На следующей неделе у Барбары и Альфреда нашлось достаточно причин благодарить Бога за то, что им удалось ускользнуть из Кентербери от постоянных напоминаний о безнадежности сложившейся ситуации. Сначала, когда они уехали, Глостер верил, что вскоре будет найдена какая-то основа для мирной договоренности. Однако его надежды оказались тщетными. Оказал ли влияние на французского короля посол Папы, а неприятие главным иерархом церкви Оксфордских соглашений было уже общеизвестным, или, как подозревали Барбара и Альфред, сердца некоторых эмиссаров на самом деле вовсе не стремились к миру, но Людовик не поддержал мир на предложенных условиях. По словам Глостера, который то приезжал, то уезжал, пока Барбара и Альфред наслаждались пребыванием в Тонбридже, Лестер сделал несколько попыток найти точки соприкосновения интересов. Он предложил обсудить возможность освобождения из заключения принца Эдуарда и короля Генриха при соответствующем поручительстве, а также новых арбитров — людей, поддерживавших его. Тем не менее к концу сентября, хотя мирные переговоры еще продолжались, даже Глостер понял, что осталось мало надежды достичь соглашения, которое будет одобрено французским королем и церковью.

Эти вовсе не удивительные новости обрушил на Барбару и Альфреда совершенно расстроенный, забрызганный грязью Глостер. Молодого графа вызвали в Кентербери на совет по поводу последних изменений в условиях мирного договора. Возвратившись в Тонбридж, он рассказал только об этом, но тот факт, что он уехал из города и добирался сюда сквозь мрачный сырой день, внушил Барбаре мысль о том, что Глостера оскорбили.

Барбара поднялась со скамьи, на которой она сидела рядом с Альфредом, и протянула руку в теплом приветствии.

Барбара искренне симпатизировала молодому графу. Он занял прочное место в ее сердце не только потому, что был добродушен и поступал так, как считал правильным, но и потому, что его семейное положение было таким же, как и у ее отца. Глостер был женат на королевской племяннице, Алисе Ангулемской, с которой был обручен еще ребенком. Барбара немного знала эту женщину. Леди Алиса проводила при дворе больше времени, чем ее муж; Барбара встречала ее и раньше, когда служила королеве Элинор, и она ей не понравилась. Леди Алиса не скрывала своего презрения ко всему английскому, как и ее отец — Гай де Лусиньон, сводный брат короля Генриха.

Тем не менее Барбара оценила тот факт, что Глостер никогда не высказывался плохо о женщине, родившей ему двух дочерей. Все, что он сказал, когда она с опасением поинтересовалась, не присоединится ли к ним в Тонбридже леди Алиса, — это что он и жена живут отдельно, так как его присутствие напоминает ей о Лестере. Казалось, она была больше привязана к королю, чем к собственному мужу. В этом вынужденном признании скрывалась невысказанная боль, которую Барбаре очень хотелось утишить, и она делала что могла.

К счастью, он относился к Барбаре как к женщине «намного старше» его по возрасту. Кроме того, она была еще и женой его друга, так что даже человек много глупее Альфреда не нашел бы повода ревновать.

Глостер прошел по полу, отпечатывая шаги так, словно наступал на головы врагов, протянул руку Барбаре и кивнул Альфреду, который также поднялся поприветствовать его. Тогда спокойным голосом Глостер сообщил, что эмиссары Людовика отозваны во Францию, так что от заключения мира они теперь еще дальше, чем были раньше. Барбара кивнула с симпатией, а Альфред вежливо заметил, что невозможно изгнать из головы короля Людовика какую-то мысль, если уж она туда попала. Успокоенный притворством своих гостей, как будто решивших, что его плохое настроение связано с провалом мирных переговоров, Глостер опустился на стул около камина и сказал, что Лестер намеревается предпринять еще одну, последнюю попытку.

Во Францию вместе с эмиссарами Людовика, чьи советы если не принимались во внимание, то, во всяком случае, выслушивались, отправилась новая группа посредников, ведущих мирные переговоры. Эти люди были уполномочены договориться о выдвижении нескольких новых условий.

— Мне жаль слышать об этом. Провал мирных переговоров помешает Альфреду выполнить обещание, данное леди Элис, — посетить ее отца, — заметила Барбара.

— Боже мой, я совсем забыл об этом! — воскликнул Глостер. — Но это последнее усилие договориться о мире — не дело одной ночи. Я полагаю, наши посланники пробудут во Франции несколько недель. У нас будет достаточно времени съездить в Кенилуэрт и повидать…

— Сэра Уильяма, — продолжил Альфред, так как Глостер колебался, забыв имя.

— Этот человек не имеет политического значения, — продолжил Глостер, задумчиво хмурясь, — и я уверен, что вы не используете разрешение посетить его, чтобы причинить какой-то вред Англии.

— В самом деле, нет, — горячо согласился Альфред. — Сказать правду, я был бы рад избавиться от этого обещания и вернуться во Францию с посланниками, если бы мог найти какой-то другой способ облегчить страдания сестры…

— Поистине, ничто не облегчит душу дочери, пока она не будет знать, что отец свободен, — вмешалась Барбара. — Это то, что чувствовала бы я, если бы мой отец находился в заключении. Но поскольку это невозможно, я думаю, очень важно, чтобы Альфред увидел сэра Уильяма собственными глазами и смог рассказать Элис, не похудел ли он, не побледнел ли и не запали ли у него глаза… Ты ведь знаешь, что она хочет услышать, чтобы поверить, что с ним все в порядке.

Альфред вздохнул.

