15. ЧЕРЕЗ СТЕНУ МИРА

— Ты умеешь с этим обращаться? — Я протянула Марику харур-нацари и харур-нилгри, принадлежавшие Телук.

Он, помедлив, ответил:

— Я еще аширен.

— Я не могу отличить одного конца от другого. Ты можешь.

Он застегнул на поясе ремень, обнажил мечи, одновременно подняв их кверху, и вложил обратно в ножны, чтобы привыкнуть к постоянному ношению.

Я думала о том, как сильно он изменился. Он был худ, немного подрос, а аккуратно подстриженная грива, с какой он ходил прежде, теперь свисала ему на лицо крысиными хвостами. Он уже не был ребенком. Аширен или нет, но если бы он являлся земным человеком, я могла бы принять за молодого мужчину.

— Мешки очень легкие, — заметил он.

— В этом виноваты разбойники.

Я очень хорошо теперь знала, что болотные жители следовали за нами до самого края Топей и вели наблюдение. Их столь облегченные представления о собственности не смущали жителей Южной земли, которые и сами были в этом отношении не слишком щепетильны, но меня они раздражали.

Парализатор был тем единственным, что у меня еще оставалось да и то лишь потому, что для обитателей Топей не представлял никакой ценности. Это просто счастье, что его еще кто-нибудь не вышвырнул просто так в болото.

— Кристи!

Пришла дикарка, руки ее были заняты кожаными мешками с пищей. Я воспользовалась свои ножом, чтобы разрезать один из них, и мы с Мариком поели немного холодного, жирного мяса. За последние пять дней наша охотничья добыча была весьма невелика. Большая часть живших в болотах животных начала зимнюю спячку.

— Каким путем мы пойдем сейчас? — спросила я дикарку, и она показала в направление Стены Мира.

Пять дней в лодке оказались теплыми для осени. Небо было затянуто облаками, а над Топями стоял туман, поэтому сегодня мы впервые ясно видели горы. Я удивилась; они, вероятно, были слишком низкими, если их удавалось видеть в болотах так далеко. Затем же, бесцельно оглядывая небо над ними, я увидела сначала голубые тени, потом то, что сначала принимала за густые облака, и, наконец, мерцающие скалы и покрытые снегом вершины.

То, что там вырисовывалось в дымке и тянулось вдоль всего горизонта с западной стороны, было Стеной Мира.

Мы расположились на отдых на ровной пустоши, непосредственно примыкавшей к Топям, и использовали каркас лодки в качестве топлива для костра. В южном направлении тянулись чередой невысокие холмы, покрытые буро-золотой мшистой травой, где не выступала наружу скальная порода. Примерно в шести зери начинались предгорья, поросшие темными деревьями, а из них вздымалось массивное основание Стены Мира.

— Ты хочешь, чтобы мы туда, вверх…

— Есть тропа. Она развела руки в стороны, показывая ее ширину. Я подумала, что она пришла сюда именно этим путем. Значит, должен быть перевал.

Массив Стены Мира тянулся на северо-восток и на юго-запад.

Имелись вершины, плоскогорья, ущелья и отроги, тянувшиеся на север. Почти всюду высились горы с их голыми скалистыми боками и покрытыми снегом вершинами, походившие на вспенившиеся волны, поднявшиеся, чтобы затопить Топи. Это был гигантский геологический сброс.

Мы видели перед собой горы, легко достигавшие в высоту двух тысяч метров, за которыми вздымались более далекие, — мне пришлось даже зажмуриться от яркости — высота которых составляла, пожалуй, шесть или даже девять тысяч метров.

— Если вы хотите познакомиться с неизвестными землями жителей Пустоши, сейчас у вас есть такая возможность. — Блейз н'ри н'сут Медуэнин нагнулся, чтобы завязать свой узел. Он кивнул головой в сторону Топей. — Любое войско варваров, которое пройдет здесь, да еще и сможет напасть на нас, заслуживает победы.

Марик с явным намерением проигнорировал сказанное.

— Мы пойдем этим путем, Кристи? Может быть, мы могли бы от этих предгорий вернуться в Ремонде?

— Если это не означает, что нам еще раз придется пересечь Топи. Если это будет не слишком далеко, в чем я очень сомневаюсь. И если бы Ремонде была для нас менее опасна, чем эта местность.

Он запрокинул голову, чтобы увидеть вершины гор.

— Разве там лучше?

— Если на это смотреть практически, то да… пока мы идем за ней, мы по крайней мере знаем, что по пути спрятаны запасы пищи. Нам будет что есть. Если же мы вернемся в Ремонде, я пропала.

— Что это с ним? — Он кивнул на Блейза, который отошел от нас настолько, что мы не могли его слышать, и неотрывно смотрел вверх, на Стену Мира.

— Будем действовать как и прежде. Спать и караулить по очереди, и не спускай с него глаз.

В этот день мы двигались параллельно Стене Мира под мягким солнцем и ветром с юга, с Топей. Во время вторых сумерек дикарка изменила направление движения с западного на северное, чтобы обогнуть горный отрог, казавшийся шафрановым в свете заходящего солнца. Далее, примерно в двадцати зери, за низкими холмами на западе мощно вставала черная Стена Мира. Долина проходила с юга на север, поэтому мы шли между высившимися с обеих сторон вершинами. Почти незаметно начинался подъем.

Мы устроили наш лагерь в плоской низине, Где жгли кустики бурой мшистой травы и ели свой холодный рацион.

Я первой заступила на вахту. Солнце быстро опустилось за один из выступов Стены Мира, вторые сумерки были короткими. Серебристый свет освещал местность, сгущался до теней и лишал пустошь ее дневной пестроты. Все трое лежали, свернувшись в комок, и спали защищенные от ночного ветра. Я была одна.

Звезд на небе было так много, что они сливались в светлые пятна, в бело-голубую паутину с темными промежутками. Топи лежали внизу, укрытые бледным туманом. Эта пустынная, постепенно поднимавшаяся местность растянулась между стенами скал словно спящий зверь с грубым, лохматым мехом.

А сам массив, Стена Мира, закрывал звезды как поток тьмы.

Я вернулась к нашему биваку и стала хлопать себя по телу. Было холодно, трава покрылась инеем, солнце отбрасывало на запад длинные тени. Вершины и отроги Стены Мира можно было разглядеть до мельчайших деталей.

Я остановилась и посмотрела на юг, в сторону Топей. Где-то за ними, в Ремонде и Имире, за много сотен зери отсюда то же самое солнце золотило корабельные мачты в порту Таткаэра, и в этот самый миг над островом несся вечерний звон колоколов.

Краем глаза я заметила какое-то сверкание. Я автоматически нагнулась, упала и сделала перекат. Снова встав на ноги, я подумала, что у меня появилась повышенная реакция и что я, пожалуй, начала становиться нервной. Но тут я увидела рядом с обломком скалы нож и сделанную им на камне белую царапину. По склону легко бежал Блейз н'ри н'сут Медуэнин, держа в правой руке харур-нацари, а в левой — харур-нилгри. Шрамы превращали его лицо в нечто неописуемое.

«Могу ли я тягаться с ним?» — подумала я. Он совершил обход, и утреннее солнце стало бить мне в глаза. Из осторожности я снова упала и услышала звон металла при ударе о камень; он взмахнул харур-нацари и промахнулся. Я вжалась в тень, которую отбрасывала скала. Злобно блеснула сталь.

Он сделал выпад, а я стала проводить приемы, с помощью которых можно было обезоружить нападающего, но при этом чувствовала себя скованной и беспомощной в холодном воздухе. Он, однако, приближался, и тогда я выстрелила в него.

Тишину утра нарушил звонкий визг. Я услышала крик Марика, вскоре скатившегося вниз по склону. Он держал в руках мечи Телук и неподвижно стоял на месте.

Дикарка безучастно смотрела на происходящее со склона низины.

Я убрала палец с кнопки, и медленно наступила угрожающая тишина. Парализатор, приятно грея, лежал у меня в руке.

— Он мертв? — спросил Марик.

— Не думаю.

Я опустилась на колени и перевернула тело на спину. Он был тяжел. Его руки бессильно свисали. Я еще не использовала парализатор против ортеанца. Если у них была чувствительная нервная система…

Из его ушей и носа текла тонкая струйка крови. Но сердце мощно колотилось под моей рукой.

