Вы осуждать нас смеете едва ли,

Поскольку сами нас туда послали…

Маккензи надела свою фланелевую ночную рубашку, а Мерфи джинсы. Они включили радио и погасили свет. Лирическая песня — песня о любви — плыла в воздухе. Он взял ее за руку и привлек к себе. Положил ладонь ей на спину и повел в танце.

Маккензи подняла глаза. Лицо его находилось в тени.

— Ради нашего первого танца я хотела надеть самое нарядное платье, сделать подходящий макияж и надеть драгоценности, чтобы тебя ослепить.

Он чмокнул ее в кончик носа.

— Ты меня уже ослепила. Просто сбила с ног. Ты и так прекраснее всех.

Ее рука покоилась на его обнаженном плече. Приподнявшись на цыпочки, Мак прижалась губами к его шее. Сквозь мягкую ткань рубашки она чувствовала жесткую ткань его джинсов. Забыв обо всем на свете, они плыли под звуки музыки навстречу счастью.

От них пахло шампунем и мылом, и эти запахи резко отличались от запаха сырой земли, с которым они так долго жили. Она крепко прижималась к нему и чувствовала, что в ней снова разгорается огонь желания. Но ей хотелось, чтобы это продолжалось долго — соприкосновение, объятия, нежность двух влюбленных.

Он запомнит, каково ощущать ее в своих объятиях, как она улыбалась, глядя на него снизу вверх с любовью и преданностью, и как они соединялись в акте любви. Он запомнит. Она об этом позаботится.

Раздался неуверенный стук в дверь. Маккензи вопросительно взглянула на Мерфи, но тот молча улыбнулся и, не прерывая танца, приблизился вместе с ней к двери. Открыл ее и — по-прежнему в танце — снова увел Мак на середину комнаты. Вошли четверо из службы доставки; каждый нес в руках корзины, доверху заполненные розовыми лепестками всех цветов, какие только можно себе представить.

Вошедшие посмотрели в сторону танцующих. Мерфи ухмыльнулся:

— Просто высыпайте все на кровать.

Маккензи заметила их смущение; они переглянулись, потом все же рассыпали лепестки по кровати и поспешно удалились. Она улыбнулась, уткнувшись в плечо Мерфи.

У двери, в коридоре, ожидал еще один человек. Когда посыльные из цветочного магазина вышли из номера, он вкатил тележку, уставленную шампанским и всевозможными яствами.

Когда дверь закрылась, Мерфи продолжил танец, уже под другую мелодию.

— Не знаю, какого цвета розы ты предпочитаешь. Маккензи взглянула на постель, усыпанную белыми и красными, розовыми и желтыми, алыми и кремовыми лепестками.

— Ты великолепен. Спасибо.

В воздухе витал аромат цветов. Мак глубоко вздохнула, с трудом сдерживая слезы счастья. Он постоянно изумляет ее.

Мерфи подвел Мак к кровати и помог ей снять рубашку. Подхватил на руки и осторожно уложил на розовые лепестки. Бархатистая мягкость ласкала ей спину. От тепла ее тела аромат усилился. Она посмотрела на Мерфи и раскрыла объятия.

Он лег на нее, вдавив в простыни. И улыбнулся. Его губы находились от ее губ на расстоянии шепота.

— После всего, что мы пережили, остались только ты и я. Люби меня, Мерфи.

Среди ночи Маккензи проснулась. Розовые лепестки усыпали пол вокруг кровати. Мерфи метался во сне. Протянув руку, она положила ладонь ему на лоб — температура упала. Мак привлекла его к себе и обняла. Через несколько секунд он затих.

Тонкий лучик света проник сквозь шторы. Маккензи почувствовала, что она одна на огромной кровати, ей даже не надо было осматриваться. Потом, окинув взглядом комнату, она увидела его. Мерфи пододвинул кресло-качалку к окну и сидел там, завернувшись в покрывало с постели, смотрел в окно. Ее охватила тревога. О чем он думает? Почему так беспокойно провел всю ночь? Ведь все кончилось. Все испытания позади. Теперь их ждет только счастье.

