Барбара пришла в бешенство, когда услышала, что ей запрещено покидать Англию, в то время как Альфреда выдворяют из страны. Поэтому она очень обрадовалась, узнав, что муж вместе с Глостером примет участие в турнире. Ее уже не так сильно беспокоило, что Альфреда могут ранить в поединке, ведь она знала, как он искусен. Она неоднократно наблюдала за его боями и была уверена в его победе.

Барбара не слишком беспокоилась и о том, какую реакцию у сторонников обеих партий — Лестера и принца Эдуарда — вызовет объявление Альфреда доверенным лицом лорда Глостера, главное — обойти распоряжение покинуть страну. Так же, как Глостер и Альфред, она пришла к выводу, что оба распоряжения не могли исходить от Лестера, хотя на письмах стояла его печать. Она не стала высказывать свою мысль вслух, чтобы мужчины не сочли ее тщеславной, но была убеждена: все было каким-то образом подстроено Гаем. Не то чтобы младшего Монфорта до сих пор влекло к ней, скорее всего теперь его единственной целью было унизить Альфреда.

Сначала она сгорала от нетерпения поскорее увидеть, как ее муж будет ставить кровавые отметины на самодовольных лицах Саймона и Гая; от этих синяков они не скоро оправятся. Она перестала прятаться в доме, даже стала посещать двор, но всегда в сопровождении Глостера и Альфреда. Если кто-нибудь из братьев приближался к ней, то на ее губах появлялась усмешка и она смотрела на Монфортов свысока, зная, что этим доставляет большое удовольствие сопровождающим ее мужчинам. Однако после нескольких встреч Барбара почувствовала беспокойство, потому что заметила какое-то ликование, скрывавшееся за яростью Гая. Второго февраля она выяснила причину. Четверо вооруженных стражников пришли в дом Глостера, чтобы «арестовать Альфреда д'Экса — иностранца, превысившего срок своего пребывания в Англии».

Конечно, они посмели ворваться в дом. Человек Глостера, который был предупрежден, что это может произойти, рассмеялся им в лицо, и оружейный мастер Гилберта предъявил им впечатляющий документ, четко написанный на большом листе пергамента и скрепленный личной печатью Глостера и большой печатью Англии. В нем утверждалось, что сэр Альфред д'Экс — слуга графа Глостера и имеет право оставаться в Англии и свободно путешествовать по всему королевству по делам своего хозяина и своим собственным в течение одного года и одного дня. Копия Документа была передана стражникам в руки. Оружейный мастер сообщил удивленному капитану, что еще одна копия была собственностью сэра Альфреда, а еще несколько отосланы на хранение в надежные места, чтобы быть готовыми к предъявлению в случае подачи жалобы.

Когда о попытке ареста доложили Альфреду и Гилберту, они понимающе кивнули друг другу и принялись обсуждать, какой следующий шаг им предпринять, чтобы обеспечить себе победу на Данстебльском турнире. В это время у Барбары родилась еще одна мысль. Она поняла, что, пока Альфред и Гилберт не убьют Монфортов, результат турнира не окажет на зарвавшихся братьев никакого действия, а только увеличит их ненависть. Они не прекратят свои попытки отомстить и будут действовать исподтишка. Так что она даже испытала облегчение, когда через два дня Гилберт получил приглашение поговорить с Лестером.

— Интересно, кто морочит ему голову или подкупает, жалуясь, что ты нарушаешь распоряжение покинуть страну, — сказал он Альфреду, после того как сообщил посыльному, что принял приглашение Лестера. — Или пожаловались, что у меня в доме живет иностранец?

— Если можно, я пойду с тобой, — мягко предложил Альфред. — Ты будешь защищать свое право выбирать слугу, но мне хотелось бы самому поговорить с Лестером о попытке разлучить меня с собственной женой.

— Я тоже хочу пойти, — вмешалась Барбара. — Я просто хочу объяснить, что также возмущена попыткой разделить нас.

Глостер перевел взгляд с одного на другого и улыбнулся.

— Я не нуждаюсь в защите, — покачал головой он, но его лицо выражало благодарность.

