На низших ступенях развития цивилизации нет никаких признаков специализации функций. Функции, которые, как нам кажется, совершенно различны по характеру и требуют для своего осуществления специального опыта, выполняются без различия одним и тем же лицом, которое даже не понимает, что для правильного выполнения каждой из них требуются разные свойства ума и различного рода опыт.

Несомненно, что сказанное относится к тому виду должностных лиц, которые впоследствии превратились в судей современных судов. Те ministri regis, которые во второй половине двенадцатого века совершали объезд своего округа, вряд ли напоминают чем-нибудь своих сегодняшних преемников за исключением того, что те и другие – королевские должностные лица. Первоначально ministri regis вероятно были сборщиками налогов; но вообще на их обязанности было следить за интересами короны во всех отношениях, включая управление королевскими поместьями, осуществлять надзор за местными властями, производить расследования нарушений феодальных привилегий и, в особенности, дознания по всем тем многочисленным происшествиям, которые давали основание для притязаний короны на штраф, конфискацию, побор или другой вид дохода.

Постепенно, однако, из большой вероятно корпорации чиновников выделилась небольшая группа лиц, специальная задача которых заключалась в «слушании тяжб», т. е. в разрешении спорных вопросов, вытекавших из многочисленных притязаний короны. В обществе автократически управляемом, подобно какой-либо из древних восточных монархий, такие притязания принимали бы просто характер требований, на которые ответом могло быть только согласие или, в случае отказа, наказание. Но замечательно, что в Англии даже могущественные англо-нормандские короли никогда не претендовали на такого рода неограниченную власть, но пытались оправдать все свои требования ссылками на право, обосновывавшее их притязания. Нет сомнения, что в некоторых случаях попытка опереться на право делалась только из соображения благовидности, а в других представляла собой крючкотворство или игру словами. Но даже в этих случаях молчаливое признание необходимости правового обоснования было ценным фактом в деле постепенного прогресса.

Таким образом, самый древний и, может быть, наиболее важный вид споров, который разрешался королевскими чиновниками, стал называться «тяжбами короны» (Pleas of the Crown). Это ныне представляет собой техническое определение самой важной группы судебных дел, называемой нами «уголовными» делами. Сущность их в том, что корона предъявляет иск о наложении наказания или кары на обвиненного за нарушение права, которое им предположительно совершено.

Для того, чтобы процесс такого рода мог быть проведен с научной точки зрения правильно и точно, надо совершить четыре самостоятельных действия. Во-первых, должно быть определенное обвинение со стороны лица, которое, по его заявлению, знает о совершении преступления. Затем должна быть проведена проверка фактов. После этого должно быть авторитетное заявление о норме, предположительно нарушенной преступником. Наконец, если совершение преступного деяния доказано, должно последовать осуждение и наказание. В примитивном суде, основанном на отмщении, также проводятся эти четыре меры, но они проводятся все сразу одним и тем же лицом. Мститель является обвинителем, свидетелем, судьей и исполнителем приговора. Сущность цивилизованной юстиции заключается в том, что эти меры проводятся раздельно во времени и разными лицами; важная стадия в истории цивилизации наступает тогда, когда общество выделяет некоторых лиц и подготавливает их для выполнения серьезной функции решения спорных дел. В ранние эпохи такой выбор судей осуществлялся разными способами. Только в XII и XIII веках энергичные меры таких королей как Генрих I и Генрих II создали королевским судьям выдающееся и устойчивое положение, которое в конце концов вылилось в монопольное право короны на осуществление юстиции. Начиная с конца тринадцатого века, в Англии никогда ни один суд не учреждался помимо королевской власти. Попытка совершить это вероятно рассматривалась бы как государственное преступление. Но только что приведенный очерк о происхождении английской уголовной юстиции неизбежно возбуждает один важный вопрос – не привело ли такое происхождение юстиции к совпадению в лице короны несовместимых функций обвинителя и судьи? Одно из основных начал суда гласит, что никто не может быть судьей в собственном деле.

Несомненно, что английская уголовная юстиция не скоро освободилась от порока, на который указывает это критическое замечание. Вероятно, первоначально сообщение, на котором основывалось уголовное обвинение, получалось от случайных «осведомителей», которые передавали его шерифу, а тот предъявлял его корпорации присяжных обвинителей (indictors), которых король Генрих II в своих Кларендонских ордонансах или «Ассизах» 1166 г. сделал обычными обвинителями во всех серьезных уголовных делах. Они были тем, что в новое время называлось «большим жюри». Но о последовавшим вскоре сокращением функций шерифа, король почувствовал необходимость в назначении должностных лиц, формально облеченных обязанностью преследовать за преступления. Таким образом, корона действительно стала осуществлять функции как обвинителя, так и судьи. Такой порядок несомненно в течение длинного ряда веков склонял весы правосудия против обвиняемого. Вероятно самым лучшим противодействием этому злу служило то обстоятельство, что большое число уголовных преследований всегда в основном велось и теперь ведется стороной, непосредственно потерпевшей ущерб от предполагаемого преступного действия, хотя процесс обязательно ведется от имени короны. Более поздняя и более серьезная гарантия заключалась в полной независимости положения английских судей, гарантированных им знаменитой статьей закона о престолонаследии 1700 г. (Act of settlement 1700), которая предписывает, чтобы полномочия судей сохраняли силу quamdiu se bene gesserint и чтобы их оклады были «установлены и утверждены». Это предписание освобождает судей от страха перед увольнением или сокращением оклада в случае, если они не угодят королю или влиятельным министрам. Многочисленные другие усовершенствования в осуществлении уголовной юстиции, которые будут отмечены в соответствующем месте, привели в конце концов к тому, что в уголовном суде обвинение стало показывать образец терпения и снисходительности, которые не наблюдаются у истца в гражданском деле.

Гражданская юстиция отличается от уголовной, и сущность ее заключается в том, что, как раньше указывалось, «тяжба» или спорное дело ведется не между короной и ее подданным, но между двумя подданными короны. В существе своем гражданская юстиция гораздо древнее уголовной. Еще задолго до того, как государство, в лице короля или иного правителя, взялось за дело юстиции, в Англии, как и в других странах, были приняты первые меры к преодолению первобытной юстиции посредством мести и взамен последней введено было мирное разрешение споров. Всякая попытка нарушить общественную жизнь вела неизбежно к созыву судебного собрания (moot), на котором произносились речи и принимались решения. «Англо-саксонская правда» показывает, что на этих собраниях уговаривали людей, у которых возникли споры, приостановить вражду (stay the feud) и разрешить спор при помощи установленных методов примитивной юстиции, т. е. очистительной клятвой и ордалиями или же согласием на замену кровной мести выкупом, выплачиваемым скотом. Когда англо-нормандские короли появились в Англии, то эти методы существовали уже там, и короли, не имея в виду им противодействовать и первоначально воздерживаясь от введения каких-либо конкурирующих с ними институтов, принимали меры лишь к тому, чтобы эти по существу частные процессы велись так, как они велись раньше. Но если имеются соответствующие материалы, то даже самые примитивные умы способны сделать сравнение. Повидимому, англичане двенадцатого и тринадцатого веков, сравнивая медленно действующие и отсталые приемы местных собраний с действенными методами королевской процедуры с ее опытными судьями и с новой системой присяжных, делали неблагоприятные для первых выводы. Таким образом, они постепенно начали представлять свои дела на рассмотрение королевских судей при их разъездах и просили о разрешении этих дел с помощью новой процедуры. Первоначально королевские судьи может быть относились к таким обращениям неблагоприятно, так как это увеличивало их работу. Но вскоре их отношение к ним изменилось, вследствие тех преимуществ, которые они давали их властелину и им самим не только в виде роста влияния и опыта, но и в более прозаическом виде разных вознаграждений и выгод. С конца двенадцатого века мы видим, как укрепляется в сознании королевских чиновников твердое решение устранить всех своих соперников в осуществлении правосудия. Таким образом, наряду с «тяжбами короны», важную часть королевской прерогативы на право осуществления юстиции составили тяжбы подданных или «общие тяжбы». Знаменитое постановление Великой хартии о том, что «общие тяжбы не должны следовать за нашей курией, но должны разбираться в каком-нибудь определенном месте», показывает, что ее составители решили превратить прерогативу в публично-правовую обязанность. Таким образом, впервые появилось разделение судов на уголовные и гражданские, функции которых порой несомненно перекрещивались, но в основном разделение их было довольно четким.

Рассмотрим прежде всего суды, осуществляющие уголовную юстицию.

А. Уголовные суды

Одно из самых твердых убеждений старого общего права заключалось в том, что всякое совершенное преступление ограничено пределами графства. Это объясняется тем, что при посредстве системы графств королевское правительство, а с ним, как мы видели, и правосудие соприкасалось непосредственно с массой англичан. Не только судебное разбирательство преступления происходило в том графстве, в котором оно было совершено, но и вся предварительная процедура, именно, составление обвинительного акта, предъявление обвинения подсудимому, взятие его под стражу или освобождение на поруки, наконец, приведение в исполнение приговора в случае, когда подсудимый признается виновным, все это поручалось должностным лицам графства. Таким образом, те «комиссии» или власти, которые уполномочивали королевских судей рассмотреть и решить тяжбы короны или освободить тюрьмы от обвиняемых путем решения их дел, были с самого начала комиссиями графств и остались такими до настоящего времени. Prima facie, преступление подвергается судебному разбирательству в том графстве, в котором оно было совершено, на «ассизах» или заседаниях лиц, уполномоченных решать тяжбы короны. Трижды в год (в очень населенных пунктах четыре раза) объявляется, что в определенный день уполномоченный короля посетит главный город графства для судебного разбирательства обвинений, предъявленных на основе обвинительного акта (indictment), лицам, преданным суду магистрами.

О предварительных мерах, проводимых при предании обвиняемых суду, как и о самой судебной процедуре, мы подробнее будем говорить в одной из последующих глав. Здесь достаточно сказать, что по английскому уголовному праву местом разбирательства любого серьезного преступления против этого права должен быть главный город графства, в котором это преступление было совершено, и разбирать его должен королевский уполномоченный или судья при помощи присяжных графства.

Но такая «замкнутая система», как ее можно назвать, ведет на практике к некоторым неудобствам. Преступники, которые сознательно выбирают для своего жительства пограничный пункт графства, могут причинить властям много хлопот; такой преступник, совершив преступление в одном графстве и узнав, что магистрат этого графства дал приказ об его аресте (варрант), переходит в другое графство, где приказ не может быть осуществлен, потому что юрисдикция подписавшего его магистрата не распространяется на это графство. Для того, чтобы такой приказ мог быть осуществлен, он должен быть подтвержден или контрассигнован одним из магистратов того графства, куда скрылся преступник; но прежде чем это удается сделать, последний может снова переменить графство.

Это было одной из причин, но, конечно, не единственной, почему Лондон превратился к концу восемнадцатого века в излюбленное место пребывания преступников. Лондон находится на границе нескольких графств. Вор, ограбивший лавку ювелира в Стренде, мог в несколько минут скрыться от юрисдикции магистратов Мидльсекса, бежав через Вестминстерский мост в Серри. Прежде чем его обманутым преследователям удалось бы получить подтверждение мидльсекского приказа об аресте в Серри, он мог достичь Кента, а пока разыскивали кентского судью, он снова укрывался, перейдя через Лондонский мост, в Эссексе и т. д. Кроме того, Лондон, как крупнейший в мире порт, был естественно местом пребывания большого количества иностранных моряков и торговцев, многие из которых разыскивались из-за преступлений, совершенных в открытом море. Но открытое море не входит в состав ни одного графства. Единственный способ предать подобных лиц суду заключался в том, чтобы прибегнуть к «полезной фикции» как, например, к такой, что Испанское море находится в приходе св. Марии на Корабельном Носу в Чипсайде, в графстве Мидльсекс.

Это были основные причины учреждения на основании закона 1834 г. нового Центрального уголовного суда, помещенного в «Олд Бейлей» или в цитадели Ньюгетской тюрьмы. В теории, этот суд представляет собой любопытное учреждение; в составе его, кроме лорда-канцлера и всех судей Отделения Королевской скамьи Высокого суда, входят церковный судья, именуемый dean of the arches, а также олдермены лондонского Сити, рекордер, городской старшина и судья суда лорд-мэра лондонского Сити. Три последних лица, хотя и должностные лица Сити, назначаются короной для выполнения своих судебных функций и всегда являются опытными юристами. Они рассматривают основную массу многочисленных дел, подсудных этому суду, в то время как более серьезные дела разбираются судьями Отделения Королевской скамьи поочередно. Сессии этого суда в числе двенадцати в год устанавливаются общими приказами (general orders), которые отдаются судьями Высокого суда. Юрисдикция Центрального уголовного суда распространяется на преступления, совершенные на большой и густо населенной территории, охватывающей части четырех графств. Кроме того, в течение восьми месяцев ежегодно его юрисдикция может быть распространена по правительственному приказу (order in council) на остальные части тех же графств и на соседние с ними. В дополнение к этой юрисдикции по месту совершения преступления Центральный уголовный суд может судить за преступления, совершенные в открытом море или вообще где бы то ни было за границей; затем этому суду переданы некоторые исключительные дела особого значения или большой сложности, как, например, дела о нарушении актов о государственной тайне (Official Secrets Acts) и актов о подкупах (Corrupt Practices Acts), а также суд над лицами, обвиняемыми в убийстве при осуществлении военной власти. После сказанного почти излишне прибавлять, что юрисдикция этого суда не ограничена по признаку тяжести преступления; нет таких дел, которые считались бы слишком тяжелыми, чтобы быть ему подсудными. Действительно, недавно было решено, что даже само Отделение Королевской скамьи, к которому мы сейчас обратимся, не пользуется правом дисциплинарного или апелляционного контроля над Центральным уголовным судом.

Положение Отделения Королевской скамьи Высокого суда несколько анормально в сфере уголовной юрисдикции. Прежде всего этот суд составляет часть большого суда гражданской юрисдикции; в качестве такового его состав и функции будут обсуждены позже. Но его члены ведут уголовные дела в ассизных судах; в девяти случаях из десяти они являются как раз теми уполномоченными, которых назначают для осуществления правосудия в разъездах по округам; кроме того, как мы только что видели, Отделение Королевской скамьи выделяет из себя того члена каждой сессии Центрального уголовного суда, которому поручается судопроизводство по наиболее важным делам.

Но, кроме того, Отделение Королевской скамьи унаследовало уголовную юрисдикцию от древнего Суда Королевской скамьи, т. е. от того суда, который был специально связан с личностью короля, после того, как Великая хартия установила, что общие тяжбы будут разбираться в Вестминстере. Он приобрел исключительную власть и право надзора как над всеми судами, осуществлявшими уголовное правосудие именем короля, так и над судами других юрисдикций, в качестве Королевского Совета, близкого королю, так как всякое серьезное преступление считалось нарушающим королевский мир. Обычно он не разбирает уголовных дел, во по требованию короны он ведет торжественное судопроизводство по особенно тяжелым преступлениям, имеющим важное значение, в исключительном составе трех судей и присяжных. Эта процедура, известная под названием «суд у перил» (trail at bar) была в последний раз применена, когда разбиралось дело Роджера Кезмента (Roger Casement), обвиненного в государственной измене во время первой мировой войны.

Отделению Королевской скамьи принадлежит по тем же причинам право издавать так называемые «Прерогативные приказы» (Prerogative Writs), с помощью которых осуществляется надзор короны над низшими судами. Так, если будет признано желательно в интересах правосудия перенесение предстоящего судебного разбирательства из ассизного суда графства, где предположительно было совершено преступление, в другие ассизы, то такое перенесение совершается при помощи приказа certiorari, отдаваемого Отделением Королевской скамьи тому суду, который при обычных условиях должен был бы вести дело. Если суд низшей инстанции не выполнит своей обязанности, то Отделение Королевской скамьи (после предоставления возможности дать объяснения) перешлет ему приказ mandamus, призывающий этот суд к выполнению его долга.

Если суд низшей инстанции выйдет за пределы своей юрисдикции, то он будет введен в свои границы запретительным приказом (Writ of Prohibition), отдаваемым Отделением Королевской скамьи. По особым причинам самый знаменитый из всех «прерогативных приказов», именно приказ Habeas может быть отдан любым судьей или судом, входящим в состав высшего суда. Но нормально этот приказ выдается Отделением Королевской скамьи.

Низшие уголовные суды

Теперь мы должны обратиться к тем судам уголовной юрисдикции, полномочия которых ограничены. Самыми важными из них являются суды четвертных сессий, имеющиеся во всех графствах и в некоторых городах. В графствах они теоретически состоят из всех мировых судей графства, а фактически из того числа судей, которые пожелают присутствовать. Мировые судьи (обычно называемые «магистратами»), мужчины и женщины, назначаются короной «доколе ей угодно» для выполнения многочисленных судебных, административных и исполнительных функций, которыми они наделены рядом парламентских актов. За исключением «платных» магистратов, назначаемых для Лондона и немногих других больших городов, они не получают за свой труд никакого вознаграждения, и большинство из них не имеет юридического образования.

Поэтому primafacie, суд четвертной сессии графства является худшим судом для разбирательства серьезных уголовных преступлений. На практике его основные недостатки устраняются, благодаря избранию председателя, который обычно имеет юридическое образование и который фактически выполняет большинство функций, лежащих на судье в единоличном суде, т. е. контролирует поведение адвокатов и свидетелей, дает направление присяжным и выносит решение и приговор. Но в важных вопросах, как например, размер наказания, он является только выразителем решения большинства. Ввиду этих обстоятельств неудивительно, что судебное разбирательство некоторых важных преступлений изымается из четвертных сессий. Но это ограничение их функций невелико по числу дел и постепенно еще уменьшается. В городских четвертных сессиях суд состоит не из городских судей, а представлен профессиональным судьей, называемым «рекордер» (recorder), но юрисдикция городских четвертных сессий шире четвертных сессий графств. Рекордер является судьей только «по совместительству». Когда не заседает его суд, то он может выступать в качестве адвоката в других судах, что он обычно и делает.

Из того, что сказано, можно было заметить, что юрисдикция четвертных сессий в значительной степени совпадает с юрисдикцией ассиз. Поэтому всякий человек, обвиняемый в каком-либо одном из длинного ряда преступлений, может быть судим любым из этих судов. Дело обстоит именно так. и фактически выбор суда в подобном случае обычно определяется после подготовки дела к слушанию тем случайным обстоятельством, какой из этих судов будет заседать раньше.

Для судебных и магистратских функций каждое графство делится на «округа малых сессий» (Petty Sessional Divisions), между которыми распределяется множество дел, не имеющих такого большого значения, которое требовало бы участия всех судей четвертных сессий. Каждый город, имеющий собственную «Комиссию мирового суда» (Commission of the Peace), приравнен к «округу малых сессий». Их функции состоят главным образом в разборе преступлений, подлежащих суммарной юрисдикции, т. е. таких преступлений, обвиняемые по которым не имеют prima facie права на суд присяжных, как это бывает в более серьезных случаях. Разница между преступлениями «индиктейбль» (indictable), т. е. подлежащих обычно суду с присяжными, и преступлениями «суммарной» юрисдикции (Summarily punishable), будет подробнее объяснена в одной из дальнейших глав. Сейчас достаточно оказать, что первой инстанцией для дел «суммарной» юрисдикции является суд малой сессии (Petty Sessional Court), который за исключением того случая, когда в нем присутствует платный магистрат, должен состоять не меньше чем из двух мировых судей (но может состоять и из большого их числа), обычно проживающих в данном округе. Такой суд в действительности мало чем отличается от несоблюдающего никаких формальностей комитета четвертных сессий; любая сторона может во многих случаях настаивать на вторичном слушании дела в четвертной сессии. Однако в этих случаях четвертная сессия проводит процедуру суммарной юрисдикции, т. е. без присяжных заседателей, и суд весьма ограничен в отношении приговора, который он может вынести. Фактически суды малой сессии проводят также предварительное судебное расследование дел, требующих обвинительного акта (indictable offences), но в этих случаях их функции носят характер распорядительный, а не судебный, и вся их обязанность сводится к тому, чтобы решить, должен ли обвиняемый быть предан суду (committed for trial) Ассиз, четвертных сессий или Центральному уголовному суду на том основании, что против него имеются по крайней мере доказательства prima facie.

