— Дорогой сэр Альфред, простите, что я не вышел к вам сразу, как только Джон сообщил мне, что вы здесь. Мне так хотелось выслушать его новости, что я рассчитываю на ваше доброе расположение.

Голос Хью Бигода прервал размышления Альфреда, удивленного утверждением Барбары, что она привезла из Англии условия мирного соглашения. Оба, он и Барбара, встали, и, так как сэр Хью взял его за руку, Альфред сказал, что ни о какой обиде не может быть и речи. Однако, прежде чем он успел добавить, что дом сэра Хью, по-видимому, переполнен, чтобы принять еще одного, тем более нежданного, гостя, Бигод положил руку ему на плечо и, улыбаясь, повернулся к Барбаре со словами:

— Я пока оставлю при себе список новых предложений Лестера, которые прислала королева Элинор. Мне необходимо немного времени, чтобы сочинить ответы, которыми она останется довольна.

— Вы можете оставить его себе, я уверена, этот список предназначен вам. Не хотите ли вы передать ей со мной пожелание не оскорблять эмиссаров Лестера? Я не думаю, что какой-либо вред причинят принцу Эдуарду, но, по-моему, всеобщая конфискация собственности и другие очень грубые меры вполне могут быть направлены против врагов Лестера, если мирные переговоры не начнутся в ближайшее время.

— Я подумал о многом, что мне хотелось бы передать ей, но…

Барбара поморщилась, ее удивило раздражение, звучавшее в голосе Хью, и усмешка Альфреда. Однако, если бы она смогла прочитать мысли, что вертелись сейчас в голове Альфреда, то, без сомнения, вряд ли рассердилась бы его улыбке. Он просто любовался ею. Кое-что он забыл о своей Барбаре; он забыл, каким чувственным становится ее рот, когда она улыбается, — или никогда раньше не замечал этого? Было так много причин желать ее — хотя бы эта ясная беспечная улыбка, спрятанная за торжественным выражением лица.

— Дядя!.. — с деланной обидой обратилась она к сэру Хью. — Я скажу королеве, что вы считаете меня неподходящим посланником.

— Ты не посмеешь! — воскликнул Хью не то со смехом, не то с возмущением. — Элинор не поймет, что ты обвиняешь меня в том, что я считаю всех женщин пустоголовыми. Наша бедная королева испытала так много потрясений и горя! Печально, но она утратила чувство доброго юмора. Она может подумать, что ты замышляешь бунт и потому не заслуживаешь моего доверия.

На этот раз Барбара вздохнула:

— Боюсь, что она уже так думает и пригласила меня присоединиться к ее окружению, чтобы иметь возможность наблюдать за мной.

Бигод нахмурился.

— Ты не должна из-за своей симпатии к королеве Элинор привязываться к ней, если…

Барбара засмеялась, прерывая его:

— Дядя, ты всегда видишь во мне только хорошее. Я не настолько склонна к самопожертвованию, как ты полагаешь.

— Тогда прими предложение королевы Маргариты, — настаивал Бигод. — Я так понимаю, что и она предложила тебе место. Тебе лучше переждать смуту во Франции, где у Лестера столько же друзей, сколько и у короля Генриха. Я хотел, чтобы ты оставалась со мной, но королева Элинор будет оскорблена.

— Я могу присоединиться к королеве Маргарите. — Барбара колебалась, не желая компрометировать себя. — Это даст мне возможность проводить большую часть времени с женой принца Эдуарда, а ты знаешь, какая это нежная душа. Принцесса Элинор Кастильская напугана еще потому, что Эдуард согласился быть заложником хорошего поведения своего отца. Она нуждается в ком-то, кто был бы немного веселее плаксивых придворных дам, которым королева поручила заботиться о ней.

Желание заботиться о жене принца Эдуарда, молодой Элинор Кастильской, могло послужить Барбаре достаточной причиной, не вызывая ни у кого вопросов, знать настроения королевского семейства.

