Солнце освещало поля, обещающие обильный урожай, как бы смеясь над теми, кто находился в темной башне Слиффорда. Два напряженных дня прошли. Гости и хозяин избегали попадаться друг другу на глаза: охотились, играли в шахматы и кости, пили, смеялись на представлениях жонглеров и менестрелей и слушали с притворным вниманием сказки о любви и войне, которые читал капеллан. Однако глаза без конца смотрели на дорогу, ведущую к Эссексу, а уши напряженно ждали быстрой поступи королевского гонца.

Прибытие курьера было облегчением для всех. Как и ожидалось, он привез списки приглашенных на похороны королевы. Рэннальф, прочитав послание, пожал плечами.

— Полагаю, мы можем передохнуть здесь и вместе поехать в Феверхэм.

— Нет, Соук, — поспешно сказал Уорвик. — У меня дела дома. Сначала я должен заехать к себе.

— И я в Нортхемптон, чтобы захватить жену и сына.

Рэннальф переводил взгляд с одного на другого. Они искали оправданий, чтобы отделаться от него. Уорвик планировал остаться в Слиффорде несколько недель. Старший сын Нортхемптона уже взрослый человек. Он может доехать сам и сопровождать свою мать.

— Надеюсь, — холодно сказал Рэннальф, — ты не собираешься уволить моего сына со службы, Нортхемптон? Не боишься, что за ним потянутся мои грехи?

— Не говори глупостей, — ответил старик, смутившись. — Я очень ценю Джеффри.

— А ты, Роберт, должен возвратиться в Лестер, чтобы сопровождать свою жену?

— Да, должен, — рассмеялся Лестер, но глаза его оставались жесткими и холодными. — Не переноси свою хандру на меня, Рэннальф. Сердечно приглашаю тебя в гости, и вместе поедем в Феверхэм.

— Благодарю, но я не могу так обременять тебя.

— Ты все не можешь остыть, Рэннальф. Ты вообще не должен ехать. Я знаю, что ты любил Мод и хочешь отдать ей последние почести, но сразу после погребения начнется совет, а ты не должен там присутствовать.

— Я как раз хотел на нем присутствовать. Мгновение Лестер стоял молча, краска бросилась ему в лицо.

— Дурак! Я не думаю, что в мире найдутся еще десять таких, как ты. Если ты хочешь ехать, то должен сначала заехать со мной в Лестер.

— Нет.

— Ты самый упрямый из всех тупиц. Кому ты навредишь, кроме себя и своей семьи?

— Даже сейчас я не нуждаюсь ни в чьей благотворительности, — резко ответил Рэннальф. Он поднял глаза на Лестера, и его застывший взгляд смягчился. — Роберт, мне это ничего не даст. Подумай, что я буду чувствовать, если втяну тебя в свои несчастья?

— Храни тебя Бог, Рэннальф, — вздохнул Лестер и крепко поцеловал друга.

* * *

Мэри оторвала свои губы от губ сэра Эндрю, ее глаза наполнились слезами.

— Я не должна была. Ты будешь думать, что я такая же, как моя мать.

— Нет, моя дорогая, — прошептал юноша. — Я ничего не знаю о твоей матери, кроме того, что она была добродетельной женщиной. Если всему виной один поцелуй, то это моя вина.

— Но ты не принуждал меня, — прошептала Мэри.

— Благодарю Господа за это. Ты любишь меня, не правда ли, Мэри? Дорогая, не грусти. Пусть мое сердце бьется, зная о твоей любви.

— Что значит моя любовь, если мой отец здесь хозяин?

— Ты же знаешь, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. Ты не можешь думать, что я хочу обесчестить тебя. — Не знаю, что думать, — вздохнула Мэри. — Если ты говоришь правду, то почему не делаешь мне предложение? Я незаконнорожденная. Он отдаст меня нищему с дороги или какому-нибудь крестьянину.

— Мэри, ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Ты молода и очень привлекательна. Но на что мы будем жить? Где? У меня нет ничего, кроме лошади и моих рук.

