Около 375 года Епифаний, епископ Кипрский, написал «Панарион» – энциклопедический компендиум ересей своего времени. Название его книги означает «аптечку», из которой читатели должны извлечь лекарства и противоядия от опаснейших заблуждений, распространенных в ту эпоху. Ожесточенная полемика у Епифания практически не смягчается ни справедливостью, ни скептицизмом – поэтому современные историки подходят к его заявлениям и оценкам с большой осторожностью1.

Одна из осуждаемых им группировок в наше время привлекла интерес ученых как любопытный пример «подводных течений» в раннем христианстве. По Епифанию, в Аравии обитали коллиридиане – сектанты, возглавляемые женщинами и почитавшие Деву Марию как божество (или что-то вроде того); они справляли в ее честь календарные праздники, и на этих празднествах торжественно вкушали освященные хлебы или пироги. От слова, означающего «пирог» – kolluris, – и происходит название секты. От чудовищных взглядов этих еретиков Епифаний с ужасом открещивается: «Да, тело Марии было свято – но она не была Богом; да, Дева воистину была девой и за это нами почитается – но мы не поклоняемся ей, ибо сама она поклонялась Тому, Кто родился от нее по плоти… хотя Мария прекрасна, свята, заслуживает величайшего почитания – но мы не должны поклоняться ей». Впрочем, чего еще ждать от женщин? Ведь, как замечает тут же Епифаний, «женщины непостоянны, низменны духом и склонны к заблуждениям»2.

Со временем церковь провела жесткую границу между поклонением, которого достоин лишь Бог и Христос, и почитанием, воздаваемым и Деве Марии, и святым. Верующим наших дней остается лишь задаваться вопросом: как изменился бы мир, если бы церковь сохранила рядом с Богом эту почти божественную фигуру – в сущности, если бы решилась поклоняться женщине? Что, если в церкви сохранились бы такие женоцентричные тексты, как Евангелие Марии или пространный гностический трактат под названием Пистис София («Вера премудрости»), главная героиня которого – Мария Магдалина? Очевидно, вся история западного мира пошла бы тогда по иному пути3.

Однако в реальности среди множества сохранившихся «иных» евангелий были и такие, главной героиней которых стала женщина, много столетий вызывавшая благоговейный трепет у вполне ортодоксальных христиан. Это не Мария Магдалина гностических евангелий, а другая Мария – мать Иисуса: она-то и стала «женским ликом божества».

С исторической точки зрения совершенно неверно расценивать Деву как своего рода анти-Магдалину. Как бы не превозносили ученые важность гностических евангелий, все они написаны намного позже канонических текстов Нового Завета, в которых Дева уже стала чрезвычайно значимой фигурой. Ни один из альтернативных евангельских текстов, отводящих такую же роль Марии Магдалине, нельзя уверенно датировать ранее чем середина II века. Дева Мария, напротив, задолго до этого времени была уже на пути к чему-то вроде обожествления. Стоит задаться вопросом, не путает ли популярная мифология последовательность событий: возможно, гностические авторы сотворили мифологическую фигуру Магдалины в противовес Деве, столь важной для христианского благочестия?4

Сравнение исторической судьбы двух Марий многое рассказывает нам об эволюции церковного богословия и о создании писаний, отвечающих потребностям церкви. Кроме того, из него можно сделать вывод, что, как ни странно, даже коллиридиане не такое уж маргинальное явление в христианском благочестии, как кажется.

Как мы уже отметили, многие современные ученые рассказывают нам стройную и занимательную историю об эволюции взглядов церкви. В древнейшие времена, говорят они, церковь почитала сильные, яркие женские фигуры, такие как Мария Магдалина, блиставшая в альтернативных евангелиях, – но затем подавила это направление, опасаясь, что женщины возьмут в церкви верх. Так Магдалина стала «потерянной суперзвездой» истории христианства5.

В самом деле, Мария Магдалина – ключевой персонаж многих неканонических евангелий. Она – главная героиня Пистис София, по-видимому, о ней же идет речь в Евангелии Марии: оба датируются концом II или III веком. В этих текстах Мария Магдалина изображена как самая значительная из последователей Христа, первая среди апостолов, лучше всех способная понять тайные учения Христовы. В Пистис София после одного из ее прозрений Иисус восхваляет ее:

Прекрасно, Мариам, благословенная… всеблаженная Плерома {Полнота}, которую благословят все роды… чье сердце более устремлено к Царству Божьему, чем сердца всех братьев твоих 6 .

Некоторые спорные отрывки идут еще дальше: из них можно сделать вывод, что Мария была ближе всех к сердцу Иисуса в романтическом или даже сексуальном смысле. В Евангелии Марии Петр признает, что «Спаситель любил тебя более всех женщин». Правда, затем он сомневается, что Магдалина в самом деле была так близка сердцу Иисуса, – но другой ученик упрекает его и подтверждает, что притязания ее справедливы. Схожим образом рассуждают ученики и в Евангелии от Филиппа, написанном в III веке, где говорится, что Иисус часто целовал Марию в уста. Она названа его koinonos – слово, которое может означать наложницу или любовницу (хотя в этом контексте, по всей видимости, имеет иное значение). В Пистис София Петр жалуется, что Мария не дает мужчинам и слова вставить7.

Выдающаяся роль Марии Магдалины отчасти укоренена в исторической реальности. Все канонические евангелия единодушно утверждают, что она была среди первых свидетелей Воскресения. Некоторые современные ученые полагают, что среди учеников Иисуса Мария в самом деле играла первенствующую роль, но утратила свое положение позже, в результате борьбы апостолов за власть в общине.

Впрочем, вниманию к фигуре Марии Магдалины легко найти и другие объяснения. Древние секты, представляя себе мифологическую вселенную, населяли ее парными божествами, мужскими и женскими, уравновешивающими и дополняющими друг друга; следовательно, и Христу нужна была «женская половина» – syzygos. Эта идея лежит в основе мифологии, разработанной египетским гностиком Валентином. Кандидатов на подобную роль в канонических евангелиях немного, так что гностикам пришлось остановиться на Марии Магдалине. По всей видимости, слово koinonos необходимо понимать именно в таком смысле, а не в смысле сексуальной близости. Евангелие Филиппа говорит о трех Мариях – Марии Магдалине, матери и сестре Иисуса – как о syzygos в троичной форме. Так что Марию Магдалину можно назвать «второй половиной» (или, скорее, третью второй половины) Иисуса лишь в богословском смысле8.

