Крик о помощи заставил Джайну, настороженно ступающую по сухому ковру сосновых иголок, вздрогнуть.

— Помогите!!

Они переглянулись с Чейн—Лу и, не сговариваясь, повернули в сторону крика. Бесцветное небо будто лишила лес Пандарии звуков, и теперь каждый, даже самый тихий, как хруст иголок под ногами, казался оглушающим.

Волшебница и пандарен быстро миновали поредевший лес. На границе леса и усыпанного белым песком берега Чейн—Лу остановился, как вкопанный. Бушующее море вплотную подбиралось к лесу, швыряя к его подножию тяжелые, мутные волны. Тоненькое деревце, неизвестно откуда взявшееся посреди пляжа, гнулось к влажному, ставшему серым песку, и Джайна не сразу сообразила, что это липа серебристая. Возле липы два мирмидона плечом к плечу надвигались на долговязого пандарена, который медленно, спиной пятился к спасительному лесу.

Оглушительным свистом Чейн—Лу попытался привлечь внимание шипящих мирмидонов, но лишь один из двухметровых слуг королевы Азшары перевел взгляд узких зрачков в сторону пивовара. Второй, не растерявшись, разинул змеиную пасть и метнулся к пандарену, в тот момент тоже обернувшегося на свист. Джайна едва успела спасти неудачливого пандарена. Волшебница на бегу отправила несколько коротких ледяных стрел, угодившие прямо в глотку мирмидона. Джайна сбила пандарена с ног, и оба повалились на мокрый берег.

— Леди Джайна? — испуганно прошептал пандарен.

— Хайди?!

Но времени на чтение моралей не оставалось. Первый мирмидон всерьез увлекся Чейн—Лу, и теперь гнался за ним вдоль лесополосы. Пивовар бежал тяжело, мокрый песок расползался под его лапами.

— Чейн—Лу! — крикнула Джайна. — На счет «три» ложись и, чтобы не произошло, не поднимай головы! Раз!

Кончики ее пальцев вспыхнули, как свечи, отчего Хайди восхищенно ахнул.

— Леди Джайна, — пробормотал молодой пандарен, — там…

— Два! — крикнула Джайна Чейн—Лу, которому его пивная диета явно не добавляла скорости. — Еще мгновение, Хайди.

Пламя хлынуло от кончиков пальцев волшебницы, собираясь в растущий шар. Огненный шар медленно вращался между ее ладоней, набирая силы.

— ОДИН!

Чейн—Лу рухнул, как подкошенный, пропахав в песке черным носом борозду. Верхние перепончатые лапы мирмидона сжали воздух, заинтересовавшись, он даже остановился и обернулся на крик Джайны. Как раз тогда огненный шар с тихим свистом пули угодил прямо в грудь двухметровой змеи, взорвавшись тысячью искр. Чейн—Лу вскочил, как ужаленный, когда несколько искр подпалили его белые пятна на спине.

— Я ведь лег, как мы и договаривались! — потирая подпаленные места, жалобно отозвался пивовар.

— Прости, Чейн—Лу. Просто моя магия… Она изменилась, — пробормотала Джайна, оглядывая собственные ладони, словно в них могла быть разгадка внутренних сил.

Вероятно, Хранительница Тирисфаля подарила ей не только жизненные силы. Доступная Джайне магия расширилась, возросла, навсегда изменилась, смешавшись с магией Эгвин, способной расправиться с самим Саргерасом.

Хруст деревьев вернул волшебницу к реальности. Хайди, вырвав с корнем липу серебристую, теперь размахивал ею, словно горящей веткой перед волком. Мирмидон, еще не совсем пришедший в себя после замораживающей стрелы, не мог сосредоточиться на мелькающем черно—белом пятне и неуверенно отмахивался от ветвей.

— Это потрясающе, леди Джайна! — воскликнул Хайди. — Вы умеете отнимать жизни!

Никогда не видевший смерти, не знающий, каково это убивать других, Хайди не мог не смотреть на Джайну без восторга. Молодой пандарен ударил мирмидона стволом липы, сначала едва коснувшись его, но затем, осмелев, нанес сокрушительный удар. Деревце хрустнуло, разломившись пополам. Мирмидон покачнулся, схватившись за кровоточащую макушку.

