Альфред наклонился к амбразуре в зубчатой стене замка Дувр и посмотрел на запад, туда, где находился город. Он и Барбара приехали в Англию вместе с сэром Уильямом Чарльзом, который привез письмо от короля Людовика, подтверждающее его желание быть посредником в установлении мира. Барбара попросила о поездке, чтобы лично рассказать отцу о своем желании выйти замуж. Она не нуждалась в его разрешении, так как ее сюзереном был король Людовик, но она не хотела, чтобы Норфолк подумал, будто она вынуждена принять предложение Альфреда под давлением французского двора. Лучше, если она сама увидит отца и скажет ему, что действительно счастлива и согласна выйти замуж по собственной воле.

Однако, когда они прибыли в Англию, то фактически оказались заложниками. Их не заковали в цепи и не держали в темном подвале замка, но и не позволяли покинуть Дувр. Альфред не мог исполнить то, что было ему поручено королем, не говоря уже о своих собственных намерениях. Сэр Чарльз не позволил ему даже отвезти письмо Людовика королю Генриху — оно было отослано Ричардом Греем, смотрителем замка Дувр и ревностным приверженцем Лестера. Письмо Барбары ее отцу также забрал Грей.

Даже не поворачивая головы, Альфред чувствовал присутствие двоих вооруженных людей, которые следовали за ним повсюду. Это была пара дураков, озабоченных, но всегда невнимательных, и ему не составило бы труда убить обоих, прежде чем они успели бы сообразить, в чем дело. Тут он засмеялся: это, конечно, радикальное средство лечения его плохого настроения, но проблему все-таки не решало. Самое худшее, что он мог бы сделать, — доказать Грею, что может сбежать, когда бежать ему все равно некуда.

Даже если бы он добрался до Барби, которая содержалась в одной из башен Дувра, захотела ли бы она послать новую весточку своему отцу? Она отказалась попросить разрешения на встречу в том письме, которое Грей отправил Норфолку. Она даже не сообщила отцу, что отложила свою свадьбу (несмотря на то, что ей хотелось справить ее как можно скорее) до тех пор, пока не сможет поговорить с ним, а лишь написала, что вернулась в Англию и хотела бы испросить у него одобрения на свой брак с известным ему Альфредом д'Эксом. Альфред был взбешен тем, что она ничего не сказала о неотложности этого дела, но она объяснила свой поступок опасением, что письмо может быть прочитано и неправильно истолковано Греем, а, возможно, также и другими. И потом, какая разница, что она написала, неужели Норфолк сам не послал бы им пропуск на проезд?

Альфред раздраженно вздохнул. Из того, что он узнал от Барбары о натянутых отношениях между ее отцом и Лестером, выходило, что пропуску, выданному Норфолком, могут и не доверять. Сам Норфолк тоже не сможет приехать — он отвечает за защиту от вторжения западного побережья, и за ним, несомненно, наблюдают. Альфред выпрямился и зашагал вдоль зубчатой стены до тех пор, пока не стало видно море. Проклятое вторжение, которое задумали королева Элинор и сводные братья короля Генриха, вовлекло его в эту беду. Вторжение, пожалуй, было единственным, о чем королева, Лусиньон и Валанс смогли договориться, но Альфред сомневался, что оно будет успешным, если вообще состоится.

Альфред досадовал на себя: можно было предвидеть, что из-за слухов о вторжении он и Барби будут задержаны в Дувре. Но, по правде говоря, он просто не думал о политических делах. Его голова была занята тем, как добраться до Норфолка и получить его согласие. Он придумывал слова, какими сможет объяснить графу, насколько сильно он любит Барбару и каким снисходительным мужем станет для нее.

— Жидкая каша, — произнес Альфред вслух.

— Что вы сказали, милорд? — спросил один из охранников.

Альфред засмеялся и покачал головой.

— Ничего. Бесполезная мысль, высказанная вслух.

Он чуть было не рассказал этому человеку, что желание женщины может превратить мозги мужчины в жидкую кашу, но ему не хотелось прослыть еще и сумасшедшим, хватит того, что его уже считают почти заговорщиком. Он выругал себя, но на этот раз не вслух. Он и Барби находились в Дувре меньше двух недель. Будь они женаты или хотя бы любовниками, его бы не беспокоило, даже если бы их заточили здесь на месяцы.

Почему Барби так ужасала сама мысль о том, чтобы уступить ему до свадьбы? Они обручены; для большинства женщин этого было бы вполне достаточно. Собиралась ли она вообще выйти за него замуж или все это — одна тщательно продуманная уловка? Нелепость! Какая уловка? С какой целью? Она определенно наслаждалась его заботой и вниманием, а однажды, когда ему удалось застать ее одну, горячо откликнулась на его ласки. Они готовы были соединиться, как вдруг она неистово, почти в истерике, вырвалась и убежала прочь. И здесь, в Дувре, где они могли найти пустую комнату и закрыться от стражи, она даже не подпускала его к себе, кроме тех случаев, когда они были не одни.