Каковы бы ни были тому причины, не подвергается сомнению, что в раннем христианстве Мария Магдалина была очень заметной, влиятельной фигурой, но с течением столетий ее значимость упала почти до нуля. В VI веке папа Григорий Великий отождествил ее с кающейся проституткой, склонившейся перед Иисусом, и это клеймо осталось на ней вплоть до наших дней. Современные авторы видят в этом превращении не добросовестную ошибку истолкователей, а циничную попытку патриархальной церкви опорочить чересчур влиятельную, на ее взгляд, женщину. Автор статьи в журнале Смитсониан, посвященной работе ученой Карен Кинг, замечает, что толкование Григория Великого «сбросило Магдалину в грязь: 1400 лет после этого ее изображали как кающуюся блудницу, чья нечистота противопоставлялась чистоте девственной Мадонны». Имеется в виду, по-видимому, что церковь развивала культ Девы Марии специально, желая отвлечь христиан от поклонения «опасной» Магдалине9.

Однако разговоры об «очернении» сильно преувеличены. Даже в своей новой роли Мария Магдалина оставалась одной из популярнейших средневековых святых – колледжи, названные в ее честь, существуют и в Оксфорде, и в Кембридже. Художники позднего Средневековья часто изображали ее успение и восшествие на небеса; по композиции эти картины очень похожи на Успение Богоматери, с той лишь разницей, что Магдалина изображается нагой, прикрывающей стыд длинными, пышными волосами. Много внимания уделяет ей, особенно как святой, совершающей чудеса, «Золотая легенда». Отталкиваясь от всех новозаветных отрывков, в которых можно усмотреть хоть какое-то упоминание о Магдалине или ее родственниках, «Золотая легенда» рассказывает целую историю о ее дальнейшей жизни, после предполагаемого переезда на юг нынешней Франции. Поразительно – особенно в свете нынешних споров о роли женщины в церкви – что «Золотая легенда» изображает ее влиятельной проповедницей, наставницей, миссионеркой:

Когда же увидела блаженная Мария Магдалина, что люди собрались в храме, чтобы принести жертвы идолам своим – вышла она вперед, тихим шагом, с ясным и радостным лицом, и заговорила звучным голосом, и начала проповедовать веру и закон Иисуса Христа; и отвратила их от поклонения идолам. Все они были поражены красотой ее, и разумом, и искусством, с каким она говорила с ними. И поистине, неудивительно, что уста, с такой любовью и смирением целовавшие ноги нашего Господа, оказались вдохновлены словом Божьим более прочих. После того случилось, что князь этой страны и жена его приносили жертвы идолам, чтобы идолы послали им дитя. И Мария Магдалина проповедала им Иисуса Христа и запретила совершать жертвоприношения 10 .

Даже в XII веке «Золотая легенда» превозносит Марию как «ту, которой первой по Воскресении явился Иисус Христос, спутницу апостолов, которую Господь наш сделал апостолессой». Нет, никак нельзя сказать, что Магдалину вычеркнули из истории! И характерно, что более чем через пять столетий в английском языке обнаружилась женская форма для слова «апостол»11.

ОДНАКО, КАКОВА БЫ НИ БЫЛА ИСТОРИЧЕСКАЯ УЧАСТЬ МАГДАЛИНЫ – даже если о ней забыть, по крайней мере одна чрезвычайно мощная женская фигура в христианстве останется. Ни один историк раннего христианства не может пройти мимо той значимости, которую получила уже в самые древние времена Дева Мария, мать Иисуса Христа. Церковь отнюдь не предлагала верующим чисто мужской набор героев и ролевых моделей – напротив, она регулярно сталкивалась с опасностью возведения Девы Марии в ранг полубожества. В практике молитвы и богослужения более чем на тысячу лет Дева превратилась в своего рода «второго Христа» или «со-Христа». Сама церковь проводила жесткую границу между поклонением Христу и почитанием его Матери, но на практике эта граница размывалась до неразличимости12.

История христианства, не замечающая центральной роли Девы Марии и поклонения ей, дает искаженную картину. Куда бы ни смотрели мы – на Италию или Францию, Китай или Индию, Сирию или Египет, – везде самой яркой чертой христианского искусства и благочестия оказывается образ Девы. Для огромного числа христиан на протяжении истории эта сверхъестественная Мария – вместе с легендами, окружающими ее имя, и ее ритуальным календарем – стала неотъемлемой частью их веры. И эта «девственная Мадонна» отнюдь не представала пассивной матерью-домохозяйкой – нет, она выглядела активным духовным лидером, в сущности, фигурой, очень похожей на ту, какой гностические тексты изображали Марию Магдалину13.

Протестанты позднее возмущались тем, что с течением времени поклонение Деве превратило ее в людском сознании в спасительницу и посредницу, перехватившую у сына его уникальные функции. Но что бы мы ни думали о таком богословии, – несомненно, возникло оно гораздо раньше, чем принято считать, и в Средние века уже не было новостью. В сущности, процесс этот начался еще в первые столетия жизни церкви.

Дева упоминается во всех четырех канонических евангелиях, хотя три из них не отводят ей центральной роли. Старейший из четырех евангелистов, Марк, писавший около 70 года н. э., едва о ней упоминает. Однако в Евангелии от Луки, написанном в 90-х годах, евангельское повествование уже обрамлено переживаниями и восприятием Девы Марии, и именно ей дано произнести исполненные глубокого богословского значения слова в хвалебном гимне, так называемом «Магнификате» («Величит душа моя Господа…»). В книге Откровение, написанной примерно в это же время, есть загадочные строки о «жене, облеченной в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд»; она бежит в пустыню, чтобы родить там мессианского правителя. Позднейшие поколения связывали этот образ с самой Девой Марией: вполне естественное толкование, если предположить, что ее сын – Иисус Христос14.

Как видим, в конце I века статус Девы Марии стремительно повышался, что продолжалось и в последующие десятилетия. Не позднее 160 года в «Диалоге с Трифоном» богослов Иустин Мученик провел сравнение, которое в Средние века станет общим местом, – между Евой и Марией. Поведение Евы, говорит он, привело в наш мир грех, а Мария принесла искупление: «Ева, также нетронутая дева, приняв слово змея, породила непослушание и смерть. Но Дева Мария с верой и радостью выслушала от ангела Гавриила благую весть, что Дух Господень снизойдет на нее»15.

Несколько лет спустя пламенный защитник ортодоксии Ириней Лионский писал почти то же самое: «Итак, из-за девы люди впали в рабство смерти – и девою спасены; непослушание одной девы уравновешено послушанием другой». В Средние века авторы, пишущие по-латыни, часто замечали, что зло вошло в мир через Еву, но было побеждено, когда ангел перевернул это имя и сказал «Ave» – Аве, Мария! «Радуйся, Мария!» К III веку верующие уже молились ей16.

Что же касается псевдоевангелий, посвященных Деве, – они составляют полный цикл, в котором на эту могущественную, богоподобную женщину переносятся практически все атрибуты Христа. Такую «феминизацию» невозможно объяснить лишь тем, что церковь, мол, приспосабливалась к языческим верованиям и обычаям. «Марианские евангелия» глубоко укоренены в иудейской и раннехристианской традициях и возникли задолго до того, как церковь начала массово обращать в христианство язычников17.

