За первое десятилетие двадцатого века слова «Cuba Libre» из идеи превратились в название коктейля. Как патриоты, Бакарди были крайне разочарованы, что мечта о подлинно свободной Кубе потерпела такое фиаско. Как производители рома, они еще совсем недавно не могли себе представить, какие великолепные перспективы откроются перед ними в эти годы благодаря популярности новых коктейлей на основе рома – наподобие все того же коктейля «Cuba Libre». Американские солдаты, дельцы, туристы, ставшие постоянными клиентами баров и ночных клубов от Гаваны до Сантьяго, обнаружили, что белый кубинский ром, смешанный с чем угодно, — это новое слово в концепции алкогольного напитка. Американские фирмы поставляли машинки для изготовления льда и кока-колу — и эпоха коктейлей началась.

Историю создания «Cuba Libre» рассказывал Фаусто Родригес, который в юношеские годы служил посыльным у генерала Леонарда Вуда, бывшего тогда генерал-губернатором. Затем Родригес стал заведующим отделом рекламы «Бакарди» в Нью-Йорке, что, конечно, заставляет усомниться в его беспристрастности, однако история все равно хороша. Родригес вспоминал, что в одном из множества питейных заведений, возникших в Гаване на рубеже веков и обслуживавших в основном американских солдат, был бармен по имени Баррио. Стремясь ублажить клиентов-американцев, Баррио закупил запас кока-колы. Однажды кубинскому бармену пришла в голову мысль смешать кока-колу с небольшим количеством рома «Бакарди» и предложить посетителям. Напиток им понравился, поэтому Баррио снова наполнил стаканы и произнес тост: «¡Por Cuba Libre!» — «За свободную Кубу!»

«¡Cuba Libre!» — ответили солдаты, подняв стаканы, и так коктейль из рома и кока-колы получил свое название.

Еще одной новинкой послевоенных лет стал коктейль «Дайкири». Железными шахтами близ Дайкири, как и большинством шахт в восточной части Кубы, владели американские корпорации. Американцы, которые управляли работой на шахтах, каждый месяц в счет жалованья получали галлон рома «Бакарди» и постоянно изобретали оригинальные способы его пить. Считается, что мысль смешать ром с соком лайма, добавить толченый лед и бурый сахар и как следует взболтать впервые пришла в голову главному управляющему Дженнингсу Коксу. Напиток понравился и другим служащим, и за несколько лет он стал самым популярным коктейлем на Кубе.

Почувствовав, что наступил момент для мощного рывка на рынке, партнеры Бакарди продвигали свой продукт всюду, куда только могли, и дома, и за границей.

Энрике Шуг отправлял образцы рома «Бакарди» на все мыслимые международные выставки и ярмарки — в Париж в 1900 году, в Буффало в 1901, в Чарльстон в 1902, в Сент-Луис в 1904.Для Всеамериканской выставки в Буффало Шуг выстроил изящный павильон с четырехметровыми колоннами из красного дерева и древесины других редких кубинских пород. В центре павильона стоял огромный муляж бутылки рома «Бакарди», на этикетке которой были нарисованы, как положено, и летучая мышь, символ компании, и связка сахарного тростника. Нельзя сказать, чтобы это было красиво, зато всем сразу становилось понятно: Бакарди приехали. Их ром победил в Буффало одиннадцать конкурентов-кубинцев и получил золотую медаль. На Всемирной выставке в Сент-Луисе Бакарди завоевали гран-при.

Вскоре фамилия Бакарди стала ассоциироваться в Сантьяго с праздником и прогрессом. Мэр Эмилио Бакарди заключил первый контракт по устройству электрического освещения улиц, и всяческие крупные этапы модернизации в последующие годы тоже были так или иначе связаны с участием Бакарди. Так было и в 1911 году, когда в Сантьяго появился первый аэроплан, пилотируемый бесстрашным американцем по имени Джеймс Уард. Это историческое событие произошло на холме Сан-Хуан при большом скоплении изумленных горожан. Нескольким крепким мужчинам пришлось подтолкнуть аэроплан Уарда, чтобы он все-таки взлетел, но вскоре аэроплан взмыл и понесся к горам, затем развернулся к городу и приземлился на то же поле, откуда поднялся. Как только самолет сел, отважного пилота приветствовал агент «Bacardi & Compañía», который от имени фирмы и города Сантьяго вручил Уарду памятную бутылку «Эликсира Бакарди» — рома со вкусом изюма, который компания только-только включила в ассортимент своих товаров. В девятнадцатом веке участие кубинской компании вроде «Бакарди» в общественных делах предполагало сочувствие движению за независимость. В двадцатом оно стало заключаться в организации воздушных парадов или финансировании профессиональных бейсбольных команд — этим Бакарди тоже занимались.