До 1908 г. не существовало возможности апелляции в обычном смысле этого слова, на решение суда по уголовному делу, за исключением так называемой апелляции на решение суда малой сессии в суд четвертной сессии, о чем уже упоминалось, причем процедура такой апелляции была недавно упрощена новым законом. С давних времен Палата лордов пользуется правом отменять решения, вследствие «ошибки, очевидной из протокола» (error apparent in the record). С 1848 г. существовал некоторое время также Резервный суд для дел короны (Court for Crown Cases Reserved), состоявший из судей трех высших судов общего права. Этот суд должен был решать вопросы права, возникавшие в процессе рассмотрения уголовного дела и добровольно передававшиеся в этот суд, либо судьями, председательствующими в ассизах или в Центральном уголовном суде, либо четвертными сессиями; приведение приговора в исполнение на это время приостанавливалось. Но такие случаи бывали редко. Более важно право суда четвертных сессий, осуществляемое им по своему усмотрению или на основании приказа (mandamus) Отделения Королевской скамьи, «изложить положение дела» (state a case) для Отделения Королевской скамьи с тем, чтобы последнее разрешило вопрос права, возникший в уголовном процессе; подобная процедура называется сейчас на техническом языке «апелляцией». Но формально право на апелляцию в уголовных делах даже по правовым вопросам было признано лишь после проведения Акта об апелляции в уголовных делах 1907 г. (Criminal Appeal Act 1907). Однако вердикт присяжных по вопросу факта никоим образом не мог быть подвергнут апелляции. Но закон 1907 г. предоставляет лицу, признанному виновным по обвинительному акту (on indictment), безусловное право апелляции по вопросу права и условное право апелляции по вопросу факта в Уголовный апелляционный суд. Этот суд в обоих случаях составляется не менее, чем из трех судей Отделения Королевской скамьи, но может состоять из любого большего, но нечетного их числа. Осужденный, даже признавая свою вину, может апеллировать, ссылаясь на то, что возложенная на него кара чрезмерна. Однако, гори такой апелляции он идет навстречу серьезному риску, что наложенное на него наказание может быть увеличено тем судом, к которому он апеллирует. Если осужденный желает подать апелляцию вследствие чрезмерности наказания, то он должен предварительно получить разрешение на это от Уголовного апелляционного суда; при апелляции, связанной с любым другим вопросом факта, требуется разрешение либо этого же суда, либо того суда, который вынес приговор. Акт об апелляции в уголовных делах (Criminal Appeal Act) отменил право апелляции ввиду «ошибки» на решения Резервного суда для дел короны, и юрисдикцию этого суда, но установил, что в случаях особой важности поднятого правового вопроса генерал-атторней может выдать удостоверение, которое дает право либо обвиненному, либо обвинителю апеллировать к Палате лордов. Это положение было недавно использовано для того, чтобы получить решение высшей инстанции по сложному и важному вопросу о том, может ли вообще добровольное опьянение, и если может, то в какой мере служить защитой при обвинении в убийстве, и до каких пределов должен тот, кто возбудил преследование, доказать наличие злого умысла при явно преднамеренном убийстве.

Б. Гражданские суды

Как уже было объяснено в предшествующей главе, гражданские суды рассматривают споры между гражданами или подданными, передаваемые для разрешения в королевские суды. В той же главе было сказано, что полная победа, одержанная в этой области королевской юрисдикцией над всеми ее соперниками, была достигнута в результате долгой борьбы, в которой победили королевские суды вследствие своей лучшей приспособленности. Многозначительным показателем упорства этой борьбы служит то обстоятельство, что один ученый автор, писавший в 1909 году, мог насчитать свыше 160 древних гражданских судов, одновременно осуществлявших гражданское правосудие и все еще, по крайней мере теоретически, существующих, и, кроме того, мог указать своим читателям на сравнительно недавний закон, формально ликвидировавший сорок два других таких же суда.

В настоящее время, конечно, вся реальная юрисдикция по спорам между гражданами осуществляется судьями, назначенными короной. В одной из предшествующих глав мы видели, что некогда это были судьи разных рангов, назначенные для решения дел разного рода, что естественно вело к соперничеству между ними и к частичному совпадению их дел, а это имело неблагоприятные последствия – для истца. К счастью эти недостатки в деле гражданского правосудия в значительной степени были устранены новейшим законодательством. Теперь очень нетрудно разделить гражданские суды на «высшие», т. е. такие, которые пользуются неограниченными полномочиями как в отношении места возникновения претензии, так и в отношении серьезности интересов, затронутых в деле, и на «низшие», т. е. такие, юрисдикция которых ограничена одним или другим из этих условий. Среди судов неограниченной юрисдикции надо опять-таки различать суды «первой инстанции», т. е. такие, в которые дела поступают для первичного рассмотрения, и апелляционные суды, в которые подаются апелляции с целью отмены решений, вынесенных судами первой и второй инстанции.

В результате упоминавшегося раньше стремления, осуществленного в 1875 г., объединить в один единый трибунал все разнообразные «высшие» королевские суды, Высокий суд (High Court of Justice) является теперь единственным «высшим» судом первой инстанции с неограниченной юрисдикцией в гражданских делах на территории всего королевства. Любое гражданское дело, какого бы то ни было рода, действительно имеющее характер спора между гражданами, может быть начато в этом суде перед любым из его судей, которых сейчас имеется двадцать девять, хотя один из них, именно лорд-канцлер, редко действует как судья этого суда вследствие многообразия других своих обязанностей. Остальные двадцать восемь судей делятся для лучшего отправления своих обязанностей на три неравные группы, именно они распределены между канцелярским отделением (Chancery Division), куда входят шесть судей, Отделением Королевской скамьи (King's Bench Division), которое состоит из девятнадцати судей, и Отделением по делам об утверждении завещаний, о разводах и адмиралтействе (Probate, Divorce and Admiralty Division), куда входит трое судей. Но каждый из этих судей (включая и лорд-какцлера) по закону вправе разбирать любое гражданское дело, которое вносится в какое бы то ни было отделение этого суда, и осуществлять все полномочия, прежде осуществлявшиеся теми судами, которые ныне поглощены этим Высоким судом.

Местопребыванием этого суда является Лондон; но члены Отделения Королевской скамьи обычно находятся в разъездах (circuits) по судам или ассизам, ранее описанным, обыкновенно по двое, из которых один рассматривает уголовные дела, возникшие в графстве, а другой – гражданские или такие («nisi prius»), которые по какой-либо причине удобнее слушать на месте, а не в Лондоне. На местах имеются «окружные регистратуры» (district registries), в которых может в подобных случаях проводиться вся процедура, предшествующая судебному разбирательству для того, чтобы избежать затрат и труда, связанных с проведением этой процедуры в Лондоне.

Каждый судья Высокого суда, как уже было сказано, может быть привлечен к разрешению любого гражданского дела, однако удобнее и целесообразнее распределять эти дела в соответствии с их характером и передавать их на рассмотрение тем судьям, которые имеют специальное знакомство с данной группой дел. Поэтому все три Отделения Высокого суда в основе восприняли традиции тех судов, имя которых они носят, и разбирают дела, которые до 1875 г. слушались бы соответствующим судом. Таким образом, каждому из этих отделений предназначены определенные группы дел. Если обвинитель начнет дело не в должном Отделении, то оно может и вероятно будет передано в надлежащее отделение. Теперь уже не может быть как в прежнее время, чтобы дело было приостановлено вследствие отсутствия правомочий на его ведение. Но что самое важное, истцу не придется теперь искать одну часть удовлетворения в одном Отделении, а другую часть – в другом. Основная задача всей большой реформы 1875 г. согласно Акту о судоустройстве заключалась в том, «чтобы, поскольку это возможно, все спорные вопросы между сторонами были полностью и окончательно разрешены и чтобы была устранена многократность судебной процедуры, связанной с этим».

Было бы не совсем правильно, если бы мы сказали, что Высокий суд является только судом первой инстанции. Он действует в качестве апелляционного суда для разрешения вопросов права, внесенных на его рассмотрение четвертными сессиями и другими низшими уголовными судами, о чем сказано выше. До недавнего времени он также действовал в качестве окружных судов (Divisional Court) по апелляциям на решения судов графств (County Courts), которые являются обычными судами первой инстанции для разбирательства мелких гражданских дел. Однако, по закону 1934 г. апелляции на решения судов графств подаются за редкими исключениями в Апелляционный (гражданский) суд (Court of Appeal) (см. ниже). Поскольку вопросы факта не ставятся перед таким судом, то он действует без допроса свидетелей и без присяжных. Этот суд решает дело по докладу судьи суда графства и на основании протокола о доказательствах, составленных последним, после выступления адвокатов, представляющих стороны.

«Низшие» гражданские суды

Оставив в стороне исключительные «палатные» суды Ланкастера и Дюргема, ведающие делами по праву справедливости, которые возникают из несколько неопределенной юрисдикции, и некоторые другие суды, представляющие пережиток древности, как суд лондонского лорд-мэра и Ливерпульский «пропускной» суд (Liverpool Court of Passage), можно сказать, что гражданскими судами ограниченной или «низшей» юрисдикции являются установленные законами суды графств, учрежденные на основе общего плана в 1846 г. и с тех пор неоднократно наделявшиеся добавочными полномочиями. Их название (суды графств) вводит в заблуждение, потому что эти законом установленные суды не составляют, подобно мировым судам, части организации графств; кроме того, их полномочия совсем иные, чем древних судов шайр или графств, название которых они восприняли. Эти суды учреждены там, где у населения возникла в них потребность; они объединены в судебные округа (circuits), в которые лорд-канцлер назначает профессионального судью (а иногда двух судей) для постоянного осуществления правосудия. Судьи судов графств осуществляют совершенно то же право, что и Высокий суд, но только в случаях, возникающих в пределах их точно определенных округов и, как правило, в таких делах, в которых затронутые интересы не превышают определенной суммы и которые не представляют исключительной сложности или важности.

Так, суд графства не может выносить решения по искам о возмещении ущерба на сумму свыше 100 ф. ст. или осуществлять юрисдикцию по делам справедливости, когда соответствующая собственность оценивается свыше 500 ф. ст.; равным образом не может он рассматривать иски по письменной клевете, обольщению или по нарушению обещания жениться за исключением тех случаев, когда стороны согласны прибегнуть к его юрисдикции.

В некоторых случаях суд графства пользуется, однако, неограниченной юрисдикцией, например, при претензиях, возникающих из Акта о компенсации рабочих (Workmen's Compensation Act), когда судья действует в качестве арбитра, или в делах о банкротстве, хотя не все суды графств пользуются правом юрисдикции в последнего рода делах. Около сорока судов графств (а всего их около четырехсот пятидесяти) пользуются правом юрисдикции по адмиралтейским делам; в этом случае они могут рассматривать претензии по буксированию, необходимым расходам, заработной плате в сумме до 150 ф. ст. и другие морские притязания до 500 ф. ст.

Апелляционные суды

Наконец, мы коснемся судов, которые являются только апелляционными судами, т. е. которые не имеют права рассматривать дело, пока оно не решено в первой инстанции низшим судом.

Первоначально по схеме Акта о судоустройстве 1873 г. (Judicature Act 1873 г.) должен был быть создан всеобъемлющий гражданский суд, часть которого, именно Высокий суд, должен был являться, как мы видели, универсальным судом гражданской юрисдикции, но в основном только судом первой инстанции, в то время как другая его часть – Апелляционный суд – должен был рассматривать апелляции, поступающие на дела, решенные во всех отделах Высокого суда. Поэтому этот суд в целом был назван Высшим судом (Supreme Court), хотя в действительности он не является таковым. Дело в том, что эта схема, как мы вскоре увидим, была в последний момент изменена в одном очень важном отношении. Но проект создания единого гражданского апелляционного суда всеобъемлющей компетенции был осуществлен. Этот суд состоит из лорда-канцлера и нескольких других членов ex officio, которые, вследствие других своих обязанностей, редко присутствуют в Апелляционном суде, а также из шести или, возможно, семи присутствующих членов, из которых два формально являются членами ex officio, в то время как остальные пять, известные как «лорды апелляционные судьи», специально назначаются членами этого суда. Присутствующими ex officio судьями являются начальник судебных архивов (Master of the Rolls) – должностное лицо, история которого, связанная с древним канцлерским судом, очень интересна – и председатель или старейший: судья Отделения по делам об утверждении завещаний, о разводах и адмиралтействе. Первый регулярно присутствует в качестве председателя в одном из двух составов, состоящих из трех членов каждый, на которые обычно делится Апелляционный суд для рассмотрения дел. Эти два состава пользуются одинаковыми полномочиями и властью, и их, возникновение явилось результатом того обстоятельства, что имеется шесть судей, основной обязанностью которых является судопроизводство, в то время как трое судей должны постановлять окончательные решений по апелляционным жалобам на дела, разрешенные Высоким судом. Из соображений удобства, но и только, один состав обычно рассматривает апелляции на дела, разрешенные Отделением Королекской скамьи, а другой – апелляции на дела, решенные Канцлерским Отделением Высокого суда и канцлерскими судами Ланкастера и Дюргема.

Что касается Окружных судов, разбирающих апелляциина решения четвертных сессий, то Апелляционный суд принимает факты такими, как они были установлены судом первой инстанции, и разрешает только вопросы права. В его судопроизводстве нет места свидетелям и присяжным. Даже, когда он выносит решение о новом рассмотрении дела в суде первой инстанции на том основании, что при первом рассмотрении присяжные вынесли вердикт, противоречащий доказательствам, то Апелляционный суд не идет дальше рассмотрения вопроса, могли ли присяжные, действуя разумно и добросовестно и не руководствуясь никакими посторонними соображениями, притти к тому выводу, к которому они пришли, исходя из доказательств, представленных в суде низшей инстанции. Если в строгом смысле слова это не вопрос права, то все же это вопрос, требующий для своего разрешения опытности и критического ума, и материал для этого судья черпает из своего собственного опыта. Высшим апелляционным судом в Англии является Палата лордов, в которую поступают также апелляции на решения Сессионного суда (Court of Session) в Шотландии и Апелляционного суда (Court of Appeal) в Северной Ирландии. Вообще говоря, неудовлетворенная сторона в гражданском споре может апеллировать в Палату лордов на любое окончательное решение Апелляционного суда. Но прежде, чем подать апелляционную жалобу, надо получить на это разрешение либо от Апелляционного суда, либо от самой Палаты лордов, или же от комитета последней, специально предназначенного для этой цели. Вообще Палата лордов представляет собой законодательное учреждение. Но она имеет очень длительную историю, а в старину не понимали разницы между функциями законодательными и судебными; разграничение между этими двумя функциями никогда не было полностью проведено Палатой лордов. Теоретически любой член этой палаты, как бы он ни был несведущ в правовых вопросах, может принять участие в вынесении решения, касающегося самых сложных вопросов права. Несомненно, что это было одной из причин, почему создатели Акта о судоустройстве 1873 г. стремились отменить право Палаты лордов действовать в качестве апелляционного суда.

Хотя им удалось превратить свой законопроект в закон, но в части, касающейся апелляционной юрисдикции Палаты лордов, он был отменен новым законом, принятым через два года, когда закон 1873 г. не был еще осуществлен.

Правительство, пришедшее на помощь Палате лордов в самый критический для нее момент, поняло, что необходимо освободить высший апелляционный суд от только что упомянутого порока. Поэтому Акт об апелляционной юрисдикции 1876 г. (Appellate Jurisdiction Act 1876) установил, что ни одна апелляционная жалоба не может рассматриваться Палатой лордов, если при рассмотрении доводов апелляции не присутствуют по крайней мере три «судебных лорда».

Последними являются либо известные юристы, специально назначаемые для этой цели пожизненными членами Палаты лордов, либо лица, занимающие теперь или занимавшие прежде высокие судебные посты и находящиеся в числе членов этой Палаты. Но надо заметить, что по закону не имеется никаких препятствий к тому, чтобы самый невежественный член Палаты лордов воздействовал своим голосованием на решение по апелляции, которая имеет величайшее значение и представляет большую сложность, касаясь жизни, чести или имущества большой ценности.

Апелляции, идущие из заморских доминионов короны, поступают не в Палату лордов, а в Судебный комитет (Judicial Committee) Тайного Совета. Эти апелляции не относятся непосредственно к области английского права и потому не могут быть предметом обсуждения в данной книге. Но надо помнить, что, согласно Акту об апелляции в уголовных делах 1907 г., на решение по уголовным делам исключительной сложности и важности может быть по удостоверению генерал-атторнея подана апелляция в Палату лордов, которая выполняет судебные функции также при обвинении пэров в фелонии и в политическом преступлении (impeachment).

Отправление правосудия требует участия не только судей, на которых возлагается вместе с присяжными обязанность выносить решения по рассматриваемым делам, но и правозаступников или опытных специалистов, которым стороны в споре вручают защиту своих интересов. Так, по крайней мере, обстоит дело во всех современных сложных системах цивилизованных обществ; действительно, специалистов в вопросах права можно обнаружить далеко в древнейшие времена. В то же время почти все правовые системы, и во всяком случае английская, предоставляют полную свободу каждому тяжущемуся самому вести свое дело как в его начальной, так и в конечной стадии, если он это считает для себя удобным. До установления современного порядка, при котором недостаточным лицам бесплатно предоставляется правовая помощь, в судах нередко можно было встретить «истца самолично» или «ответчика самолично». И теперь еще их часто можно встретить, особенно в судах низшей инстанции, причем судьи, с издавна отличающей их гуманностью, проявляют в отношении этих лиц исключительное терпение и снисходительность.

Профессия правозаступников представляет в Англии исключительную монополию корпорации мужчин и женщин, которые, как предполагается, представили достаточные доказательства в порядке, который будет описан ниже, своей пригодности для этой ответственной профессии.

На основании указанного выше права, которое позволяет всякому тяжущемуся выступать в суде самолично, каждый человек может сам вести свое дело, но в то же время всякое лицо, которое не является членом сословия правозаступников и попытается выступать как правозаступник, независимо от того, было ли у него или не было корыстных намерений, подлежит серьезному наказанию и не может требовать принудительного исполнения данного ему обещания о вознаграждении его за услуги. Главное практическое затруднение сводится к определению того, в чем заключается попытка действовать в качестве допускаемого законом поверенного. Это определение зависит от несколько произвольных постановлений, которые исходят скорее из соображений практического удобства, чем из ясных принципов. Так, например, человек, который, не будучи членом сословия правозаступников, составил хотя бы за вознаграждение, завещание или соглашение, касающееся имущественных отношений, не повинен ни в каком нарушении закона, если только он не выдает себя за профессионального юриста. С другой стороны, такой же человек, составляющий брачный договор или обязательство, подлежит штрафу в 50 ф. ст. В течение, по крайней мере, шести веков профессия правозаступника делится в Англии на две обособленные ветви, причем каждая из них выполняет отличные от другой обязанности, хотя у них имеются и некоторые общие функции. К первой ветви относятся барристеры или адвокаты, ко второй – солиситоры, прежде известные под именем «атторней». Тех и других мы обнаруживаем почти уже с момента возникновения общего права, так что трудно сказать, кто из них древнее; но их история совершенно различна.

