Я знал, что мне следовало послать Эрин на все четыре стороны, как только она начала рыдать. Но, по правде говоря, я не такой уж полный ублюдок. Просто иногда мне хочется дать разрешение блеснуть своему внутреннему засранцу. У него гораздо лучше получается избегать социальные нюансы, чем у меня.

Поэтому я дождался, пока высохнут ее слезы, и даже сделал ей чашку чая. Затем настоял на том, чтобы она упаковала эти вздернутые сиськи и отправилась обратно в великолепный Чикаго. Но, как назло, кто не успел, тот опоздал.

— Позвони мне, когда приземлишься в аэропорту О'Хара, — говорю я, открывая перед ней дверь на выход. Весь вечер я разбрасывался советами, и связаны они были со средствами спасения на самолете, а именно с контролирующими сигналами.

— Хорошо. Спасибо еще раз, Джастис. Ты всегда был так добр ко мне. Без тебя я бы пропала, — она встает на цыпочки и целует меня в уголок рта. Я как раз хочу отругать ее за пересечение границ, когда все те правильные мысли и слова, которые роятся у меня в голове, куда-то испаряются.

Стоя у своей двери, я вижу, как в прохладе раннего осеннего ветерка огонь ласкает плечи Эллисон, и как она стоит передо мной, с поднятой рукой, словно собиралась постучать.

— Элли... э-э... привет.

Понимаете, это именно та часть, в которой во время измены муж выкрикивает: «Это не то, что ты думаешь! Я могу объяснить!», в то время как его брюки спущены до лодыжек, а его член по-прежнему твердый, как камень.

Но я ни чей-то там муж. И я не могу изменить кому-то, кто мне не принадлежит. Так... почему же я чувствую, что сделал что-то неправильное?

— О, прошу прощения, — она напряженно улыбается, испытывая дискомфорт. — Я не знала, что у вас была компания. Я вернусь позже, мистер Дрейк.

— Нет-нет. Эрин уже уходит, — я отметаю ее слова, держа дверь широко открытой, и почти выталкиваю Эрин. — Пожалуйста, входи.

— В этом нет необходимости. Мне нужно было заранее договориться о визите. Я ужасно сожалею.

Эллисон поворачивается, чтобы уйти, и я хватаю ее за локоть, прежде чем она делает еще один шаг. Она поворачивается ко мне, ее оживленные глаза вопросительно сужаются, но она продолжает стоять на месте. Хрен с ним. В любом случае я уже облажался.

— Останься. Пожалуйста. Останься, Элли.

Она медленно кивает, ее взгляд не отрывается от моего. Я слышу приглушенный шелест шелка и раздраженное фырканье рядом со мной. Вот же черт. Эрин.

—Так... думаю, теперь мне стоит уйти, — она бесцеремонно проскальзывает мимо нас и несется прямиком к главному дому, чтобы собрать свои вещи.

— Дай мне знать, что ты добралась в полной сохранности, — кричу я ей вслед.

— Ага, — машет она, не оглядываясь. Я знаю, что должен пойти за ней, и, по крайней мере, попытаться сгладить острые углы, прежде чем ее мозг начнет вырабатывать дикие фантазии по поводу всевозможных домыслов, но что я могу ей сказать? И как я вообще заставлю себя уйти, теперь, когда своей ладонью удерживаю этого драгоценного ангела?

Эрин придется подождать. Как и логике, морали, обязательствам.

— Входи, — шепчу я, затаив дыхание, пока Элли переступает порог. Она следует за мной на кухню, где я достаю нашу недоеденную коробку мороженого и две ложки.

— Я не могу остаться. Просто... я, э-э... столкнулась с проблемой, связанной с твоим домашним заданием.

Я сильно прикусываю нижнюю губу, чтобы удержаться от смешка.

— О-о? Нужна рука помощи? — я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить ледяные блики в глазах Элли.

— Похоже... это было ошибкой, — она качает головой.

— Нет, извини. Рассказывай. Я, правда, хочу помочь.

Я открываю коробку мятного мороженого с шоколадной крошкой, зачерпываю ложку и протягиваю ей. Элли застывает, обдумывая свой последующий шаг, затем выдыхает с разочарованием и берет холодное, сливочное «перемирие».

— Пустяки... я не подумала, — она кладет ложку в рот и мурлычет в знак одобрения, закрывая глаза в экстазе. Она садится на барный стул, прежде чем снова зачерпнуть своей ложкой из коробки с мороженым. — Просто... ладно, только не смейся. Обещаешь?

—Ей-богу! Провалиться мне на этом месте, — отвечаю я, заполняя свой рот сладкой, холодной вкуснятиной.

