Эгоистка! Самовлюбленное чудовище! Голос был королевы, а слова те же, что сказала моя мать после смерти братьев от чумы, унесшей на мое тринадцатилетие так много жизней в Улле. Я пришла в полное замешательство и чувствовала только горящие от пощечин Мод щеки.

– Но это же из-за папы, из-за постоянно причиняемого мной беспокойства, – попыталась оправдаться я.

– Твой отец умер! – взвизгнула королева, ударив меня еще раз. – И умер давно!

Я подняла голову и внимательно посмотрела на нее. Она склонилась надо мной и, к моему удивлению, в глазах ее был не гнев, а участие, но ответить я не могла.

– Поддержкой ты обязана именно мужу, — сказала она жестко, но уже без крика. – Он поддерживал и защищал тебя даже вопреки моему желанию. И ты ничем ему не обязана? А, он – в тюрьме, по приказу этой уродины Матильды закованный в кандалы, как зверь! Мелюзина, ты слышишь меня?

– Да, я слышу, Ваше Величество.

– Т огда будь внимательна. Я не останусь в Веет минстере надолго. Сначала я поеду в Эссекс и вырву с корнем любого, кого хоть когда-нибудь жаловал Джоффрей де Мандевилль, и в то же время наложу суровую контрибуцию, оставив некоторые из булонских войск для защиты провинции. Как только я узнаю, где расположилась Матильда, я сразу же последую туда. Я подниму против нее любой город, в который она войдет, – ведь в городах любят Стефана, и я буду гнаться за Матильдой как гончая, пока она не отдаст моего мужа. Может, тебе безразлично, что Бруно сгниет в плену, а я не желаю такой судьбы для моего мужа. Мелюзина, я буду рада, если ты станешь меня сопровождать, буду рада принять твою помощь, но если ты пожелаешь сидеть, уставившись в стены, как это делала, когда король первый раз поручил мне тебя опекать, я тебя покину. У меня нет сил тащить с собой мертвое дерево.

Она распрямилась, повернулась и вышла, а я вдруг очнулась и поняла, что сижу на полу в комнате, где все разграблено. Я коснулась руками щек – они горели вновь, на этот раз от стыда. Что я за женщина, если моим ответом на горе становится сумасшествие? Все, больше никогда, никогда! Если я не могу переносить ужас и горе моей жизни, лучше последовать за Милдред в воду. И я не буду бременем для всех, не буду мертвым деревом, которому говорят лишь встать, сесть, поесть и попить.

Попытка встать ни к чему не привела: все мое тело одеревенело, и ноги не держали. Как долго я так просидела? При второй попытке встать меня взяли под руки, и Эдна дрожащим голосом спросила:

– Как вы себя чувствуете, госпожа моя?

– Со мной уже все в порядке, Эдна, – ответила я.

– Не думала, что королева так рассердится, – прошептала она. – Я все пыталась заставить вас подняться и ответить, почему вы здесь сидите, а потом испугалась и… и рассказала королеве.

– Слава Господу, что ты это сделала, – сказала я, идя по комнате, и держась за Эдну.

Только сейчас мне стало понятно, что комната не совсем пуста. В углу за мной стоял табурет. Я направилась к нему, намереваясь опять сесть, и каждый шаг давался мне все легче. Через несколько минут я отпустила Эдну и пошла сама. Уже твердо стоя на ногах, я подошла к ней и положила руку ей на плечо.

– Спасибо, Эдна. Это был смелый поступок. Королева Мод так занята, и было, наверное, нелегко добиться разрешения поговорить с ней.

– Это было нетрудно. – Она улыбнулась. – Я не просила разрешения, просто поднялась к охране и позвала ее. Все были настолько потрясены, что я прошла мимо великих мира сего и взмолилась о помощи, и никто не пытался меня остановить… – Затем она стала серьезной, ее глаза расширились от прошлого удивления. – А королева была так добра. Она приказала подождать всем этим высокородным особам и сразу же пришла, как только узнала, что вы больны и я не могу поднять вас.

Слезы обожгли мне глаза. Мод действительно была очень добра, оставив столь важные дела, чтобы прийти ко мне. Ее слова и удары были чувствительны, но так же делала и моя мать и для моей же пользы.

– Да, – ответила я Эдне, – она добрая женщина. Прости, что напугала тебя, но, если опять так случится, что я не буду долго отвечать, поступай так же, как королева, – сделай мне больно: меня это разбудит.

– Но, госпожа моя…

– Ну, хватит об этом, – прервала я. – Умираю от голода! Посмотри, нет ли чего поесть и попить. Подойдет что угодно.

При этих моих словах мы подошли к двери. Я надеялась, Эдна не заметила, как у меня перехватило дыхание, и быстро сказала:

– Принеси еду сюда. Боюсь, я не смогу поесть, если пойду к королеве.

Мне было стыдно признаться Эдне и даже самой себе, что я не знаю, где нахожусь, поэтому, повернулась спиной к огромной пустой комнате и жестом указала на маленькую комнату. Эдна убежала, а я снова осмотрелась в большой комнате. Это был зал, зал в Вестминстере. Да, королева упоминала, что мы находимся именно в Вестминстере. Не настолько же я сошла с ума, чтобы не помнить, о чем говорилось несколько минут назад. Да и опустошение здесь было неполным. В меньшей комнате я заметила валявшийся хлам: ножку табурета, обрывок одежды, бывший когда-то белым, а теперь с грязной отметиной ноги, половинку основания стола. И тогда мне стало вдруг понятно, где мы находимся. Я не узнала место сразу потому, что видела его раньше только заставленным столами и скамьями. Обычно здесь было много людей, беседующих, смеющихся, – кто-то ел, кто-то танцевал. Передо мной был королевский зал, а комната, в которой я сидела, была личными покоями короля.

Моим первым чувством было потрясение, а вторым – сожаление, что мое недомыслие заставило прийти сюда королеву; должно быть, ей было больно увидеть эти покои пустыми и разграбленными. Потом я принесла табурет, села и спросила себя, что я здесь делаю. Ведь привело меня сюда не то, что это место было мне знакомо. Лучше всего в Вестминстере я знала зал королевы и ее личные покои, где работала. Так зачем же я пришла в зал короля? И почему, ни разу в жизни не побывав здесь, я уселась чего-то ждать в личных покоях короля? Что же я искала в своем безумии? Ведь мне никогда не доводилось бывать в зале короля… кроме как в компании с Бруно или чтобы найти Бруно!

Бруно! В своем безумии я пришла сюда в поисках Бруно! И скрывать это от себя больше не могла. И если я искала, его будучи безумной, разве он не является центром моего мира? Центр моего мира… и все-таки человек, который, вероятно, убил моего отца и брата. И сделано это было, чтобы победителю досталась женщина. Он был именно тем, кто ворвался в дверь зала Улля. Он захватил поместье, – это не вызывает сомнений. И то, что меня отдали ему, также не вызывает сомнений. Разве не является в высшей степени правдоподобным то, что ему было позволено взять Улль и именно потому, что в некотором смысле он уже завоевал его, убив моего отца и брата?

Меня передернуло так сильно, что заскрипели ножки табурета, но я этого почти не слышала. А слышался мне голос королевы:

– Твой отец умер! И умер давно.

Но разве это освобождает меня от обязательств перед ним? Он заботился обо мне, защищал… Но голос королевы обходил и эту мысль – сердитый, требовательный голос:

– Поддержкой ты обязана именно мужу… Он защищал тебя даже вопреки моему желанию.