Слава рома «Бакарди» постепенно распространялась, и компания увеличивала производство, так что патоку к винокурне уже подвозили в железнодорожных цистернах.

Она была уже не прежним кустарным промыслом с устаревшей технологией и десятком работников, постоянно балансировавшим на грани банкротства. Теперь это было современное предприятие, твердо намеренное пережить всех конкурентов, которые были на рынке в момент рождения компании. Фирма «Bacardi & Compañía» создала собственное лицо, она уже не зависела от жизненных обстоятельств своих основателей, у нее появились собственные корпоративные интересы, которые надо было отстаивать.

Однако дело по-прежнему оставалось семейным — и даже в новом столетии, даже в изменившихся обстоятельствах эта частная компания по-прежнему служила своему народу.

* * *

История успеха компании «Бакарди» во многом объясняется феноменальной удачей — тем, что в одной семье оказалось трое талантливых деловых партнеров, причем их таланты великолепно дополняли друг друга. Факундо Бакарди Моро, брат Эмилио, был своего рода старожилом компании — ведь он работал в ней чуть ли не со дня основания и руководил ею в те годы, когда Эмилио был в тюрьме. Факундо в совершенстве знал все тонкости производства рома, от дистилляции до угольной фильтрации, от купажа до выдержки. Не было таких технических трудностей, с которыми он бы не мог справиться, и казалось, что ни дистилляционные колонны, ни склады, ни даже цех по розливу не в состоянии нормально работать без его опыта и участия.

В отличие от Эмилио и Энрике, которые приезжали в контору Бакарди в конном экипаже, а в более поздние годы — на автомобиле, нетребовательный Факундо ходил на работу пешком, обычно — прямиком на винокурню на Матадеро. Он был человек тихий и сдержанный, в трудные моменты вел себя спокойно и стойко, и рабочие считали, что он к ним ближе, чем остальные партнеры. Факундо, как и его отец, любил одеваться строго и элегантно и в поздние годы появлялся на винокурне в белой рубашке и костюме-тройке, с часами на золотой цепочке в жилетном кармане. У него была ухоженная седая бородка и длинные густые висячие усы. Подобно Эмилио, Факундо был женат на santiaguera французского происхождения, хотя и уроженке Уругвая, по имени Эрнестина Гайяр, которая родила ему двух дочерей — Лауру и Марию — и двоих сыновей — Луиса и Факундито; оба сына впоследствии играли важную роль в семейной компании.

Один друг семьи, восхищавшийся и Эмилио, и Факундо, позднее писал, что братья были «одинаково сентиментальны», но в остальном обладали «совершенно разным складом характера».

Эмилио был человек дела, он диктовал свою волю окружающим, доходя при этом чуть ли не до резкости, и был настолько уверен в том, что заслужил право на уважение и власть, что, видимо, любил брать командование в свои руки. Факундо, напротив, был мягок, обладал едва ли не мистической щедростью и при этом никогда не привлекал внимания к своим многочисленным благодеяниям.

Если бы оба брата были людьми религиозными, пожалуй, Факундо стал бы отшельником и жил бы в пещере в высокой скале, погруженный в молитвы, а Эмилио отправился бы в город с распятием в руке и мечом Христа под плащом.

Эмилио, Бакарди-крестоносец, был президентом компании, однако технические стороны производства рома интересовали его мало. Кроме того, он считал, что он не в ладах с цифрами — это было царство его свояка Энрике Шуга. Эмилио был лицом компании в обществе в то время, когда ее имидж и репутация еще только создавались. В послевоенные годы, когда память о борьбе была еще свежа, а мечта о свободной Кубе так и осталась несбывшейся, гордость за свой народ была по-прежнему сильным чувством, а Эмилио как президент помог «Bacardi & Compañía» стать самой «кубинской» из всех кубинских фирм, производивших ром. Кубинцам регулярно напоминали, что ром «Бакарди» подают в барах и ночных клубах Мадрида, Парижа и Нью-Йорка. Именно он и стал «El Que a Cuba Ha Hecho Famosa» — ромом, «который прославил Кубу», и никто не мог придать ему больше престижа, чем Эмилио Бакарди, прославленный патриот.