Барристеры

Функции барристера или адвоката характеризуются, прежде всего, тем, что он выступает в суде, обращается к судье или присяжным при слушании дела в суде, допрашивает свидетелей, возражает против всякой попытки своего противника нанести ущерб своему клиенту, когда считает ее недобросовестной, и вообще принимает в деле такое участие, которое принимал бы сам клиент, если бы он лично вел свое дело. Первоначально барристеры были, повидимому, случайными подручными тяжущегося, которые по своей инициативе давали последнему советы и, приобретя вкус к такого рода делам, постепенно были признаны судами в качестве лиц, которые могут быть «в совете» (of counsel) с тяжущимися. Особое положение барристера удивительным образом сохранилось в виде пережитка в современных нормах права, согласно которым барристер не может заключить связующего договора о выплате ему гонорара или предъявить иск об его взыскании в судебном порядке, а также обязать своего клиента чем-либо сказанным им в суде; но, с другой стороны, согласно этим нормам, его нельзя привлечь к судебной ответственности за небрежность при ведении дела клиента.

Хотя много обстоятельств свидетельствуют в пользу того, что первоначально барристер получил возможность быть выслушанным в суде благодаря признанию его со стороны суда, но теперь в течение уже столетий право «призывать к судебному барьеру» («calling to the bar»), т. е. облекать кандидатов званием барристера, осуществляется четырьмя влиятельными и мощными корпорациями; которые известны под именем «Судебных Иннов». Сюда относятся Lincoln's Inn (Линкольнс-Инн), Middle Temple (Средний Темпль), Inner Temple (Внутренний Темпль) и Gray's Inn (Грейс-Инн). Эти корпорации пользуются правом полного самоуправления, они управляются выборными «бенчерами» (benchers) или старейшинами, которые не публикуют никаких отчетов о своей деятельности, и фактически не существует такого парламентского акта, который подвергал бы эти Инны какому-нибудь контролю. Многое в их происхождении остается до сих пор темным. Но сейчас как будто большинство согласно с тем, что первоначально это были добровольные клубы или ассоциации ходатаев по делам при королевских судах в Вестминстере, которые были учреждены, как мы видели, в XII и XIII веках для осуществления королевской юрисдикции и, в особенности, для применения нового общего права. Церковное название членов Темпля – темплиерами (Templars) объясняется тем, что после того, как в начале четырнадцатого века был распущен крестоносный орден темплиеров или рыцарей храма, две корпорации юристов переселились из своего прежнего помещения, находившегося где-то около Хай-Холборна, в более старое здание рыцарей темплиеров с его древней церковью и площадью для турниров на берегу Темзы.

В течение нескольких столетий после возникновения Судебных Иннов, их члены лично принимали клиентов либо в своих деловых кабинетах, либо в каких-либо определенных общественных местах, как, например, собор св. Павла, и вели без различия все их дела в целом, не ограничиваясь выступлением в суде или формальными консультациями. Однако, вскоре после реставрации, их корпорация стала приобретать все более замкнутый характер как в отношении своих клиентов, непрофессионалов в юриспруденции, так и в отношении атторнеев, которые удалились из их корпораций и из тех зданий, где они до того жили совместно.

Эта аристократическая политика барристеров имела серьезные последствия. Несомненно, что она повысила их общественный престиж и позволила им общаться с придворными и с государственными сановниками на более или менее равной ноге, что открыло им дорогу к занятию самых значительных государственных постов. С другой стороны, та же замкнутость корпорации барристеров повела к тому, что атторней и клиенты оказались за пределами этого замкнутого круга, а сами барристеры стали, во всяком случае первоначально, зависеть от атторней, которые, изменив существовавшее раньше положение вещей, превратились из сотрудников барристера в его клиента. Прежде всего, начальная стадия ведения всех дел (а многие дела и полностью) попали в руки атторней, значение которого быстро повышалось пока он не стал совершенно независимым юристом не только в провинциальных городах (где не было барристера, который мог бы соперничать с ним), но и в Лондоне. На своем праве вести дела с клиентами без вмешательства атторней (или «солиситора», как его теперь называют) сами барристеры настаивали очень редко. В сущности, барристер не имеет других судебных дел или консультаций, кроме тех, которые дает ему солиситор, если только его не привлекает к своим делам корона или какая-нибудь большая корпорация.

Не надо, однако, думать, что важная монополия «призыва к судебному барьеру» осуществляется Судебными Иннами совершенно произвольно. Вообще говоря, прием в сословие правозаступников за несущественными исключениями открыт каждому британскому подданному, который выполнит некоторые предписанные условия; в последние годы были случаи, когда даже иностранцы становились английскими барристерами. Это возможно потому, что в отличие от солиситора барристер, является должностным лицом в каком бы то ни было смысле этого слова. Он представляет собою просто испытанное и квалифицированное лицо, имеющее право говорить от имени своих клиентов перед любым судебным присутствием и давать им советы во всех их юридических делах. Но само собой понятно, что Судебные Инны не приглашают в. свой состав иностранцев, даже выполнивших предписанные условия, в том же обычном порядке, как британских подданнных.

Упомянутые условия сводятся кратко к следующему: 1) Пройдя общее испытание в отношении образования и представив доказательства своей доброй репутации, кандидат должен быть допущен в качестве учащегося в один из четырех выше перечисленных Судебных Иннов.

2) Затем он должен оставаться там двенадцать семестров (охватывающих три года), причем в каждом семестре должен обедать в трапезной шесть дней, но не обязательно подряд (исключение делается для членов университетских корпораций Соединенного Королевства, обедающих там три раза в семестр); для учащихся, достигших определенных академических степеней, число семестров уменьшается на два.

3) Кандидат должен затем пройти определенные испытания по правовым дисциплинам, которые проводятся организацией, называемой «Советом правового образования» (Council of Legal Education) и образуемой четырьмя Судебными Иннами. Этот Совет имеет также штат лекторов, которые читают публичные лекции и имеют вообще попечение о кандидатах в барристеры.

Лица, которые до притязания на допущение их в число барристеров, были уже барристерами в доминионах или в Северной Ирландии, подлежат специальным правилам.

После выполнения этих условий, кандидат, будь он мужчиной или женщиной, достигший возраста в 21 год и заплативший взнос, взимаемый его Инном (всего около 180 ф. с), имеет право явиться в свой Инн в ближайший «вечер призыва» (Call Night) для вступления в сословие. Сообщение о его кандидатуре вывешивается на видном месте на доске для объявлений или на доске для разных записей не только в его собственном Судебном Инне, но и во всех остальных, за некоторое время до самой церемонии. Каждый, кто прочел это объявление или услыхал о нем, может известить бенчеров того Инна, к которому принадлежит кандидат, об обстоятельствах, дисквалифицирующих кандидата, например, о том, что он в период подготовки был связан с каким-нибудь делом, которое считается несовместимым с профессией барристера, или что он обвиняется в каком-нибудь преступном или недостойном поступке. Кандидату дается, конечно, возможность опровергнуть обвинения. Если бенчеры его Инна не принимают его опровержений, то он может апеллировать к судьям Высокого суда как к корпорации. Если не выдвинуто никаких обвинении или они не доказаны, то удовлетворяющий всем условиям кандидат проводится в барристеры по старинному церемониалу после обеда в «вечер призыва», и после этого он имеет право пользоваться всеми привилегиями и выполнять все функции барристера.

Лицо, принятое в барристеры, продолжает оставаться членом своего Судебного Инна и подвергается его юрисдикции. Судебный Инн барристера остается хранителем общеотвенных интересов Инна во всех вопросах, касающихся профессионального поведения барристера и имеющих серьезное значение, и во всех делах, относящихся к его личной репутации. Если поведение барристера дисквалифицирует его как участника почтенной профессии, то он может быть исключен из числа барристеров (disbarred) бенчерами своего Судебного Инна и тем самым лишен своего положения, причем он опять-таки может аппелировать к судьям Высокого суда. В вопросах профессионального этикета, в отличие от вопросов морали, за его поведением надзирает и контролирует его, но в более узких пределах Генеральный совет сословия барристеров (General Council of the Bar) – представительная организация, недавно созданная по добровольной инициативе самих барристеров.

Эта организация не наделена официальными полномочиями, но влияние профессионального общественного мнения так велико, что барристер, нарушивший постановления Совета, встретил бы, вероятно, такое холодное отношение со стороны своих коллег, что возбудил бы также недоверие у своих постоянных клиентов – солиситоров, и в результате лишился бы вскоре всех дел. Наконец, поведение барристера в суде должно быть преисполнено вежливости и знаков уважения к судье, который руководит всем процессом. Однако, одна из самых почтенных и ценных традиций английского суда требует предоставления адвокатам, в интересах их клиентов, полной свободы, поскольку она совместима с правильным и достойным ведением дела.

Наконец, надо упомянуть, что среди сословия барристеров имеется сравнительно небольшая группа старших, пользующихся некоторыми привилегиями и ограниченными в некоторых правах. Они известны под именем королевских адвокатов или «шелковых» вследствие того, что они носят в суде шелковые мантии вместо шерстяных. В некотором отношении их существование представляет собой аномалию, так как формально они являются должностными лицами короны и до недавнего времени не могли без специального разрешения вести никаких дел своих клиентов против короны. Но в отличие от старинных служителей права (Serjeants-at-Law), место которых они заняли, они состоят членами Судебных Иннов, юрисдикции которых подведомственны, не пользуются правом монопольного ведения дел ни в одном суде и не составляют особого сословия, отличного от того, к которому принадлежат их собратья «за барьером» (outer bar). В судебных присутствиях они занимают передние скамьи в пределах барьера (within the bar). По принятому обычаю они получают за свои труды несколько более высокий гонорар, чем младшие члены сословия или обычные барристеры, и имеют право первенства при выступлениях. С другой стороны, правила профессионального этикета запрещают им вести некоторые дела, которые составляют монополию младших членов сословия, или членов «за барьером». По разным причинам эти королевские адвокаты назначаются по совету лорда-канцлера жалованной грамотой (Letters-Patent) короля.

Солиситоры

Другая ветвь профессии правозаступников известна под именем «солиситоров Высшего суда». Исторически она возникла вследствие слияния нескольких прежде различных профессий, именно атторней при судах общего права, солиситоров при Канцлерском суде, прокторов старых церковных судов и письмоводителей (scriveners), которые до конца восемнадцатого века были как бы высшего ранга судейскими писцами.

Старейшую профессию из них всех представляли атторней, которые, вероятно, оказали наибольшее влияние на положение этой группы правозаступников в целом. Как показывает их название, они были первоначально поверенными (attornati) тяжущихся и в качестве таковых мы обнаруживаем их в истории права почти в той же глубине веков, как и барристеров. Древнейший процесс представлял в своей сущности, а часто и по форме, судебный поединок; поэтому естественно, что древнее право не позволяло заменять стороны их представителями, если не считать исключительных случаев, когда, например, сторонами были женщины и дети. Но по мере того, как примитивное судебное состязание уступало место упорядоченному и формально ведущемуся процессу, который иногда требовал долгих и утомительных поездок, стороны все чаще стали добиваться права быть замененными представителями, и суды разных юрисдикции им это разрешали. Естественно, что все те суды, в которых появлялись такие представители сторон, были заинтересованы как в том, чтобы это были подлинные представители, так и в их репутации. Поэтому к концу XIV века королевские суды общего права стали записывать в своих актах или реестрах имена некоторых лиц, которых они согласны были признавать представителями сторон в слушаемых ими делах. Такая практика вела, естественно, к тому, что получившие подобную привилегию атторней образовали замкнутую группу и получили характер должностных лиц при суде, а это, столь же естественно, вело к тому, что суды приобрели право «вычеркивать из реестров» или иным способом наказывать тех атторней, которые оказывались виновными в неблаговидных поступках. «Солиситоры» в точном смысле этого слова, никогда не были представителями сторон; они появились к концу XVI века в связи с судами справедливости и стали направлять ходатайства (to solicit) по делам тяжущихся, которым приходилось подолгу дремать в приемных начальников Канцлерского суда. В начале XVII века их стали рассматривать как профессионалов, занимающих приблизительно такое же положение, как и атторней; еще до середины XVII века обе эти профессии фактически слились в одну, хотя различие в их квалификации сохранялось. После уже упоминавшегося ухода атторней и солиситоров из Судебных Иннов, они до известной степени нашли прибежище в так называемых Канцлерских Иннах (Inns of Chancery). Эти организации были, может быть, даже древнее Судебных Иннов, но никогда не достигали даже приблизительно такого положения или влияния как последние. К концу XVIII века они фактически прекратили свое существование, и их место, как профессиональных организаций, заступило Юридическое общество (Law Society), являющееся уставной корпорацией, которая теперь занимает в отношении группы солиситоров в сословии правозаступников приблизительно такое же положение, как Судебные Инны в отношении группы барристеров. Тем временем, к концу восемнадцатого века, профессия «письмоводителей», в качестве самостоятельной, вымерла, так как их дела перешли в руки солиситоров. И, наконец, ликвидация в 1857 г. юрисдикции церковных судов по брачным делам и по духовным завещаниям, совместно с упадком других функций этих судов, прекратила существование прокторов как отдельной профессии, причем большинство из них вступило в ряды солиситоров. Таким образом, все группы правозаступников, за исключением барристеров, слились в одно сословие и получили на основании Акта в судоустройстве 1873 г. официальное название солиситоров Высшего суда.

Нами уже указывалось ранее, что Юридическое общество (первоначально известное под названием «Инкорпорированного юридического общества») занимает в отношении солиситоров положение, во многом подобное положению Судебных Иннов в отношении барристеров. Однако, это утверждение нуждается в очень важной оговорке, которая сводится к следующему: в то время, как у барристеров условия допущения их к занятию своей специальностью, сам прием и стаж кандидатов целиком зависят от традиций и обычаев каждого Судебного Инна, установленных им самим собственной властью, у солиситоров все эти вопросы, за небольшим исключением, точно определяются парламентскими актами, из которых юридическое общество обязано исходить и предписания которых его связывают. Сверх того, фактическое допущение солиситора к делам составляет функцию начальника судебных архивов, который занимает описанную уже выше высокую судебную должность и, кроме того, выполняет еще более интересную обязанность хранителя множества юридических и других актов, собранных в Государственном архиве (Record Office). Вследствие этого Совет юридического общества, при всей важности его функций, обладает гораздо меньшей свободой действия, чем Судебные Инны.

Излишне говорить, что в то время, как иностранцы, естественно, не могут занимать официального положения в английских судах, всем британским подданным, которые приобрели должную квалификацию, открыта возможность вступать в ту отрасль сословия правозаступников, к которой принадлежат солиситоры. Их прием обусловливается следующими условиями:

1) Прохождение предварительного испытания в отношении общего образования.

2) Учение или служба в качестве клерка у практикующего солиситора в течение периода от трех до пяти лет, в зависимости от предшествующей подготовки клерка. Эта служба должна быть единственной; в отличие от учащегося в Судебных Иннах, клерк поступивший в учение, не имеет права посвящать никакой части своего времени другим занятиям, кроме изучения права и практической работы в области юриспруденции.

3) Посещение в течение года (исключение делается в особых случаях) какого-либо центра юридического образования, одобренного в этих целях Юридическим обществом, которое само набирает и содержит штат руководителей и преподавателей с целью давать юридическое образование клеркам, поступившим в учение, и руководить ими. Конечно, годичный срок пребывания в юридической школе является минимальным; фактически клерк, поступивший в учение к солиситору как в Лондоне, так и в других больших центрах, часто добровольно посещает школу в течение трех и более лет.

4) Прохождение экзаменов по определенным правовым дисциплинам; они известны под названием «промежуточного» и «конечного» и проводятся Юридическим обществом.

Взносы, платимые таким клерком в разные сроки во время его подготовки в солиситоры достигают при теперешнем их уровне около 160 ф. ст. Но в эту сумму не включена «премия» или плата, вносимая солиситору, у которого будущий солиситор служит для того, чтобы пройти обучение, дающее ему квалификацию. Размер этой суммы целиком зависит от соглашения между обеими сторонами, и в некоторых случаях она уменьшается вследствие родственных связей или личных дружеских отношений. Тем не менее, во многих случаях эта сумма довольно велика, но она зависит от значения для проходящего обучения клерка того опыта, который практика его руководителя может ему дать, от видов на продвижение, которые она открывает ему и т. п. Кроме того, надо заметить, что до тех пор, пока солиситор продолжает заниматься практикой, он должен платить государству ежегодный налог, колеблющийся в зависимости от обстоятельств, от трех до девяти фунтов стерлингов.

После выполнения всех этих условий клерк, прошедший обучение, достигший возраста в двадцать один год и представивший доказательства своей доброй репутации, будет допущен к работе по своей специальности; считается, что теперь он получил законную квалификацию для ведения всех тех юридических дел, которые открыты для его специальности. Его право выступления в судах большей частью ограничивается судами малой сессии и судами графств и выступлениями по судебным делам перед судьей или магистратом в «кабинете», т. е. в частном совещании. Подготовка к слушанию судебных дел является основной сферой деятельности солиситора в то время как область передачи имуществ, т. е. подготовка документов, относящихся к бесчисленному множеству внесудебных правовых дел, делится между ним и барристером, причем солиситор пользуется, как уже было объяснено, фактически монопольным правом непосредственно общаться с клиентом. За исключением тех случаев, когда требуется формальное «заключение правозаступника» («counsel's opinion»), солиситор является единственным юридическим советником широкой публики во внесудебных делах. На заседаниях правлений разных акционерных обществ и синдикатов, на которых решается столько серьезных финансовых, торговых и промышленных дел страны, почти всегда присутствует солиситор данной организации для того, чтобы давать советы по правовым вопросам, возникающим во время дискуссии. К его совету почти всегда прибегают в деликатных семейных делах, связанных с репутацией и имущественным положением семьи.

Для широких кругов средних классов общества он представляет больше, чем судью, служа для них представителем и толкователем закона. В отличие от других отраслей юридической профессии, солиситоры не сосредоточиваются в Лондоне, их можно найти в каждом городе, почти в каждом селении королевства.

Опять-таки в отличие от барристера, солиситор ведет дела своих клиентов на строго деловой почве. Его гонорар, правда, регулируется парламентским актом, но он имеет право вчинять иски для взыскания того, что ему должны. Сверх того, в отличие от барристера, он, в качестве представителя своего клиента, может создавать для последнего обязательства в пределах своих явных полномочий, но с другой стороны, он отвечает по закону за последствия своей небрежности при ведении дел клиента. Он вместе с барристером пользуется полной правовой неприкосновенностью при законном ведении процесса своего клиента; его нельзя принудить, и он, конечно, не уполномочен разглашать при слушании процесса, при его подготовке или даже в качестве свидетеля на суде, такие ставшие ему известными обстоятельства, которые могут повредить интересам его клиента.

