6. ДОРОГА НА СЕВЕР

Корбек в Ремонде находится в пятистах зери от Таткаэра, что составляет добрых шестьсот земных миль по лишь частично освоенным цивилизацией землям; нужно было ехать верхом на мархаце по ужасным дорогам. К тому же еще в последние недели меррума и даже во время штатерна. В это время лето постепенно клонится к осени.

— При условии, что будут хорошие дороги, животные и хорошая погода. Потребуется двадцать дней. — Рурик, Адаир и я стояли у ворот Дамари-На-Холме. — Что касается нас, то при не слишком быстрой езде и учитывая возможности бури… это потребует, мне думается, около двадцати пяти дней. К концу штатерна мы будем в Корбеке.

Она вышла во двор. Он был заполнен мужчинами, женщинами, мархацами и скурраи. Животные задирали вверх головы и громко трубили. Гремели цепи на повозках, кричали ортеанцы, где-то плакал ребенок. Ветер вздымал в воздух мусор.

Однако беспорядок был мнимым. Усердно работали л'ри-аны из хлева, а наездники были давно готовы и шлялись повсюду с небрежным видом, какой в любое время могут принимать все солдаты.

Я увидела Рурик, занятую разговором с одним из командиров, которого звали Кемом, молодым мужчиной с рыжей гривой. Тот стоял, широко расставив ноги, и выкрикивал команды относительно размещения повозок с багажом.

Я прощаюсь с вами. — Адаир пожал мне руку. — Если узнаете что-нибудь новое, то я был бы вам признателен за присланную копию с отчетом на ленте. Не имею понятия, как долго мы здесь сможем выдержать, не подавляя жизненные привычки нашего вида. Может быть, вы за пределами поселения обнаружите такие вещи, каких здесь нет.

— Хорошо, доктор. Присматривайте за моим домиком.

Он кивнул и ушел. Я выполнила все дипломатические обязанности, требовавшие моего присутствия в Таткаэре, и не имела более никаких обстоятельств в этом городе.

Был ветреный день, южный ветер гнал облака, которыми был затянут горизонт. Каменные стены Дамари-На-Холме отражали жару раннего утра.

— Скурраи запряжены в повозку, — заметил Марик. — Т'ан, можно мне ехать на Ору?

В подобной поездке я не хотела бы полагаться на черного мархаца и менять животное, а потому он точно так же мог ехать на ней верхом, как и трястись в повозке. Он был удивительно ловким для мальчика.

— Конечно, почему же нет. Гер готов?

— Да. Благодарю вас! — Он улыбнулся и ушел, чтобы привести серого мерина-мархаца.

Гер был спокойным, потому что был глуп. Я освоилась с животным, но, хотя уже и поездила на нем по Таткаэру, чтобы несколько разогнать одеревенелость моих мышц, однако сомневалась, что смогу выдержать на нем целый день.

Я проверяла ремни, которыми был прикреплен позади высокой спинки седла мой сверток с вещами, когда ко мне подошел Халтерн. Я спрятала в свертке микрорекордер и оглушающий пистолет и потому особенно тщательно проверяла, достаточно ли надежно он закреплен.

— Будьте осторожны, — посоветовал он мне. — Телестре в Ремонде — это чужая земля.

Я могла бы отмахнуться от него, как от старой плакальщицы, но мне потребовалось шесть дней, чтобы прийти в себя после отравления сарил-кабризом, и у меня все еще была повышенная температура, а шея на ощупь подобна наждачной бумаге.

— Вы думаете, что будут сложности?

Он пожал плечами, потом пристально посмотрел на меня.

— Этот врач, Адаир, говорил с вами об этом?

— Нет, он пришел лишь, чтобы попрощаться со мной.

Я более не относилась серьезно к попытке отравить меня, хотя, разумеется, упомяну о ней в моем отчете для бюро. Однако этому отчету потребуется более трех месяцев, чтобы попасть на Землю. Все свои решения мне придется принимать без посторонней помощи и мне не хотелось, чтобы здесь вмешивалась ксеногруппа. Я напомнила им, что необходимо проявлять осторожность, но не стала конкретизировать это напоминание.

(«Что случилось? — спросил меня Адаир, когда обследовал меня на предмет якобы аллергии. — Вы что-то съели, от чего вам стало плохо?»)

Халтерн сказал серьезным тоном:

— По крайней мере, в провинциях вы будете находиться не в большей опасности, чем в Таткаэре.

— В данных обстоятельствах это звучит не слишком утешительно.

— Возвращайтесь невредимой, Кристи, и поскорее. Чем скорее ваших сородичей отпустят в Южную землю… — Он не закончил фразу.

«Тем скорее они прекратят попытки устранить Линн Кристи?» — спросила я себя. Ему должен быть известен такой способ оказывать давление, поскольку он был обучен как посол. Возможно, в язвительных замечаниях Бэрретта насчет необученного персонала содержалась какая-то правда.

— Дай вам Богиня прямой дороги, — сказал Халтерн. Он поднял руку, помахал мне и исчез в толпе. Я понимала, что мне будет недоставать его и его знаний, а также его полускрытых предупреждений. Я знала, что он для получения информации пользовался своими методами незаметного наведения справок, которым его научила профессия, что был глазами и ушами всегда в нужном месте.

— Я думаю, они готовы, т'ан. — Вернулся Марик с Ору на поводке. Он вскочил в седло. Сама я уселась на холодную спину Гера.

Я уже начала почти жалеть мальчика. Мне приходилось давать ему медные монеты, иначе он вскоре впал в искушение украсть их сколько-нибудь у меня, а он находился при мне так долго, что уже отработал свой долг… Долгий срок. И сейчас, когда он начал говорить со мной, я услышала о Салатиэле на западном побережье и о корабле телестре для пленных больше, чем хотела узнать. Но он был неутомим и испытывал восторг, и я не смогла не полюбить его.

Вернулась Рурик. За ее брюки крепко держались двое детей. Она передала эту темнокожую парочку своей л'ри-ан.

— Очень сожалею! — добродушно проговорила она. — Тераи, смотри за аширен. Кристи, мы готовы. Она кормилица для них обоих, — добавила она, увидев, как я смотрела на молодую л'ри-ан.

Неожиданное прекращение любой деятельности имеет результатом миг тишины: один из мархацев бил копытом землю, а где-то за стенами я услышала плач ребенка.

Всадники садились на своих мархацев. Большинство из них скатали свои плащи и пристегнули их позади седел. На них были кольчуги, доходившие до бедер, и темные накидки, перехваченные на поясе блестящими цепями. Они предпочитали преимущественно мечи «харур», а у немногих были арбалеты. Казалось, у них не было никакой стандартной униформы за исключением шлема Т'Ан Сутаи-Телестре и металлических знаков различия на поясах.

Каждый из них кричал на других, они смеялись и обменивались оскорблениями, и мне стоило больших усилий представить их себе в бою.

Рурик поцеловала детей, вскочила затем на темно-полосатого мархаца и подъехала ко мне. Кивнула Кему.

Прозвучала короткая барабанная дробь, пронзительно и дисгармонично прозвучала дудка, и всадники удивительно ловко построились в колонну по три. Грузовые повозки находились теперь между всадниками, за ними следовали вьючные скурраи. Все пришло в движение вслед за Рурик, Кемом и мной.

В движущейся коннице что-то есть. Грохот множества копыт по камням, отражающийся от высоких стен, звон сбруи и скрип кожи, фырканье мархацев… Во всем этом скрывается некий ритм. Я оглянулась на колыхавшиеся головы и спросила себя, как бы это выглядело, если бы они скакали во весь опор. «Они прошли бы через толпу, как нож сквозь масло», — подумала я, когда мы свернули с Пути Короны и стали спускаться в город. Сейчас я получила известное представление о том, какими смертельно опасными они могли стать.

— Мне будет недоставать старого города, — прочувствованно сказала Рурик. Она ехала вплотную ко мне.

— А ваших аширен?

— Их тоже, конечно. Но они родились не в телестре Орландис, — сказала она. — Герлуатис и Ирик были воспитаны при мне в телестре Винкор. А мой Родион вырос в Пейр-Дадени.

Путь проходил вниз по узким проходам, между высокими белыми стенами которых грузовые повозки едва проезжали, по дурно пахнущим аллеям, мимо рыбных и скотных рынков, где царили разнообразные запахи и звуки. Затем двигались к выходу из города по прибрежной дороге, где ехали в тени городской стены — высота ее составляла двадцать футов, а толщина — не менее двенадцати — вниз к воротам Песчаной Переправы.

— Мы поедем впереди, когда выйдем из города, — сказала Рурик. — Ротмистры знают маршрут, который я выбрала.

Песчаная переправа — это старый каменный мост из вытесанных свай. Кристально-чистая вода текла поверх оранжевого песка. Непосредственно под водной поверхностью плавала тонкая, лентообразная растительность.

Рурик придержала свое животное, чтобы пропустить вперед остальных всадников. Гер отошел в сторону и заходил кругом, пока я не смогла опять взять его под контроль.

Воздух, шедший от устья реки, был прохладнее. Вниз по течению реки, у моста Бериа, начиналась уходившая на юго-восток дорога на Мелкати. Вверх по течению городская стена следовала за изгибами реки, и я смогла увидеть еще четыре моста. Людей там было немного. Здесь можно было мирно сидеть и любоваться пышными заливными лугами, простиравшимися до гор Имира.

Мы последовали за всеми из тени стен на яркий солнечный свет и далее по мосту.

Я обернулась в седле. От белых стен города отражался кристальный свет раннего утра. Послышался звон колоколов, в устье реки я заметила даже с поднятыми парусами, над неприступной цитаделью развевались флаги.

Я бы тотчас галопом поскакала к докам, попросила бы какого-нибудь корабельщика взять меня с собой к Восточным островам и стала бы там на той самой скале ждать следующий корабль с Земли, если бы могла предвидеть, что мне придется испытать, прежде чем я снова увижу Таткаэр.

— Сегодня, в первый день, поездка верхом будет легкой, — сказала Рурик. — Телестре Ханатра находиться примерно в двадцати пяти зери к востоку отсюда, они примут нас на ночь как своих гостей.

Кавалькада осталась позади нас, когда мы взбирались на гору. Они двигались быстро, если учесть, что грузовые повозки значительно замедляли продвижение.

— Не следует ли нам подождать их?

— Нет. Закон Короны очень точно выполняется в этой местности. — Рурик хорошо управлялась с полосатым мархацем, несмотря на свою однорукость, она примотала поводья к седлу и управляла животным лишь давлением пяток и коленей. Она называла его Гэмблом; это было очень подвижное животное с острыми рогами. — Когда мы достигнем бездорожья, ротмистр вышлет вперед разведчиков. Вы думали о том, что нас мог бы кто-нибудь преследовать и предпринять новое покушение на отравление?

— Это приходило мне в голову.

— Я не отважусь сказать, что этого не может случиться. — Ее серьезный взгляд задержался на мне. — Никто не знает истинных причин. Халтерн назвал СуБаннасен — хотя она сейчас вернулась в Алес-Кадарет, — и я ему верю. Но такие происшествия будут всегда. Мы все — фигуры в этой игре.

— Какие у вас есть основания подозревать СуБаннасен?

— Мои собственные, — резко ответила она.