Эмилио отвечал не только за связи с общественностью — он еще и представлял «Бакарди» при переговорах с правящей властью. В самые жаркие периоды кубинских восстаний Эмилио одновременно вел дела с командованием повстанческой армии, крупными землевладельцами и колониальной испанской администрацией — иначе ему не удалось бы сохранить семейную компанию. Когда кубинское государство было реорганизовано при военной оккупации Соединенных Штатов, политические связи компании снова стали играть важную роль, и Эмилио, обладавший влиянием и опытом мэра Сантьяго, прекрасно справлялся и с обязанностями посредника между компанией и властями. Его репутация человека, который в состоянии уладить любые споры, была так прочна, что к нему обращались за услугами и другие компании, и однажды, в 1901 году, он едва избежал из-за этого неприятностей. Эмилио организовал выплату трех тысяч долларов одному нью-йоркскому юристу, который работал над тем, чтобы в интересах одной компании, в которой у Эмилио была доля, были снижены некоторые тарифы. Когда об этой сделке стало известно военному министру Илайхью Руту, Леонард Вуд был вынужден вмешаться и защитить Эмилио. «Он честный человек, — писал Вуд Руту, — просто он привержен старомодным методам ведения коммерции во всем, что касается соглашений с правительствами». Однако сама идея, что деловой человек может заплатить юристу, чтобы добиться «соглашения с правительством», оказалась вовсе не бесперспективной. Эмилио Бакарди предвидел, какую роль будут играть лоббисты в деловом мире, где налоги и правительственные постановления влияют на прибыль и услуги лоббистов станут для «Бакарди» так же необходимы, как и для всех прочих фирм.

Однако успеху «Bacardi & Compañía» в первые годы двадцатого века во многом способствовал свояк Эмилио Энрике Шуг, который начал работать в компании в 1880 годах и с первых же дней продемонстрировал деловую сметку. Именно Энрике с его опытом коммерческих дел во Франции понял, что для процветания в послевоенный период компания должна стремительно расти, и именно он настаивал на экспансии при каждой возможности. В 1910 он организовал открытие дочерней фабрики в Барселоне, где ром наподобие «Бакарди» производили из испанского сырья по лицензии под руководством испанского винокура Франсиско Алегре. Испания стала главнейшим европейским рынком компании, а филиал в Барселоне позволял экономить на стоимости перевозки и избегать таможенных пошлин и, таким образом, компания могла торговать ромом в Испании по более низким ценам.

Шуг всегда ставил во главу угла экспорт. Кроме Испании, одним из первых сегментов рынка для него стала территория Пуэрто-Рико, принадлежавшая тогда Соединенным Штатам. Шуг обладал невероятной дальновидностью и понял, что этот остров станет отправной точкой для выхода на важнейший для компании американский рынок. В 1909 году он направил одного из лучших своих продавцов М. И. Эстраду в Пуэрто-Рико заниматься там продвижением рома «Бакарди». Из писем Эстрады в Сантьяго видно, какого кропотливого труда потребовало создание рынка сбыта в другой стране «с нуля». «Позавчера я съездил на остров Вьекес, — писал Эстрада в феврале 1909 года. — Я продал там несколько ящиков рома, и это отличное место для коммерции, но чего стоит туда добраться! По пути меня ужасно укачало, а потом я едва не покалечился, когда объезжал остров верхом». Эстрада просил прислать ему жестяные рекламные плакаты, поскольку картонные размокали под дождем или их срывали местные мальчишки. Он жаловался, что покупатели не платят вовремя, что они наливают в пустые бутылки более дешевый ром и продают его под видом «Бакарди», что некоторые торговцы говорят, что не станут продавать заграничный ром, конкурирующий с местными производителями. Он тосковал по родным и сетовал, что приходится работать в гостиничном номере в Сан-Хуане. Однако Шуг продержал Эстраду в Пуэрто-Рико несколько месяцев — и в результате остров стал важнейшей базой «Bacardi & Compañía» вне Кубы.