Наполненные чудесами повествования о смерти Марии появляются в III–IV веках, а в V веке, во времена блаженного Августина, достигают своего расцвета. В Средние века возвышенные представления о Марии находят воплощение в богослужении и благочестивых церковных традициях. Так, антифон VIII столетия, приписываемый английскому книжнику Алкуину, восхваляет Марию так:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

О ТОМ, КАК ДАЛЕКО ПРОДВИНУЛИСЬ МАРИАНСКИЕ ИДЕИ, можно судить по так называемому Протоевангелию, или Евангелию детства от Иакова, рассказывающему о семье Христа. В отличие от большинства псевдоевангелий и других раннехристианских текстов, этот можно датировать довольно точно – его активно обсуждают и цитируют известные отцы церкви. Написано оно, по-видимому, около 170 года, если даже не ранее – во времена древней церкви19.

Это евангелие, якобы написанное Иаковом, братом Иисуса, в 40-х годах, на самом деле несет на себе довольно заметную печать исторических обстоятельств 160–170-х годов. По мере распространения христианства иудейские и языческие критики сформулировали набор обвинений в его адрес: все их собрал вместе греческий философ Цельс. С точки зрения врагов христианства, его порочило то, что возникло и распространялось оно среди бедняков, необразованных, легковерных – как мы бы сейчас сказали, среди низшего класса. Иисус для этих врагов христианства так же был невежественным бедняком, да еще и с полу-криминальным образом жизни. А в истории о девственном рождении виделась лишь неловкая выдумка, призванная прикрыть то, что он был рожден вне брака, – и мать его, следовательно, была безнравственной женщиной20.

Протоевангелие было призвано опровергнуть все эти обвинения. Бедняки? Вздор. Иоаким, отец Марии, был очень богат. А чистота и невинность ее доказывается целой серией фантастических историй о ее рождении и детстве. По сути, тема невинности и чистоты Марии звучит в этом тексте с такой силой, что его легко принять за житие какой-нибудь святой, написанное в XII или XIII веках, в эпоху монастырей и целибата21.

Протоевангелие применяет к Марии канонические повествования о рождении Иоанна Крестителя и Иисуса. Родители Марии, как и Иоанна, стары и бездетны, и зачатие ее совершается чудесным образом. Ангел, явившись Анне, говорит ей: «Зачнешь и родишь, и семя твое станет известно всему миру». Таким образом, рождеству Марии, как и ее собственному материнству, предшествует Благовещение22.

Не менее удивительно и детство Марии. Едва она научилась ходить, мать устроила для нее у себя в спальне особый покой, где за ней ухаживали лишь «нетронутые» женщины. В три года Марию ведут в Храм, и там священник предрекает ей особую роль в грядущем искуплении Израиля. Из-за ее будущего значения родители решают растить Марию в Храме – идея, показывающая полное незнание того, что представлял собой Храм, прекративший существование за сто лет до сочинения этого евангелия. Мария «была вскормлена в Святая Святых, и получала пищу из рук ангела, и слушала гимны, и плясала перед Господом». Благовещение она также слышит в Храме, когда шьет ритуальную завесу – ту самую, что порвется при распятии ее сына23.

Мария взрослеет, и священники собираются, чтобы решить ее судьбу. Ее решают отдать в жены пожилому Иосифу – решение, которое его самого смущает. «У меня сыновья, – говорит он, – и сам я стар, а она юная девушка: не хочу я стать посмешищем для сынов Израилевых». Однако его преклонный возраст важен для повествования: он отклоняет все подозрения в том, что у Иосифа с Марией, до брака или после, могли быть сексуальные отношения. Итак, Иосиф не хочет жениться на юной невесте и уступает лишь прямому приказу священника. Далее следует знакомая нам новозаветная история о том, как обнаружилась ее беременность – здесь усложненная тем, что за «безнравственность» супруги подвергаются официальному суду. По дороге в Вифлеем Мария начинает рожать. Иосиф находит для нее пещеру, а охраняют ее его взрослые сыновья24.

Тема девственности звучит и здесь. Повитуха, принимавшая роды, поражается тому, что Мария по-прежнему девственна. Она рассказывает об этом второй повитухе, Саломее, которая не верит такому чуду. (То же имя, Саломея, носила одна из учениц Христа, в альтернативных евангелиях также играющая важную роль.) Это ведет к сцене, параллельной известной сцене из истории Христа, которая современным читателям кажется гротескной. Саломея говорит, что не поверит этому, пока сама не вложит пальцы в чрево Марии, – точь-в-точь как Фома Неверующий говорил, что не поверит в воскресение Христа, пока сам не вложит персты в его прободенный бок. Как и в случае с Фомой, повитуха предпринимает это испытание и убеждается в истинности чуда (и при этом у нее отсыхает рука). Как видно, уже тогда учение о вечном девстве Марии вызывало большие сомнения и споры25.

Западные латинские церкви не одобряли Протоевангелия, поскольку к историям о семье Иосифа вообще относились с подозрением. В результате на Западе эта книга исчезла; латинские рукописи ее не сохранились. Снова появляется она лишь в 1552 году, уже в печатном виде, однако не исчезла на христианском Востоке. Протоевангелие оставалось почитаемым в Византийской/Православной церкви и далее: известны его переводы на сирийский, эфиопский, грузинский, саидский (коптский), древнецерковнославянский, арабский и армянский языки26.

ДАЖЕ В ЛАТИНСКОЙ ЕВРОПЕ ОДНА ИЗ ПРИЧИН, по которой Протоевангелие исчезло из обращения, была та, что почти все его содержание можно было найти в других текстах, столь вторичных, что в современном мире их назвали бы чистым плагиатом. Вместе они составляют семью текстов, прямо зависящих от Протоевангелия. Три важнейших из них – собственно Протоевангелие, Евангелие Псевдо-Матфея и «Рождество Марии» – мы обозначим общим названием «марианских евангелий».

Основной заменой Протоевангелия на Западе стало Евангелие Псевдо-Матфея, написанное, по-видимому, в VII веке. Его автор соединил греческий текст Протоевангелия с рассказами о детстве самого Иисуса, создав таким образом историю родителей Иисуса, его детских лет и отрочества, вплоть до начала служения (иногда эту книгу называли Liber de Infantia — «Книга о детстве»). Сомнения в ее авторстве составитель рассеял изобретательно – приложил к ней подложные письма блаженного Иеронима, якобы свидетельствовавшего о подлинности этого «Евангелия» и даже его переводившего. Фальшивому тексту – фальшивые свидетельства! В результате «Псевдо-Матфей» и источники, лежащие в его основе, получили в западном средневековом мире огромную популярность. Помимо латыни, рассказы «Псевдо-Матфея» были переведены на многие «народные» языки: англосаксонский, старофранцузский, провансальский27.