«Что же мне с тобой делать?» Я говорила сама с собой. Потом я отошла от него — спина его туники пропиталась ледяной водой — и стала собирать ножи. Узкое лезвие, лежавшее в нескольких футах от его вытянутой руки, было харур-нилгри римонской работы.

Марик осторожно оглядел лежавшего и подошел ближе, чтобы сесть на один из обломков скалы. Я тоже села, протерла себе кулаками глаза и попыталась снять с себя напряжение. Было тихо. Так мы сидели некоторое время. Тени становились короче, по мере того как солнце двигалось в небе. Внизу, над Топями, жалобно завывали рашаку-наи.

— Что будем делать? — безрадостно спросил Марик. — Вы… мы… вынуждены будем убить его. Прежде чем он убьет нас.

Это было совершенно верно, но я просто не могла в этом признаться.

— Или оставим его здесь. И… только лишь уйдем. Пусть земля убьет его вместо нас.

— Нет, так не пойдет. Он — хороший следопыт. Я не могу все время следить, что происходит у меня за спиной, — возразила я.

— Вы говорите как истинная жительница Южной земли. — Голос Блейза прозвучал как хрип. Он наблюдал за нами, опершись на локти.

— Черт возьми, что же вы опять принялись за старое?

— Меня наняли с определенной целью, — сказал он.

— В Топях вы взяли на себя обязанность быть моим телохранителем.

— В Корбеке я взял на себя обязанность быть вашим арикей, разве это неправда?

Это сильно разозлило меня. Он ухмыльнулся, сел и потряс головой, чтобы прийти в себя. При этом он потирал свои уши, потому что, как я предположила, наполовину оглох.

— От всех проклятых… и мы во многих милях от Мелкати.

— Я называл имя СуБаннасен?

Его голова была склонена набок, а лоб наморщен. Я заметила, что он следил за моими губами, и нарочно повернула голову в сторону, говоря с Мариком.

— Собери наши вещи. Думаю, она не станет ждать нас вечно.

— Хорошо. А что с ним?

— Предоставь это мне. — Я взяла харуры, оценила их вес и решила оставить у себя нож для метания.

— Можете не упоминать СуБаннасен, — заверила я Блейза, — я, как и любой другой, умею суммировать факты. Но какое это имеет значение в настоящей ситуации?

Мне пришлось повторить вопрос. Он сказал:

— Я наемник. Я зарабатываю на жизнь тем, что держу свое слово. Ненадежным наемникам никто не платит.

— Это то, что погнало вас в Топи — деньги?

Он медленно поднялся. Я протянула ему харуры. Не имело смысла, чтобы один из нас был безоружен в этой дикой местности.

— Вы легкомысленны, — упрекнул он меня.

— Нет, я буду защищаться, если на меня нападут.

— О, в этом я не сомневаюсь. — В его словах частично звучала прежняя резкость.

— Скажу вам еще кое-что. Ваше повреждение — это ненадолго, во всяком случае, я так думаю. До вечера сегодняшнего дня слух у вас восстановится. — В его глазах не угадывались ни страх, ни облегчение. — Но это только в первый раз так… Не знаю, что будет с вами во второй или в третий; кажется, вы гораздо чувствительнее нас к звукам высокой частоты. Если такое случится еще раз, то вы можете надолго лишиться слуха.

Он сунул мечи в ножны, взглянул на меня и казалось, взвесил, что я сказала. Появились Мари вместе с дикаркой и позвали меня.

Дикарка уже шла в сторону Стены Мира.

— Вы думаете, что перейдете на ту сторону?

— Она же это сделала.

— Ага, понимаю. Возвращению на юг вы предпочитаете тихую смерть в горах.

— Оставьте меня в покое со своей наемной моралью. Что же мне теперь, с этого момента постоянно следить, что делается у меня за спиной?

— Трудное путешествие. — Его взгляд все еще было обращен на стену гор. — И, как я уже раньше думал… Законы здесь недействительны.

Я ему не верила. Но мы шли дальше вверх по сужавшейся долине между заснеженными вершинами, возвышавшимися в сияющем небе.

Ходьба стоила адских усилий. Бурый мох был здесь цепким, выносливым и вырастал по колени. Через него невозможно было пройти, на каждом шаге его приходилось притаптывать. К тому же он скрывал ямы, трещины, в которые можно легко угодить и переломать себе кости. Через первые полчаса, несмотря на ледяной ветер, я даже вспотела.

Старые, высохшие побеги ломались, когда мы наступали на них, а их семена вцеплялись во что только можно: в волосы, глаза, в одежду и сапоги.

По молчаливой договоренности через каждую пару миль мы устраивали отдых. Я обессиленно лежала на животе и думала, что дикарка могла бы идти и дальше, если бы ей не приходилось нас ждать, но, как я предположила, она чувствовала наше дыхание и замедляла шаги.

Во время вторых сумерек я подняла голову, после того как весь день при ходьбе смотрела только вниз, чтобы видеть, куда поставить ногу. Меня поразило, насколько близко мы подошли к горам. Нет, не близко, подумалось мне, мы уже в них самих.

В нескольких километрах по обе стороны возвышались гигантские вершины. Эта суровая, без каких-либо деревьев, полоса между вершинами была обязана своим существованием тектоническому сдвигу во время одного из ранних периодов. Вот это-то и был упомянутый дикаркой горный проход. Мы находились уже гораздо выше уровня болот, а подъем все не кончался.

Над холодной водой протекавшей речки клубился туман.

Дикарка достала из трещины на склоне, не заслуживавший даже того, чтобы называться пещерой, кожаные мешки с пищей и материалом для палатки. Мы расчистили участок поверхности, чтобы на нем можно было жечь мох, и укрылись, как смогли, от ветра.

Уснуть было нелегко. Мы надели на себя всю одежду, какая у нас до сих пор сохранилась, и все равно нас пробирало до костей. Я много раз просыпалась и растирала себе руки и ноги, чтобы активизировать кровообращение.

Я думала, что если погода не изменится, тогда возможно, у нас есть шанс. Если же усилится ветер… или будет мороз… или пойдет дождь…

Если мы за день-то есть завтра — не осилим этот перевал и не доберемся до лежащих за ним земель, шансы будут против нас.

Я погрузилась в сон, не спрашивая себя, что могло находиться по ту сторону гор.

В предрассветных сумерках на фоне неба, усыпанного звездами словно пылью, стали видны бледные скалы всех молочных оттенков — от голубого до светло-серого, — казавшиеся мягкими, и все же один их вид создавал у меня впечатление острых, как лезвие ножа, кромок и обжигающе-холодных ветров. Здесь я вплотную могла почувствовать ледяную реальность скал: темную, влажную, массивную и твердую.

Перед нами и всюду вокруг нас в северное небо взлетали скалистые стены. Три, пять, шесть тысяч метров высотой при поразительной крутизне. А голубая даль смягчала их очертания серыми и белыми оттенками.

Наступало утро, а у нас был впереди долгий день.

Чем выше мы лезли, тем хуже рос мох — блаженством было идти вдруг без прежних усилий, — а на крутом склоне валялись большие, отколотые обломки скал. Холод, исходивший из камней, мучил наши тела сквозь бекамиловые пальто, а в воздухе висел пар от дыхания.

К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.

На северных сторонах глыб, неподвластных погоде, лежал старый, смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я слышала и шум, мчавшейся в долину воды.

Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил горло и легкие. Холод в сочетании с физической усталостью не допускали удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх, замкнувшись в своем внутреннем мире. Дикарка всегда шла впереди, то исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.

Для того, чтобы поставить одну ногу впереди другой, требовалась концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал на меня в виде капель воды на волосах и промочил их, мои губы с каждым вздохом становились холоднее.

Дважды я мгновенно засыпала, когда приседала, чтобы отдохнуть, но холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.

Меня испугало то, что я так скоро и так сильно устала. Было и еще одно чувство, которое я испытала, но не могла определить — это было скорее опустошенность, чем усталость, — которое напугало меня гораздо больше, если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.

Туман клубился, шел волнами, он промочил нас насквозь, как мелкий моросящий дождь, и прошло много времени, пока до меня не дошло значение этого обстоятельства — сейчас мы шли вниз по склону.