— Мэри!

Они отпрянули друг от друга. Мэри увидела Кэтрин и вскрикнула. Сэр Эндрю упал на колени, пурпурный от стыда.

— Что это значит? Вот твоя благодарность за доброту моего мужа?

— Мадам, простите меня. Я не сделал ничего дурного. Я люблю ее.

— Ты не подумал, что дурно морочить девушке голову? У тебя есть разрешение отца или надежда на такое разрешение, чтобы ухаживать за ней? — Кэтрин была в ярости, что позволила им зайти так далеко. — Что, если отец выдаст ее за другого?

Голова юноши поникла.

— Отчаяние вынудило меня. Мадам, вы не знаете, каково видеть обожаемое существо так близко и знать, что ты не можешь обнять любимую?

Кэтрин знала это и понимала боль Эндрю.

— Ты хочешь жениться на ней? — Ее голос смягчился.

— Хочу ли я?! Я все отдал бы за это! Но что я имею?

— И у Мэри ничего нет, но лорд Соук не жадный человек и заботится о детях. Сейчас, однако, не время говорить с ним об этом. Если ты будешь достойно вести себя, то я сделаю для тебя все, что смогу. — Кэтрин услышала, как открылась дверь, и понизила голос — Тебе придется долго ждать, но… О, милорд, как вы испугали меня!

— Правда? — Рэннальф разглядывал коленопреклоненного юношу. — Послание, которого мы ожидали, пришло Кэтрин сделала жест Эндрю, и он быстро вышел.

— Что в нем?

— Списки приглашенных на совет, а также на похороны.

Они говорили о чем-то невпопад. Кэтрин думала об осложнениях, связанных с Мэри, о страхе за Рэннальфа. Первоначальный мучительный укол ревности Рэннальф с трудом переборол. Его вера в непорочность Кэтрин была абсолютной. Осталось только чувство неловкости. Она что-то отчаянно скрывала от него. Рэннальф успокоил себя, что должен довольствоваться тем, что жена его не ненавидит и принимает его любовь. Он хотел от Кэтрин того, чего не мог дать ей сам, — абсолютного доверия и преданности.

— Когда ты должен ехать? — тревожно спросила она.

— Сейчас. Я пришел сказать тебе, что уеду, как только будут готовы мои люди.

— Так скоро? Несколько часов не имеют значения. Поезжай завтра.

Было много причин удержать Рэннальфа до завтра. У Кэтрин оставалось мало времени, она должна убедить его взять Эндрю с собой, чтобы он не соблазнил Мэри. Замечательно, если Эндрю поедет. По правде говоря, Ричард — постреленок, его трудно держать в руках, но забота о нем не так необходима сейчас, как о Мэри. На какое-то время кто-нибудь другой будет его воспитателем. Если Эндрю уедет, Мэри немного успокоится. Более того, в замке Слиффорда Эндрю не добьется продвижения по службе. Если он будет с Рэннальфом, Кэтрин была уверена, что муж оценит его. Если случится худшее — Рэннальфа несправедливо обвинят и ему нужно будет силой пробиваться домой, Эндрю поможет ему. Он сильный, молодой и умеет обращаться с оружием. Конечно, он защитит Рэннальфа, ведь он так благодарен лорду за свое назначение. Кроме того, Рэннальф — отец его возлюбленной, и потому он постарается произвести на него хорошее впечатление, чтобы получить Мэри в качестве награды.

Глядя на милое лицо жены, Рэннальф растрогался. В ее голосе была искренность. Она действительно не хотела, чтобы он уезжал, это было ясно. Была в ней какая-то растерянность, заставившая его сомневаться в ее мотивах и стремлении удержать его.

— У тебя есть особая причина, Кэтрин, чтобы я остался? Думаю, мне лучше встретиться с королем как можно скорее. В его скорби ему нужен старый проверенный друг. Если я останусь здесь, то у моих противников развяжутся языки.

— Конечно, ты должен ехать. Я не стану настаивать.