— Хорошо, тогда... Как узнать, наступил ли оргазм? — почти шепчет она.

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду под «как узнать»?

— Я имею в виду, как можно узнать об этом наверняка? Похоже, я не совсем уверена, как определить был ли он или как... ну, знаешь. Я никогда... сама... о, боже, это слишком унизительно! — она бросает ложку в коробку и закрывает лицо обеими руками.

— Элли…

Я откладываю свою ложку и, утешая, кладу ей руку на плечо. Просто на непорочное плечо. Народ, здесь не на что смотреть.

— Я просто раздавлена! Это было такой ошибкой!

— Это не так. Вот, почему я здесь, слушаю тебя. Ты можешь спрашивать меня обо всем, слышишь? О чем угодно.

Она медленно убирает свои руки от лица, продолжая смотреть вниз на столешницу.

— Клянусь, я не какая-то невежда. Просто... у меня был только Эван, и мы никогда не говорили, испытала ли я или нет... ну, ты понимаешь. Поэтому я не уверена, случался ли он у меня и что он из себя представляет.

Я киваю, понимая, о чем она говорит, и подавляю инстинкт заключить ее в свои объятия и зацеловать до потери сознания. Ее наивность невероятно вдохновляет. Ох, я бы мог такое сделать...

— Ну, Элли. Если ты задаешься вопросом, испытывала ли ты когда-нибудь оргазм, то, скорее всего, с большой вероятностью можно сказать, что не испытывала.

Ее глаза увеличиваются в два раза.

— Правда?

— Правда.

— Оргазм так хорош? То есть, я смогу отличить его от обычного регулярного секса?

Я широко улыбаюсь, внутренне надеясь, что моя улыбка больше похожа на обнадеживающую, нежели на насмешливую.

— Подумай о занятии сексом как о слабом огне. Конечно, в нем есть свои взлеты и падения. В некоторых местах он вспыхивает сильнее, чем в других. Но, по большей части, он просто горит, пока, в конце концов, не потухнет.

А теперь, чтобы понять достижение оргазма... представь, что пламенем объято здание. И это пламя перерастает в пожар разрушительной силы, который разрастается в шоу фейерверков, какие бывают четвертого июля. Десятки великолепных, разноцветных, трескающихся и шипящих взрывов. Они освещают ночное небо ослепительным блеском. Ты же можешь почувствовать разницу между медленным, устойчивым горением и фейерверком, так ведь?

Элли берет свою ложку и начинает рыться в коробке с мороженым, избегая со мной зрительного контакта.

— Да, конечно.

— Значит, теперь тебе понятно, достигала ты оргазма или нет, — я достаю свою ложку из контейнера и слизываю остатки мороженого, прежде чем указать той в ее сторону. — Итак, скажи мне, Элли... Эван когда-нибудь заставлял тебя видеть фейерверки?

Несколько секунд она молчит, исходя из чего, я понимаю, что пересек черту. Но вместо того, чтобы ударить меня по лицу в духе мыльной оперы или с высоко задранным хвостом сбежать из моего дома, она смеется. Она смеется от души до колик в животе, освещая темноту моего одинокого сердца. Тем смехом, который обычно сопровождается похрюкиванием и/или слезами у крошечных морщинок вокруг ее глаз. Тем смехом, который заставляет смеяться и меня, черт побери, без всякой на то причины.

— Нет, — качает она головой, все еще смеясь. — Нет, Эван никогда не заставлял меня видеть фейерверки. Боже мой, насколько я жалкая? Мне двадцать семь лет, а я даже ни разу не испытывала оргазм! — веселье накатывает не нее с новой силой, и она шлепает рукой о кухонную столешницу.

— Элли... — говорю я, переводя дыхание. — Элли, это не делает тебя жалкой. Это делает жалким его. Имея в своих руках совершенство, он до сих пор не довел тебя до оргазма? Ты была чистой и нетронутой, когда с ним повстречалась. Незапятнанная. Ты преподнесла ему прекрасный дар. Меньшее, что он мог бы сделать — заставить тебя кончить надлежащим образом.

Эта фраза привлекает ее внимание, и с ее лица стираются все признаки юмора.

— Наверное, ты прав. Но для Эвана это никогда не было приоритетом, — она опускает голову, и в ее нежных, фарфоровых чертах появляется печаль. — Я никогда не была у него приоритетом.

Мне так сильно хочется дотронуться до нее. Хочется поднять ее подбородок вверх, чтобы она смогла увидеть меня... чтобы она смогла почувствовать уверенность в моих последующих словах:

— Тогда почему из всех мужчин на Земле ты хочешь быть с кем-то, кто воспринимает тебя как один из вариантов? В то время как ты определенно ставишь его в приоритеты?