Некоторое время мы ехали молча. Жара висела над серо-голубой травой, похожей на мох, издавали свои металлические крики птицы-ящерицы. Было трудно определить, где кончалась окутанная пылью гора и начиналось усыпанное звездами небо.

— Я сожалею, — сказала наконец Рурик. — Это был трудный год, восстание в Мелкати все еще занимает мои мысли. У Сулис н'ри н'сут СуБаннасен есть свои личные причины ненавидеть меня и нанести мне удар через вас. А поскольку вы из другого мира, то она могла бы оказаться и вашим врагом.

— Я уже спрашивала себя, во что я здесь оказалась втянутой. — Мрачное настроение частично передалось и мне. — Я предполагаю, по меньшей мере, что вызываю здесь определенную реакцию… Никто в каком-либо из других миров никогда не пытался меня убить.

— Никто никогда… — Она замолчала. — …Кристи, наверное, вы прибыли из очень странного мира. Вы не носите при себе мечей «харур», и я слышала, как вас называли трусом, но я не верю, что вы таковой являетесь. У вас есть ваше собственное оружие. И все-таки это нечто совсем иное.

Гер остановился на повороте, я развернула его и сильно сжала пятками его ребра. Он повернул назад голову и укоризненно посмотрел на меня своими широко расставленными глазами.

Ортеанка сказала:

— Когда я была в вашем возрасте, то уже родила ребенка и успела принять участие в сражениях во время четырех восстаний.

В этом было противоречие. Даже если учесть разницу между ортеанским и земным годами, то она была старше меня не более, чем на десять лет. Я улыбнулась.

— Звучит опасно. Я предпочитаю путешествовать на расстояния световых лет от Земли и видеть новые миры. До сих пор, кстати сказать, я побывала в трех чужих мирах.

— Эй! Да вы говорите словно Герен. Он тоже предпочитает бою свои плавания под парусами.

Тропа взвивалась, уходя в гору, известковая пыль поднималась под раздвоенными копытами мархацев, покрывая белой пудрой обувь и брюки. Мшистая трава образовывала серо-голубой ковер. Это была высоко расположенная, пустынная земля.

— Я как и вы, — сказала Рурик, — представляю собой маленькую фигуру в большой игре. После меня будут другие Т'Ан главнокомандующие, а после вас — другие послы. И это нормально. Мы не можем по вам судить о целом мире. А вы не можете судить о всей Южной земле по одному священнику из Ремонде, но одному всаднику из Дадени или же по одной женщине из Мелкати.

День набирал силу. Пыль, поднятая кавалькадой, густым облаком висела в воздухе. В горах было безветрие. Было жарко.

Рурик откинулась в седле назад, прикрыла глаза рукой и посмотрела прямо на солнце. Ортеанцы могут смотреть на лик своей Богини, их таинства — это таинства света, но не тьмы.

— Почти полдень, — сказала она, и сияющее отражение солнца все еще было в ее глазах. — Мы проделали хороший путь.

При следующем подъеме я увидела, что мы преодолели только один горный отрог, но еще не сами горы. Они тянулись в северо-восточном направлении, четко выделяясь на фоне неба, насколько видел глаз. Над нами кишели дневные звезды, которые жители Южной земли называли так же, как и ночных бабочек — зирие. Они образовывали на небе несметное количество точек, отчего оно казалось посыпанным пудрой.

Мы ползли по местности, как мухи. «Шестьсот миль, — подумала я. — А я могла бы преодолеть это расстояние со всеми удобствами за три дня».

В долинах росло дерево лапуур с похожими на пружины листьями, заполнявшее их, как озеро. В тишине усеянного дневными звездами полудня они находились в слабом, но непрерывном движении. Когда мы ехали вниз между серыми, развевающимися, лентообразными метелками листьев, они сжимались, обнаруживая свою чувствительность к теплу.

Я подняла руку, чтобы отвести их в сторону, и метелки, соскальзывавшие с прохладных боков мархаца, извивались и цеплялись за кожу моей руки. Это была их естественная реакция на температуру моего тела, но я содрогнулась. Он поджидает неглубоко под поверхностью, этот страх, который возбуждает жизнь на чужой земле.

Я видела поляны, над которыми поднимался дым, указывавший на наличие поселений, а далее тянулись нивы. В некоторых местах уже сжигали стерню, но когда мы съехали с горы, по сторонам от дороги стояли тучные, золотисто-желтые хлеба.

Рурик склонилась со своего мархаца, сорвала один стебель и предложила мне один из двух росших на нем колосьев. Продолжая ехать, мы жевали горькие зерна и выплевывали мякину.

После полуденного отдыха мы отстали и нам пришлось догонять кавалькаду. Они двигались сильно растянутой линией, болтали друг с другом и пели.

— Традиционные визиты являются приятной обязанностью, — объясняла Рурик, — даже если они требуют того, чтобы ехать верхом до такого забытого Богиней наружного поста, как Черепная крепость. Но они достаточно чутки, если это необходимо.

Тот, кто составлял гипноленты ксеногруппы по языкам, пожалуй, никогда не мог появляться поблизости от казарм Дамари-На-Холме. Диалект этих людей не был мне понятен, хотя из того немногого, что я улавливала, было ясно, что говорили об инопланетянке. Я мысленно отметила для себя, что позднее нужно спросить об этом Марика.

В середине второй половины дня небо стало затягивать облаками, поднялся западный ветер. Вскоре пошел дождь. Несколько капель упало на землю сквозь листья деревьев лапуур, лес зашумел под ливневым шквалом, и видимость сузилась до серого, тесного круга. Я поспешно освободила свой плащ из ремней, надела его и накинула на голову капюшон.

Дождь промочил бедра и плечи. Я чувствовала, как у меня по спине текла вода, и видела, как лилась с края капюшона. Вся группа сбилась в круг вокруг повозок, все накинули капюшоны и наклонили вперед головы, а дождь барабанил по спинам.

Рурик подъехала к ротмистру, чтобы посовещаться с ним.

Жители Южной земли пользуются одним и тем же словом для обозначения дороги и границы. Мы ехали главным образом тропами, являвшимися одновременно и границами телестре. Я высматривала пограничный камень с символом Ханатры. Вечер прошел в странном желтом свете ливня.

У меня болели ноги, ломило спину и я настолько промокла, будто искупалась в реке. Гер уныло брел за мархацем Рурик. Я молчала, потому что знала о своей чувствительности и уязвимости. Я даже не осмеливалась представить себе, как буду себя чувствовать, когда закончится эта езда верхом и я встану на ноги. Однако сейчас-то и не стоило мечтать о чудесных условиях жизни в примитивных обществах и требовать себе джип, если приходится под дождем ехать верхом на мархаце.

Дул ураганный ветер. Мы продолжали двигаться рысью. Где-то позади меня ругался и отплевывался всадник. Я думала о теплой пище, горячих напитках и ванне.

— Далеко еще?

Рурик характерным для нее жестом опустила плечи и сразу же пожала ими.

— Два или три зери. Не далеко.

— Там будет Герен?

— Он еще в городе. Садри там является с'ан телестре, с нею вы и познакомитесь.

Вскоре после этого мы подъехали к развилке и увидели на пограничном камне символ Ханатры. Когда мы ехали по телестре, дождь превратился в редко падавшие капли. Рурик ехала рядом с Кемом, а я — немного отстав, рядом с Мариком и остальными.

Мы перевалили через небольшую возвышенность, и я увидела на пурпурном фоне дождевых туч поселение, освещенное низким, заходящим солнцем. Сначала я приняла его за деревню к тому же значительных размеров, — потом мне бросилось в глаза то, что все здания были соединены друг с другом; от центрального многоугольника каменного здания отходили различные пристройки и ответвления, занимавшие площадь, равную нескольким моргенам.

Мы проехали мимо складов и помещений для животных и через ворота въехали во двор величиной с поле. Бледно-желтые камни блестели, как золотые, в свете заходившего на западе солнца. Колодец был окружен стеной со старинным замковым камнем в своде.

Прибежала целая толпа аширен, они галдели и визжали, приседали на корточки, вслед мархацам, шлепавшим по развалившимся лужам, шипели покрытые рыжей шерстью животные. Кем выкрикнул команду, всадники спешились и сразу же принялись разводить своих животных по хлевам. Тем временем к аширен присоединились взрослые, некоторые из них помогали всадникам, другие подходили, чтобы поприветствовать Рурик.

Чувствовалось неподдельное уважение в том, как они к ней обращались. Она вела себя внешне непринужденно, но было очевидно, что она пользовалась известностью и доброй славой.

— Кристи, — крикнула она и подошла ко мне.

Я перекинула ногу через круп Гера, сползла на землю и упала бы прямо в грязь, если бы ортеанка вовремя не протянула руку, чтобы подхватить меня.

— О, боже! — я низко наклонилась и стала растирать сведенные судорогой мышцы на бедрах и икрах.

— Первый день был легким. Подождите до завтра.

Я произносила все имирианские проклятья, какие только знала. Она смеялась, подталкивая меня своей рукой к двери дома, где мы укрылись от дождя, попав в облицованное каменными плитами помещение. Из моих сапог текла вода, образуя на полу лужу. Я попробовала потянуться и вздрогнула.

— Потом нам нужно сделать обход и проверить, как расположились остальные, — сказала Рурик, обернулась и крикнула какой-то невысокой женщине: — Садри! Садри, в этой телестре есть где-нибудь горячая вода?

От небольшого железного котла исходил жар. Горячая вода по трубе, проходившей от двери в ванную комнату, заполняла емкость, которая имела такой вид, как будто ее вырубили из цельной гранитной глыбы. Комнату наполнял вызывавший головную боль запах лапуура, древесина которого превосходно горит.

Я сидела на одном из находившихся под водой сидений и отдыхала в почти невыносимо горячей воде. Это было блаженство. Напротив, тоже на одном из подобных сидений, сидела Рурик, ее черная укороченная грива лежала на воде, как водоросли. Она окунула голову, зажмурила глаза, промыла их и стала массировать обрубок своей правой руки. Она была отделена на середине между локтем и плечом и представляла собой обтянутую гладкой кожей часть тела, выглядевшую не пугающе, но неестественно.

— В сырую погоду он болит, — сказала она, снова окунулась с головой и с фырканьем выпрямилась. — Этим я тоже обязана Мелкати и Алес-Кадарету.

— А что это была за история с Мелкати? — спросила я. — Мне бы хотелось послушать.

— Всю историю? Да, вы правы. Может быть, она не началась бы так рано, если бы дело было не в этом.

Я мылась песочным мылом. Каждая часть моего тела болела. Когда я подняла голову, Рурик сказала:

— Я не могу вам это объяснить, не рассказав вам кое-что о моей телестре, так что наберитесь терпения.

— Вам не нужно этого рассказывать.

Немного помолчав, она сказала:

— Я говорила с представителями вашей расы. Это правда, что в вашем мире люди, принадлежащие к одному дому, живут отдельно, в разных странах и это не считается позором?

— Да, это верно. — Я видела, что это еще не убедило ее. — Например, я жила в различных частях Британских островов. На юге, когда еще были живы мои родители — они умерли когда мне было тринадцать, — а потом в Лондоне, в семье де Лайл, которая является ветвью нашего рода. — Я машинально добавила: — Они никогда не были чем-то обязаны семье Кристи, но не могли отказаться принять меня к себе.