Барби назвала ему причину, и достаточно разумную, по которой она отказывается разделить с ним постель до брачной церемонии. Она сказала, что не хотела бы вынашивать ребенка до свадьбы и что в такие опасные времена недостаточно быть обрученными. Она была права. Альфред знал это, но его разочарование и подозрения, что настоящая причина крылась совсем в другом, вынуждали его бродить вдоль стен крепости; временами он готов был рвать на себе волосы.

Альфред даже не решался пойти в город и по привычке отправиться к проститутке. Барби знала слишком много о его прошлых привычках; она уже сделала пару замечаний, выразив надежду, что он будет сдержанным и не станет позорить ее. Он попытался объяснить ей, что, когда он будет иметь ее, то не пожелает никакую другую, но она подняла свои густые брови и попросила не давать обещаний, о которых он потом пожалеет. Пойти в Дувр к проституткам с двумя охранниками позади, тупоголовыми и, возможно, болтливыми, было, конечно, не самым мудрым решением.

Он почти уверился в ее искренности, когда узнал, как умно она подготовила почву для их свадьбы, беседуя с королем Людовиком. Когда Людовик вызвал его, Альфред обнаружил, что он опять слишком много думает о любви и легко прогоняет прочь то, что его беспокоит. Людовик сразу сказал, что не видит препятствий для свадьбы, и назвал сумму, которую следует уплатить, несколько большую, чем предполагал Альфред, но не возмутительную.

— Я, конечно, заплачу, сир, — заверил его Альфред, — но мне придется попросить отсрочки. Насколько вам известно, сам я имею мало. В другое время мой брат прислал бы деньги не раздумывая, но, боюсь, что он может быть обвинен в поддержке королевы Элинор.

— Обе проблемы — я имею в виду желание мадам Барбары получить одобрение своего отца и тощий кошелек вашего брата — могут быть решены, если вы пожелаете помочь мне в одном деле.

— Я всегда готов услужить вам, сир.

Людовик засмеялся:

— Вы всегда выглядите так, словно и вправду имеете это в виду, но я знаю вас слишком долго и понимаю слишком хорошо, мой дорогой Альфред. Я чувствую, вас что-то беспокоит. Не принуждая выполнить мою просьбу, я хочу лишь сказать, что это касается принца Эдуарда и связано с тем, что он упоминал о вашем мастерстве на турнирном поле. Это верно?

— Да, сир, — коротко ответил Альфред. — И мне нравится принц. Он молод и безрассуден — во всяком случае, он был таким до того, как на него обрушилось столько несчастий, — но, думаю, он умен и деятелен и, вероятно, не сделает дважды одну и ту же ошибку.

— Поверит ли он вашему слову, если вы ему скажете кое о чем?

— Да, сир…

Людовик снова засмеялся:

— Не будьте таким несчастным. Я не намерен просить вас солгать Эдуарду. Наоборот, я хочу, чтобы вы передали ему полную правду.

— Если от меня потребуется лишь сказать, что я ваш посланник и только передать ваши слова, то я с удовольствием сделаю это, — сказал Альфред. — Но я не совсем уверен, что мне будет позволено увидеть его.

— Вы имеете на это больше шансов, чем кто-либо другой. Эдуард находится под охраной старшего сына Лестера, Генриха де Монфорта, которого вы тоже знаете.

— Да, мы часто бывали в одной компании вместе с принцем. Бог поможет им. Должно быть, такая участь горька для обоих — одному из друзей стать тюремщиком другого. У Эдуарда слишком много гордости, чтобы так легко смириться со своей судьбой, тем более что ему некого винить, кроме самого себя; Генрих, должно быть, испытывает гнев и мучительную боль, потому что он прекрасный человек и, я полагаю, искренне любит Эдуарда. Я сделаю все, что в моих силах. Но я не понимаю, — улыбнулся Альфред, — каким образом это поможет тощему кошельку моего брата. Более вероятно, что необходимость для меня подольше остаться в Англии, чтобы увидеться с Эдуардом, будет дорого стоить Раймонду.

— Я уплачу налог за позволение жениться в обмен на оказанную услугу.

Альфред прямо встретил взгляд Людовика.

— Барбара могла бы мне помочь. Я знаю, ей позволено разговаривать с Эдуардом при дворе и она служила у принцессы Элинор Кастильской. Она могла бы заверить Эдуарда в том, что с принцессой и ребенком хорошо обращаются, и рассказать о добром отношении, которое вы явили к ним.

Людовик улыбнулся.