Значение «Псевдо-Матфея» огромно: он стал одним из источников, по которым средневековые европейцы знакомились с историей Иисуса Христа, пусть и претворенной в художественную форму и сильно «приукрашенной». К IX веку в Европе имел хождение также сокращенный рассказ о рождении Марии, под заглавием «Рождество Марии» – «Libellus de Nativitate Sanctae Mariae» («Книжечка о рождестве Святой Марии»). «Псевдо-Матфей» был включен в «Золотую легенду», где повторяются все уже знакомые нам истории – в том числе и история о недоверчивой повитухе28.

Описывая рождение и первые годы жизни Марии, «Псевдо-Матфей» в целом следует Протоевангелию, но с некоторыми отличиями. Храм здесь превращается в настоящий средневековый монастырь, где Мария «присоединяется к общине дев, день и ночь хвалящих Бога». Но даже в таком благочестивом обществе Мария выделяется своим благочестием и трудолюбием: она – идеальная протомонахиня. Иосиф тем временем оказывается еще старше, чем в Протоевангелии, – его будущая невеста моложе уже не только его сыновей, но и внуков29.

До сих пор мы говорили об основных «марианских» текстах; однако сведения о жизни девы Марии встречаются и во многих раннехристианских писаниях. Одно из них – загадочное «Вопрошание Варфоломея», возможно, тождественное с Евангелием Варфоломея, цитируемым несколькими ранними комментаторами, и относящееся к IV веку. Значительную часть дошедшего до нас текста составляет рассказ самой Марии о Благовещении: выдержан он в загадочных выражениях, сделавших бы честь любому гностическому евангелию. Начинает Мария с молитвы или воззвания – возможно, на «языках ангельских»:

Тогда Мария, встав перед ними, простерла руки свои к небесам и начала говорить так: Elphue Zarethra Charboum Nemioth Melitho Thraboutha Mephnounos Chemiath Aroura Maridon Elison Marmiadon Seption Hesaboutha Ennouna Saktinos Athoor Belelam Opheoth Abo Chrasar .

Затем она рассказывает о явлении ангела: рассказ ее в целом соответствует Протоевангелию, однако дополнен деталями, наводящими на мысль о параллели с распятием Христа:

В тот же миг одеяние {завеса} Храма разорвалось, и потряслась земля, и я пала на землю не в силах вынести вида его. Но он возложил на меня руку свою и поднял меня. И подняла я глаза к небу – и вот, явилось облако дождевое и залило меня дождем с ног до головы, а он отер меня одеянием своим. И сказал он мне: Радуйся, благословенная в женах, избранный сосуд, благодать неистощимая! 30

Три ключевых «марианских евангелия» представляют собой лишь видимые проявления огромной мифологической структуры. В этих книгах мы находим основы всех позднейших богословских прозрений о Марии, в том числе и концепции Непорочного зачатия. Хотя в массовом сознании оно обычно смешивается с девственным зачатием Христа, на деле это означает, что Мария «осталась свободна от первородного греха». В народном благочестии эта мысль часто приводила к убеждению, что сама Мария, как и ее сын, была зачата без плотского соития31.

Корни этой идеи восходят к VII веку, когда церковь ввела праздник Зачатия Пресвятой Девы. Однако само ощущение, что это зачатие было необычным, чем-то превыше прочих, гораздо древнее – оно восходит к самому Протоевангелию. Читая там о благовещении Анне, мы отмечаем, что муж ее как раз в предполагаемое время зачатия «удалился в пустыню». Прямо в тексте об этом не говорится, но явно предполагается, что зачатие Марии произошло без человеческого вмешательства32.

В течение столетий эти идеи развивались. Первым богословское учение о Непорочном зачатии предложил около 1100 года английский клирик Эадмер. Аргументы его, впоследствии развитые философом Дунсом Скоттом, сводились к тому, что негоже, мол, святому телу Христову появляться на свет из грешной плоти. Если бы Мария была рождена обычным путем и несла на себе первородный грех, она стала бы нечистым сосудом для божества; значит, она должна была родиться непорочно. Короче говоря, «potuit, decuit, ergo fecit» – Бог мог это сделать; так и подобало сделать; значит, так он и сделал33.

В 1854 году папа Пий IX формально провозгласил это учение догматом Католической церкви:

Еще до начала времен {курсив мой. – Авт .} предвечный Отец выбрал и приготовил единородному Сыну Своему Мать, от которой должен был воплотиться Сын Божий и от которой, когда исполнится благословенная полнота времен, он родился бы в мир… Так превыше всех ангелов и святых чудесно вознес ее Бог, наделив всеми небесными дарами, излитыми из сокровищницы божества, дабы эта мать, непорочная и совершенная, свободная от всякого пятна и порока, обладала полнотой невинности, святости и чистоты.

Папа подкреплял это учение различными аргументами, но особенно подчеркивал, что «прославленные книги почитаемой древности, как Западной, так и Восточной церкви, недвусмысленно свидетельствуют о том, что учение о Непорочном зачатии Пресвятой Девы… всегда существовало в церкви, как завещанное предками, и носило характер богооткровенного учения». Под «прославленными книгами» подразумеваются «марианские евангелия»34.

Идея Непорочного зачатия вызывала недовольство протестантов и даже некоторых католиков; но, пожалуй, столь же поразительно звучало учение о том, что Бог избрал Марию еще до начала времени, – учение, возносящее ее на непостижимую высоту. Как Тора для иудеев и Коран для мусульман, Мария стала для христиан тем, что предшествовало самому Творению. До сего дня учение это остается непоколебимым столпом веры для более чем миллиарда католиков на планете.

НЕ ТОЛЬКО РОЖДЕНИЕ МАРИИ, НО И ЕЕ СМЕРТЬ становились все более схожи с теми же событиями в жизни самого Христа. Не позднее чем в III веке христиане уже начали задаваться вопросом, какова была конечная судьба Марии – умерла ли она обычной человеческой смертью? Когда около 370 года епископ Епифаний спорил с еретическими воззрениями на Деву Марию, даже он отмечал, что, когда она умерла, где, как, где похоронена, да и умерла ли вообще, – остается доподлинно неизвестным35.

Однако желание создать чудесную историю о ее смерти было непреодолимо. Раз уж Мария родилась без тления – логика благочестия требовала, чтобы тление не настигло ее и в конце жизни, чтобы она избежала процессов, для грешного человеческого тела неизбежных. В начале V века богословские споры о Воплощении вызвали к жизни еще более пламенный культ Девы. Эфесский собор 431 года провел водораздел, официально провозгласив Марию Теотокос — Богородицей36.

В IV и V веках, примерно во времена Епифания, появляется группа текстов, где описано отшествие Марии в мир иной. Хотя ученые спорят о точной последовательности этих текстов и их отношениях друг с другом, ключевые среди них выделить нетрудно37.