— Но они были вашей телестре. — Рурик смотрела на меня, прищурив глаза.

— Они были родственниками со стороны моей матери. Кристи никогда не были достаточно хороши для де Лайлов. Я предполагаю, что решила воспользоваться ими для своей пользы — они были старинной семьей дипломатов, — но не уверена в том, не воспользовались ли они мной, сделав из меня еще одного профессионального дипломата. — Я перестала говорить. Усталость давал себя знать, но я заставила себя продолжить.

— Что бы с нами было, если бы нас не швыряла жизнь? — риторически спросила Рурик. — Я не стала бы солдатом, а вы — послом. То есть, это был род вашей матери или вашей кормилицы, няньки?

— Она родила меня. — Родственные отношения на Орте сложны. — Но пусть это не мешает вам рассказывать мне о Мелкати.

Ее темное лицо, которое я видела сквозь пар, было серьезным и искренним. Это был тот момент (хотя тогда я это вряд ли осознавала), когда мое отношение к ней изменилось и она стала для меня личностью.

— Значит, вы смотрите на это таким образом, — сказала она. — Я смотрю на это также. Это то, что случилось с вами, обитателями другого мира. Вы — амари, лишенные матери. И земли.

— Могу понять, что это, пожалуй, так и выглядит.

— А моя телестре… — Она кивнула, как бы сравнивая. — Если бы у нас был Говорящий с землей, который вел бы нас по правильному пути, то было бы иначе, однако церковь в Мелкати всегда имела слабые позиции. А Орландис — это бедная телестре, она может прокормить только тех, кто там живет. Думаю, что я была лишней, как и вы. И, к тому же, у меня желтые глаза.

Как это было? Мой отец был путешественником, он отплыл однажды весной на корабле из Алес-Кадарета, а спустя семь лет вернулся, не имея ничего кроме одежды, что было на нем, и ребенка. Этим ребенком была я. Он знал, что будет обузой для телестре, если останется, и потому он и его брат со своими сыновьями отправились в Алес-Кадарет, чтобы заработать денег. Это было в лето Белой Эпидемии. Она убила его и пощадила остальных.

Она села прямо — вода стекала у нее с плеч — и стала намыливать покрытую шрамами верхнюю часть туловища.

— Таким образом, половина моего рода осталась в Алес-Кадарете, где они служили л'ри-анами у т'Ан Мелкати, которая в то время также принадлежала к телестре СуБаннасен. Я об этом не знала, и это меня не волновало. Как только я вышла из возраста аширен, я отправилась в Таткаэр и поступила на военную службу. Мне следовало бы вернуться. Но что тут будешь делать?

— Ничего, — ответила я и задумалась о прошлом.

— Карьера началась в Алес-Кадарете. Все карьеры начинаются там. Это мятежный город. Телестре в Мелкати все без исключения очень бедны. Если бы это зависело от меня, то я бы изменила границы, вывезла бы половину людей, чтобы земля могла прокормить остальных… Но против церкви не пойдешь. — Она вздохнула и продолжила: — Это было четыре года назад. Я выступила с войском, обеспечила пути подвоза и эвакуации и осадила город. Уверенные в победе, телестре начали отводить свои силы поддержки. Но кадарет держался. Наше положение стало ухудшаться, и длилось это четыре времени года до снятия блокады. Под конец было не ясно, не перемрут ли все они от голода, прежде чем нас истребит эпидемия; стояло очень жаркое лето, и нас стали одолевать все мыслимые болезни. Я использовала катапульты, чтобы перебрасывать наших мертвых через городские стены. Это открыло для нас город. Была жаркая битва, прежде чем СуБаннасен сдалась. Во время нее я и была ранена в руку, после чего началась гангрена. Потом мне пришлось судить кадарет по закону Короны.

В ее голосе не чувствовалось никакого сожаления. Я взглянула на нее и поверила, что все было так, как она рассказывала: она планировала, выполняла и убивала.

— Трое из предводителей бунтовщиков были родом из телестре Орландис. Что я могла сделать? Если бы я пощадила их, то это было бы противозаконно. Но я их ненавидела. О, Богиня, как же я ненавидела всю мою родню! Как можно было по справедливости обращаться с кем-то, кого охотнее всего выпотрошила бы, как рыбу? Они принялись умолять меня, потом обвинили меня в злоупотреблении законом Короны, чтобы отомстить им.

— И что вы сделали? — спросила я.

— Что я могла сделать? Они были виновны, и я велела повесить их на стенах Алес-Кадарета. И я по сей день не знаю, правы ли они были в том, что говорили.

— Иногда невозможно сделать то, что нужно.

Она немного помолчала и затем сказала:

— Но самое главное во всем этом деле то, что я приказала казнить и т'Ана Мелкати, брата Сулис. Она в то время была с'ан, а после этого сама стала т'Ан Мелкати. Разумеется, она очень бы хотела моей смерти. Вот это и есть та история, в которую вы попали.

— Это произошло бы рано или поздно и без того. Я здесь чужая.

— Но она отступится от этого, если вы некоторое время будете находиться вне пределов ее досягаемости. — Она смыла с себя мыло, встала и непринужденно вылезла из ванны, чтобы взять полотенце. Рурик в отличие от того, как это было принято в Имире, так разместила пуговицы на своей одежде, что одевалась с помощью одной руки.

Я тоже вылезла из ванны, вытерла волосы и лицо и тут обнаружила, что рурик пристально меня разглядывала. Она рассматривала меня с ног до головы. Я чувствовала, как покраснела до ушей.

— Ни одного, — сказала она. — Ни одного шрама, нигде.

Я едва не лопнула от смеха.

— Идемте и поищем Сандри, — сказал она, продолжая меня разглядывать. — Ваш мир, должно быть, поистине очень необычен. Я спрашиваю себя, как к нему относиться?

Главный зал телестре ханатре был заполнен людьми. Кроме представителей хозяйства, число которых, казалось, охватывало все степени родства вплоть до шестого кузена и далее, л'ри-анов и аширен, воспитывавшихся здесь, собрались еще и солдаты-кавалеристы Кема.

Вокруг возле стен стояли на карнизах масляные лампы, которые вместе с огнем, пылавшим в шести больших каминах, очень ярко освещали помещение. Потолок был низким, зал — длинным, а своды из бледно-желтого камня отбрасывали мягкие тени. Между колоннами были расставлены столы и длинные скамьи.

Большая толпа, собравшаяся в начале трапезы, разделилась на группы возле каминов. Одни беседовали друг с другом, другие пели — ортеанцы поют всюду, где для этого есть хотя бы малейший повод — или обменивались сплетнями и слушали солдат, рассказывавших им городские новости. Молодые ортеанцы сидели на мягких шкурах вирацу, били сторожевых животных, боролись друг с другом или спали.

По различной окраске камня можно было видеть, что стены возводились один или два раза заново с интервалом в столетия. Там, где сидела я, на скамье в углу возле камина, имевшем размеры небольшой комнаты, камень был серого цвета с голубыми прожилками, старый и потертый.

Марик сидел на корточках на шкурах и сонно смотрел на огонь. Он был смущен; он впервые выехал из своего города. Рурик и Садри сидели рядом со мной и разговаривали.

Я откинулась назад; у меня все еще болело все тело, но я наслаждалась ощущением чистой и сухой одежды, глядя поверх камина на звезды, блестевшие в бездымном жаре пламени.

Это был тот момент поездки, какой приносит с собой ощущение меланхолии, когда оглядываешься назад и чувствуешь каждый отрезок пути, каждую долго тянущуюся милю, лежащую между знакомым и еще неведомым. Я была самой первой представительницей моего вида, которая ехала в эту неизвестную страну. Мечта об этом — которую я могла бы мысленно проследить сквозь годы — побудила меня в идеалистическом возрасте четырнадцати или пятнадцати лет начать мою карьеру в ведомстве внеземных связей. Реальность была одновременно более страшащей и удовлетворительной, чем я ожидала.

Рурик повернулась рядом со мной и протянула обрубок руки к теплу камина.

— Она у вас все еще болит? — спросила Садри.

— Нет.

— Вы были лучшей, — сказала она. Они обменялись взглядами, по которым я поняла, что они говорили об этом уже ранее. Она обратилась ко мне: — Она была лучшим бойцом на мечах «харур», какого когда-либо видела Южная земля.

Ответом Рурик было ее пожатие плечами. Я подумала, что это должно ее ранить, когда кто-либо говорит, поскольку еще не была знакома с ортеанским обычаем публично рыться в чьем-то грязном белье.

— Я не имею об этом никакого понятия. Вы не можете сравнить меня с уже ушедшими мастерами или с теми, которые еще не родились, но, действительно, уверяю вас, я была лучшей в моем поколении.

В ее голосе не было ни гордости, ни сожаления. Она лишь констатировала факт.

— У меня все еще есть харур-нилгри, — добавила она, и губы ее растянулись в улыбку, предназначенную для Садри. — Утратила ли я равновесие или нет, вы все равно не отважились бы вызвать меня на поединок.

— Тут вы правы, — согласилась Садри.

Уютно потрескивал огонь. Она носком ноги подбросила в него полено. Из дальней части зала зазвучало пение.

Катра Садри Ханатра была невысокой женщиной, не выше метра сорока, у нее была круглая, приземистая фигура. Ее кожа была бледного, как у рыбы, цвета и слегка окрашена цветком прибрежных низменностей. Ее седеющая рыжая грива была коротко подстрижена. У нее были морщинистое круглое лицо, большой лоб и широко расставленные глаза, почти спрятавшиеся в складках кожи. Возраст ее было трудно определить; ей могло быть сколько угодно от пятидесяти до семидесяти. Она была, пожалуй, очень некрасива, а когда мигательные перепонки прикрывали ее глаза, она иногда напоминала лежащее при смерти пресмыкающееся. Однако у нее было такое же добродушное выражение лица, как и у Герена, и такой же дар — умение принимать гостей.

— Как поживает Герен? — спросила она Рурик.

— Он готовит корабли. — В голосе Рурик слышалось лукавство. — Я предполагаю, что он опять вернулся к идее плавания на запад и убежден в том, что найдет землю, если будет плыть под парусами на «Ханатре» на запад в течение пятидесяти дней.

— Он опять пропадет на какое-то время, а потом вернется без всякого результата, я его знаю. Вы, — сказала Садри и положила руку на плечо Рурик, — вы — его арикей. Когда вы станете н'ри н'сут Ханатрой?

— Даже если бы мы были в одной телестре, это не удержало бы меня в Имире, а его — на суше.

— Я спрашиваю вас не по этой причине. У вас здесь есть хорошие друзья. Я бы очень хотела, чтобы вы приезжали сюда домой, а не в солдатские квартиры в каком-то гарнизоне… Вы согласны в этом со мной? — неожиданно обратилась она ко мне.

У меня было желание отговориться тем, что я ничего в этом не понимаю, но тактичность подобного рода не была здесь принята. Как позднее об этом выразилась Рурик, во всей Южной земле не наберется достаточно такта, чтобы им можно было наполнить один чан.

— В моем мире это бы не подействовало, во всяком случае, в той его части, где я родилась, — ответила я. — Может быть, это получится здесь. Вы привыкли иметь кормилиц и приемных детей и — не знаю точно — вы, кажется, удерживаете вместе ваших детей и родственников, не так ли? На земле это более ограничено. Либо живут вместе, либо нет.