* * *

В 1911 году Бакарди списали наконец дряхлый перегонный куб, которым пользовались пятьдесят лет, и заменили его последней версией современной дистилляционной колонны марки «Коффи», которая перерабатывала больше перебродившей мелассы за раз и вообще работала куда экономичнее и продуктивнее.

Списание старого оборудования, принадлежавшего еще дону Факундо, было трогательным моментом для его сыновей Эмилио и Факундо-младшего, и они не стали выбрасывать куб, а оставили его в память о скромном начале предприятия. Братья с детства привыкли к старому оборудованию в винокурне на Матадеро, и производство рома было для них прочно связано с его скрипучими трубками, шипящими клапанами и тяжелым, насыщенным запахом медленно кипящей в котле мелассовой жижи.

Новую конструкцию дистилляционной колонны изобрел ирландец по имени Энеас Коффи, и она была опробовала ирландскими производителями виски. Перебродившую брагу перегоняли через колонну, и спиртовые пары выходили через отверстия у ее вершины. Работала колонна непрерывно. Как только Факундо Бакарди Моро узнал о ее существовании, то немедленно решил заполучить такое устройство, так как понимал, что такая технология позволит производить ром более качественной очистки, нежели отцовский. Когда Энрике Шуг увидел дистилляционную колонну на всемирной выставке в Париже в 1889 году, компания заказала свою первую колонну марки «Коффи», и Бакарди были так довольны чистотой и легкостью рома, полученного с ее помощью, что в конце концов полностью отказались от старых перегонных кубов.

Все нововведения, которые применяли Бакарди при изготовлении рома — от угольных фильтров до выдержки в дубовых бочонках и использования дистилляционных колонн «Коффи» для двойной перегонки, приблизили их к цели — наладить производство спиртного напитка, который завоевал бы и сегменты рынка, ранее не принадлежавшие рому. Когда дон Факундо в 1860 году открыл свое дело, ромом интересовались лишь немногие покупатели из высших слоев общества. Ром был вкусный напиток, и простым потребителям он очень нравился, но для аристократической компании он, конечно, был чересчур крепок. К началу 1900 годов ром получил принципиально новый статус легкого спиртного напитка, который нравился всем, даже дамам, и благодарить за это превращение следует именно компанию «Бакарди».

Это были первые годы эры коктейлей, и потребители только начали выбирать те спиртные напитки, которые не заглушали другие вкусы, а подчеркивали и дополняли их, а ром «Бакарди» занимал очень выгодную для этого позицию. В то время многие конкуренты компании «Бакарди» сосредоточились на выпуске крепких ромов или продуктов añejo, то есть более длительной выдержки. Бакарди также выпускали ром añejo, однако с самого начала дон Факундо придавал основное значение производству легких сортов рома, и вскоре компания заняла доминирующее положение в этом сегменте рынка.

Во время Первой Мировой войны компания получила дополнительное преимущество: сражения в Европе мешали поставке вина, виски и коньяка через Атлантику и вынудила североамериканских потребителей искать альтернативы — в том числе и кубинский ром.

Новаторская теория очистки, которую применяли Бакарди, позволяла удалять примеси, поэтому их ром был не таким токсичным, как другие продукты дистилляции, и не так вредил организму. Эту его особенность стали все чаще замечать после того, как в 1892 году мадридский придворный врач прописал ром «Бакарди» юному королю Альфонсо XIII, который так ослабел от сильной лихорадки, что его жизнь была в опасности. Врач предположил, что алкогольная стимуляция поможет больному, и выбрал из королевских запасов спиртного бутылку рома «Бакарди». Согласно легендам компании «Бакарди», мальчик выпил рома и немедленно заснул, а когда проснулся, температура упала. Врач написал в компанию благодарственное письмо за «создание продукта, который спас жизнь Его Величеству». Нет нужды говорить о том, что с тех пор это письмо частенько упоминалось в рекламе компании.

