Когда королевство Штормград затевало войны, то службы в Соборе Света велись, почти не переставая, круглые сутки. Две сотни свечей наполняли ароматом плавленого воска огромные залы Собора, сложенные, как и все в Столице, из белого камня. И днем, и ночью толпились туристы и зеваки, раздражая неторопливых священнослужителей своей назойливой спешкой.

Но к исходу второго года от вторжения Альянса в Степи все говорило о том, что Священный Свет переживает такой же кризис, как и сама война, перешедшая в окопную стадию. К радости матерей солдаты почти перестали гибнуть. Лишь изредка кого—то настигала шальная стрела орков. Солдаты чаще попадали в лазареты с увечьями, полученными на учениях, и самой частой жалобой стали солнечные удары.

Металлические доспехи, призванные спасать жизни, под обжигающим солнцем только вредили. Выставленные в караул или отправленные в разведку альянсовцы с завистью глядели на свободные кожаные нагрудники орков. На истощенных на соломе лошадях, которые по три раза на дню теряли подковы на этой растрескавшейся земле, напоминавшей узором шкуру жирафа, — солдаты Альянса чувствовали в Степях себя явно лишними. Даже в Нордсколе, где им приходилось биться плечом к зеленому плечу орков, перед неизведанным врагом и жесточайшим климатом они были в равных условиях.

В этой войне неожиданным преимуществом для Альянса стал именно Катаклизм. Сам того не ведая, Смертокрыл здорово помог штормградской армии, разрушив с детства знакомые каждому ордынцу Степи. Отныне орки не могли хоть с закрытыми глазами проползти из одного конца в другой, теперь им, как и Альянсу, приходилось составлять новые карты, знакомиться с этим изменившимся краем заново.

Лишь три дюжины свечей горели в заплывших подсвечниках по всему Собору, и несколько пар туристов без дела слонялись из одной залы в другую. Долгие годы служивший главной темой анекдотов, теперь Культ Сумеречного Молота, стал чуть ли не главенствующей религией Азерота. Те, кто еще не примкнули к нему, с ужасом думали, каков же может быть конец света, если даже Катаклизм — это только начало? Какие еще силы примкнут на сторону фанатиков, столь внезапно обретших такую силу? Жители Азерота предпочитали перестраховаться. Свет—то он вот, рядом, в Соборах и в Храмах, за столько лет молитв и служений ни одного Катаклизма, а вера Сумеречного Молота сразу показала, на что способна. Сплоченные ряды прихожан стремительно редели, и все меньше служб проводились в Соборе и во всех храмах Святого Света.

Раньше король Вариан посещал Собор лишь по воскресеньям. Но теперь, когда нужно было показать, на чьей стороне сила и правда, королю приходилось бывать в Соборе гораздо чаще.

Сам архиепископ Бенедикт взялся служить не только праздничные, но и самые будничные, обычные мессы. Сейчас Бенедикт отпевал лорда Крайвена, главу Дворянского Дома, погибшего под развалинами собственного дома. Особняк устоял после всех землетрясений Катаклизма, но вчерашнего легкого толчка, который не напугал даже голубей на памятниках, было достаточно, чтобы разрушить крепкое на первый взгляд трехэтажное здание. Было начато расследование, но последовал скорый ответ от гильдии архитекторов — во всем виновата трещина в фундаменте.

Нового главу дворянства еще не выбрали. Аристократы, с таким же фанатизмом, как и крестьяне, переписывали имущество Культу и вступали в его ряды. Теперь Смертокрыл вполне законно мог прописаться в центре Штормграда в лучших, сейчас пустующих особняках, и никто бы и ему и слова не сказал.

Поредевшие ряды дворянства Штормграда, облаченные в лучшие черные камзолы и бархатные, впитывающие любой солнечный лучик, платья, с тоской провожали погибшего в последний путь. Вариан знал объяснение этой тоске во взглядах — на нового главу свалиться слишком много дел и обязанностей, и мало кто хотел быть избранным в эти дни на когда—то почетную должность.