Ощущая холодок, пробежавший по обнаженным плечам, она выбралась из постели и, ступая по лепесткам роз, направилась к окну. Мерфи услышал ее шаги и поднял глаза. Улыбка, осветившая его лицо, развеяла все ее сомнения. Мерфи раскрыл ей объятия и откинул покрывало. Она забралась к нему на колени.

Снова накинув на плечи покрывало, Мерфи принялся укачивать ее, еще сонную; он баюкал ее, словно ребенка. Голова Мак покачивалась на его плече. Мерфи закурил. Действительно ли он окажет ей услугу, если покинет ее? Да. Она слишком добросердечна, слишком щедра, чтобы привязаться к нему, а он сильный человек. Чувства его глубоки, его гордость, его обида… Она устанет постоянно с ним бороться. Все уставали.

— Тебя что-то всю ночь тревожило. Ты все время вертелся с боку на бок. Что с тобой?

Мерфи ушел от ответа.

— Так просто… собирался с мыслями. В девять мы должны быть в полиции. Надо позвонить родителям.

— Что ты им скажешь?

Он поцеловал ее в щеку.

— Правду. Скажу, что моя машина сломалась и я ждал, пока ее починят. А ты должна позвонить сестре. Хотя ей и сообщили, что все уже в порядке, тебе следует самой это сказать.

Он прав. Она крепче прижалась к нему. Но ей пока не хотелось думать обо всем этом. Ведь они наконец вправе свободно передвигаться, смеяться, любить, ничего не страшась. Они могут строить планы на будущее, а могут просто все бросить и уехать куда вздумается.

Решив, что проводит его до Флориды, она сказала:

— Думаю, мне очень понравятся твои родители. В конце концов, если они тебя вырастили, они должны иметь те же взгляды, те же ценности, что и ты.

Его сердце затрепетало — и замерло. Ему казалось, он вот-вот задохнется. Мерфи зябко поежился — слишком холодна была реальность. Мак стала растирать его руки.

— Пошли обратно в постель.

— Попозже. Пока давай посидим тут. Ты поспи еще, я тебя держу.

Надеясь, что все обстоит так, как ей хотелось бы, Мак закрыла глаза. И уснула на коленях у Мерфи под мерное биение его сердца.

В полицейском участке было холодно — мир жесткой реальности был контрастом с другим, гостиничным миром, где их тела нежили мягкие одеяла и обильный завтрак. Тут непрестанно звонили телефоны и умолкали, не дождавшись своих абонентов. Отвратительное клацание клавишей компьютера, казалось, властвовало над человеческими жизнями. Бумаги еще не подготовили. Они ждали. Мерфи нервничал. Она успокаивала его, хотя чувствовала, что и ее терпение уже на исходе.

Наконец все формальности были закончены, и они вышли на свежий, прохладный октябрьский воздух. Время близилось к полудню.

Взявшись за руки, они пошли, словно влюбленные школьники, через парковочную площадку. Ей было хорошо и покойно. Она не очень понимала, что продолжало беспокоить Мерфи. Наверное, у него остались какие-то незавершенные дела, нерешенные проблемы. Он их уладит, и все будет отлично, говорила она себе. Она даст ему столько времени, сколько ему потребуется. Она его поймет, и никогда больше ему не надо будет справляться с чем-то в одиночку.

Они сели в машину. Повернув ключ зажигания, он подмигнул ей, и она снова увидела того Мерфи, который пребывал в гармонии с миром.

— Куда прикажете, леди?

Она переплела свои пальцы с его пальцами.

— Обратно в постель…

Три дня. Маккензи удивлялась: как быстро они пролетели.

Мерфи спал рядом с ней на плюшевом коврике перед камином. Двигаясь осторожно, чтобы его не разбудить, она положила в камин еще несколько поленьев. Потом снова легла рядом с ним и стала смотреть на игру пламени.