Это была правда. Но только потому, что ему нужен был Улль. Нет, это была ложь, и я больше не могу лгать. Именно эта ложь привела меня в то темное место, где я сидела на полу, уставившись в стену. Бруно хотел меня, а не Улль, и даже не моего тела, хотя и тем, и другим он наслаждался. Бруно хотел моей любви. И папа тоже хотел моей любви… Хотел? Папе нужна была моя преданность, а это совсем другое, это не равный дележ, на большее и меньшее. И папа умер. Умер… А Бруно закован в кандалы и, возможно, тоже скоро умрет.

Я очнулась уже на ногах со столовым ножом в руке, готовая бежать… к Бруно, чтобы спасти его от смерти. Папа умер, а Бруно еще жив! Папа умер. Я буду вспоминать его и смогу еще любить, но не дам его холодной руке стаскивать меня вниз по пути, который привел к тому, что я очутилась на полу, в пустой комнате, глухая, немая и слепая, поскольку мой долг запрещал мне делать то, чего я желала всем своим сердцем, всеми помыслами, всей душой. Королева права. Я не смогу считать, что верна папе, если сама ничего не сделаю, чтобы помочь Бруно.

Мой долг висел на мне мертвым грузом. Я должна сбросить это. Есть много того, что я могла бы сделать для Бруно, и это вполне реально. Я могла бы прийти с отрядом людей из Улля. В ларце есть серебро, и я могла бы нанять еще отряд, чтобы бороться за королеву. Сэр Джеральд смог бы их возглавить. Мне можно обратиться и к Одрис. Джер-нейв богат. Одрис одолжит или даст мне деньги, чтобы нанять еще людей. А некоторые придут и просто так, чтобы сражаться против Матильды, несмотря на то, что сын короля Дэвида был сейчас их сюзереном, а король Дэвид – заодно с императрицей. Ведь король Стефан – сюзерен Генри, а не его отца, и я знаю, что люди Нортумбрии не любят шотландцев.

Эдна принесла мне еды – холодное мясо, хлеб и эль. Я поела с аппетитом, которого не чувствовала с момента, как узнала о пленении Бруно. Наевшись, пошла в личные покои королевы и стала ждать, возблагодарив Господа, что успела составить все отчеты до возвращения Вильяма Ип-рского с вестью о побеге императрицы. Королева вернулась очень поздно, и вид у нее был весьма утомленный. Однако я все равно подошла и, встав на колени у ее кресла, поблагодарила за любезное ко мне отношение.

– , Итак, – сказала она, – ты решила, кто же ты такая?

– Да, Ваше Величество, – ответила я. – Я жена Бруно Джернейвского и люблю своего мужа так же, как вы своего.

– Отлично. – Она устало улыбнулась мне и откинула голову на высокую спинку кресла. Глаза ее начали закрываться. Она сделала жест рукой, отсылая меня.

Я схватила ее руку.

– Умоляю Ваше Величество, еще минуту.

Она чуть повернула голову.

– Да? – в голосе была усталая терпеливость, терпеливость человека, начавшего дело и почти сожалеющего об этом, но не желающего оставить дело незаконченным.

– Я могу привести людей для усиления вашей армии.

Глаза Мод дрогнули и взметнулись вверх. У меня перехватило дыхание от удивления, хотя я сказала так намеренно, чтобы привлечь внимание королевы, которая ждет от меня лишь беспокойства, связанного с какими-нибудь моими личными сомнениями.

Мод рассматривала меня дольше, чем это было мне приятно, и наконец сказала:

– Да, я вижу, ты осознала, кто ты есть. Но правду ли говоришь?

Я не была шокирована. Понимая, как мало я знаю об армиях и битвах, даже дурак решил бы, что открытый враг менее опасен, чем союзник, посвященный в ваши планы и предающий вас. Мне было известно и то, что Мод никогда не доверяла мне полностью, хотя я чувствовала, что она по-настоящему любила меня. У меня было достаточно времени, чтобы подумать, что сказать, и я улыбнулась.

– Я сказала вам правду, и если вы немного подумаете, то увидите, что это так. Уверена, единственное, чего хотел бы папа… – тут легкий холодок пробежал по моей спине, когда я подумала о том отмщении, которого бы в действительности желал папа для его убийцы, но это не имело никакого отношения к королю и королеве, – он хотел бы, чтобы я вернула Улль. У меня есть надежда получить Улль или его получит Бруно – от короля Стефана. От Матильды ждать этого не приходится, даже если бы я смогла сделать, чтобы король Дэвид заставил даровать Улль Бруно или мне. Она скорее убьет меня за отказ подчиниться приказу сопровождать ее в Бристоль. А Бруно она ненавидит еще больше, чем меня, за неоднократное пренебрежение ее волей в нашей поездке. И даже если я лгу и она обещала мне Улль, чтобы я пришла за вами шпионить, неужели вы считаете меня настолько глупой, чтобы я продолжала верить обещаниям той, которая не сдержала слов, данных епископу Винчестерскому и Роберту Глостерскому?

По ходу моих рассуждений Мод и сама улыбалась, но улыбка исчезла, когда она вернулась к обдумыванию сказанного мной и увидела, что у меня действительно нет оснований для нелояльности. Королева нахмурилась, посмотрела тяжелым взглядом и с ноткой раздражения в голосе спросила:

– Сколько людей и откуда?

– Человек за пятьдесят из Улля. Будет и рыцарь, чтобы их возглавить; а может статься, мне удастся привести и гораздо больше – я полагаю, несколько сотен. Сестра Бруно, Одрис Джернейвская, богата. Уверена, она одолжит мне или даже просто даст деньги для покупки наемников. На севере много тех, кто не любит короля Шотландии, кто придет сражаться против него и императрицы Матильды.

Мод знала, что это правда: она принимала разгневанные делегации предводителей северных баронов, сообщавших о нарушениях мирного договора, который она заключила с королем Дэвидом. Королева беспокойно поежилась в кресле и наконец сказала:

– Я расскажу об этом Вильяму Ипрскому.

– Спасибо, Ваше Величество, – ответила я. – Это все, чего мне хотелось. Я не побеспокоила бы вас сегодня, зная что вы так устали, но сделала это лишь из боязни, что не буду иметь возможности поговорить с вами утром, а это может стоить мне целого дня – ведь Джернейв и Камбрия так далеко на север и на запад.

К моему удивлению, королева вдруг весьма любезно, потрепала меня по руке и пообещала, что, если Вильям Ипрский сочтет мою идею стоящей, и если я действительно приведу бороться за дело короля Стефана несколько сотен воинов, то получу свой Уллъ.

Лежа некоторое время без сна на своем соломенном тюфяке, я пришла к выводу, что мой приватный визит в покои королевы привел к усилению ее подозрений. Вероятно, Мод полагала, что я решила заговорить с ней в момент ее слабости в надежде, что она сразу же схватится за мое предложение в то время, когда ум ее утомлен усталостью и печалью, и отпустит меня.

Но это говорило и о том, что мое предложение показалось королеве весьма привлекательным – она всегда не доверяла себе, когда что-либо неожиданно начинало ей нравиться, – а значит, идея моя хороша.

Так и получилось. Из покоев королевы меня вызвали к Вильяму Ипрскому, и предложили повторить, что я собираюсь делать. Слава Богу, он, по-видимому, не был сильно заинтересован в людях из Улля. Я боялась говорить о сэре Джеральде: ведь его связь с моим отцом вызовет у королевы и Вильяма Ипрского еще большие подозрения. Больше всего Вильяма Ипрского интересовало, кого бы я предложила командовать отрядом Нортумбрии.

– Не знаю, – ответила я. – Мне слишком трудно разбираться в военных вопросах, но сэр Хью Джернейв-ский – тот, что до бракосочетания с сестрой Бруно звался Хью Лайкорн, – он, я уверена, найдет для меня сильного, мудрого и достойного доверия человека.