— Да, знаю. И, к несчастью, Элис не из тех, кого легко обмануть. Солгать и быть уличенным в этом хуже, чем признаться, что я не смог посетить его.

— Нет никаких причин, по которым вам не следовало бы его посетить, — заявил Глостер. — Я не вижу в этом никакого вреда. Я дам вам письмо к молодому Саймону де Монфорту, его тюремщику, а также письмо, которое позволит вам свободно путешествовать.

Альфред подумал, что главный оплот графа Лестера — не место для любимой дочери Норфолка, чье поведение с точки зрения создавшейся политической ситуации можно было полагать противоречивым. Молодой Саймон тоже преследовал ее и мог посчитать двойной удачей задержать Барбару, чтобы получить гарантию лояльного поведения ее отца. Более того, если Людовик отклонит мирные предложения раньше, чем они предполагают, то им обоим будет грозить опасность. Однако лучше, если под стражу возьмут только его. Он будет в гораздо большей безопасности, если Барби будет на свободе. Она сможет пожаловаться своему отцу или Глостеру, если его вдруг возьмут под стражу.

Между тем Барби рассуждала:

— Я не могу остаться здесь и не могу ехать в Стригл. Там находится жена моего отца, леди Изабелла, а она скорее повесит меня, чем впустит в замок.

— Она и в самом деле может, — сухо подтвердил Глостер. — Поскольку ее сильно подозревают в том, что она поддерживает мятежных валлийских лордов.

— Чтоб эту женщину чума взяла! — в сердцах воскликнула Барбара. — Не думаю, что ее хоть сколько-нибудь заботит, какое дело правое, а какое нет. Она поступает так только для того, чтобы насолить моему отцу я причинить ему новые неприятности.

— Возможно, — согласился Глостер, — но, справедливости ради, надо сказать, что Стригл окружен владениями друзей принца Эдуарда, и открыто выступать против Них опасно. Во всяком случае, я не думаю, что было бы мудро искать приюта в Стригле. Он расположен намного южнее, в нескольких днях пути от Кенилуэрта. Вам будет безопаснее и удобнее в Уорике с моим вассалом Гиффардом; он кастелян <Кастелян — смотритель, комендант замка (устар.).> замка. Уорик расположен меньше чем в двух милях от Кенилуэрта, и Гиффард не слишком дружен с молодыми Монфортами.

Альфред горячо поддержал это предложение, и Барбара согласилась. Ей пришло в голову, что, раз Уорик расположен так близко к Кенилуэрту, Альфред сможет оставаться там с ней, а когда будет получено разрешение на посещение сэра Уильяма Марлоу, он просто съездит повидать его. Барбара была в восторге от того, как все устроилось. Так безопаснее для Альфреда — ему не придется проводить много времени в компании молодого Саймона и Гая, если он посетит Кенилуэрт в это время, а также спокойнее для нее самой. Ей не придется страдать из-за приступов ревности, думая о том, чем занят Альфред целый день, так как ночью, заняв свое место в постели рядом с ней, он даст восхитительное доказательство того, как он счастлив. Тогда ей не будет нужды задавать себе горькие, пагубные вопросы, которые ни одна женщина, замужняя или нет, не имеет права задавать, поскольку, если у мужчин не рождаются наследники, их грехи не имеют значения, они касаются только их души и Божьего суда. И таков был бы ответ, который дал бы Альфред, если бы она спросила о его верности.

* * *

Джон Гиффард тепло принял их в Уорике в полдень Двадцатого октября после двух с половиной дней трудного путешествия. Он извинился за шум и беспорядок, сказав почти без всякого выражения, что должен по распоряжению Лестера снести большую каменную башню и работы находятся в самом разгаре. Однако деревянная крепость и сооружения, расположенные во дворе замка и обнесенные каменной стеной, оказались достаточно удобны, и он был рад принять гостей.

Когда они вошли в замок и рассказали ему о цели своего приезда, сэр Джон полностью согласился с мнением Альфреда, что чем скорее он увидит сэра Уильяма, тем лучше. Он написал записку Саймону де Монфорту в Кенилуэрт и отослал ее вместе с письмом Глостера перед тем, как дать распоряжение дворецкому показать Альфреду и Барбаре приготовленные для них комнаты.

— Саймон не зол по натуре, — сообщил он холодно, — только молод и безрассуден. Если он не получил других распоряжений, то визит он разрешит.

Посыльный вернулся до темноты.

— Лорд Саймон, — объявил он, — будет счастлив позволить сэру Альфреду посетить сэра Уильяма. Однако сэра Уильяма в данный момент нет в Кенилуэрте. Его послали проверить имущество Ричарда Корнуолла, у которого он долгое время был дворецким, и объяснить новым управляющим и дворецкому, как им лучше действовать. Завтра лорд Саймон отправит посыльного, чтобы сэра Уильяма привезли назад. Лорд Саймон ожидает, что сэр Уильям вернется приблизительно через три дня. Тем временем сэра Альфреда будут очень рады принять в замке Кенилуэрт.

Во время ужина Барбара, Альфред и сэр Джон Гиф-фард обсуждали послание Саймона, но не смогли прийти к заключению, что бы оно могло означать. Альфред видел, как неловко чувствовал себя сэр Джон, когда посыльный, вручивший ему сообщение, называл молодого человека лордом Саймоном. Осторожно расспрашивая, он выяснил, что сэр Джон был смотрителем замка Кенилуэрт и отнял Уорик у предыдущего лорда. В награду за это Лестер распорядился передать Кенилуэрт молодому Саймону и разрушить Уорик — его военный трофей — только потому, что он был расположен близко к Кенилуэрту.