Тотчас, как и предполагала Барбара, выражение лица Хью Бигода смягчилось. Все обожали кроткую принцессу Кастильскую и желали, насколько возможно, облегчить ее изгнание и разлуку с мужем, на которого она просто молилась. То, что сказала Барбара, соответствовало истине, но была еще одна причина, заставлявшая ее медлить с решением — остаться здесь или переехать в дом королевы Маргариты: она еще не решила, при французском или английском дворе она сможет быть более полезной отцу. Другой причиной ее нерешительности стала внезапная широкая улыбка на лице Альфреда, которую Барбара сначала не могла объяснить. Затем она поняла, что Альфред предполагал остановиться в доме ее дяди и очень обрадовался, узнав, что ему не придется разделять с ней это пристанище.

— Ладно, дядя, — сказала она, — я достаточно долго оставалась в кругу любящих меня людей и в твоем обществе. Думаю, что вопросы, поставленные королевой, слишком важны и пора ответить на них, не раздумывая чересчур долго. Мне пора возвращаться.

* * *

Альфред вошел в приемный зал королевского замка, и, отыскав среди мелькавших то тут, то там придворных Джона и Барбару, направился к ним. Он переоделся в небесно-голубую тунику, поверх которой надел бледно-красную накидку с огромными — от плеч до бедер — проймами, окаймленными переплетением узких золотых лент. Его голову украшала маленькая круглая шапочка, шитая золотом. Барбара сразу заметила вошедшего Альфреда и не могла оторвать от него взгляда. Лицо его раскраснелось — было видно, что он торопился, но выглядел он великолепно.

Он поймал ее взгляд и подарил ей ответный — полный такой трогательной нежности, что Барбара на мгновение почувствовала, как в ней поднимается волна надежды. Всю ночь и утро она потратила на то, чтобы убедить себя, что она безразлична Альфреду. Вернее, вначале она попыталась уговорить себя, что на свете много приятных мужчин; что прошло много лет, а то, что будоражит ее, только предательская память; что это был лишь детский каприз. Потом она пыталась представить, как высмеет ее Альфред, если она вновь позволит себе признаться ему в любви. Тогда он пожалел неразумного ребенка, а сейчас вынужден будет объясняться со взрослой женщиной. Нет, этого позора она не переживет.

Но сейчас в его взгляде был только призыв, и он был обращен лишь к ней. Нет, это ей показалось. Ну и что, что он безошибочно различил ее голос, потому что повернул голову именно туда, где стояла она. В зале были другие люди, и никто из них не молчал. Почему же он различил именно ее смех? Потому что искал? Она прогнала эту мысль не раздумывая. Как бы там ни было, но он шел прямо к ней!

Когда он приблизился, на его лице ничего не осталось, кроме сдержанной любезности, вполне в духе придворного этикета. В нем не было ни намека на радостное нетерпение, которое она уловила поначалу.

— Иди наверх к королеве, — торопливо обратился он к Джону, — но не говори, что я здесь. Я последую за тобой через несколько минут. Быстро, пока секретарь не вернулся и не увидел, что тебя кто-то задерживает.

Уверенный в поддержке человека, который хорошо знает Элинор, Джон поспешил вверх по лестнице, а Альфред повернулся к Барбаре.

— Ради бога, ответьте, почему вы здесь, во Франции?

В вопросе прозвучала необычная настойчивость, хотя сам по себе он, по мнению Барбары, был неважен. Она колебалась, отыскивая в словах Альфреда какой-то подвох. Была, правда, в вопросе еще какая-то нотка — то ли страдание, то ли боль, — которая согрела душу неясной надеждой: может, он все-таки не так равнодушен к ней, как хочет казаться? Альфред взглянул вверх на лестницу, а затем с нетерпением перевел взгляд на Барбару. Наконец, все еще не понимая, почему ее присутствие во Франции так важно, она ответила:

— Мой отец послал меня предостеречь дядю от безумной попытки защитить свою жену и потерять при этом свои земли, а может быть, и жизнь.

— Я вспомнил, вы говорили, что доставили условия мирного соглашения Лестера.

Это было последнее, что Барбара хотела услышать. Порвалась тонкая паутинка надежды, которую она сплетала в душе. Очевидно, он не понял того, что она сказала раньше, и увидел в ее визите во Францию лишь политическую цель.