– Лайкорн… – в голосе Вильяма Ипрского появились нотки воодушевления. – С вашей стороны было бы мудро попросить его самого возглавить отряд, леди Мелюзина.

– Нет! – воскликнула я. – Вы считаете меня настоящим чудовищем, если полагаете, что я, спасая своего мужа, позову. на войну мужа его сестры. Я буду просить денег, буду просить людей, сделаю все, что в силах женщины, чтобы найти как можно больше войск. Но также я сделаю и все возможное, чтобы не вовлечь Хью ни в какое сражение.

Я клялась, что сделаю все, чтобы Хью не возглавил мою маленькую армию, но это все было напрасно. Несмотря на нужду, я вообще никогда бы не поехала в Джернейв, если бы полагала, что Хью собирается присоединиться к борьбе за освобождение Стефана и без моей просьбы. Уверена, Бруно никогда не говорил мне о том, что Хью обещал однажды послужить королю, когда его старый хозяин, сэр Вальтер Эспек, больше не будет в нем нуждаться. Приводя Хью к присяге как хозяина Джернейва, мужа Одрис, король освободил его от этого обещания, но Хью, так же, как папа и Бруно, не забывал старых обещаний.

Знал ли об этом Вильям Ипрский? По какой причине он посоветовал мне скакать сначала на север к Джернейву, а не на северо-запад к Уллю? Он сказал, что так безопаснее, что вся центральная часть страны охвачена волнениями, везде шныряют банды, разбойники нападают на путешественников и торговцев. Он взял на себя труд поговорить с Фечином и Мервином и описал маршрут, по которому можно было безопасно объехать оплоты сторонников Матильды. И мы без особых происшествий добрались до Джернейва. Лишь однажды пришлось спрятаться в лесу, пока не прошел какой-то отряд, и в другой раз мы объехали компанию, которая двигалась на нас из разрушенной деревни.

Хью и Одрис встретили нас у нижних ворот. Лицо Одрис было белее снега, а глаза округлились от страха. Она ткала, и перед тем, как мы пересекли брод, из окна башни увидела Фечина на Барбе. Как и я, она испугалась, что Бруно мертв. Я забыла, что Одрис может узнать Барбе, и, хотя с тех пор, как была у нее в Джернейве, писала Одрис почти каждый месяц, не сообщила, что Бруно был взят в плен, зная, что она опять беременна и боясь ее беспокоить.

Поэтому еще до того, как я слезла с Кусачки, я сразу крикнула, что Бруно жив и находится при короле. И прежде чем успела еще что-либо сказать, Одрис залилась слезами радости. Я чувствовала то же самое, поэтому не сочла слезы беспричинными. Одрис сразу заговорила о выкупе.

– Тише, милая, – сказал Хью. – Бруно никогда не оставит короля. Если бы он хотел, чтобы его выкупили, мы бы уже давно знали условия выкупа. Помни, что короля взяли в плен в феврале, а сейчас июль. Вернемся в крепость, пусть Мелюзина отдохнет и поест. Скачи наверх, – потребовал, обращаясь ко мне, Хью, но я не согласилась и спешилась.

– Надеюсь, ты не будешь обижаться, что я не рассказала тебе… – промолвила я, беря Одрис за руку. – Я боялась…

Она свободной рукой похлопала себя по большому животу и отрицательно покачала головой. Потом, еще держась за меня, она пошла через двор. Поступь ее была не так легка, как обычно, но дыхание было свободным, и я удивилась, когда Хью взял ее на руки и понес по крутой дороге к крепости. Одрис сказала ему один раз: «Поставь меня на землю, » но он не поставил, и она лишь вздохнула и больше не протестовала.

Остальные новости я рассказала по дороге в крепость. Хью завопил от удовольствия, узнав, что императрицу выставили из Лондона и она бежала, не захватив с собой ничего, кроме одежды, что была на ней. Однако они не дали мне сообщить о моем деле, пока я не выкупалась и не поела, но я была рада этому.

Попросить денег для меня оказалось труднее, чем я думала, но Одрис рассмеялась надо мной, замахала руками, отбросив любые мысли о долге.

– Я живу лишь потому, что обо мне заботился Бруно, – сказала она. – Между мной и моим братом никаких долгов быть не может. К тому же деньги достаются довольно легко. Несколько гобеленов и несколько ястребов хватит, чтобы уплатить за все.

– Бруно не согласился бы, – сказала я ей, улыбаясь, – ты его знаешь.

– А Бруно и не нужно ничего говорить, – ответила Одрис. – Если ты ему не расскажешь, он и знать ничего не будет.

Хью засмеялся.

– Посмотрим. Солдаты могут стоить меньше, чем ты думаешь, Мелюзина. Я разошлю повестки и сообщу эту новость Эспеку. Тебе не требуется нести бремя этих усилий. Оставь все на мое усмотрение.

– Но не возникнут ли неприятности с твоим сюзереном? – высказала я опасение. – Я знаю, что Генри – вассал короля Стефана, но он ведь и сын короля Дэвида. Я полагаю, Генри не сможет обвинить тебя, если я найму людей от имени королевы. Он может и не узнать, кто дал для этого деньги.

– Я получил власть непосредственно от Стефана, и Генри не имеет прав вмешиваться в мою стужбу королю. – Потом Хью улыбнулся мне: – А если оы и имел, то, я уверен, он посмотрел бы на это дело с другой стороны. Генри не любит Матильду. Не так давно он был здесь и плакался, что его отец должен следовать данной ей присяге, – а Генри ей никогда не присягал.

Я с облегчением вздохнула и радостно передала сбор людей в Нортумбрии в руки Хью. Потом спросила, не знает ли он надежного человека, которому можно поручить их возглавить.

– М не думаю, что старый друг моего отца сэр Джеральд мог бы стать военачальником, – сказала я. – Он лоялен и сможет повести людей Улля, но сэр Джеральд всегда служил под началом у папы, и я не уверена, что он управится с руководством людьми, которых не знает. Жаль, что у меня нет времени, чтобы привести его сюда, и дать возможность тебе с ним поговорить. Понимаешь, Вильям Ипрский сказал, что я нуждаюсь в хорошем военачальнике.

Хью странно посмотрел на меня.

– О чем ты говоришь? Если я соберу людей, то сам их и поведу.

– Нет! – воскликнула я. – Нет!

Он выглядел потрясенным и расстроенным.

– Ты мне не доверяешь?

– Не доверять тебе? Это здесь не при чем. Неужели я должна жертвовать мужем сестры, чтобы получить своего? Нет! Только не ты! Я обойдусь и без людей из Нортумбрии. Будь я проклята, если явлюсь когда-нибудь за этим. Нет! В моей душе не столько зла, чтобы посылать старого друга на смерть.

Одрис положила свою руку на мою.

– Мелюзина, любовь моя, все ли ты мне рассказала? Так ли безнадежно это дело?

– Нет, клянусь, что не так.

Слезы побежали по моему лицу. Одрис пододвинула меня к себе поближе и обняла. Я пыталась все обдумать. Откуда мне известно, что надежда Мод – не иллюзия? Я решила так потому, что Вильям Ипрский не испытывал иллюзий по поводу военных дел.

– Дело не может быть безнадежным, поскольку Вильям Ипрский горит желанием начать.

– Ах, так? – промолвил Хью обрадованно. – Откуда ты знаешь?

– Перед тем как королева меня отпустила, мне пришлось объяснить ему, что я хочу сделать. И он одобрил – конечно, я не все поняла, но что удалось запомнить, я записала, – и то, как Вильям Ипрский говорил, свидетельствует о его пыле.