«Какие исключительные глупости делает Лестер», — подумал Альфред.

Вера сэра Джона в беспристрастность Лестера была сильно подорвана, а его обида показывала, что между ними легко посеять вражду. Однако Альфред чувствовал, что он совершил бы ошибку, вмешиваясь в политические дела Англии, независимо от его симпатий к принцу Эдуарду. Поэтому, как только его любопытство было удовлетворено, он снова вернулся к посланию Саймона.

* * *

Саймон де Монфорт наблюдал из окна Кенилуэртской крепости, как Альфред д'Экс спешивался со своего великолепного боевого коня. Думая о том, что он намерен обмануть этого человека, Саймон удивился неожиданно охватившему его беспокойству. Хотя прошло много лет с тех пор, как старший брат Генрих взял его на рыцарский турнир недалеко от Парижа, он тотчас узнал сэра Альфреда по гибким движениям и легкой грации под тяжестью доспехов. Восхищение изяществом и храбростью Альфреда, испытанное тогда, вернулось к нему, и он вспомнил, что Альфред д'Экс был другом Генриха.

«Ну и что из этого?» — спросил себя Саймон, наблюдая, как жеребец бьет копытом землю и трясет головой при приближении грума. Сэр Альфред махнул рукой, чтобы грум отошел назад, повернул жеребца и, кажется, стал разговаривать с ним. Тут подошел слуга, приехавший с рыцарем, взял поводья, а сэр Альфред направился к двери замка. Саймон отошел от окна, чтобы спуститься вниз по лестнице и приветствовать своего гостя, но сомнения по поводу просьбы Гая не оставляли его.

Увы, жребий был брошен, и уже ничего нельзя изменить. Гай сообщил, что леди Барбара поклялась дать волю своей симпатии к нему только после свадьбы, и Саймон с готовностью согласился задержать ее мужа, когда он приедет посетить пленника — сэра Уильяма Марлоу. Он написал Гаю, что, когда Альфред прибудет в Уорик, он на время отошлет сэра Уильяма. За это время Гай должен отыскать леди и быстро исполнить свой план, воспользовавшись отсутствием мужа.

Узнав Альфреда, Саймон перестал считать их затею смешной и забавной, но он уже договорился с Гаем, и пути назад не было. По его сведениям, Гай уже лежал в объятиях леди, и было бы хуже отпустить мужа, чтобы он застал соперника в начале любовной интриги. Нет, отец не должен узнать о распутстве Гая. Кроме того, Альфред может попросту убить Гая, если застанет того со своей женой. Саймон подумал, как бы горевал отец, если бы в их семье случилось такое несчастье, и стиснул зубы. Он пожалел о том, что не вспомнил, кто является мужем леди Барбары прежде, чем согласился на эту интригу, но теперь это не имело значения. Монфорты поддерживали друг друга, независимо от того, правы они или нет.

Он вошел в зал, прошел по помосту и окликнул: «Сэр Альфред?» Саймон подумал, что если леди Барбара подстрекает Гая заигрывать с ней, то, задерживая мужа, он как бы защищает и брата, и этого симпатичного рыцаря. Поскольку все так и есть на самом деле, то он не причинит этому человеку никакой обиды. Альфред никогда не узнает, что ему наставили рога, и, может быть, потом эта глупая женщина и вовсе выкинет Гая из головы.

— Да, я — Альфред, а вы — сэр Саймон?

— Да, младший брат Генриха. Я счастлив приветствовать вас. Я видел вас на рыцарском турнире вместе с Генрихом и… — Саймон заколебался и затем твердо продолжил: — и принцем Эдуардом.

— Они оба — прекрасные воины, — спокойно сказал Альфред, не подав вида, что заметил колебание Саймона.

— Но не такие хорошие, как вы, — возразил Саймон. — Ведь приз выиграли вы.

Альфред лениво улыбнулся, его темные глаза сонно смотрели из-под век. Это не было притворством — Барбара одарила его прощальным подарком, и они не спали полночи.

— О, они ведь участвуют в турнирах ради удовольствия, — непринужденно заметил он, — а я выступаю по необходимости. Таким образом я получаю свои доходы;

Саймон выглядел потрясенным: он и представить себе не мог, чтобы его отец или мать позволили одному из своих сыновей драться на турнирах, зарабатывая себе на жизнь. Они бы нашли земли, чтобы поддержать каждого из них и дать приданое сестрам. Он неуверенно улыбнулся, переведя взгляд на одежду Альфреда. Богатый золотой бархат, расшитый красными полосами, через левое плечо к правому бедру идет полоса, в знак того, что он — побочный сын. На широкой черной ленте вышито наклоненное копье, блестевшее даже при тусклом освещении. Саймон понял, что эмблема сделана из чистого золота, и широко улыбнулся: что бы ни говорил Альфред, он не нуждается в средствах. Саймон почувствовал легкое презрение к человеку, прикидывавшемуся бедным, и это чувство немного успокоило его совесть.

— Но это не значит, что вы не хоти е показать мне свое искусство? — спросил Саймон, не в состоянии скрыть легкую ноту разочарования.

— Я думаю, у меня нет причин и времени для этого, — ответил Альфред, не подав виду, что заметил презрение в голосе Саймона. — Я хочу увидеть сэра Уильяма, а затем вернуться в Уорик.

— О нет! Не думаете ли вы, что я позволю вам уехать, пока хоть раз не скрещу с вами копья? — воскликнул Саймон.