Рэннальф повернулся, чтобы уйти.

— О! — закричала Кэтрин, пытаясь удержать его. — Только не сейчас, погоди немного!

Это было приятно. Какие бы ни были у нее причины, чудесно, что она удерживает его.

— Чем раньше мы поедем, тем лучше. — Но он не двинулся с места, прижимая Кэтрин к своей груди и зарывшись лицом в ее душистые волосы. Кэтрин осмелилась высказать свою просьбу. Если Рэннальф заподозрит что-нибудь о Мэри и Эндрю, тем лучше. Он меньше удивится, когда предложение будет сделано. Все практические вопросы вылетели у нее из головы. Последние минуты перед расставанием она хотела оставить для поцелуев, а не для обсуждения серьезных дел.

— Рэннальф, я хочу просить тебя об одолжении. Прежде чем ответить, он отстранился от нее, затем стал надевать кольчугу.

— Одолжение? — Звук его голоса заглушали доспехи.

— Умоляю тебя, возьми Эндрю Фортескью с собой. Я найду другого воспитателя для Ричарда. Он смелый, сильный и преданный. Такой человек нужен тебе.

Рэннальф не знал, как реагировать. Он смотрел в лицо Кэтрин, защелкивая крючки. Хотела ли она подослать к нему шпиона? Затуманенные слезами голубые глаза были такими ясными, что Рэннальф устыдился своих мыслей. Вероятнее всего, Эндрю влюбился в нее и она хочет избавить его от соблазна.

— Если ты хочешь, я возьму его. Кэтрин нежно обняла мужа — Ты так добр, Рэннальф, — ее голос задрожал. — Ты даже не спрашиваешь, почему я хочу этого.

Благодарность за такую мелочь была подозрительной. Но зачем Кэтрин нужен шпион? Она повернулась к нему в немом призыве. Так много было в ее лице страсти, что, когда их губы встретились, Рэннальфа осенило. Она ревновала, ревновала его! О, Боже, какие женщины дурочки, какие глупые фантазии владеют ими! Он не рассмеялся и не стал разубеждать, это могло ранить ее. Он поцеловал ее полные слез глаза…

Слезы, поцелуи, так пролетели минуты.

Она держалась за него, будто боялась упасть.

— Кэтрин, я должен идти. Позаботься о детях. Она подняла на мужа полные слез глаза.

— Куда можно послать письмо в случае необходимости? — Сначала я поеду в Феверхэм, а после не знаю, где могу оказаться.

— Рэннальф, умоляю тебя, пиши почаще. Мое сердце разорвется от тоски.

— Напишу. — Он разомкнул ее руки, борясь с пугающим желанием изменить решение и остаться. Рэннальфу приходилось решать много сложных задач, но в тот момент ему казалось, что эта самая тяжелая. — Ты должна отпустить меня, иначе я не соберусь с силами, чтобы уйти.

Прощание согревало теплом его сердце во время долгой дороги. Оно осветило ему труднейший скорбный путь. Все сомнения и разочарования растворились в воспоминании о нежных руках и губах. Лицо Рэннальфа было тревожным, когда он вошел к королю, но в его глазах был такой покой, какого не было последние два года.

* * *

Стефан сидел у окна, уставившись невидящим взором на цветущий куст в монастырском саду. Он не слышал, как эсквайр объявил о приезде графа Соука, и не повернул головы, пока рука Рэннальфа не коснулась его плеча.

— Милорд, я пришел к вам… — Рэннальф был готов к гневу, холодности, обвинениям. Стефан любил Мод, и Рэннальф, любивший сам, искренне сочувствовал горю короля. Неожиданно Стефан разразился слезами.

— Я один, — заплакал он, — совсем один. Она была единственной, кто любил меня, и она ушла.

Стефан все плакал о своей потере. Рэннальф был очень смущен. Никогда прежде никто не призывал его для утешений, а способы утешения собственных детей он не считал подходящими для короля. В большой растерянности он молча стоял рядом.