— Все дело в земле, — сказала Рурик. — Я выросла как Орландис, хотя и родилась не там.

— Земля у нас не играет такой большой роли, — сказала я и оказалась на миг совершенно одна, окруженная чужими.

— Землю в ком-либо невозможно убить, — возразила Садри.

— Ту землю, где вырос, где был ребенком, — сказала Рурик, где увидел первые поля, дороги и берега. Дом. Вы помните дом, — напирала она, — комнаты, что были в нем и где вы спали?

— Да, конечно.

— А горы, — подхватила Садри, — а свет, ветер, реку и тропинки между деревьев?

— Да…

Там, где я родилась, такого было немного. Нет, но я помню улицы и места, куда раньше падали бомбы, на которые дети претендовали как на участки для своих игр. Все это перемещалось с моей жизнью, прежде чем были убиты мои отец и мать. Если бы я повзрослела, когда они еще были живы, спорили друг с другом и расстались, это было бы легче. При моих обстоятельствах у меня остались лишь ранние детские воспоминания. Воспоминания ребенка, в которых остались не лишения, а хорошие времена.

— Вы чувствуете это точно так же, — сказала Рурик, и я увидела, как она и Садри наблюдали за мной.

— Кроме того, вы не созданы для этой телестре. — Садри вернулась к своему утверждению. — Вам сказал бы это любой Говорящий с землей. Не является позором, когда ты родишься не в той телестре, это — воля Богини, что отправляешься туда, где можно жить лучше всего.

— Я не родилась ни в одной из телестре. — В голосе Рурик послышалось нечто стальное. — Я это неоднократно подчеркивала. Я — амари, не имеющая матери, рожденная вне земли.

— Это нам не мешает.

— Я — Орландис, — почти ожесточенно сказала Рурик, — я из Мелкати, я из Южной земли. Что же мне, по вашему мнению, делать, Садри?

— Я затронула ваши старые раны, мне очень жаль.

Сумерки превратились в темноту, в окна с небольшими стеклами барабанил дождь.

— Может быть, однажды… — Рурик не договорила. — Что такое, Кем?

— Одни лишь слухи, т'ан. — Его взгляд смущенно скользнул в мою сторону и тут же вернулся к Рурик. — Аширен говорит, что здесь был один мужчина, который спрашивал, приедут ли сюда кавалеристы командующей, а поскольку здесь не знали, когда мы прибудем, то ничего не могли ему сказать. Он ускакал прочь, но они не могут сказать, по какой дороге.

Я увидела, как Садри взглянула на Рурик.

— Был ли тот, кто следовал за нами, — вслух размышляла Рурик, — гонцом Сутафиори, от СуБаннасен или от какой-нибудь другой т'ан?

 

7. ДОМ ПОД ТЕРИЗОНОМ

Марик разбудил меня при первом свете утренней зари; он принес чашу и кувшин с горячей водой. Ему было хорошо известно, что в этот час нечего было и ожидать от меня разумного разговора, а потому оставил меня одну, чтобы я могла одеться, сообщив еще перед этим, что т'Ан Рурик и все другие уже встали.

Я вздрагивала при каждом движении. Мышцы бедер онемели, и некоторое время я всерьез думала, что получила опасные повреждения, притом надолго. Я попыталась сесть на край постели, но взвыла от боли и упала обратно на спину. Практически я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Одевалась я очень медленно и в основном лежа.

На других кроватях в комнате — а это был, скорее всего, спальный зал — еще оставались теплые отпечатки тел. Я быстро умылась. В отличие от жилья в городе в этом доме имелась примитивная система водоснабжения. Я почему-то ожидала, что эта местность должна была быть поближе к прогрессу.

Прежде чем снова упаковать свои вещи, я вынула из свертка парализующий пистолет и поместила его в кобуру на поясе. Ее скрывала покрытая кружевами туника. У меня не было желания исследовать причины, по которым я носила с собой оружие, но с ним я чувствовала себя увереннее.

Я проковыляла через полдюжины пустых комнат, выискивая лестницу. Тут не было коридоров, а помещения примыкали одно к другому без всяких переходов. За окном проплывали серые тучи, и внутрь проникал бледный свет. Пахло пылью и старой пищей.

Я открыла одну дверь и попала в пустую комнату, стены которой были увешаны старыми картами звездного неба. Под открытым небом возвышалась впечатляющая конструкция из железа и стекла. Это был примитивный телескоп.

Его линзы использовались, очевидно, за неимением лучших, но аппаратура, однако, превосходила все, что я когда-либо ожидала увидеть на Каррике V. Я подумала, что, должно быть, этот мир находится на пороге технической революции. Я осмотрела карты: они очень подробно отражали ортеанское летнее небо и не так точно — зимнее; пустые места можно было обнаружить лишь при более внимательном сравнении.

В одном из углов комнаты находилась ведшая вниз винтовая лестница. Я спустилась по ней и оказалась в конце большого зала. Там сидели Рурик, Кем и его секундантка, они размышляли о чем-то над картой, разостланной над остатками завтрака.

— …через Меремот и вверх на Бринор. — Она заметила меня. — Кристи, не поверила бы, что вы сегодня утром сможете ходить!

— Мои ноги еще носят меня кое-как. — Я осторожно опустилась на скамью.

Они продолжили свой разговор, а я принялась за завтрак. Мясной бульон, хлеб, горячий чай из лекарственных трав, после него фрукты и напиток, напомнивший мне простоквашу — однако, на Орте имелось лишь очень немного наземных млекопитающих — и, наконец, рукши, живущие на суше членистоногие.

— Это не был гонец Короны, — сказала секундантка Кема, женщина с большим животом, которую звали Хо-Телерит. — Он бы подождал или доложил о себе здешнему с'ан телестре.

— За нами кто-то следит, — согласилась Рурик.

— Т'Ан командующая, — сказал Кем, — не думаете же вы, что кто-то намерен устроить засаду кавалерийской группе армии Короны? Мы не отъехали от Таткаэра даже на тридцать зери!

— Если бы кто-то намеревался это сделать, то устроил бы все именно таким образом. Как раз там, где мы этого менее всего ожидаем. Но нет, в это я тоже не верю. — Ее черный палец провел линию по карте. — Думаю, Садри может спокойно всем, кто будет спрашивать, рассказывать, что мы движемся по выбранной мною дороге. На Меремот, Бринор и Салмар. Вместо этого мы примем меры к тому, чтобы перехватить нашего преследователя восточнее этого маршрута и взять его. Мне бы хотелось получить ответы на несколько вопросов.

— Поблизости от Шераты есть общественный дом, — размышлял Кем.

— Это то, что нужно. Будем трогаться. — Рурик встала. — Кто ваши лучшие разведчики?

— Перик и Вайл, — ответила Хо-Телерит.

— Посмотрим, смогут ли они выследить нашего преследователя.

Вскоре мы отправились в путь, Садри ехала с нами до границы телестре. Было прекрасное звездное утро, дорога была грязной из-за вчерашнего дождя, но пригодной для езды. От земли подымались теплые испарения, кисловато пахнувшие мшистой травой и сладко — листьями зику.

— Телестре в любое время открыта для вас, если будете возвращаться этой дорогой. — Садри восседала на своем черном мархаце. Она подмигнула мне. — И помните о Ханатре, если речь будет идти о путешествиях в ваш мир… и если я не окажусь при этом необходимой, то Герен обязательно воспользуется таким случаем.

Мы перевалили еще через один горный отрог и к середине утра спустились в покрытую лесом долину. Лапуур с его скудной кроной уступил место широколиственному дереву зику, долее высокому и мощному. Бронзово-бурая листва давала нам тень, когда мы следовали извилистой тропой.

Тени цвета индиго рассеивались сумраком леса. Потом снова прорвалось солнце, и вдруг мы оказались в море яркого, окрашенного, как сапфир, света. Под стволами зику цвета бронзы росла темно-синяя разновидность похожей на мох травы. Копыта мархацев погружались в нее на глубину, равную длине пальца руки, и это приглушало звук их шагов. Глубина леса имела лазурно-голубой цвет, светилась, словно море, и над голубым, покрытым тысячами цветков мхом пылал красный огонь зику. Все всадники замолчали, они ехали все осторожнее, на лицах застыло выражение напряжения. Не слышно было даже криков рашаку.

— До того как появились телестре, это место называли старым всемирным лесом, — сказала Рурик, когда мы снова выбрались на солнечный свет и поехали через поля. — Кое-кто говорит, что прежде он простирался от Топей до самого моря.

Марик во время поездки бросил свое лассо и поймал нам птицу-ящерицу, которую Хо-Телерит изъяла у него для обеда.

Я впервые смогла рассмотреть вблизи одну из этих летучих ящериц. У них были на крыльях покрытые коричневыми пятнами перья, они же имелись и на спине, остальная часть тела была чешуйчатой. Узкая, треугольной формы, голова со снабженными зубами челюстями. У животного также имелось четыре вооруженных когтями лапы.

— Рашаку-дья, — сказал Марик. — Раньше я ловил их петлями в дуплах деревьев в горах возле Римона. Они вкусные, т'ан.

Был долгий день, мы добрались до Шераты только во вторые сумерки. Общественный дом стоял на границе трех телестре, он использовался всеми поочередно. Это было низкое и обширное строение со стенами из глины с соломой.

— Он был здесь до нас, — сказала Рурик, подойдя ко мне, когда я смотрела, как Гера вели в хлев.

— Наш преследователь?

— Один человек продвигается вперед быстрее, чем большая группа всадников. И он может легко догадаться о нашем маршруте. — Она наморщила лоб. — Завтра мы будем находиться в горах, где он будет должен очень близко подойти, чтобы видеть нас, и подождем, больше ли повезет разведчикам Хо-Телерит.

Мы сидели возле выходившего во двор окна другого, ветхого, общественного дома. Вечер снаружи все еще был жарок и тих. Жара поднималась с сухой земли, рябила над жнивьем, где небольшими кучками в форме яйца было сложено сено. Казалось, они скрывали большое число низко наклонившихся людей. Горы скрывали горизонт на западе. Мы два дня ехали в северо-восточном направлении, покинув Шерату.

— Кто бы он ни был, он знает свое дело. И ему везет, — резюмировала Рурик.

— Они потеряли его из виду в лесах перед Торфелем, т'Ан командующая. — Хо-Телерит только что получила сообщение от своих разведчиков, с удрученным видом появившихся во дворе.

— Как далеко отсюда это было? — спросила Рурик.

— Четыре зери. Может, пять.

— М-м-м… Да, хорошо, Хо-Телерит. — Она посмотрела вслед уходившей женщине. — Не люблю, когда меня преследуют и я ничего не могу против этого предпринять, Кристи.

— Вот как? — Мне хотелось, чтобы она продолжала говорить.

Она развернула на подоконнике карту.

— Мы находимся вот здесь, на северной границе гор. Корбек расположен выше Ремонде… Отсюда вы можете понять, что прямой путь ведет еще севернее через Бринор.

— Он ожидает, что мы поедем здесь. — Он принял у меня в голове известный образ, хотя никто до сих пор не был способен дать нам его подробное описание.

— Есть шанс, что разведчики Хо-Телерит прогнали его сегодня с нашего пути. Он пойдет точно на восток, прямо по этой пустоши. — Она убрала свои растопыренные пальцы с карты, которая после этого сразу же свернулась в трубку. Рурик провела себе рукой по гриве. — В Теризоне находится Теократический дом, там мы сможем отдохнуть, а на следующий день поедем дальше на север.