Наконец, подобно барристеру, солиситор подлежит не только наказанию по закону за неправомерное ведение дел, но и надзору в отношении его поведения, которое не должно порочить репутацию его профессии. Солиситор находится в сущности под двойным надзором профессиональных властей. В качестве официального лица при Высшем суде он может быть вычеркнут из реестра солиситоров начальником судебных архивов за неблаговидные поступки в сфере профессиональной деятельности, что равнозначно профессиональной смерти. Но в то же время он подлежит дисциплинарному надзору Совета юридического общества, дисциплинарная комиссия которого, назначаемая начальником судебных архивов, имеет право, по недавно принятому закону, налагать на него ту же строгую меру наказания, на что он может апеллировать в суд, и, кроме того, применять менее серьезные дисциплинарные взыскания за проступки меньшего значения.

Мы приступаем теперь к изложению того процесса, для объяснения которого предшествующие главы о судах и правозаступниках служили лишь подготовкой, именно процесса фактического применения права к вопросам повседневной жизни тех лиц, из которых слагается общество. Подобное применение права представляет собой, конечно, высшее практическое испытание доброкачественности правовой системы. Идеальная система права хотя и имеет свое значение в качестве источника творчества и образца, но лишена большого практического значения до тех пор, пока она не применяется эффективно и правильно. Можно даже утверждать, что нелогическая и несовершенная в других отношениях система права при своем эффективном, беспристрастном, добросовестном и гуманном применении окажется более ценной как орудие социального мира и благосостояния, чем плохо применяемая идеальная система.

Реально правосудие осуществляется в Англии с помощью правил, которые известны под именем процессуальных норм (Rules of procedure), т. е. совокупности таких предписаний, которые одинаково обязательны как для всех тех, кто прибегает к суду в поисках удовлетворения своих обид, так и для тех, кто председательствует в этих судах или работает в них. Указанные процессуальные нормы, обширные по объему и весьма формальные по характеру, хотя и опираются в конечном итоге на авторитет парламента, но представляют собой плод труда судей, которым помогали комиссии, представлявшие обе отрасли профессии правозаступников. В дополнение к этим формально обязательным нормам существует большое количество так называемых «правил этикета», которые в весьма значительной степени регулируют ведение судебного процесса. Их нарушение не влечет за собой определенных взысканий, но корпоративное чувстве юристов так сильно, что нарушителям этих правил редко представляется возможность нарушить их вторично.

Ясно, что в такой работе, как настоящая, было бы неуместно пытаться хотя бы кратко излагать процессуальные нормы. Они относятся к области специалистов, т. е. всех тех, кто фактически занимается или намерен заниматься юриспруденцией. В работе, которая стремится показать не столько профессиональный, сколько общегражданский аспект права, было бы даже нецелесообразно воспроизводить разные стадии процесса. Существует множество прекрасных работ, в которых это сделано с большой подробностью. В настоящей главе мы намерены подчеркнуть лишь те бросающиеся в глаза и характерные особенности английской судебной процедуры, которые создали английскому правосудию его особое и, можно сказать, единственное положение в цивилизованном мире. Англичане имеют законное основание гордиться тем, что в Англию приезжают специалисты со всех концов мира для того, чтобы изучить работу английской юстиции. Поэтому английским гражданам надо ознакомиться с теми ее особенностями, которые возбуждают интерес сведущих критиков других стран.

Прежде всего, мы намерены показать те характерные особенности отправления правосудия в Англии, которые являются общими для всех его отраслей, а затем остановиться на характерных особенностях применения уголовного и гражданского права. Понятно, что в дальнейшем мы будем касаться лишь обычных судов, применяющих право к обычным гражданам. Военные суды (или «courts-martial»), учрежденные на основании Акта о дисциплине во флоте и Актов об армии и о военно-воздушных силах, касаются только кадровых военных или вспомогательных войск, в случае когда их. призывают на действительную службу. Они не имеют никакого отношения к гражданскому обществу. Эти военные суды, возможно, отличаются в некоторых отношениях по применяемой ими процедуре от остальных королевских судов, хотя небезинтересно отметить, что ими усвоено много лучших особенностей гражданских судов. Однако наша книга не имеет целью касаться ни военных, ни духовных судов.

Общие принципы английского правосудия

1. Одна из самых характерных особенностей английской юстиции заключается в том, что все судебные процессы слушаются в открытых заседаниях, куда публике открыт свободный доступ, и что стороны могут быть заменены – своими представителями, причем интересы этих сторон защищаются опытными советниками в лице барристеров или солиситоров, которым была посвящена предшествующая глава.

Эта особенность английского суда стала такой привычной для современного англичанина, что он едва ли замечает ее значение. Но если он на мгновение задумается над разницей, существующей между английской системой и системой, совершенно обычной в других странах, где процессы ведутся в секретном порядке и где при слушании уголовных дел обвиняемый не пользуется неотъемлемым правом быть представленным опытным советником, то он должен будет усвоить ее сущность. Коротко говоря, английская система обеспечивает мощному общественному мнению возможность быть в курсе всего происходящего в суде и принуждает судью выслушивать обе стороны в деле. Первое условие существовало в Англии с незапамятных времен; английское общественное мнение, выраженное как устно, так и в печати, обязано в значительной степени своей эффективностью именно этому обстоятельству. Лишь в редких случаях, из которых самым заметным является Суд Звездной палаты, это правило нарушалось: непопулярность этих исключений служит лучшим доказательством того значения, которое нация придает указанному общему правилу. Вторая особенность (обязанность выслушивать обе стороны в деле) составляет такое характерное свойство английской юстиции, что ее распространяют на те домашние и профессиональные суды, которые в сущности являются вовсе не судами, а лишь административными организациями, выполняющими квазисудебные обязанности.

Так, недавно произошел широко известный случай, когда на основании уполномочивающих его на то правил, комитет одного общественного клуба исключил своего члена вследствие обвинения его другим членом в том, что он своим поведением лишил себя права состоять членом этого клуба, причем исключенному не было предоставлено возможности опровергнуть обвинение. Суд признал действия комитета принципиально несовместимыми с основами правосудия и присудил его к возмещению ущерба исключенному члену, хотя факты, на которых было основано обвинение против него, не оспаривались.

Надо признать, что норма, разрешающая всякому обвиняемому быть представленным опытным советником, далеко не такая древняя в английском праве, как норма об отправлении правосудия в открытых заседаниях. Вплоть до конца семнадцатого века никаким адвокатам не разрешалось выступать от имени лица, обвиняемого со стороны короны в тяжелом преступлении; исключение делалось лишь для тех случаев, когда возникал какой-нибудь правовой вопрос. Такое положение было, конечно, серьезным клеймом на английской юстиции, но для объяснения причин его возникновения потребовалось бы слишком много времени. Здесь достаточно сказать, что первой попыткой его устранения мы обязаны великодушию короля Вильгельма III, который, несмотря на то, что сам подвергался проискам изменников, согласился на Акт о государственной измене 1695, который позволил лицам, обвиняемым в государственной измене, защищаться с помощью адвокатов. Но до 1836 г. эта норма не имела всеобщего применения.

Исключения из правила о слушании дел при открытых дверях очень редко и фактически сводятся к четырем случаям: 1) когда дети, к несчастью, вовлекаются в судебный процесс либо в качестве свидетелей, либо обвиняемых; 2) когда дело касается «секретов производства», т. е. производственных секретов, не защищенных патентами; публичное обсуждение сделало бы их общеизвестными; 3) привлечение к суду на основании Актов о государственной тайне, когда опубликование доказательств или показаний, сделанных во время разбирательства дела, могло бы причинить ущерб национальным интересам и 4) дела о признании браков недействительными, где доказательства, приводимые по вопросу о сексуальной неполноценности, слушаются при закрытых дверях, если только судья не дает специального распоряжения о слушании при открытых дверях. Правда, принятый в 1908 г. закон о наказании за кровосмесительство установил, что все дела, которые будут вестись на его основании, должны слушаться in camera, т. е. при закрытых дверях. Но вследствие энергичных представлений судей, статья о слушании при закрытых дверях была отменена в 1922 г.

Надо, конечно, помнить, что принцип публичности относится только к самому судебному разбирательству дела, но не всегда – к предварительным или подготовительным его стадиям, когда, например, производят предварительные допросы, прежде чем предать обвиняемого суду по обвинению в правонарушении, требующем при слушании участия присяжных.

Наконец, основной принцип английского уголовного процесса требует, чтобы, за немногими исключениями, уголовное дело слушалось в присутствии обвиняемого.

2. Бремя доказывания лежит почти во всех случаях на обвинителе. Это значит, что лицо, обвиняющее своего противника в нарушении закона, обязано как в уголовном, так и в гражданском деле привести доказательства или по крайней мере достаточно серьезно обосновать презумпцию того, что обвиняемый действительно виновен в приписываемом ему правонарушении. О сущности «доказательств» (evidence) будет сказано ниже. Здесь достаточно указать, что позиция английского суда заключается не в том, чтобы обвиняемый представил доказательства своей невиновности, но в том, чтобы обвинитель установил если не с научной полнотой, то по крайней мере с достаточной основательностью вину обвиняемого, особенно в уголовных делах. Если это ему не удастся, то обвиняемый может, не давая никаких объяснений по поводу своего поведения, просто заявить, что против него нет «никакого дела» (no case), и после этого он будет вправе, как само собой разумеется, требовать оправдания. От него не ждут, как в некоторых других правовых системах, отчета в его действиях и побуждениях для того, чтобы оправдать его в возведенном обвинении. Один тот факт, что он предстал перед судом, не создает по закону ни малейшей предпосылки в пользу его виновности; каково бы ни было частное мнение или даже знание судьи или присяжных, предполагается, что всякий человек невиновен до тех пор, пока не будет доказано противное.

Исключения из этого основного правила английской юстиции чрезвычайно редки.

Одно из самых существенных заключается в доктрине об «известных суду фактах» («judicial notice»). Судьи – это люди с разумом и знаниями выше среднего, поэтому было бы смехотворным предполагать, что им неизвестны такие факты, которые знакомы всякому наименее развитому члену общества. Так, например, если обвинение против какого-нибудь человека основывается на том, что кто-то видел, как он бродил в темноте при подозрительных обстоятельствах, то нелепо было бы требовать от обвинителя, чтобы он доказал, что в декабре на улице было темно от двенадцати до двух часов ночи, или, например, что общая стачка происходила в мае 1926 г. или что между августом 1914 г. и осенью 1918 г. происходила война. Факты, относящиеся к тому, – кто царствовал в европейских странах, какие земли входят в состав Британской империи, что составляет естественные явления природы, например, то обстоятельство, что женщина в возрасте старше шестидесяти лет вряд ли может рожать детей и т. п., являются также «известными суду фактами» и не нуждаются в доказательствах.

Затем из того правила, что всякий положительный факт, необходимый для доказательства выдвинутого обвинения, должен быть доказан обвинителем, порой допускают исключения на основании принципа «презумпции». В юридическом смысле слова презумпция представляет собой просто вывод, который всякий средний человек делает из наличия некоторых фактов. Если, например, видят кого-нибудь в исключительно неопрятной или изношенной одежде, то делают предположение, что он либо очень небрежен, либо очень беден – это чистая презумпция. Как правило, такая презумпция может служить только элементом в сумме доказательств, противопоставляемых фактам противоположного порядка. Но существуют некоторые «правовые презумпции» (presumptions of law), которые освобождают обвинителя от необходимости доказывать все существенные факты. Такова, например, презумпция, что документ, составленный тридцать лет тому назад и взятый у надлежащего хранителя, был действительно подписан тем лицом, подпись которого под ним стоит. Или, например, вошедшая теперь в Акт о воровстве 1916 г. презумпция, что человек, обвиняемый в хранении заведомо краденых вещей, действительно знал, что данные вещи являются крадеными, если он недавно был изобличен в таком же преступлении. Излишне говорить, что обвиняемому предоставляется возможность в любом случае опровергнуть презумпцию, если он в состоянии это сделать. Но в таком случае «бремя доказывания» переносится на него.

Наконец, принцип, определяемый как «res ipsa loquitur», имеет почти то же значение, что и принцип правовой презумпции, он даже, может быть, является частным случаем последней. Его можно объяснить следующим образом. Когда неодушевленный предмет, находящийся под наблюдением ответчика по иску, причиняет ущерб истцу таким образом, который при обычном ходе вещей не имел бы места в случае, если бы этот предмет находился под должным наблюдением, исключающим возможность причинения ущерба истцу, то возникает презумпция, что ответчик не имел должного наблюдения для предотвращения происшедшего ущерба. Например, если прохожего на улице ударит по голове кирпич, выпавший из вагонетки подрядчика в то время, когда ее подымали на постройку, которая выходит на улицу, то бремя доказывания будет лежать на подрядчике, которому придется доказывать, что в его действиях не было небрежности, а не на прохожем, вчинившем иск, которому не надо доказывать, что подрядчик проявил небрежность. Таким же образом, в случае столкновения поездов, при котором пострадали пассажиры, презумпция небрежности всегда бывает направлена против железнодорожного общества. 3. Из последнего правила логически вытекает, что при вынесении решения по какому-нибудь делу учитываются как доказательства лишь такие факты, которые были установлены во время процесса свидетелями, опираются или на принцип «известных суду фактов» и на презумпцию или признаны сторонами. Эти доказующие факты известны под названием «доказательств». «Правила о доказательствах» так характерны для английской юстиции, что требуют особой главы. Здесь достаточно сказать, что как общее правило, факты, которые служат доказательством и на которые опирается решение, должны быть подтверждены свидетелями в открытом заседании, причем эти свидетели должны говорить о непосредственно им известном и быть осведомлены, что они подлежат уголовному преследованию за лжесвидетельство, если они преднамеренно или по опрометчивости будут говорить неправду. Этих свидетелей адвокат другой стороны подвергает перекрестному допросу, т. е. прибегает к расследованию, в котором строго испытываются показания свидетеля об «основных доказательствах» – evidence in chief.

Естественно, что в большинстве случаев наблюдается более или менее серьезное противоречие в свидетельских показаниях обеих сторон; задача, иногда очень трудная, присяжных, а если их нет, то судьи, заключается в сопоставлении значения противоречащих друг другу свидетельских показаний. Нет такого формального правила, которому надо было бы следовать при вынесении решения. Но в уголовном деле прежде, чем признать обвиняемого виновным, надо, чтобы чистый итог доказательств не оставлял никаких разумных сомнений в его виновности, в то время как в гражданском деле достаточен перевес вероятностей.

Кроме того, для доказательства всякого обвинения, кроме одного или двух случаев, как государственная измена и лжесвидетельство, требуется два свидетеля, причем показания соучастников в преступлении всегда вызывают недоверие, а иногда для того, чтобы суд вообще мог их принять, нуждаются в подтверждении в существенных пунктах (т. е. подкреплении их другими, притом самостоятельными доказательствами). Наконец, имеется правило, которое требует, чтобы показания истца в деле о нарушении обещания вступить в брак и показания ответчика в деле об усыновлении были подтверждены самостоятельными доказательствами. Отсюда значение переписки для подобных случаев.

Этот важный принцип, который мы сейчас рассматриваем, вероятно, обязан своим происхождением господству системы присяжных заседателей в Англии, предмет, о котором будет еще сказано ниже. И вот странно, что исторически именно присяжные представляли препятствие для введения этого принципа. Дело в том, что присяжные, как мы после увидим, были первоначально группой лиц, присягнувших в том, что они будут «признавать» только такие факты или свидетельствовать только о таких фактах, которые им лично известны. По крайней мере до конца семнадцатого века действовал судебный принцип, по которому присяжные могли обвинить или отказать в обвинении, не смотря на представленные доказательства, если их собственные знания служили для этого основанием. Но в первой половине восемнадцатого века этот принцип начал быстро меняться, а к середине восемнадцатого века твердо установился современный принцип.

4. Во всех серьезных уголовных делах обвиняемый должен быть судим не одним только судьей, но и присяжными; в гражданских делах, связанных с опорочением репутации одной из сторон, эта последняя может, если считает нужным, требовать вердикта присяжных. Этот принцип требует краткого очерка о знаменитом институте присяжных заседателей (jury) и об английских судьях.

Присяжных можно определить как группу неюристов (обычно в количестве двенадцати), призванных королевским приказом для вынесения под присягой вердикта относительно фактов на основании представленных им доказательств при руководящих указаниях со стороны коронного судьи. Как уже указывалось раньше, развитие системы присяжных в двенадцатом и тринадцатом веках представляло собой результат очень удачных мер, принятых англо-норманскими монархами в их борьбе за монопольное отправление правосудия. Несмотря на свою первоначальную непопулярность, эта система быстро оттеснила более старый метод судопроизводства с помощью клятв, поединков и ордалий. Когда позже стало ясно, что эта новая система предоставляет прекрасную защиту для подданных от притеснений со стороны исполнительной власти в таких делах, как учинение смуты (sedition), клевета в письменной форме (libel) и некоторые политические преступления, то она стала почти так же, как парламент, одним из драгоценных достояний англичан.

Подобно парламентской системе, ей подражали в других странах, особенно в XIX веке, но подобно той же парламентской системе, без полного успеха. Наконец, несмотря на несомненные услуги, оказанные ею цивилизации (разительным примером чего является сравнительная редкость судебных пыток в правовой истории Англии), она в последние годы потеряла значительную долю своей популярности и во время мировой войны почти перестала применяться в гражданских делах. Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что еще далек тот день, когда она исчезнет из уголовных дел, касающихся серьезных преступлений; она не только освобождает во многих случаях судью от огромного бремени, но, благодаря своему строгому требованию единогласного решения при вынесении вердикта о виновности, она дает почти полную уверенность в том, что невинный человек не будет обвинен в серьезном преступлении.

До недавнего времени присяжные, решающие вопрос о предании суду, т. е. «большое жюри» (grand jury), были характерной особенностью большинства дел по правонарушениям, требующим обвинительного акта при предании суду. Функция этого жюри заключалась в том, что ему надлежало решить, являются ли доказательства, выдвинутые обвинением, достаточным основанием для предания суду (a prima facie case). При наличии достаточных оснований «большое жюри» объявляло, что обвинительное заключение правильно (a «true bill»), и дело передавалось для слушания в суд.

Если оно не находило достаточных улик, то обвинительное заключение считалось несуществующим или ликвидировалось и с обвиняемого снималось обвинение. Но, благодаря тому, что мировые судьи принимали все большее участие в предварительном следствии, надобность в «большом жюри» уменьшилась, и после того, как его деятельность была приостановлена во время мировой войны, она была окончательно ликвидирована в 1933 г. за исключением тех редких случаев, когда решаются важные и сложные дела.

С другой стороны, присяжные, участвующие в самом судопроизводстве, т. е. «малое жюри» (petty jury), выносят под руководством судьи в серьезных уголовных делах вердикт «виновен» или «не виновен», причем этот вердикт имеет силу, как мы уже говорили, только если он вынесен единогласно. Если эти присяжные не могут притти к единогласному решению, то их распускают, и дело обвиняемого может быть передано на новое судебное рассмотрение. «Общее жюри» (common jury) исполняет те же функции в гражданских делах, а «специальное жюри» (special jury) является особо квалифицированным составом присяжных для тех же гражданских дел; их привлекают к делу по требованию одной из сторон. Список кандидатов в присяжные составляется из лиц, отвечающих особым требованиям, местными должностными регистраторами к началу каждой сессии суда. Последнему представляют в начале каждой сессии перечень или список (panel) таких лиц, удовлетворяющий его требованиям. Присяжные привлекаются из мужчин и женщин, согласно тому порядку, в котором их имена занесены в этот список, но обе стороны имеют безусловное право «отвода» или возражения, которое бывает либо «безапелляционным» – «peremptory» (т. е. без указания причин), либо по определенным основаниям (for cause) и может относиться ко всему списку – «to the array» (именно по подозрению в неправильности его составления или пристрастности) или к отдельным именам – to the polls (т. е. к индивидуальным кандидатам в присяжные). Исполнение функции присяжного является обязательным для лиц обоего пола, но существует много законных исключений, и судья может либо по просьбе одной из сторон, либо по собственному побуждению распорядиться, чтобы в данном деле присяжными были только мужчины или только женщины. В гражданских делах право на участие присяжных не является теперь безусловным. Этот вопрос предоставляется на усмотрение суда, за исключением тех случаев, когда предъявлено обвинение в мошенничестве, клевете, злонамеренном судебном преследовании, незаконном задержании, обольщении или нарушении обещания жениться.