— О, нет… — Она покачала головой. — Я просто ехала с рыцарем короля. Графу Лестеру не пришло бы в голову доверить мне такую миссию.

— Тогда, я полагаю, вы вернетесь в Англию, как только сможете, — сказал он. — Вы хотите присоединиться к…

— Сэр Альфред! — Высокий голос секретаря королевы прервал Альфреда. — Миледи будет счастлива видеть вас.

— Дьявол! — невнятно пробормотал Альфред. Его губы побелели от бешенства, но он был достаточно искушен в дипломатии и слишком хорошо осведомлен о болезненно переменчивом настроении королевы Элинор, чтобы промедлить хотя бы минуту. Он скользнул мимо Барбары и стал быстро подниматься по ступеням.

Она стояла, пристально глядя ему вслед, пока он не исчез за дверьми королевских палат. Какие чувства заставили Альфреда упомянуть, что ожидает ее скорого возвращения в Англию? Почему вновь в его словах прозвучало столько ожидания, будто он мучается какой-то неразрешимой проблемой? Но все было так мимолетно, неопределенно, что Барбара и не успела понять, вызвало ли ее сообщение радость или грусть; однако, если цель ее пребывания во Франции не была политической, то с какой стати Альфреду волноваться о том, остается она или нет? Конечно, он мог не бояться, что она снова бросится к нему на шею, как глупое дитя. Чепуха! Они провели вместе при дворе не один год, и она никогда не была с ним вежлива более, чем следует.

И почему он так рассердился, когда секретарь прервал их разговор? «Вы хотите присоединиться…» — сказал он. Хотите присоединиться к кому? К отцу? Что за нелепица? Последний раз она отправилась вместе с отцом из Франции семь лет назад, и только для того, чтобы избавиться от всех вампиров, которые жаждали добраться до поместья, полученного ею в наследство после смерти де Буа. Любой из них готов был проглотить ее вместе с землями, словно горькую пилюлю, завернутую в лакомый кусок мяса, — ее поместье и фермы. Альфред знал это. Она сама поведала ему о своем отвращении к этим алчным претендентам на ее руку, и именно Альфред предложил ей средство, которое помешало бы королю Людовику выбрать «хорошего человека» ей в мужья.

На миг губы Барбары тронула улыбка. Только король Людовик мог всерьез поверить, что отказ его подданной вновь вступить в брак связан с желанием принять обет безбрачия до тех пор, пока она не почувствует потребность навсегда покинуть свет и уйти в монастырь. Сказать так ей посоветовал Альфред — значит, он знал, что она не испытывала желания быть монахиней. А потом он был вызван домой, в Экс, и возвратился назад только после того, как ее отец прибыл во Францию и согласился взять ее домой. Когда Альфред первый раз вернулся из Экса, он обращался с ней так, словно она была для него желанна, но, когда услышал, что она собирается в Англию, неожиданно уехал якобы участвовать в турнирах.

Барбара направилась к выходу и на мгновение остановилась у подножия лестницы: долг перед принцессой Элинор Кастильской требовал одного, а сердце желало совсем другого. Она взглянула через плечо на открытую дверь церкви и покраснела. Во времена столь многочисленных великих бед не будет ли грехом молиться о решении своих маленьких проблем? Конечно, Бог и его святые не слишком сильно страдают из-за какой-то глупой девчонки, неспособной совладать с собственным сердцем. И она направилась к маленькому домику, который был приписан принцессе Элинор. Сделав несколько шагов, Барбара остановилась. Ей сейчас необходимо побыть одной, а в этом доме придется поддерживать ленивую болтовню дам. Это было выше ее сил! Барбара резко повернулась и пошла к кухонному сараю, чтобы взять несколько яблок.

Яблоки были коричневые и сморщенные, но Фриволь не станет возражать. Чувствуя себя уже лучше, Барбара направилась к конюшне. Она заглянула внутрь и увидела только огромный табун боевых коней в тусклом свете. С другой стороны, между конюшней и внешней стеной, содержались животные поменьше, верховые лошади и небольшие кобылы. Барбара тоненько свистнула, привлекая внимание лошадей; некоторые пошли к воротам. Двоих оттолкнули в сторону, одну больно укусили, но Фриволь оказалась впереди всех.