— Не надо, — покачал головой приблизившийся Чейн—Лу. — Не привыкай вершить смерть над слабыми и беззащитными.

Хайди выпустил из рук разломанное деревце, с интересом наблюдая, как жизнь медленно покидает тело мирмидона.

— Я видел смерти животных в лесу, — задумчиво сказал он. — Но это… Это по—другому. Тот другой, леди Джайна, он погиб от ваших рук. Что вы чувствовали?

Джайна явно не разделяла его лихорадочного восторга, и не хотела становиться той, кто приведет пандаренов к тому образу жизни, от которого они сбежали тысячелетия назад.

— Убийство не наделяет тебя властью и не возвышает, Хайди. Это была самозащита. Если бы они не хотели причинить тебе вред, я бы… не отнимала их жизни.

— Не надо говорить со мной, как с ребенком, — насупился Хайди.

— Но ведь ты поступил как ребенок. Сбежал из дому, вопреки родительским просьбам. Тебе вряд ли удалось бы найти более неподходящий момент для поисков серебристого меда.

Хайди буравил взглядом песок под ногами, но все же украдкой поглядывал на Чейн—Лу. Наконец, любопытство взяло вверх над его чувством вины.

— А вы кто? — спросил он пивовара на обратном пути в селение. — Я вас никогда не видел.

— Я Чейн—Лу…

— Чейн—Лу пивовар, — прервала его Джайна, не дав пивовару рассказать о своем отшельничестве. — Кейган—Лу его старший брат.

Старший сын Хейдива задумался.

— Пожалуй, я хотел бы стать пивоваром, — сказал он. — Вы берете учеников, Чейн—Лу?

Пандарен смутился. Отшельники, какими мастерами своего дела они не были, не имели права брать учеников. Чейн—Лу еще не знал, что Джайна твердо решила положить конец этой традиции.

— Кажется, твое отсутствие, Хайди, не прошло незамеченным, — вновь спасла пивовара от ответа Джайна.

— Вряд ли это из—за меня, — протянул медвежонок. — Должно быть, это из—за странного неба. Или они узнали, что дети моря вернулись.

Круглые окошки во всех домах пандаренов источали яркий свет. Рассвет так и не вступил в свои права на этом лишенном красок небосводе, сизые сумерки раннего утра застыли над Пандарией. Возможно, Хайди был прав. Вряд ли Хейдив поднял бы на ноги все селение только из—за исчезновения сына, и необъяснимое природное явление было только на руку неудачливому влюбленному.

Их сразу заметили.

— Хайди! — послышался крик Шайи. — Хейдив, вот он! Идет!

— Не стоило даже надеяться, что из—за какого—то неба пандаренка будет меньше волноваться о сыне, — отметил Чейн—Лу.

Шайя неслась вниз по холму первой, а за ней устремились, кажется, все остальные жители Пандарии. Джайне еще не доводилось видеть их всех разом. Черно—белое море окружило их, мамы—пандаренки всхлипывали, подбадривая взволнованную Шайю. Хейдив—Ли окружали суровые папы—пандарены, от одного вида которых с Хайди слетела вся его спесивость, он смирился со своей участью, приняв раскаявшийся вид и прижав черные уши к макушке.

— Хайди! — прогремел Хейдив—Ли, но звучание другого голоса заставило Хейдива подождать с наказанием старшего сына.

— Что он делает здесь?

От звучания этого голоса Чейн—Лу приобрел такой же смиренный вид, как и провинившийся Хайди. Кейган—Лу, опираясь на неизменный посох, остановился среди других пандаренов, не дойдя до брата с десяток шагов. Другие жители Пандарии не держались на почтительном расстоянии от отшельника—пивовара, в отличие от его брата.

— Чейн—Лу согласился проводить меня, — ответила великовозрастному пандарену Джайна.

Великовозрастный пандарен не сводил с брата холодного взгляда.

— Тебе здесь не место, Чейн—Лу.

Джайна не могла поверить собственным ушам. Фамильную приставку употребляли в знак уважения, обращаясь к взрослым или мало знакомым пандаренам. Назвав брата полным именем, Кейган—Лу почти отрекся от него, давая понять, что их ничто не связывает.