Никогда еще она не была так счастлива. Они провели вместе три дня. И вместе гуляли. И купили карты, чтобы играть в покер на зубочистки. Они читали друг другу газету и смеялись — так забавно там описывались приключения.

Они снова и снова занимались любовью — в ванной, в постели, в кресле-качалке у окна, на полу. Спали допоздна, потом спускались вниз и съедали по две, три, четыре порции сразу. И говорили, говорили, говорили, желая как можно больше узнать друг о друге.

Если бы не окружавшие их тени прошлого… Когда она спросила его об этом, он нахмурился, и она оставила эту тему. Однако ей придется съездить в Тиллери и собрать свои вещи. Жизнь входит в свою колею, и она должна вернуться в Нью-Йорк, сдать вещи на хранение, отказаться от квартиры. Но он ни слова не сказал о том, что она поедет во Флориду вместе с ним. Им надо поговорить, обсудить планы на будущее. До сих пор они только кружили вокруг да около. Он ведь хочет того же, что и она, разве не так? Они любят друг друга. Это очевидно даже для престарелой леди, которая управляет этой гостиницей. Она все время называет их новобрачными и влюбленными птенчиками. «Так откуда же эта неуверенность?» Завтра утром все прояснится. Опершись на локоть, она наклонилась и поцеловала его. Коснулась пальцами его груди, погладила живот и пах. Глаза его чуть приоткрылись, на губах заиграла улыбка. Мерфи проснулся. И привлек ее к себе.

Не надо было сдерживаться. Только принимать и наслаждаться теми ощущениями, которые они могли дарить друг другу. Сердце Маккензи ликовало, она крепко обнимала его.

Они лежали на полу. Радиомузыка тихонько наигрывала, словно издалека. Сейчас она была под ним. Его губы покрывали поцелуями все ее тело. Иногда они подолгу наслаждались неторопливой любовной игрой. Иногда, как сейчас, в них разгоралось страстное желание, и они с жадностью набрасывались друг на друга.

Тело скользило по телу, руки и ноги переплетались. Ее волосы, растрепанные и спутанные, рассыпались по полу. Он стремительно вошел в нее, почти тотчас же довел до вершины блаженства. И ей хотелось вечно пребывать на этих высотах, обнимая его, лаская, прижимая к себе.

Он медленно уводил ее все дальше по тропке любви, но она подгоняла его, ей хотелось бежать. Она с силой прижимала его к себе, гладила ладонями его спину и ягодицы. Выгибалась дугой и опускалась, отдавала и брала.

И они взлетали все выше и выше, под небеса.

Проснувшись на следующее утро, Мерфи с удивлением уставился на Мак — она была одета. Ночью они все же добрались до кровати, и теперь он лежал на простынях и смотрел, как она укладывает вещи, которые они взяли с собой.

Время пришло, а он все еще не решил, как осуществить задуманное. Но это надо сделать.

Мерфи поцеловал ее и направился в ванную. Маккензи села в кресло-качалку. Задумалась. Она понимала: должно произойти нечто неприятное. Неужели она ему не нужна? Эта мысль пронзила ее сердце. Нет, не может быть. Она не могла так ошибаться, это слишком важно.

С его волос еще капала вода. Мерфи стоял перед ней босиком, в одних джинсах. Немного помедлив, он направился к туалетному столику, вытирая волосы махровым полотенцем.

— Ладно, Мерфи, в чем дело? — Она раскачивалась в кресле-качалке туда-сюда. — Выкладывай. А потом подумаем, решим…

Мерфи откинул со лба волосы, и рука его замерла в воздухе. Их взгляды встретились в зеркале.

Закурив сигарету, он обернулся. Присел на край туалетного столика.

— Мне пора уходить.

Маккензи понимала, что это серьезнее, чем ей хотелось бы. И все же улыбнулась:

— Неужели?

В следующее мгновение он уже стоял перед ней на коленях.

