— За прошедшую неделю я обучил вас, как использовать ваши лучшие качества. Показал, как заставить ваших мужчин страстно возжелать вас эмоционально, так же, как они делают это физически. Я даже научил вас, как поглаживать их хрупкое эго. Это было первым этапом нашей программы, и если вы чувствуете, что балансируете на пороге вашей сексуальной терпимости, я предлагаю вам уйти сейчас. Настало время, чтобы подняться на ступеньку выше.

Я подхожу к одной из домохозяек в первом ряду, на самом деле вообще не видя ее, и помогаю ей подняться на ноги. Я даже не смотрю на ее лицо, когда мои руки находят шпильки в крепко зафиксированной прическе, быстро выпускаю каскад золотистых волнистых волос. Дальше, мои пальцы проделывают путь от ее ушной раковины, вниз по челюсти, пока не опускаются на нитку жемчуга, целующую ее ключицу.

— Это заставляет вас чувствовать себя некомфортно?— спрашиваю я, достаточно близко, чтобы мои губы касались ее уха.

— Нет, — пищит она. Она лжет. Чертова ложь — это все, что они, кажется, освоили. Прекрасно. Пришло время провоцировать. С коварной ухмылкой на губах мои пальцы находят верхнюю пуговицу ее блузки. Ее зеленые глаза расширяются, когда я расстегиваю верхнюю пуговицу, открывая больше ее гладкой кожи.

— А сейчас? Это заставляет вас чувствовать себя некомфортно?

— Нет, — отвечает она голосом, соответствующим моему хриплому тону. Ее глаза закрываются, и из стройного горла вырывается хнык.

— Как вас зовут? — спрашиваю я, расстегивая вторую пуговицу. Она вздыхает, когда та раскрывается, показывая верх декольте.

— Шайла. Шайла Эдкинс, — отвечает она, тяжело дыша. Конечно, я уже знал это. Шайла Даун Эдкинс, замужем за Джорджем Эдкинсом младшим, наследником программы потери лишнего веса, которой присягнули большинство из этих дам. Ее муж, многим известный как Джорджи — к тому же еще и гей. И он отправил ее ко мне с целью уехать на длительные каникулы со своим лучшим другом — персональным тренером — Артуро. Излишне говорить, что я ничему не смогу научить Шайлу, что сделало бы ее той, кого страстно желает ее муж, если только она не отправится в Тайланд и не начнет называть себя Шерман. И самое печальное в том, что она абсолютно бестолковая. Она верит в ту фигню, которой он ее кормит, о том, что слишком зациклен на работе, чтобы заняться с ней любовью. Она даже гордится его самоотверженностью, с которой он проводит бесчисленные часы, «тренируясь» в спортзале. Бедная девочка, такая же наивная, как ягненок в стае волков.

— Шайла, — я становлюсь так близко, что наши тела соприкасаются, жар ее тела объединяется с моим. Она втягивает воздух. — Шайла, ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет.

— Хорошо.

Вокруг нас тишина, и даже не слышны звуки возбужденного дыхания или отдаленного громыхания посуды с кухни. Только звук приглушенного шелеста ткани, скользящий над следующей пуговицей из слоновой кости, наполняет пространство, в сочетании с поверхностным дыханием Шайлы.

Мой указательный палец ложится на застежку белого кружевного лифчика Шайлы, и она вообще перестает дышать. Я сдвигаю пальцами изящную ткань, играя с ней, заставляя ее изнывать от боли относительно того, что же произойдет дальше. Она поднимает голову и смотрит на меня сквозь длинные ресницы, умоляя этими голубыми глазами. Сколько времени прошло с тех пор, когда к ней прикасался мужчина? Сколько времени прошло с тех пор, когда она чувствовала себя желанной?

— Обольщение, — выдыхаю я и чувствую, как она дрожит под моими прикосновениями. Я немного больше распахиваю ее блузку, выставляя напоказ ее целомудренное белье. Она шипит сквозь зубы, когда я кладу руку на ее обнаженную грудь. — Оно заключается в раскачивании ваших бедер, когда вы идете. Легком, с придыханием тоне вашего голоса. В том, как ваши волосы скользят по гладкой коже. В том, как вы смотрите на меня сквозь ресницы прямо сейчас, как прикрыты глаза и как в них тлеет огонь, — я едва ласкаю ткань ее бюстгальтера, а она дрожит, прикусывая нижнюю губу. — Обольщение, Шайла. Я собираюсь научить вас, как соблазнить меня, так же, как я соблазнил вас.