В этом возгласе было столько искренности, что Альфред засмеялся.

— Не раньше, чем я увижу сэра Уильяма, — стоял он на своем, но, чтобы отомстить за презрение, минутой раньше прозвучавшее в голосе хозяина замка, вежливо добавил: — Если я опрокину вас, мне бы не хотелось быть вышвырнутым из замка раньше, чем я выполню свое намерение.

— Я не сделаю этого, — возразил Саймон, улыбаясь, и тут же начал извиняться, что не показал гостю приготовленную ему комнату, где можно оставить доспехи.

— Но мне понадобятся доспехи, если вы хотите сразиться после того, как я поговорю с сэром Уильямом, — мягко настаивал Альфред.

— Простите меня! — воскликнул Саймон. — Я был так рад видеть вас, будто сам ждал вас в гости. И совсем забыл о причинах, приведших вас сюда. Сожалею, но сэр Уильям еще не вернулся из владений Корнуолла. Видите ли, он должен был посетить несколько разных поместий. Я отправил своего посыльного туда, где наиболее вероятно было его застать, но, кажется, ошибся. Надеюсь, что мой человек попытается найти его. Это не отнимет много времени — всего день или два. Вы сможете остаться на такое время?

— Да, конечно, — спокойно ответил Альфред.

Он почувствовал, что ловушка захлопнулась, но поскольку оставался более или менее уверен, что плохих новостей о мирных переговорах еще не было, то не мог понять причины, по которой Саймон захотел удержать его. Более того, молодой человек казался относительно откровенным. Альфред был в состоянии разглядеть его удивление и пренебрежение к человеку, непринужденно говорившему о бедности. Поэтому все сказанное Саймоном могло быть правдой. Возможно, он был взволнован, принимая у себя хорошо известного турнирного бойца, в то время как посыльный еще не нашел и не вернул обратно сэра Уильяма.

В любом случае лучше всего показаться недогадливым, поэтому Альфред улыбнулся и сказал, что он был бы рад сменить доспехи, но не захватил с собой никакой одежды, не ожидая, что ему будет позволено остаться.

— Несмотря на ваше любезное приглашение, я подумал, что чем короче будет визит друга принца, тем лучше. Саймон дружелюбно рассмеялся:

— Поскольку принц Эдуард сам был здесь много раз, вы не сможете узнать о Кенилуэрте больше, чем ему уже известно. Пожалуйста, поверьте, мое приглашение абсолютно искреннее. Вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите. У нас много одежды для гостей. Проходите в мою комнату и выбирайте все, что вам понравится.

Альфред охотно согласился, но попросил послать слугу сказать Шалье, чтобы он отвел лошадей в конюшню и позаботился об его доспехах. Саймон выполнил его просьбу и проводил Альфреда в комнату, где стоял сундук с одеждой. Альфред не был против того, чтобы его считали охоте и внешнем виде. Ему действительно нравилась красивая одежда, потому он начал долго и тщательно выбирать, что надеть.

День прошел очень приятно. Альфред подумал, а не ошиблась ли Барбара, прося его не останавливаться в Ке-нилуэрте. Саймон совсем не казался опасным. Альфред все больше и больше склонялся к тому, чтобы согласиться с сэром Джоном, что Саймон молод, избалован и беспечен, но не зол по натуре и едва ли замышлял дурное. Более того, Саймон несколько раз оставлял его днем одного, чтобы поговорить со слугами или съездить по делам в соседнее поместье, и Альфред не обнаружил ни единого признака, что за ним наблюдают. Правда, ему показалось очень странным, что после ужина Саймон спросил, не нужна ли ему женщина, и предложил выбрать самую аппетитную из тех, что были в замке.

Альфред, тепло поблагодарив его, достаточно твердо отказался. Он не хотел, чтобы Саймон подумал, что он сделал это просто из вежливости, чтобы вечером не найти девочку у себя между простыней. Поэтому он искренне признался, что его вполне удовлетворяет жена и ему нужно быть в разлуке с ней гораздо дольше, чтобы искать общества проституток.

Услышав предложение Саймона, Альфред ужаснулся, представив, что до Барбары могли дойти слухи, как в первую же ночь после разлуки с ней он спал с другой женщиной. Позднее ему пришло в голову, что делать подобные предложения не принято. Хозяин, заметив, что гость смотрит на служанку горящим взглядом, мог потихоньку попросить ее обслужить гостя или подмигнуть ему и кивнуть, дав тем самым понять, что он может взять то, что хочет, не нанеся оскорбления. Но предлагать выбрать женщину среди всех находящихся в замке — это было чересчур. И не был ли Саймон смущен его отказом?

На следующий день нашлось множество причин, чтобы Саймон страстно желал его общества, и сомнения Альфреда почти рассеялись. После мессы — пропустить хотя бы один день считалось смертным грехом в замке Лестера, и об этом докладывалось хозяину, даже когда дело касалось сына, — и завтрака Саймон предложил Альфреду немного поразмяться. Альфред засмеялся и сразу согласился. Надев доспехи и взяв копья, они сели на коней и выехали во внешний двор крепости, где было достаточно места, чтобы разбежаться боевому коню. Оба были довольны.

Саймон понял, что Альфред выигрывает благодаря своему мастерству, а не преувеличенным слухам о его репутации. Он же не смог попасть копьем даже в щит Альфреда, своими усилиями напоминая новичка. В то же время он был горд тем, что его не опрокинули сразу. Альфред остался особенно доволен деликатностью прикосновений копья, благодаря которым он не дал ни разу нанести себе сильный удар и смог скрыть, что дерется вполсилы. Таким образом он не задел гордость молодого человека и в то же время спас его от излишней самоуверенности.

