Над сверкающей солнечными бликами водой канала вилась туча мошкары. Натан еще не пришел, и я, поджидая его, сидела на скамье из реек, борясь с напавшей зевотой. Мимо лениво проплывала узкая лодка с нарисованными на бортах оранжевыми цветами, над водой разносился запах бекона. Лодчонка пристала к берегу, из нее вышла седая женщина и выпрыгнул тявкающий йоркширский терьер, а мужчина в мягкой кепке с козырьком остался в суденышке. Мой взгляд приковало движение на мосту. Темная фигура. Я не могла как следует разглядеть ее против солнца, но мне показалось, что человек смотрит на меня. Несмотря на все убеждения Ванессы, я разнервничалась. Но человек помахал рукой, шагнул в мою сторону, и я, узнав Натана, с облегчением вздохнула.

– Привет. Рад снова увидеться.

Я встала, и он поцеловал меня в щеку.

– У меня для тебя кое-что есть. – Он скинул с плеча рюкзак и достал бутылку с водой. – Чтобы ты опять не перегрелась.

Я, сразу успокоившись, рассмеялась.

Мы шли, болтая. Солнце выгнало на улицу целые семьи: малыши катались на самокатах, дети постарше – на велосипедах. Собаки, стремясь прыгнуть в воду, натягивали поводки.

– Смотри! – Натан указал на стайку утят.

Они, прыгая вверх и вниз на воде, пытались догнать мать, которая плыла с угрожающей скоростью.

– Вон тот совсем отстал. – Я показала рукой на утенка.

– Сейчас мы ее остановим. – Натан опять полез в рюкзак и достал пакет с хлебом. – Держи. – Он протянул мне горбушку, и я, разломив ее на мелкие кусочки, стала бросать их плывущим в мутной воде птицам. Утка вильнула, стала подбирать хлеб, и дети, воспользовавшись заминкой, догнали ее. Подобрав все до последней крошки, стайка уплыла и скрылась в камышах. Натан спрятал пустой пакет в рюкзак. – Хочешь мороженого?

– Не откажусь.

Я села на скамейку, а Натан встал в очередь у киоска и вернулся с рожком: мороженое образовывало конус, из острия которого торчали, будто флаг, шоколадные хлопья.

Я облизала рожок по краю, он впился в мороженое зубами и поморщился.

– Заморозил мозг?

Натан кивнул, приоткрыв рот и округлив губы.

– Упрись языком в небо, – посоветовала я. – Торопыга Гарри вечно спешит с рожками. Этот прием помогает вырабатывать тепло. Реально помогает.

Через несколько секунд Натан вновь обрел дар речи.

– В самом деле помогает. Вероятно, это признак взросления – способность сопротивляться желанию заглатывать целиком что-то очень холодное. Когда я был в его возрасте, – Натан кивнул в сторону поглощающего мороженое на палочке мальчугана, на траве вокруг которого валялись сотни и тысячи других палочек, – лопал мороженое, как он. – Кто такой Гарри?

– Так ты по-прежнему общаешься с семьей Сэма? – нахмурился он, когда я объяснила.

– Да. Но сто лет у них не была… с тех пор, как мы с Сэмом порвали. А ты видишься с родными Калли?

– Нет, – коротко ответил он, но я не позволила ему увильнуть.

– Почему?

– После аварии они не хотят меня видеть. Наверное, им это слишком больно.

– У нее были братья или сестры? – Почти не в силах смотреть ему в глаза, я следила, как к воде подлетает блестящая синяя стрекоза. Я не большая мастерица обманывать.

– У нее есть сестра Софи, но с момента аварии я ее не видел. Она не выдержала горя, даже не пришла на похороны попрощаться с Калли. Послала венок, словно этим можно откупиться.

– Эта Софи живет где-то поблизости?

– Понятия не имею, где она живет.

Я набрала воздух в легкие и решилась:

– Как случилось, что Калли попала в аварию?

Натан разломил на кусочки остатки мороженого и швырнул их в воду.

– Ехала на машине и влетела в дерево. Тот вечер был кошмарным, дороги опасными.

– Ужас. Куда она ехала?

– Какая разница? – Натан сник.

У меня получалось нечто вроде допроса, но ради Тома и Аманды я должна была продолжать.

– Наверное, она ехала встретиться с тобой?

– Нет. – Он осекся и уронил голову на руки.

Я почувствовала себя виноватой оттого, что мучаю его.

– Ты, наверное, очень по ней скучаешь. – Я коснулась его руки. – Сколько времени вы были вместе?

Натан распрямился, с трудом произнося слова.

– Пять лет. Хотя в итоге это оказалось неважным – с моим мнением не пожелали считаться.

– В каком смысле?