Принц Андуин, сидевший рядом, настолько горячо молился, словно хоронил родного отца. С тех пор, как Андуин явился к нему после тренировки без единого кровоподтека на лице, Вариан и словом с ним не обмолвился. Отец с болью наблюдал, как, прикрыв глаза, сын шептал слова молитвы, и такое прилежание Андуина разрывало сердце Вариана на куски.

Король с трудом высидел службу. Его длинные пальцы стискивали рукоять меча. С бОльшим желанием он бы вскочил на ноги и одним движением клинка разрубил бы пополам деревянную скамью, на которой они сидели вместе с Андуином. «Этого ты хочешь?» — напрямик спросил бы Вариан сына. — «Это то, что ты выбрал?!».

Склонив светлую голову, ни о чем не подозревающий принц действительно молился о собственном отце. Всего несколько слов он прошептал в память о погибшем лорде Крайвене, которого слишком мало знал. Из—за близости отца, который в этот момент был для принца самым далеким во всем Азероте человеке, Андуин не помнил себя от страха.

— Кто излечил тебя? — спросил его Вариан, когда он в назначенное время явился после тренировки. — Я спрашиваю, кто исцелил твои раны?

Андуин струсил. В очередной раз, оказавшись лицом к лицу с разгневанным отцом, принц отступил на шаг назад и пробормотал что—то о придворном лекаре. Он боялся, что король спросит имя, но этого не потребовалось.

Король одарил принца долгим взглядом и более не сказал ни слова — за весь путь до Собора, за всю церемонию. Что если теперь отец будет всегда молчать? Вряд ли теперь архиепископ разрешит эту ситуацию. Андуин вопрошал Свет, что же ему теперь делать, как стать ближе к отцу и не оттолкнуть его вновь, а Вариан воспринимал эту горячую молитву за лишнее подтверждение собственных выводов. Голубые глаза его, такие же, как у сына, были похоже на два кусочка льда.

Церемония кончилась, и дворяне медленно и нерешительно, оглядываясь на короля, расходились. Андуин не сдвинулся с места, хотя королевской семье надлежало покидать Собор первыми. К Вариану спустился архиепископ Бенедикт, облаченный в белоснежное, отороченное золотым орнаментом, одеяние.

— Ваше величество.

— Ваше преосвященство, — в тон ответил король.

Андуин молча наблюдал за этим обменом ничего не значащих фраз.

Гроб лорда Крайвена уже снесли с постамента в родовую гробницу, дворяне, не дождавшись короля, покинули Собор. Сумерки сгустились по углам дома Света, пламя редких свечей подрагивало на сквозняках. Принц оглянулся на длинные ряды деревянных скамеек, непривычно пустующие залы. Гулкая тишина, прерываемая лишь треском свечей, а не горячим шепотом молитв и пением, обступила принца. Никогда ранее в Соборе Света Андуин не ощущал столько тоски и одиночества, как теперь.

Его сердце екнуло, когда он заметил, что Вариан, склонив голову, молча слушал то, что говорил ему отец Бенедикт. Возможно ли, что именно сейчас решается его судьба?...

Секретарь короля неслышно приблизился к Вариану, ожидая. Андуин все отдал бы, лишь бы быть на его месте и слышать все, что говорит архиепископ. Вариан менялся в лице, хмурился, и его шрам вновь становился похожим на молнию.

— Ваше величество, этот поход крайне необходим Святому Свету, — настаивал в этот момент Бенедикт. — Оглянитесь! Вера в Свет подорвана фанатиками и их ложными проповедями. Людям нужна вера, и только Священный поход по городам Альянса способен зажечь их сердца.

— Совершенно нет необходимости именно вам возглавлять этот поход, — хмурился Вариан.