Я больше не чувствовала себя так, как в начале пути, когда уже казалась себе наполовину калекой, проездив весь день верхом, но очень устала и покрылась дорожной грязью, а мой желудок был слегка расстроен непривычной пищей.

— Как далеко до Корбека? — спросила я.

— Две недели, может быть, дней двадцать. Да, вспомнила, — добавила она, — как хорошо вы знаете диалект Ремонде?

— Практически никак.

Южная земля пользовалась по меньшей мере семью различными языками, не отмеченными на гипнолентах. На них не было ничего о диалектах, а все телестре говорили до известной степени на своих наречиях. Провинции обращают внимание скорее на языковые различия, чем на политические границы.

— Я была там примерно восемь лет назад, когда несла службу в гарнизоне на Черепном перевале. Я расскажу вам об этом, если хотите послушать, — предложила она, — и если вас это не затруднит, то я буду говорить на мелкатийском диалекте.

— Мне все равно, если это вам нетрудно.

— Смешные люди эти ремондцы, — сказала она. — Интересно будет посмотреть, что там изменилось с тех пор, как я была там последний раз.

По другую сторону гор почва состояла из податливого торфа и была покрыта низкими кустами, называемыми птичьим крылом, потому что на их желтых листьях имелись похожие на перья узоры. Наши повозки едва проходили по болотистой почве.

— Вон там, — сказала Рурик, когда солнце стало отбрасывать наши тени на восток, прямо перед нами. — Это Теризон.

Почва стала более сухой, и появились группы деревьев с серебристой корой. Темная масса, которую я до того приняла за кустарник, превратилась, благодаря улучшившейся перспективе, в скопление зданий.

— О, Богиня! — прошептал рядом со мной Марик. — Взгляните на это!

Я разделяла его изумление: зрелище отличалось от всего, что я до сих пор видела в Имире.

Это были два или три соединенных друг с другом здания. Ни одна из стен не имела изгибов. Выше щелей окон нижнего этажа стены выступали наружу, соединялись затем с соседними и образовывали таким образом общий верхний этаж. Крыши поднимались вверх, как купола луковичной формы.

Когда мы подъехали ближе, я увидела, как последние лучи солнца позолотили стены.

— Это древнее место, как мне говорили, но у него добрая слава.

Рурик ударила пятками по похожим на бочарную клепку ребрам мархаца и поспешила вперед. Пыль, казавшаяся на мне почти черной, выглядела на ней серой. Я наблюдала, как она достигла внешней стены и остановилась, поговорила с кем-то и затем спешилась.

Марик держался рядом со мной, даже тогда еще, когда мархацев отводили в хлев. У него опять было недовольное выражение лица. За этой маской скрывалось то, что можно было бы назвать почти суеверным благоговением перед доисторическими сооружениями.

Внутри извивающегося входа было темно, кирпичные стены бурого цвета расступались, оставляя место для выложенного серыми каменными плитами пола. Я стояла там вместе с Рурик и Кемом и пыталась еще что-нибудь разглядеть; мои глаза еще не привыкли к темноте. Пока мы тут находились, вошло несколько аширен. На них были халаты из хирит-гойена и повязанные вокруг талии наподобие фартуков отрезы ткани. Войдя, они подошли к плоским желобам с водой в полу, встали в них и смыли грязь со своих ног. Отрезы тканей использовались для вытирания ног, после чего были брошены в каменное корыто. Дети смотрели на нас своими светлыми птичьими глазами, но ничего не говорили. Рурик, как мне казалось, ничего не стоило стоять и ждать.

Витой вход обрамлял небо цвета голубой эмали. На вьющихся растениях висели листья, похожие по форме на руку, размерами с блюдце, на них же красовались возле стены гроздья величиной с кулак, состоявшие из небольших темно-красных ягод. Между нами и плавно изгибавшейся внешней стеной находились полоски возделанной почвы. Где-то в здании начал звонить колокол приятный знакомый звук, к которому уши мои привыкли еще в Таткаэре — и вошло около дюжины аширен более старшего возраста. С ними были рослая женщина и коренастый мужчина.

Рурик выступила вперед и поклонилась.

— Да ниспошлет вам Богиня добрый день. Могу ли я претендовать на право гостя для себя и моих людей?

— Наш дом открыт для вас, — ответил мужчина. На нем было одеяние священника. — Меня зовут Риавн, а это Браник.

Рурик назвала наши имена, поручила Кему присмотреть за всадниками, и мы вошли в Дом-источник, Теризона.

Проходы все время извивались, потолком был свод, и даже каменный пол от множества прошедших по нему ног стал походить на желоб. Ламп не было, но мы проходили мимо аширен, разжигавших факелы в настенных держателях. В воздухе пахло дымом.

— Сейчас, во время уборки урожая, у нас много гостей, — сказала Браник. Она была на целую голову выше нас и шла все время пригнувшись из-за низкого потолка. — Некоторым из вас придется спать в монашеских кельях; комнаты для гостей заняты.

— Крыши Богини над нами достаточно для удобства. — Рурик сделала характерное ударение на этой вежливой пустой фразе. Очевидно, здесь не существовало какого-либо предпочтения в отношении к кому-либо, даже к т'Ан командующей. Я слишком устала, чтобы спрашивать себя, что со мной будет.

Мы пришли в круглое помещение, в котором блестел источник. Оно было заставлено столами и скамьями. Шум уже до того, как мы вошли в дверь, говорил мне, что нас ожидало: тут кричало и болтало около тридцати детей. Они взглянули на нас, когда мы вошли, но вскоре потеряли к нам всякий интерес. Некоторые из ортеанцев, собравшихся здесь, выглядели так, как будто пришли с телестре-ферм.

— Вы приехали как раз к ужину, — заметила Браник. Она и Риавн покинули нас, и мы отыскали себе места на занятых скамьях. Пищу подавали хранители источника, им в этом помогали старшие аширен.

Может быть, виной тому была моя усталость; когда я ела, мне подумалось, что я нахожусь среди гуманоидов-полуживотных, какими ортеанцы показались мне вначале, особенно светлокожие дети с их узкими, многопалыми руками и прикрываемыми перепонками глазами. Мое расположение к ним покидало меня. «Со взрослыми проще, — подумала я. — Браник с ее грубым лицом могла бы сойти за жительницу Земли. И явно беременная женщина рядом с нею. И этот мужчина…»

Человек, на которого я смотрела, обернулся. Лицо его было страшно обезображено. Марик, следивший за моим взглядом, сказал:

— О, Богиня! Ну и страшен же он, т'ан.

Я велела ему молчать. У ортеанца была красивая кожа и желтая грива, он был рослым и широкоплечим. Он выглядел так, как если бы обгорел — одна сторона его лица состояла как бы из белых и красных лоскутков. Глаз чудом остался невредим, он сверкал из своего гнезда на изуродованном лице. Там, где ожоги скрывались под волосами, выросла грива серебристого цвета.

Я подумала о пластической хирургии и сразу после этого о потерянной руке Рурик. Это пробудило в моем сознании осознание того факта, что мы нужны Орте. Будем ли мы сталкиваться с культурным шоком или нет. Тут следовало проявлять практичность.

Застолье кончилось, скамьи и столы были отодвинуты к стенам, а посреди комнаты в большой чаше были разложены угли. Аширен уселись группами на полу, они разговаривали, некоторые играли в один из вариантов распространенной в Южной земле игры, называемой охмир. Я видела, как Риавн сдвинула рядом с огнем две скамьи и положила на них свернутое шерстяное одеяло, на которое легла беременная женщина. Люди рядом с нею выглядели вульгарными и распущенными.

— Она себя хорошо чувствует? — спросила я Браник.

— Она пришла в Дом-источник, чтобы рожать здесь, — сказала ортеанка, так, как будто этого было достаточно для объяснения. — Богиня всегда держит дверь открытой. И для этих, — добавила она, когда один из аширен принес вино, — большинство которых сбежало из дому.

— И вы не отправляете их обратно домой?

— У матери нельзя забрать ни одного ребенка, — сказала она с таким ударением, которое превращало слово «мать» в слово «богиня». — Земля бедна. Мы здесь работаем более напряженно, чем другие в большинстве окрестных телестре. Ленивый знает, что если прибежит сюда, то это ему не поможет. У других детей есть свои причины.

Но ведь они были детьми! Я хотела протестовать, но не стала. Здешние дети мало походили на детей в нашем понимании.

Немного позже я пошла с Мариком и Рурик, чтобы проконтролировать, как наши вещи переносили в комнаты. Этими комнатами были построены в стороне большие кельи с жесткими кроватями, чашами для умывания и ночным горшком. Все обитатели дома довольствовались тем же скудным комфортом. Он был прост, примитивен и, (как я думала, глядя на вытоптанный каменный пол) может быть, именно потому так долго просуществовал.

— Мне нужно еще завтра рано утром коротко посовещаться с Кемом, — сказала Рурик, и мы пошли обратно в круглый зал, попав в настоящий хаос.

Большинство присутствовавших оставили свои различные занятия, болтовню, еду и игру в охмир и все свое внимание обратили на женщину, лежавшую на скамьях. Она вскрикнула, хрюкнула и часто задышала. Они кричали ей слова ободрения и толпились вокруг. Стоявшие к ней ближе остальных дышали в том же такте, что и она.

— О, Иисус, разве здесь нет ничего, что остается личным?

Голова Рурик повернулась ко мне. Я поняла, что говорила слишком громко.

— Ничто в телестре не является личным, — по-дружески и с пониманием ответила она. — И все мы в доме Богини — одна телестре.

— Но они даже не вывели отсюда детей!

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, и я больше ничего не сказала. Если даже это и шокировало меня, то это был культурный шок или, возможно, шок, связанный с различием рас.

— Держите ее повыше…

— Готово!

— …будьте осторожны…

Женщина не кричала, но похрюкивала, как будто ее давили. Я видела ее откинутую назад голову. Мужчина с темной кожей держал ее руки. Браник, стоявшая на коленях у скамьи, бросила в чан окровавленные обрывки ткани.

Женщина закричала. Молодая женщина, сидевшая рядом с нею, встала; она держала в руках какую-то окровавленную массу. Я прикусила себе губы. Это был ребенок и он находился в твердой оболочке.

Молодая женщина согнула привычным жестом свой шестой палец и вскрыла оболочку длинным ногтем. Ребенок захлебывался и издавал тонкий писк. Горло мое сжалось. Он был крошечным, гораздо меньше, чем человеческий ребенок.

Тем временем женщина вымыла его — я подумала, что она является повивальной бабкой, — а затем родились и были освобождены от тюрем-оболочек второй и третий ребенок.

Я чувствовала себя отвратительно. Какая жалость, что здесь нет Адаира; уж он-то оценил бы все это.

— Трехкратные роды. — Рядом со мной сидел Риавн и указывал на молодую женщину. — Каир будет их кормить, пока у Габрил не появится молоко.

Адаир говорил, что молоко у ортеанок всегда появлялось с запозданием. Я мгновенно поняла, как они были связаны взаимной зависимостью: тут должны были существовать большие семейные общности, кормилицы и приемные матери.