— Благодарение Богу, — выдавил Стефан после нескольких минут безудержного плача, — ты, по крайней мере, не говоришь банальностей и не цитируешь Библию. Она сейчас на небесах, сказали мне монахи. Я это знаю. Разве она не была лучшей женщиной в мире? Но она не со мной, а она так нужна мне!

— Мы все переживаем смерть королевы, — тихо сказал Рэннальф. — Она нужна нам всем, милорд. Я не могу утешить вас. По правде говоря, у меня на сердце слишком тяжело, чтобы говорить банальности, а Библию я совсем не знаю.

— Ты был ей дороже многих. Она всегда тепло говорила о тебе.

Рэннальф знал, что королева была ему хорошим другом. В последние годы она противилась планам Юстаса уничтожить Рэннальфа. Вдруг он понял, что время суда над ним еще не пришло, как он надеялся. Если Юстас не встретился со своим отцом, у него еще не было возможности повлиять на Стефана.

— Разве ваш сын не здесь? — спросил Рэннальф, когда Стефан, по всей видимости, погрузился в себя.

— Он здесь, — ответил король. — Я сильно обманулся в нем. Он никогда не любил ни ее, ни меня. У него даже нет времени посидеть со мной. Единственное, о чем он думает, — это поход во Францию. Он провел весь день, тот день, когда получил известие о смерти матери, совещаясь о деньгах, вооружении и людях.

— Да, но это лучше, чем сидеть и плакать в углу. Король и Рэннальф одновременно обернулись, услышав резкий голос. Бросив взгляд на лицо Юстаса, Рэннальф понял, что суждение короля было, как обычно, не правильным. Покрасневшие глаза Юстаса говорили о бессонных ночах, а горькие складки на юном лице — о глубокой скорби.

— Подходят ли слезы слабости для эпитафии великой женщине? Она не просто умерла, она была убита!

— Что? — воскликнул Рэннальф, вскакивая.

— Бесспорно, это проклятый Анжуец убил ее, как будто он пришел сюда и воткнул нож ей в грудь. Утверждаю, что моя мать была убита, — голос Юстаса дрожал от волнения. Он говорил, кусая губы.

Стефан уронил голову на руки и заплакал снова.

— Если кто и убил ее, то это я. Она много трудилась, больше, чем самый ничтожный работник на наших землях. Я не давал ей передохнуть. Ее силы были подорваны. Я понимал это, но снова обращался к ней со своими бедами.

Лицо Юстаса задергалось. Он знал, как сильно разрывал материнское сердце, нарушая ее покой последние два года. Его чувство вины возопило, но он не мог выразить это или найти облегчение в самобичевании и признании вины, как его отец.

— Все мы исполняли наш долг, — сказал он заплетающимся языком, — но она одна никогда не ошибалась. Нам ее недостает. Ее планов, ее мудрости, которой она учила нас. Мы всем этим пренебрегали. Давайте, по меньшей мере, успокоим ее душу, уничтожим Анжуйца. Это будет нашим искуплением за долгие годы ее борьбы.

— Ты не можешь думать ни о чем, кроме убийства? Ты не можешь даже отдать дань уважения своей матери?

— Это не вопрос приличий! — воскликнул Юстас. — Я отомщу тем, кто причинял ей боль!

— Убей тогда меня! — завопил Стефан. — Я больше всех ее мучил. Я буду решать, пойдешь ли ты на Францию. Посмотрим, кто окажет тебе помощь без моего слова.

Рэннальф отошел к окну, чтобы не вмешиваться. Сердце его ныло от боли. Невероятно, но уже сейчас они готовы перегрызть друг другу глотки. Но ссора была порождена любовью, а не ненавистью. Стефан не хотел, чтобы Юстас подвергался опасности во Франции. Если Юстас желает править Англией, его отец должен дожить до его возвращения. Несмотря на все старания Стефана, Юстасу придется идти на Францию. Для страны это хорошо, а для Рэннальфа — спасение. Рэннальф знал, что Юстас смел и безрассуден. Если за ним никто не будет приглядывать, он наверняка не вернется домой из этого похода.