Я увидела рядом с собой стекавшую в долину ледяную воду, туман рассеялся, когда мы достигли нижней границы облачности, и мы все остановились, чтобы приготовиться к длительному спуску.

Холод уменьшился, когда подул ветер. Не было никакой радости от того, что мы оставили перевал позади себя, не было и момента, чтобы посмотреть назад; теперь мы могли лишь продолжать идти.

— Нам повезло, — нехотя сказал Блейз, когда мы отдыхали, — чуть позже этот перевал перекрывается снегом. Сейчас, наверное, идет вторая или третья неделя риардха.

Я вздрогнула от неожиданного движения. Дикарка опять уже была на ногах и начала спуск по длинному склону. Скалы тянулись вниз множеством разломов и поперечных холмистых структур. На тундре лежал ясный свет и окрашивал ее в цвет светлого золота.

Даже я понимала, что при более плохой погоде у нас не было бы шансов выжить и что даже при хорошей погоде, находясь на верху более длительное время, мы не могли надеяться на благоприятный исход. Здесь ничто не росло, а охотой мало что можно было добить. Здесь перед нами лежали ребра суши и кости всей Орте. Это была суровая земля; нам предстояло приспособиться к ее условиям, или она погубила бы нас.

Дикарка шла вперед — единственный наш проводник.

Запас пищи был спрятан в ущелье, проходившем вниз от стены Мира, однако половина его испортилась.

Узкие, белые ручейки, текшие с вершин, становились в долинах ревущими потоками, стремившимися вниз с огромной силой. Они были так холодны, что в них могла замерзнуть руки.

Мы находились там весь следующий день, в этом воздухе, казавшемся нам теплым после того, которым мы дышали на перевале. Мы спустились ниже не более чем на девятьсот или тысячу метров, а все плоскогорье лежало выше Топей.

— Куда ты идешь? — спрашивала я дикарку в разных вариантах, какие мне только приходили в голову.

— Мы — люди Кирриах, — сказала она и протянула свою смуглую руку в северо-западном направлении. Это было все, чего я от нее добилась.

Я подумала, что мы приближаемся к своему концу. Так или иначе. Существует предел выживания человека в экстремальных условиях. Есть предел, который решает, сколько ночей можно обходиться без достаточного количества сна… О, боже, как я жаждала одной-единственной ночи ненарушенного сна! Существует предел перенесения голода. А рано или поздно погода ухудшится.

Дикарка сможет выжить. Она была очень выносливой даже по ортеанским представлениям. Но мы, все остальные, лишались последних сил.

Я проспала большую часть дня. Всякий раз, ненадолго просыпаясь, я видела Марика и Блейза, дремавших возле костра. Как-то вдруг пропала необходимость следить друг за другом. Дикарка иногда находилась рядом, иногда ее не было. Казалось, она не знала усталости.

Меня кто-то тормошил, и я открыла глаза. Начинало смеркаться. Солнце уже скрылось за вершинами и окрашивало снег в розовый и желтоватый тона. Склонившись надо мной, рядом стоял Марик.

— Я думаю, она хочет, чтобы мы продолжили путь. Что нам делать, Кристи?

Потребовалось некоторое время, пока я собралась с мыслями. Я подышала на руки, чтобы согреть их, и поискала свой мешок.

— Это имело бы смысл — идти ночью и спать днем, когда теплее. Это лучше, чем замерзать. Да.

— Имело бы смысл? — с недоверием спросил Блейз. Я ничего не ответила.

Мы шли дальше в свете звезд, достаточно ярком, чтобы видеть путь. Дикарка ускорила шаги и нетерпеливо ждала потом, когда мы ее догоним. Явно нараставшая спешка в ее поведении заражала и нас. Я не знала, что было в той земле, которой нам приходилось опасаться.

В середине ночи мы устали. Бесконечные холодные часы после полуночи стоили нам последних сил. Я тяжело шагала рядом с Мариком. Мы миновали горную местность и достигли равнины. Если бы я задумалась, то ровность пройденного нами пути удивила бы меня.

Что-то угловатое закрыло звездный свет. Затем дикарка прошла под аркой. Какой-то вход. Я с удивлением притронулась к стене. Она была оштукатуренной, и это здесь, в пустынных землях!

Мелькающий желтый свет не позволял разглядеть что-нибудь среди ночи. Костер осветил углы каменного зала с разрушенной крышей. Дикарка, держа в руках трут и кресало Телук, присела на полу. Ярко горел костер.

Блейз протиснулся внутрь следом за мной, бросил свой мешок на выложенный плиткой пол, сел и протянул руки к теплу.

Вода из кожаных сосудов. Жирное мясо, плотно упакованное в кожаные мешки. Я увидела, как Марик вспарывал ножом швы, и с облегчением принялась делать то же самое. Мы ели словно дикие животные, молча, и смачивали сухие языки водой. С треском горело дерево. Дикарка положила сверху охапку мха, и горение замедлилось, давая больше тепла.

Я видела в свете костра ее лицо и белые зубы. Она прислонилась спиной к стене и наблюдала, как струя дыма уходила в небо, кусок которого был виден через отверстие в крыше. Прежде я считала ее лицо совершенно ничего не выражающим. Сейчас же я видела, что напряженное выражение исчезло с него. Она расслабилась.

Я провалилась в сон, когда обманчивое утро осветило вход.

В мою щеку уперлось что-то твердое. Будучи в тепле и еще в полусне, я не хотела двигаться. Однако тягостная помеха заставила меня окончательно проснуться. Я открыла глаза. Это был каблук сапога, принадлежавшего римонскому наемнику. Перевернувшись на другой бок, я ударилась головой о ногу Марика. Оба продолжали спать.

Костер потух. Дикарки не было. Судя по свету, проникавшему через вход, солнце взошло уже довольно давно.

Я прошлась по залу между одеялами, мешками, в которых находилась пища, и хворостом для костра и подошла к сводчатому входу.

Солнечный свет ослепил меня. Камень был серо-голубого цвета и на свету казался почти прозрачным. Я вышла наружу, чтобы отправить естественную потребность. Затем сонным взглядом я оглядела местность и постепенно поняла, что видела. Стены, в которых мы ночевали, совсем не были отдельно стоящей хижиной. Лишь в поле моего зрения были десятки зданий, а ветер гнал по мощеным улицам сухую листву.

Тут находился разрушенный город.

Разрушенный и покинутый, как стало понятно с первого взгляда. Все здания были построены из того же самого камня и по единому типу. Они создавали впечатление странной незавершенности; они, как будто, не представляли собой ничего иного кроме оболочек.

Я вышла на один из перекрестков и увидела дорогу, которая вела назад, к заснеженным вершинам. Видимо, это была та дорога, по которой мы пришли. Но во всех других направлениях раскинулся город, насколько видел глаз.

Я прошла по нескольким улицам, которые зачастую встречались по три на каждом таком перекрестке, а после того как обошла некоторые целиком, мне стало ясно, что преобладавшей формой зданий был шестиугольник. Кроме того, в зданиях не было того центрального двора, какой я считала разумеющимся для архитектуры Южной земли.

— Кристи! — за мной вприпрыжку бежал Марик. — Ради Богини! Ведь этому конца не будет!

На нашем пути лежали резкие тени, причем это были тени, состоявшие из прямых линий, какие бывают только в городах. Солнце здесь находилось низко над южным горизонтом. Наши глаза ни встречали почти ничего, что бы еще сохранилось неразрушенным. Из поросших мхом холмов руин поднимались стены. Сквозь камни мостовых пробивался кустарник с бледными листьями.

Атмосферные условия закруглили и гладко отполировали кромки камней. Очевидно, стены были когда-то обработаны. Дальше, впереди, где начиналась открытая местность, на голой земле виднелись лишь линии, говорившие, где когда-то находились стены. Вниз по склону находилась широкая лестница, заросшая перьевидным, серебристо-зеленым бурьяном, нигде не начинавшаяся и нигде ни кончавшаяся.

Мы остановились перед ступенями. Они были так отполированы, что казалось, будто сделало это море.

— Они древние, — сказала я, — боже, какие же они древние!

— Они огромные. — Марик осматривался по сторонам. Руины тянулись на север, насколько видел глаз. В нескольких километрах виднелись и более крупные постройки. Я поймала себя на том, что спрашивала себя, можно ли будет их обследовать.