— Тс-с… — погрозила ей пальцем Барбара. — Тебе полагается быть веселой и пугливой, но не сварливой.

Фриволь так храпела, что яблоко чуть не улетело с руки, и Барбара засмеялась. Она прекрасно знала, что этот храп не являлся ответом на ее слова, но он был так похож на высокомерный ответ Альфреда, что у нее стало легче на душе. Она продолжала беседовать с кобылой, которая часто кивала головой, — и это было забавно — в подходящий момент, словно отвечая Барбаре. Через несколько минут из конюшни вышел грум и спросил, не может ли он чем-нибудь услужить мадам. Он посмотрел на нее удивленно, когда она сказала, что просто пришла навестить свою кобылу. Мужчины часто приходили осматривать своих коней, которые были очень ценными животными, но женщины больше интересовались седлом, и даже те из них, кто умел ездить верхом, обычно не могли отличить одно животное от другого. Однако по тому, как лошадь уткнулась в грудь леди, стало ясно, что она привыкла к ласкам этой женщины, поэтому он пожал плечами и ушел.

Барбара дала Фриволь второе яблоко, поглаживая ее морду и похлопывая по шее. Случайно ее щека коснулась головы лошади. Обвив ее шею одной рукой, девушка вздохнула. Если бы она вышла замуж и имела свой собственный дом, то смогла бы завести более подходящее животное — собаку или кошку, единственным предназначением которых было бы любить свою госпожу. При дворе это вызвало бы только бесконечные неприятности. К тому же кому поручить заботиться о животном, когда она будет занята? Бедное создание, любящее и любимое в то время, когда она с ним, и одинокое, забытое и заброшенное во время ее отсутствия, могло сойти с ума.

В тени конюшни было прохладно, и Барбара не спешила уходить. Она прислонилась к изгороди, полная неясных мыслей о более устроенной жизни. Но нужна ли ей семейная идиллия? Хотя про себя она часто сетовала на неудобства службы при дворе, но все-таки по-настоящему наслаждалась захватывающей придворной жизнью. Ее страшила участь жены дяди Хью — леди Джоанны, она не понимала, как это можно: удалиться от света и заниматься детьми, сыроварней, кладовой, ткачеством и вышиванием, короче, жить обыденной женской жизнью. Как убежище от интриг поместье Кирби Мурсайд было небесами обетованными, а как место постоянного проживания могло показаться преисподней.

— Я знал, что найду тебя здесь.

Барбара так испугалась, что попыталась выпрямиться и обернуться одновременно. Сочетание ее внезапного движения и напряженного от волнения голоса Альфреда заставили Фриволь настороженно вскинуть голову. Рука Барбары соскользнула с шеи кобылы, и девушка ударилась локтем о перекладину ворот. В то же время, резко повернув голову, чтобы взглянуть на Альфреда, она своими волосами задела рот Фриволь. Никогда не отказываясь попробовать то, что предлагают, лошадь схватила ленту Барбары и потянула ее. И лента, и сетка, удерживающие волосы, слетели с головы, когда Фриволь попятилась; темно-каштановая грива Барбары в беспорядке разметалась по спине и лицу.

— Вот чума! — закричала Барбара, отскакивая и выхватывая у Фриволь ее трофеи.

К несчастью, волосы закрывали глаза, и рука, пройдя мимо цели, хлопнула Фриволь по шее, испугав ее. Кобыла повернулась и бросилась прочь. Барбара попыталась ухватиться за перекладину, и если бы Альфред быстрым движением не схватил ее, то финал мог бы оказаться плачевным. Альфред поставил Барбару на ноги, но руку с ее талии не убрал. Барбара была близка к обмороку, от испуга у нее перехватило дыхание.

— Так кто чума — я или эта лошадь? — поинтересовался он.