– В любом. Взять хотя бы место, где ее похоронили. Калли ненавидела церковную службу. Она хотела, чтобы ее кремировали, а прах развеяли на берегу океана. Мы однажды говорили об этом, посмотрев фильм, в котором героиня умирает молодой. Родители Калли даже позволили, чтобы ее распотрошили. Разрезали и раздали по кускам, словно в лавке мясника.

– Ты против донорства? – резко спросила я.

– Разве это естественно? Врачи берут на себя роль Господа. – Натан засунул руки глубоко в карманы и откинулся на жесткую деревянную спинку скамейки. – Понимаешь, Калли была хороша, совершенна, красива. Невозможно представить, что у нее что-то изъяли. Это неправильно.

– Представляю, как тебе тяжело. Но она спасла чьи-то жизни.

– Знаю. Она сама бы это одобрила. Но мне ненавистна мысль, что Калли больше не Калли. Я должен был сказать свое слово. Мы собирались пожениться. Тому и Аманде подсунули формуляры согласия и ручки, а моего мнения никто не спросил. Когда все было кончено, нянечки отдали Тому ее вещи, а он передал их мне, как будто я больше ни на что не годен, как только хранить ее тряпки. Я так сильно прижал их к груди, что чуть не сломал себе ребра. Вот насколько был зол.

Мы сидели молча. Я не знала, как поступить и что сказать, и подумывала, не пора ли пойти домой. Том и Аманда со временем смирятся и успокоятся. Натан все еще переживает. А моя игра в детектива, похоже, ни к чему не привела.

Я кашлянула. Натан повернулся и посмотрел на меня.

– Прости. Я не так представлял этот день – не собирался распинаться о своей бывшей. Но мне с тобой комфортно, Дженна, как ни с кем другим.

Неужели, подумала я, он тоже ощущает связывающую нас невидимую нить?

– Все в порядке.

– Ничего не в порядке. Проголодалась? Давай я тебя накормлю и попытаюсь загладить вину. – Натан встал, протянул мне руки и помог подняться. – Здесь неподалеку есть паб.

Разговор за обедом потек свободнее. У меня сложилось впечатление, что я давным-давно его знаю, хотя в каком-то смысле так оно и было. Всякий раз, когда я упоминала Калли или Софи, Натан менял тему, и я в конце концов испытала облегчение, болтая о повседневных делах – телевидении, музыке. Сама удивилась, что мне это нравится, и задавалась вопросом, нравится ли это ему.

Когда тарелки унесли, атмосфера изменилась. Мы одновременно потянулись к счету, наши руки встретились, и между нами проскочила искра. Натан спросил, не зайду ли я к нему на кофе. Я была готова согласиться и объяснила это чувствами Калли. Попыталась думать о Сэме, но, когда мы вышли из паба, не чувствовала ничего, кроме жара лежащей на моей талии руки Натана. И не могла отделаться от желания ощутить его прикосновения на моей коже.

У Натана я устроилась на краю дивана, поджав ноги, и почувствовала себя совершенно как дома.

– Вина?

– Нет, спасибо. – Теплая алкогольная волна успокоила бы нервы, но пить спиртное после операции мне категорически запретили. – У меня от вина мигрень, – солгала я. Уверять, что вообще не пью вина, – только вызвать подозрительные взгляды и ненужные вопросы.

– Неприятно. Одна из наших сотрудниц страдает мигренью, а у меня, слава богу, ничего подобного не бывает. Тогда заварю чай.

Оставшись одна, я попыталась вспомнить, чем Том объяснил уход Натана со свадьбы. Уж не головной ли болью? Или же он заболел? Я зажмурилась и закрыла глаза руками, воспоминания плясали в моей голове, но я не могла до них дотянуться.

Вернувшись, Натан сел так близко, что прижался бедром к моему бедру. Меня бросало то в жар, то в холод, я чувствовала возбуждение, а отнюдь не жажду и нисколько об этом не жалела, потому что руки у меня так сильно дрожали, что не удержали бы чашку.

– Могу я задать тебе личный вопрос, Дженна?

Я инстинктивно коснулась груди – проверить, не виден ли шрам из-под одежды.

– Задавай.

– Ты по-прежнему любишь Сэма?

Вопрос оглушил меня, как удар под дых, я открыла было рот, чтобы ответить «нет», но слова прилипли к гортани, словно арахисовая паста, и я не проронила ни звука. Только помотала головой, но не уверена, что убедила Натана больше, чем саму себя.

Он пересек комнату и немного повозился с серебристым айфоном. Комната наполнилась спокойными звуками фолк-музыки. Ноги сами собой принялись отбивать ритм, словно я уже слышала эту мелодию раньше.

– Тебе одиноко? – Натан возобновил разговор с того места, где мы прервались.