— Кто, кроме меня, способен вернуть в сердца людей Свет? Даже ряды священнослужителей поредели, ваше величество. Кого не забрали в капелланы, тех завербовал злосчастный Культ.

Вариан опасался за здоровье пожилого архиепископа, точного возраста которого он даже представить не мог. На вид Бенедикту минуло около века. По Штормграду архиепископ передвигался медленно и лишь по одному и тому же маршруту — из Собора в королевский Дворец и обратно, хотя нельзя было не признать, что он сохранил юношескую легкость шага и почти не пользовался своим посохом в качестве трости. Но не хватало только, чтобы Штормград лишился своего верного духовника, и епископам в это неспокойное время пришлось бы избирать нового главу церкви.

— Это слишком серьезное решение, ваше преосвященство, и я не могу вам дать ответ сразу, — ответил король.

— Да подарит вам Свет мудрость суждений, ваше величество, — склонил седую голову Бенедикт и, повернувшись лицом к Андуину, неуловимо быстро подмигнул растерянному принцу.

Андуин даже вздохнул свободнее. Конечно, отец ни за что сразу не признает его решение верным, но начало положено. Какой же архиепископ замечательный человек!

Договорившись продолжить разговор в соборной библиотеке, Вариан и архиепископ разошлись. Секретарь, шурша свитками, стал зачитывать сообщения королю.

— Глава казначейства просил сообщить вам, что его подсчеты перепроверены, и он готов сообщить о результатах.

— Назначьте на завтра.

— Прибыл гонец со свитком от лорда—командующего Элспея.

— Оставьте в кабинете, — Вариан задумался. — Нет, если у Ангеррана все готово, то напишите Элспею и командующему Мариону, что им необходимо в срочном порядке незамедлительно прибыть в Штормград. Отправьте гонцов сейчас же.

— Сегодня пришло письмо от магов Даларана, которые просят помощи агентов штормградской разведки…

— Причем здесь я? — прервал король секретаря. — Направьте письма Шоу.

— Даларан просил сообщить о чрезмерной активности магии в Азероте и о том, что лучшие выпускники даларанской академии…

— Направьте письма Шоу! И хватит об этом. Что—нибудь еще?

— Нет, ваше величество.

Вариан отпустил секретаря и только сейчас заметил все еще сидящего на скамье сына. Насколько было бы проще, если бы он мог сказать ему, как и секретарю: «На сегодня все, спасибо». Вариан был окружен людьми, которые служили ему, а Андуин был единственным, кто, как ему казалось, не подчинялся ему раболепно, потому Вариан и не понимал, как ему следует вести себя с сыном. Все эти годы он старался как мог, но что поделаешь, если он не создан для отцовства так же, как и его сын не рожден для того, чтобы быть королем—воином.

К тому же ничто не могло заглушить угрызений совести — все—таки сегодня он мог оставить собственного сына калекой.

— Меня ждет отец Бенедикт, — только и сказал Вариан.

* * *

Шаги короля гулко раздавались под округлыми сводами собора. Даже белый мрамор колонн насквозь пропитался дымом чадящих свечей, ароматическими благовониями и горящими маслами. Красная дорожка устилала подножие белых колонн, и это сочетание впервые в жизни отчего—то напомнило Вариану — сочетание костей и крови, льющейся рекой меж ними.

В полутьме библиотеки Вариан нашел архиепископа в самом древнем отсеке среди книжных стеллажей. Подслеповато щурясь, Бенедикт оторвался от книги. После чтения его бесцветные глаза рассеяно и даже немного удивленно остановились на короле. Казалось, он забыл, что договаривался о встрече, хотя и часа не прошло с того мгновения.

Наконец, Бенедикт приветствовал короля слабым кивком и осененным знаменем. Вариан занял место напротив. Служки поднесли еще свечей, кувшин вина и белого сыра.

— Вы были правы, отец Бенедикт, — сказал король, отпив глоток вина из серебряного кубка.