Шли годы, и компания все чаще заявляла, будто ее продукт полезен для здоровья, причем даже подкрепляла заявления медицинскими свидетельствами. Рекламный проспект, выпущенный около 1910 года, утверждает, что «Ром «Бакарди» настоятельно рекомендуется употреблять дома в случаях пульмонологических заболеваний и общей слабости», поскольку «улучшает состав крови». Один английский врач расхваливал «химические и физиологические достоинства рома» в отчете Британскому комитету по делам Вест-Индий, а уже в 1934 году его кубинский коллега опубликовал монографию под названием «El ron Bacardí en terapéutica y dietética» («Ром «Бакарди» в терапии и диетологии»). Однако в Соединенных Штатах вся эта медицинская риторика воспринималась более прохладно: в 1917 году, накануне эпохи Сухого Закона, Американская Медицинская Ассоциация выпустила резолюцию, согласно которой нет никаких исследований, подтверждающих лечебные свойства алкоголя. Однако потребители верили в то, во что хотели верить, и в Соединенных Штатах, как и на Кубе, всегда находились доктора, уверявшие, что ром — это очень полезно.

* * *

Компания все крепла, и Эмилио Бакарди Моро смог наконец посвятить досуг своим частным делам. Он мудро распоряжался деньгами, в том числе и наследством своей крестной матери Клары Асти, и стал состоятельным человеком. Он выстроил под Сантьяго роскошный особняк на земле, когда-то принадлежавшей его родителям, и назвал его «Вилла «Эльвира»» в честь жены. В 1912 году, в шестьдесят восемь лет, они с Эльвирой отправились в долгое морское путешествие — сначала в Нью-Йорк, а затем в Париж, Иерусалим и Египет, и это эпическое странствие Эмилио описал в своей книге «Hacia tierras viejas» («В древние страны»). Куда бы ни попали они с Эльвирой, они собирали диковины для музея Бакарди в Сантьяго — и песок пустыни, и душистые травы, и древности. Однако больше всего слегка чудаковатая кубинская чета мечтала привезти на родину настоящую египетскую мумию. В Египте Эмилио обошел множество торговцев и наконец в Луксоре нашел антиквара, у которого была мумия и который был готов ее продать. Эмилио немедленно отправил каблограмму с этой прекрасной вестью Хосе Бофиллу, директору музея в Сантьяго: «Это молодая женщина. Она была хороша собой и прекрасно сохранилась». Когда мумия прибыла в порт Сантьяго, кубинские таможенники не знали, какой пошлиной ее обложить. Одни предлагали считать мумию произведением искусства, другие утверждали, что ее следует отнести к категории «сушеное мясо».

Эмилио Бакарди и Эльвира Капе были крайне необычными кубинцами даже по свободным меркам той поры. Сторонники свободомыслия в классическом понимании этого слова, они презирали церковь и воспитывали в детях особую чувствительность к социальным и политическим вопросам. Оба были адептами теософии — спиритуалистического движения, сочетавшего в себе элементы буддизма и индуизма и провозглашавшего идеи вселенского братства и гуманизма. Поскольку Эмилио и Эльвира стремились пробудить в детях творческое начало, они отправили двух своих дочерей — Мимин и Лалиту — в прогрессивную «Школу Раджа-Йоги» в Пойнт-Лома в штате Калифорния; основным принципом обучения в школе было «свести к абсолютному минимуму механическую работу по запоминанию и посвятить время развитию и воспитанию внутренних чувств, способностей и скрытых талантов». Мимин проявила интерес к рисованию и скульптуре, и Эмилио и Эльвира отправили ее учиться в Париж, а затем в Нью-Йорк, где она стала активной участницей суфражистского движения. Много лет спустя дочь Мимин писала, что Эмилио «учил ее и ковал ее характер с тех пор, когда она была маленькой, и в итоге мировоззрение ее было куда шире, чем было принято в те времена».

В особенности Эмилио раздражали религиозные догмы. Он считал себя христианином в самом широком смысле слова, а когда был в Палестине, то оказался глубоко тронут возможностью пройти по следам Иисуса Христа, однако рассказ о Палестине в «Hacia tierras viejas» показывает, что он сомневался в божественной природе Христа. «Церковь, именующая себя твоей, уходит от тебя все дальше и дальше, — писал Эмилио, — так же далеко, как и любой человек, исказивший твой образ настолько, чтобы называть тебя Богом». Однако враждебность, с которой Эмилио относился к официальной церкви, коренилась не столько в теологии, сколько в представлении о церкви как о политическом институте. Палестина была для него местом, где зародилась «доктрина мира и братства всех народов, во имя которой ее самозваные толкователи и охранители неустанно проливали кровь и насаждали [свою веру] силой, а не убеждением и любовью, освященными мученичеством ее основателя».