— И вы ожидаете, что за это я также освобожу от уплаты налога мадам Барбару? — Тут он задумчиво нахмурился. — Действительно, это хорошо придумано, Альфред. Эдуард очень беспокоится о своей жене. Получив ответы на несколько личных вопросов, он станет более терпелив к своим бедам, так как у него полегчает на сердце. — Король кивнул. — Очень хорошо. Круа всего лишь поместье, и я не потеряю много, освободив и его от налога.

Тогда Альфред поклонился и искренне поблагодарил Людовика. Теперь, вспомнив об этом, он хмуро посмотрел на море, рассеянно отметив черные точки, которые, по-видимому, были рыбачьими лодками, возвращающимися с моря. Да, он заключил хорошую сделку с королем. Подтверждая свою благодарность, Людовик объявил, что церемония их помолвки будет проведена перед обедом и чтобы Альфред и Барби были готовы отплыть в Англию на следующее утро. Он вспомнил, как король пожал плечами и его рука поднялась, не допуская никаких возражений. Квитанция об уплате налога и письмо с запросом о разрешении свободного передвижения по всей Англии для него и его невесты были доставлены ему на дом.

Альфред снова вздохнул. Ему следовало бы поговорить с Барби на корабле. Почему ему так не хотелось этого делать? Теперь она рассердится, поскольку он не может рассказать о других своих делах, чтобы объяснить, каким образом был втянут в сбор сведений для Людовика. Он тогда не ушел сразу, хотя Людовик считал, что аудиенция окончена. Несмотря на неподходящий момент, Альфред не смог не выполнить своего обещания, данного Джону Харли.

— Если завтра мы должны уехать, я должен попросить вас еще об одной любезности, сир, — проговорил Альфред с неохотой.

Последовала короткая пауза, затем Людовик вымолвил:

— Просите. — Но голос короля стал менее дружелюбен.

— Это небольшое дело, сир, и оно не касается вашего кошелька, — начал Альфред, как бы извиняясь. — Тесть моего брата, сэр Уильям Марлоу, заключен в тюрьму вместе с Ричардом Корнуоллом. Жена моего брата едва не заболела, беспокоясь о самочувствии своего отца. Не могли бы вы написать письмо, чтобы мне позволили увидеть сэра Уильяма и заплатить за него выкуп?

Людовик нахмурился:

— Какова цель письма, которое я должен написать?

— Успокоить мою невестку, сир. Ее отец едва не умер от ран, полученных в битвах двенадцать-пятнадцать лет назад, и она никак не может забыть об этом. Я пошлю ей копию вашего письма, которое убедит ее, что Раймонд и я делаем все, что в наших силах, для ее отца.

Король перестал хмуриться. Теперь он понял, что жена старшего д'Экса происходила не из знатной семьи. Сэр Уильям имел слабое здоровье, пользовался скромным влиянием и не был человеком короля Генриха. Прошение о снисходительном обращении с ним могло быть подано лишь из человеколюбия и не имело политической окраски.

— Хорошо, — резко ответил Людовик, но его голос звучал не холодными нотками, в нем мелькнула даже какая-то искорка радости. — Поскольку я не несу ответственности за то, освободят ли Марлоу или нет, а сэр Уильям, если его выкупят, поклянется не предпринимать никаких действий против партии Лестера, вы получите мое письмо. — Людовик поднял руку, когда Альфред поклонился. — Ричарда Корнуолла и принца Эдуарда не содержат вместе, поэтому сначала вы займетесь моим делом, и даже раньше, чем посетите Норфолка.

* * *

Одна из черных точек превратилась в утлое суденышко, и Альфред наблюдал за тем, как оно направилось к городской пристани. Он сделал все, что в его силах, чтобы выполнить распоряжение Людовика. Он направил послание Генриху де Монфорту в тот самый день, когда Барби написала Норфолку, и Грей принял его письмо, но так же, как Барбара не получила известий от своего отца, его прошение осталось без ответа. Не потому ли, что все письма отправили для прочтения Лестеру? Кажется, да… Он прервал свои размышления, так как почувствовал движение, и резко повернулся. Рука привычным жестом легла на рукоять меча. Он наполовину вытащил меч из ножен, когда незваный гость замер на месте и позвал:

— Альфред!

— Прошу прощения, любимая. — Он засмеялся. — Совсем не это оружие я хотел бы поднять на тебя.

Кровь бросилась ей в лицо, и тогда, к его восторгу, она объявила:

— Твой шанс показать мне твою гордость и радость, возможно, приближается. Здесь посланец, прибывший из Лондона, и у него большой пакет. Я получила письмо от моего отца, а другое от Генриха де Монфорта — для тебя.

— Что пишет твой отец?

Барбара многозначительно взглянула на него.