Само собой разумеется, что беспристрастие, опыт и независимость судьи имеют во всех делах как уголовных, так и гражданских, не меньшее значение, чем независимость присяжных.

Во всех гражданских делах и во всех важнейших уголовных делах судьей является коронное должностное лицо, притом совершенно особого характера. Хотя судья назначается по совету кабинета, но он редко принимает активное участие в политике (если не учитывать трех или четырех: высших судейских постов). Если же он и принимал в ней участие, то закон запрещает ему после его назначения состоять членом Палаты общин. Всякая сколько-нибудь серьезная политическая активность члена префессиональной судейской касты была бы строго осуждена общественным и профессиональным мнением.

Затем, судья той группы, о которой мы сейчас говорим, может вербоваться только из числа барристеров, которые для пополнения рядов судей Апелляционного суда должны иметь в момент своего назначения, по крайней мере, пятнадцатилетний стаж, для судей Высокого суда – десятилетний стаж и для членов судов графств – семилетний стаж. В отношении их действительного практического опыта закон не предъявляет определенных требований, но фактически почти неуклонно действует правило, по которому во все эти суды назначают лишь лиц, имеющих значительный адвокатский опыт.

Кроме того, эти судьи занимают независимое положение благодаря тому, что они получают жалованье, хотя и не достигающее уровня доходов, успешно практикующих барристеров, но все же значительное (и колеблющееся в зависимости от их ранга), и, что не менее важно, это жалование установлено парламентским актом и выплачивается автоматически из сумм консолидированного фонда или из регулярных доходов короны. Благодаря этому исполнительная власть не имеет возможности воздействовать на судей угрозами или обещаниями в отношении их вознаграждения, которое даже не входит в ежегодные сметы, утверждаемые министерством.

Но важнее всего то, что судьи занимают свои должности на срок, определяемый принципом quam diu tenure, т. е. пока длится их доброе поведение, а не, как обычные коронные чиновники, пока это угодно короне. В отношении судей Высшего суда эта последняя гарантия их независимости была установлена Актом о престолонаследии 1700 г. после неудачных опытов семнадцатого века; эта независимость была обеспечена еще принятой позднее мерой предосторожности, которая делает фактически невозможным смещение судьи Высшего суда, если только обе палаты парламента не подадут об этом адрес королю. В отношении членов судов графств право их смещения (как и право назначения) предоставлено лорду-канцлеру, но оно строго ограничено случаями их неспособности или предосудительного поведения.

Положение лиц, председательствующих при судебных разбирательствах уголовных дел меньшего значения в теории, по крайней мере, весьма отличается от положения судей Высшего суда и судов графств, чему очень трудно найти оправдание. За исключением рекордеров и магистратов, состоящих на жаловании (число которых сравнительно невелико), они не обязательно бывают людьми, в профессиональном и образовательном отношении квалифицированными. Они в редких случаях получают жалование и (за исключением рекордеров) исполняют свою должность до тех пор, пока это угодно короне, причем назначает их кабинет министров, находящийся у власти. Обычный состав суда состоит в этом случае, как мы видели, из меняющегося числа мировых судей или магистратов, юрисдикция которых распространяется на графство или на город. В судах упрощенного характера, где судьи заседают без присяжных и имеют дело с правонарушениями, которые подлежат упрощенной процедуре, на них возлагается сравнительно легкая задача. На четвертных сессиях, где при рассмотрении преступлений, требующих при предании суду обвинительного акта, они заседают в многочисленном составе, руководя присяжными в возникающих правовых вопросах, и преодолевают стоящие перед ними практические трудности под руководством выбранного ими председателя, который фактически действует как первоприсутствующий судья, хотя в серьезных вопросах он совещается со своими коллегами. В графствах, где много судебной работы, таким председателем нередко бывает барристер, обладающий достаточным опытом, и порой он за исполнение своих обязанностей получает даже жалование. Недавно был случай, что суду графства посчастливилось иметь председателем вышедшего в отставку весьма выдающегося члена Апелляционного суда, который фактически председательствовал в суде графства в течение двадцати лет.

Но, конечно, эти суды редко могут рассчитывать на подобную удачу; как уже указывалось, качество персонала низших уголовных судов (за исключением рекордеров и оплачиваемых магистратов) с трудом выдерживает критику. Действительно, едва ли можно сомневаться в том, что пока мировые судьи выбирались из среды одного класса, они были полны классовых предубеждений и что, выполняя административные функции наряду с судебными, они с трудом отличали одни от других. Разделение административных и судебных функций, осуществленное сперва Актами о муниципальных корпорациях, а затем Актом о советах графств, постепенно развившаяся практика назначения в мировые судьи лиц из разных классов общества и обоего пола и уменьшение воздействия политических влияний при назначениях – много содействовали улучшению качества низших уголовных судов. Едва ли нужно добавлять, что, несмотря на теоретическую неуверенность в прочности своего положения, ни один судья в течение более чем столетия не был смещен по политическим соображениям, так что фактически, если не по закону, он так же независим от министерства, как и его собратья по Высшему суду и по судам графств. Подобно многим другим английским учреждениям низшие суды, хотя и построены нерационально, но действуют вполне успешно.

5. Приговор суда выносится при открытых дверях, и даже в тех случаях, когда председательствует непрофессиональный судья, этот приговор мотивируется. Последнее обстоятельство имеет по двум причинам большое значение. Прежде всего, необходимость в мотивировке непосредственно воздействует на сознание судьи, так как побуждает его обосновывать сделанные им выводы цепью рассуждений, которые могли бы выдержать огонь, направленный на них со стороны квалифицированной критики. Когда судья говорит, то его слова слушают с большим вниманием не только стороны, но и их опытные представители, а возможно также и многие другие юристы. Наконец, если дело идет о новом или интересном случае, то слова судьи будут широко распространены как обшей, так и правовой прессой. Судья не может открыто отвечать своим критикам, но он знает, что они влияют на репутацию, которой он пользуется, и могут способствовать росту числа апелляций на его решения. Естественно, что ему хочется сохранить добрые отношения с представителями адвокатуры, к которой он, может быть, еще недавно принадлежал, и закрепить память о себе, как о хорошем судье. Поэтому его приговоры скорее будут правильными в том случае, когда он заставляет себя обдумать и сформулировать целую цепь рассуждений, которые обосновывают его выводы, чем в случае, когда он просто выносит решение без всяких объяснений.

Затем, как мы пытались показать раньше, основания, приводимые судьями в их решениях, создали общее право и дали основу той системе прецедентов, которая является остовом общего права. Для того, чтобы общее право могло развиваться по мере роста требований, предъявляемых к нему обществом, оно должно было постоянно восполняться новыми и авторитетными судебными решениями, которые разрешают вопросы, связанные с новыми явлениями, и дают принципы для их разрешения. Если бы судьи давали одно голое решение, то адвокатуре оставалось бы только строить предположения о принципах, на которых оно построено и, кроме того, оно могло бы вызывать подозрение в пристрастии суда или, по крайней мере, в произвольности его решения.

Мотивировка суда, сообщаемая в судебных отчетах, служит материалом для дальнейшего развития права.

6. Шестое правило, относящееся почти ко всем судебным делам в Англии, заключается в том, что, если не номинально, то фактически всегда можно апеллировать по крайней мере один раз в суд высшей инстанции на решение каждого суда первой инстанции по правовому вопросу, причем и по вопросу факта есть довольно широкая возможность такой апелляции. Таким образом, лицо, обвиненное в уголовном преступлении, а в гражданских делах – обе стороны имеют право представить свое дело на рассмотрение по крайней мере двух судов, действующих независимо друг от друга.

В этом отношении в сравнительно недавние годы были введены большие изменения. До 1908 г. действовало общее правило, что в уголовных делах не может быть апелляции; однако любая сторона в деле, подлежащем упрощенной процедуре и решенном судом Малой сессии (если только она не признала свою виновность), могла требовать пересмотра на четвертной сессии; как мы видели, в 1848 г. был учрежден Резервный суд для дел короны, предназначенный для решения правовых вопросов, передаваемых ему по собственному усмотрению судьями, решающими в ассизах или на четвертной сессии дела, требующие при предании суду обвинительного акта. Апелляция («writ of error») могла быть подана также в Палату лордов, вследствие ошибок, обнаруженных в судебном протоколе. Однако, в 1907 г. был учрежден Апелляционный уголовный суд, который всегда принимает апелляции от осужденного, по правовым вопросам, возникающим в серьезных уголовных делах, а по вопросам факта применяет апелляции лишь по своему усмотрению.

В гражданских делах имеются еще более широкие возможности для апелляции. Конечно, формально нельзя апеллировать на вердикт присяжных по вопросу факта; но можно подать просьбу, что часто и делается, в Апелляционный суд и даже, при специальном разрешении, в Палату лордов о новом рассмотрении дела на том основании, что судья неправильно наставлял присяжных или что вердикт был таков, что никакие добросовестные и разумные присяжные не могли бы его вынести при тех доказательствах, которыми они располагали. Естественно, что апелляционные суды не очень склонны пересматривать решение судьи или присяжных, которые видели свидетелей и слышали их показания. Тем не менее в гражданских делах нередко бывают пересмотры и назначение нового слушания дела. По общему мнению в Акте об апелляциях по уголовным делам 1907 г. был допущен серьезный пробел вследствие того, что он не предусмотрел возможность такого нового слушания в уголовных делах.

Право тяжущегося на апелляцию в гражданских делах по правовым вопросам ничем не стеснено и не ограничено однократной апелляцией, хотя, как мы видели, оно было недавно обставлено некоторыми условиями. Действительно, апелляция на решение суда графства не может итти выше Апелляционного суда без разрешения последнего или Палаты лордов, а апелляция на решение Высокого суда не может итти дальше Апелляционного суда без такого же разрешения. Но нет никаких оснований предполагать, что подобное разрешение не будет дано, если имеется основательное сомнение в правильности решения суда низшей инстанции. Во всяком случае, уже при рассмотрении самой просьбы о пересмотре, сторона, не получившая удовлетворения, получает возможность снова изложить свои основания.

Правила, относящиеся только к уголовным делам

Объяснив самые существенные правила, относящиеся ко всякой судебной процедуре в Англии, мы обратимся теперь к правилам, относящимся только к уголовному процессу. Из них мы изложим следующие:

7. Перед тем, как обвиняемый будет предан суду по серьезному уголовному обвинению, магистрат (мировой судья) или магистраты должны провести предварительное следствие для того, чтобы убедиться, имеются ли налицо достаточные улики (a prima facie case) против обвиняемого. Надо усвоить, что эта процедура отнюдь не соответствует предварительному допросу обвиняемого, которого арестовали бы на основании одних только подозрений, что совершенно обычно на континенте. Напротив, в Англии обвиняемого нельзя даже арестовать без предписания магистрата, которое дается только на основании материала, подтвержденного под присягой, причем исключение допускается только при захвате обвиняемого с поличным и в некоторых других случаях, установленных законом. Более того, когда обвиняемый предстает перед магистратом, то ему нельзя даже задавать вопросов, в то время как он, со своей стороны, может быть представлен адвокатом или солиситором, который имеет право на перекрестный допрос свидетелей обвинения; обвиняемому же предоставляется полная свобода противопоставлять контрулики или воздержаться от своей защиты до суда. Использование права выбора, предоставленного его усмотрению, часто связано с чрезвычайными трудностями, но с юридической точки зрения это право обвиняемого не подлежит сомнению, и его решение воздержаться от защиты не может быть истолковано в неблагоприятном для него смысле.

Затем, если только улики для привлечения к ответственности недостаточны для того, чтобы дать основание магистрату предполагать возможность его осуждения присяжными, то он должен быть тотчас освобожден, хотя можно, конечно, при обнаружении новых улик, снова привлечь его за то же самое правонарушение.

С другой стороны, если магистрат считает на основании присяжных показаний, что можно с достаточным основанием ожидать его осуждения, то он дает распоряжение, чтобы показания свидетелей были записаны. Факты, по которым даны эти свидетельские показания, это не доказательства, на основании которых большое жюри ранее, как мы уже. говорили, определяло, следует ли предать обвиняемого суду ассиз или четвертной сессии. На самом судебном разбирательстве как упомянутые свидетели, так и любые другие, привлеченные обвинителем, снова вызываются в суд и могут быть подвергнуты перекрестному допросу со стороны обвиняемого или его защитника, которые до вынесения вердикта малым жюри, конечно, имеют право привлечь собственных свидетелей.

В случае предварительного заключения возникает важный вопрос, будет ли обвиняемый на время, неизбежно протекающее между арестом и судом, освобожден или он будет содержаться в тюрьме. Лишения, возлагаемые в последнем случае на человека, который может быть невиновен, так очевидны, что вопрос об освобождении под залог, т. е. о предоставлении обвиняемым гарантии в том, что он явится в суд, долго составлял предмет острых споров. Здесь мы не можем входить в его подробности. Но, вообще говоря, право обвиняемого на «освобождение под залог» зависит от характера преступления, в котором он обвиняется. Если дело идет о жизни, то только статс-секретарь по внутренним делам или судья Высокого суда может разрешить освободить обвиняемого под залог. Если это фелония или иное преступление, требующее обвинительного акта при предании суду, то вопрос об освобождении под залог предоставляется на благоусмотрение магистрата, но обвиняемый должен подать об этом заявление судье, причем судебные власти обязаны информировать его об его праве на такое заявление. Если обвиняемый привлекается за какое-нибудь другое преступление, кроме перечисленных, то магистрат номинально обязан освободить его под залог. Но если магистрат опасается, что обвиняемый скроется, то он может потребовать такого большого обеспечения, чтобы обвиняемый не был в состоянии его представить, причем единственным ограничением в произвольном установлении обеспечения является довольно неопределенное предписание Билля о правах 1689 г., гласящее, что не надо требовать чрезмерных обеспечений. В случае, если обвиняемый скроется от суда, то обязательства или обеспечение, внесенные в казну и служившие залогом, подвергаются экзекуции, т. е. обращаются ко взысканию на имущество тех лиц, которые их выдали.

Наконец, для того, чтобы устранить возможность задержания обвиняемого под стражей без передачи дела в суд один раздел знаменитого Habeas Corpus Act 1679 г. предписывает, чтобы заключенный, дело которого не слушалось самое позднее во вторую после его ареста сессию суда, освобождался из заключения.

Менее серьезные правонарушения не требуют длительной процедуры предварительного следствия и формального судопроизводства с участием присяжных. Они слушаются в порядке упрощенной процедуры перед двумя мировыми судьями (или одним состоящим на жаловании магистратом), причем суд происходит в обычном помещении и является Судом Малой сессии, а подобные преступления называются «правонарушениями суммарной (или упрощенной) процедуры». Процедура начинается простым вызовом правонарушителя в суд, и только в случае, если последний не явится, он может быть арестован и принудительно приведен в суд. Затем процесс идет в обычном порядке, привлекаются свидетели обеих сторон, и стороны или их представители пользуются правом обращаться к суду. Санкции, которые могут быть применены этими судами, естественно, гораздо более ограничены, чем санкции, которые могут быть применены судами, рассматривающими дела на основании обвинительного акта; обычно применяемая ими санкция не превышает одного года тюремного заключения. Но существует интересная группа правонарушений, которые только prima facie требуют обвинительного акта при предании суду, но при особых обстоятельствах, как например, молодость обвиняемого, привлечение его к суду в первый раз, а также с согласия самого обвиняемого, могут рассматриваться в упрощенном порядке. В этом случае налагаемое наказание может быть более тяжелым, но все же оно меньше, чем наказание, которое вправе наложить суд, слушающий дела с присяжными.

8. Хотя все уголовные дела ведутся именем короны и, по крайней мере, номинально под руководством генералатторнея, который действует через посредство Директора уголовных преследований (Director of Public Prosecutions), но фактически уголовные обвинения делятся на две большие группы – государственные и частные. Первая группа, часто называемая группой «полицейски преследуемых преступлений», охватывает преступления различной важности, начиная от предумышленных убийств и даже так называемой тризн и кончая нарушением чисто административных правил или местных постановлений. Необходимость судебного преследования вытекает из соображений общественного порядка, в случае же серьезных преступлений, когда улики несомненны, необходимость преследования по суду сама собой понятна.

Но в очень многочисленных случаях преследование менее серьезных правонарушений фактически осуществляется частными лицами, заинтересованными в преследовании за предполагаемое правонарушение либо по личным причинам, либо по соображениям филантропическим и гражданским, причем преследование ведется в этом случае за их счет. Каковы бы ни были старые взгляды на вред, вытекающий из сутяжничества и из поощрения сборов, в Англии давно действует правило, по которому всякий человек может при известных условиях вести уголовные дела от имени короны. Подобная практика не создает большой опасности, когда дело идет о правонарушениях, рассматриваемых в упрощенном порядке, так как судьи могут вынести постановление о возмещении ущерба лицу, неосновательно привлеченному к суду. Кроме того, сам характер правонарушений, рассматриваемых в упрощенном порядке, обычно не таков, чтобы неосновательное обвинение в его совершении могло нанести серьезный вред обвиняемому.

Но в случае серьезных обвинений, которые требуют публичного суда с присяжными, право безответственного или недобросовестного обвинителя пользоваться именем короны несомненно может поставить невиновного человека в очень тяжелое положение и даже в случае его оправдания нанести ему непоправимый вред. В этих случаях, в дополнение к гражданскому удовлетворению по иску о злонамеренном судебном преследовании (malicious prosecution) имеются еще две предохранительные меры.

Обычно самой серьезной гарантией с давних времен служит отказ ведущих следствие судебных властей предать обвиняемого суду, если они считают обвинение необоснованным. Но даже в этом случае энергичный обвинитель прежде мог настаивать на передаче обвинения на рассмотрение большого жюри в ту сессию, на которой дело должно было бы слушаться. Однако, по закону 1859 г. судебные власти могли в довольно многочисленных случаях не разрешать такой передачи дела, если только обвинитель не давал обеспечения в том, что он добудет и представит надлежащие доказательства. После упомянутой выше фактической ликвидации большого жюри, это злоупотребление судебной процедурой стало невозможно, так что «Акт об обвинениях в целях притеснения» был отменен.

Вторая из упомянутых предохранительных мер была принята в 1867 г., когда Акт об усовершенствовании уголовного права предписал, чтобы при оправдании лица, обвиненного в правонарушении, которое требует обвинительного акта, на обвинителя судом могли быть возложены судебные издержки, если суд сочтет, что обвинение было необоснованным. Это благодетельное нарушение принципа, гласящего, что «корона не получает и не выплачивает издержек», было подтверждено и распространено на другие случаи Актом о судебных издержках в уголовных делах 1908 г.