— Мне это не нравится, — тихо сказал Марик, потому что не хотел нарушать тишину. — Это… это то, о чем нас предостерегали. Неудивительно, что здешние племена — это варвары. Раз они здесь живут.

— Мы о них ничего не знаем.

Горизонт, лишь на юге ограниченный заснеженными горами, словно гигантской рукой охватывал разрушенный город. Над пустынной землей дул ветер, посвистывая между возвышавшимися стенами.

— Давайте вернемся, — сказал Марик. Я согласилась.

Появилась дикарка, и Блейз о чем-то спорил с ней. Она смотрела на него, совершенно ничего не понимая. Увидев меня, она показала на север.

— Наша дорога.

— Мы не можем идти далеко.

Она немного развела руки в стороны.

— Не далеко.

— Несколько дней? — я показала рукой на солнце.

Она помотала головой.

Это было все, что я поняла. Она с нетерпением ждала, пока мы собрали все, что еще осталось от пищи и воды, и одеяла. У Блейза был вид человека, которого втягивают во что-то против его воли.

Пока дикарка вела нас на север, я подумала, что он и Марик в одном были едины. Пребывание в городе таких размеров, хотя он и опустел уже несколько тысячелетий назад, казалось им очень неуютным.

В тех местах Южной земли, где я побывала, не было ничего такого грандиозного, подобного этому.

Незадолго до второй половины дня мы остановились. Дикарка вела нас мимо плоских впадин, о которых я знала, что они были следствием обвала подземных помещений, в густой кустарник. Там она приостановилась, поискала что-то вокруг и затем оттащила в сторону какую-то каменную плиту. Вытертые ногами ступени исчезали в темноте подземелья.

Внутри было прохладно и сухо. Свет просачивался сквозь щели в потолке, который когда-то являлся полом большого здания, а сейчас на нем рос густой, с бурого цвета листьями, кустарник.

Мои глаза привыкли к сумраку. Мы находились в обширном, похожим на зал, помещении, пол которого и колонны вдоль стен были из камня. У противоположной стены лежали кожаные мешки с водой и пищей, а также одеяла и шкуры.

— В каждом каменном месте, — голос дикарки мягко отражался от стен, — хватит на двенадцать… — она пересчитала свои костлявые пальцы на обоих руках, так что я поняла ее, — …двенадцать нас, двенадцать восходов солнца. Мы должны пересечь эту землю.

— Вы?

— Все люди Кирриах.

Марик прошел мимо лежавшей на полу кучи запасов. Вернулся он с кусками торфа, которые сложил в одном из углов. Пол был черным от костров, разжигавших здесь до нас. Дикарка нагнулась над сухими щепками с кремнем в руках.

Мы поели. Недолгий день снаружи перешел в вечер. Наконец дикарка встала, подошла к лестнице. Дул холодный ветер.

— Кристи.

Я подошла к ней и стала ждать, что она скажет.

— Ты должна ждать.

— Как долго?

Она дважды или трижды сосчитала на пальцах и пожала плечами.

— Я буду говорить с людьми Кирриах. Ты должна остаться.

— Разве я не могу пойти с тобой и сама поговорить с ними?

— Тогда бы они убили тебя. Там есть еда. Жди. Я приду к тебе.

Я пошла за ней вверх по лестнице. Наверху она показала рукой на менее разрушенную часть города.

— Там есть колодезная вода. — Она положила руки мне на плечи. — Оставайся здесь.

— Я буду ждать, — сказала я, потому что мне некуда было идти.

Она сняла руки с моих плеч, повернулась и ушла во мрак вторых сумерек. Я стояла на холоде, пока не потеряла ее из виду, а потом спустилась вниз.

На меня пристально смотрели две пары глаз. У мужчины и мальчика на лицах было одинаковое выражение недоверия. Я пристроилась возле костра.

— Думаю, нам придется подождать, пока она не вернется.

— Она ушла к своим людям? — спросил Марик.

— Остается только надеяться, что она вернется не вместе с ними. — Блейз как всегда был самоуверен и язвителен. — Мне бы хотелось сохранить свою голову там, где она есть, а не на острие варварского копья. Но если вспомнить, что она выступила на юг с группой своих людей, а вернулась только с двумя жителями Южной земли и с вами…

— Ей придется многое объяснять. — Мне было жаль, что он слышал наши с Мариком предположения насчет происхождения дикарки.

Мы стали ждать.

 

16. ЛЮДИ КИРРИАХ

— Сколько еще? — не отступал Блейз.

— Разве вы не умеете считать? — Марик сделал на палке восьмую зарубку. Он пытался делать царапины на стене, но камень, казалось, обладал прочностью алмаза.

— Сколько еще вы будете упорствовать в этой тупости? Чем дольше мы здесь останемся, тем меньше у нас остается запасов на дорогу. Обратный путь до Южной земли долог.

— Вы можете идти, когда хотите. Совсем не требуется, чтобы вы брали на себя обязанность ждать нас.

Марик отошел, чтобы помешать суп в небольшой банке, висевшей над огнем на закрепленной палке. Балка была единственным оставшимся у нас предметом утвари.

Блейз сидел на полу, привалившись спиной к куче хвороста, одна из его ног вместе с сапогом лежало почти в золе костра. Его обычно бледная грива почернела от грязи. Острием ножа он чистил свои когтеобразные ногти на пальцах.

— Первое, что у нас кончится, — продолжал он, — это топливо.

Здесь вокруг кустарника не слишком много. Воды у нас достаточно, с этим я согласен; ведь есть колодец. Но пища и время…

— Если вы считаете, что у нас кончается топливо, почему бы не выйти и не запастись им?

Я высказала это как предложение. К моему удивлению, он прокряхтел что-то, встал и поднялся по лестнице.

— Мы… э-э… можем взять столько пищи, сколько сможем унести. — Тон Марика был скорее вопросительным. — Мы могли бы идти. Я не знаю, куда. Крепость, к которой уехала Т'Ан Рурик… должна находиться где-то в горах Стены Мира.

— К востоку отсюда. Но северо-восточнее от Корбека, если я верно запомнила карту. Отсюда, вероятно, до нее будет добрых триста зери.

На его лице появилось критическое выражение.

— Мы могли бы попытаться.

— Видишь ли… — На грани истерики я продолжила: — Я не знаю, как мне сделать. Мне бы не хотелось опять идти. Не думаю, что смогла бы. Ты понимаешь?

— Я этого тоже не хочу. Но что с нами будет, если мы этого не сделаем?

— Думаю… нам следовало бы остаться на некоторое время у этих племен.

— Вы имеете в виду, как пленники?

— Есть более худшее, чем это.

В моей голове промелькнула страшная мысль. Дикарка со своими людьми ушла в Южную землю, а вернулась с тремя чужаками, значит, для нее было самым легким делом (да и кто бы не избрал этот простейший путь?) просто-напросто забыть про нас.

Я услышала шаги. Пришел Блейз с охапкой веток. Я встала и взяла деревянную кадку.

— Я пойду к колодцу.

Снаружи на серых камнях были видны пятна влаги величиной с монету. В воздухе блестели крупные хлопья; шел дождь со снегом. Вершины Стены Мира пропали из виду. Над горизонтом стояли тяжелые серовато-белые тучи. Они выглядели так, словно их нижнюю сторону окунули в чернила.

Я подняла крышку и легла на землю, чтобы зачерпнуть кадкой ледяную воду. Ветер свистел на острых обломках стен. Я присела на время на каменную крышку.

Иногда я казалась себе заключенной в стены подвала. Я была очень раздражительна; причина этого состояла от части в том, что я все время была голодна и страдала расстройством желудка. С другой стороны, причиной являлось и то, что я находилась здесь, во многих милях от всякой цивилизации, в разрушенном городе Золотого Народа Колдунов. И я знала причину.

Я не думала, что действовала в Корбеке менее успешно, чем в Таткаэре. Но в Корбеке обстоятельства были иными. Я поняла бы что там происходило, если бы не была столь беззаботна, если бы уловила все те сигналы, намеки, о наличии которых можно было заключить по поведению Арада и Ховиса. Мне следовало с удвоенным вниманием подходить к выполнению моих служебных обязанностей.

Мой любовник, арикей — оба эти понятия не годились… Халтерн сказал (Хал, ты нужен мне здесь), что если с этим кончено, то конечно и все это нужно оставить, забыть.