Эмилио считал, что католическая церковь на Кубе стала орудием репрессивной колониальной власти. Одно из самых яростных его антиклерикальных выступлений датируется августом 1910 года, когда он написал мэру Баямо письмо с протестом против решения задействовать местную церковь в мемориальной церемонии в память Франсиско Агилеры, героя первой войны за независимости, который сражался рядом с другом Эмилио плантатором Мануэлем де Кеспедесом. «Вспомните, что эта самая католическая церковь — от Рима до приходских священников здесь, на острове, только и исключительно проклинала борцов за свободу!» — негодовал Эмилио.

Вспомните, что они были неумолимее действующей армии, вспомните, что они никогда не взывали к милосердию, вспомните, что они поносили Кеспедеса и Агилеру, вспомните, что они не молились за них, когда те погибли в бою, вспомните, что они никогда не выступали против смертных приговоров, более того, даже приветствовали их!

Однако в том же письме мэру Баямо Эмилио писал, что некоторые из тех, кто отрицает «официальный культ», исповедуют религию «собственного внутреннего храма».

Видимо, он имел в виду самого себя. Для Эмилио главным вопросом всегда оставалась свобода — потому он и протестовал против любых ее ограничений, от самодурства властей до запретов выражать свои мысли и чувства.

* * *

К 1919 году продажи и прибыли устойчиво росли из месяца в месяц, и партнеры Бакарди решили, что пора реорганизовать фирму и превратить ее в акционерное предприятие под названием «Compañía Ron Bacardi, S.A.» («Корпорация «Ромовая компания Бакарди»»). Они объявили, что стоимость компании оценивается в невероятную сумму в 3,7 миллионов долларов, примерно две трети которой (2,43 миллиона) — это стоимость имени Бакарди и всех торговых марок, в том числе логотипа в виде летучей мыши и разнообразных сортов рома. Такая высокая оценка нематериального имущества и такая значительная доля его стоимости в общем капитале были, пожалуй, беспрецедентными для того времени. Раньше партнеры Бакарди вообще не учитывали интеллектуальную собственность в своих подсчетах, и подобная долларовая стоимость торговых марок отразила, насколько яростно они были готовы их отстаивать.

Эмилио Бакарди Моро по-прежнему оставался президентом компании, однако ему уже сравнялось семьдесят пять лет, и он почти полностью удалился от дел и проводил время в просторной библиотеке на вилле «Эльвира» — писал романы и эссе, читал, переписывался с друзьями и родными. Факундо Бакарди Моро и Энрике Шуг были первым и вторым вице-президентами новой компании. В корпорации каждый из партнеров получил около трети акций и таким образом мгновенно стал миллионером — на бумаге. Позднее они выделили часть своих акций, чтобы десять процентов капитала получили и наследники Хосе Бакарди Моро, третьего брата Бакарди, который скончался двенадцатью годами ранее (при жизни он продал свою долю предприятия братьям и Энрике Шугу). Пятеро других руководителей компании получили по доле в десять тысяч долларов — в их числе были Факундо Бакарди Лай, один из сыновей Эмилио от первого брака с Марией Лай, Педро Лай Ломбар, родственник Эльвиры, который женился на старшей дочери Эмилио Марии, и Альберто Ача, который впоследствии прославился как прадед Дизи Арназа-младшего, исполнителя одной из главных ролей в американском комедийном сериале «Я люблю Люси».

Семейное предприятие стремительно неслось вперед на приливной волне прибылей. За четыре года до этого компания расширила винокурню на Матадеро. Старое здание совсем обветшало и стало слишком уж пожароопасным. Деревянная обшивка наполовину превратилась в труху, крыша протекала, да и места для нужд разросшейся компании уже не хватало. Новое здание было выстроено вокруг той самой кокосовой пальмы, которую в 1862 году посадил перед винокурней четырнадцатилетний Факундо-младший и которая впоследствии стала символом жизнестойкости компании. Следующее расширение предприняли в 1922 году, когда была построена совершенно новая винокурня — неподалеку, на той же улице, что и первая. К тому времени предприятие по изготовлению рома «Бакарди» насчитывало уже свыше дюжины зданий, в том числе бойлерную, склад для выдержки, вмещавший сотни бочонков, фабрику по разливу, «ледяную фабрику», лабораторию и плотничную мастерскую. У Бакарди служили несколько сотен работников, а спрос на ром постоянно рос.