– Хорошо, – блестящие глаза Хью засветились радостью. – У Вильяма Ипрского есть голова на плечах. Он не балует себя иллюзиями. Я хочу взглянуть на то, что ты записала.

– Нет! – сказала я, стиснув зубы. – Ты не пойдешь из-за меня на войну. Одрис, запрети ему! Упроси!

– Я не могу ему запретить, – медленно ответила Одрис, – и нехорошо упрашивать, это его обидит. Но я спрошу. – Она наклонилась, чтобы лучше видеть мужа, сидевшего в кресле сэра Оливера: – А что, Хью, разве никто другой не может повести отряд?

Именно тогда я узнала о данном королю обещании Хью. Оказалось, что Одрис знает: она кивнула головой, когда он ей напомнил. Затем Одрис как бы отпрянула, очевидно согласившись отпустить его на войну. Но я так легко не сдавалась. Я плакала и умоляла, а Хью подошел и, сев на нашу скамью, обнял и начал утешать меня, ни капли при этом не колеблясь в принятом решении.

Меня охватил ужас.

– Ты не должен, – умоляла я, а затем утерла глаза и щеки и встала, глядя им в лицо. – Разве вы не знаете, что я приношу смерть?! Я уже рассказывала Одрис. Никто из любивших меня мужчин и женщин не прожил естественного срока. И на этот раз все будет напрасно. Когда мы захватим императрицу и выкупим свободу короля, Бруно умрет.

Хью перевел взгляд с меня на Одрис, потом опять на меня и, к моему крайнему удивлению, вскочив на ноги, рассмеялся.

– Теперь то я знаю, почему вы полюбили друг друга с первого взгляда. Одна – ведьма, а другая – предсказательница, и обе предаются воображаемым ужасам, не наступающим и не проходящим!

Затем он успокоился, привлек меня, поцеловал в лоб и отступил назад, слегка придерживая за плечо.

– Мелюзина, ты очень глупая женщина. Жаль, что в твоей жизни было столько печалей, но в этом нет ничего необычного. Ведь я наследовал Ратссон именно по такой же причине. У моего деда было четверо сыновей, три дочери и куча внуков, а в живых сейчас остались только его брат и я. Я забыл даже, от чего кто умер, но знаю, что в этом, как и в твоей семье, сыграла роль и чума, и война. Но это не ранило меня так, как тебя, потому что я не знал никого из них, и узнал, что они были моей семьей, лишь через много лет после их смерти. Но я и не собираюсь называть себя смертоносным из-за того, что стал их наследником. А сейчас оставляю тебя на попечение Одрис. Разберите и отнесите вещи, а я отправлю в дорогу гонцов.

– Хью совершенно прав, – сказала Одрис, протянув ко мне руку и снова усаживая на скамью рядом с собой. – Чума и война свирепствуют везде. Знаешь, любовь моя, я выжила во время чумы только благодаря заботам Бруно. Эта чума убила моего отца, мать Бруно, почти всех людей в крепости Джернейв и в деревне. Когда такое случается, нет чьей-то личной вины. – Одрис мне улыбнулась. – В каком-то смысле ты похожа на Бруно. Он тоже обвиняет себя, что не предотвратил тех событий, которые никто не в силах предотвратить.

Я вспомнила, как сама говорила ему про это как раз перед отъездом короля Стефана на штурм крепости Линкольн, где его и взяли в плен. Я всхлипнула, но тут же улыбнулась. В каком-то смысле меня утешили, но страх за Хью еще оставался в моем сердце. Я взяла крохотные руки Одрис в свои.

– Прости мне мою глупость. Даже если я не какое-то зло, ставящее смертельную отметину на каждом, кто обо мне заботится, все равно война опасна. Разве ты не боишься за Хью?

– Да, – ответила Одрис, – но не безмерно. Я боюсь за Хью, когда он отправляется выпроваживать с земли разбойников и даже когда он скачет на новой полуобьез-женной лошади. – Она освободила свою руку и коснулась моей щеки. – Но понимаешь, Мелюзина, со мной в жизни случается главным образом хорошее. Поэтому я живу в надежде, в ожидании, что с моими близкими ничего плохого не произойдет. Ты отчаянно боишься, и это, должно быть, приносит непереносимые страдания. Я могу вылечить много болезней, но не знаю, как избавиться от этого страха.

– Страх вылечить невозможно, но ты приносишь мне утешение, – сказала я, сжимая ее руку в своих ладонях. – И думаю, что я научусь его как-то переносить, не обманывая себя в попытке избежать страданий, – от этого обмана становится еще хуже, пока в конце концов не очутишься на полу в пустой комнате, уставившись в стену.

– О Мелюзина! – воскликнула Одрис, крепко обняв меня. – Что случилось?

Я рассказала ей, и опять была утешена, потому что Одрис не посмеялась надо мной за слабость или погружение в страх.

– И если с Хью и Бруно ничего не случится, – тут мне пришлось переждать, справившись с дрожанием голоса, и я продолжила: – И если Бруно вернется ко мне живым, я, возможно, найду это бремя не таким невыносимым. – Я вздохнула. – Даже ели не удастся измениться, мне необходимо научиться это переносить, иначе когда-нибудь я уйду в то темное место и уже не смогу выбраться.

– Не думаю, – сказала Одрис. Лицо ее стало задумчивым. – Не думаю, что это боль от горя, которое ты не можешь перенести. Возможно, первое время так и было: горе и страх неодобрения отца из-за потери Улля, страх, который стал еще больше оттого, что ты знаешь, что он умер, – ведь мертвому уже ничего не объяснить и не получить у него прощения. Но в Вестминстере, я думаю, тебя заставило спрятаться от себя то, что ты не смогла избавиться ни от потребности в отце, ни от потребности в муже. Это была борьба ребенка и женщины. Никому не хочется оставлять детство. Ведь несомненно, именно отец быстро снимал с твоих плеч любую ношу, которая была слишком тяжела?

Я на мгновение уставилась на нее, открыв рот. Несомненно? Да, это так и было. Особенно в том, что папа снимал с меня тяжести; он даже не давал мне того, что я бы хотела нести сама. И еще я наконец поняла, что имела в виду Одрис. Папа был для меня сама безопасность. Пока папа был жив, я могла просто отвернуться от всего, что мне не нравилось. Бруно – другое дело. Он нуждался в моей силе так же, как мне нужна была его. Я кивнула Одрис:

– Да, я всегда была папиной маленькой доченькой.

– Но теперь ты – женщина, – сказала Одрис и улыбнулась. – Мне тоже не понравилось, когда я перестала быть дитем. Правду говорят, что взрослая женщина не может бежать как ребенок за помощью, но взрослый человек может разделить тяжкое бремя.

– Конечно, свое бремя я разделила, – смущенно улыбнулась я. – Мне кажется, я его даже не разделила, а просто взвалила на тебя. А ведь это и для тебя тяжелое время, Одрис. Ведь ты скоро родишь, разве не так? И, конечно, тебе бы хотелось, чтобы Хью был рядом, когда начнутся схватки.

– Чтобы Хью был рядом? – Одрис с ужасом посмотрела на меня. – Конечно, это лучше, чем когда он на войне, но я почти рада, что в этот момент его не будет рядом. Мне и так доведется хлебнуть боли, а тут еще его утешать. На этот раз Хью еще не так обеспокоен. Он спрашивает, как я себя чувствую, всего по десять раз в день вместо прошлых пятидесяти и лишь дважды или трижды в день приносит поесть вместо десяти, поскольку я ем понемногу. Эти последние месяцы действительно трудны для меня. Я маленькая, но здоровая и сильная. Ты видела, как он нес меня, хотя я могла и идти сама. Знаю, все от того, что он любит меня, и все же мне придется прикусить язык, чтобы при нем не кричать. – Неожиданно она хихикнула: – Погоди, придет и твой черед. С Бруно будет еще сложнее, чем с Хью. Не удивлюсь, если ты начнешь молиться, чтобы хоть война на это время увела его от тебя.

