Он был человеком-призмой — превращал проходящий сквозь него свет в семицветную радугу. Но в отличие от стеклянной призмы Портер был непредсказуем. Его настроения играли то алым, то голубым, то жёлтым, иногда преобладал золотой цвет, иногда — индиго. Душа Билла обладала поразительным спектром различных нюансов — от светлого юмора до глубокой тьмы.

Причины изменений в его настроениях оставались для меня загадкой. По временам он так замыкался в себе, что что из него слова нельзя было вытянуть — тогда я уходил, кипя от бешенства. А через часок он появлялся у меня и одним добрым и ласковым словом убеждал сменить гнев на милость.

— Билл, есть в вас нечто от женщины — ваше поведение невозможно предугадать! — Это я так пытался задеть его.

Но Портер напустил на себя глуповато-жеманный вид:

— О, это придаёт мне интереса и загадочности, не правда ли, полковник?

Однако он тут же посерьёзнел.

— Иногда, Эл, жизнь видится мне в чёрном свете. Всё представляется бесполезным. В такие моменты я сам на себя и гроша бы не поставил. Иногда мне хочется убежать ото всех подальше, чтобы меня никто не трогал, а иногда я завидую вашему пренебрежению чужим мнениям, которое, как мне кажется, снискало вам дружбу столь многих достойных людей.

Будь его воля, Портер мог бы, гуляя по Бродвею, собрать целую коллекцию приветственных улыбок от самых больших знаменитостей. И однако же он сделал вышеизложенный комментарий, потому что полдюжины барменов обратились ко мне по имени.

Он был очень занят — торопился написать несколько рассказов к сроку, и я не видел его несколько дней. Я не терял времени зря: завёл весьма полезные знакомства среди салунной элиты. Как-то вечером я болтал с барменом в заведении напротив небоскрёба «Утюг». Мы оба — и я, и мой собеседник — с воодушевлением обсуждали радости и опасности налётов на поезда. И тут вдруг услышал осторожное покашливание. Рядом стоял Портер.

— Бармен — он ваш старый друг? — спросил он, когда мы вышли на улицу.

— Нет, я познакомился с ним вчера.

— Да что вы! Я стоял десять минут, изнывая от жажды, словно путник в Сахаре, прежде чем бармен снизошёл утолить её. По всей вероятности, вы для него были куда бóльшим богатством, чем мой жалкий дайм. Я вас искал, полковник, обошёл пять разных салунов. Везде расспрашивал, не забегал ли к ним гигант маленького роста со значительным лицом и рыжими лохмами, интересующийся недвижимостью. «О, мистер Дженнингс из Оклахомы!» — восклицали они и тыкали пальцем в те места на асфальте, где простыл ваш след. И как это у вас получается?Вам просто необходимо баллотироваться в мэры. Изберут, можете не сомневаться. А меня потом назначили бы своим секретарём... Мы бы с вами как сыр в масле катались!

Многими часами позже мы опять колесили вокруг «Утюга». Налетел бешеный ветер, сдул с моей головы шляпу и понёс по улице.

Я кинулся было вдогонку, но крепкая, твёрдая рука Портера легла мне на плечо.

— Не надо, полковник. Кто-нибудь подберёт и вернёт её вам. На северный ветер можно положиться — он всегда старается загладить вину за нанесённый ущерб. Вот увидите, он пошлёт вам кого-нибудь с вашей шляпой.

— Чёрта с два!

Как же, появится здесь кто-нибудь в два часа ночи!

Я стряхнул с себя руку Портера, намереваясь погнаться за своей собственностью, но тут из ниоткуда возник какой-то старик.

— Извините, сэр, это не вы потеряли?

Второй раз в жизни я услышал звучный, раскатистый хохот Билла Портера.

На миг мне показалось, что тут замешано колдовство.

— Да откуда, к чертям, взялся этот старый гном?

— Что это вас так заботит его происхождение? Шляпу-то он вам принёс, а это главное, разве не так?

Да, много забавного случилось той ночью...

— Мы обязательно продолжим наше веселье, полковник! Приходите ко мне в полдень.

Портер в ту ночь разгулялся.

На следующий день ровно в полдень я был готов к дальнейшим приключениям.

— Мистер Портер у себя, можете подняться прямо к нему, — сообщил клерк в приёмной.

Я подошёл к двери. Из-за неё доносились звуки — Портер правил бритву. Я постучал. Он не отозвался.

Бесшабашное настроение, владевшее мной ночью, ещё не прошло, и я крепко пнул дверь ногой. Но Портер так к ней и не подошёл.

В порыве негодования и уязвлённой гордости, я поспешил домой — я жил в квартале от отеля «Каледония».