По тому, как Саймон благодарил и как страстно обсуждал каждый удар, пока они снимали доспехи и ждали обеда, Альфред понял, что он искренне любит военные занятия. Было также ясно, что Саймон отдает предпочтение выпивке и беседам о поединках или охоте перед всеми Другими делами. Два раза к Саймону с вопросом подходил слуга, но был отослан. Ни в первый, ни во второй раз нельзя было сказать, что слуга был смущен или удивлен; Альфред предположил, что либо дело было действительно незначительным, либо поведение Саймона не выходило за рамки обычного и слуга привык сам справляться с возникающими проблемами. В третий раз слуга пришел поздно вечером, когда тема разговора иссякала. Альфред молчаливо поблагодарил Господа, что наконец можно покинуть Саймона, и настоял на том, чтобы он пошел один. После раздраженного протеста Саймон выполнил его просьбу.

Альфред не стал раздумывать о происходящем, он был рад избавиться от молодого хозяина. В одиночестве он прогуливался по хорошо ухоженному саду, лениво думая о том, что ему так быстро наскучила беседа с человеком, имеющим с ним много общих интересов, и нисколько не надоедало болтать с Барби. Альфред подумал о том, когда вернется сэр Уильям… вернется обратно… Хотя, если сказать честно, то он хотел бы возвратиться в Уорик и подождать там возращения сэра Уильяма. Но он не мог признаться, что Барби находится в Уорике, а как в таком случае объяснить свое желание ночевать там? Альфред усмехнулся. Саймон вряд ли поверит, что он хотел бы вернуться, чтобы спать с сэром Джоном.

Саймон вернулся прежде, чем он придумал что-нибудь подходящее, и Альфреду пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть скуку и раздражение, когда молодой Монфорт вновь продолжил прерванный разговор. Ночью, лежа в постели, Альфред понял, что уловил фальшь в поведении Саймона. Этот бесцельный разговор об одном и том же, возможно, говорил о рассеянных мыслях, а не о глупом пустословии. Альфред заподозрил, что Саймон был чем-то обеспокоен. Чем-то, не относящимся непосредственно к нему, хотя косвенно его затрагивающим. Не пришли ли новости об окончательном провале мирных переговоров?

Если так, возможно, надо бежать из Кенилуэрта. Альфред тихо вздохнул. Это будет нелегкой задачей. Обе стены, окружавшие внутренний и внешний двор замка, были высоки и хорошо охранялись. Не могло быть и речи о том, чтобы вскарабкаться на них, все равно, в доспехах или без. Во всяком случае, он не собирался оставлять здесь ни свои прекрасные доспехи, ни Дедиса. Надо действовать украдкой. Сила здесь бесполезна. В крепости много людей, и вырваться из нее вдвоем просто невозможно. Но хуже всего то, что Кенилуэрт фактически был островом — внешние стены были окружены водой с трех сторон. Сторожевое помещение у ворот закрывало выход, а к другому вела длинная мощеная дорога. Крик на одном ее конце был хорошо слышен на другом.

Хитрость оставалась его единственной надеждой. Альфред был почти уверен, что Саймон еще не дал распоряжения удерживать его силой. Если бы Саймон отсутствовал, он смог бы уехать. Но Саймон не уехал бы, не попросив его не покидать крепость или не удостоверившись, что он не сможет уехать, что больше соответствовало его цели. Но если он будет не способен удержать его… это можно было бы устроить. Альфред улыбнулся, затем нахмурился. Он не хотел бы причинять молодому человеку вреда, так что необходимо все рассчитать очень точно. Дедис был частью его плана, но Шалье… Нет, у него не будет времени возвращаться за ним обратно, так что Шалье должен уехать первым.

* * *

На следующее утро Альфред отправил слугу в Уорик за туникой, взамен запачканной и порванной во время охоты. Он задержался у ворот, не в состоянии переварить еще одну порцию болтовни Саймона, и увидел группу из семи человек, въезжавших на мощеную дорогу. Шестеро были вооружены; тот, что был без оружия, не держал поводья своей лошади. Альфред не мог разглядеть лиц, но было бы странно не использовать выпавший шанс, поэтому он пересек двор, направившись к конюшне. Он дошел до дверей, как раз когда прибыла группа людей. Чтобы увидеть, кого привезли, он бросил взгляд через плечо и, повернувшись на каблуках, воскликнул:

— Сэр Уильям!

Невооруженный человек спешился, откинул капюшон и оглянулся.

— Альфред! — воскликнул он. — Дружище! Что ты здесь делаешь?

— Я прибыл в Англию, чтобы жениться на дочери Норфолка, но раз уж я оказался здесь, то попросил разрешения у графа Глостера нанести вам визит.

Капитан небольшой группы бросил поводья в руки грума и направился к ним, но, услышав известные имена, принадлежавшие партии его хозяина, заколебался. Это позволило ему оценить, что Альфред ведет себя непринужденно, улыбается и не вооружен. Он решил, что нет смысла оскорблять этого джентльмена, к тому же Альфред как раз улыбнулся ему.

— Я знаю, что вы должны передать пленника под охрану, и я не хотел бы задерживать вас, — обратился он к этому человеку. — Стража и грумы знают, что я здесь в гостях. Можно мне пройтись с сэром Уильямом?

— Почему бы и нет, — пожал плечами капитан.

Благодарно улыбнувшись, Альфред перевел взгляд на сэра Уильяма.