Я ожидала как чего-то совершенно естественного, что мать после этого уложат в постель, однако вскоре она сидела возле огня, завернувшись в одеяла. Она, отец и кормилица держали в руках по ребенку и время от времени обменивались ими. Вернулась Браник с вином, и все собравшиеся произнесли добрые пожелания на будущее. Вскоре праздник был в полном разгаре.

— Как вы себя чувствуете? — нетерпеливо спросила меня Рурик.

Мне подумалось, что они представляли собой поразительно жизнеспособную и закаленную расу. Я кивнула и приняла кувшин с вином, пущенный по кругу.

Окно можно было различить лишь как темно-серую щель. Комнату заполнял сумрак. Я не могла уснуть и спрашивала себя, как долго еще до утреннего звона. Постель была жесткой, а я к этому не привыкла. Я подумала, что мне следовало бы радоваться, если доберусь до Ремонде. Поездки здесь были связаны с грязью, укусами насекомых и разного рода неудобствами.

Послышался скрип древесины.

Прошло несколько секунд. Одновременно с пониманием того, что это должна была быть дверь, поскольку пол был каменным, я услышала другой звук. Острое, скользящее шипение.

Я задержала дыхание и подумала, что кровь у меня в ушах м висках стучит слишком громко. Это был звук от меча «харур», извлекаемого из ножен.

Тишина.

Не могла ли я ошибиться? Конечно, я должна была ошибиться, потому что здесь не могло произойти ничего подобного.

Парализатор был в кобуре; вчера вечером я бросила его в дальний угол комнаты к моим вещам. Мой поясной нож был там же. Теперь я больше не могла убеждать себя, что ничего не слышу. В комнате кто-то был.

Я заметила движение. Затем потемнело в окне.

Сделав единственное резкое усилие, я выскользнула из постели, швырнула грубое одеяло в сторону окна и бросилась бежать.

Что-то нанесло мне сильный удар по ногам, я споткнулась, уперлась выставленными вперед руками в пол, и опять что-то просвистело мимо моей головы, с треском вонзившись в дверной косяк.

Я вскинула руку вверх, и ее обожгла изнутри раскаленная железная полоса, я отдернула руку назад и резко вскрикнула.

Теперь тишина была ужасной для меня. Я услышала отдаленные крики и вся похолодела от страха и облегчения. И я сама делала себя целью.

Шаги.

Они были неизбежны, почти спокойны, они были даже шаркающими. Чуть слева от меня. Я задержала дыхание и отползла в сторону, пока мое плечо не коснулось кровати. Вплотную к полу я подлезла под нее и потрогала деревянную раму кровати. Надежно, надежно, надежно! Только бы мне не издавать ни звука. Ни единого. Кто бы здесь ни был, у него с собой нет факела. Он надеялся, что найдет меня спящей.

Что-то щекотало меня по всей длине предплечья. Я стала тише воды, ниже травы.

— Кристи!

В коридоре раздался крик. В комнате послышались шаги туда и сюда, потом скрипнула дверь, и все снова стало тихо.

Я не двигалась. В поле моего зрения попал мелькающий желтый блеск. Я спрашивала себя, не потеряю ли сознание. Затем стали видны край двери и стена, замелькали тени, и я поняла, что кто-то с факелом бежал по коридору.

— Кристи? — кричала Рурик.

Я выползла из-под кровати, рубашка моя была в пыли, я была босой и чувствовала себя беззащитной.

— Здесь… я думаю, кто-то есть.

— Вы думаете? Вы этого не знаете? — Она вставила факел в гнездо на стене, подошла ко мне, взяла меня за руку. Я вскрикнула. Брызнули крупные капли крови.

— Я этого не заметила.

При виде крови я застыла. Она стекала по моей руке до локтя. Так вот откуда было ощущение щекотки. У меня было такое чувство, будто кто-то колотил по моей руке молотком.

По внутренней стороне ладони проходил глубокий порез. Видимо, я подняла ее и подставила прямо под лезвие «харура».

Рурик спешно покинула келью. Стало больше факелов: появились Браник, Риавн, Марик и Хо-Телерит. Время вышло из колеи.

Я села, Риавн промыл мою рану и перевязал ее. Я глубоко дышала и сопротивлялась надвигавшейся истерии.

Моя рука была единственной, мучительной, жгучей болью.

— Вам повезло, — сказал Риавн. — Сухожилия не задеты. Они вам еще пригодятся.

Он медленно опустил мою руку, с любопытством ее разглядывая. «Разве он не заметил различия раньше?» — подумала я и рассмеялась так, что меня затрясло. Это была моя правая рука.

— Рурик… — сказала я. Она вернулась в келью.

— И вы не знаете, кто это был? Клинок был тяжел или легок, быстро или тяжело он двигался? Это был «харур-нилгри» или «Харур-нацари»?

— Мне жаль, я… Было слишком темно… Я не знаю.

Браник снова ворвалась в комнату. Я совсем не заметила, как она ушла. Она с яростью набросилась на Рурик.

— Ваши солдаты отказываются выпустить меня отсюда! Всюду они подымают мечи. В Доме Богини!

— Теократический это дом или нет, но право войны действует и в нем. — Рурик была совершенно невозмутима. — Я приказала моим командирам выставить посты у всех дверей, у хлева и у внешних ворот. Я бы хотела, чтобы никто не покидал территорию дома. Хо-Телерит, разбудите каждого, кто еще спит, и позаботьтесь, чтобы люди собирались в зале.

Риавн исчез вместе с Браник. Я села в кровати и медленно стала понимать, что произошло. Рурик села рядом со мной.

— Вы о чем-нибудь догадываетесь? — Ее рука лежала на рукоятке меча. Я видела, куда был направлен ее взгляд.

Я не думаю, что это был мальчик.

Марик поднял глаза, у него был испуганный вид.

— Это был не я, т'ан.

Рурик это не убедило.

— Идемте в зал, Кристи, там могло бы что-нибудь оказаться, что освежило бы вашу память. Там вы могли бы кого-нибудь узнать. Нет, аширен тоже. Ке пойдет впереди меня.

Я зашнуровала брюки, но не стала утруждать себя обуванием и последовала за Рурик по извилистым проходам. Кем столкнулся с нами еще до входа в зал.

Пока они разговаривали, я вспомнила про аптечку. Она была в моей келье. Там же был и парализатор. Я зависела и от того, и от другого. Мне следовало бы подумать об этом пораньше. Я допустила ошибку, и это рассердило и напугало меня.

Я оставила Рурик и спокойно пошла по извилистому проходу. Мне казалось, что на это потребуется не более минуты.

Я вошла в мою келью и увидела перед собой острие клинка.

 

8. ПОКУШЕНИЕ

Я мгновенно упала на пол, сделала перекат и ударилась о его ноги. Удар его пришелся в пустоту, он закачался и упал. Мы одновременно вскочили на ноги и уставились друг на друга.

Это был человек с лицом, покрытым шрамами. Он стоял спиной к двери, держа в руке «харур-нилгри». Хотя и без оружия, я автоматически приняла исходное положение, как будто мы проводили учебный бой.

Он произвел удар. Поразительно быстро. Я уклонилась, и оружие просвистело мимо меня. Широкий рукав рубашки помешал мне. Ткань окрасилась кровью, как промокательная бумага, впитавшая в себя красные чернила.

Адреналин устремился мне в кровь. «Наблюдай за глазами, за глазами, а не за клинком!» — вспомнилось мне.

Серый цвет. Звезды. Ни малейшего шанса обернуться и схватить парализатор, лежавший в углу комнаты. Серебристое поблескивание металла. Внимательно наблюдаю, чтобы уклониться от смертельного удара.

Он разъярен. Я не вооружена. До сих пор я уходила от его выпадов и ударов; да, он полон злобы. Хорошо. Перемещаюсь вправо…

Металл скрежещет о стену. Никакой паники! Но мне не остается ничего иного кроме отступления. Мне нужно выйти из зоны его досягаемости. Долго ли мне еще добираться до угла? Недолго. Вот сейчас: обманное движение, выпад, глаза смотрят в глаза. Бешенство смертельной пляски.

И — удар.

Я не могу подобраться к нему и бросить его через себя. Для этого с одной рукой нет никакого шанса. (Сконцентрироваться: не обращать внимание на резкие боли в ней.) Он сильнее меня, мне его не одолеть.

И резкий удар…

Я зажата между двух стен, я в углу. И если я оттолкну его руку в сторону, то следующий удар придется мне как раз между ребер, он будет глухим, как нацеленный удар мясника, и у меня нет возможности отразить его.

Страха нет, одна лишь ясность. Ты пропала, Кристи.

Вот сейчас он быстро накинется на меня, а у меня нет пространства, чтобы уклониться, я не могу двинуться с места… Он ударит меня в грудь или в горло или…

Итак, я сделала выпад и увидела на его лице изумление. Левой рукой, не блокируя его удара, я схватила его за запястье и рванула вперед.

Клинок просвистел у меня над плечом.

Я еще держала его запястье, и острие его меча ударило в стену. Резкий звук раздался в комнате, где — исключая наше учащенное дыхание — была тишина. Ужасный хруст.

Его кисть еще болталась, зажатая моей рукой. На мгновение воцарилось оцепенение; ни одному из нас обоих в это не верилось. Он вытащил свою руку, выронил меч и вывалился, покачиваясь, в дверь.

Моя ярость возрастала несмотря на победу, хладнокровие и безопасность. Она была полной; она была сильнее всех навыков и всякого мышления.

Я распахнула дверь и побежала к проходу, громко крича, нет, рыча от ярости и ненависти, держа парализатор в руке и забыв, что взяла его. Я бежала и стреляла на бегу левой рукой, но проход был извилистым и он не попадался мне в линию выстрела.

Он захлопнул у меня на глазах еще одну дверь, и я снова распахнула ее. За нею было помещение без выхода. Он был в ловушке.

Но кто-то повис на моей руке и закричал, я освободилась, и кто-то нанес мне сильный удар по голове.

— Кристи, прекратите! Стоп!

Я остановилась; меня трясло, и я испытывала страх сама перед собой. Никогда не предполагала, что во мне скрывалось столько страха и злости. «Какое легкомыслие! — подумала я. — О, боже, придумай же что-нибудь!»

Страх и ярость: они родом из моего детства, когда меня избили, когда банда юнцов преследовала меня до самого дома и я держалась освещенной середины улицы. Страх ребенка и женщины. И тот же самый рефлекс ярости: только тронь меня, и я, черт побери, убью тебя!

— Он находится под священной защитой!

— Рурик? — когда я провела рукой по лицу, она была мокрой. Я постепенно приходила в себя. Темнокожая женщина схватила мою руку.

Дверь вела в сводчатое помещение, побеленные стены которого мерцали в свете звезд, проникавшем внутрь через отверстие в крыше.

Мужчина стоял на коленях рядом с низким, проходившим по кругу каменным карнизом. Свет, отражавшийся от поверхности воды в источнике, мелькал по его покрытому шрамами лицу. Он обхватил рукой свое вспухшее запястье. Оно было сломано; Я видела выступавший осколок кости под напряженной бескровной кожей. Его глаза смотрели на меня с неприкрытой ненавистью. Я подняла оглушающий пистолет.

— Вы не смеете его убивать, он находится под защитой Богини! — настойчиво сказала Рурик.

— Я не собираюсь его убивать. Я хочу его лишь оглушить.