Я вспомнила время, когда ложилась на пол ванной, чувствуя, что могу умереть. Просыпалась по ночам и прижимала ладонь к груди проверить, бьется ли сердце, испытывая ужас оттого, что оно вот-вот остановится. Сворачивалась одна на диване темными промозглыми вечерами.

– Мне вполне комфортно одной, – проговорила я, но глаза у меня наполнились слезами, и голос сорвался. Я ненавидела эту свою уязвимость.

Натан обнял меня и гладил по затылку так долго, что моя кожа буквально запылала, и я решила, что она обжигает ему пальцы. Я одеревенела. Смутилась. Но разрешила себе прижаться к нему. Этот мужчина – не Сэм, но в нем было нечто знакомое, отчего мое тело заныло. До меня так давно не дотрагивались. Сначала мы сидели молча, не шевелясь.

– Дженна, – прошептал Натан. И я повернулась, чтобы посмотреть на него.

Страх во мне боролся с возбуждением, и, когда он потянулся меня поцеловать, я отстранилась, не уверенная, что мне этого хочется. Я коснулась его лица, он снова наклонился так, что наши губы встретились, и я пропала. Натан повалил меня на диван, я запустила руки в его волосы и почувствовала во рту его язык. Он гладил меня, мое тело тянулось навстречу ему, но когда он принялся расстегивать пуговицу на моих джинсах, желание переросло в страх. Достаточно ли окрепло сердце? Не убьет ли меня страсть? Я оттолкнула его руку и попыталась сесть, но он опять меня поцеловал и взялся за пуговицы на блузке. Нельзя позволить ему увидеть мой шрам. Я накрыла пуговицы ладонью, чтобы не дать ему касаться моей груди, но остановить поцелуи не могла. Кажется, даже не могла сказать, что он зашел слишком далеко. Все получилось слишком быстро, я оказалась не готова. Ведь я не собиралась заниматься с ним любовью, но ощутила такое желание, что бедра сами пришли в движение. Я выдернула рубашку из его брюк, наслаждаясь теплотой его кожи. Пока Натан катал мои соски между большим и указательным пальцами, считала удары сердца. Но перестала, когда цепочка поцелуев спустилась ниже по шее, его рука проникла ко мне в джинсы, и мое испуганное хныканье превратилось в стоны страсти. Меня больше не заботило, что сердце бешено застучало. Я всхлипнула, раздвинула ноги и словно упала в пропасть с утеса.

Было уже поздно, я сидела у себя на кухне за столом, в окно лился лунный свет, передо мной стояла наполовину опустевшая кружка с настоем ромашки. Я закрыла глаза и провела пальцами по груди, пытаясь понять, что мог нащупать Натан. Обнаружил ли шрам? Мне казалось, что кожа на нем тоньше. Сморщена. Но ведь я знала, что он там. В мыслях у меня был полный хаос. Я не представляла, как мне удастся уснуть.

– Останься, – упрашивал Натан.

– Не могу. – Я вывернулась из его рук и вызвала такси. Натан предложил подвезти, но я настояла на своем. Иначе мне пришлось бы пригласить его к себе.

– Ты так рвешься домой. Надеюсь, не потому, что кого-то ждешь? – нахмурился он.

– Нет. – Не зная, что еще сказать, я прикусила нижнюю губу. Совершенно ни к чему, чтобы меня раздевали и задавали неудобные вопросы о шраме. Кроме того, завтра день рождения Калли. Я хотела уйти из дома пораньше, чтобы успеть к Аманде и Тому. – У меня в понедельник выходной. У тебя найдется свободное время?

– Понедельник подойдет, – ответил Натан. – А как насчет еще и субботы с воскресеньем?

– Извини, у меня на эти дни планы. – От моих слов его лицо стало грустным.

Гудок возвестил о прибытии такси. Натан проводил меня до машины и долго и страстно целовал.

– Ну что, милая, ты наконец-то сядешь в машину? – позвал меня таксист, и я забралась на заднее сиденье.

И вот, ополаскивая чашку в раковине, я взглянула в окно. На противоположной стороне улицы из темноты выступила тень и показалась фигура. Я застыла. Свет я не зажгла, чтобы меня не могли увидеть снаружи, но по коже все равно побежали мурашки. Человек жался к стене напротив и смотрел на мои окна. В сумраке я не могла определить, мужчина это или женщина. В груди сдавило. Кто он такой? Видно ли меня с улицы? Я заставила себя отвернуться, но окно притягивало к себе мой взгляд. Фигура по-прежнему была там. Я убеждала себя, что какой-то человек просто вышел покурить, но не могла рассмотреть характерный красный огонек. Тело напряглось, заболели мышцы, но я все стояла и смотрела в окно. Потом моргнула, и все исчезло. А было ли вообще что-нибудь в темноте? Ванесса утверждала, что мне нечего бояться, но сердце отстукивало бешеный ритм.