— Теперь все кончено, Маккензи. Ты можешь вернуться в Нью-Йорк и снова жить как прежде. Или изменить свою жизнь и делать все, что пожелаешь.

Он ее бросает? Предает? Ее захлестнула волна гнева. Холодная ярость, порожденная горем. Мак видела, как побелели костяшки его пальцев, впившихся в подлокотники кресла. Она вскинула голову, глаза ее потемнели.

— Черт возьми, что это значит?

— Ты не для таких, как я.

— Брось. Нам хорошо вместе. Ты это знаешь. Что за глупости! Мерфи, это неостроумно.

Он нахмурился. Поднявшись на ноги, подошел к окну.

— Твои чувства ко мне — чистейшая случайность, стечение обстоятельств.

— Как ты смеешь?! Мои чувства — это мои чувства. Ведь это ты, ты ворвался в мою жизнь и заставил помогать тебе, спасать твою задницу. — Не надо было так говорить. Она поняла это сразу же, как только слова слетели с ее губ.

Да, он так поступил. Мерфи с облегчением вздохнул, услышав в ее голосе ярость. Если бы она пролила хоть одну слезу, он не смог бы произнести слова, разрывавшие ему сердце.

— В этом-то все дело, — проговорил он, глядя в окно. — Подумай как следует. Мы сблизились в ситуации, представлявшей для нас смертельную опасность. И адекватно среагировали.

— Среагировали?! — Она вскочила с кресла. — Повернись, Мерфи. Повернись и посмотри мне в глаза.

Его охватил ужас. По спине его пробежали мурашки. Он медленно повернулся.

— Ты уже не в армии. И не на войне. Да, я среагировала. Среагировала на любовь. Я не могла бы полюбить тебя, если бы ты не любил меня. Возможно, это для тебя унизительно, но тебе придется признать, что ты нуждаешься во мне не меньше, чем я в тебе.

Он выпустил в потолок струйку дыма.

— Я не могу быть таким, каким ты хочешь меня видеть.

— Я хочу, чтобы ты был самим собой.

— Я мог бы просто уйти ночью, но я обещал тебе, что не сделаю этого. Не осложняй положение настолько, чтобы я вынужден был так поступить.

Маккензи старалась выиграть время, прикуривая сигарету. Она понимала, что сейчас ни в коем случае нельзя наговорить глупостей. Совсем недавно она боролось за свою жизнь, а теперь она доведет до конца сражение за их общую жизнь.

— Я все равно не позволю тебе уйти. Ведь ты сам не хочешь этого.

— Иногда я поступаю совсем не так, как мне хочется.

— Напрасно.

— Почему? Ведь я знаю: пройдет время, и тебе захочется, чтобы я изменился. Я начну замечать, что изменяется и твое отношение ко мне.

— Мы уже говорили об этом, Мерфи. Я не хочу, чтобы ты менялся. Я люблю тебя таким, какой ты есть. И не прошу ничего другого.

— В моей жизни хватало испытаний. Вьетнам. Утрата друзей. Да и сейчас проблем хоть отбавляй. Моя работа. Я сам. Общество в целом. Со мной непросто, я жесткий человек.

У нее разрывалось сердце. Он считает, что она хочет видеть его другим. И все же в душе зародилась надежда.

Маккензи тихо заговорила:

— Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Я люблю тебя, Мерфи. Не бросай меня.

— Не давай обещаний. — Он подошел к шкафу. Сдернул с вешалки рубашку и сунул руки в рукава. — Не хочу слышать обещаний. Их не выполняют. — Он натянул носки и надел туфли.

Погасив сигарету, Маккензи хлопнула ладонью по бедру.

— Только не я. Томас Джастис Мерфи, послушай меня. Я не только люблю тебя, я тебя уважаю. И хочу прожить с тобой всю оставшуюся жизнь. Так, как ты захочешь. В качестве твоей жены. Или подруги. Или любовницы. В твоей жизни изменится только одно: я буду рядом.

Он остановился у двери. Обернувшись к ней, несколько секунд молчал.