— Не могу поверить, что пандарены способны на такую жестокость! — Воскликнула в воцарившейся тишине волшебница. — Вы способны убить собственного брата, Кейган—Лу? Так сделайте это прямо сейчас. Потому что дети моря вернулись на берега Пандарии, и если Чейн—Лу вернется в свою хижину, его жизнь будет недолгой.

Худенькая пандаренка, кутавшая узкие плечи в темную вязаную шаль, выступила вперед. Если другие отводили глаза от отшельника, да и он сам не особенно старался встречаться с ними взглядом, то стройная пандаренка ни на мгновение не отводила от Чейн—Лу глаз. Казалось, она видит только его, и даже странное небо над головой не заслуживает ее внимания.

— Чейн—Лу понес свое наказание, — тихо сказала пандаренка. — Его проступок не обернулся для Пандарии разоблачением, как мы того боялись. Думаю, века отшельничества послужили для него хорошим уроком. Если леди Джайна говорит правду, пандарены должны забыть старые обиды и объединиться против морского народа. Раз уж здесь собрались все, я прошу о том, чтобы Чейн—Лу вернулся в селение.

Тихо, одна за другой поднимались в воздух черно—белые лапы. Вверх по слону, туда, где стояли остальные, тихий шепот пересказывал происходящее, и как потревоженные огненные мотыльки, взмывали вверх факелы. Века прошли с того дня, когда пандарены проголосовали за исключение Чейн—Лу из своих рядов за путешествие вне времени, за нависшее над Пандарией разоблачение. Пандаренка была права в том, что пивовар понес достаточное наказание.

Бегло оглядев притихшие черно—белые ряды, Джайна поняла, что не было нужды пересчитывать голоса. Чейн—Лу был прощен жителями Пандарии.

Но пивовар не смотрел на волшебницу, его не интересовало количество поднятых рук, он видел перед собой только ее — ту, что беззвучно плакала, спрятав лицо в белых ладонях.

Отшельникам запрещалось иметь семьи, и пивовару—отшельнику только и оставалось, что варить из серебристого меда пиво. Ведь ему нельзя было и думать о том, чтобы преподнести серебряные соты своей избраннице.

Неужели она ждала его все это время?....

Подобная мысль посетила не только Джайну. Во взглядах влюбленных читалось все невысказанное за эти годы, и для кое—кого это было слишком. Хейдив—Ли вовремя схватил сына за руку, не позволив тому вновь умчаться в лес. Приобняв Хайди за плечи, он направился с сыном к дому.

Джайна коснулась руки Шайи.

— Это она? — прошептала волшебница. — Та, для которой Хайди хотел найти серебристую соту?

Шайя кивнула, не в силах ответить.

— Это правда, что дети моря вновь вернулись в Пандарию? — Джайну обступили другие пандарены.

— Мы поднялись на рассвете, — послышался голос Эймир—Ха, — но так и не дождались солнца. Что происходит с небом Пандарии? Почему на наших берегах вновь появились дети моря? Мы ведь выполнили просьбу Вневременного, мы не нарушали договора.

Джайна изменилась в лице.

— Нет, леди Джайна, — спохватился Эймир—Ха. — Я не сожалею о том, что мы спасли вашу жизнь. Простите за эти слова. Леди Джайна, вы единственная, кто сможет дать им отпор. Мы не знаем войны, нас не учили сражаться за свои жизни. Должно быть, сама Великая Мать послала вас в Пандарию, ведь иначе мы не выживем!

Через несколько часов Джайна медленно обходила притихший лес, наполненный серыми тенями, поглядывая на море, но берега оставались пустынными. Волшебница хотела обезопасить пандаренов насколько могла.

Не приближаясь к беспокойным водам океана, Джайна воздвигала в песке невидимые ледяные ловушки, способные на некоторое время задержать мирмидонов. День приближался к полудню, но бесцветная пустота, завладевшая небом, не двигалась и не менялась. Темное море, утратив лазурный отблеск, хмурилось и с шипением билось о каменный берег.

Джайна обошла половину острова, когда почувствовала неладное. Северная половина Пандарии оставалась незащищенной от нападения наг, а поскольку Джайна была единственной, кто на острове мог держать оборону, нельзя было терять времени. Окруженные водой, пандарены оказались в ловушке, и века назад в сражении с нагами многие из них лишились жизни.