Я засмеялась в ответ, но с тяжелым сердцем, боясь, что Одрис бодрится, скрывая нежелание, чтобы ее положение не помешало брату.

– Но ты же останешься одна, – сказала я.

– Одна? Не смейся. Здесь моя тетка Эдит и тетка Хью Мэри. Обе они рожали, и от них будет гораздо больше пользы, чем от Хью. А если для чего-то и потребуется сила, – здесь Фрита, моя горничная. Она сильна как бык.

Я поняла, до чего же я глупа. Большинство женщин смотрят на других женщин как на помощниц и утешительниц. Естественно, Одрис предпочла, чтобы при родах рядом оказались ее тетки, а не невежественный и напуганный муж. Я бы тоже предпочла принять помощь от женщин. Необычным было как раз то, что я видела в муже источник поддержки. Потом я поняла, что Хью, должно быть, еще не думал об этой проблеме, и с облегчением вздохнула.

– Хью не уедет, – сказала я. – Он не перестает думать, сколько тебе осталось до родов. Как бы ты ни хотела, он не оставит тебя в покое время.

– А он и не знает, что подошло время, – сказала Одрис с озорной искоркой в глазах. – Я не сказала ему, когда впервые почувствовала. Помнишь, я писала тебе, как он расстроился, когда в прошлом году я потеряла дитя. Он плакал больше меня. На этот раз я ждала более трех месяцев, пока не убедилась, что ребенок уже крепко сидит во мне, поэтому Хью думает, что мне еще два месяца быть на сносях.

– Как же тебе удалось его провести? – спросила я, посмотрев на Одрис.

Она засмеялась.

– Да этот младенец меньше Эрика, хоть тот и был рожден на месяц раньше. Может, это будет девочка. А может, Хью в действительности и не хотел бы знать и втайне надеется, что, когда мне нужно будет рожать, он будет в отлучке. Не знаю, удалось мне его обмануть или он только напуган, но он уедет.

Конечно, она была права, но я уехала из Джернейва с хорошим настроением, уверенная, что в конце концов Хью останется с ней. Со мной была моя верная тройка – Фечин, Мервин и Эдна. Я была весьма удивлена непоколебимостью и преданностью Эдны, – ведь ее прошлая жизнь не учила этим добродетелям. Я не видела причин, по которым бедная девушка должна была столкнуться с войной, и после моей просьбы Одрис предложила ей остаться в Джернейве. Но Эдна бросилась к моим ногам, начала плакать и спрашивать, чем она меня обидела.

– Да ты ничем меня не обидела, – успокоила я ее, подняв на ноги. – Ты никогда не жаловалась и всегда была верна, Эдна, но в последнее время жить стало гораздо труднее, н я уверена, что ты не ожидала, что твоя жизнь когда-нибудь станет такой кочевой. Боюсь, сейчас опасностей и неудобств станет еще больше. Не понимаю, почему ты должна из-за этого страдать. Оставайся здесь, в Джернейве. Ты будешь в безопасности, и когда… когда я смогу, я пошлю за тобой.

– Не понимаю, о чем вы думаете, моя госпожа, – сказала Эдна. – Как вы можете справиться без меня? Как можно путешествовать только с этими двумя дурнями, Фе-чином и Мервином? Кто утром принесет вам воды? Мервин? Только вылив вам кадку на голову, скорее всего! Кто каждой ночью будет выбивать вашу одежду от грязи и насекомых? Фечин? Да он, без сомнения, будет делать это ребром своего меча или палкой, вытащенной из навозной кучи, а не свежими прутиками. Кто будет…

Засмеявшись, я подняла руки.

– Эдна, знаю, что буду страшно по тебе скучать, но я смогу…

– Только со мной, моя госпожа! – крикнула она. Одрис положила свою руку на мою и очень мягко сказала:

– И еще она может готовить и шить, а я не могу.

На мгновение, без всякой связи с Эдной, я растерялась, а затем вспомнила, как во время первого посещения Одрис сказала, что было много вещей, которым она никогда не училась, и что ее тетка гордилась тем, что управляет Джернейвом. Она остерегала меня задевать гордость Эдны – иметь таковую служанке странно, но Одрис никогда не делала больших различий между простыми людьми и людьми благородного происхождения. И когда я подумала о тех переменах, которые произошли с Эдной за время ее службы у меня, поняла, что Одрис права. Несмотря на свое прошлое, Эдна очень гордилась своим положением. Вероятно, ей приятнее терпеть опасности и лишения, чем погрузиться во что-либо неважное или не находящее признания в Джер-нейве.

– Тогда я буду весьма рада взять тебя с собой, – сказала я Эдне, взяв ее руку и вспоминая, как она, заботясь обо мне, осмелилась вызвать гнев королевы. – И благодарю тебя, – добавила я.

Я ничуть не ошиблась в своих суждениях о сэре Джеральде. Он был в восторге, увидев меня, когда я приехала в Виз. Сэр Джеральд не имел никаких возражений, чтобы отправиться воевать за короля Стефана, откровенно сказав, что этим скорее заслужит его прощение и что он устал прятаться и жить почти как заключенный. Не желал сэр Джеральд и быть предводителем. Он не оскорбился, а скорее почувствовал облегчение, когда я рассказала ему о людях, которые прибудут из Нортумбрии, и что ему нужно будет командовать только войсками Камбрии.

К моему удивлению, у нас собрался отряд в сотню человек, и заняло это меньше месяца. Оружейники Кесвика едва успели подогнать вооружение Магнуса к сэру Джеральду, как отряд был уже готов. Это была самая пора для сбора людей: время принимать ягнят давно закончилось, тяжелые работы на пахоте и посадках проведены, первый укос завершен. Урожай снимать еще через два месяца, а дети и женщины смогут поухаживать за посевами в полях и провести второй, менее обильный укос в августе. Даже для тех, у кого свои фермы, деньги, полученные в уплату за военный поход, будут чистой прибылью, и нет необходимости компенсировать потери из-за их отсутствия на ферме. А один человек помоложе, ничего не имеющий и беззаботный, усмехнувшись мне, сказал, что если уж нужно сходить в поход по дальним странам, то лето – куда более подходящее время, чем зима.

Мы явились в Рипон, где было договорено встретиться с отрядом, который соберет Хью, в конце второй недели августа, и нортумбрийцы были уже недалеко. Они пришли на второй день третьей недели, и, когда я увидала большую рыжую лошадь Хью, я не знала, плакать мне или смеяться. Я ужасно боялась за него, но Хью был таким сильным и таким мудрым, что, несмотря на страх, мой дух поднялся. Он приветствовал меня улыбкой, крепко обнял и сообщил, что Одрис опять удивила его и, пока он собирал людей, родила девочку. Она назвала дитя Мелюзиной. Ребенок родился сильным, и с Одрис все хорошо. Такое имя меня немного расстроило, и долгие годы я боялась за Мелюзину, но она смогла пережить детские болезни и сейчас здорова и сильна.

Я беспокоилась не только за безопасность Хью, но также о том, что он был гораздо моложе сэра Джеральда. Однако вопрос о руководстве был уже решен. Стоило сэру Джеральду с полчаса поговорить с Хью, и несмотря на разницу в летах, он называл уже его «мой господин» с тем же уважением, какое выказывал папе. Позже сэр Джеральд сказал мне, что Хью имеет навыки настоящего полководца, а не простого рыцаря и разбирается в руководстве армиями так же хорошо, как в руководстве малыми отрядами.