Около 400 года появляется пространный художественный рассказ о кончине Девы. По-видимому, первоначально написанный по-гречески, он быстро распространился и был переведен на сирийский, эфиопский, арабский. Одна из их версий известна нам под заглавием «Шесть книг отреченных»: в переводе на английский она составляет около 12000 слов. Происхождение этой книги неясно, однако в ней отражены верования и практики, приписываемые коллиридианам. Учитывая контекст, вряд ли она была написана позже, чем через двадцать лет после сокрытия библиотеки Наг-Хаммади38.

«Шесть книг отреченных» представляют собой полное евангелие, во многом перекликающееся с каноническими текстами, однако многие знакомые темы и сюжеты в нем перенесены с Иисуса на саму Деву. Готовясь к смерти, рассказывает книга, Мария призвала к себе апостолов – и они чудесным образом перенеслись к ней с разных концов земли. Фома перенесся из Индии, а те, кто уже умер, ради такого случая воскресли из мертвых. После смерти Марии с небес спускается на сияющей колеснице Иисус и забирает ее «в сад Эдемский». Душа ее возносится на небеса, где встречается с великими библейскими героями – Илией и Моисеем39.

Идея сверхъестественной кончины Девы была, судя по всему, широко распространена и породила немало сюжетов и легенд. Еще один важный текст, De Obitu Mariae («О кончине Марии»), приписывался самому апостолу Иоанну – вполне логично, учитывая, что именно ему Иисус на кресте поручил заботиться о своей матери. Эта книга, написанная, возможно, на рубеже V и VI столетий, рассказывает в целом ту же историю, что и «Шесть книг отреченных», однако с важной новой деталью. Так же вокруг смертного одра Марии собираются апостолы – однако после смерти на небеса возносится не только душа ее, но и тело:

Апостолы взяли постель ее и отнесли святое и драгоценное тело ее в новую гробницу в Гефсимании. И вот, сладостный аромат исшел от гробницы, где покоилась Матерь Божья; и через три дня послышались голоса ангелов, прославляющих Христа, Бога нашего, от нее рожденного. Когда же окончился третий день, умолкли голоса – и все поняли, что святое непорочное тело ее перенесено в Рай.

Трудно вообразить себе более явную и откровенную параллель с Воскресением Христа40.

ЕЩЕ ОДНА КНИГА, ИМЕВШАЯ ОГРОМНОЕ ВЛИЯНИЕ, – сочинение V века, со временем получившая название De Transitu Virginis («Об Успении Девы»). Сама по себе она не слишком отличается от «конкуренток», хотя вносит несколько новых идей и литературных приемов. Огромную популярность обеспечило книге то, что в ней собран материал, содержащийся во всех этих текстах, облеченный в ортодоксальную форму. А перевод на латинский язык способствовал ее распространению в регионах, которым скоро предстояло стать центром христианского мира41.

«Об Успении» подписана (ложно) именем уважаемого отца церкви II столетия Мелитона Сардийского; он написал ее якобы с целью опровергнуть еретические заблуждения некоего Левкия. В ответ ему, говорит Псевдо-Мелитон, я напишу правдивый, авторитетный рассказ о кончине Марии – и начну с распятия Христа. Два года после первой Пятидесятницы, сообщает он далее, Мария служила новорожденной церкви, живя на Масличной горе. Однажды к ней является ангел, приветствующий ее практически цитатами из оригинального Благовещения. Он приносит ей пальмовую ветвь из рая – эта ветвь пребудет с ней до похорон. Святой Иоанн, а за ним и прочие апостолы с разных концов света переносятся к Марии на облаках. Все они собираются вместе для молитвы:

И, когда сели они в круг, утешая ее, и провели три дня в хвалах Богу – вот, на третий день, около третьего часа, глубокий сон нашел на всех, бывших в доме, так что никто не мог остаться бодрствующим, кроме самих апостолов и трех дев, бывших с ними. И вот, явился Господь наш Иисус Христос со множеством ангелов, и воссиял свет великий, и ангелы пели гимн и вместе восхваляли Бога. И рек Спаситель, говоря: восстань, драгоценнейшая жемчужина, и шествуй в жизнь вечную! 42

Христос уверяет Марию, что сатана не имеет над ней власти, – он сам, вместе с ангелами, будет охранять ее:

И, когда Господь говорил сие, Мария, восстав с пола, опустилась на ложе и, благодаря Бога, испустила дух. И увидели апостолы душу ее – такой белизны, какую язык смертного описать не в силах; ибо сиянием своим она превосходила белизну снега, и всякого металла, и блеск серебра 43 .

Христос приказывает похоронить тело Марии в новой гробнице, а душу ее передает архангелу Михаилу.

Затем апостолы готовят Марию к погребению. Тело ее омывают три девы: это напоминает нам о трех женщинах, пасхальным утром пришедших к гробнице Христа. Иудейский первосвященник, разъяренный торжественным шествием, пытается перевернуть катафалк – но тут же падает, пораженный внезапной чудесной болезнью, и исцеляется, лишь признав Христа своим спасителем44.

Однако погребение Марии оказывается лишь временным. Апостолы просят Христа забрать Марию на небо, и Христос дает согласие:

И приказал он архангелу Михаилу принести душу пресвятой Марии. И вот, архангел Михаил откатил камень от дверей гробницы; и рек Господь: Восстань, возлюбленная и ближайшая мне из родных по крови! Ты не осквернилась соитием с мужчиной – пусть и тело твое не осквернится тлением. И немедля Мария встала из гробницы, и благословила Господа, и упала к ногам Господа, поклоняясь ему… И, поцеловав ее, отступил Господь и передал ее душу ангелам, дабы они отнесли ее в рай.

Так в коротком тексте мы встречаем отголоски и Благовещения, и Пятидесятницы, и входа в Иерусалим, и второе воскресение45.

По мере развития этой истории в ней появлялось еще больше чудес и аналогий с жизнью Христа. Согласно распространенной средневековой легенде, присутствовать при взятии Марии на небеса собрались все апостолы, кроме Фомы, который, как мы помним, так же «опоздал» на воскресение Христа. Однако Мария явилась ему отдельно и, чтобы доказать истинность этого видения, оставила ему знаменитую реликвию – Пояс Богородицы. Эту сцену, запечатленную в «Золотой легенде», часто использовали художники Ренессанса46.

Широкая популярность этих текстов может встревожить многих современных читателей-христиан. Почитать или любить Богородицу – одно дело; но так откровенно ставить ее на место Христа… это попахивает богохульством. Не случайно в VII веке Коран осуждал христиан за то, что они воздают божеские почести Иисусу и его Матери47.