В ощущении неудачи тоже есть своя волнующая прелесть. «Допрос церковными вельможами и преследование по половине провинции, — подумала я, — но я все еще здесь, до сих пор я все пережила».

Мне было ясно, что так не могло продолжаться, потому что как только я начну к этому привыкать, моя судьба будет решена.

Фалкир, этот Фалкир с охотниками возле Эт. А Халтерн… Если он мертв, то я буду настаивать на том, чтобы кто-нибудь понес за это ответственность. «Если я когда-нибудь выберусь отсюда, — думала я, — то сообщу об этом Рурик, Короне…»

Рурик. О том, жива ли она еще, я знала столько же, сколько и о Халтерне. А Телук…

«Теперь я смогла бы пережить, узнав о ее смерти, — подумала я. — Я могла бы погибнуть такой же смертью, внезапно и даже не защищаясь. Я хотела бы избежать такого, я буду бороться, чтобы отвратить это, но… такое возможно. А если я могу все подобное принять во внимание, то почему бы и не она?»

На следующий день выпал рыхлый снег. Марик позвал меня на верх.

— Взгляните вон там. — Он показал место пальцем.

По снегу тянулись следы — отпечатки изящного вида когтей и крыльев и мощных лап — пересекавшие друг друга следы. Снег смягчил резкие очертания руин.

— Я думала, что здесь нет никакой дичи.

— О, еще сколько. — В голосе Марика слышалось разочарование. — Но я не могу подойти к ним достаточно близко. Здесь все животные привыкли, что на них охотятся.

— Племена, я думаю. — Тут я вспомнила о дикарке и быстро сменила тему разговора. — Я схожу за водой. Ты можешь посмотреть за огнем? Там, кажется, почти все прогорело.

— Хорошо. — Он побежал обратно вниз по лестнице.

На поверхности воды образовался тонкий слой льда. Я сломала его, встала на колени и замерла. В черной воде я увидела свое лицо. Я почти не узнала себя. Причина заключалась не только в том, что я была в грязи и подрезала ножом свалявшиеся волосы. Я потеряла в весе, мои щеки и глаза ввалились. Обмануться я не могла: вид у меня был измученный.

Я окунула руки в ледяную воду и испугалась. Она была слишком холодна, чтобы ею умываться.

Моя старая ремондская одежда давно утратила свои первоначальные цвета и приняла равномерную грязно-бурую окраску. От грязи на моей коже образовались желтоватые пятна. От укусов вшей оставались красные следы. Я разорвала свою последнюю и ставшую тем временем грязной сорочку, чтобы перевязать ступни; на обмороженных местах вскрылись и воспалились нарывы.

В дотехническом мире нельзя быть слишком привередливым. Никому не нравятся и недостаточный комфорт, но с этим можно смириться. Так об этом говорил мой дядя Джон де Лайл, министр. Он сказал это мне, когда я еще претендовала на место во внеземной службе.

Я всегда клялась себе, что никогда не воспользуюсь влиянием семьи, тем более семьи де Лайлов. Это честолюбивое намерение побеждало, пока мне не стало ясно, как сильно меня влекла служба в департаменте межпланетных дел. Это было некорректно с моей стороны; он являлся единственным из де Лайлов, который чувствовал себя виновным в том родственном подходе, он позволил себе в отношении меня. Когда я пришла к нему и спросила об этом — квалификация у меня, конечно, была, — он не смог отказать мне, не дав места.

«Разве иначе я была бы здесь?» — с содроганием спрашивала я себя, все еще стоя на коленях возле колодца. — Разве тогда я все равно улетела бы с Земли, если бы не было того влияния и содействия? Да. И произошло бы это так же рано? Ага, но нет, это уже совсем иной вопрос».

Я услышала шаги, быстро зачерпнула ладонями ледяную воду и умыла лицо. Потом стала жадно глотать воздух, задрожала от холода и вытерла глаза рукавом.

— У вас есть проблемы? — спросил Блейз.

— Никаких кроме тех, что есть у вас. — Я подняла кадку за ручки и пошла обратно к подвалу. Он шел рядом.

— Которая из них?

— Что? — я проследила за его вытянутой рукой; он указывал на те немногие дневные звезды, которые еще были видны на западе.

— О, Солнце Земли вы отсюда не сможете увидеть.

Каменные плиты под слоем снега обладали коварной скользкостью.

Мне приходилось целиком сосредоточиваться на том, чтобы не поскользнуться. Мужчина, шедший рядом, и не думал мне помогать.

— Как там, в том мире?

Взглянув на его лицо, я увидела, что он был серьезен. Значит, либо он поверил, что я прибыла из другого мира, либо так на него действовала изоляция. Возможно, это было оттого, что мне тем временем стало казаться, будто его покушения на мою жизнь происходили давно и в каком-то ином мире. Но, в любом случае, я считала, что мне следовало относиться к нему вежливо.

— Есть поразительное сходство. Если мы имеем дело с тем же самым классом звезд — с подобным же солнцем, я имею в виду — и с миром, который находится от него на определенном расстоянии, то все растения, животные и люди являются лишь вариантами общих основных типов.

По-настоящему чужими являются формы жизни на газообразных гигантах, на блуждающих межзвездных мирах и на планетах, движущихся по очень близким к своим солнцам орбитам. Там есть создания, с которыми мы, вероятно, никогда не сможем общаться.

— Вот как такие? — Он вытянул руку: большой палец и пять остальных.

— Это незначительное отклонение.

— И вы живете в высоких башнях, летаете по небу и ездите в повозках, в которые не запряжены животные. — Его тон был насмешливым. — Когда я слышу такое от вас, то начинаю верить, что правы были те, кто говорил, будто вы принадлежите к народу колдунов.

— Кто эти «те»?

Он не ответил. Как я предполагала, это исходило от СуБаннасен.

Мы постепенно подходили к нашему подвалу. Вверх от скрытого костра поднималась тонкая струйка теплого воздуха.

— Зачем вы сюда прибыли? И что последует за вами — еще больше трюков народа колдунов? — Он отвернул в сторону свое покрытое шрамами лицо. — У нас своя жизнь. Это то, что мы выбрали. Улучшит ли нашу жизнь знание вашего мира?

По какой-то дурацкой причине — все-таки этот человек дважды пытался убить меня — я полагала, что должна быть искренней по отношению к нему.

— Мое правительство говорит о взаимном культурном обогащении посредством контактов между мирами, входящими в Доминион. Это совершенно верно. Разумеется, мое правительство так же хотело бы получать выгоду, если какой-то мир имеет то, что можно обменить или оплатить. А если оно сможет вам что-то продать, то сделает и это. Речь могла бы идти и об усовершенствование методов медицинского обслуживания, ведения сельского хозяйства, о тех вещах, которые вам потребуются.

— У нас есть все, что нам нужно, — Он был упрям и так самоуверен, будто мог говорить за каждую в отдельности телестре Южной земли.

— Как вы можете это утверждать?

— Мы были свидетеле м другого пути, вашего пути, и он не оправдал себя.

Он был сердит и гораздо менее скрывался за своей гордостью, чем я замечала это в нем прежде. У него был жалкий вид, когда он шел рядом со мной, спрятав руки под изношенным пальто, с красными от мороза ушами, с сине-красными шрамами на лице.

— Только то, что вы пережили на этой планете одну техническую цивилизацию, которая погибла, совсем не означает, что все кончают тем же. Кроме того, это было давно…

Он вздернул голову, и в его тоне снова появилась привычная резкая холодность. — Я уверяю вас, что хотя народ колдунов так же мертв, как и их город, мы их не забыли.

Он ушел вперед. Я взяла кадку в другую руку, подышала на окоченевшие пальцы и спустилась следом за ним в подвал.

— Вот. — Марик взял у меня воду и протянул мне небольшую баночку. Она была очень горячей и наполнена бульоном, полученным из драгоценного мяса. — Когда вы поедите, я дам есть и ему.

— Ты уже ел?

— Пока вы были снаружи. Как там?

— Холодно.

— В воздухе снег, — равнодушно сказала Блейз.

Я села рядом с костром, выловила из баночки кусочки мяса и стала пить горячий бульон. Марик сел рядом со мной.