Она не похожа на женщин, которых он встречал прежде. Он мог представить ее в своем доме. В постели, на кухне — в своей жизни. Она стояла, с вызовом глядя на него, готовая сражаться за него. Может, рискнуть? Она того стоит. Во всяком случае, другой такой он не найдет.

О Господи, и впрямь все кончилось! Кончилась прошлая жизнь. А новая вот-вот начнется. Она так уверена, так стремится поставить на кон все, что имеет.

— Надеюсь, черт возьми, что так оно и будет, — пробормотал он наконец.

В следующее мгновение они стояли, крепко обнимая друг друга. Они снова были вместе.

— Поверь мне, Мерфи, поверь.

— Для меня это будет впервые.

— И поверь самому себе. — Она слегка отстранилась и взглянула ему в глаза. — Нам обоим надо привести в порядок свои дела. Тебя ждут родители. Я должна вернуться на восток и кое-что уладить. Встретимся через две недели в Вашингтоне. На Мемориальном кладбище погибших во Вьетнаме. Твоего имени там нет, Мерфи. Я хочу, чтобы ты там побывал, а я буду рядом с тобой. — Она почувствовала, что он колеблется, однако продолжала: — Одиннадцатого ноября, в одиннадцать часов. Думаю, это будет подходящее место, чтобы начать наше совместное путешествие.

Маккензи смотрела на мужчину, которого любила и ждала.

Доверие. Вот, наверное, единственное, что могло убедить его. Что ж, он попытается. Она была нужна ему. Больше всего на свете. Он поверит в нее, как верила в него она.

— Мне предстоит работа в Сан-Антонио. Тебе там понравится. Потом я отвезу тебя в Ремингтон. В свою хижину.

— Да. Мерфи. Да.

* * *

Нью-Йорк был холодным, унылым и тоскливым. Здесь уже узнали об их приключении, и сослуживцы Маккензи навестили ее. Попрощавшись со всеми, она отправила вещи на хранение. Походила по улицам, прощаясь с городом, который когда-то так любила, в котором хотела прожить всю жизнь.

Они не обменялись номерами телефонов. Когда ее начинали одолевать сомнения, она просто отметала их, зная; он приедет. Маккензи сходила в театр, чтобы убить время, и обнаружила, что никак не может сосредоточиться на пьесе.

Дни тянулись ужасно медленно.

Приехав наконец в аэропорт, она волновалась, словно ребенок перед первым походом в цирк.

Запив таблетку от укачивания содовой, Мак встала в очередь. В ее ручном багаже было все необходимое для начала новой жизни с Мерфи. Боже, как она по нему соскучилась! Маккензи пошла вслед за другими пассажирами на посадку. Сердце ее бешено колотилось.

Заняв свое место, Мак почувствовала лишь легкое разочарование, когда пилот объявил, что вылет ненадолго откладывается из-за тумана. Она заставила себя расслабиться. Скоро туман рассеется. Солнце пробьется сквозь тучи, и они поднимутся в воздух.

Полет прошел без приключений. Болтливый старик, сидевший рядом с ней, постоянно отвлекал ее от мыслей о Мерфи. Она ежеминутно представляла, как окажется в его объятиях, увидит его улыбку, услышит его голос.

И снова вмешался туман: какое-то время им пришлось кружить над аэропортом. Мак пыталась успокоиться, взять себя в руки. Где он сейчас? Она посмотрела на часы. Девять тридцать. Боже, а если она опоздает? Что он подумает? Господи милостивый! Маккензи охватила паника. Она заставила себя отбросить сомнения.

Доверие. Она говорила ему, что он должен ей верить, И она тоже будет верить.

Мак проклинала туман. Ей с трудом удавалось усидеть на месте. Что ж, если она с ним разминется, то найдет потом. Виргиния не так далеко отсюда. Она его разыщет.