— Я не собираюсь защищать тебя, — сухо сказал Альфред. — По правде говоря, то, что я хочу сказать, может вызвать еще больше раздражения…

— Это как раз то, чего я боюсь, — резко прервала Барбара. — Вы отправляетесь на эту аудиенцию, словно разъяренные быки, готовые ввязаться в драку. Мне не больше, чем вам, нравится то, что они делают, но я не настолько слепа. Вспомните, что сам Лестер, возможно, совершенно ни при чем! Кто знает, что ему наплели?! Думаю, пора открыться, что Гай преследует меня с низкими намерениями.

При первых словах Барбары оба мужчины собрались протестовать, но потом передумали. Глостер действительно чувствовал беспокойство из-за предстоящего разговора с Лестером: как бы там ни было, он принял на службу Альфреда уже после предписания тому покинуть страну. Он понимал, что доводы Барбары снимут с него обвинение, поверит ей Лестер или нет. Альфред был очень доволен тем, что Барбара готова поддержать его в любом споре, и особенно тем, что она вслух заявит о своей привязанности к нему: многие жены были бы только счастливы, если бы их мужей выслали. Барбара надеялась, что жалоба на Гая убедит Лестера отменить запрет на ее выезд из страны и они с Альфредом смогут покинуть Англию, а это мгновенно устранит не только проблему притязаний сыновей Лестера к замужней даме, но увеличит их шансы победить в предстоящем турнире.

Они были уверены, что Лестер пригласил Глостера, чтобы сделать ему выговор за укрывательство Альфреда. Поэтому были крайне удивлены, когда он, узнав Альфреда и Барбару, вежливо поклонился. Питер де Монфорт, стоявший рядом со своим кузеном, приветливо улыбнулся им. Барбара и Альфред переглянулись за спиной Глосте-Ра. Их взгляды красноречиво спрашивали: а знает ли Лестер о тех распоряжениях, которые так огорчили их?

— Я просил вас прийти, Гилберт, — начал Лестер любезно, но с некоторой властностью, которая не предполагала возражений со стороны Глостера, — чтобы лично напомнить вам, что король запретил проводить сейчас любые турниры.

— Но сейчас лучшее время года для турниров, — возразил Глостер, настолько сбитый с толку неожиданным оборотом дела, что только услышал слова, не понимая их значения. — Хлеба сжаты, молодая трава в полях, которую можно потоптать, еще не выросла, никто не занят делом, и все ищут развлечений…

— Да-да, — продолжал Лестер, как только Глостер замолчал. Он говорил нетерпеливо, словно взрослый, объясняющий ребенку что-то очевидное. — Но разве вы не видите, что сейчас, когда идут переговоры об освобождении принца, мы меньше всего хотим собрать большую толпу праздных вооруженных людей? Я не могу позволить этого.

— Вы не можете позволить? — резко переспросил Глостер.

— Сейчас…

— Мне показалось, вы сказали, что это запрет короля. — Голос Глостера звучал тихо, но твердо.

— Не ведите себя словно избалованное дитя, Гилберт. Вы сможете развлечься в другой раз…

— Только король имеет право руководить мной. — Лицо Глостера покраснело теперь, как и его волосы, но голос звучал ровно и твердо. — А вы, милорд, не имеете на это права. Я никогда не слышал и не соглашусь с тем, чтобы один из нас был поставлен над другим. Я не говорил вам об этом прежде, потому что вы были благоразумны и беспристрастны. Никакие вооруженные отряды под моим командованием не смогут предотвратить освобождение Эдуарда. В четверг на масленичной неделе состоится то, что вы назвали «моим развлечением». Этот день согласован с вашими сыновьями, и я назову трусами всех, кто принял приглашение, но не придет.

— Мои сыновья не будут участвовать в этом турнире, потому что таково мое распоряжение и потому, что они больше заботятся о мире и хорошем управлении в королевстве, чем вы. — На этот раз голос Лестера был грубым и сердитым.

Гилберт резко рассмеялся и поморщился, как от кислого.

— Если вы действительно верите этому, то вы единственный человек в королевстве, считающий так. Я буду в Данстебле в четверг масленицы…

— Вы подчинитесь моему распоряжению! — прорычал Лестер.

— Саймон! — запротестовал Питер де Монфорт, шагнув вперед и сжав руку Лестера.