— Хорошо, Соук. Надеюсь, у тебя есть что сказать. Несомненно, ты тоже считаешь меня черствым сыном. Это должно совпадать с твоими тайными намерениями.

Рэннальф медленно повернулся.

— У меня нет и никогда не было тайных намерений, Юстас. Простите меня, монсеньер, но я всегда честно высказывал свое мнение. Я могу уверить вас, что не считаю вашего сына черствым или безрассудным. Сейчас опасные времена, и королева была почти единственной, кто нес добро нам всем.

— Почему на нее смотрят свысока даже после ее смерти? — вскричал Стефан.

— Нет, милорд, ее никогда не презирали и не смотрели на нее свысока даже ее враги. Все уважали Мод. Каждый, с кем я разговаривал, чувствовал, что дурно устраивать совет сразу после ее погребения.

— Не сомневаюсь, что ты говоришь это с определенной целью, — проворчал Юстас, более взбешенный поддержкой Рэннальфа, чем если бы тот возразил ему. — Я знаю эту цель. Ты собираешься посадить меня в седло с жаждущими новых завоеваний и богатства сынками моих подданных, вместо того чтобы предоставить мне ополчение из верных вассалов. Это твоя цель, так, мой дорогой друг?

Итак, кто-то донес Юстасу о совещании в Слиффорде. Шпион проник в дом. Лестер, Уорвик или Нортхемптон? Это не имело значения, так как Рэннальф хотел поставить этот вопрос на совете. С поддержкой Лестера, Уорвика и Нортхемптона он надеялся, что получит согласие и главных лендлордов страны, и Стефана. Юстасу придется согласиться, или он останется ни с чем.

Преждевременное раскрытие плана расстроило Рэннальфа. Он теперь в одиночку должен доказывать свою правоту безрассудному юноше, и этот спор может настроить Стефана против него.

— Я никогда не делал секрета из этого, — начал он, — и не считаю помехой, если, как ты говоришь, алчущие и жадные до денег юноши будут участвовать в этом походе. Нормандия, являющаяся бедствием для нас, станет нашей союзницей, так как они будут с большим пылом сражаться против Анжуйца, чтобы получить то, что не могут взять здесь. Подумай, Юстас, это дешевое вознаграждение за преданность — чужая земля. Пусть у них останется то, что они завоюют. Это не твоя потеря.

— Но это потеря для моей армии. Когда их утробы насытятся, они удерут, и я останусь один.

— Нет. Когда у них появится немного, они начнут сражаться за большее. Даже если бы это было и так, то ты скорее останешься без армии с вассалами, которые не хотят сражаться, чьи сердца и умы остались дома. Насколько ты знаешь, они обязаны участвовать в войне только сорок дней. Как только их время закончится, они оставят тебя.

— Разве я не защищаю их земли от тех, кто покушается на них, даже из других государств? Рэннальф хрипло рассмеялся.

— Ты никогда не убедишь их в этом. Никого, даже меня не заставишь поверить в то, что Генрих собирается вытеснить нас с нашей земли.

— Предатель! Ты собираешься объявить это моему отцу?

— Почему бы и нет? — сказал Стефан с горечью. — Никто не беспокоится обо мне. Ты разрушил здоровье матери, ты уничтожил его, усиливая раскол среди тех, кого она старалась сплотить. Ты пойдешь во Францию и умрешь там. А я умру с горя. Почему Соук не должен рассчитывать на Генриха?

Это было так похоже на правду, что Рэннальф побледнел. Ссора разгоралась, но он не мог говорить, во рту у него пересохло и губы не раскрывались. Было бы честнее открыто перейти на сторону противника, отказаться от присяги и стать мятежником. И навсегда навлечь позор на свою семью! Нет, лучше отдать душу дьяволу! И в любом случае, это выбор не для него. Будет ли он помогать или препятствовать, Юстас все равно склонит отца на свою сторону и пойдет войной на Францию.