На обед давали баклажаны с мясом, такие острые, что традиционной чашки чая не хватило, чтобы утолить жажду. Я вспомнила, что где-то видела фонтанчик в каменной нише, и отправилась его искать. Монастырь опять был пустым, спокойным, в мягких солнечных пятнах среди теней. Я старалась идти бесшумно; кожаные сандалии, которыми я сменила ботинки, это позволяли. Потом полуприкрыла глаза.

Блуждание по Монастырю напомнило мне один город, в котором вот так, дворами можно было бродить очень долго и никого не встретить, кроме домов, готовых к разговору, глазевших черными высокими окнами. Только город был сырым и прохладным, как будто простуженным; а Монастырь в этот тихий солнечный день напоминал о теплых ладонях, что бережно берут твою голову, и укачивают, убаюкивают, перенося в незнакомые, но кажущиеся такими родными места.

Я стояла, покачиваясь в такт внутренней музыке, пока не услышала звук воды и не очнулась. Сумасшедшая! Вдруг за мной наблюдали? Я сделала вид, что для меня самое обычное дело — впадать в транс с блаженно-глупым видом посреди двора: мало ли, вдруг я так медитирую. Источник был здесь. Струйка воды била вверх из маленького, диаметром с раковину, бассейна, который наполовину находился в нише на уровне моей груди. Бассейн образовывали плотно сложенные разноцветные камни величиной с кулак.

Стоп. Один из камней, желтоватый, почему-то лежал внизу у стены.

Я подошла, наклонилась, взяла. Камень так удобно лег в руку, что вспомнилось об оружии. Или об инструменте. Я поискала взглядом, откуда он выпал. Бассейн был в порядке. Тогда я подумала, что камень — подобный тем, что окружали фонтанчик — положили внизу специально. Вдруг он должен наводить приходящих на мысли о заброшенности человека, о его отрыве от небесной гармонии, об одиночестве или падении. В то время как на небесах все прекрасно обходятся без него. Поразмыслив над этим, я положила камень в карман и наконец напилась. Жаль, я с собой не принесла какой-нибудь посуды: вода здесь казалась вкуснее, чем из-под крана.

Хотя зачем использовать в комнатах и для уличного фонтанчика разную воду?..

Монахи сегодня не хотели нас собирать. Пошатавшись некоторое время по Монастырю, я наткнулась на Дениса. Он встал на пути так, точно давно меня ждал.

— Игор пропал, — сказал он.

— Это кто?

— Тот блондинистый тип, накачанный. После ночи его не видели.

— А монахи?

— Ты же знаешь, они не слишком разговорчивы. И для нас создают такие условия, что мало кто готов говорить, кроме как о себе. Большинство погружены в собственные истории.

— Это плохо?

— Но ведь пропал человек!

— Я с ним не знакома… Мало ли, вдруг его исчезновение — это фактор эксперимента? То есть, монахи это подстроили, чтоб посмотреть на нашу реакцию.

— Мне кажется, он потерялся в горах. Еще до того, как нас повезли…

Я вспомнила мерное, легкое, наводящее сон покачивание.

— Ты знаешь, куда нас возили?

— Нет. Я уснул, — в его голосе ощущались виноватые нотки.

— Я тоже. Монахи — мастера психологического влияния. Делают с нами все, что хотят. Хорошо, если они не имеют дурных намерений.

— Это еще вопрос. Мы и не заметим, как станем жертвами.

— А как же репутация университета?

— Думаю, они выкрутятся. К тому же, жертвой можно стать не только в физическом смысле. Нас зазомбируют так, что мы будем считать, будто все правильно и даже хорошо. А на самом деле…

— Ты действительно в это веришь? — я изобразила скепсис.

— Кто знает… Не хочешь пойти посмотреть, где мы были ночью?

— А если монахи захотят нас собрать?

— Нам никто не запрещал покидать пределы Монастыря. Скажем, что заблудились.

У меня было чувство, будто я нарушаю какой-то запрет, но делать-то все равно было нечего. Я подождала у дальней калитки, пока Денис принесет на всякий случай фонарь, и, вроде бы никем не замеченные, мы отправились в путь.

Денис шел шел уверенно, как животное, которое четко знает дорогу. Я, в свою очередь, ничего здесь не узнавала, — точно ночной мир и дневной существовали раздельно. Да, мы поднимались, как и двенадцать с лишним часов назад, но все воспринималось легче и мягче, даже как-то обыденнее. На тропе под ногами была только пыль, а тогда сквозь подошву явственно ощущались мелкие камни. Пахло прогретой солнцем травой. Горы с группами деревьев тут и там выглядели заурядно: ни одного пейзажа, достойного любования или же фотографии.

Когда мы добрались до ущелья, Денис предложил отдохнуть. Я присела на теплый валун. Денис принялся рыскать, точно собака, поводя иногда большим носом, заглядывая то вниз, то за деревья, то за поворот.

— Ты что-то ищешь? — крикнула я ему.

Он подошел и только тогда ответил:

— Может, остались следы Игора.

— Но ведь когда мы дошли до ущелья, все были на месте.

— Откуда ты знаешь? — он коротко рассмеялся, и я поняла, что действительно не могу утверждать, кто был тогда, а кто не был рядом со мной в темноте. Хотя из Монастыря выходили действительно все шестнадцать, — я машинально сосчитала нас, точно вагоны поезда, когда мы медленно двинулись с места, приноравливаясь к веревке.

— Извини. Ты, наверное, прав. Этот Игор — он ничего тебе не говорил?

— Я знаю только, что, кроме спорта, он увлекается авиамоделированием. Знаешь, такие маленькие самолеты… точнее, аэропланы.

— Представляю себе. Слушай, он же вроде дружит с тем парнем в очках, который чуть не упал.

— С Ильей? Ты считаешь, это может быть связано?

— Не знаю… Я вижу, ты уже со всеми знаком.

Он вскинул брови, удивляясь моей завистливой — или ревнивой? — интонации.

— Кроме тебя, я разговаривал серьезно только с Викой. Помнишь такую — ярко накрашенную? Как будто она стремится скрывать лицо.

Еще бы не помнить. Интересно, хватит ли ей косметики на год в Монастыре? Ее макияж был, и правда, как сине-белая маска, далекая от модных тенденций и больше напоминающая колдуний из сказочных фильмов, чем женские журналы.

— Вероника. Она журналистка, — сказал Денис. — Пишет очерки об известных в городе людях.

— Правда? — внутри меня что-то окаменело. — Она из какого города?

Я сначала хотела спросить, не из нашего ли, но по условиям монастырской игры этот город уже не являлся нашим, поэтому я сказала:

— Из города, где находится этот университет?

— Насколько я понял — да.

Я почувствовала мурашки в ладонях. Мне хотелось сейчас же вернуться в Монастырь, и разобраться, в чем дело. Но я себя пересилила.

— Давай пойдем дальше.

Денис не возражал. Я осторожно шла за ним по узкой тропе над ущельем и заставляла себя думать, будто этот переход отсекает меня от прошлого.

Но если изобразить равнодушие оказалось легко, то перестроиться и отмахнуться так сразу — я не смогла.

Дело в том, что единственной журналисткой в нашем небольшом городе — журналисткой, которая уже несколько лет специализировалась на очерках об известных людях — была никто иная, как я.