— По пути сюда я посетил аббатство Харли, — сообщил он спокойным, безразличным тоном, — и видел леди Элизабет и леди Фенис. — Сэр Уильям быстро взглянул на него и отвел глаза. Он знал, что его жена и невестка не могли оказаться в аббатстве Харли. — Они в прекрасном настроении и радушно приняли мою жену, пока я охотился несколько дней, — добавил Альфред.

— Фенис счастлива? — спросил сэр Уильям, также стараясь говорить равнодушно, хотя он был не в состоянии скрыть дрожь в голосе.

— Да, она счастлива, — заверил его Альфред. — Почему же нет? Никто из детей не болен, и аббат заботится обо всем. — Глаза сэра Уильяма засияли. Он глубоко вздохнул, но прежде чем он успел заговорить, Альфред продолжил: — Я рад видеть, что с вами все в порядке. Джон был у Элис в Эксе, и она испугалась, когда услышала, что вы пленник Монфорта. Она попросила меня посетить вас и передать, что Раймонд заплатит выкуп, как только вы сообщите необходимую сумму.

Пока Альфред не сделал косвенное предупреждение, смешав новости в двух последних фразах, казалось, что сэр Уильям помолодел лет на десять. Вспомнив, что ему не следует выказывать свои чувства, во всяком случае радость, и узнав, что оба его сына не были ранены во время битвы и еще свободны, он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Платить выкуп нет необходимости, — сказал он. — Я не стану покупать свою свободу, пока Корнуолл остается в плену. А когда Ричард будет свободен, он возьмет меня с собой. Ты должен сказать Элис, что со мной все в порядке, в полном порядке, и с нами здесь хорошо обращаются. Скажи Элис, чтобы она не беспокоилась. — Он внезапно улыбнулся. — Если скука не убьет нас обоих, мы с Ричардом будем жить вечно.

Беседуя в окружении вооруженных охранников, они подошли к дверям сооружения, пристроенного к большой башне. Сэр Уильям взглянул в дверной проем, снова вздохнул, затем пожал плечами, поднял руку в прощальном жесте и быстро пошел внутрь. Любовь и привязанность заставили его вернуться в заключение без сожаления.

Альфред также без колебаний отвернулся и отправился прочь. Ему нравился сэр Уильям, и жаль, что он скучал, но вряд ли просто рок заставил его скрепить сердце и вдохновил на безнадежный героизм. То, что он почувствовал, было крепостью духа. Он выполнил все свои обещания и мог свободно вернуться домой, забыв страдания этой несчастной страны. Теперь ему были безразличны несколько часов беседы с Саймоном, скрывался ли за ними какой-то умысел или просто глупость. Альфред пересек двор и вошел в замок.

— Так вы здесь! — В голосе Саймона, прозвеневшем в пространстве между помостом и дверью, слышалось такое облегчение, что подозрения Альфреда быстро вернулись к нему.

Но к тому времени, когда он пересек зал и поднялся на помост, чтобы присоединиться к хозяину, его голос был тих и ленив.

— Я не мог решить, заставить ли Шалье упаковать все мои вещи или что-то оставить у сэра Джона, так что я дошел с ним до конюшни, обсуждая это. Если граф Глостер приедет в Уорик, он, может быть, отправится на запад, и мне придется вернуться, поэтому багаж следует держать наготове. К тому же в конюшне я осмотрел ноги Дедиса. Когда мы возвращались с охоты, мне показалось, что он оберегает правую переднюю ногу, но я не нашел никаких признаков повреждения…

— Глостер приезжает в Уорик? — переспросил Саймон.

Мужчина, прежде всего интересующийся охотой и войной, с беспокойством спросил бы о лошади. Мужчина, интересующийся политикой, не был бы огорчен, узнав, что самый могущественный приверженец его отца навестит старого друга и вассала, живущего по соседству. Саймон попался в ловушку, расставленную Альфредом, и это могло означать, что в его планы не входили расспросы Глостера об Альфреде, который уехал в Кенилуэрт и не возвратился обратно. Но почему? Во имя всего святого, почему Саймон хотел его удержать? Усевшись на скамью, Альфред равнодушно пожал плечами в ответ на вопрос Саймона.

— Возможно. То ли да, то ли нет. — Он улыбнулся. — Но не раньше, чем станут известны итоги посольства во Францию, а ведь об этом еще нет новостей, не так ли?

— Есть, но плохие, — быстро и рассерженно ответил Саймон.

Потворствуя своим желаниям, он просто выбрасывал из головы все неприятные новости, никогда не думая о том, что, возможно, это было важно для кого-нибудь еще.

— Мне жаль об этом слышать. — Альфред печально вздохнул и обернул свой взор в зал, но так, чтобы при этом краем глаза видеть выражение лица Саймона. — Я полагаю, как человеку Аюдовика, мне очень скоро придется подумать о завершении моего пребывания в Англии… так что очень хорошо, что мне как раз посчастливилось встретить в конюшне сэра Уильяма и проводить его до башни…

Когда Альфред сказал, что он встретил сэра Уильяма, вспышка гнева искривила губы Саймона; после короткой борьбы с собой ему удалось превратить эту гримасу в улыбку.

— Но этого недостаточно! — воскликнул Саймон.

Альфред повернул голову, чтобы видеть Саймона.

— Я сказал ему, что мой брат Раймонд заплатит за него выкуп, увидел, что он хорошо выглядит, и он заверил меня, что с ним хорошо обращаются. — Он улыбнулся. — Я больше ничего не должен сказать ему, а он мне. Вы ведь знаете, что мы не замышляем никаких перемен в правительстве.