В то же время Альфред подошел к Глостеру и прошептал ему на ухо:

— Хороший рыцарь не поддается своему настроению во время поединка. Гнев ведет лишь к поражению. Повернись и уйди. Он будет выглядеть беспомощным дураком, пронзительно кричащим тебе вслед.

Пока Альфред говорил, он сжал плечо Глостера и слегка потянул его назад. Молодой граф сопротивлялся какое-то мгновение, но при последних словах Альфреда быстро повернулся и зашагал через зал к двери.

Лестер кричал ему вслед:

— Я предупреждаю, что всякий, кто поедет с вами и ослушается предписания, будет брошен в такое место, где не увидит ни солнца, ни луны до скончания века…

Не обменявшись ни единым словом, они отыскали во Дворе своих оседланных лошадей, выехали из ворот и проследовали через средний двор замка и подвесной мост над рвом.

Только когда они оказались на дороге, ведущей к Кендвик-стрит, Глостер сказал:

— Я никогда не думал, что Саймон и Гай такие трусы. Я подозревал это, когда они попытались вырвать из моего отряда тебя, Альфред, но сейчас могу это утверждать точно. Уверен, они считают, что твое участие дает мне несправедливое преимущество. — Он улыбнулся. — Я сам был этим слегка обеспокоен и даже думал, не следует ли мне попросить тебя не принимать участия в рукопашной схватке. — Он опять нахмурился. — Но убежать, скуля, и спрятаться за спину своего отца, чтобы спастись от нескольких синяков… Я никогда не поверил бы этому.

— Не надо путать тщеславие со страхом. Чувствительна их спесь, а не их тело. Я думаю, Гай и Саймон бились бы насмерть, не спасовав и не показав спину, но турнир — не смертельная битва, и им пришлось бы жить, проглотив позор поражения. Они боятся быть осмеянными, а не того, что им причинят боль. Вот почему они рассказали Лестеру.

* * *

После обеда Глостер отправился к себе в комнату, сославшись на неотложную необходимость написать письмо. Он с раздражением достал чистый лист пергамента. Ему предстояло решить, что ответить Мортимеру, и если он не собирается отказать ему в просьбе остаться в Уигморе, то кому можно доверить это письмо. Он не хотел, чтобы Лестер перехватил его, потому что… Тут он с облегчением вздохнул, так как у него возникла идея, решающая обе его проблемы, но слишком опасная, чтобы говорить о ней прежде, чем он получит дополнительные сведения. Альфред мог бы отвезти это письмо его брату Томасу в Сент-Бревелс, а тот переслал бы его Мортимеру.

Он собрался встать, чтобы пойти и рассказать о своей великолепной идее, но громко рассмеялся и снова сел. Сначала надо написать письмо. Он достал из конторки перо, острый нож, который всегда держал под рукой, и заточил его. «Если бы Альфред взялся отвезти письмо в Сент-Бревелс, то совершенно невероятно, что оно будет потеряно или отобрано у него; он сможет уничтожить письмо прежде, чем его схватят, или это сделает Барбара, так что писать можно совершенно без опаски. Писать… О чем? Это безопасно, но что же я хочу сказать?» — подумал Глостер.

Он откупорил изящную чернильницу, сделанную из рога оленя, окунул перо, и провел короткую линию на листе пергамента, лежавшем ближе к нему, чтобы проверить его. Затем он помедлил в нерешительности. Мортимер сразу увидит, что письмо было написано им лично. Не заставит ли это сделать слишком далеко идущие выводы из того, что будет сказано? Человек не станет затруднять себя и сам писать письмо, если не хочет, чтобы написанное осталось в тайне. Следует ли ему вызвать писаря? Нет. Глостер улыбнулся. Написав письмо своей рукой, он разрешит все проблемы, так как сможет сказать все, что захочет. Ему не надо говорить ничего, что скомпрометирует его каким-то образом. Достаточно только выразить Добрые пожелания и надежду на добродетельное поведение Мортимера и добавить к этому разрешение остаться ему в Англии еще на месяц.

Он начал писать, затем остановился и улыбнулся. Главное теперь, чтобы Альфред доставил письмо в Сент-Бревелс. Он передаст с Альфредом устное сообщение для Томаса: устроить в ближайшее время встречу между ним и Мортимером. Альфред, конечно, поймет, что он не хотел бы компрометировать себя этим сообщением, отправляя его с обычным посыльным.