Новая винокурня была запущена 4 февраля 1922 года, в шестидесятую годовщину основания компании. Оборудования было достаточно, чтобы обрабатывать семьдесят пять тысяч литров мелассы в день, и открытие винокурни стало поводом для помпезного празднества. Местная газета писала, что на него явилась толпа в пятьдесят тысяч горожан, в том числе «несметное множество автомобилей со знатными семействами». Официально винокурня была запущена в тот момент, когда Энрикета Шуг, двадцатипятилетняя дочь Амалии Бакарди Моро и Энрике Шуга, и Маркос Мартинес, бывший работник Бакарди, который пришел в компанию в первые дни ее существования, подняли над зданием кубинский флаг. Энрикета надела огромную соломенную шляпу, чтобы укрыться от солнца, и держала целую охапку цветов. Мартинес, который был уже в преклонных летах, был одет в свой лучший серый костюм. Между ними стоял Эмилио с белым канотье в руках. Его густые, зачесанные назад волосы стали совсем седыми, как и усы и борода. На кончике носа сидели очки в тонкой оправе. Выглядел он несколько утомленным.

Это было его последнее появление на крупном публичном мероприятии. Эмилио Бакарди Моро скончался 28 августа 1922 года в возрасте 78 лет. У него были нелады с сердцем, и последний месяц он провел в постели на вилле «Эльвира», однако продолжал читать и принимать гостей. В последний вечер своей жизни он обсуждал со знакомым волнения в Ирландии и говорил, что считает, что корень всех зол — религиозный фанатизм и нетерпимость. Прошло всего два часа, и сердце у него остановилось.

Мэр Сантьяго объявил в городе двухдневный траур — все публичные мероприятия были отменены, пока Сантьяго оплакивал своего любимого сына. Погребальная процессия, начавшаяся у виллы «Эльвира», собрала небывалое для подобных событий количество народа. Процессию возглавляли городские служащие — и один наблюдатель отметил, что «синие мундиры полицейских смешались с серыми мундирами пожарных, зелеными — солдат, белыми — городского оркестра, а дальше следовали элегантные костюмы городской администрации». Изысканный конный катафалк с телом дона Эмилио неспешно катился по городским улицам, и к шествию примыкали простые горожане, так что когда кортеж достиг главной площади, процессия растянулась на десять кварталов.

Гроб установили перед зданием городского совета, оркестр сыграл кубинский национальный гимн, и огромный влаг, развевавшийся на флагштоке зданием, медленно опустили — и он накрыл гроб с телом дона Эмилио.

За исключением дона Факунда, патриарха и основателя компании, в истории Бакарди нет фигуры масштабнее Эмилио. Хотя имя Эмилио Бакарди Моро редко упоминается в кубинских исторических трудах, он был редким примером просвещенного и ответственного служения народу на Кубе в те времена, когда таких людей отчаянно не хватало. Один из горевавших по нему друзей говорил, что он был «настоящим criollo», то есть настоящим кубинским уроженцем, «коренившимся в самых глубоких слоях кубинской почвы». Друг Эмилио Франсиско Перес Карбо, вместе с ним сидевший в испанской тюрьме, вместе с ним служивший в правительстве Сантьяго и остававшийся рядом с ним всю жизнь, в некрологе писал, что Эмилио «прежде всего был великим мятежником. Политическая тирания, социальное неравенство, человеческая гордыня, убожество, невежество, пороки — все это он проклинал». Однако Эмилио Бакарди не стыдился того, что он капиталист, и был уверен, что именно деловые люди должны занимать руководящие места в обществе. Он отстаивал политические программы, которые способствовали экономическому развитию, и добровольно вызвался работать в Торговой палате Сантьяго. Фернандо Ортис, один из величайших кубинских интеллектуалов двадцатого века, писал, что Эмилио Бакарди был «предпринимателем без алчности, идеалистом без утопизма, щедрым без похвальбы и кубинцем — кубинцем всегда и во всем».