Так и оказалось, поскольку вскоре мы стали армией. С Хью из Нортумбрии пришло чуть больше пятисот человек, у меня была сотня, а двумя днями позже в Кэвуде, к югу от Йорка, к нам присоединились еще пятьсот человек, посланные сэром Вальтером Эспеком. Я не была с армией, когда прибывали новые отряды. Я поскакала в Йорк, чтобы посмотреть, нет ли письма от королевы. Мод решила написать мне через церковь в Йорке, так как новый архиепископ, Вильям, не присутствовал на совете, избранном Матильдой. Это было правильным выбором и по другой причине. Хотя названный отец Хью, архиепископ Тарстен, умер, не в Йорке, а в Клуниакском монастыре в Понтефакте в феврале прошлого года, у Хью по-прежнему оставались добрые друзья среди священнослужителей в Йорке. Новый архиепископ, который при жизни Тарстена был казначеем епархии, знал Хью много лет, и, когда Хью написал ему, архиепископ Вильям согласился принимать посланцев королевы с вестями и наставлениями для нас.

Все новости были хорошими. Горожане Оксфорда тайно сообщили, что Матильда остановилась на отдых в крепости Оксфорда и собирает своих рассеянных по стране сторонников. Но разгром под Лондоном поднял дух тех, кто был верен королю. Люди, которые, казалось, лишь устно обещали королеве свою службу, прибывали с отрядами. В конце концов прибыл даже Валеран, правда только для того, чтобы сказать, что его земли в Нормандии в опасности и он отправляется на их защиту. Королева не написала «слава Господу», но я прочла между строк, что это действительно хорошие новости, – вместо Валерана прибыл Роберт Лестерширский и привел с собой армию.

И, что лучше всего, из Оксфорда вернулся Джоффрей де Мандевилль. Он не бросился на колени перед Мод, прося прощения за отступничество и плача от стыда, как, по моему разумению, ему следовало бы сделать, а лишь высказал множество оправданий, главным образом в том, что, поддержав дело Матильды в тот момент, когда, казалось, дело Стефана безнадежно, он надеялся помочь королю и защитить его. Мне кажется, Мод не притворялась, что верит, но сказала, что Мандевилль слишком всемогущ, чтобы его обижать. Больше того, через связи с торговцами в Оксфорде Мод убедилась, что Матильда узнала о возвращении Ман-девилля к верности присяге королю. Зная характер Матильды, королева выразила надежду, что Мандевиллю будут угрожать, его начнут оскорблять или будут делать и то, и другое. А что касается приведенных мной войск, то королева сообщала, что нам следует как можно скорее совершить марш к Оксфорду.

Хью удивила подробность письма.

– Можно подумать, – сказал он, – что ты являешься ближайшим доверенным лицом королевы.

Это рассмешило меня.

– Да нет, это лишь предупреждение. Она пытается убедить меня, что, поскольку события развиваются в ее пользу, предательство не принесет ничего хорошего.

Хью рассердился. Но я напомнила ему, сколько людей предали мужа королевы и, что она долго считала меня затаившимся врагом, и он рассмеялся. Естественно, получив нужные ему новости, Хью захотел, чтобы я вернулась в Джернейш, но я бы ни за что это не сделала. С армией под защитой Хью мне вряд ли угрожает какая-либо опасность. Я обещала королеве вернуться к ней и вернулась. Поспорив, Хью заявил, что здесь не так безопасно, как я думаю, поскольку нам придется проходить через оплоты императрицы и нас могут атаковать, но я ответила только, что поеду все равно – либо с армией, либо одна. Хью побранил меня за то, что я не менее упряма, чем Одрис, но в конце концов уступил.

Когда мы подошли к Оксфорду, шла первая неделя сентября. Хью послал людей проверить, не в осаде ли город. Люди вернулись, сказав, что там нет ни армии императрицы, ни армии королевы, нет и признаков сражения. Хью, сэр Джеральд, я и три рыцаря, которые вели отряды сэра Эспека, стали держать совет, но никто не знал, куда двигаться, пока мне в голову не пришла идея. Епископ Оксфордский присягнул Матильде, и королева не могла передать через него никакого сообщения. Но Мод доверяла горожанам, и я вспомнила, как горожанин предупреждал Мод, что императрица прибыла в крепость Оксфорда.

Это письмо было у меня в кошельке, и на нем я нашла, как зовут этого горожанина и чем он занимается. На совете меня спросили, не очерняю ли я Мод. Возможно, она описала все эти подробности не как тонкую угрозу, а потому, что знала, что я боюсь за Бруно, и хотела приободрить меня надеждами, которыми жила и сама. На это я ничего не ответила, а предложила отправиться самой в Оксфорд и разыскать этого человека. Хью возражал, опасаясь за мою безопасность, но мы позвали одного из людей, которые посылались в разведку, и он заверил нас, что, хотя в крепости Оксфорда усиленный гарнизон, в городе все спокойно. В конце концов договорились, что я поеду в город.

Письменного сообщения Мод не оставила, но имя мое горожанину было сказано (в своей догадке я оказалась права: Мод даром слов не тратила, и место, где искать горожанина, в письме было указано намеренно). У него были для нас новости, и опять хорошие. Брат короля, епископ Винчестерский, подозревался в причастности к восстанию лондонцев. С императрицей он поссорился не только потому, что та не пожаловала имя Булонского Юстасу, но и по делам церкви: императрица много обещала, но ничего не выполнила. Чоэтому, когда Мод опять написала ему письмо с мольбой проявить милосердие к собственному брату и поработать на восстановление его на троне, архиепископ Винчестерский встретился с ней в Гилфорде и согласился снять отлучение от церкви со сторонников короля. При этом он все же не захотел перестать поддерживать Матильду, возможно стыдясь показаться беспринципным. Тем не менее императрица, прослышав о его встрече с Мод и о том, что архиепископ Винчестерский снял со сторонников короля отлучение от церкви, собрала армию и явилась к Винчестеру, чтобы схватить и наказать архиепископа. Он скрылся и призвал на помощь королеву, а крепость Винчестера была атакована армией Матильды.

Все это было достаточно ясно. Мы двинулись походными порядками на юг в сторону Винчестера, выслав головные дозоры, которые должны были предупреждать о любых крупных скоплениях сил, что могли встретиться на нашем пути. Восточнее Андовра люди Хью наткнулись наконец на отряд, давший присягу королеве, – отряд остановился лагерем на ночь. И опять я поскакала вперед, взяв с собой лишь трех моих слуг. В Андовре я встала на квартиру и послала Мервина с письмом к командиру этого отряда. Как и просил Мервин, тот, должно быть, передал письмо дальше, потому что на следующее утро поговорить со мной явился сам Вильям Ипрский. Я испугалась, когда он вошел, так как не сразу распознала его в кольчуге при полном вооружении. Но как только Вильям Ипрский заговорил, то узнала его по голосу.

Оказалось, Вильям Ипрский весьма удивился, что я прибыла на юг с отрядами, и рассмеялся, когда я ответила, что обещала королеве вернуться с людьми, которых удастся собрать. Ипрский заметил, что королева вряд ли ожидала столь буквального выполнения моего обещания. А потом спросил, не желают ли мои отряды присоединиться к его силам. Я ответила что, уверена, Хью будет рад выполнить все, что Ипрский сочтет нужным. Когда он услышал имя Хью, глаза его загорелись. А узнав, что я привела с собой тысячу воинов, он взял мою руку и поцеловал.