Со следующим выдохом, я отхожу от нее, тем не менее, мои глаза все еще прикованы к ее ангельскому белому кружевному бюстгальтеру.

— Ваш бюстгальтер... миленький. Удобный. Но не соблазнительный.

Я обвожу взглядом комнату, обращаясь ко всем дамам.

— И я могу поспорить на деньги, что каждая из вас носит аналогичное белье. Именно поэтому у всех из вас есть задание. Для того чтобы быть соблазнительными, вы должны быть уверенными. И это относится к той категории вещей, которой нельзя научиться. Это должно исходить изнутри. Так что во время сегодняшней тренировки мы собираемся делать кое-что немного другое. Вы все вернетесь в свои комнаты и переоденетесь в нечто более... соблазнительное. Вы увидите, что в вашей комнате есть белье от «Агент Провокатор», которое не подходит под описание благоразумное или удобное. Я хочу сексуальности, дамы. Я хочу шлюх-домохозяек. Вы должны почувствовать себя шлюхами. Возбудите меня, заставьте меня в это поверить и наслаждайтесь этим.

— Вы хотите, чтобы мы расхаживали вокруг в нижнем белье? — спрашивает, как и подобает почтенной женщине, Мэриэнн Кэррингтон, сильнее затягивая свой кардиган.

— Не сразу. Но сегодня вы будете расхаживать передо мной. К концу курса, вы почувствуете себя вполне комфортно, чтобы ходить практически голой по Родео-драйв17, попивая латте.

По комнате раздается шепот, полный ужаса, тем не менее, только один голос имеет наглость высказаться.

— Не кажется ли вам, что это немного неуместно? Мы приехали сюда, чтобы улучшить наши браки и нашу сексуальную жизнь. А не для того, чтобы отказаться от наших моральных принципов и стать вашими персональными стриптизершами.

Оцепенев, я перевожу взгляд на суровое выражение лица Эллисон, свет в ее глазах помрачнел из-за раздражения. Первый раз с прошлой недели я позволяю себе посмотреть на нее. С того дня, как выгнал ее из своего дома, с падающими звездами, утопающими в ее глазах.

— Как я сказал до этого, миссис Карр, если вы находите мое обучение слишком непристойным для вас, если вы думаете, что вам не нужен этот курс — вы можете уйти.

Элли щурит глаза, все еще не сказав и слова, вместо чего принимая решение сжать руки. Я поднимаю бровь, бросая ей вызов о том, чтобы покинуть этот дом и мою жизнь навсегда, восстановив беззаботную, мне-абсолютно-на-все-насрать жизненную позицию, которая усмиряет меня на протяжении почти тридцати лет. Безразличие всегда было моей подстраховкой. А сейчас... сейчас я борюсь, чтобы просто удержать его.

Ты отвергаешь людей, прежде чем у них появляется шанс отвергнуть тебя.

Моя голова дергается в сторону Эллисон, как будто она только что сама прошептала эти слова. Знаю, это просто моя совесть разыгрывает меня. У моего Джимми Крикета больное, извращенное чувство юмора.

— Так... как это должно работать? — спрашивает Шайла, ее лицо все еще красное, а верхняя пуговица расстегнута.

— Начинаем приблизительно через полчаса, к вам подойдет кто-то из моего персонала, чтобы забрать вас одну за другой, а затем отвести вас в изолированную комнату. А там уже у нас будут проходить приватные встречи. Я хочу оценить ваши преимущества и недостатки, чтобы найти лучший вариант для вашего консультирования. Так что… дамы, не могли бы вы... — я вытягиваю руку в сторону коридора, который ведет к лестнице. Весь персонал уже выстроился в линию, в ожидании оказать им помощь любого рода. Как только из вида исчезает последнее выражающее неохоту лицо, я мчусь на кухню.

*

— Немного рановато для пивка, а, Джей Ди? Дай угадаю — «День белья».

Я киваю Рику, перед тем как запрокинуть пиво, почти допивая его в несколько глотков. Я открываю холодильник и хватаю еще две бутылки, протягивая ему одну. Немного пива ранним утром не повредит никому. Эй, где-то в мире сейчас уже пять часов.

Рику открывает крышку и делает глоток.

— Подожди минутку. Разве обычно ты его проводишь не на третьей неделе?

Я делаю еще один большой глоток. Тысяча чертей. Я буду наполовину пьян, если не съем что-нибудь.