Некоторые раннехристианские лидеры разделяли это беспокойство относительно «чрезмерного» возвеличивания Марии. В VI столетии декрет Геласия объявляет апокрифическими три «марианских евангелия», хотя мы не знаем точно, как их названия соотносятся с известными нам текстами. В список Геласия включены Liber de infantia salvatoris { «Книга о детстве Спасителя»}; Liber de nativitate salvatoris et de Maria vel obstetrice { «Книга о рождестве Спасителя и Марии, или Повитуха»}, а также книга под названием Transitus sanctae Mariae { «Успение святой Марии»}. Возможно, третья книга – та же самая, что и «Об Успении Девы», нам уже известная. Если так – перед нами еще один пример полной неспособности церковных властей предотвратить распространение книг, которые их не устраивали48.

На протяжении столетий после Геласиева указа благочестивые ученые, писавшие о взятии Марии на небеса, демонстрировали свой скептицизм вводными словами вроде: «Некоторые говорят, что…» В VIII веке историк Беда говорил паломникам, собиравшимся в Палестину, что они увидят там «пустую гробницу, в которой, как говорят, покоилось тело пресвятой Марии, – но неизвестно, кто и когда его оттуда забрал». А чуть позже франкский аббат Амвросий Аутперт писал об успении Марии:

Однако ни одна кафолическая история не рассказывает нам о том, как она переместилась из нашего мира в небесные сферы. Ибо говорят, что церковь Божия не только отвергает апокрифы { respuere apocrypha }, но и вовсе ничего об этих событиях не знает. В самом деле есть множество анонимных писаний о взятии Марии на небеса, против которых, как я уже сказал, нас так предостерегают, что едва ли позволено их читать даже для установления истины. И многие смущаются тем, что тело ее не найдено на земле, но о телесном восшествии ее на небеса кафолическая церковь не учит, а учат лишь апокрифы.

Английский ученый Эльфрик очень осторожен. В своей проповеди, восхваляющей рождество Марии, произнесенной около 1000 года, он предупреждает слушателей: «Не будем пересказывать те ереси, что сочинили еретики о ее рождении, ибо мудрые учителя нам это запрещают, и ереси о ее смерти, на которые мудрые ученые запрещают нам ссылаться»49.

И все же основные идеи этих «ересей» обретали все большую и большую силу. Уже, самое позднее, в VI веке Успение или Взятие на небеса отмечалось как праздник и в Восточной (Палестина и Египет), и в Западной (Галлия) церквах. Не позднее чем в VI веке величайшие церковные учителя проповедовали о победе Марии над смертью. В Галлии около 600 года Григорий Турский писал:

Когда же ход жизни блаженной Марии подошел к концу, и настало ей время быть призванной из этого мира, все апостолы с разных концов земли собрались в доме ее. И когда услышали они, что вот-вот она будет взята из мира, стали бодрствовать вместе с ней. И вот, сошел Господь Иисус с ангелами своими, и, взяв душу ее, передал ее архангелу Михаилу и скрылся. Но, когда занялся день, апостолы положили тело ее на катафалк и отвезли в гробницу, и стерегли его там, ожидая прихода Господа. И вот, снова предстал перед ними Господь: приняв святое тело, приказал он поднять его на облаке в рай, где ныне, воссоединившись с душой, {тело Марии} радуется вместе с избранными Господа и наслаждается вечным блаженством, которому не будет конца.

В начале VIII века святой Иоанн Дамаскин сообщает как об общеизвестном на Востоке предании, что «Мария умерла в присутствии всех апостолов, однако гробница ее, открытая по просьбе святого Фомы, оказалась пустой; из этого апостолы заключили, что тело ее было взято на небеса»50.

ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ ПРОЯСНИТЬ ТОЧНУЮ ПРИРОДУ КОНЧИНЫ МАРИИ: была ли она взята на небеса до или после физической смерти тела? Западный мир разработал учение о Взятии на небеса – а именно о том, что она была взята на небо живой и не узнала смерти. На Востоке Православные церкви признавали, что она умерла – или, скорее, уснула, самым тихим и безболезненным образом. Отсюда слово «Успение», то есть «Засыпание» (Koimesis). Однако различия эти не были абсолютны: Успение изображали многие западные художники. Кроме того, Восток истово верил в ее последующее воскресение, обнаружившееся из того, что гробница ее на третий день оказалась пустой51.

Взятие Богоматери на небеса изображали на своих полотнах величайшие западные художники: среди них – Мантенья, Тициан и Рубенс. Менее известно, но куда более удивительно, традиционное восточно-православное изображение, повторенное на множестве икон. Дева лежит на смертном одре, окруженная скорбящими апостолами. Рядом стоит ее сын, принимающий ее чистую душу. Как правило, восточные иконописцы добавляют к этому поразительную подробность, на Западе неизвестную. Иисус, стоящий у постели матери, держит на руках девочку-младенца: это и есть душа новопреставленной Марии в состоянии полной невинности. Трогательно выглядит Иисус любящим опекуном крохотной девочки, которая была его матерью, а стала Новым Творением.

Эти мистические идеи о конце жизни Марии и поныне свято хранятся Католической и Православной церквами, приверженцы которых вместе составляют две трети мирового числа христиан. Уже в наше время, в 1950 году, папа Пий XII провозгласил «богооткровенное учение» о Марии, заявив, что «Непорочная Богоматерь, Приснодева Мария, завершив свой земной путь, была телом и душою взята на небеса… Она не подверглась тлению в могиле и не должна ожидать конца времен для искупления тела ее». И католики, и православные отмечают Успение Богоматери, приходящееся на 15 августа, как большой церковный праздник. Психолог Карл Юнг назвал это принятие нового догмата, придающего такой вес и значение женской стороне Бога, величайшим событием в истории христианства со времен Реформации52.

Такие сюжеты, как Успение девы Марии, многое рассказывают нам о том, как формировалось христианское учение и вера. Они не укоренены в Библии – в лучшем случае там можно найти лишь слабые намеки на них – но вырастают из церковной традиции и веры, развивающейся на протяжении столетий. Протестантам, говоря теоретически, для большинства учений требуется основа в Писании – однако на деле они понимают, что крайне сложно полагаться на одно лишь Писание в таких ключевых учениях, как, например, учение о Троице или о Воплощении. Эти учения покоятся на коллективной мудрости и традиции древней церкви, выраженных в трудах святых отцов и вселенских соборов – особенно первых четырех, с 325 по 451 год. Церкви IV и V веков уже признавали верования и практики, которые нам теперь кажутся «придуманными в Средние века» – в том числе и связанные с Девой Марией. На практике все церкви зависят от преданий старины больше, чем готовы признать. Разница лишь в том, как они отбирают эти предания и где хронологически проводят границу.

ПРАЗДНИК УСПЕНИЯ ДЕМОНСТРИРУЕТ НАМ ОГРОМНОЕ ВЛИЯНИЕ «марианских евангелий» на жизнь церкви. Эти писания не только читались – на них основывалось структурирование ритуального года, на протяжении многих столетий составлявшее неотъемлемую часть повседневной жизни большинства христиан. Вообще праздники и памятные дни, посвященные Деве Марии, составили значительную и любимейшую часть христианского года – и, по крайней мере теоретически, по-прежнему пользуются этим статусом как у католических, так и у православных народов.

