больше.

— Да? Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Откровенно говоря, официального дела еще не заведено, но человек действительно исчез, не хочется думать, что навсегда, и я бы хотел проследить его передвижения.

— Вы полагаете, я могу помочь? — Тренч продолжал наблюдать за чайником, все еще сохраняя отрешенный вид. Клайд замечал такое за священниками и врачами. Всегда они чем-то озабочены. Клайд полагал, что люди, связанные с таинствами жизни, должны быть немного не в себе.

— Да, сэр. Человек, о котором я говорю, — доктор Эдвард Шорт. Он был вчера у вас около половины первого.

— А, доктор Шорт… — Лицо Тренча прояснилось при упоминании этого имени. Клайд почувствовал, что у священника проснулся интерес к разговору. — Он что же, пропал?

— Похоже на то. Так он приходил к вам, мистер Тренч?

Священник кивнул головой.

— Приходил. Это я пригласил его. Он ведь новый член нашей общины. Я счел необходимым оказать ему обычные знаки внимания и уважения. Не так уж много столь замечательных людей переезжают в нашу деревню. (Тренч начал заваривать чай.) Что же заставляет вас думать, что он исчез?

— Он не был дома со вчерашнего дня. После того как он ушел от вас, его никто не видел.

Тренч молчал и сосредоточенно помешивал ложечкой в заварном чайнике. Затем он поставил чайник и вздохнул.

— Как странно. Надеюсь, вы проверили на работе и в других местах?

Клайд заверил его, что все сделано.

— Он пробыл у меня около часа. Значит, ушел он примерно в половине второго. Он сказал, что ему необходимо сделать какую-то работу.

Тренч налил две чашки чая и одну протянул Клайду. Он видел, что сержант в тупике и не знает, о чем еще спрашивать. Тренч пил чай и смотрел через окно в сад, не пытаясь ему помочь.

— Как он вам показался, мистер Тренч? Не было в нем чего-нибудь необычного? — Ничего лучшего Клайд придумать не мог. — Временное затмение разума — такое вполне может быть. Не мог ли Шорт изменить своему привычному распорядку?

— Сержант, я вчера встретился с ним впервые. Мне трудно сказать, выглядел ли он как обычно или нет. Но если вы хотите знать мое мнение, то я ожидал от него гораздо большего.

Глаза у Клайда загорелись. Тренч поставил свою чашку и непроизвольно отвел руку в сторону.

— Он высказывал довольно дикие взгляды о своем месте в обществе. Например, он упорствовал в мысли, что задача ученого — заменить Господа нашего в душе человеческой. Машины и формулы должны прийти на смену вере и красоте.

— Постойте, постойте, — Клайд вынул записную книжку и что-то в ней нацарапал. — Он был агрессивен, мистер Тренч?

— Да, он был агрессивен и позволил себе оскорбительные высказывания в отношении моей профессии. Ну, к этому я уже привык. Но, в целом, доктор Шорт очень неплохой человек. У него было много добродетелей, даже если они не все осознавались им.

— Святой отец, вы сказали «было». У нас пока нет оснований предполагать, что доктор Шорт мертв. По крайней мере, в настоящее время.

Тренч сидел молча, ухватившись за край кухонного стола. Тело его провисло между двумя напряженными руками. Взгляд был тяжел, лицо меняло выражение так быстро, словно Тренч подыскивал подходящее. Наконец он сказал:

— У меня особое чувство, сержант…

— Вы хотите сказать — он мертв?

— Я сейчас говорю по наитию, основываясь на интуиции. Ничего конкретного я, конечно, не знаю. Очевидно, это мои чувства определили мое высказывание об этом человеке.

— Конечно. — Клайд заглянул в записную книжку, но решил ничего не писать. Он допил чай и собрался уходить.

— Боюсь, что чувства необходимо подкрепить неопровержимыми фактами мистер Тренч. Тем не менее спасибо за помощь. Будем надеяться, что на этот раз ваши чувства подвели вас.

— Я тоже надеюсь. — Тренч проводил его до двери дома и долго смотрел вслед. Как только сержант исчез из виду, Тренч повернулся и резко схватился за нож, которым обрезал цветы. Лезвие было заточено как бритва. Он затачивал его регулярно, каждый месяц, с тех пор как купил нож — тридцать лет назад. Сжав челюсти, он вытянул вперед левую руку и плотно приставил конец ножа к открытой ладони. Острый край пробил кожу и впился в тело. Тренч с трудом подавил крик боли, когда сталь перерезала сухожилия и нервы. Вынув лезвие, он воткнул его в руку еще и еще раз, разрывая мышцы и сосуды. Уронив нож на пол, он некоторое время молча смотрел на него, затем оглядел израненную ладонь, наблюдая, как кровь, стекая по пальцам, падает на пол, на его ботинки, оставляя на них темные следы.

— Прости меня, Боже, — сказал он, чувствуя, что близок к обмороку. Он увидел, как в его ладони образовалось небольшое кровавое озерцо. — Я понапрасну поставил под угрозу все дело, мой язык чуть не предал твою цель. Я наказал себя, Боже.

Он подошел к раковине и открыл кран, подставил ладонь под воду и наблюдал, как стекает кровь. Абсолютная твердость и постоянная бдительность — вот необходимые условия. Он всегда должен помнить об этом.

Вода вернула ему исчезающее сознание. Он завернул кран и осторожно вытер руку. В момент наибольшей близости к цели необходимо всегда помнить о величии стоящей перед ним задачи. Цель требует совершенной чистоты и он, Остин Тренч, сохранит эту чистоту, даже если для этого ему придется потерять часть своего тела. Господь, конечно, сделает все, чтобы сохранить свой инструмент возмездия, однако этот инструмент сам Тренч — не должен испытывать Бога своими бесполезными сомнениями.

В ванной комнате он снова обмыл рану и тщательно перевязал ладонь. Рука была горячей и не сгибалась. Должно быть, он повредил что-то серьезное. Это хорошо. Ограниченность ее движения и боль будут постоянно напоминать ему о необходимости быть внимательным, у него есть еще правая рука — разящее копье Господа Бога. Этого и неподкупной веры ему хватит.