Нам кажется целесообразным упомянуть здесь об одном специальном обстоятельстве, связанном с уголовным процессом. Кто бы ни вел эти процессы, они никогда не могут быть прекращены или окончены миром без согласия короны. Это правило логически вытекает из того, что все уголовные дела формально считаются «тяжбами короны»; хотя названное правило редко создает какие бы то ни было затруднения для примирения сторон (особенно в делах упрощенной процедуры, многие из которых фактически являются спорами между обвинителем и обвиняемым и не вызываются стремлением наказать правонарушителя, действующего в ущерб обществу), но для прекращения дела всегда требуется согласие магистрата. В более серьезных случаях всякая попытка к примирению вызывает подозрение суда; прекращение дела допускается только тогда, когда суд считает, что общество от этого не пострадает. С другой стороны, генерал-атторней всегда может выступить от имени короны с заявлением «nolle prosequi» (т. е. о нежелательности преследования), причем это право предоставляется ему даже в том случае, когда преследование фактически ведется частным лицом.

Наконец, надо отметить, что в случае фелонии соглашение, направленное на прекращение дела, или, как говорят на техническом языке, «сговор», даже если он имел место до начала судебного преследования, не только лишен принудительной силы, но составляет уголовное правонарушение. Даже объявление о вознаграждении в случае возврата украденных вещей с обещанием «не задавать вопросов» или подкуп, выражающийся, в том, что за помощь в обнаружении украденного дается обещание не искать вора, считаются по закону уголовным преступлением.

9. Как общее правило, никакая давность не лишает корону права преследовать преступления, во всяком случае серьезные. Принцип гласит: tempus non occurrit regi. Действительно, ежедневные газеты постоянно дают заметки о задержаниях и о предании суду людей, которым удавалось укрыться от бдительности закона в течение десяти, пятнадцати и даже более лет.

Единственное существенное исключение из этого правила делается только для обвинения в тризн, который не может преследоваться дольше, чем в течение трех лет после его совершения, если только он не носил определенного характера посягательства на личную честь короля и если не был совершен, за границей, а затем для дел о богохульстве и для некоторых сексуальных преступлений. Но, как правило, правонарушения, подлежащие упрощенной процедуре, могут преследоваться лишь в течение шести месяцев после их совершения.

Много недоразумений вызывает так называемая семилетняя давность для преследования двоебрачия, т. е. правонарушения, которое заключается в том, что лицо, состоящее в браке, совершает обряд заключения брака с другим лицом. Указанная давность ограничивается всего навсего тем, что в случае, если обвиняемый сумеет доказать присяжным, что он или она в течение семи лет не имел известий об исчезнувшем супруге, притом в таких условиях, что известия от него должны были бы притти, если бы он был жив, то обвиняемый освобождается от кары, следуемой за двоебрачие. Но, естественно, что второй так называемый брак объявляется недействительным.

В то же время надо отчетливо понять, что принцип tempus non occurrit regi – никогда не служит в Англии предлогом для затягивания преследования по уголовным делам сверх какого-то разумного и необходимого срока. Даже при самых тяжелых преступлениях вся процедура редко длится больше шести месяцев, если считать с момента привлечения обвиняемого к ответственности, в случае же правонарушений, судимых в упрощенном порядке, все дело часто завершается в течение двух или трех недель, если только не будет апелляции в четвертную сессию и если дело не будет передано в Окружной суд, так как тогда вся процедура может иногда затянуться до 4-х месяцев.

Если обвиняемый будет пытаться затянуть дело сверх этого срока, то он скоро убедится, что, несмотря на недавно введенные изменения относительно апелляции по уголовным делам, все его усилия ни к чему не приводят; с другой стороны, если обвинитель обнаружит подобные же стремления, то ему будет противопоставлено право обвиняемого, основанное на процедуре Habeas Corpus требовать либо скорого суда, либо освобождения. В одном из тех немногих уголовных дел, которые в последние годы доходили до Палаты лордов, вся процедура, включая и решение, вынесенное Палатой, была завершена в течение восьми месяцев, считая с момента совершения преступления, хотя за это время имели место парламентские каникулы. Можно со всей справедливостью сказать про английскую уголовную юстицию, что каковы бы ни были ее недостатки в прошлом, она не затягивает преследования дольше, чем это абсолютно необходимо для обеспечения тщательного и хорошего слушания дела в суде. Этот бесспорный результат длинного ряда реформ все же главным образом достигнут благодаря постепенному устранению формальностей, которые в течение веков делали юстицию шаткой и неверной.

10. Другая поразительная особенность английского уголовного судопроизводства заключается в том, что обвиняемого нельзя побуждать к изобличению самого себя. Это правило находится в резком противоречии с инквизиционной системой многих стран, которая ставит себе главной задачей вырвать признание у обвиняемого. Из основного принципа английского права логически следует, что при всяком обвинении какого-либо лица в неправомерном поступке как в области уголовной, так и гражданской, имеется презумпция его невиновности, пока не будет доказано противное. Даже добровольные признания или «утверждения» обвиняемого принимаются с величайшей осторожностью; всякая попытка со стороны ревностных чиновников запугать подозреваемого для того, чтобы он признался в своей вине, встречает суровое противодействие судей, и достигнутые этим путем результаты считаются ими недействительными. Конечно, добровольное признание обвиняемым своей вины на суде, особенно если оно сделано по совету защиты, не будет отвергнуто, но в серьезных случаях суд примет его с осторожностью.

Более того, совсем до недавнего времени обвиняемому не разрешалось даже давать показания при слушании его дела в суде из опасения, чтобы при перекрестном допросе он не ухудшил свои шансы на благоприятный исход дела. Ему разрешалось показывать без присяги, причем эти показания не могли быть предметом перекрестного допроса.

Акт о доказательствах по уголовным делам 1898 г. несмотря на много вызванных им опасений отменил это правило; обвиняемым впервые было разрешено давать добровольные показания под присягой, если они желают. При даче таких показаний они могут подвергаться перекрестному допросу, однако (за исключением некоторых особых случаев) последний не должен ставить себе целью обнаружение дурной репутации обвиняемого или его уголовного прошлого. Кроме того, обвинителю не разрешается делать неблагоприятные для обвиняемого выводы из того факта, что последний отказывается воспользоваться новыми правами, предоставленными ему законом, хотя судья может, если сочтет нужным, обратить на это внимание присяжных. Наконец, жене только в сравнительно редких случаях разрешается давать показания против мужа. К сожалению, пока вопрос, повидимому, остается открытым – можно ли вообще и в каких именно случаях побуждать ее к этому.

11. В начале настоящей главы было указано, что всякому тяжущемуся дается право быть представленным при судопроизводстве опытным советником. Главный недостаток этого несомненно хорошего правила заключается в том, что оно приносит пользу богатым, а не бедным, поскольку те, у которых есть средства, легче добудут правовые советы, чем те, у которых их нет. До сравнительно недавнего времени этот недостаток, хотя и не игнорировался полностью, но принимаемые против него меры были не вполне достаточными; к этим мерам относилась, например, обязательная защита («dock brief»), на которую должен был согласиться любой адвокат, присутствующий при слушании дела с присяжными, на условиях весьма скромного гонорара в одну гинею. Однако в 1903 г. был принят Акт о защите недостаточных заключенных, который уполномочил судебные власти, предавшие обвиняемого суду, и судью, слушающего дело, удостоверять, что обвиняемый в интересах правосудия нуждается в защите и что у него нет достаточных для этого средств Вследствие этого обвиняемый получает защитника и солиситора, причем их умеренные гонорары покрываются за счет средств графства. Мы упоминали также о гораздо более широких правилах, недавно установленных Актом об издержках в уголовных делах 1908 г. По этому закону суд, рассматривающий дело, которое требует обвинительного акта при предании суду, может распорядиться о покрытии издержек обвинителя или обвиняемого или обоих за счет средств графства. Кроме того, суд может постановить, чтобы осужденный, а в некоторых случаях и неудачливый обвинитель возместили графству сумму, уплаченную им для покрытия судебных издержек обвинителя или оправданного подсудимого. Однако при апелляции по уголовным делам не допускается возмещения издержек. Недавно предписания Акта 1903 г. были так расширены, что теперь правовая помощь предоставляется обвиняемому даже в период предварительного следствия. При обвинении кого-нибудь в предумышленном убийстве, выдача «удостоверения на защиту» обязательна.

12. Наконец, надо упомянуть еще об одном правиле судопроизводства, которое также специально относится к уголовным делам. Оно гласит, что в тех случаях, когда закон не устанавливает точного размера наказания для каждого преступления в отдельности, он обычно указывает максимальную санкцию, а порой и минимальную, в пределах которых судья может действовать по собственному усмотрению.

Мы не будем здесь касаться вопроса о цели наказаний или вопроса о разных видах наказаний, возлагаемых на нарушителей уголовного права; эти темы будут несколько больше освещены в одной из следующих глав. Сейчас мы интересуемся только процедурой определения размера наказаний.

Мы уже отметили два пункта, именно, что: 1) приговор выносится и оглашается судьей или председательствующим магистратом (а не присяжными) и что 2) за исключением немногих случаев, из которых самые существенные это – тризн и предумышленное убийство (когда должен быть вынесен смертный приговор), усмотрение судьи или магистрата действует в определенных пределах, которые в большинстве случаев определяются установленным максимумом наказания. При использовании этого права усмотрения судьи и магистраты должны испытывать величайшее чувство ответственности. Условия преступлений и сами преступники так различны, что если бы закон давал твердую шкалу наказаний, то это создавало бы огромную несправедливость. Было бы, например, грубой несправедливостью наложить одинаковое наказание на сытого бездельника, который украл кусок мяса из мясной лавки только из-за алчности и себялюбия, и на бедную женщину, которая украла, чтобы спасти своего ребенка от голодной смерти. Поэтому закон, ограничивая обычно усмотрение судьи в таких вопросах известными пределами, оставляет ему достаточно широкий простор. Несомненно, что подобная практика имеет свои опасные стороны, в особенности потому, что она ставит точный размер наказания в зависимость от расположения, опыта и проницательности каждого отдельного судьи. Не лишено опасности и то правило, все еще не отмененное, что срок тюремного заключения, назначаемого в виде наказания за так называемый мисдиминор, направленный против общего права, формально ничем не ограничен; но эта опасность фактически устраняется благодаря существующему обычаю, который (как сообщили автору) применяется почти повсеместно и заключается в ограничении тюремного заключения даже по серьезным делам всего двумя годами.

Правила, относящиеся только к гражданским делам

13. Одна из самых существенных разниц между уголовным и гражданским процессом заключается в том, что гражданское дело может быть начато без предшествующего или предварительного дознания о том, основательны ли обвинения, на которых оно базируется. Говоря в общей форме, всякий человек может начать гражданское дело против другого лица, причем нет никакой надобности удостовериться в том, что выдвинутые им основания иска не являются в высшей степени легкомысленными и необоснованными. Эта особенность гражданского процесса отчасти объясняется тем совершенно очевидным обстоятельством, что в нем обвинитель или истец не пользуется мощным механизмом, которым располагает корона, но выступает и действует от собственного имени и на собственный риск. Кроме того, она вытекает из того еще более существенного условия, что, как бы ни были скандальны некоторые виды гражданских исков, одиозность их для лиц, которым они предъявлены, не может, за исключением редких случаев, сравниться с одиозностью привлечения к суду по серьезному уголовному делу. С другой стороны, чрезвычайно важное значение того факта, что всякий человек, считающий себя обиженным, имеет возможность искать удовлетворения своей обиды в суде, а не прибегать к насильственной расправе, заставляет преодолевать все изложенные соображения.

Тем не менее, в некоторых немногочисленных случаях закон учитывает, что предъявление необоснованных притязаний в гражданских делах сопровождается большими тяготами для ответчика. Поэтому, например, когда средства общества с ограниченной ответственностью его членов недостаточны для возмещения ответчику судебных издержек, в случае, если общество будет присуждено к их уплате, то исковое заявление этого общества приостанавливается до тех пор, пока оно не внесет обеспечения в их уплате; точно так же истцы, обычно проживающие за пределами юрисдикции суда (т. е. вне Англии), могут быть принуждены к внесению такого обеспечения. Слабоумные и несовершеннолетние могут предъявлять иски в суде только именем своих опекунов или заступников, при этом опекуны и заступники отвечают за уплату судебных издержек ответчика в случае, если истец будет присужден к их уплате. Требование, по которому вынесено решение в случае оспоренного иска, не может быть снова возбуждено последующим иском между теми же сторонами. В этом случае налицо res judicata. Наконец, при иске и всякой процедуре, явно легкомысленной или сутяжнической, суд может по своему усмотрению прекратить эту процедуру, как необоснованную.

14. Из совершенно частного характера гражданских дел следует также, что они могут быть в любой момент прекращены сторонами или закончены их примирением. Для этого не требуется разрешения суда, если только стороны не хотят, чтобы суд утвердил условия соглашения, т. е. придал им силу судебного решения. К таким просьбам судья обычно относится не только не безразлично, но даже благожелательно; порой он принимает деятельное участие в примирении, уговаривая стороны разрешить свои разногласия путем соглашения. Единственное серьезное исключение из этого правила составляет тот случай, когда судья подозревает, что гражданский процесс служит лишь (как это иногда бывает) прикрытием для шантажа или преследует другие неправомерные цели. В этом случае он не только не содействует примирению, но дает распоряжение переслать документы королевскому проктору, или директору уголовных преследований для того, чтобы эти должностные лица удостоверились в том, нет ли в данном случае оснований для уголовного преследования или для других мер со стороны короны. Это случается особенно часто при бракоразводных делах, которые хотя формально и принадлежат к гражданским делам, но отличаются некоторыми особенностями, свойственными уголовному процессу. Об этом будет сказано в соответствующем месте.

Здесь, однако, надлежит упомянуть об одном вопросе, имеющем некоторое практическое и теоретическое значение в связи с проблемой различия между уголовным и гражданским процессами.

Предположим, что какое-нибудь действие в одно и то же время представляет уголовное правонарушение и причиняет гражданский вред. Например А встретил Б темной ночью на безлюдной дороге, напал на него и попытался ограбить. Ясно, что А виновен как в уголовном правонарушении, так и в причинении гражданского вреда. Может ли Б предъявить иск по причиненному ему вреду, прежде чем корона осудит А за уголовное преступление, именно за фелонию. Легко понять, почему возник этот вопрос. Оба эти процесса представляют собой как бы отпрыски старого «преследования за фелонию» (appeal of felony), как это раньше называлось; в течение столетий обе эти процедуры совершались одновременно, причем между ними не было проведено никаких определенных границ. Сверх того, вопрос осложнился еще тремя обстоятельствами, именно тем, что 1) до 1870 г. существовал такой порядок, что если А был обвинен в уголовном преступлении («застигнут» – attained, как тогда говорили), то его движимость конфисковалась в пользу короны, а вся недвижимость отписывалась его лорду; что 2) было невозможно позволить А обосновывать свои возражения против гражданского иска Б свойственными ему А преступными наклонностями и что 3) в английском уголовном процессе нет места представителю гражданского иска, как в некоторых континентальных системах уголовного права. По изложенным, а также и по другим причинам, вопрос оставался неясным вплоть до недавнего времени. Теперь закон позволяет стороне, потерпевшей вред, предъявлять гражданский иск и запрещает ответчику ссылаться на свое преступление как на возражение против него; но судья, слушающий гражданское дело, узнав об его обстоятельствах, обязан отложить это дело до тех пор, пока корона не рассмотрит дело об уголовном преступлении. Этот принцип не применяется к мелким правонарушениям, известным под названием мисдиминор.

15. Точно так же имеется большое различие между нормами уголовного и гражданского права в отношении утраты прав вследствие истечения давности. Мы видели, что, вообще говоря, серьезное преступление может (за немногими исключениями) преследоваться независимо от того, сколько времени истекло с момента его совершения. В гражданских делах действует как раз обратный порядок. В отношении них существует правило, что по истечении сравнительно небольшого промежутка времени истец, не осуществивший своих прав, лишается права на предъявление иска, а в некоторых случаях – и самого материального права.

Так, например, если лицо, управомоченное требовать владения недвижимостью, либо в качестве собственника, либо кредитора по ипотеке, пропускает двенадцать лет, не предъявляя иска по своим претензиям, то оно не только лишается права искать, но даже, если по каким-нибудь обстоятельствам спорная недвижимость попадает в его руки, то его первоначальные права собственности не будут этим восстановлены. Более того, если он продаст свои права или если он умрет и права перейдут к распорядителю его наследством, то срок давности продолжает течь. Покупатель или распорядитель наследством не получает дополнительных двенадцати лет, но располагает только таким сроком, который остался от первоначальных двенадцати лет.

В случаях претензий на движимость срок давности довольно разнообразен. Нормально он равен шести годам, считая с того момента, когда претензия могла быть впервые предъявлена. Но претензии из вреда, причиненного нападением (assault) должны быть предъявлены в течение четырех лет, претензии на наследование по завещанию или по закону – в течение двенадцати лет, претензии из устной клеветы (slander), когда сказанные слова представляют сами по себе достаточное основание для иска – в течение двух лет, претензии из вреди, причиненного bona fide при исполнении общественных обязанностей – в течение шести месяцев. Старое суеверное благоговение перед печатью удлиняет давность по претензиям из обязательств (но не по претензиям, имеющим своим предметом право собственности), если эти претензии основаны на документе за печатью – до двадцати лет, причем давность начинает конечно течь не от даты составления документа, но с момента наступления срока исполнения.

Этот последний момент очень важен и порой трудно установим. Он, как уже указывалось, может быть формулирован следующим образом: в какой момент у лица, предъявляющего претензию, возникает впервые право на предъявление иска? При договорах этот момент наступает тогда, когда ответчик впервые не исполнил какого-либо обязательства по договору. Например, если я обязался уплатить А 100 ф. ст. 1 января по истечении двух лет, то А не может предъявить иска на эту сумму до истечения указанного срока, и поэтому против него давность не начнет течь до этого момента. Затем, если по наступлении этого срока А примет от меня проценты в виде компенсации за просрочку платежа или если я послал ему подписанное мною письмо, в котором недвусмысленно признавал свой долг, но просил дальнейшей отсрочки платежа, то было бы несправедливо в отношении А использовать его снисходительность против него же; он поэтому будет иметь право иска в течение шести лет, считая с момента последнего платежа или признания долга.

Пока больших затруднений с исчислением давности нет. Но если мы оставим гражданские претензии, вытекающие из нарушения договоров, и обратимся к другой группе гражданских дел, известных под названием гражданских правонарушений (torts), то нам придется для разрешения стоящей перед нами задачи разделить последние снова на две группы. Некоторые действия являются правонарушением per se, и в тот самый момент, когда они были совершены, у лица, против которого они направлены, возникает основание иска, течение давности в этих случаях начинается с момента совершения деяния. Так, например нарушение владения, нарушение патентных и авторских прав, препятствование праву проезда, клевета в виде писанных слов или знаков, все это является правонарушением per se. Давность по этим правоиарушениям исчисляется, начиная с момента их совершения; но, конечно, в случае их повторения, каждый раз снова совершается правонарушение и возникает основание нового иска. Однако существуют другого рода действия, которые являются правонарушениями, если и когда возникают реальные убытки при их повторении. Например, если у меня есть рудник на земле, которая принадлежит А, то я могу разрабатывать его сколько мне угодно, до тех пор, пока участок А не начнет оседать. Но в тот момент, когда земля А начнет вследствие разработки оседать, я буду обязан компенсировать его; основание для предъявления им иска возникает лишь в этот момент, почему с него ведется и исчисление давности. Так же обстоит дело с обыкновенным слендер или клеветой в устной форме. Она не создает правонарушения per se, но если она влечет убыток для потерпевшего, то у последнего возникает право на иск с момента возникновения убытка.