— Вам нельзя даже прикасаться к нему!

— Не говорите мне, что мне можно делать.

— Т'Ан командующая… — прибежал Кем и остановился, чтобы осознать ситуацию. Я услышала, как приближались другие шаги. Она могла лишь недолго длиться, эта борьба между острым, как бритва, лезвием свистящего клинка и страхом.

Все выглядело как практическое занятие на Земле, посвященное безоружной защите от ударов деревянной палкой. Но там результатом ошибки были синяки, здесь же… Рукав рубашки задевал мою руку, тонкий порез на которой уже не кровоточил. Я не могла всерьез поверить в то, что кто-то пытался убить меня длинной, острой металлической рапирой.

— Он находится под защитой Богини, — повторила Рурик.

Риавн и Браник подошли ближе, другие последовали за ними. Кем и Хо-Телерит сдерживали их.

— Вы полагаете, что если он находится здесь — в этом помещении — то вы ничего не сможете с ним сделать?

— В Доме-источнике? Я этого не могу. Я уже и так слишком далеко зашла в том, что сделала. У меня бы появились большие сложности даже как у т'Ан командующей, если бы я предприняла нечто большее. — Она посмотрела через плечо назад. Риавн и Браник смотрели на нее с неподвижными лицами. — Сутафиори была бы на моей стороне, но у нее нет ни малейшей заинтересованности в том, чтобы я спровоцировала конфликт между нею и церковью. У нее уже достаточно проблем только потому, что она позволила вам прибыть сюда. Нет, я думаю, что воздержусь.

Боль пронизывала мою руку до кости. Мне стало страшно. От раны может начаться гангрена. Рука у Рурик была ампутирована после ранения, которое сначала выглядело ничуть не хуже.

— Я не связана вашими законами. Я не буду его убивать. Я хочу только достать его оттуда.

Она не отпускала мою руку.

— Если вы в доме Богини воспользуетесь оружием народа колдунов…

— Это оружие не имеет никакого отношения к Золотому Народу колдунов, это ничто иное как усилитель в пучок звуковых волн!

— Я это знаю. Но тогда любой между Стеной Мира и Внутренним морем назвал бы вас лгуньей. Достойно сожаления, что вы не носите при себе «харур». — В ее голосе слышалось нескрываемое презрение.

— У меня нет ни малейшего желания бегать повсюду с полуметровым мясницким ножом, и вам это точно известно. — Тут меня осенило, что мне не пришлось бы приводить подобный аргумент, имей мой противник возможность воспользоваться «харур-нацари» в придачу к «харур-нилгри», когда мне удалось захватить его руку.

— Это было бы неразумно в любом случае. Если вы восстановите против себя церковь, то это не обрадует ни ваше, ни мое правительства. Этот человек неглуп, — сказала она и ослабила пальцы, сжимавшие мою руку. — Это было лишь его несчастьем, что он не убил вас в первый раз.

— Несчастьем?

В этом, очевидно, прорвался ее темперамент, что она и попыталась сгладить:

— Для него несчастьем. Для вас это было счастьем.

— Я все же рада, что вы так думаете.

Она разглядывала мужчину, который не подавал вида, что слышал нас.

— Я оставлю здесь Хо-Телерит и ее людей, чтобы они охраняли его. Он либо примирится со своим положением, либо попытается сбежать, а в этом случае она сможет доставить его к нам.

— Он может и улизнуть от нас. Нам следовало бы, по крайней мере, узнать, кто его послал.

Рурик пожала плечами, однако вошла в дверь и задала несколько вопросов. Он ни разу не пошевелился и ничего не ответил. Рурик вернулась и дала знак Кему, стоявшему на страже у двери.

— Я бы сказал, что это наемник, нанятый в Имире или в Римоне, судя по одежде… Тип его «харур-нилгри» — характерный для Южного Римона. Его отыскали в Таткаэре и наняли, чтобы преследовать нас. Надеялись, что ему удастся совершить быстрое убийство.

Сейчас, когда все было позади, я почувствовала, что у меня в желудке сидел крупный комок.

— Кто бы это ни был, СуБаннасен или кто другой, он не попытается еще раз это сделать, — продолжала Рурик. — Не попытается, потому что мы сейчас к этому готовы. И скоро мы вытянем из него имя заказчика.

— Значит, мы продолжим движение на Ремонде? — Я не могла усмотреть никакого преимущества в том, чтобы вернуться в Таткаэр.

— Да. Мы — солидные враги, если мы подготовлены. — Она улыбнулась мне без какого-либо раздражения. — И даже вы, С'арант.

Это было определение, которое я слышала у всадников, но после Теризона оно приобрело иное звучание. Марик перевел его как «без меча» (при содержащемся в нем высказывании, что упоминавшийся был аширен). Я вспомнила, что уже давно сказал мне Герен: это — единственное обстоятельство, которое могло быть против меня.

У всех обитателей Южной земли есть прозвища. Рурик назвали «Желтым Глазом». После этого происшествия меня стали звать Кристи Без Меча.

Боль в моей руке сохранялась, пока она не зажила, но меня надолго напугала реакция, которую во мне вызвало нападение.

Успокаивающее средство могло подавить боль, но ничто не могло заставить меня уснуть в оставшуюся часть этой ночи. Через некоторое время, когда мне стало ясно, что было бессмысленно попытаться заснуть, я лежала в кровати и наблюдала за кусочком неба, который видела в окне: звезды, появление первого света утренних сумерек, а затем и постепенную победу света.

Я не чувствовала… никакого страха, никакого гнева, испуга и волнения, более того, мне казалось, что я пробудилась для какого-то более высокого состояния, в котором я более не зависела от потребности человека во сне. Я думала, что последствия шока являются одними и теми же, безразлично, положительной или отрицательной была его причина.

Теризон исчез в тумане раннего утра. Дымка опустилась с голубого небосвода. Мы ехали по торфянистой пустоши между кустарниками «птичьего крыла» и мхами, усыпанными тысячами цветков. Белела покрытая росой паутина зирие. Дул прохладный ветер, несший с собой запах влажной земли и резкие крики рашаку. Утро было до боли в глазах ярким: давала себя знать бессонная ночь.

— Судя по карте, к северу от этого места мы можем двигаться дальше по одной из Древних Дорог. Это ускорило бы наше продвижение вперед. — Пятки Рурик сжали бока Гэмбла, и ее мархац пошел рядом с Гером. Глухо и огорченно она продолжила: — О, груди Матери-Солнца! Да что с вами случилось? Вы ведете себя как женщина после первого боя.

— Я… ну, да, я думаю, дело в том, что это был мой первый бой.

— И вы хотите со всей серьезностью убеждать меня…

— Это был первый раз, когда мне пришлось на практике применять боевую подготовку. Я как-то не думала, что это когда-нибудь могло пригодиться. — Гер зашипел, рассерженный тем, что ему пришлось идти по грязи, и я, наклонившись вперед, погладила его между рогами. — Я не знаю, как мне себя вести. Ваши люди относятся ко мне настолько по-разному…

— Они этого ожидали. — Ее проницательность и остроумие были при ней. — До настоящего момента они воспринимали вас и ваших сородичей как своего рода перезревших аширен. Теперь же они знают, что вы такие же, как и мы и что мы отличаемся друг от друга только методами действий.

Лицо со шрамами преследовало меня. Это лицо и звук переливаемой кости.

— У меня нет склонности к насилию.

— У меня тоже, — ответила ортеанка, — и я никогда не буду жестокой, если в этом нет необходимости.

— И это говорит т'Ан командующая?

Она горько рассмеялась.

— Я — не женщина из племени варваров, меч которой всегда в крови. Я всегда принимаю участие в игре, состоящей в том, чтобы избежать столкновения. Но уж если это требуется, то я быстрее завершу спор в свою пользу, чем кто-либо. Это и есть та причина, по которой Сутафиори сделала меня т'Ан командующей.

Мы потеряли часть дня в первую его половину, когда одна повозка увязла в болотистой почве, но затем мы двигались вперед довольно хорошо и к середине второй половины дня достигли ровного места, где росли деревья лапуур. Рурик объявила привал.

— Вон там, — сказала она, когда мы вышли из желто-зеленых зарослей лапуура, — проходит Древняя Южная Дорога.

Сначала я увидела только ровную полосу грунта, но потом обнаружила, что она уходила, словно проведенная по линейке, прямо к горным хребтам на севере. На юге она исчезла в болотах. Полоса укрепленного грунта шириной около тридцати футов прорезала дальние холмы.

— То поколение сооружало дороги там, где ему нравилось, а не там, где для этого была пригодна местность, — сказала Рурик. — Кому не хотелось бы по ней ехать, но я хочу сэкономить время.

Я подошла поближе, чтобы лучше разглядеть, что это было.

Поковыряв своим ножом землю, я обнаружила слой почвы толщиной около двадцати сантиметров, под которым была скальная порода. Расчистив достаточно большой участок, чтобы рассмотреть его поближе, я натолкнулась на гладкую поверхность из серо-голубого камня, камня, на котором я моим ножом не смогла сделать ни малейшей царапины. Там имелась линия, которая была слишком прямой, чтобы представлять собой трещину. Два камня были таким образом состыкованы друг с другом, что я не могла их разделить; здесь проходила мощеная дорога.

— Вы достаточно покопались в грязи? — спросила Рурик, управившись с едой и неспешно подойдя ко мне. — Мы готовы трогаться.

— Да. Нет. Как давно уже это здесь существует?

Она покачала головой.

— Легенда говорит о том, что они появились во времена правления Сандора, последнего властителя. Не имею понятия. Они существовали задолго до падения Золотой Империи.

Три, а может быть, четыре тысячи лет! Я встала и тряхнула пыль с моих коленей, пораженная таким возрастом.

— Если мы… — она не договорила и пристально посмотрела назад, на пустошь. — Хо-Телерит. Быстро. Помедленнее, дорогая, ваш мархац может ступить в яму! Погодите… только шесть всадников?

Она бросилась бежать к повозкам.

Когда я пришла туда же, всадники слезали со своих животных, а Хо-Телерит стояла рядом с выражением досады на лице.

— А вы скоры, — одобрительно сказала Рурик.

— Мы выехали вскоре после вас, — объяснила Хо-Телерит. — Мы потеряли его, т'Ан командующая.

— Каким образом?

— Он исчез после звона в середине утра. Мои люди говорят, что он не проходил мимо них… Я им поверила. Из дома-источника есть не один путь, т'Ан, особенно если помогает священник.

— Браник, — сказала Рурик, сжав рукой ремень, на котором висел меч. — Эта вечно колеблющаяся, безземельная женщина!

Хо-Телерит кивнула.

Я спросила:

— Вы думаете, она позволила ему уйти?

— Позволила уйти? Она, пожалуй, дала ему мархаца. И она знает, что я не могу подать жалобу; отношения с церковью и без того довольно натянутые. — Она наморщила лоб, затем тряхнула головой. Хорошо, Хо-Телерит. Кем, я бы я хотела немедленно трогаться.

— Может, Браник заплатили? — Я начала становиться недоверчивой, как обитательница Орте.

— В это я не верю. — Она свистнула Гэмблу. Подошел Марик с Гером. — Это произошло, чтобы дать мне знать, что в Теократическом доме не ценят закон «харура». И я не могу ничего против этого предпринять. Давайте в путь. Чем дальше я смогу уехать от этих заговоров юга, тем лучше я себя чувствую.