— Фриволь! Моя сетка!.. — отчаянно закричала Барбара, не обращая внимания на шутливый вопрос, так как кобыла, мотнув головой, бросила сетку, блеснувшую в воздухе бисером, прямо в затоптанную пыль двора. Смеясь, Альфред отодвинул Барбару в сторону и легко перепрыгнул через ограждение конюшни. Лошадь рысью помчалась прочь, а он подобрал сетку и отряхнул ее.

— Раз ты не считаешь меня чумой, я спас твою сетку. Хочешь спасу еще и ленту? — спросил он. Барбаре было вовсе не смешно.

— Нет, лента мне не нужна. Эта глупая лошадь всю ее изжевала.

Она отбросила назад волосы и потянулась за сеткой, но Альфред отвел руку девушки в сторону. Он не отпускал ее ладонь, и Барбара почувствовала, что его рука, сухая и горячая, чуть дрогнула, когда невольно скользнула от ее запястья к пальцам.

— Нет, я не отдам ее тебе, а то ты снова убежишь. Я хочу задать тебе несколько вопросов.

— Убегу! Почему я убегу? — воскликнула Барбара, собрав все свое негодование. Она настойчиво протянула другую руку. — Отдай мне сетку! И не веди себя как капризное дитя. Это неприлично в твоем возрасте.

Он покачал головой, но больше не смеялся.

— Это правда, что ты приехала узнать подробности о вторжении, с помощью которого королева Элинор надеется освободить своего мужа? Она сказала, что не позволит тебе вернуться в Англию, так как боится, что ты уже узнала слишком много и передашь эти сведения Лестеру.

— Уверяю тебя, я не приложила ни малейших усилий, чтобы выяснить то, чего мне знать не следует, — сердито проворчала Барбара. — Отдай мне сетку.

— Я не обвиняю тебя в том, что ты шпионишь умышленно, — возразил он. — Но…

— Никто вокруг не шпионит умышленно, — огрызнулась Барбара. — Каждый рот, включая королеву Элинор, извергает непрерывный поток секретов, но, уверяю тебя, друзья Лестера устроились куда лучше, чем я, чтобы отправлять ему все важные новости.

Альфред вздохнул.

— Я вовсе не хотел рассердить тебя. Ты должна понимать, что я не могу не быть заодно с моей тетушкой, так же, как ты — не быть преданной своему отцу. Я только пытаюсь разобраться, не может ли твоя помощь отцу причинить какой-либо вред Элинор и Генриху. Но я не перенесу твоего несчастья… Барби. Если ты страстно желаешь вернуться в Англию, я попытаюсь устроить это с помощью Маргариты и Людовика.

Рука Альфреда, удерживающая ее ладонь, непроизвольно легла ему на грудь, и Барбара кончиками пальцев почувствовала, как гулко стучит его сердце. Ей было приятно ощущать тепло его тела, но она была смущена этой неожиданной близостью и, раздражаясь своей беспомощностью, резко выпалила:

— Мне приятно узнать, что ты жаждешь избавиться от меня. Это мысль королевы Элинор — выслать меня из Булони прежде, чем я узнаю о чем-то, для меня нежелательном? Или у тебя на это есть и свои причины? К несчастью твоему и тетушки-королевы, ваши соображения на мой счет не имеют никакого значения. Я должна оставаться во Франции какое-то время, хочет того королева или нет. Отдай мне сетку, я уйду и обещаю избегать твоего общества…

— Словно чумы? — Альфред засмеялся и спрятал сетку за спину.

Барбара видела, что напряжение исчезло, но не могла догадаться почему. Потому что она остается в Булони? Она попыталась рассеять эту надежду и убедить себя, что это произошло из-за ее обещания Альфреду избегать его.

— Сэр Альфред… — начала она холодно.

— Скажи мне, почему ты приехала и почему должна остаться? — прошептал он, перехватывая ее руку чуть выше локтя и подвигая Барбару ближе.

Барбара глядела на него широко открытыми глазами. Она не могла понять, чего ей больше хочется: вспылить или расплакаться. Одно она понимала точно: уходить или даже освободить свою руку из его объятия ей не хотелось вовсе. Его игривое поведение и облегчение, которое он испытал, когда она сказала, что собирается остаться во Франции, заставили ее почувствовать, что она интересует его, несмотря на судорожные усилия напомнить себе, что он никогда не желал ее. И теперь в его позе, в его низком глубоком голосе, нежно ласкавшем ее, было нечто такое, что будило в ней неясные желания и отзывалось сладостной музыкой во всем теле. Но эти слова! Слова были только о политике! Королева Элинор, вероятно, совсем сошла с ума от подозрительности, если подослала его обольстить ее, чтобы узнать правду, которую уже слышала.