Если бы у нас было меньше людей, думаю, Вильям Ипрский просто сказал бы нам, где встретиться с его войсками. А поскольку у нас было столько войск, что с ними нужно было считаться как со значительной самостоятельной силой, он поехал со мной в лагерь, чтобы поговорить с Хью. Хью ожидал меня с нетерпением, при вооружении и в полной готовности, хотя палатка еще не была сложена. Это оказалось кстати, поскольку нашлось уединенное место для беседы с Ипрским. Он рассказал Хью, что армия королевы, прибыв из Гилфорда, разделилась. Королева с основными силами направилась на юг, чтобы атаковать армию Матильды, осаждающую крепость Винчестера в Волвси в юго-восточной части города. Вильям Ипрский вел группу войск поменьше на запад, потому что королева узнала, что граф Глостерский послал сильный отряд в Вервелл, чтобы удерживать открытой дорогу для снабжения и подкреплений. Вильям Ипрский намеревался атаковать этот отряд, укрепившийся в маленькой деревушке, и перекрыть дорогу поддержки мятежников. Однако больше его беспокоили западные направления.

– Если атака королевы на армию Матильды будет успешной, – подчеркнул Ипрский, – императрица и ее проклятый братец побегут на запад, и если не блокировать дороги на Мичельмарш и Стокбридж, они опять от меня ускользнут.

– Я перекрою Вервелл, – сказал Хью, – если вы думаете, что это лучше всего послужит делу королевы, – он поднял голову и посмотрел на солнце, – до наступления темноты. Надо ли мне затем двинуться к Винчестеру, или присоединиться к вам?

– Нет, удерживайте Вервелл, установите дозоры вдоль бродов реки – не помню названия, – которая течет в Уитчерч, и перекройте также дорогу на Уитчерч. Не думаю, что Матильда или кто-либо из ее главных сторонников побегут западнее.

– Отлично, мой господин, – после минутного размышления согласился Хью. – Если вы пожелаете изменить ваш план, гонец сможет найти меня в Вервелл е.

Вильям Ипрский сжал плечо Хью.

– Я необыкновенно рад, что вы с нами, сэр Хью, – сказал он. – Я это не забуду. И королева тоже, и она не даст забыть королю Стефану.

– Милости мне не нужны, – ответил Хью с улыбкой. – У меня есть ice, с чем я могу управляться, – а иногда и больше. К тому же однажды я обещал Стефану один раз послужить. Король был настолько любезен, что освободил меня от этого обещания, когда защита и содержание Джернейва стали более важными, но в данный тяжелый момент я чувствую себя еще связанным тем обещанием. Даст Бог, нам удастся освободить короля!

– Даст Бог! – эхом откликнулся Вильям Ипрский.

– И еще одно, – сказал Хью, видя, что Ипрский собирается приказать привести свою лошадь. – Не будет ли безопаснее послать леди Мелюзину к королеве? Мне не хотелось бы оставлять ее в Андовре. Любая из двух армий после битвы может начать грабежи, а Андовр слишком близко к хорошей дороге. Но взять Мелюзину в Вервелл…

– Не оставляйте ее в Андовре, – согласился Ипрский. – Но, боюсь, будет невозможно в безопасности переправить ее к королеве, если вы не пошлете с ней около сотни людей. Кругом бандиты, и наши и мятежников, по всей территории, и стычки уже случались. К тому же, даже имея охрану и удачно избежав столкновения, может оказаться трудным найти королеву Мод, да и с ней Мелюзина не будет в большей безопасности. – Он вздохнул. – Королева не всегда хочет оставаться на должном удалении от боевых действий. Она не настолько наивна, чтобы облачиться в доспехи или считать себя военачальником, но она скачет с войсками и зачастую настолько близко, что может пово*-рачивать обратно тех, кто вздумает бежать с поля боя. Возьмите Мелюзину в Вервелл. В таком маленьком сражении ей будет безопаснее.

Я чуть было не открыла рот, чтобы возразить, но передумала. И так я навязала себя Хью, когда он хотел отослать меня обратно в Джернейв, поэтому сейчас мне следует согласиться с любым местом, которое он сочтет для меня наиболее безопасным. Мне не хотелось вядеть сражение, каким бы маленьким оно нн было, и не потому, что я боялась за себя, а потому, что преходила в ужас от мысли, что увижу раненым Хью, или сэра Джеральда, или даже Фечняа либо Мерина. И после этого у меня не было возможности передумать еще раз. Когда Вильям Ипрский вышел, за ним последовал Хью. Я слышала, как он попрощался с Ипрским, а потом созвал командиров отрядов и приказал построить солдат для марша.

Не знаю, смогла ли бы я придерживаться принятого решения и не передумать за те часы, которые мы двигались в Вервелл, но у меня опять не было выбора. Хью скакал вместе с командирами отрядов, – я полагаю, чтобы составить план сражения, потому что когда мы подъехали к холму, под которым стояла деревня, казалось, все уже точно знают, что им делать. Потом он пришел туда, где я чуть в стороне от дороги ждала вместе с Эдной, Фечином и Мервином, и сказал:

– Ты останешься здесь. Не уходи, что бы ты ни услышала и ни увидела. Мне нужно знать, где я смогу тебя найти. Фечин и Мервин будут с тобой, и я за тобой приду.

Я с готовностью согласилась, и он улыбнулся, – но было видно, что думает он уже о предстоящем сражении.

Несмотря на данное Хью обещание и мой страх, звуки битвы потянули нас вперед. Я видела, как люди дрались, кто-то падал, а наносившие по ним удар били опять, чтобы добить совсем, иногда бежали вперед, чтобы разить других; нередко их били и самих, и они тоже падали. В мгновение ока я уже не могла различить, где были наши, а где враги. Не удалось отыскать даже Хью, и сэр Джеральд также исчез в людском потоке.

Я раньше не представляла, какая неразбериха создается в сражении, – люди убивают и ранят друг друга, не зная, кого они бьют и смертелен ли был удар. И только сейчас я поняла, что не могла быть наградой Бруно за убийство папы. Даже если Бруно сразил моего отца или брата, кто об этом знает? Такое сражение непохоже на взятие крепости или поместья, когда победитель знает побежденного. Возможно, я досталась Бруно за взятие Улля, но папа был убит в большем бою, чем при взятии деревни Вервелл. Мне никогда не узнать, от чьей руки он погиб, и я была этому очень рада.

Думаю, сражение длилось не более получаса. К тому моменту, когда шум битвы затих вдали и побежденные побросали оружие и щиты, солнце лишь чуть сместилосо на небосводе. Больше времени заняло собрать раненых и обеспечить охрану захваченных пленных. Вскоре после этого явился Хью и привел меня в самый большой дом в деревне. Дом был чист и меблирован для барона, командовавшего отрядом, а тот готовил его для императрицы.

Когда мы вошли в Вервелл, я обнаружила, что все население деревни было выведено. Женщин не было, а с отрядом сэра Вальтера Эспека послали только одного лекаря. Я не такая уж умелая целительница, но успела в своей жизни зашить много шрамов и не раз делала припарки для ссадин своим братьям, так что, собрав в деревенских садах те травы, которые удалось найти, мы с Эдной пытались лечить ими раненых. Я радовалась, что и мне нашлось дело. На следующий день опять шла борьба. Дважды за деревней раздавались крики и звуки сражения. И каждый раз в сарае прибавлялось раненых, а в загоне для пленных – солдат, у которых было отобрано все, кроме портков и рубашек. Каждый раз я бросалась посмотреть, нет ли среди пленных какой-нибудь важной особы, которую можно было бы обменять на короля, но в хижину в дополнение к нашему мелкому барону затолкнули лишь двух второстепенных рыцарей.