— Да. Но эти девушки... их нужно шокировать. Им слишком комфортно. Мне нужно немного надавить и посмотреть, смогут ли они на самом деле дать отпор.

Рику пожимает плечами.

— Ты босс. Но не удивляйся, если одна из этих цыпочек добавит немного огонька и опрокинет тебя прямо на твою же задницу.

Я поворачиваюсь к холодильнику и погружаюсь в охоту за закусками, чтобы спрятать выражение своего лица. Если бы Рику только знал, насколько он прав.

Кое-кто дал отпор. И сейчас просто физически невозможно вернуться обратно, стряхнуть свое дерьмо и остаться целым и невредимым.

Я бросил несколько виноградин в рот, дабы воздержаться от того, чтобы не рассказать горькую правду. Затем я осушил свое пиво и приготовился дать этим женщинам то, за что их мужья заплатили тяжело заработанные деньги.

*

— Вводите следующую.

Я вытираю лоб платком и делаю успокаивающий вдох. До настоящего времени ко мне были приведены пять девушек, каждая дрожащая, как осиновый листок на своих шестидюймовых шпильках. Но они пришли. Независимо от того, с какой неохотой им приходилось это делать — они пришли добровольно.

Проходит несколько минут, прежде чем я слышу явные признаки стука шпилек по паркету. Они становятся громче, отдаваясь в моей голове, имитируя звуки бомбы замедленного действия. Я знаю, это неизбежно, и я делал это сотни раз. Я почти невосприимчив к виду скудного кружева, натянутого на круглые полные груди. Я перевидал задниц, одетых в стринги, больше, чем имел на то право. И каждая киска выглядит хорошо, когда ее целуют и ласкают маслянисто-мягким шелком.

Тем не менее, ничего из моего опыта не могло подготовить меня к зрелищу, стоящему в дверях в следующий миг.

Эллисон делает шаг в комнату, достаточно далеко от Дианы, чтобы та закрыла за ней дверь. Она вздрагивает, хотя лезет из кожи вон, чтобы оставаться спокойной и безразличной, находясь передо мной в полуголом виде. Я продолжаю сидеть, приняв решение оставаться в своей безопасной зоне. От положения стоя желание сорвать этот чертов, дразнящий член, атласный халат с ее плеч, станет еще гораздо сильнее.

— Итак? — спрашивает она, поднимая бровь.

— Итак.

— Итак... Я здесь. Что теперь?

Я глажу щетину на своем подбородке, обдумывая следующий шаг.

«Она такая же, как и все остальные. Она не особенная. Всего лишь моя зарплата»,— я повторяю это в своей голове снова и снова, пока это не становится реальным. Или, по крайней мере, правдоподобным.

«Ты полон дерьма. Она больше чем это, и ты это знаешь. И это тебе ненавистно».

— Сними свой халат, — говорю я грубо, стараясь утихомирить голос в своей голове.

Эллисон колеблется, все еще создавая воображаемый барьер между дверным проемом и фактическим пространством комнаты. Она плотнее укутывается в халат, от чего оттянутый атлас обнажает изгиб ее бедра. Мой рот наполняется слюной.

— Я не смогу помочь, если ты не позволишь мне, Элли, — мой голос звучит мягче, чем должен. Возможно мягче, чем она того заслуживает. — Сними свой халат... пожалуйста.

Она не сопротивляется, хотя я знаю, что ей хочется. Вместо этого, она делает вдох и закрывает глаза. Затем медленно, почти кропотливо, ее хватка ослабевает на сжимаемой ткани. Светло-коричневые веснушки украшают верхнюю часть ее груди и плеч. Контраст этих крошечных капель с ее молочно-белой кожей, и эти алые волосы, покрывающие ее плечи, напоминают мне капкейк «красный бархат». Я лениво облизываю губы, желание полакомиться ее сладостью становится сильнее и жарче.

Когда халат скользит по лифу ее корсета, моя голова и конечности теряют между собой связь, и все чувство контроля начинает ускользать. Мои ноги изнывают от боли, из-за стремления встать, а мои руки горят от желания прикоснуться к ней. Чтобы проследить мозаику веснушек цвета корицы, осчастливленных привилегией жить на ее сливочной коже.

Эллисон смотрит вниз, когда атлас приоткрывает больше кружев, натянутых на ее грудь и талию, как будто она видит все это в первый раз. Ее глаза широко раскрыты от удивления, словно она переживает ту же практику по самообладанию, что и я, и удивлена собственной силой воли.