— Ты узнаешь причину, по которой я остаюсь. — Ей хотелось произнести это холодно и сердито, но голос предательски задрожал. Она пришла в ярость оттого, что он играл такую низкую роль по требованию его тети, а она так бурно откликнулась, что едва не бросилась к нему на шею. Гнев заставил ее холодно признаться: — Причина в том, что я не могу вернуться, так как Гай де Монфорт, третий сын Лестера, хочет, чтобы я стала его любовницей. Я дам ему несколько месяцев, чтобы он смог найти более лакомый и желанный кусочек.

Альфред уставился на нее; его рот открылся, закрылся, снова открылся и издал резкий звук. Затем его лицо потемнело, и он отвернулся.

— Есть человек, который защитит тебя? — спросил он строго.

— Отдай мою сетку, — повторила Барбара, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от бешенства.

— Твой муж боится оскорбить сына Лестера? — Он словно не слышал ее. — Или…

— Муж! — воскликнула Барбара. — Ты тоже выжил из ума и забыл все на свете? Мой муж умер семь лет назад! Ты хочешь, чтобы он поднялся из могилы и защитил меня от Гая де Монфорта, когда он уехал ко двору прямо с венчания?

— Умер семь лет назад? — повторил Альфред. — Ты хочешь сказать, что не вышла замуж вторично?

— Что с тобой?

— Барби! — воскликнул он. — Тебе ничего и никого не надо бояться! Я защищу тебя. Я…

— Большое спасибо, — перебила она ледяным тоном, — но я была незаконным ребенком и видела, как портились отношения отца и матери. Я испытываю отвращение к тому, чтобы принять защиту любого мужчины, не будучи связанной с ним брачными узами!

Альфред открыл рот, но, кажется, был не в состоянии говорить, слова будто застряли у него в горле. Барбара испытала горькое удовлетворение. Этот распутник привык к тому, что глупые женщины с радостью хватаются за его предложение, надеясь соблазнить и выйти за него замуж. Ее мать тоже надеялась на замужество и почти достигла того, чего хотела, но только почти. Но в отношении женщин ее отец был просто святым в сравнении с Альфредом.

— Барби…

— Нет! — отрезала она. — Почему я должна предпочесть стать твоей любовницей, а не любовницей Гая?

— Нет, нет. Я люблю тебя…

— Я уверена, что, когда мои родители встретились, они тоже любили друг друга. — Барбара строго посмотрела на Альфреда, хотя на самом деле предостерегала себя. — Кроме того, если бы я не скрыла от отца истинные помыслы Гая — а сделала я это лишь из любви к отцу, — он бы защитил меня. И если ты думаешь, что слово «любовь» делает связь более или менее…

— Можешь ты, наконец, успокоиться?! — рявкнул Альфред. — Мое предложение защиты не имеет ничего общего с грязными помыслами Гая. Я — твой рыцарь, а ты — моя леди. Ты имеешь право на мою защиту хотя бы потому, что я выполнил твое желание на том турнире много лет назад. Но если ты чувствуешь, что мой вызов сыну Лестера может каким-то образом причинить тебе вред, тогда я предлагаю стать твоим мужем, а не любовником… — Он внезапно запнулся и протянул ей сетку для волос, очень мягко продолжив: — Если ты этого хочешь. Я люблю тебя очень давно, Барби. Ты хочешь быть моей женой?

— Конечно. — Она выхватила сетку у него из рук и ускользнула прочь. Обернувшись через плечо, Барбара весело крикнула: — Разве не я страстно влюблена в тебя с тринадцати лет? Наверное, одиннадцать лет постоянства должны как-то вознаграждаться? Если тебе удастся получить одобрение короля Людовика, я буду счастлива стать твоей женой!