Древняя дорога два дня вела нас на север, это почти восемьдесят зери по болотистой пустоши. На третий день мы переправились через реку Тулкор в том месте, где она сливается с Тури. Мы прибыли в местность с низкими холмами и огненно-красными лесами зику и стали двигаться в северо-восточном направлении, чтобы следовать вдоль реки Тури в Северный Имир.

Местность, по которой мы ехали, поражала своей необычностью, она была почти полностью покинута населением. Если бы нам не попалось несколько возделанных полей, то я бы сочла ее за необитаемую. Мы проехали много зери, прежде чем миновали одну из телестре, выглядевших как оборонительные сооружения, и от нее до следующей было немалое расстояние.

Я привыкла к равномерности поездки, к тому, чтобы вставать в самую рань и ехать верхом до появления звезд и с перерывом на полуденный привал. Иногда мы пользовались правом гостя и спали в каком-нибудь телестре, иногда же — в одном из редко посещаемых общественных домов. Но чем дальше мы продвигались на север, тем чаще всадники разбивали лагерь под открытым небом, ставили палатки и разжигали костры, как прирожденные кочевники. Если поблизости не было на телестре, где можно было бы взять пищу, разведчики были заняты в большей мере охотой, нежели разведкой.

В пятый день первой недели штатерна мы достигли Салмара, который обычно называют самой северной телестре, говорящей по-имириански. Это был четырнадцатый день с того момента, как мы покинули Таткаэр.

— Я люблю перерывы во время поездок, — сказала Рурик, когда мы бродили по полям возле Салмара.

Под защитой кустов «птичьего крыла» рядами стояли ульи. Это были похожие на пчелиные ульи домики для червей хирит-гойен; во всяком случае, это относились к двум или трем из нескольких разновидностей этих существ. Многие из северных телестре занимаются разведением хирит-гойен и производством тканей из их нитей. И если не занимаются червями, то разводят пауков-бекамилов.

— Но я не приостановила бы поездку, если бы предвидела такое. — Рурик икнула. — Пятикратные и трехкратные роды в течение нескольких дней — неудивительно, что они сейчас особенно стараются!

Я представила себе полное крушение жизненного распорядка, какое бы это вызвало во всех семьях, которые мне были знакомы. Но община Салмара, телестре, насчитывавшей около двухсот жителей, легко с этим справились.

— Наверное, для вас это является нормальным, — сказала я, — когда сразу рождается по четыре или по пять детей. У нас обычно рождается только по одному!

Она посерьезнела.

— У меня были одиночные роды.

Яркое солнце светило на паутину, натянутую хирит-гойенами. Мы пошли обратно к хлеву по мшистой траве.

— Сколько же раз у вас рожают в течение жизни? — пораженно спросила Рурик.

— Без предохранительных средств? Это было уже давно, но… моя прапрабабушка была девятым ребенком в семье, имевшей всего восемнадцать детей.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Я уже спрашивала себя, почему вас так много.

— А как это выглядит у вас?

— Двое родов, — ответила она. — Иногда трое, но часто лишь одни. Выживают не все дети.

Это подтверждало то, что говорил Адаир. Принимая во внимание частые несчастные случаи, болезни и примитивный уровень медицины, я сомневалась в том, что Орте когда-нибудь столкнется с проблемой перенаселенности. Я мысленно отметила для себя, что к предложениям в моем отчете мне нужно добавить ослабление мер относительно карантина.

— Я и трое у Элспет, — сказала я. — Они выглядели здоровыми. Но три девочки сразу — это бедствие.

— Есть, наконец, еще отец и кормилицы, чтобы справиться с этим делом. Вероятно, она сама будет кормилицей одного из пятерых. — Когда мы пришли в хлев, она остановилась и посмотрела на меня. — Что вы имели в виду под «девочками»?

— Ведь они были среди них, разве не так?

— Это были аширен. Как вы можете определить пол кира до того, времени, пока ке не выросло?

Это было так просто. Я стояла под жарким солнцем, слушала шипение мархацев, ощущала запах дыма, шедшего от кузницы и думала: «Адаир, тебе нужно было лишь спросить…»

— Вы имеете в виду, что ваши дети рождаются с одним полом? — недоверчиво спросила Рурик. — Они появляются на свет сразу взрослыми?

— А вы хотите сказать, что у ваших это иначе?

Возникла одна из тех безмолвных ситуаций, какие всегда имели место, если мы начинали говорить о специфических различиях между нами. Как раз в этот момент мимо нас проходил Марик, занятый навьючиванием Ору, и весело помахал мне рукой.

— Он…

— Ке остался примерно год до превращения, — сказал Рурик. — Аширен развиваются во взрослых обычно в четырнадцать лет, а потому в этом возрасте подвержены заболеваниям. Кристи… если ваши аширен рождаются с одним полом, откуда тогда вы узнаете, когда они вырастают?

— Происходят определенные изменения. В этом нет ничего, привлекающего внимание.

Я наблюдала за Мариком, стоявшим рядом с Ору и державшим его голову, пока кузнец поднимал задние копыта животного. Было что-то в его рте, в глазах… Да, я могла бы принять его за девочку. Но мое первое впечатление, что это был мальчик, не совмещалось с подобной возможностью. Я могла считать Марика мальчиком или девочкой, но не могла, как ортеанцы, воспринимать кир как нечто среднее. Существовало «либо — либо». И когда я поняла это, мне стало понятно, почему такое не было замечено ксеногруппой. Это был тот вопрос, какой себе не задавали. Либо — либо.

Ничто не остается личным в этих телестре. Мне казалось, что я каким-то образом стала частью Южной земли, тогда как Адаир, Элиот и остальные были изолированы в Таткаэре.

Как можно вырастить ребенка, если не знаешь, какого он пола? Сформированная традицией часть моего сознания протестовала. Но я поняла, что этот вопрос почти так же не представлял для меня значения, как и для Рурик. Поэтому я перестала о нем думать.

После Салмера холмы остались позади. Местность становилась более ровно и плодородной, ее пересекали изгибы рек, встречалось много трехкрылых ветряных мельниц, характерных для Ремонде. Мы ехали извилистыми дорогами между полями, урожай на которых уже был убран и которые были покрыты стерней и снопами. Этот период штатерна был приятен, однако ночи становились уже ощутимо прохладными.

Далее по пути на север мы ехали через яркие, как пламя, пастбища, по которым бродили двурогие скурраи, и два дня мы путешествовали по янтарно-желтым травам под небом цвета яичной скорлупы, сопровождаемые лишь шипящими криками животных. Телестре здесь были более обширными, а ортеанцы — более замкнутыми может быть, причина заключалась в том, что мой ремондский был хуже имирианского, — но оказывали гостеприимство т'Ан командующей Южной земли.

Горизонт снова окаймляли зубцы горных вершин, когда мы прибыли в первые лесные телестре Ремонде. Деревья тукинна, развесистые и высокие, имеют кривые ветви, снабженные розетками из плотно скрученных серо-зеленых листьев. Под ними не растет ничего кроме мшистой травы и золотистого папоротника. Телестре живут здесь либо заготовкой деловой древесины, либо охотой.

Мы располагались лагерем на полянах и оставляли на ночь костры. Тишина под сияющим звездным небом прерывалась рычанием и воем зверей и металлическими криками рашаку, но наша группа была слишком большой, чтобы подвергнуться нападению.

Порез на моей руке заживал. Я натирала рану мазью, чтобы сохранить гибкость руки, и при необходимости принимала болеутоляющие таблетки. Перик, одна из разведчиц, предложила пожевать листья атайле, но я отказалась, потому что не знала, как это могло подействовать на органы чувств земного человека. Мы с ней часто ехали рядом, рядом же был и Марик с другим разведчиком по имени Вайл. Мы говорили о бое без оружия, который я им демонстрировала, и о тонких фехтовальных приемах в бою на «харурах», которым они старались меня научить.

Однако обе стороны были плохими учениками.

Придорожные камни попадались редко, но нам тем не менее, удавалось не откланяться от нашего маршрута. Рурик была вынуждена настаивать на ускорении движения при хорошей погоде. Через шесть дней езды по густому лесу мы прибыли в Ремонд, где в западном направлении возвышались голые холмы, и повернули на запад от них в глубокие каньоны, прорытые рекой. Следующей ночью мы добрались до общественного дома под Темуту на реке Берут.

— Смотрите, — сказал Марик, — они слишком далеко, чтобы их можно было достать стрелой. Но я думаю, что сейчас нам ничего не придется убивать.

Внизу, под тукиннами, я сначала заметила только согнутые спины, затем поднятые головы, а после этого — в тот момент, пока они еще не убежали — размеренно двигавшихся, поджарых животных величиной со скурраи. Их шкуры на спинах были бурого цвета. Они приподнимались на мощных задних лапах, тонкие же передние лапы росли из чешуйчатой грудной клетки, а на фоне освещенного золотистого папоротника они казались черными. Я смотрела, как они убегали под деревьями.

— Что это за животные?

Он указал на бурый мех на седле Ору.

— Вирацу.

Дорога, извиваясь, приближалась к реке, и шум воды не давал возможности говорить. По обеим сторонам возвышались крутые, поросшие лесом стены ущелья, и на узкой полосе неба ярко светились дневные звезды. Над скалами висела тонкая пелена водяных брызг.

Я ехала впереди рядом с Рурик, следом за мной двигался Марик. На нем были красивая чистая туника и начищенная до блеска обувь.

Группа покинула Телету лишь около полудня, потому что нужно было почистить сбрую и мархацев. Все надели свою долго сохраняемую последнюю чистую одежду. На Рурик была коричневая мантия из бекамиловой ткани, украшенная золотым кантом, на поясе блестели все знаки отличия. Мне пришлось пойти на компромисс; на мархаце невозможно ездить в официальном костюме. Итак, я решила надеть форменный китель и имирианские брюки.

Мы переехали через реку по широкому каменному мосту и поехали по тропе, выложенной камнями в том месте, где расширялось ущелье. Из сланцевых отложений пробивались пучки голубых цветов тысяч. На крутых склонах росли тукинны, они лезли из влажных расселин. Река текла более спокойно.

Во время езды я слышала пение, звук был таким, как будто кто-то проводил пальцем по краю бокала. Это был ветер, скользивший по скрученным листьям тукинны. В воздухе ощущался резкий привкус металла.

Запахи особенно хорошо сохраняются в памяти. Я остановилась, и на меня нахлынули воспоминания: жара на улицах в разгар лета, когда мне еще не было и пяти лет. Мысленно окунуться в то тепло, потом открыть глаза и увидеть бледные тени севера…

…и понять, что поднимавшаяся с реки дымка несла с собой не ощущавшийся до того аромат тукинн и что запах этой растительности чужого мира был подобен тому, что я чувствовала на улицах, дегте-щебеночное покрытие которых размягчается на Земле в жаркие летние дни. И этот запах вернул меня в детство.

Даже самое солидное нечто, само собой разумеющееся, может изменяться и превращаться в нечто необычное.

Дорога сделала резкий поворот на север.

Был девятый день недели штатерна. Это был двадцать шестой день с того момента, как мы покинули Таткаэр, день поста перед осенним солнцестоянием. Я въезжала в Корбек по мосту в месте слияния Беруфала и Берута.