Ее глаза встречаются с моими, незамаскированная боль и растерянность появляются в этих голубых огоньках.

— Джастис... я не...

— Я имею в виду, почему ты миришься с этим, когда точно знаешь, что заслуживаешь гораздо лучшего?

Она качает головой.

— Я не знаю. Я имею в виду, действительно ли я заслуживаю лучшего? Неужели существует вариант лучше, чем этот? Мы растем, видя, как лидеры нашей нации становятся обманщиками и лжецами. Каждый день мы слышим об обмане, который разрушает браки. Какая альтернатива? Одиночество?

Нет. Я. Я твоя альтернатива.

Но это была бы ложь, не так ли? От этого я просто стал бы такой же сволочью, как и Эван, и как каждый кусок дерьма, который когда-либо обижал женщину.

— Счастье, — говорю я вместо этого. — Дружба. Свобода.

— Ха, свобода, — она наполовину фыркает. — У нас вообще есть она? Когда наши жизни полностью подчинены просмотру «обязательных программ по ТВ»?

— Моя не подчинена, — заявляю я как само собой разумеющееся.

— Да, это потому, что ты не вырос на Верхнем Ист-Сайде среди марионеток. У тебя должно быть было настоящее детство, с родителями, которые не оставляли тебя на воспитание няням и друзьям, которые на самом деле любили тебя таким, какой ты есть, а не за то, что ты мог представить их кому-то.

— Не будь так уверена, — бормочу я, закатывая глаза.

— Да ну? Тогда как же тебе удалось освободиться от безумия? Как удалось избежать папарацци и притворства и разрушить иллюзию величия?

— Благодаря обстоятельствам.

Мы оба пожимаем плечами и возвращаемся к разгребанию ложками прослоек мяты и шоколада. Я не хочу объяснять, а она не хочет слышать объяснений. Нам комфортно в этой иллюзии безопасности и нормальной жизни, где не существует подглядывающих камер и обличительных таблоидов.

— Ладно, представь, что ты на первом свидании с девушкой, что бы на тебя произвело большее впечатление: если бы она заказала салат или большой, сочный гамбургер?

Я удивленно приподнимаю брови в ответ на ее непредсказуемое поведение.

— А?

— Салат или гамбургер? Какая из девушек получит шанс? — спрашивает она, прежде чем положить солидную порцию мороженого на язык. С восхищением я смотрю, как она облизывает ложку до чистоты, и настолько поглощен ее действиями, что даже не пытаюсь ответить на ее вопрос. Элли ловит мой пристальный взгляд, кладет ложку на стол, и озорная улыбка подергивает ее губы. — Соберись, Дрейк. Ответь на мой вопрос или мне придется украсть твое мороженое и съесть его полностью в одиночку, закрывшись в своей комнате.

Я выхожу из своего транса, поведя плечом.

— На что ты рассчитываешь? Я всего лишь человек.

— Твоя неожиданная допустимая оплошность ничего не добавит к твоей общей человеческой сущности и ко всему твоему мужскому естеству. Так что охлади свой тестостерон и ответить на проклятый вопрос.

— Хорошо, хорошо, — я качаю головой, обдумывая ответ. — Я бы выбрал девушку с бургером.

— Девушку с бургером? Даже если она пахнет жареной тушей животного во фритюре и от нехватки мяса она потеет?

— Нет, — посмеиваюсь я, качая головой. — Потому что она не боится быть такой, какая она есть.

Ее брови поднимаются в замешательстве.

— Какой же? Ты имеешь в виду жирной?

— Нет, Элли, — улыбаюсь я. — Настоящей. Она не боится показать мне, кем на самом деле является.

— Интересно, — замечает она, постукивая ложкой по своим губам. — Особенно, если рассматривать тот факт, что это дает тебе возможность показать мне, какой на самом деле ты — из тебя клещами не вытащить информации.

Я оглядываюсь вокруг, как будто она действительно могла разговаривать не со мной.

— Эм, я уверен, что прямо сейчас ты находишься в моем доме. И мы даже по очереди лакомимся мороженым. Ты даже носила мою одежду!

— Но ты такой таинственный! Ты как стальное хранилище, которое я пытаюсь открыть колотушкой для мяса.

— Сегодня у тебя странная одержимость мясом, — соглашаюсь я, пытаясь удержаться от ухмылки.

— Ой, помечтай, дружище, — парирует она, даже не понимая, насколько верно данное утверждение. Или, может, понимает?