«Он устал от того, что я торчу у него днём и ночью, — думал я. — Хочет избавиться от меня».

Я схватил чемодан и принялся пихать в него свои пожитки. Решено — я покидаю Нью-Йорк!

Не успел я сунуть в чемодан последнюю пару воротничков, как открылась дверь и на меня с пониманием глянуло румяное лицо Билла.

— Простите, полковник, что не обладаю шестым чувством. Не смог отличить ваш стук от чьего-либо другого. — Он опустил руку в карман. — Вот, возьмите, Эл, и входите когда вам будет угодно, в любое время дня и ночи. Дверь Билла Портера, как и его время, в полном распоряжении соли земли.

Этот знак внимания от сдержанного Билла Портера был куда более красноречив, чем кошелёк с золотом от Шейлока.

У меня всегда было такое чувство, что если бы стены тюрьмы не наложили свой мрачный отпечаток на дух Портера, он стал бы воплощением жизнерадостности и фантазии. Он выработал собственную философию, которая устояла против разлагающего влияния ужасающей тюремной действительности.

Если бы не эти горькие воспоминания, наверно, царящий в его сердце юный задор одержал бы верх над печалями повседневной жизни.

— Я принял приглашение от вашего имени, полковник. — Он был в одном из своих мягко искрящихся настроений. — Влезайте в ваши armor asinorum — мы идём сражаться с показным мишурным блеском и туманными завесами. Иными словами, становимся на позиции пролетариата. Итак, мы отправляемся смотреть Маргарет Энглин и Генри Миллера в потрясающе реалистичной пародии на Дикий Запад под названием «Большой разлом».

После спектакля великая актриса, Портер, я и ещё двое человек отправились отужинать в отель «Бреслин». Думается, Портер потащил меня туда только для того, чтобы, удобно откинувшись на стуле, насладиться тем, как я стану без зазрения совести бросать свои критические замечания прямо даме в лицо.

— Вы меня разочаровали, мистер Портер, — сказала Маргарет Энглин, когда мы заняли места за столом.

— В чём я провинился?

— Вы пообещали привести своего приятеля с Дикого Запада, этого грозного бандита, мистера Дженнингса, чтобы он раскритиковал пьесу.

— Но вот же он, я вас с ним познакомил! — Он указал на меня.

В глазах мисс Энглин мелькнула искорка улыбки.

— Простите, — обратилась она ко мне, — но вы вовсе не похожи на человека, о котором рассказывают такие премилые истории. Вам понравилась пьеса?

Я ответил, что нет. Пьеса была нереалистичной. Ни один настоящий житель Запада не станет пользоваться трудным положением дамы. Такая ситуация совершенно немыслима и могла возникнуть только в больном воображении тупицы с Востока, который никогда не совал свой нос дальше Гудзона.

Мисс Энглин восторженно засмеялась:

— А весь Нью-Йорк сходит по этой пьесе с ума! Но, конечно, они же ничего лучшего не видали.

Портер удобно оперся спиной на спинку стула, широко улыбнулся, а в его глазах мелькнул озорной огонёк.

— Я склонен согласиться с нашей прелестной гостьей, — молвил он. — Западу неизвестно истинное благородство, царящее на Манхэттене.

И после этого он весь вечер только тем и занимался, что рассыпал добродушные остроты в адрес всех присутствующих.

В таком счастливом настроении я его ещё никогда не видел. А на следующее утро он пребывал в глубинах отчаяния. Я пришёл к нему сразу после полудня. Он сидел за письменным столом напряжённый и безмолвный. Я подумал, что он просто сосредоточен на своей работе.

— Заходите, Эл. — В руке у него была фотография. — Полковник, это Маргарет. Я хочу подарить вам эту фотографию. Если со мной что-то случится, думаю, я буду счастлив знать, что вы присматриваете за ней.

Похоже, Портер был чем-то страшно подавлен. Он отошёл к окну и выглянул на улицу.

— Знаете, мне кажется, я люблю этот старый угрюмый город умирающих душ.

— Чёрт побери, а какое это имеет отношение к вашему унылому настроению?

— Никакого, просто комедия окончена. Полковник, у вас есть деньги? Давайте промочим глотки. Надеюсь, что когда-нибудь они всё же вручат мне чек.

Я не имел понятия о причинах его подавленности, но был уверен — выпивкой тут не поможешь. Лёгкость, игривость и радость прошлой ночи бесследно исчезли. Словно радуга потеряла всю яркость своих красок и превратилась в нечто бесцветно-серое.

Однажды ночью — сырой, холодной, яростной ночью — мы с Биллом шагали по Ист-Сайду.