Седой архиепископ провел сморщенной ладонью по своей ниспадавшей на грудь бороде.

— Король Седогрив все—таки написал вам?

— Написал, — кивнул Вариан. — Но я не об этом хотел поговорить с вами. Вы были правы на счет Андуина. Вы видели его сегодня?

— Не припомню, ваше величество. Я стар и забывчив. Что я говорил вам о принце?

— Вы поделились предположениями, что Андуин по своей природе жрец, а не воин. Я отказывался верить в это. Знаете, для его возраста он достаточно хорошо управляется с оружием. Вы посоветовали устроить ему проверку. Как отец, я поступил жестоко — я мог оставить сына без глаза.

— Милостивый Свет, о чем вы говорите, ваше величество? Мне кажется, вы говорили, что любите принца, независимо от того выберет он путь воина или жреца своим жизненным предпочтением. Было ли это тогда же?

— Видит Свет, больше всего на свете я хотел, чтобы мой единственный сын выбрал путь воина, — словно не слушая архиепископа, продолжал Вариан. — Сегодня я приказал жрецам ни в коем случае не лечить моего сына. А на тренировке… Я наносил ему особые, специальные удары, блокировать которые он просто еще не умеет. Уже тогда я видел синяки на его коже! Это поступок, недостойный отца, да простит меня Свет. Но Андуин избегает разговоров со мной, ему легче принимать меня за идиота, чем рассказать правду. Через час после занятий он явился с чистой кожей, без единого синяка и кровоподтека! Я спросил, кто исцелил его? И он соврал, что это сделал придворный лекарь. Зачем ему врать мне, отец Бенедикт? Я бы простил ему путь жреца, если бы он был со мной честен.

— Принц очень любит вас, Ваше величество, — ответил святой отец, поверх сложенных пирамидкой сморщенных пальцев. — Я знаю, он честный и добрый юноша. Если он и скрывает от вас правду, то только потому, что боится расстроить вас. Свет видит, что в ваших поступках не было злого умысла, вы любите принца, как никто другой.

Вариан запустил обе руки в черные, как смоль, блестящие волосы.

Через уговоренный час Андуин явился к нему с безупречно чистой кожей. Вариан никогда не думал, что для него будет радостью увидеть у сына кровоподтеки и синяки. Но от них и следа не осталось.

— Стоит ли мне пытаться поговорить с ним начистоту, отец Бенедикт?

Духовный наставник тяжело вздохнул, разделяя муки отца.

— Принц Андуин — жрец, и ему не бывать воином, — твердо произнес Бенедикт. — Юношеский максимализм не позволяет ему быть открытым и честным, он меняется, растет и не всегда понимает, почему творит те или иные вещи. Думаю, вам больше не стоит пытаться. Примите это как должное. Может быть, со временем принц сам придет к вам.

Вариан рывком поднялся на ноги. Остановился возле не растопленного камина и, повернувшись вполоборота к Бенедикту, сказал:

— Отец Бенедикт, я хочу попросить вас стать для Андуина духовным наставником. Я вижу, что ничто не свернет моего сына с выбранного пути. Но, как отец, я все равно должен помочь ему. Хоть чем—то.

Архиепископ закрыл глаза, будто погрузившись в молитву.

— Это большая честь, — медленно произнес Бенедикт, раскрыв глаза. — Спасибо за оказанное доверие, ваше величество, — он еще раз осенил короля знамением. — Да подарит Свет вам терпение. Вы приняли правильное решение.

— Да, — глухо пробормотал король.

Из—за отблесков свечей вышивка на рясе Бенедикта горела еще ярче и, казалось, что золото вот—вот расплавится и стечет ему под ноги. Черты лица Вариана, наоборот, стали еще жестче, чем были. Пересекавший переносицу шрам отбрасывал на его лицо дрожащие тени.

Архиепископ, кашлянув, заговорил первым, лишь бы прервать это затянувшееся молчание.