Тем не менее одна из новостей, вселив в меня надежду, заставила сильнее биться сердце. Этим утром, 14 сентября, в Праздник Вознесения Святого Креста, армия королевы атаковала силы, которыми Роберт Глостерский осаждал крепость Волвси, и разбила их. В городе состоялось тяжелое сражение, Роберт Глостерский пытался повернуть назад армию Мод и не дать ей достичь королевской крепости в центре Винчестера, где пребывала императрица.

Оба пленных рыцаря настаивали, что их послали для усиления деревни Вервелл, чтобы удерживать путь отступления, но Хью им не поверил; он сказал, что они просто бежали с поля проигранного сражения.

Конечно, победа королевы в сражении была лучше, чем поражение, но я не услышала новости, которой ждала. Если Матильда или Глостер не захвачены, нам просто придется начинать все сначала, а время уже истекает. Очень скоро большая часть моего камбрийского отряда должна будет вернуться домой для сбора урожая; многие из людей Хью и сэра Эспека также потребуют их отпустить. Когда и этот день прошел и были взяты в плен лишь отставшие солдаты, мои надежды начали гаснуть. Сидя у дома, отданного в мое распоряжение, я, чтобы не заплакать от разочарования, пыталась решить, что приготовить на вечер поесть, и вдруг услышала приветствующий меня голос сэра Джеральда. Его не было с конца вчерашнего сражения: он охранял дорогу на Уитчерч.

– Мелли, возможно, я принес то, чего ты ждешь, – крикнул он, но тон голоса и его вид при этом не был особенно радостным. Спрыгнув с лошади, сэр Джеральд повернулся, и помог слезть на землю другому человеку, настолько запачканному грязью и покрытому ссадинами, что я целую минуту не могла его узнать.

– Сир, – выдохнула я, вскочив на ноги и сделав реверанс королю Шотландии Дэвиду. Я почувствовала скорее страх, чем радость.

Он посмотрел на меня холодным взглядом.

– В лице сэра Джеральда вы имеете преданнейшего слугу, леди Мелюзина. Я предлагал ему во владение богатое поместье, если он поедет со мной на север, но он отказался. А ведь дважды мне повезло. Первый, кто взял меня в плен, довольствовался моим кошельком, второй – оружием и спрятанными мной бриллиантами – они меня не узнали. А чего пожелаете за мою свободу вы?

Мои глаза наполнились слезами.

– О, мой господин, – тихо сказала я, – я была бы рада, так рада отпустить вас только за ту любовь, которую питал к вам мой отец, но ваше пленение может стоить целого королевства и жизни моего мужа.

Он снова взглянул на меня.

– Если вы думаете, что Матильда освободит Стефана в обмен на меня, вы горько ошибаетесь, – его рот скривился от досады.

Неужели это правда? Если да, у меня нет причин держать короля Дэвида. Мне не нужно ни богатого поместья, ни сундуков золота. Бруно и Улль – вот все мои желания, а без Бруно мне не нужен и Улль. И если императрица не обменяет Стефана на Дэвида, почему бы сэру Джеральду не получить собственное поместье? Но я не была настолько глупой, чтобы доверять словам человека, пытающегося купить себе свободу.

– Об этом еще будет время поговорить, – ответила я. – Ну а сейчас входите и отдыхайте.

– Он молча последовал за мной в дом старосты и плюхнулся на табурет. Я наполнила кубок вином пленного барона и предложила ему, сказав, когда он взял кубок:

– Я принесу вам воды помыться, еды и почищу одежду.

Сэр Джеральд, стоя в дверях, следил за происходящим, но я потянула его за собой и закрыла дверь, а потом, не дав ему возразить, сказала:

– Оставьте его одного, пусть придет в себя, но поставьте вокруг дома стражу из йоркширцев – они Дэвида не любят, а наших легко подкупить, – и пошлите гонца найти Хью.

– Будь осторожна, Мелли, – предупредил меня сэр Джеральд. – Не приближайся к этому человеку. Если он тебя схватит, у него появится сильный козырь в торге.

Я кивнула.

– Не буду заходить к нему до прихода Хью. Мервин сможет его обслужить.

Когда приехал Хью, он выглядел не счастливее меня, и я рассказала ему, кто сидит в доме.

– Боже мой, – вздохнул он. – Я почти жалею, что сэр Джеральд не принял это предложение и не поехал на север.

– Он говорит, Матильда не отдаст за него Стефана.

Это правда?

– Весьма вероятно, отвечал Хью, – но Стефан находится у графа Глостерского, а граф – благородный человек. Хотел бы я знать, насколько Глостерский чувствует себя обязанным обменять Дэвида. Дэвид – король, но важность его персоны в этой борьбе в Англии несопоставима с важностью Стефана. И все-таки есть шанс.

– А может мы лучше отпустим его? – это был скорее вопрос, чем предложение. По сравнению с желанием» освободить Бруно мой страх воспользоваться в качестве предмета торга тем, кто для моего отца был любимым господином, ничего не значил, но я неожиданно поняла, что была и другая проблема: – Хью, не опасно ли для тебя отдать его королеве? Ведь Джернейв так близко от границы с Шотландией и вражда с шотландским королем может иметь серьезные последствия.

Хью немного помолчал, а потом сказал:

– Мы не можем его отпустить, Мелюзина. Королева должна будет преследовать и попытаться захватить императрицу или заставить ее уступить, сдаться, и король Дэвид – не единственный пленный, которого стоило бы взять. Для этого Мод потребуется золото, много-много золота. Она выкачивала золото из Булони многие месяцы, но продолжаться так больше не может, – из Англии много не выкачаешь, пока Стефан в плену. Даже если Дэвида не удастся обменять на короля Стефана, она может получить за него огромный выкуп.

– Но это будет опасно для тебя, Хью.

– Не нужно, чтобы он видел меня или знал, что я имею к этому отношение. Думаю, для меня лучше всего найти Вильяма Ипрского и сообщить, кого мы взяли в плен. Потом Ипрский возьмет Дэвида, тебя и сэра Джеральда, который за это пленение заслуживает доверия и награды, под свою опеку, чтобы переправить королеве. Сдачей своего пленного я окажу Вильяму Ипрскому серьезную услугу. Королева его осчастливит, но и ты, и сэр Джеральд также получите свою долю ее благодарности, поэтому все мы от этого выиграем.

– Кроме бедного короля Дэвида, – тихо сказала я. Хью успокаивающе обнял меня, но решения своего не изменил. Он подозвал сэра Джеральда, попросил составить конный отряд и сопровождать его. Я зашла под навес на заднем дворе дома поискать провиант. Самое меньшее, что можно было сделать для бедного короля, – это проследить, чтобы он получал добрую еду, пока до него не доберется Вильям Ипрский. Я не думала, что с Дэвидом начнут обращаться дурно, однако написанное на лице Ипрского злорадство в гораздо большей степени, нежели сочувственное выражение на моем лице, могло испортить королю аппетит. Когда мы с Мервином и Эдной, неся разнообразные блюда из нарезанного тонкими ломтями холодного мяса, вошли в дом, король Дэвид уже был умыт и наряжен в лучшие одежды барона. К нему вернулось самообладание, и нам удалось найти для беседы темы, не касающиеся войны. Позднее я нашла доску и фигуры, и мы начали партию в шахматы, однако закончить не успели: дверь распахнулась, вошел Хью, а за ним сэр Джеральд, и от их улыбок в освещаемой свечами комнате стало светлее. « – Сир, – низко поклонившись, произнес Хью, – Вы свободны! Вильям Ипрский взял в плен Роберта Глостерского, и императрице, чтобы вернуть брата, волей-неволей придется освободить короля Стефана. Ведь в отсутствие Роберта Глостерского ни один барон в Англии не будет ей служить.