Ничего не отразилось на холодном лице Саймона за застывшей улыбкой и стиснутыми зубами, когда Альфред пошутил по поводу политического заговора. Так что наконец можно было исключить мысль о том, что Саймон не желал, чтобы он встретился с Уильямом по политическим причинам. Теперь было ясно, что Саймон собирался скрывать возвращение сэра Уильяма для того, чтобы Альфред оставался в Кенилуэрте. Это означало одно из двух: либо Лестер приказал своему сыну задержать его, либо у Саймона были личные причины, по которым он желал сделать это. Не было никаких доказательств, что Саймон попытался бы удержать его силой, если бы он просто сказал, что хочет уехать, но Альфред совсем потерял терпение и решил, что Саймон заслужил то, что с ним случится.

— Выкуп, — проговорил Саймон с таким явным отчаянием, что Альфреду потребовалось некоторое усилие, чтобы не рассмеяться над неумением молодого человека скрывать свои мысли. — Я не уполномочен вести об этом переговоры. Не могли бы вы подождать, пока я напишу об этом отцу и спрошу его о сумме?

Альфред осторожно улыбнулся:

— Я не слишком спешу уехать из Англии, если вы дадите мне слово, что я не буду взят в плен как иностранец в военное время.

— Боже мой, нет! — воскликнул Саймон. — У нас пока нет войны даже внутри королевства, и, конечно, Англия не находится в состоянии войны с Францией.

Альфред не был уверен, намеренно ли Саймон не сказал: «Я даю вам слово» — или считал, что сказанное означает то же самое. Он был рад оплошности, которая полностью очистила его совесть.

— Я удовлетворен. Вы обещали мне охоту на оленя, и поскольку завтра вы должны оставаться целый день в Кенилуэрте, мы сразимся раз-другой в доспехах.

— С большим удовольствием.

Напряженность совсем исчезла с лица Саймона, но затем он вдруг нахмурился.

— Я не ослышался, вы сказали, что ваш конь хромает?

— Я не думаю, что он хромает, — ответил Альфред, позволив неясную нотку неуверенности в голосе, — но был бы рад, если бы вы осмотрели его ногу утром перед нашим поединком. Как раз по этой причине я хотел бы проскакать несколько кругов. Если есть какое-то скрытое повреждение, удар во время поединка поможет это обнаружить. Тогда я пдпрошу вас одолжить мне лошадь для охоты на оленя.

— Любую верховую лошадь, какая вам понравится.

Саймон сделал широкий жест и начал обсуждать достоинства различных лошадей в конюшне. Альфред задавал надлежащие вопросы, чтобы показать свой интерес. Мало-помалу молодой человек расслабился настолько, что позволил их разговору отойти от безопасных тем поединка и охоты. Он больше не опасался упоминать имена заключенных. Альфред понял, что за то время, пока ему не позволяли увидеть сэра Уильяма, Саймон не мог пожаловаться, какая тяжелая ответственность возложена на него. Он с горечью заметил, что в то время, когда в крепости была его мать, она управляла всем, в том числе и им, за исключением военных дел.

Альфред отвечал, утешая, но не комментируя и не Давая совета. Этот разговор не улучшил его мнение о Саймоне, но был ему более интересен, чем разговоры предыдущих дней, и время до ужина и того часа, когда можно было спокойно отправляться в постель, пробежало незаметно.

Утро застало Саймона добросовестно изучающим правую переднюю ногу Дедиса. Вызвали кузнеца, чтобы он сделал то же самое. Никто не смог найти повреждения — это едва ли удивило Альфреда, который знал, что конь просто от усталости спотыкался по дороге домой с охоты, но настаивал, что жеребец повредил ногу. Все согласились, что пробная пробежка на арене состязания будет хорошей проверкой. Альфред и Саймон выбрали по два турнирных копья и поехали верхом к ближайшей площадке во внешнем дворе замка, расположенной за стеной и отгороженной строениями внутреннего двора. Там, как и в первый раз, они должны были провести поединок. Саймон распорядился, чтобы несколько человек, работавших под навесом склада, ушли, чтобы не оказаться втоптанными в пыль, если разгоряченные поединком лошади станут неуправляемыми. Затем он сел и стал наблюдать за Дедисом, в то время как Альфред проехал до другого конца площадки.

— Я ничего не вижу, — окликнул он Альфреда, затем задал вопрос кузнецу, наблюдавшему вместе с ним, и добавил: — Лекарь лошадей тоже ничего не видит.

— Он кажется мне устойчивым, — отозвался Альфред. — Тогда начнем.

Альфред развернул Дедиса, сделал знак, что он готов, и, когда Саймон взял копье и приготовился, он тронул Дедиса шпорами и выдохнул: «Хэй!» Огромная лошадь устремилась вперед, равнодушная к мчавшейся навстречу ей лошади Саймона. Солнце, поднявшееся над стеной, сверкнуло на шлеме Саймона. Альфред наклонил голову, будто для того, чтобы уклониться от ослепительного блеска, и его копье, коснувшись центра, скользнуло влево по щиту Саймона и, зацепившись на мгновение за выступ на щите, пролетело над его плечом. Саймон нанес настоящий удар немного ниже щита. Он издал пронзительный крик триумфа и сильно надавил вперед. Почувствовав, что наконечник застрял, он снова пронзительно закричал, но в следующий момент наконечник освободился, щит Альфреда заколебался, и двое мужчин проехали мимо друг друга.