Когда колеса наконец зашуршали по посадочной полосе, Маккензи вытащила из-под сиденья свою сумку. Казалось, прошла целая вечность, пока подавали трап. Почти бегом проскочив здание аэропорта, она вышла на площадь и подозвала такси.

— Мемориал героям Вьетнама. И побыстрее.

Водитель кивнул и усмехнулся — слишком уж торопилась пассажирка на кладбище. А вот его, таксиста, туда не очень-то тянуло. Вскоре они пристроились к веренице машин. Пытаясь пробиться вперед, водитель стал лавировать между рядами, Маккензи закрыла глаза.

Наградив водителя щедрыми чаевыми за поездку, напугавшую ее до смерти, Мак, разумеется, поступила легкомысленно. Но она была так счастлива! Через несколько минут она окажется в его объятиях, будет смотреть в его лицо, увидит его улыбку.

Возможно, День ветерана не самое подходящее время для свиданий. Множество мужчин, женщин и детей бродили по дорожкам вдоль стены. Все еще накрапывал дождик, и туман стелился по зеленой траве. Мак задержалась у скульптуры трех солдат. Посмотрела на кладбище.

У возвышения стояли добровольцы и, сменяя друг друга, называли имена 58 183 погибших. Она подумала о том, что после каждого имени должны следовать слова: «Простите нас». Услышавший эти слова, возможно, исцелится.

Все было так, как всегда. Только на этот раз непогода усиливала чувство тоски и печали. Маккензи посмотрела на часы. Без десяти одиннадцать. Она окинула взглядом людей — все они были под зонтами, с поднятыми воротниками, в надвинутых на глаза шляпах.

Мак отошла от скульптуры и пошла по мокрой траве. Она высматривала в толпе мужчину, которого любила. И не находила его.

Еще слишком рано, успокаивала она себя. Он живет не так уж далеко отсюда и, наверное, приедет на машине. Его могли задержать транспортные пробки. Возможно, он сейчас ищет место для стоянки. Мак сетовала на собственную глупость — назначить встречу в такой день! Но она хотела, чтобы он увидел эти толпы людей, Впрочем, к чему все эти почести, громкие слова? Ведь не стереть протесты и газетные статьи. И не слишком ли многого она требует?

Подойдя к стене, Маккензи остановилась за спинами людей, стоявших в несколько рядов. Слушала имена. Наблюдала за добровольцами в мокрых плащах. Добровольцы произносили одно имя за другим.

Ей стало холодно, и она подняла воротник. Опустив сумку на траву, сунула руки в карманы пальто. «Давай же, Мерфи, скорее».

Она буквально кожей ощущала атмосферу, царившую на мемориальном кладбище, — гордость и печаль, утраты и воспоминания. Каждый, кто проходил мимо сорока черных гранитных досок, был полон скорби, безутешной грусти. Маккензи вспомнила, что это самый посещаемый мемориал. Двадцать пять миллионов человек прошли здесь, прочитав и навеки сохранив в сердце имена, высеченные огромными буквами на стене.

Руки сами тянулись и нежно касались выгравированных золотом букв. К подножию клали цветы, американские флажки и фотографии, завернутые в пластик. Сквозь шум дождя и монотонное чтение прорывался плач. Маккензи видела подрагивающие плечи ветеранов, которые увидели имена своих друзей, кто-то встретил здесь бывших товарищей по оружию, их жен, уже взрослых детей, нашедших вдруг в скорбных списках своих отцов. Маккензи почувствовала, как у нее на глаза тоже наворачиваются слезы, как и в тот раз, она оплакивала их всех. Всех людей этой страны.

Одиннадцать часов. Она уже обошла с процессией полный круг, всматриваясь в лица, наблюдая за вновь прибывшими. Нет. Его нет. Ничего страшного. Значит, он опаздывает. Придет.

Маленький оркестр начал собираться на передвижной платформе рядом с ней. Прикрывавший его тент протекал в нескольких местах. Она наблюдала за капелью дождя — какое-то занятие, кроме тревожного ожидания.