Представление о «марианском» ритуальном годе появляется достаточно рано – поразительно рано, учитывая то, что мы знаем о происхождении христианского календаря в целом. Уже на очень ранней стадии церковь начала отмечать дни памяти святых и выдающихся лидеров церкви – как правило, в годовщину их смерти. Праздновались и особые дни, связанные с жизнью и деятельностью Христа. Но марианский календарь выделяется своей сложностью и разнообразием.

Ранний набросок такого ритуального цикла впервые описан около 400 года в «Шести книгах отреченных». Этот труд предлагает посвящать Деве три праздника: первый – два дня после празднования Рождества, другие два – 15 мая и 13 августа. Этот календарь, якобы установленный самими апостолами, напрямую связан с сельскохозяйственным годом. В первый день после Рождества «ее чистыми приношениями благословляются семена, засеваемые в землю». Майский праздник – праздник всходов и молений о защите от саранчи. Третий праздник наступает, «когда плодоносят виноградные {лозы} и созревают плоды на деревьях», и в этот день молятся о том, чтобы плоды не побило градом. Надо сказать, что такой специфический календарь, посвященный одному-единственному человеку, и такая прямая привязка его к сельскохозяйственным заботам не имеют себе параллелей в огромном корпусе апокрифической литературы и ранних житий святых. Они связывают нарождающийся культ Девы с более древними природными религиями и, быть может, даже с почитанием какой-то древней ближневосточной богини53.

Однако эта странная на вид цепочка празднеств оказалась очень близка к тем, что были впоследствии приняты и утверждены церковью. К VII веку Византийская церковь установила серию праздников, посвященных рождеству Девы и другим событиям ее жизни: изначально это были Сретение, Благовещение, Успение и Рождество Христово. Со временем к ним прибавились и другие, причем особенно творческий подход к установлению новых праздников проявили благочестивые англичане. Кроме того, уже существующие праздники постепенно меняли свое назначение и становились посвящены более Марии, чем Иисусу: так, день Введения Иисуса во Храм превратился в богородичный праздник Сретения54.

Детали богородичного года в Восточной и Западной церквах различаются, но в целом год выглядит так:

2 февраля – Сретение/Введение Иисуса во Храм

25 марта – Благовещение

15 августа – Успение/Вознесение девы Марии

8 сентября – Рождество Марии

21 ноября – Введение Марии во Храм

8 декабря – Непорочное зачатие Марии

Кроме того, месяцем, посвященным Марии, считается май. Словом, автор «Шести книг отреченных» от души порадовался бы, увидев, как почитает ее церковь!

Каждый из этих праздников в той или иной мере несет на себе следы апокрифических евангелий. Хотя Сретение описано в каноническом Евангелии от Луки (Лк 2:22), художественные изображения его несут на себе печать апокрифов, поскольку изображают Иосифа престарелым вдовцом. Однако в четырех случаях сюжеты праздников полностью основаны на позднейших, неканонических евангелиях. Непорочное Зачатие и Рождество Марии полностью взяты из Протоевангелия и его производных, как и Введение Марии во Храм. Успение взято из «Шести книг», De Transitu Virginis и связанной с ними литературы.

ЭЛЕМЕНТЫ «МАРИАНСКИХ ЕВАНГЕЛИЙ» ПРОНИЗЫВАЮТ как классическое христианское искусство, так и популярную культуру. Подобные материалы столь многочисленны, что перечислить их нет никакой возможности: в список вошла бы значительная часть литературы и искусства средневековой Европы. Назовем лишь несколько примеров.

Успение Марии и причисление ее к лику святых стали для христианского искусства даже более значимым сюжетом, чем Нисхождение во ад. В «Золотой легенде» рассказ об успении Марии практически открыто повторяет историю воскресения Христа:

И затем, когда пришли апостолы в Долину Иосафата, нашли они гробницу, подобную гробнице Господа нашего, и с великим почтением положили туда тело: не осмелились они притронуться к нему, ибо тело это было святым сосудом Бога, но завернули его в покрывало и так положили в гробницу. И, когда оставались апостолы у гробницы, по приказу Господа нашего, на третий день облако, сияющее сиянием великим, опустилось на гробницу, и послышались голоса ангельские, и исшел дивный аромат.

Явился сам Христос «и с величайшей славою и почетом вознес тело Пресвятой Девы с Собою на небеса». Один сомневающийся апостол просит открыть гробницу, чтобы подтвердить чудо: «И наконец открыли гробницу – но не нашли там тела, нашли лишь одеяния и покрывало»55.

Такие истории служили благодарным материалом для мистерий – религиозных пьес. Так, в Йоркской мистерии, посвященной Успению, звучит мощный ритуальный призыв к Деве восстать из мертвых. На сцене появляется группа ангелов и поет строки, взятые из библейской Песни Песней Соломона и превращенные в моление Деве. Вот они поют хором:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Затем ангелы делятся на две группы и поют поочередно – эти строки тоже напоминают нам Песнь Песней:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

{Гряди, моя ливанская невеста, гряди, чтобы возложить на себя корону} 56 .

К изумлению наблюдающего за всем этим апостола Фомы душа ее поднимается из гроба в виде

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Сюжет канонических евангелий здесь перевернут: именно Фома становится свидетелем вознесения Марии, рассказывает об этом скорбящим ученикам, а они ему не верят. В конце концов они понимают, что Фома рассказал правду, и Петр провозглашает:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Еще одно явление популярной культуры, в которой сохранились эти сюжеты – песни, которые распевали простые люди на улицах и в полях. У «Псевдо-Матфея» есть трогательная сценка: святое семейство отдыхает под пальмой по пути в Египет. Мария просит Иосифа достать ей плодов с пальмы – тот отвечает, что пальма слишком высока, и тогда младенец Иисус приказывает пальме склониться. Эта история, как и другие сюжеты, связанные с бегством в Египет, стала популярной темой средневекового изобразительного искусства. Но кроме того, она дала сюжет одной из старейших известных нам английских песен – «Рождественской песне о вишне», датируемой предположительно XV веком. Начинается эта песня с замечания о возрасте Иосифа, явно отражающем апокрифические предания:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

По дороге в Вифлеем святое семейство проезжает мимо вишневого сада, и Мария просит вишен. Иисус во чреве ее совершает то же чудо – дерево преклоняется ветвями до земли, чтобы Мария смогла нарвать себе ягод. Едва родившись, Иисус пророчествует о своей смерти и воскресении:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Традиция «марианских евангелий» оказала огромное влияние на средневековое христианское искусство – настенные росписи, витражи и мозаики, книжные миниатюры, поэзию и новеллистику. В сущности, известно очень немного средневековых изображений Марии, не связанных так или иначе с апокрифическими евангельскими преданиями59.