— Очень хорошо, — отозвался Альфред. — Вы почти справились со мной на этот раз. Мне следовало думать о вас, а не о правой ноге Дедиса.

Он остановился позади кузнеца и спросил:

— Мне показалось, что-то не в порядке в начале пробежки, и я отвлекся от поединка. Вы ничего не заметили?

— Нет, милорд, — ответил кузнец на плохом французском, — но это была короткая пробежка. Попробуете еще раз?

Альфред махнул Саймону и затем подъехал к нему.

— Вы слышали, ваш человек говорит, что он не увидел ничего, потому что пробежка была короткой. Попробуем еще раз?

— Конечно.

— Я займу ту же позицию, чтобы кузнец мог хорошо видеть Дедиса.

С этими словами Альфред направился вперед. Саймон отпустил поводья, затем натянул их снова, так как лошадь начала двигаться, и окликнул: «Сэр Альфред!» Альфред повернулся к нему, и Саймон поспешил сказать честно, но с некоторой неохотой:

— Я уверен, вы не попали в цель, потому что вас ослепило солнце. Будет справедливо, если мы поменяемся Местами. Кузнец может пройти на другую сторону.

Альфред добродушно засмеялся:

— Солнце ослепило меня немного, но это только практика, и важнее, чтобы кузнец как следует увидел походку Дедиса. Я надеюсь, что могу рассчитывать на то, что вы не разнесете повсюду новость о том, что я промахнулся и стал старым и слабым.

Саймон тоже засмеялся и направился туда, откуда он начинал раньше. Он не думал, что Альфред был стар и слаб, но его самоуверенность возросла. Он видел, что Альфред взял новое копье из-под навеса; это ничего не значило, просто привычка воина, привыкшего сражаться в турнирных поединках. Он крикнул, что готов, услышал ответный крик Альфреда и пришпорил своего коня. Все его внимание было приковано к тому месту на щите, в которое он хотел попасть. Он не заметил, что на этот раз Альфред пришпорил Дедиса гораздо сильнее, а только услышал, как он крикнул высоким, настойчивым голосом: «Хэй! Хэй!»

Жеребец припустился полным галопом, угрожающе оскалив крепкие желтые зубы, с вызовом заржав приближающейся лошади. Саймон, возможно, почувствовал, как его лошадь замедлила свой широкий шаг, но в это время удар огромной силы обрушился на его щит, край щита ударил его в грудь так, что у него остановилось дыхание. В то же время верхний край щита приподнялся и ударил его по забралу, с такой силой сдвинув шлем ему на лицо, что его сознание помутилось. Головокружение, боль и удушье парализовали его Он не мог даже оттолкнуть своим щитом копье Альфреда и не осознал, что тупой наконечник пробил его щит, пока не почувствовал, что его приподняло и выбросило из седла. Он вскрикнул, но его голос был лишь эхом крика Альфреда. Его последняя мысль была о том, что соперник тоже удивлен и потрясен, как и он.

Но это было не так. Крик Альфреда был криком полного триумфа. Он до последней секунды не был уверен (пока не увидел, куда направлен тупой наконечник его копья) в том, что не отступит и не промахнется. Но позиция была выбрана правильно, и недостатки, которые он заметил в положении Саймона — голова, слишком высоко поднятая над щитом, сильно наклоненный край щита, тело, выдвинутое далеко вперед, — искушали его. Он ударил, наклонившись вперед, понукая Дедиса сделать последнее отчаянное усилие, наклонив копье так, чтобы удар пришелся в выступ щита, и наконец громко закричал в восторге, когда увидел, что Саймон приподнялся в седле, выпустил стремена и рухнул на землю.

— Боже мой, — воскликнул Альфред, обращаясь к кузнецу, как только смог остановить и развернуть Дедиса, — он не сильно ранен?

Человек уже подбежал к своему хозяину; склонился возле него на колени и поднял забрало.

— Я не вижу крови, — крикнул он.

— Оставайтесь с ним, — прокричал Альфред, проезжая мимо. — Я должен поймать лошадь. Помощь я пришлю.

— Нет, — инстинктивно возразил кузнец, но затем пожал плечами. Любой человек, имеющий каплю здравого смысла, понял бы, что молодой жеребец лорда, взбудораженный угрозой атаки более сильного животного, после сильного удара и не сдерживаемый ничьей рукой, побежал бы быстрее, преследуемый более опытным жеребцом. Если бы лорд оставил его в покое, жеребец скоро остановился бы. Но у этих лордов нет ни капли здравого смысла, хотя они считают себя очень мудрыми. Без сомнения, молодая лошадь молниеносно пронеслась вдоль стен внутреннего двора и скрылась из виду. Кузнец покачал головой и стал развязывать хозяину ремни шлема.

Как только Альфред выехал из поля зрения кузнеца, он сбавил темп. Молодой жеребец тоже замедлил бег, и через несколько минут Альфред поймал его в ловушку в углу, образованном внешней стеной и стеной сада. Жестом он подозвал двух слуг, наблюдавших за ним.

— Кто-нибудь из вас понимает по-французски? — спросил он. Мужчина постарше кивнул. — Ваш хозяин потерял сознание, — объявил он. — Один из вас должен сбегать в замок или в башню, чтобы сообщить об этом. Другой пойдет к лорду и выполнит указания кузнеца. Прежде чем идти, дайте мне поводья, и я отведу лошадь сэра Саймона в конюшню.

Сделать это было нетрудно, и оба подчинились, не задавая вопросов. Теперь настала очередь исполнить последнюю часть плана, которая, может быть, станет концом приключения.