— Ваше величество, я старый человек, и знаю короля Генна Седогрива не понаслышке. Вы позволите дать вам совет?

Вариан отогнал витавших в его мыслях призраков, вновь вернулся к столу. Свиток с серой печатью так и не был распечатан. Сколько лет король Штормграда ждал, чтобы секретарь вручил ему письмо с печатью самого Генна Седогрива? Вариан мог подождать еще несколько часов.

Он не одобрял добровольного затворничества королевства Гильнеас за Стеной и в первые годы исписал десятки пергаментов, отправил лучших гонцов к королю Седогриву, призывая его одуматься. Но не получил ни одного ответа, а половина его гонцов не вернулась. И теперь, когда Великая Стена пала, король Седогрив написал сам.

А’Таал Тень Небес, постоянный посол ночных эльфов и доверенный представитель Тиранды Шелест Ветра, настаивал на том, что эльфам под силу настойками и эликсирами из аконитовой травы усмирить ликантропию. Еще до Катаклизма, когда безумный Аспект разорвал пополам, как горячий пирог, любимые Ордой Степи, А’Таал просил Вариана разрешить ночным эльфам отправить корабли в Гильнеас. Тогда Вариан указал эльфу на непроходимые рифы вдоль берегов королевства, губительные для любого судна. Волею судеб даже вековые рифы не сдержали натиска природного катаклизма, и морской путь в Гильнеас был открыт, но Вариан не изменил своего мнения. К тому же отправленный на разведку тогдашний глава ШРУ, Уизли Шпринцевиллер, так и не вернулся со своего задания. Королевство Гильнеас по—прежнему очень рьяно хранило свои тайны.

— Седогрив всегда недолюбливал остальные королевства, — заговорил Бенедикт, когда Вариан вновь сел за стол. — Всем известно, что воргены — плод его собственных опытов и от всего мира он отгородился лишь для того, чтобы создать их. Не иначе, как для того, чтобы распространить заразу по всему Азероту. И когда мир погибал бы под напором волколюдей, Гильнеас защищала бы Стена. Но Катаклизм нарушил его планы. Теперь Седогрив беззащитен и страдает от нападений Отрекшихся и собственных экспериментов. Я больше чем уверен, что в его послании предложение о мире и объединении с Альянсом. Думаю даже, он извиняется и клянется никогда впредь не бросать королевства. Но это может быть всего лишь уловкой. Возможно, он даже в сговоре с самой Мертвой Госпожой. Насколько мне известно, умерших воргенов валь’киры Сильваны воскрешать не могут. Тогда как людей — могут.

Еще как могут. Вариан до сих пор не мог простить Сильване Южнобережье, на месте которого не осталось даже трупов. Из—за судьбы одного только Южнобережья стоило воевать с Ордой.

— Я тоже знал Седогрива, правда, меньше вашего. Но я сомневаюсь в таком развитии событий. Если бы целью Седогрива было распространение ликантропии, зачем бы он столько лет бездействовал?

— Это старость делает меня подозрительным, но по своему опыту я знаю — предавший один раз, повторит предательство без зазрений совести. Король Седогрив бросил остатки человеческого королевства на съедение оркам, вы и сами это помните. Седогрив уверял, что Гильнеас богат и обеспечен всем необходимым. Что же не нашлось нескольких ружей истребить волков, чтобы взять болезнь под контроль?

— Благодарю вас за совет, отец Бенедикт.

— На вашей стороне Свет и Альянс, ваше величество, не спешите принимать окончательное решение. Я послежу за принцем, и, если он выкажет хоть малейшие задатки воина, я тут же прекращу его обучение.

— Спасибо.

— Ваше мнение о Святом походе не изменилось? — полюбопытствовал Бенедикт.

Вариан долго глядел на пламя свечи.

— Нет, святой отец. Если оно изменится, вы будете первым, кому я сообщу об этом.