Именно в «марианских евангелиях» бесчисленные художники нашли образ, который сейчас кажется нам само собой разумеющимся: престарелый Иосиф – муж и защитник юной Марии. Там же нашлись и описания Иоакима и Анны, также популярных героев в Средневековье, и рождество Иисуса в пещере. На младенца Иисуса смотрят бык и осел, а рядом повитуха Саломея, наказанная за неверие, показывает свою иссохшую руку. Рождение Марии, ее детство, кончина и прославление – все это также стало неисчерпаемым источником вдохновения для художников.

В изображениях Благовещения мы встречаем постоянное торжество апокрифических образов. На протяжении столетий христиане изображали встречу Марии с ангелом, объявившим ей, что она зачнет и родит дитя от Бога, так, как описана она в каноническом Новом Завете. Однако современные ученые, внимательно проанализировав средневековые изображения различных сцен Благовещения, показали, насколько зависят они от апокрифических текстов60.

Например, чем занималась Мария в этот волнующий момент? Многие изображают ее в обстоятельствах, прямо повторяющих Протоевангелие и родственные ему тексты. Иногда она набирает воду из колодца, но на иконах Восточной церкви, как правило, сидит за работой в Храме, шьет покрывало. Современный зритель часто не понимает контекста: он не видит ничего особенного в том, что Мария, как всякая трудолюбивая девица тех времен, проводит время за шитьем. Однако она не просто шьет, а выполняет работу для Храма Божьего – что ставит ее в священнический и мессианский контекст. На западных изображениях Мария, как правило, читает или учится: это тоже реминисценция «Псевдо-Матфея», подчеркивавшего, что она «прилежно молилась и изучала Закон»61.

Уже в позднем Средневековье традиция различных изображений Девы Марии сложилась в единый цикл, посвященный ее жизни. Темы и мотивы в Западной и Восточной Европе различались, однако основывались в равной мере на канонических и апокрифических текстах. Канонические события включали Благовещение, Сретение, Рождество Иисуса и события рождественской истории, бегство в Египет, распятие и вознесение Иисуса. Однако наряду с этими сюжетами встречаются и другие, взятые из альтернативных писаний. Цикл заключается смертью Девы, ее взятием на небеса и небесным коронованием. Один подцикл, полностью основанный на Протоевангелии/«Псевдо-Матфее», включает двенадцать эпизодов:

Свадьба Иоакима и Анны

Неудачное жертвоприношение Иоакима

Благовещение Анне

Благовещение Иоакиму

Иоаким и Анна встречаются у Золотых врат

Рождество Девы

Младенчество Девы

Ввод Девы во Храм

Жизнь Девы в Храме

Свадьба (обручение) Марии и Иосифа

Обустройство дома для новобрачных

Раздача милостыни 62

Эти сцены появляются в искусстве начиная с раннего Средневековья и приобретают особую популярность между 1250 и 1520 годами. Судя по количеству произведений на эти темы, они были очень привлекательны для публики, в особенности для богатых покровителей, финансировавших создание великолепных произведений искусства. Около 1300 года в Падуе сам Джотто изобразил весь этот цикл в капелле Скровеньи. Работали над этими темами и другие художники, в их числе – великий Альбрехт Дюрер, около 1500 года создавший девятнадцать гравюр, посвященных жизни Девы Марии. (Дюрер использовал в своем творчестве и многие другие апокрифические темы – например, Нисхождение во ад, о чем мы упоминали ранее63.)

РЕЛИГИОЗНЫЙ И ПОСЛЕДОВАВШИЙ ЗА НИМ ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОРОТ уничтожили столь многое из средневекового наследия Европы, что лишь в немногих местах следы прежнего мировоззрения сохранились до сего дня. Однако Реформация ликвидировала не все. Приходская церковь святой Марии в Фэрфорде, Глостершир – единственное место в Англии, где сохранился полный комплект средневековых витражей. Эти витражи, созданные около 1490 года знаменитым фламандским мастером, примечательны не только своими художественными достоинствами, но и сложностью содержания. Двадцать восемь витражей включают почти сотню образов и сюжетов. Вместе они являют собой цельный портрет христианской вселенной – какой была она накануне Реформации64.

Разумеется, начинается рассказ с Грехопадения, а заканчивается титаническими образами Страшного суда. А между ними – постоянные отголоски альтернативных писаний и преданий, взятых откуда угодно, только не из канонической Библии. В изображении Грехопадения Искуситель является с женской головой и бюстом – тот же образ, что в «Петре-Пахаре». А вот и драматическая сцена Нисхождения во ад. Четверть всех окон занята героями и злодеями христианской истории – как апостолами и мучениками, так и преследователями церкви. Все эти образы основаны на «Золотой легенде», а сцены из жизни апостолов прямо взяты из их апокрифических Деяний.

Марианские образы встречаются в Фэрфорде очень часто, хотя и в контекстах, которые современному зрителю могут показаться натянутыми. Так, второй витраж изображает Моисея – но не в знаменитом облике пророка, несущего с горы Синай таблички с Законом. Вместо этого он разговаривает с Богом, явившемся в Неопалимой купине, которая в Средние века повсеместно считалась символом Марии. Как и Купина, Мария была «опалена» присутствием Божьим, но девственность ее не пострадала. Другие марианские темы вполне однозначны. Все сюжеты второго окна основаны на «марианских евангелиях»: на нем мы видим объятия Иоакима и Анны, рождество Марии, Введение Марии во Храм и обручение Марии и Иосифа. На другом окне – бегство в Египет, вместе с апокрифическим «чудом о пальме». На витраже, изображающем Взятие Марии на небеса, она стоит на молодой луне, сияющая славой, в окружении ангелов. Разумеется, все эти образы полны и отсылок к сведениям о Марии в канонических евангелиях – истории Рождества и последующих событиях, присутствии Марии при Воскресении и Вознесении. Для христиан той эпохи – как могла Мария не занимать центрального места в величественной мировой истории творения, грехопадения и искупления?65

В НАЧАЛЕ ЭТОЙ ГЛАВЫ МЫ ПРОЧЛИ ВОЗМУЩЕННОЕ ОПИСАНИЕ коллиридиан – еретиков, поклоняющихся Марии. Богослужения коллиридиан до нас не дошли; но если бы дошли – быть может, мы не услышали бы в них ничего, принципиально отличного от того, что происходило в респектабельных католических церквах средневековой Европы. И их гипотетические священные писания, посвященные Марии, возможно, не так уж сильно отличались от известных нам «марианских евангелий».

Представим себе альтернативный мир, в котором христианская церковь не только восторжествовала, но и приняла, наряду с каноническими писаниями, множество альтернативных евангелий II–III веков. Образы из этих евангелий стали бы центральными для христианского искусства и культуры – и настенных фресок, и витражей. В этом мире существовали бы могущественные женские фигуры, которым верующие поклонялись бы почти как богиням… Однако к чему напрягать фантазию? Такой мир существует – он зовется католическим христианством.