В связи с вопросом об истечении сроков давности, надо упомянуть еще, что право признает некоторые случаи так называемой недееспособности, которые мешают воспользоваться правом на иск и вследствие того приостанавливают течение давности до тех пор, пока дееспособность не наступит. Например, если какое-нибудь лицо окажется сумасшедшим или является несовершеннолетним в тот момент, когда у него возникает право на иск, то давность против него начнет течь лишь с того момента, когда у него восстановятся умственные способности или когда оно достигнет совершеннолетия; однако, если давность начала течь до того, как это лицо стало душевнобольным, то она не будет продлена вследствие последовавшего затем сумасшедствия. Прежде заключение в тюрьму, пребывание за морями и нахождение женщин под властью мужа (т. е. правовой статус замужней женщины) считались основанием для признания «недееспособности», но теперь эти основания отпали, хотя в законе это изменение прямо не отражено.

Для гражданских претензий короны и для гражданских претензий, направленных против короны, установлены особые сроки давности.

16. Когда мы приступим к важному вопросу о доказательствах, то увидим, что обязанность представлять доказательства в гражданских делах носит гораздо более широкий характер, чем в уголовных. Как истец, так и ответчик считаются одинаково способными и обязанными давать показания; в этих делах не действует общий принцип, который бы оправдывал отказ жены свидетельствовать наперекор желанию мужа или собственному желанию. Тем не менее (в добавление к общему правилу, что никто не может быть принужден давать ответы на вопросы, которые клонятся к уличению его в преступлении или к обнаружению связи, в которую вступил его супруг во время брака) существуют еще правила, что в процессах, возникших вследствие прелюбодеяния, свидетелям нельзя задавать вопросы, которые клонились бы к изобличению свидетеля или свидетельницы в прелюбодеянии. Точно так же в брачных делах сторонам не разрешается давать показания, которые клонились бы к утверждению, что между сторонами не существовало во время брака супружеских отношений, если целью этих показаний является признание незаконнорожденности ребенка, родившегося во время брака или в пределах известного периода после его расторжения.

17. Наконец, правила относительно правовой помощи несостоятельным сторонам и относительно судебных издержек весьма различны в уголовных и гражданских делах. В гражданских делах давно действует общее правило, что «оплата судебных издержек зависит от исхода дела», т. е. что проигравшая сторона обязана оплатить судебные издержки выигравшей стороны (как, конечно, и свои собственные); однако при некоторых обстоятельствах суду предоставляется лишать выигравшую сторону права на возмещение ее судебных издержек. Когда дело решается вердиктом присяжных, то обычно применяют общее правило; по присяжные могут, конечно, решить некоторые вопросы в пользу истца, а некоторые в пользу ответчика; тогда бремя судебных издержек распределяется соответствующим образом. Но и в этом случае судья может по «основательным причинам» лишить выигравшую сторону права на возмещение ее судебных издержек. Это правило было недавно распространено в гражданских делах даже на корону.

Если дело слушается судьей или судьями без присяжных, то усмотрению суда предоставляется больший простор. В таких случаях несерьезность иска, расточительность или небрежность при ведении процесса, поведение сторон в деле, которое вызвало процесс, затягивание начала процесса, способ ведения счетов и ряд других обстоятельств может побудить суд лишить даже выигравшего процесс ответчика (и тем более выигравшего истца) права на возмещение всех его судебных издержек или части их. В вопросе о судебных издержках положение доверительных собственников, кредиторов по ипотекам, администраторов или душеприказчиков оказывается самым благоприятным, так как при выигрыше ими дела им обычно дают право на возмещение судебных издержек за счет стороны, проигравшей дело. Но даже если они проигрывают дело, они имеют право покрыть свои издержки за счет имущества своих бенефициантов, должников или наследства. Однако и в этом случае, если эти лица, затевая процесс или возражая против предъявленного им иска, действовали неразумно, то суд может лишить их такого возмещения.

Никакие судебные издержки по гражданским делам не могут покрываться за счет государственных средств, за исключением тех случаев, когда дело велось должностными лицами и публичными организациями.

Недавно вопрос о правовой помощи несостоятельным истцам по гражданским делам был урегулирован в целом. Всякий человек, имущество которого не достигает 50 ф. ст. (исключая отсюда орудия ремесла, носильные вещи и т. п.) или зарабатывающий не более 2 ф. ст. в неделю, должен представить удостоверение о своем имущественном положении и доказать, что у него есть серьезные основания начать гражданский процесс или возражать против предъявленного ему иска, после чего он может получить от Юридического общества или любого провинциального юридического общества соответствующее свидетельство, на основании которого ему будет дан защитник и солиситор, который не может возлагать на своего клиента никаких расходов за исключением мелких «карманных» (out-pocket expenses), но обязан вести дело от его имени. Подавляющее количество всех процессов, при которых были использованы эти правила, относится к брачным делам; эти правила содержат также специальные предписания о том, как помочь женам, ищущим судебного удовлетворения, преодолеть те трудности, которые возникают для них из того факта, что они не имеют личных заработков. Однако в настоящее время все эти правила применяются только при процессах в высших судах.

Право, в понимании юриста, являясь моральной силой, может действовать только через людей, способных осуществлять права и нести обязанности. Различие между законами в смысле права и законами природы ярче всего выражается в том, что первые не могут непосредственно воздействовать на неодушевленные предметы. Они не могут непосредственно воздействовать даже ни на какие одушевленные существа, кроме человека; животных можно до известных пределов научить регулировать свое поведение в соответствии с желаниями их хозяина, но они не способны понимать притязаний общества на регулирование поведения своих членов. Вследствие этого правовые законы могут непосредственно воздействовать только на людей; однако, эти законы могут воздействовать и на неодушевленные предметы и на животных через посредство человека. Так, например, закон, требующий, чтобы дороги ремонтировались или чтобы на собак были надеты намордники, не может быть непосредственно применен к самой дороге или к собаке и может быть введен в действие только через посредство человека.

Людям, которые считаются носителями прав и обязанностей, созданных или возложенных на них английским правом, последнее дает удобное, хотя, может быть, и не очень вразумительное, наименование «лиц». В большинстве случаев «лицом», в правовом смысле, является тот обычный средний человеческий индивидуум, встречающийся в повседневной жизни. Вследствие демократических тенденций нашего времени, особенно в Англии, английское право в большинстве случаев предполагает, что с его точки зрения все индивидуумы равны или, как часто говорят, «право действует невзирая на лица». Но, несмотря на такую тенденцию, каждое цивилизованное общество, каким бы эгалитарным оно ни было в теории, вынуждено признавать некоторые естественные случаи, как говорят, «недееспособности», т. е. вынуждено считаться с фактами, которые делают морально невозможным трактовать некоторых индивидуумов, как нормальных лиц. Так, например, ни одно общество, каким бы демократичным оно ни было, не может трактовать двухлетнего ребенка, прирожденного идиота или осужденного преступника как нормального индивидуума и человеческие общества прибегают к разным способам обращения с подобными лицами, отклоняющимися от нормы.

Далее, во всех цивилизованных обществах было, на соображениям удобства, признано необходимым трактовать в известных целях некоторые «совокупности» индивидуумов как лиц. Такие «совокупности» индивидуумов иногда называются «искусственными лицами» (artificial persons), но это выражение неудачно, потому что в нем кроется предположение, что правовая личность обычного индивидуума является «естественной», что весьма далеко от истины. Французское выражение «моральное лицо» (personne morale) едва ли удачнее; но опять-таки предполагает, что обычный индивидуум не является «моральным» лицом. Обычным английским термином для такого группового лица служит слово «корпорация». Несмотря на некоторые возражения, которые оно вызывает, оно вероятно менее других обычных терминов способно вводить в заблуждение. Поскольку правовое положение «нормальных индивидуумов» будет широко освещено ниже, настоящая глава ограничится попыткой объяснить особенности положения индивидуумов, отклоняющихся от нормы, и положения «совокупности» индивидуумов, т. е. будет посвящена тому, что называют законами о «статусе».

Само слово «статус» первоначально не заключало ничего, кроме понятия о правовом положении лица. Поэтому всякое лицо (за исключением рабов, которые с правовой точки зрения не считались лицами) имело известный статус. Но в результате современной тенденции к правовому равенству, о которой уже упоминалось, различия в статусе стали встречаться все реже, и значение этого вопроса резко уменьшилось, ввиду чего термин «статус» применяется теперь, во всяком случае в английском праве, только в отношении тех сравнительно немногочисленных в обществе групп людей, которые требуют особого рассмотрения с правовой точки зрения, вследствие их бросающегося в глаза отличия от обычных лиц и вследствие невозможности для них освободиться от этого отличия по собственному усмотрению.

Профессиональные или даже политические отличия не приводят к особому статусу: так, например, пэры, врачи или священники государственной церкви и многие другие группы людей не считаются подлежащими особому статусу, потому что правовые особенности, отличающие их от других лиц, хотя и существенны, но не настолько, чтобы при;-знавать их правовое состояние отклоняющимся от нормы. Земельные собственники, купцы, промышленники и люди, живущие на заработную плату, также не отличаются по своему правовому статусу, хотя последняя из названных групп имеет в результате новейшего законодательства тенденцию приблизиться к такому положению. Мы вкратце касаемся самых характерных примеров статуса в английском праве.

1. Несовершеннолетние. Избегая слишком тонких оттенков в определениях, обычных для юристов классического Рима, английское право устанавливает, что окончание несовершеннолетия для лиц как мужского, так и женского пола наступает в день, предшествующий 21-му году их рождения; с этого момента оно считает их вполне ответственными и дееспособными гражданами. Но не следует думать, что до достижения указанного возраста индивидуум не обладает правами и не несет обязанностей. Напротив, можно сказать, что он обладает всеми правами. Он может приобретать и отчуждать собственность, вступать в договорные отношения, начинать и проводить судебные процессы (при посредстве «заступника», который несет ответственность за судебные издержки противника). Однако он не может делать завещания, которое имело бы законную силу, за исключением некоторых особых обстоятельств; он лишен некоторых важных политических прав, как, например, участия в выборах в парламент и в муниципалитеты. Он даже пользуется в пределах некоторого определенного срока по достижении им совершеннолетия исключительным правом аннулирования всех гражданских сделок, заключенных им в период его несовершеннолетия, в то время как другая сторона в сделке этого права лишена. Однако это очень ценное преимущество, предоставленное ему, знает одно или два важных исключения. Так, например, несовершеннолетний абсолютно связан обязательствами, вытекающими из «необходимых расходов», т. е. из расходов, связанных с покупками и услугами, которые требуются для его здоровья, образования и удобств, соответствующих его общественному положению; он связан также в имущественном отношении заключенным им брачным договором, если последний утвержден судом.

С другой стороны, весьма значительны обязательства, возлагаемые на несовершеннолетнего уголовным правом и некоторыми частями гражданского права. Хотя считается, что он не несет уголовной ответственности до достижения им возраста восьми лет, а в возрасте между восьмью и четырнадцатью годами отвечает только в случае, если доказано, что он doli capax, т. е. что он способен понимать преступность совершаемого им действия, но после четырнадцати лет он подлежит наказанию за большинство нарушений уголовных законов. За все гражданские правонарушения, т. е. за такие нарушения гражданского права, которые не являются нарушениями договоров, он, в теории по крайней мере, отвечает с самого раннего возраста. Хотя с шестнадцати лет лица как мужского, так и женского пола могут вступать в брачные договоры, но в этом отношении они подлежат некоторому надзору со стороны родителей или опекунов, о чем будет сказано в соответствующем месте. В дополнение к своему ранее упомянутому праву аннулирования договоров несовершеннолетний лишен права обязываться договорами о возврате полученных взаймы денег или оплате поставленных ему товаров (кроме «необходимых расходов»); никакое последующее признание договора, заключенного несовершеннолетними, и никакое обещание оплатить долг, сделанный в детстве, не может иметь правовой силы. Никто не может быть до восемнадцати лет приговорен к смертной казни и до семнадцати лет – к каторжным работам.

2. Душевнобольные. Было бы, вероятно, правильно, если бы мы сказали, что английское право не знает определенного статуса для душевнобольных или слабоумных. Но корона с давних времен осуществляла надзор над личностью и имуществом слабоумных от рождения и лиц, которые по расследованию присяжных формально признаны слабоумными, что фактически выводит их далеко за пределы действия обычных правовых норм. В одном известном судебном решении 1904 года Апелляционный суд установил, что всякая попытка отчуждения своей собственности подобным лицом, совершенная при его жизни, является юридически ничтожной; не может быть сомнения, что всякому обвинению такого лица в каком-либо преступлении будет противопоставлено возражение, гласящее: unfit to plead, т. е. является процессуально недееспособным, вследствие чего обвиняемый будет содержаться под надзором до своей смерти или до восстановления рассудка.

Что касается слабоумных, которые «не установлены как таковые» (not so found), то положение их более сложно. Общий принцип в гражданских делах гласит, что права лиц, добросовестно вступающих с ними в деловые отношения за встречное удовлетворение (т. е. за предоставление имущественной ценности) подлежат защите и что слабоумный или его представитель должен, для избежания ответственности по соглашению об отчуждении собственности или по договору, доказать не только то, что он был неспособен понять сущность сделки, но что другая сторона это знала. К сожалению, судебные дела не дают ясного ответа на вопрос, распространяется ли такая защита добросовестной стороны так же на те случаи, когда слабоумный «установлен как таковой» (so found); но упомянутое решение суда в деле 1904 г. заставляет думать, что ответ был бы отрицательным; действительно, трудно представить себе, чтобы кто-нибудь имел деловые отношения со слабоумным, который «установлен как таковой», и не заметил бы этого. Дарения, совершенные слабоумным, как «установленным», так и «не установленным», всегда отменяются, даже против лиц, которые, основываясь на акте дарения, добросовестно вступали в сделки и потерпели ущерб. Кроме того, брак лица, которое по умственной неспособности было не в состоянии понять значение такого действия, является юридически ничтожным, даже если другая сторона не знала об его умственной неполноценности. С другой стороны, завещание человека, лишенного здравого рассудка, даже слабоумного, «установленного как таковой», является действительным, если завещатель понимал то, что он делает, и отдавал себе отчет в последствиях своего действия. Например, завещание слабоумного в упомянутом выше деле 1904 г. хотя и было составлено в убежище для слабоумных, но было утверждено после его смерти.

Положение слабоумных, «не установленных как таковые», в отношении уголовного права отличается от положения слабоумных, «установленных, как таковые». Защитники первого могут выступить с возражением: «является процессуально недееспособным», и в таком случае будут призваны присяжные для выяснения основательности этого возражения. Если присяжные признают его правильным, то последствия бывают такие же, как в случае со слабоумным, «установленным, как таковой», т. е. обвиняемый передается под надзор. Но слабоумие может быть просто выдвинуто как аргумент защиты, тогда присяжные могут решить, что обвиняемый «виновен, но слабоумен» (т. е. был слабоумен в тот момент, когда совершал преступление); после этого его отправят в убежище для слабоумных преступников. Наконец, обвиняемый может впасть в слабоумие уже после вынесения решения об его виновности, тогда его тоже отправляют в такое убежище. Смертные приговоры не приводятся в исполнение в отношении слабоумных.

Повидимому, слабоумные, подобно несовершеннолетним, теоретически несут полную ответственность за последствия torts (т. е. гражданского правонарушения, не являющегося нарушением договоров). Но, естественно, что в тех случаях, когда гражданское правонарушение предполагает умысел, например, в случае злонамеренного судебного преследования или сговора, как гражданских деликтов, состояние рассудка ответчика имеет значение.

3. Осужденные. Собственность лиц, осужденных за тяжкие уголовные преступления, передается в управление администраторов, назначаемых короной; осужденный не может предъявлять исков, отчуждать какую-либо свою собственность и заключать договоры до истечения срока приговора или до помилования. С другой стороны, против него можно вести процессы и вводить в действие постановления и судебные решения с целью взыскания денег за счет его имущества, которое находится в руках администраторов. Он теряет право на занятие разных должностей и на пользование разными званиями и лишается тех, которые он имел в момент своего осуждения. С другой стороны, завещание, составленное осужденным, имеет законную силу, даже если он умрет до своего освобождения; после того как он освобожден из-под стражи, его имущество ему возвращается.

4. Иностранцы. В каждый данный момент в Англии живет или проезжает через нее множество лиц, не являющихся подданными короны. Эти лица известны под именем «иностранцев»; хотя они связаны обязательством лойяльности в отношении соблюдения и подчинения английскому закону, но они не пользуются всеми теми правами, какими пользуются английские подданные по этому закону. Прежде существовало множество ограничений их прав, но законодательные акты последнего времени почти уравняли их с британскими подданными, поскольку дело касается частного права; считается, что они даже имеют право на те чрезвычайно ценные гарантии свободы, которые предоставляет грамоте Habeas Corpus. Но они не могут занимать никаких общественных постов, участвовать в выборах в парламент или в муниципалитеты и приобретать в собственность британские суда. Естественно, что положение иностранца тотчас же меняется, как только его государство вступает в войну с Британской империей. Тогда теоретически он становится бесправным лицом; однако все следствия этой теории редко применяются к нему, если только он не обнаруживает личной враждебности к Англии, несовместимой с лойяльным поведением. После десяти лет пребывания в Англии иностранцы имеют право и обязаны нести функции присяжного; но они могут быть отведены любой из сторон.

Прежде иностранец при обвинении его в уголовном преступлении имел право на то, чтобы половина судивших его присяжных была британскими подданными, а другая половина – иностранцами (de medietate linguae). Но эта привилегия теперь отменена.

5. Несостоятельные должники. Если лицо объявляет себя несостоятельным должником или будет признано таковым судом, то оно во многих отношениях становится ограниченным в правах, вследствие чего оно входит в число лиц, отклоняющихся от нормы. Его имущество, как приобретенное до, так и после судебного решения о несостоятельности, поручается «доверительному собственнику» (trustee), который управляет им в интересах кредиторов; он не может ни отчуждать это имущество, ни обременять его долгами. Хотя он не лишен права заключать договоры, но он подлежит каре, если скроет при этом свое положение; поскольку претензии его новых кредиторов к его имуществу недействительны, то у него мало шансов найти кого-нибудь, кто захотел бы вступить с ним в деловые отношения. Он на пять лет теряет право быть членом парламента и многих других общественных учреждений. С другой стороны, он, конечно, сохраняет полную ответственность, поскольку дело касается его личности, в отношении всех требований права уголовного и гражданского.

6. Замужние женщины. Несмотря на существенные улучшения в положении замужней женщины, проведенные судами справедливости, ее положение продолжало до середины девятнадцатого века являть собой самый яркий пример того, что зовется «статусом» в английском праве; не взирая на огромные изменения в ее положении, проведенные в недавнее время законодательным путем, некоторые из прежних ее привилегий и некоторые виды старых ее ограничений в правах продолжают существовать. Но теперь их уже так мало, что они не дают замужней женщине того исключительного положения, которое характерно для статуса; их удобнее разъяснить при обсуждении тех отраслей права, к которым они относятся. Вообще говоря, замужняя женщина может так же, как мужчина или незамужняя женщина, приобретать и отчуждать имущество вступать в договорные отношения, служить в общественных учреждениях, участвовать в выборах членов парламента и других учреждений и претендовать на все права, принадлежащие британскому подданному. С другой стороны, на нее возложены, если не все, то почти все обязанности, вытекающие из норм уголовного и гражданского права, которые несет ее незамужняя сестра или муж. Она не может более рассматриваться с правовой точки зрения как лицо, «отклоняющееся от нормы».