Элли ставит локти на стол, опирается подбородком на ладонь и вздыхает.

— Это не имеет значения. Потому что ты заврался.

— Ауч, — отшатываюсь я.

— Ты бы точно выбрал девушку с салатом. Ты бы решил ее подвезти, привезти к себе домой и поиграть на ее ребрах, как на ксилофоне.

Теперь пришел мой черед истерически хохотать:

— О, черт, нет! Определенно, нет.

— Все парни выбирают девушек с салатом. Это доказанный факт, — она уверенно кивает. — Цыпочек с бургерами никто не любит.

Вот что она за девушка? Она такая классная, милая, забавная и просто... реальная. Она моя девушка с бургером. Все остальные просто салат — холодный и мертвый.

Мы доедаем последнее мороженое, прежде чем перейти в гостиную, чтобы посмотреть канал с серфингом. Элли выхватывает пульт и мгновенно переключает на старый сериал «Друзья» на канале ‘Nick-At-Night’. Там как раз эпизод, где Моника и Чендлер поженились.

— Обожаю этих ребят, — отмечает она, присаживаясь возле меня. Я вытягиваю руки на спинку двухместного дивана (даже не начинайте мне ничего говорить) и она обвивается вокруг меня еще больше. Вот же блин! Пожалуйста, не вставай, пожалуйста, не твердей, пожалуйста, только не стояк...

— Да? Почему? — спрашиваю я, пытаясь чем-нибудь отвлечься.

— Ну... они потрясающие друзья на веки вечные. Шесть друзей, живущих в городе и вместе проходящие жизненные испытания. Неудачи и злоключения, любовь, романтику, дружбу. Мне все в них нравится.

Росс замахивается, чтобы ударить по заду Чендлера, и Элли хихикает. Я улыбаюсь, глядя на нее, пока она пристально смотрит на экран, ее лицо светится нежностью. Словно наблюдаешь за инопланетным существом, которое такое далекое, такое экзотическое и завораживающее, что ты просто не можешь перестать на него таращиться. Не хочется двигаться, даже моргать, из-за страха, что оно может исчезнуть в небытие.

— Я скучаю по тем дням, — вздыхает она, пока мы наблюдаем за Моникой, идущей по проходу. Я знаю, что она имеет в виду, и в моей груди что-то ухает. Я хочу отстраниться и позволить ей озвучить ее воспоминания, когда она продолжает: — Не о свадьбе. А просто о чувстве единения. О том, как иметь друзей, которые вместе с тобой испытывают чувства взлетов и падений в жизни. Я скучаю по этому.

Я пожимаю плечами. Элли чувствует, как поднимается и опускается моя грудь и хмурится.

— Ты не скучаешь по этому?

— У меня такого никогда не было.

— Ой, да ладно. Никаких старых друзей из Академии Дентона, с которыми ты кутил и распутничал? Если мне не изменяет память, то у парней из Дентона была определенная репутация.

Я с улыбкой отрицательно качаю головой. О, я кутил и распутничал. Черт, я был легендой. Но она никогда не узнает об этом.

— У меня никогда не было таких друзей. У меня даже сейчас нет таких друзей, — говорю я ей.

Элли на ощупь ищет своей рукой мою и пожимает, ее глаза улыбаются, как будто она только что нашла блестящий новый пенни.

— Ну... у тебя есть я. Я твой друг, верно?

Друг. Друг.

Так вот, кто я для нее? А другой вариант имеется?

Я чувствую в себе намерение быть кем-то другим. Ее учителем. Ее советником. Ее гидом.

Но помимо этого... я хотел быть кем-то еще. Ее другом, да, но неосознанно, мне кажется, я подразумеваю нечто большее. Более глубокое.

Ее любовником.

Я хотел быть любовником этой девушки. Любовником этой замужней женщины.

Все вокруг настолько хреново, что от этого я становлюсь пресытившимся и эгоистичным, но все равно это то, чего я хочу. И даже прекрасно понимая, что это никогда не произойдет, я все еще продолжаю хотеть эту иллюзию. Я хочу чайной ложкой вырвать свое сердце и положить его в огонь, потому что я четко знаю, что она разрушит меня. Эта женщина — эта нежная голубка — уничтожит меня.

— Мы друзья, — это все, что я могу сказать, не давая выплеснуться моим истинным чувствам. Не анализируя все возможные «если бы, да кабы», которые на данный момент крутятся в моей голове.

Я сжимаю ее руку в ответ и поворачиваюсь к телевизору. Джоуи, исполняя обязанности священнослужителя, говорит Монике и Чендлеру поцеловаться еще раз. Я смеюсь. Потому что именно так бы и поступил друг.