— Еще не знаю. Писарь, сортировавший содержимое пакета, отложил эти письма в сторону. Я сразу пришла за тобой, чтобы ты мог прочитать оба послания.

Она имела в виду, что писарь не знал, что она умеет читать, и поэтому не старался скрыть от нее содержимое пакета. Она поднялась на стену, чтобы сообщить Альфреду о прибытии почты и дать возможность Грею открыть и прочитать письма, адресованные им.

— Как ты умна, моя любимая, — сказал он и затем с напускной наивностью добавил: — Странно, что мы получили ответы в одно и то же время.

— Ничуть не странно, — ответила она. Ее сердитые серо-голубые глаза вдруг посветлели и стали светло-голубыми от удивления, когда она поняла, в какую игру они играют. — Мой отец, — продолжила она с напускной нравоучительностью, — никогда бы не пригласил нас приехать к нему, не получив одобрения Лестера. Я уверена, что сэр Генрих де Монфорт тоже захотел поставить в известность своего отца о прибытии в Англию одного из его близких друзей, который собирается взять в жены дочь его союзника.

— Правда, — согласился Альфред. — Как это неудачно, что Лестер был отозван из Уэльса именно тогда, когда король Людовик согласился быть посредником.

Пока он говорил, шутка перестала казаться Альфреду смешной, и его губы стали тоньше. Даже если письмо Норфолка было приглашением для него и Барби, не исключено, что пройдет много недель ожидания, прежде чем будет получено согласие Лестера на встречу с принцем Эдуардом.

Барбара заметила его гнев и ласково положила руку на плечо. У нее не осталось сомнений в причине его плохого настроения, и ее больше пугало то, что он избегал ее в последние несколько дней. Правильно ли она поступала, настаивая на том, чтобы стать женой Альфреда прежде, чем позволить ему любить себя? Хотя ее обручение носило поспешный характер, оно было полным и официальным: объявлено в дворцовой церкви и засвидетельствовано королем Людовиком, королевами Маргаритой и Элинор, принцессой Элинор Кастильской, а также ее дядей Хью Бигодом и сводными братьями короля — Лусиньоном и Валансом.

Бог знает мало обручений с такими известными и добросовестными свидетелями. Она не боялась, что Альфред откажется жениться, но, когда он привел ее на укромную лужайку в саду и попытался приласкать, ей пришлось резко охладить его пыл. На самом деле это стоило ей немалых усилий, ибо ее желание было не меньше его. Однако, в отличие от Альфреда, привыкшего в отношениях с женщинами слушать и слышать только голос собственной плоти, на Барбаре лежала ответственность за их будущий брак. Чем бы она расплатилась за минутную слабость? Барбару не слишком интересовало, как следует себя вести в подобной ситуации приличной невинной девушке; ее больше волновало, как поступила бы на ее месте опытная соблазнительница. Как ведут себя глупые девочки, она хорошо знала по себе. Плачут от тоски или обиды — все равно, и при этом теряют остатки своей привлекательности, ибо мужчину трогают женские слезы, лишь когда они придают женщине привлекательности. Вести себя подобно высокородным придворным шлюхам Барбаре хотелось еще меньше. Хотя их поведение в подобных делах казалось ей более разумным, но вызывало брезгливость, ибо было пропитано похотью.

Барбара понимала, что, выкажи она свою страсть, Альфред убедился бы в том, насколько он нужен ей. Без сомнения, это мгновенно охладило бы его пыл; тогда ничто больше не препятствовало бы возникновению у него интереса к другим женщинам. Если же она найдет в себе силы сдержать чувства, то его страсть разгорится с новой силой — препятствия в охоте только распаляют!

Но сейчас Альфреда волновало иное.

— Подумай, Барби. Если мы объединим то, что ты знаешь, с точки зрения союзников Лестера, и то, что знаю я, большей частью с точки зрения короля Генриха, не окажемся ли мы немного ближе к истине?

Он привлек ее еще ближе, нагибаясь, словно для поцелуя. У Барбары перехватило дыхание, она не могла решить, вырваться ей или ответить. Тихий голос Альфреда, теплое дыхание, щекочущее ухо, заставляли ее дрожать. Барбара чуть не расплакалась от разочарования: он просто старался скрыть от охранников их небезопасный разговор. С усилием она выдавила из себя первое, что пришло ей в голову:

— Это можно — говорить о таких вещах?

— Деваться нам все равно некуда, — прошептал он, — хотя лучше, если мы продолжим этот разговор наедине, после того, как прочтем письма. Я думаю, и после этого у нас останется достаточно свободного времени.

Он выпрямился, прижал ее к себе еще крепче и добавил уже нормальным голосом:

— По-моему, ты продрогла. Пойдем вниз, в зал.