Необъяснимая, непонятная материя, овладевшая небосводом, изменилась, но волшебница не понимала, как или в чем. Пустота так же нависала над лесом, но…

Джайна даже вскрикнула.

Бронзовой горы больше не было. Длинный темный шпиль, озаряемый каждый полдень бронзовым светом солнца, и видимый с любой точки Пандарии — исчез. В то же мгновение небесная пустота, как бесшумная лавина, рухнула наземь на севере острова, куда как раз направлялась Джайна. Волшебницу не спасла бы даже ее магия, окажись, она в этот момент той части Пандарии.

Джайна медленно поднялась и сделала несколько шагов на встречу странному туману. Абсолютная пустота поглотила лес, растворила его в своих бесцветных, непроницаемых клубах. Северной части острова, как и неба над головой, попросту больше не существовало.

Пустота всколыхнулась. Непроницаемый туман бесшумно поглотил еще несколько сосен, став ближе к Джайне.

Развернувшись, она напрямую через лес помчалась обратно в селение.

«Вы недооцениваете время!», — сказал ей Ноздорму, когда она взобралась на его бронзовую спину. Только теперь, глядя на клубившуюся Пустоту, Джайна поняла смысл его слов.

Выстроенное Ноздорму Безвременье рушилось. Пустота брала верх над ним.

«Вот теперь точно прощай, Джайна Праудмур», — подумала Джайна.

Вскоре Пустота поглотит всю Пандарию целиком.

Но это не означало, что Джайна не будет бороться за каждого пандарена на этом острове. Если наги нашли лазейку в Безвременье, значит, она должна выбраться отсюда. Возможно, теперь, когда Время нестабильно, ее телепортации пройдут более успешно.

Наги не заставили себя долго ждать. Ледяные ловушки не долго удерживали их на берегу. Когда поток двухметровых созданий окружил селение пандаренов плотным кольцом, Джайне в какой—то момент показалось, что она не справиться с ними.

Но огненные шары вспыхивали на ее ладонях, иглы ледяного дождя вонзались в их защищенные чешуей тела. Пандарены помогали, как могли. И основная их помощь была в том, что они не показывались из собственных домов. Магия Эгвин наделила Джайну выносливостью, иногда вместо одной стрелы вырывалось несколько. Никогда еще Джайна не чувствовала себя в настолько превосходной форме и теперь, обладая подобными силами, родить полудракона—получеловека для нее не казалось чем—то невероятным. Она появлялась на севере селения, где пустота вплотную подбиралась к домам пандаренам, и резкой волной сбивала вместе нескольких мирмидонов, отправляя их в бесцветный туман. Мигнув, она тут же появлялась на другом конце Пандарии, где успешно отражала атаки наг—колдуний, испепеляя их одним взмахом руки.

Сумерки не меняли времени суток — Джайна перестала отличать день от ночи, когда атаки наг, наконец—то, и внезапно прекратились. Еще почти час, едва удерживаясь на ногах, Джайна проверяла окрестности и только потом устало опустилась возле потухшего кострища. Она поест, немного отдохнет и обязательно проверит возможность телепортации. За эти несколько часов Пустота проглотила две хижины. Нельзя было медлить.

Ей показалось, что она заснула и увидела сон, в котором в бесцветном небе неизвестно откуда появились черные крылья. Дракон скорее падал, чем летел. Он вряд ли представлял опасность, и казался меньше тех, кого Джайна видела раньше.

Только, когда черный дракон рухнул наземь, Джайна поняла, что не спит. Дракон упал совсем недалеко от тех мест на севере острова, навсегда проглоченных Пустотой.

Кажется, сердце Джайны оказалось в пятках, когда она пробиралась по лесу в поисках места падения.

Она услышала тихий стон.

Парень лет шестнадцати, весь покрытый ссадинами и царапинами, лежал на боку, неестественно вывернув правую руку. Видимого перелома не было, но от любого движения он стонал от боли.

— Я вижу, что ты ранен, — сказала Джайна. — Но предупреждаю, одно неаккуратное движение и не сносить тебе головы.

— Будь я проклят, — тяжело дыша, пробормотал молодой дракон, оборачиваясь. — Где я оказался?

Руки Джайны опустились сами по себе. Даже под страхом смертной казни она не смогла бы направить в грудь этого дракона ни одну ледяную стрелу.

Ведь это был ее сын.