Халат падает на пол, обнажая воплощение рая на каблуках. Ее кружевное бюстье и трусики белоснежно-белого цвета украшены бледно-розовыми деталями вокруг чашечек на ее дерзкой груди. Белые чулки на длинных стройных ногах прикреплены к соответствующему поясу с подвязками.

Она — ангел. Мой ангел с нимбом из огня.

Напротив голых стен и редкой мебели она выглядит неуместно. Женщина, как она, должна быть окружена красотой, погруженная во все мягкое и нежное.

А не быть брошенной в темноте испорченного желания.

Наши взгляды ищут друг друга, наши рты приоткрываются, но все же никто не произносит ни слова. Нет никаких слов. Только необъяснимое противоречие заполняет пространство, воздух настолько наэлектризован, что даже поверхность ее кожи, кажется, светится. От нее исходят искры.

— Подойди ко мне, — командую я.

Эллисон делает несколько нетвердых шагов ко мне, прежде чем я останавливаю ее, поднимая руку.

— Стоп.

Обида и замешательство вспыхивают на ее лице.

— Что?

— Не просто вышагивай, как будто ты идешь на казнь. Подчеркивай раскачивание своих бедер, плавно двигайся ко мне. Видишь, как бедра удлиняют твои ноги и подчеркивают твои икры? Дай мне время оценить это. Хорошо? Теперь, попробуй еще раз.

Она закатывает глаза, перед тем как в них появляется стальная решительность. С высоко поднятой головой, она медленно делает шаг вперед, и что-то горячее опускается в мой желудок, оставляя опаляющие следы похоти по позвоночнику. На второй греховный шаг эти бирюзовые глаза встречаются с моими, как у обольстительного меткого стрелка, и по моим коленям растекается и горит жар. Она делает третий шаг этими округлыми восхитительными бедрами, выглядывающими из-под отделанных оборками кружев ее трусиков, и я чувствую, как мои трусы вспыхивают пламенем, принуждая меня вскочить на ноги и стремительно зашагать к ней.

Я знаю, Эллисон может прочитать отчаяние и настойчивость в моих голодных глазах. Знаю, она замечает, как дрожит моя рука, когда я тянусь, чтобы отвести прядь ее клубничной гривы за ухо. Тем не менее, ни остроумное замечание, ни придирчивая шутка не вырывается из нее. Вместо этого, она втягивает свою нижнюю губу в рот и мягко прикусывает ее верхними зубами. Даже не задумываясь, я медленно пробегаю большим пальцем вокруг ее рта, чтобы она отпустила свою истерзанную губу. Элли выпускает ее, и мой большой палец еще раз проводит по все еще блестящим и сверкающим губам.

Прямо сейчас между нами нет ничего, кроме воздуха, возможности и забытых обязательств. Ничего из этого меня не волнует. С одной рукой, сжимающей ее спину, и другой, прослеживающей ее губы, все правила и границы просто отпадают.

К черту последствия.

Я закрываю глаза, потому что прикасаться к ней и видеть ее слишком невыносимо.

— Какого черта ты делаешь со мной? — шепчу я. Я не жду, что она ответит или даже услышит меня, уж если на то пошло. Но я хочу, чтобы она услышала. Мне нужно, чтобы она это сделала.

Ангел спустился на Землю, в мое персональное царство похоти, наслаждения и стыда. С глазами цвета океана и нимбом из огня, горящим так же ярко, как солнце пустыни, она говорит со мной. И в то время, кгда она неопытная и запятнанная, испорченная этим прекрасным адом говорит, ее слова вдыхают жизнь в самую темную, одинокую часть меня.

— Именно то, чему ты научил меня.

Реальность обрушивается, душа меня в ледяном бассейне осознания.

Я трогаю жену другого мужчины.

Я едва не целую жену другого мужчины.

Я хочу трахнуть жену другого мужчины.

Думать об этом, позволять этому задержаться на краю твоего сознания — это одно дело. Но признать это? Знать это дерьмо наверняка, да так, что почти чертовски больно не быть с ней рядом? Предвкушать каждый взгляд и вздох, как будто в них смысл всего моего существования?

Это безумие.

Я отхожу от нее и продолжаю отходить, пока не оказываюсь у двери. И даже, смотря на то, как из-за боли меркнет свет в ее глазах, я знаю, что должен уйти. Потому что если я этого не сделаю, то компенсирую каждое свое невысказанное признание.