Теперь остается рассмотреть только один и может быть самый важный пример статуса, а именно статус корпораций.

7. Корпорации. Как было указано в начале этой главы, в основе корпорации по английскому праву лежит та идея, что она представляет собой совокупность индивидуумов, которая по ряду соображений трактуется как единое лицо и притом лицо, совершенно отличное от тех индивидуумов, которые являются ее членами. Эту идею не легко понять и, действительно, английским юристам и еще более английской публике потребовалось несколько столетий борьбы и сомнений перед тем, как притти к тем твердым выводам о сущности корпорации, которые сделаны теперь. Два примера из истории этой борьбы, притом один, относящийся к раннему ее периоду, а другой – к недавнему времени, обнаружат яснее, чем целые страницы объяснений, те трудности, которые пришлось преодолеть для того, чтобы притти к современному ясному пониманию различия между корпорацией и ее членами.

В 1429 г. был предъявлен иск к мэру, бейлиффам и общине Ипсвича и к некоему Джебу (вероятно, члену «корпорации», как мы бы теперь сказали) о нарушении владения истца, выразившемся в захвате его скота вследствие неуплаты им сборов. Повидимому, сам факт не мог оспариваться, так как адвокат ответчиков заявил возражение, которое хотя и носило весьма формальный характер, но тем не менее очень интересно. Он доказывал, что поскольку ответчик Джеб является членом «общины» Ипсвича, он был назван в судебном приказе, которым было начато дело, в качестве двух лиц, что является дефектом. Если предположить, что вместо привлечения Джеба к суду вместе с корпорацией, его преследовала бы по суду сама корпорация за кражу вещи, принадлежащей этой корпорации, то адвокат заявил бы возражение, что, будучи членом корпорации, Джеб не может быть обвинен в краже «собственной» вещи. Как ни кажется нам абсурдным этот довод, он явно сбил с толку суд, который никак не мог кончить дело. Отчеты о нем в Ежегоднике тянулись до тех пор, пока отчаявшийся репортер, повидимому, перестал сообщать о нем. Теперь интересно было бы сопоставить затруднение, перед которым очутился суд в. 1429 г., с трудностями дела мистера Арона Селомана в 1892 г.

В указанном году Селоман передал свое предприятие за большую сумму одному обществу, специально созданному ям для этой цели. Общество было зарегистрировано под названием «Арон Селоман и К° лимитед». Капитал общества был составлен номинально из 40000 акций, но вылущено было только 20 007 акций, из которых 20 001 акция принадлежала самому Селоману, а остальные шесть – его жене и детям. Директорами общества был сам Селоман и два его сына. Поэтому можно с достаточным основанием предполагать, что Селоман сохранил в значительной степени контроль над обществом, которому он продал свое дело. Кроме того, он получил от общества 100 обязательств по 100 ф. ст. каждое в качестве частичной оплаты стоимости его предприятия, что превратило его в привилегированного кредитора этого общества на сумму в 10 000 ф. ст.

На следующий год общество в установленном порядке объявило о своей несостоятельности, и суд дал распоряжение об его ликвидации. Вся сумма активов, реализованных для оплаты кредиторов, не достигала 10.000 ф. ст.; мистер Селоман претендовал на то, чтобы вся реализованная сумма была выплачена ему как привилегированному кредитору. С другой стороны, простые кредиторы указывали, что общество это есть сам Селоман, что он в сущности их должник и что, если ему позволят уйти со всеми активами, то это будет значить, что он фактически присвоил себе их деньги. Для неюриста такой довод едва ли покажется неосновательным, но Палата лордов решила после длительной борьбы, что Арон Селоман и «Арон Селоман и К° лимитед» являются разными лицами и что первый был привилегированным кредитором второго и потому имел преимущественное право на активы по сравнению с простыми кредиторами.

Едва ли нужно доказывать, что различие между личностью корпорации и личностями ее членов имеет огромное значение для делового мира, который в настоящее время едва ли мог бы существовать без признания такого различия. Многие из современных обширных и рассчитанных на длительный период предприятий явно не могли бы быть осуществлены усилиями отдельных людей, объединенных только одним соглашением. Средства среднего человека ограничены; даже миллионер едва ли мог бы без посторонней помощи осуществить такое предприятие, как большую железнодорожную компанию. Сто лет составляют даже теперь слишком большой срок для человеческой жизни; если бы при смерти каждого из соучастников все дело нарушалось благодаря изъятию его капиталов, то предприятие быстро пришло бы к концу. Под защитой теории корпораций такие предприятия как университеты, церкви, торговые компании, муниципалитеты и т. п. могут процветать и фактически процветают в течение столетий, причем «постоянная преемственность» не нарушается смертью или выбытием их членов. Наконец, признание принципа «ограниченной ответственности», хотя и достигнутое сравнительно недавно, помогает отдельным лицам находить капиталы для таких торговых и промышленных предприятий, которые слишком рискованны для того, чтобы кто-нибудь решился вложить в них все свое состояние; и хотя этот принцип допускает злоупотребления, но отказ от него несомненно нанес бы тяжелый удар торговому и промышленному предпринимательству. Мы перечислили только немногие преимущества системы корпораций. Взглянем теперь на одну или две из их самых характерных особенностей, отраженных в английском праве.

Одна из самых поразительных особенностей заключается в правиле, которое гласит, что ни одна корпорация не может быть учреждена без согласия короны. Это правило, на котором английское право неуклонно настаивает по крайней мере в течение шести веков, несомненно возникло исторически вследствие естественного опасения государства, что общества явятся конкурентами государственной власти. Первоначально это правило выразилось в практике предоставления короной таким учреждениям как городские цехи, университеты и т. п. королевских грамот, вследствие чего они приобретали свойства лиц, которые могли предъявлять иски и отвечать по ним, приобретать имущество и распоряжаться им, издавать постановления, пользоваться привилегиями и т. д.

Фактически некоторые очень древние корпорации никогда не получали грамоты о признании их корпорациями; но для них английское право с обычным для него здравым смыслом нашло лазейку в виде принципа «корпорации по давности», исходя из фикции утраты ими грамот. Хотя прерогатива короны на учреждение корпораций с помощью грамот никогда не отменялась, но позже для того, чтобы «устранить сомнения» в монопольном их характере, в ограниченной ответственности и в других правах, разрешение со стороны короны приобрело форму парламентского акта.

Характерный пример нового порядка представляет обычное акционерное торговое общество, которое регистрируется автоматически (и получает при этом корпоративный характер) при условии соблюдения им требования Акта об обществах. Наконец, возможна комбинация старого и нового способа утверждения общества, как, например, в случае с муниципальными корпорациями. Они получают королевские грамоты на основе Акта о муниципальных корпорациях, который по большей части и регулирует их деятельность.

Хотя корпорация является с правовой точки зрения лицом, но во многих отношениях она весьма отлична от физического лица. Корпорация, как таковая, не может жениться, составить завещания, съесть обед или совершить нападение или какое-либо другое предполагающее умысел преступление; но члены ее, конечно, могут как индивидуумы совершать все эти действия. Несомненно, что вследствие этого корпорации часто называются «искусственными» или «фиктивными» лицами; это же обстоятельство важно для нас потому, что оно послужило причиной возникновения теории ultra vires, которая играет большую роль в корпоративном праве и о которой необходимо сказать несколько слов.

Совершенно независимо от вопроса о том, что может и чего не может сделать корпорация по самой своей природе, возникает другой более важный вопрос: как далеко распространяется право корпорации на ведение дел, разрешенных вообще законом. Может ли, например, муниципальная корпорация играть на фондовой бирже или, беря пример более практический, эксплоатировать пароходы или заниматься снабжением газом и водой? Желательно ли, чтобы муниципальные власти таким способом использовали деньги налогоплательщиков? Или опять-таки – желательно ли, чтобы общество, созданное для торговли строительными материалами, использовало свои капиталы на строительство жилых домов для сдачи их потом в наем? Подобные вопросы имеют большое практическое значение; ответ, даваемый на них английским правом, гласит вкратце следующее:

Поскольку дело касается корпораций, учрежденных на основе грамоты или существующих по давности (часто именуемых «корпорациями общего права»), то право относится к ним либерально, т. е. разрешает им вступать в любые сделки, лишь бы только последние не были явно несовместимы с теми целями, ради которых корпорация была создана или ради которых предполагается, что она была создана. Так, например, университет, в особенности старинный университет, может совершать много действий, которые, хотя и не отвечают, строго говоря, основным его задачам, сводящимся к поощрению религии, образования и исследований, но которые все же при широком толковании можно рассматривать как подсобные к достижению этих целей. Если только такой университет не ограничен своим уставом, то он может спекулировать на земельных сделках, организовывать конгрессы и приемы, учреждать стипендии и пенсии для лиц, выходящих в отставку, помещать свои средства в разного рода ценные бумаги, приобретать предметы искусства для украшения своих зданий и т. п. С другой стороны, корпорация, учрежденная парламентским актом или в соответствии с предписаниями: этого акта, должна точно оставаться в пределах полномочий, предоставляемых ей этим актом или документами об ее утверждении, данными на основе указанного акта. Все действия корпорации, выходящие за эти пределы, считаются ultra vires и лишенными законной силы; их рассматривают не как действия корпорации, а только как действия тех директоров и должностных лиц, которые фактически дали на них разрешение или совершили их. Например, если директор и секретарь торгового общества, созданного для сделок с шерстью, подпишет договор на постройку моста, то лица, с которыми он заключит договор, должны при выполнении договора обращаться только к нему, а не к обществу, причем последнее не отвечает своими средствами за какие-либо нарушения договора. Применение этого учения в отношении незаконных в буквальном смысле слова действий служащих и должностных лиц корпораций создало некоторые трудности. Ответственна ли за эти действия корпорация, не потому что она уполномочила своих служащих на них, а по общему принципу ответственности хозяина за незаконные действия своих служащих, совершенные ими при исполнении служебных обязанностей? В принципе она должна была бы нести ответственность, но около 30 лет тому назад Апелляционный суд выдвинул тот взгляд, что если обжалуемое действие не могло быть на законном основании совершено самой корпорацией, то она не отвечает за такие действия, если они совершены ее служащими. Но этот взгляд, естественно, вызывает вопрос: может ли быть действие, признаваемое незаконным, совершено на законном основании? Мы полагаем, что принцип ultra vires не применим к подобным случаям.

Своеобразная природа корпорации, как совокупности индивидуумов, возбуждает важный вопрос о том, каким образом она может проявлять свою волю. Очевидно, что нельзя позволить каждому члену этой «совокупности», которых может быть много, связывать всю совокупность лиц своими устными или письменными волеизъявлениями. Вследствие этого, почти все корпорации, состоящие из совокупности лиц – corporation aggregate (смысл этого наименования будет объяснен позже), организуются на основании данных им грамот или других учредительных документов таким образом, что от их имени имеет право говорить или действовать небольшая группа, входящая в их состав, или какое-нибудь определенное лицо.

Так, например, в ведении мэра и совета городского муниципалитета, директора обычного акционерного общества или директора и членов колледжа находится общее управление делами соответственных корпораций. Третьи лица могут, как правило, безопасно вести с ними дела, как с представителями корпорации. Важная норма английского права (знающая, однако, много исключений) требует, как условия действительности сделки, формального приложения печати такой корпорации ко всем совершенным ею документам о передаче недвижимости и договорам. Но этому правилу не подлежат менее важные акты, особенно если они совершены в порядке повседневной деловой жизни; если корпорации были поставлены товары или оказаны какие-либо услуги на основании договора, к которому не приложено печати, то она не может отказаться платить за них, если только какой-либо парламентский акт точно не оговаривает, что подобные договоры должны снабжаться печатью корпорации.

Кроме того, обычные акционерные общества, зарегистрированные на основании Консолидированного акта об обществах 1929 г., приравнены в отношении договоров к индивидуумам, за исключением, конечно, того, что корпорация, будучи абстрактным единством, может действовать только через посредство своего представителя.

В юридических руководствах корпорации подразделяются на группы многими способами, но помимо важного различия, которое существует между корпорациями, действующими на основании общего права и на основании закона, что было объяснено раньше, существует еще только одно их подразделение, требующее особого разъяснения, именно разделение их на корпорации – совокупности лиц и «единоличные» (corporation sole). Корпорация – совокупность лиц является типичной, она в каждый данный момент нормально состоит из некоторого числа индивидуумов, входящих в нее в качестве членов. Число это может быть велико или мало, оно может колебаться от сотен тысяч граждан большого города до двух членов частного акционерного общества. Говорят даже, что существование корпорации-совокупности лиц не прекращается в случае смерти всех ее членов и отсутствия преемников; такой взгляд, вероятно, правилен. Но английское право знает другой вид корпораций, именно «корпорацию единоличную», которая состоит не из группы единовременных членов, но из последовательно сменяющих друг друга единоличных членов, из которых в каждую данную минуту существует только один. Видные юристы охарактеризовали в своих трудах этот вид корпорации как «прихоть», но эта прихоть несомненно имеет правовое существование. Указывалось, что корона представляет единственную светскую единоличную корпорацию, действующую на основе общего права; однако, директор Тринити колледжа в Кембридже приводился в качестве другого примера.

Примеры таких корпораций, действующих на основании закона, как публичный трести (Public trustee) и солиситор казначейства (Treasury solicitor), хорошо известны. Примеры же единоличных духовных корпораций весьма многочисленны. Каждый епархиальный епископ и каждый настоятель прихода представляет единоличную корпорацию и может в интересах своих преемников приобретать и владеть недвижимостью (а ныне также и движимостью) независимо от того, вакантна ли эта должность или занята; он может, таким образом, связывать своего преемника путем законных актов отчуждения и договоров. Ясно, что разницу между епископом и священником в его качестве физического лица и корпорации уловить еще труднее, чем разницу между членами корпорации-совокупности лиц и самой этой корпорацией. Правила, относящиеся к корпорации-совокупности лиц, не обязательно относятся и к единоличной корпорации, например последняя не обязана иметь общественной печати. Хотя теоретически священник может в качестве приходского настоятеля («parson» от слова «persona») привлекать самого себя в качестве индивидуума к суду, например, за расхищение имущества корпорации, но надо думать, что такие случаи редки.

Наконец, при отсутствии установленных законом изъятий, все корпорации подлежат правилу о mortmain, которое устанавливает, что всякое отчуждение недвижимости в пользу корпорации в качестве таковой, совершенное без разрешения короны, которая может дать право на действительную передачу корпорации этой недвижимости, имеет последствием конфискацию ее в пользу короны. Считают, что это правило, возникшее в тринадцатом веке, вызвано нежеланием короля и других феодальных земельных собственников, чтобы «земли, обязанные военной службой», переходили в руки церквей и других невоенных учреждений: название «mortmain» (mortua manus), как говорят, связано с «мёртвой рукой» того святого, которому обычно посвящались церковные земли. Как бы то ни было, это правило было торжественно возобновлено еще очень недавно, именно в 1888 г., и до сих пор сохраняет свою силу, хотя установленные из него законом изъятия сильно уменьшили его значение. Считается, что Консолидированный акт об обществах 1929 г. (хотя слова соответственного раздела очень не ясны) отменил это правило, поскольку дело касается обществ, зарегистрированных на основании этого акта, признав только в виде исключения, что общества, не преследующие цели извлечения прибыли, не имеют права иметь более двух акров земли без разрешения министерства торговли.

Объединения лиц, не образующие корпорации

Для того чтобы закончить обсуждение положения тех лиц, которых называют group personality («групповыми лицами»), надо сказать несколько слов о правовом положении учреждений или обществ, не образующих корпорацию, тем более, что этот вопрос вызвал в последнее время интерес к себе и имеет реальное значение.

Один ученый судья сказал в начале нашего века, вынося решение по нашумевшему тогда делу, что корпорация и физические лица являются единственными известными общему праву субъектами, которые имеют право искать и отвечать по иску, т. е. которые являются субъектами права. С точки зрения этого правила, всякое общество вообще, например, общественный клуб или клуб атлетов, частная школа, ученое общество, не учрежденное на основе грамоты или парламентского акта, профессиональный союз представляет собой просто собрание индивидуумов. Если бы эти индивидуумы преследовали незаконные цели, то самое большее, что можно сделать, это предать их совместно суду за злоумышление. Если бы торговец поставил им товары, то стоимость их можно было бы искать по суду только с тех индивидуумов, которые фактически дали заказ или уполномочили на него. Если бы им было передано имущество, то оно принадлежало бы им как индивидуумам, и каждый из них мог бы претендовать на свою в нем долю. Если бы член такого общества нарушил его правила, или если бы комитет этого общества исключил по собственному произволу какого-нибудь члена, то общество и член его не могли бы искать удовлетворения в суде, если только не затронуты имущественные права. Если бы какой-нибудь служащий украл деньги такого общества, то его нельзя было бы привлечь к суду, потому что теоретически деньги принадлежат столько же ему (если он член общества), сколько всякому другому члену.

Но с огромным ростом числа некорпоративных обществ, произошедшим в Англии после отмены в 1824 г. законов о соединениях, возникла необходимость, особенно в интересах менее состоятельных граждан, предпринять что-нибудь для уменьшения тягот, возникавших вследствие игнорирования правом очевидных фактов. В результате всего этого время от времени издавались законы, которые защищали в уголовно-правовом порядке капиталы таких обществ. Принимались даже законы, оказывавшие более широкую защиту имуществу тех обществ, которые соглашались регистрироваться в одном из министерств и подвергнуться надзору правительственного чиновника, а именно регистратора обществ взаимного страхования. Но это вызвало переполох, и члены одного из таких обществ были весьма смущены, когда высший суд страны решил в 1901 году в знаменитом деле Тэфф Вела, что зарегистрированный профессиональный союз может быть в качестве такового привлечен к суду за ущерб, причиненный его служащими и представителями, а капиталы его использованы для возмещения ущерба, причиненного этими лицами. С обычной осторожностью, свойственной английским судам, Палата лордов распространила свое решение только на профессиональные союзы, зарегистрированные на основании закона 1871 г. Когда же значение решения, вынесенного по делу Тэфф Вела, было практически сведено к нулю Актом о конфликтах в промышленности 1906 г., то право оказалось в весьма неудовлетворительном состоянии, которое еще ухудшилось благодаря законодательству последнего времени. Применим ли принцип, лежащий в основе решения по делу Тэфф Вела, ко всем обществам, не организованным в корпорации? Или же он применим только к таким из этих обществ, которые зарегистрированы на основании какого-либо парламентского акта, например, к клубам, снабжающим своих членов алкогольными напитками? Относится ли он к договорам так же, как к гражданским правонарушениям? Какие полномочия делают капиталы этих обществ ответственными за действия лиц, выступающих от их имени?

Пока эти вопросы и другие подобные им не получат принципиального разрешения, до тех пор едва ли можно считать удовлетворительным состояние права, относящегося к ним.

Однако, не надо думать, что суды совершенно игнорируют существование обществ, не организованных в виде корпораций. Как уже было сказано, право не трактует их как юридических лиц, но (за исключением тех случаев, когда парламентский акт это определенно запрещает или когда цель, преследуемая обществом, незаконна) суды регулируют права и обязанности их членов в отношении друг друга, если только можно найти для этого правовое основание.

Если, например, правила общества дают достаточно оснований для того, чтобы рассматривать их как договор между членами общества, то суд признает за ними принудительную силу как за всяким другим договором. Например, суды могут принудить члена какого-нибудь общественного клуба выполнить свои обязательства по оплате взноса, предусмотренного правилами клуба.