В конце дорожки стоял сувенирный киоск. Люди останавливались, смотрели, переговаривались. Все они пришли сюда по одной и той же причине, у всех было одно горе.

Музыка усиливала торжественность атмосферы. Люди стояли вокруг добровольцев и слушали. Маккензи всматривалась в лица. Их было так много… И все такие разные… Люди пожимали друг другу руки, обнимались или просто стояли молча, размышляя о чем-то.

Отделившись от толпы, Маккензи поднялась на пригорок. Она ждала.

Одиннадцать пятнадцать.

Одиннадцать тридцать.

Она слышала звуки музыки, но не улавливала мелодию. По-прежнему моросил дождь. Стало еще холоднее. Она откинула со лба мокрые волосы. Начала шмыгать носом. И ноги у нее совсем окоченели. Маккензи постояла на одной ноге, потом на другой, но теплее не стало.

Одиннадцать тридцать пять.

Это он? Она заметила одинокую фигуру; мужчина прошел мимо скульптуры и остановился. Он был в старомодной куртке из плащевки; руки — в карманах. Но Мерфи ли это? Мужчина оглядывал толпу, похоже, кого-то искал. Наверное, он.

Неужели Мерфи?

Маккензи подняла свою сумку и неуверенно направилась к скульптуре трех солдат.

Мужчина в плащевке по-прежнему стоял неподалеку от нее. Стоял, оглядывая людей, проходивших мимо стены.

Его волосы потемнели под дождем. Фигурой он напоминал Мерфи, такой же статный и широкоплечий, одет в джинсы и сапоги. Она подошла поближе. Он должен посмотреть в её сторону. Сквозь пелену дождя и тумана очень трудно узнать его на таком расстоянии.

Вдруг он посмотрел в ее сторону. И она поняла: это он. О Господи, это он. Он здесь!

Бросив свою сумку, она стремительно зашагала по мокрой траве. Он двинулся ей навстречу сквозь дождь.

— Мерфи! — закричала она и помахала ему рукой. — Мерфи!

Мужчина остановился, улыбнулся и отсалютовал ей.

Маккензи ускорила шаг. Сердце ее билось все быстрее.

Он бежал к ней, раскрыв объятия. Она тоже побежала. Её любовь к нему росла с каждой секундой, любовь переполняя ее сердце. Теперь, когда она так близко от него, она могла признаться, что страх чуть не съел ее заживо. Мак боялась, что он не придет.

Подбежав к нему, она раскрыла объятия. И оказалась его сильных руках. Мерфи подхватил ее и закружил в воздухе Она услышала его смех, почувствовала жар его губ. Он прижимал ее к груди, покрывая поцелуями ее лицо. Проходивши мимо люди останавливались и улыбались, глядя на них.

— Думала, я не приду? — Он улыбался.

— Опасалась… Но я бы все равно поехала тебя искать Я люблю тебя, Мерфи.

— А я уже решил не приходить. Но не хочу терять тебя. И вот я здесь. Я здесь навсегда, Маккензи… Я люблю тебя.

Ей нужны были только он и его любовь. Теперь жизнь станет такой прекрасной. Несмотря на все трудности. Она взяла его за руку и повернулась, чтобы взглянуть на стену Памяти.

Маккензи тихо спросила:

— Спустимся вниз? — Они ведь все равно уже пришли сюда.

Он проследил за ее взглядом, и Маккензи почувствовала, как он напрягся. Несколько секунд она не двигалась, крепко держа его за руку и прислонившись головой к его плечу. Он сам должен принять решение.

— Твоего имени там нет, Мерфи.

Не говоря ни слова, он сделал первый шаг. И они двинулись по траве к черной стеле, врезанной в землю.

— Ты выйдешь за меня замуж, Маккензи?

На этот раз остановилась она. Бросилась в его объятия, целовала его еще и еще.

— Да. Да. Да.

Когда она пришла в себя и почувствовала под ногами почву, они продолжили свой путь, взявшись за руки.

КОНЕЦ