— Я хотел бы снова оказаться в моей телестре, сказал он. — Иногда на Ораноне бывало холодно, но никогда так, как здесь.

— Может, нам следовало бы создать свою собственную телестре. Хотя, кажется, место здесь для этого не совсем подходящее. — Юмор мой был слабоват.

Мигательные перепонки скользнули вверх, и глаза Марика посветлели от удивления.

— Короне и церкви потребовалось четыре поколения, чтобы подтвердить законность телестре Пейр-Дадени, т'ан. Вам придется подождать некоторое время.

Мне вспомнилось то, что однажды сказал Халтерн: ни одна из телестре со времени своего основания не изменяла своих границ, и в Южной земле не существовало земельных сделок, с тех пор как амари Андрете создала Пейр-Дадени.

— Но ведь должно быть возможно… Где же тогда жить людям?

— Есть три возможности на выбор, — сказал Блейз, глядя сквозь огонь. — Быть в своей собственной телестре. Или в качестве н'ри н'сут в другой. Или без земли.

Марик резко сказал:

— Она не безземельная!

— У нее нет телестре.

— Но у них это по-другому…

Это был тот самый момент, когда моя способность приспосабливаться, отчеты ксеногруппы и различные рассказы соединились в моей голове в единый образ Орте. Прочное и неизменное, совершенно статичное общество. Меня пугало то, что это произошло на добровольной основе. В период Золотой Империи они обладали техническими знаниями, а сейчас отказывались ими пользоваться. Мне стало ясно уже в Корбеке, что здесь существовало не дотехнологическое, а посттехнологическое общество.

Это и обусловило мне мои неблагоприятные исходные позиции. Я была подготовлена к встрече с примитивными мирами.

Основное правило Департамента гласило, что раса, не имеющая возможности перемещения в космическом пространстве, не представляла опасности для Доминиона и что член Доминиона не может причинить какому-либо миру большого вреда. Конечно, это было правило со множеством исключений, но для неспокойных времен оно обладало успокаивающим действием. На Земле это неистовое стремление к исследованию пространства с помощью сверхсветового привода именовалось принципом дисперсии, а главной проблемой Земли было единство.

Однако V Каррик не являлся дотехнической цивилизацией, он не являлся миром, который можно было обследовать, внести в каталог и наблюдать с помощью спутников. Потому что на Каррике V была техническая цивилизация, после которой остались такие руины, какие и представлял собой этот мертвый город.

«Мы основательно ошиблись насчет них, — думала я. — Что за менталитет побуждает этот мир (или это относиться только к Южной земле?) к тому, что он предпочитает пребывать в опасности, нужде и страданиях? Что за образ мышления позволяет Домам-колодцам и Т'Ан Сутаи-Телестре подавлять все знания, с помощью которых можно было бы улучшить условия жизни?…»

Я взглянула на Блейза. В Корбеке мне довольно часто казалось, что хранители колодца и говорящие с землей держали при себе все виды знаний, включая медицинские; народ колдунов достиг в этой области таких же успехов, что и Доминион.

В настоящее время не существовало технического метода записи знаний, но его можно было найти. Я могла жить с искаженными представлениями, когда знала, что не было возможности их исправить, но как только мне стало известно, что метод существовал и кто-то решил запретить его использование…

На Земле подобное общество не просуществовало бы и двух поколений, не говоря уже о двух тысячах лет. Это свидетельствовало о более необычном образе мышления, какой я могла себе представить у гуманоидов, которые, все же, в некотором отношении были так похожи на нас.

— Вы справились с банкой?

Я вернула ему ее пустой. Марик имел надутый вид. Очевидно, он спорил с Блейзом, пока я была погружена в свои размышления. В настоящих условиях мы все были в равной мере чувствительны, обидчивы.

Блейз сидел, держа на коленях деревянную коробку. Я уже и раньше видела ее в его вещах и по заботливости, с которой он с ней обращался, сделала вывод, что внутри были деньги или другие ценности. Но это оказалось не так. Он разложил на полу ее содержимое: это был дорожный комплект игры охмир. Входившая в него доска имела размеры подноса. В лазури фишек (они хранятся в двух мешочках, причем в одном содержится их вариант для трех игроков) были вырезаны обозначения феррорн, турин и леремок.

Все это пробудило во мне столь живые воспоминания, что у меня перехватило дыхание. Это были воспоминания о партиях в охмир в холодных башнях Корбека, которые мы с Фалкиром так часто прерывали, потому что нам приходило на ум более увлекательное занятие.

Блейз мрачно взглянул на меня и сказал:

— Думаю, вы откажитесь от столь изысканной игры, как охмир?

Игра отвлекла бы меня от мыслей, связанных с ожиданием. Любой способ прогнать скуку был кстати. Пусть даже его предлагал Блейз н'ри н'сут Медуэнин.

— Я играю, — ответила я.

Выпал снег и пролежал до полудня, прежде чем растаял. Воздух был прозрачен и холоден. Мы покидали нашу подземную обитель как можно реже. Но необходимо было выбираться наверх, чтобы собирать топливо для костра.

Звезда Каррика словно ледяной глаз висела низко над южным горизонтом. Северный ветер гнал массы облаков. Стояла яркая, беспокоящая погода. Вдали серебром блестели мокрые камни.

Выходы за топливом я использовала для ознакомления с окружающим миром. Я продлевала их, насколько это допускал холод. Казавшийся бесконечным, город, однако, состоял из одних лишь руин. Заметны были впадины, где обрушились подземные помещения.

От города народа колдунов остались лишь камни. И мы втроем обитали здесь, жгли костер на выложенном мозаикой полу, не имея защиты от холода и темноты. Мы были варварами в этом городе и, как мне подумалось, заслуженно.

Меня встревожил крик. Моя связка веток кустарника была нелегка. Я взобралась по какой-то лестнице с плоскими ступеньками, чтобы иметь большой обзор.

Я увидела Марика. Он размахивал своими харурами. Но крик, вырвавшийся у него, не был предупредительным. Что-то лежало на земле рядом с ним.

Подойдя ближе, я увидела, что это была огромная птица-ящерица с длинными и зубастыми челюстями. Тело ее покрывали скорее чешуйки, нежели перья. Ударом меча Марика одно из обтянутых кожей крыльев было почти целиком отрублено.

Я положила связку хвороста на землю и взялась за окончание одного крыла, а Марик — другого. Мы развели крылья в стороны. Их размах составлял более трех метров. На рукообразных лапах животного имелись опасные когти.

— Она напала на меня. — Марик схватил мертвое тело животного и потащил его к лестнице нашего подвала. — В той стороне, где полно выбоины. Я не видел, как она подлетела. Она чуть не оторвала мне голову!

Блейз не двинулся со своего места возле огня. Он оглядел убитую птицу, затем Марика.

— Это кур-рашаку. Повезло.

— Это не было везением! До последнего мгновения я вел себя спокойно, а потом я… — Он опустил птицу — ящерицу на пол и выполнил картинную и сложную серию фехтовальных движений воображаемым клинком. Его руки были черными от крови.

— Везением для нас, я имел в виду. Разнообразие в меню.

Я впервые увидел в глазах человека из Римона своего рода серьезный юмор, но на лице у того не дрогнул ни один мускул. К моему изумлению, он помог ободрать и выпотрошить птицу. Я подумала, что уж это-то входит в способности наемника, о которых я не задумывалась, и снова отправилась к колодцу.

Насытившись, мы прилегли у огня. Марик принялся лоскутками ткани вытирать кровь с мечей Телук… Впрочем, я считала их уже его собственностью. Блейз смотрел на это с нараставшем нетерпением. Он пробормотал что-то невнятное, порылся в своем узелке и бросил мальчишке несколько кусков промасленной ткани, которую использовал для чистки своих собственных мечей.

— Спасибо, — недоверчиво отозвался Марик.

— Гм-м-м… — Блейз откинулся назад, в тень. Когда металл был протерт, он сказал: — Ты отдашь нилгри слишком большое предпочтение.

— Может быть, — согласился Марик.

Как и большинство ортеанцев, он одинаково владел правой и левой руками. Щита в Южной земле не знали, а сочетание харуров представляло собой смертельную опасность. Большинство воинов, как и Блейз, были способны как правой, так и левой владеть обоими мечами.