— Вы помните того паренька, которого посадили на электрический стул там, в Огайо? — спросил он. — Сегодня я покажу вам жизнь, которая ещё более трагична, чем смерть.

Лица, больше не похожие на человеческие — изуродованные и истощенные настолько, что кожа скорее напоминала изборождённую морщинами чешую змеи — смотрели на нас из тёмных подворотен и подвалов.

— Вот вам обратная сторона Волшебного Профиля. Наш золотой Бог отворачивает от них свой лик. Он держит их в тайне.

Ещё задолго до написания рассказа словами «Волшебный профиль» Билл называл лицо на серебряном долларе.

Мы завернули за обшарпанный угол. Навстречу попался невероятно жалкий, задрипанный оборванец. Он был, однако, трезв. Голод — если вы когда-либо испытывали его, вам не составит труда узнать его в чужих глазах.

— Держи, дружище.

Билл подошёл к оборванцу и сунул ему в карман купюру. Мы зашагали дальше. Через пару секунд босяк догнал нас.

— Простите, мистер, но вы ошиблись. Вы дали мне двадцатку.

— С чего вы взяли, что я ошибся? — Портер оттолкнул его. — Подите прочь!

А на следующий день он свернул с нашего обычного пути и четыре квартала тащил меня в какой-то кабачок, чтобы выпить.

— Нам необходимо размяться, начинаем жиреть! — заявил он.

Я заметил, что бармен одарил Билла дружеской улыбкой. Около стойки какой-то большой, толстый человек толкнул меня так, что я чуть не выронил стакан.

Я рассвирепел, размахнулся и... Портер перехватил мой кулак.

— Успокойтесь. Эти нью-йоркские свиньи просто не замечают собственного свинства.

Портер снова и снова тащил меня в эту забегаловку. Когда мы отправились туда в четвёртый раз, меня начало разбирать любопытство.

— Что вас так привлекает в этой дыре, Билл?

— Полковник, я совсем на мели, а тамошний бармен знает меня. Я пользуюсь там неограниченным кредитом.

У самого, оказывается, ни гроша и при этом швыряется двадцатками! Портер не ценил деньги как таковые. Похоже, у него на этот счёт имелись собственные, непостижимые уму соображения.

Он частенько оказывался на мели благодаря своему неразумному отношению к деньгам, но зато богатый жизненный опыт, который он в результате приобретал, значил для него куда больше, чем любые материальные ценности, давая Портеру возможность наиболее полным образом выразить своё «я».

Однако он был не из тех, кому безразличен их пустой кошелёк. Он любил тратить деньги, любил чувствовать себя в любой компании хозяином. Например, он часто выдавал мне такую фразу:

— Я буду иметь удовольствие заказать это блюдо за ваш счёт.

Когда обед подходил к концу и надо было расплачиваться, я, взглянув на цифры, начинал кипятиться и теребить салфетки, а он увещевал:

— Перестаньте вы так пыжиться! Оплатили и забыли. Зачем так вульгарно выставлять напоказ собственное благополучие!

Он любил тратить, но ещё больше он любил просто отдавать. В той книжке, которую он подарил Сью, была спрятана купюра в десять долларов. Девушка пришла к нам через несколько дней после пира в «Каледонии». Я как раз сидел и ждал Портера.

— Я принесла вам вот это. Ваш друг, мистер Билл, отдал мне книгу, да, видно, позабыл в неё заглянуть.

В этот момент вошёл Портер.

— Доброе утро, мисс Сью.

В отличие от него я забыл имя девушки и звал её то Софи, то Сара, то просто «голубушка». Портер снял с себя плащ.

— Заходите, пожалуйста.

— Я всего лишь хотела отдать вам вот это.

Портер бросил такой взгляд на купюру в её руке, будто подозревал, что его разыгрывают.

— Что это такое?

— Это лежало в той книге, что вы мне подарили.

— Сью, это не моё. Вы, наверно, сами его туда положили и позабыли.

Девушка улыбнулась, но в её умных чёрных глазах появилось выражение благодарности и понимания.

— Позабыла, мистер Билл? Если бы у вас было столько таких бумажек, как у меня, уж вы ни за что бы не позабыли, куда её задевали!

— Это ваше, Сью, потому что не моё — знаю точно. Но может так статься, Сью, что в один прекрасный день мне придётся нелегко — тогда я заявлюсь к вам и вы меня накормите, договорились? А если вам не повезёт — позвоните вот в этот звонок.

— Таких джентльменов, как вы, на свете мало. — Лицо девушки вспыхнуло от радости. — Мы с Мэйм думаем, что вы — принцы.

Уже отойдя в глубину коридора, она обернулась.

— Я знаю, что это ваше, Билл. Спасибо.