— Тебе следовало бы поучиться. — Блейз поймал мой хмурый взгляд. — Не волнуйтесь, Т'ан обитательница другого мира. Я не стану резать вашего л'ри-ана.

— Я также на это не рассчитывала. — Но это было не совсем верно.

— Требуется движение, когда торчишь в такой тесноте. — Блейз взял в руки мечи Марика и оценил их вес. — В течение целого года я обучал владению оружием в одной телестре в Морврене, прежде чем отправился в Саберон. Вот, попробуй это.

Он показал мальчику несколько неведомых упражнений обоими клинками, затем сел рядом со мной, чтобы понаблюдать за ним.

— Не хотели бы и вы поучиться? — с иронией предложил он.

— Я знаю свои способности, а эта в них не входит. — Я не намерена была проявлять такое легкомыслие, чтобы угодить еще под лезвие клинка в руке Медуэнина. — Я придерживаюсь таких приемов борьбы, где требуется меньшая затрата усилий. В один из следующих дней я разгромлю вас в охмир.

— Ах, так вы, значит, думаете, что мы пробудем здесь всю зиму?

Когда он ушел, чтобы принести доску и фишки, я подбросила в костер побольше хвороста. Я столь же мало могла подавить его сарказм, как и его дыхание, во всяком случае, так мне казалось. Однако, несмотря на его рычание, рассчитанное на то, чтобы произвести впечатление, он взял на себя часть наших общих дел, и я все еще не знала в точности, почему.

Мы сделали первые ходы, которые определяет тот, у кого более подвижные фишки, и постепенно игра вошла в силу. В подземелье стояла тишина, шум ветра не доносился сюда сверху. Марик закончил свои упражнения с мечом и вернулся к огню. Огонь был центром нашей общественной жизни.

Блейз положил одну из неподвижных феррорн, чтобы открыть еще один фронт борьбы на игровом поле. Я изучила их расположение и двинула с места одну из турин.

— Так не пойдет, — запротестовал Блейз. — Только через линию, но не через угол… пусть это даже будет леремок.

— Вы делали так же, — возразила я.

— Все игроки в охмир обманывают. Это такая поговорка. А еще одна говорит… — он наклонился и стал изучать доску, а огонь превратил его обожженное лицо в страшную маску, — …что хорошие игроки в охмир обманывают только тогда, когда это необходимо.

— Тогда вот так. — Я вынудила его перевернуть одну из его голубых турин, оказавшуюся с обратной стороны белой леремок, что было весьма выгодным для меня.

Он вынул из мешочка еще пригоршню фишек и задумчиво держал их в руке. Его глаза были темными и ясными в тусклом мерцании света.

— Однажды я был в Касабаарде. В торговом городе. Там я и купил эту игру.

— Это не в Южной земле?

— Нет, за Внутренним морем, вниз по Дороге Мостов за архипелагом. Вдоль Покинутого Побережья было несколько боев. Примерно шесть лет назад. Думаю, это было между Квартом и Кель Харантишем.

— Вы там воевали?

— Мне платили, — сказал он, пожав плечами.

— Так вы это понимаете?

— Это — самое простое дело.

Он положил на доску одну фишку. Я не была уверена, разрешен ли был этот ход; я была отвлечена. Сейчас мне гораздо более интересным казался его рассказ. Я решила действовать осторожно.

— После этого вы вернулись домой?

— Обратно в Южную землю. Что касается моего дома… то эта была хорошая телестре, но мне было ровно четырнадцать, когда я ее покинул. Я придерживаюсь телецу, если вы помните. — Он намекал на обычай проводить одно из времен года в телестре. — Когда у меня есть возможность. Нет, в то время я был несколько лет охранником в городе Медуэн.

— Это звучит так, как если бы очень походило на мои дела. Я тоже всюду путешествую. Но здесь это выглядит необычно, не так ли? — Тут я положила новую феррорн.

Он сделал ход, создавший ему преимущество в одном из малых шестиугольников, что, в свою очередь, изменило равновесие между различными перекрывавшимися шестиугольными структурами. Когда стали видны последствия хода, проявившиеся в изменениях до самого края доски, я потеряла целый ряд фишек.

— Да, необычно. После того я снова отправился по побережью в Морврен. Там я получил вот это. — Его рука прошлась по изуродованному лицу.

— На войне?

Он рассмеялся. Смех звучал искренне, естественно. Марик открыл глаза и тут же снова задремал.

— В одном общественном доме в Свободном порту Морврена, — серьезно сказал Блейз, — в схватке совершенно из-за ничего. Десять лет за морем, а потом вот это. Какая-то амари бросила масляную лампу.

Он поднял руку, чтобы показать, как защитить свои глаза. Рукав соскользнул, и я увидела шрамы от запястья до локтя.

— Она больше никогда не сделает ничего подобного, — добавил он и коснулся эфеса своего харура. — Однако постепенно я становлюсь слишком стар для такой игры.

Мы замолчали и продолжили другую игру, не ту, о которой он говорил.

На палке было уже двенадцать зарубок.

Пятнадцатый день оказался особенно холодным. С востока тянулись желтые снеговые облака, но снег не шел.

— Скоро будет зима.

Марик согласно кивнул. Он вырыл своим ножом еще один корень и дал его мне.

— Я слышал, что перевалы зимой закрыты.

— Думаю, ты прав. Давай вернемся, хвороста уже достаточно. Здесь, наверху, чертовски холодно. — Тут я подумала, что мы проделали сюда от подвала довольно долгий путь. Руины походили друг на друга. Я стала искать ориентиры на местности.

— Сюда! — позвал Марик.

— Ты уверен?

Мы шли не тем путем, каким сюда пришли. Я шла за ним. Идти было легко, потому что он шел мощеными дорогами.

К нашему скрытому входу мы подошли с другой стороны, поэтому я не узнала его, пока не оказалась прямо перед ним.

— Ты быстро соображаешь, — сказала я, когда мы спускались вниз по лестнице и подошли к костру. — Я на время потеряла ориентировку.

Он бросил дрова в кучу запасенного топлива.

— Я не особенно хитер, это только лишь потому, что я уже прежде жил здесь.

Мои руки пощипывало, пока не восстановилось кровообращение. Это длилось довольно долго, пока до меня не дошло, что он сказал.

— Что ты здесь?

— Жил в этом городе. Во времена народа колдунов, конечно.

— Конечно, — машинально повторила я и отыскала взгляд Блейза.

Сейчас мне еще недоставало их бреда.

— Что в этом необычного? Согласен, что это большая случайность, однако…

— Значит, и у вас тоже?

Я подозревала, что они придумали такую игру-путаницу, чтобы подшутить надо мной.

— Нет. Мои воспоминания не показывают мне гор, которые бы я видел, когда был в городе колдунов.

Я повернулась к Марику:

— Ты никогда прежде об этом не упоминал!

— Я не узнал его снова, т'ан. — Он говорил об этом как о чем-то совершенно естественном, словно то, о чем он говорил, было известно всюду и каждому. — С тех пор как мы пришли сюда, мои сны о предыдущей жизни стали более четкими и совпадали с тем, что я видел. Только я думаю, что это было очень давно. Город сейчас больше, чем я вспоминаю.

Я повернулась к Блейзу:

— Видите, я знаю, что все мы находимся в большом напряжении..

— У вас не бывает снов о предыдущей жизни, не так ли? — В его голосе не чувствовалось ни малейшей насмешки.

— Нет возвращающейся памяти?

Марик испуганно взглянул на Блейза. Это насторожило меня. Тут не было никакой шутки. Мы были очень похожи. А сейчас присутствовало нечто, что заставляло его отвернутся от меня и сблизиться с наемником, который, к тому же хотя и не внушал доверия, однако являлся представителем его расы.

— Ке боится, — сказал Блейз, — потому что у представителей народа колдунов тоже не было памяти о их предыдущих жизнях. Может быть, у них и не было нескольких жизней, о которых они могли бы вспомнить. А разве вы, обитатели другого мира, походите в этом на народ колдунов?

— Я не могу ответить на этот вопрос, пока не поняла его. Присядь-ка ненадолго, мне бы хотелось поговорить об этом. Марик бога ради, я не причиню тебе никакого зла!

Он пристыженно сел рядом со мной.

— Я знаю. Я знаю вас, т'ан. Но мне казалось, что вы… как мы.

— Расскажите мне об этом.

Я посмотрела на обоих. Тут они снова обменялись взглядами заговорщиков, которые я раннее восприняла как свидетельство их сговора. Видимо, они объяснялись желанием перестраховаться. Мое разоблачение сильно затронула их.

— Мы живем, — просто сказал Блейз, — и возвращаемся под Ее небом. Вот и все.

— Это не все — это не может быть всем — как вы можете быть так уверены в этом? О-о… — я подняла руку, потому что Марик хотел перебить меня, — …я не сомневаюсь в том, что вы во все это верите. И на Земле есть люди, которые верят в то же самое и с такой же искренностью. Но доказательств этого нет!

— Мы вспоминаем, — сказал Марик. — Мы не можем все ошибаться, иначе мы не вспоминали бы об одних и тех же вещах, разве не так? Мы знаем о народе колдунов, потому что были здесь, потому что были их рабами. Кристи, мы это знаем.

— Церковь…

В этом заключался странный смысл. Вот почему, наверное, здесь не существовало никаких экстравагантных церемоний похорон. Телук однажды шокировала меня тем, что, как мне показалось, одобряла самоубийство. А Марик, с неприязнью относившийся к городу, когда вошел в него, сейчас чувствовал себя в нем уютно.

— Тогда вы, конечно же, знаете, как выглядит техническая цивилизация.

Они внимательно наблюдали за мной. Мне нужно тщательно формулировать свои вопросы. Если и существовала какая-то тема, на которую ортеанцы говорили с большой сдержанностью, то это была сущность их веры. Если бы все мы не оказались в такой ситуации, затерянные в опустевшей стране, подобный разговор мог бы никогда не состояться.

— Мы это знаем. Я уже говорил вам об этом, — сказал Блейз, — мы это видели и больше такого не хотим.

— Но как же народ колдунов? Разве никто из них не родился снова?

— Как же! — сказал Марик. — А что такое Кель Харантиш?

— Нет, люди там такие же, как и мы. — Блейз говорил совершенно серьезно. — Я их видел. Как говорят, народ там был истреблен.

— Как говорят? Я думала вы это знаете.

— Там есть кое-кто, кто утверждает, будто родился после гибели Золотой Империи, но я им не верю. Еще слишком рано.

Я поймала себя на том, что в беспокойстве ходила взад и вперед. Как раз в этот момент я вернулась к огню. Подобное было возможно.

Это могло бы оказаться предрассудком, а, может, и реальностью… Но они были убеждены в том, что это реальность. Это очень глубоко сидело в них, я это видела.

Почувствовав вдруг свою подавленность, я присела на полу у костра.

— Если вы знаете, что снова родитесь, то почему тогда терпите, переносите вот это все, что здесь кругом?

Некоторое время никто ничего не говорил. Блейз наклонился вперед, его местами седая грива упала ему на глаза.

— Если уж дело дойдет до того… я буду оставаться здесь не дольше, чем непременно должен.

— Но как представишь себе, что придется покинуть всех остальных, — прошептал Марик. — Это означало бы потерять всех, всю телестре, просто каждого знакомого человека. А что это будет за мир, в который вернешься? Я знаю, говорящие с землей объясняют, что это будет тот же мир, но ведь пройдет так много времени… И я был бы тогда уже не Марик Салатиэл, я был бы уже другим лицом с частью моих воспоминаний и родился бы в другом мире.

— У нас никто не желает себе смерти, — резко сказал Блейз, — поднял затем голову и посмотрел мне в лицо. — Умереть без надежды вернуться? Вы странные люди, Кристи.

«Да, это в них глубоко укоренилось. Это слишком основательное различие, чтобы осознать его целиком. И иметь такую уверенность… А из-за формы, в какой оно выражается, в повседневной жизни это не имеет слишком большого значения, хотя ее и создало то общество, в котором протекает эта жизнь. Неудивительно, что этот самый колдовской народ все еще представляет для них большую угрозу, хотя его представители вымерли две тысячи лет назад. Воспоминания о силе технике не поблекли, сохранилось и твердое нежелание когда-нибудь снова ею пользоваться».

— Может быть, у вас так же, — с надеждой сказал мальчик, — а вы этого только не знаете.

— Я действительно этого не знаю, как постепенно замечаю.

И чем больше я узнавала об Орте, тем больше угнетала меня моя полнейшая неосведомленность.

Блейз молча смотрел на меня, забыв про Марика. Он был потрясен, потому что мог себе представить, что это такое — знать, что должен умереть, но не знать, что следует за этим, если на подобное вообще способен ортеанец. Марик, как и дети всех рас, был еще далек от того, чтобы вообще верить в смерть.

В подвале громко трещало горящее дерево. Стены казались красными в свете огня. Я спешно вернулась к костру от входа. Снаружи все еще шел снег, который, казалось, никогда не кончится.

Марик пошевелился, пробормотал что-то и перекатился поближе к огню, так и не проснувшись. Я перешагнула через него, присела рядом с кучей хвороста и положила в огонь несколько больших сучьев.

Я подумала, что до рассвета осталось уже недолго. Не потому, что снаружи можно было заметить какие-либо изменения. Просто я чувствовала, что близилось утро.

Мне показалось, что нет необходимости стоять на страже. Никто не найдет сюда дороги и не нападет на нас. Здесь никого нет.

Уверенность усиливалась. Мы были брошены на произвол судьбы. Нам придется оставаться здесь до тех пор, пока сами что-либо не предпримем. Но что мы могли сделать? Собрать свои пожитки и просто пойти? Но не обратно же в Топи. Поискать перевал в Стене Мира? Я спрашивала себя, как далеко он мог находиться и как далеко смогли бы мы уйти сейчас, зимой, без пищи и одежды? У нас уже не оставалось сил. Мы истратили их без остатка, придя сюда из Корбека.

Блейз закряхтел и приподнялся, положив руку на голову, как бы защищаясь. Посмотрел вокруг, вероятно чего-то не узнавая, и снова лег, положив ладонь под голову.

Я знала, что ему снились кошмары. Иногда он беззвучно шевелил губами, словно кричал, а когда затем просыпался, то не слышал, что ему говорили.

Мальчику снились сны-воспоминания, и чем больше проходило времени тем больше удалялся он от нас. Он смотрел на город и видел в нем больше, чем я когда-либо могла увидеть. Иногда он улыбался и вслушивался в шум ветра.

Шестнадцать дней. Голод был теперь частью нашей жизни; пищу приходилось делить на точные порции. А также недостаток многого в питании, скука и мысль о том, что мы слишком долго ждали, чтобы вообще еще куда-нибудь идти.

Каменные стены сливались с улицами города, руины становились городом, наполненным бурлящей жизнью. В то же время, когда мне становилось ясно, что мне снился сон, я знала, что это был не город колдунов. В нем были земные признаки, что-то, может быть, от Лондона, Пекина или Бомбея. Там жили люди, которые не голодали, не мерзли, которые передвигались, не ходя пешком, и говорили на языке, до боли знакомом мне.

Я была человеком, никогда не покидавшим надежную Землю. Меня разбудили сухие всхлипывания от жалости к себе; я не умею плакать во сне.

— Кристи! — настойчиво шептал Блейз.

Я села. Мной овладело чувство смущения.

Марик поднял голову, наморщил лоб и прислушался.

— Вы слышите?

— Блейз, я… — Моя рука потянулась к парализатору. — Что такое? Я ничего не слышу.

У меня окоченели ноги, ходьба причиняла боль, и мне понадобилась целая минута, чтобы подняться следом за ним по ступеням. Марик вынул свои мечи. Меня ослепил белый свет. Я прислонилась к остаткам стены и вытерла слезы на глазах. Блейз выделялся своей чернотой на белом, сияющем снегу, его римонские клинки блестели на солнце.

— Спрячьтесь, — резко сказал он мне и подтолкнул Марика к кусту, скрывавшему вход в подвал.

— Погодите немного. Погодите! — Я прикрыла свои глаза. Звезда Каррика взошла, и ее слепящий свет, отраженный свежевыпавшим снегом, был невыносим. — Что вы собираетесь делать? Мне все равно, кто там приближается; во всяком случае, это лучше, чем умирать от голода!

Он опустил мечи и кивнул. Немного помедлив, к нам вернулся Марик.

Я сказала:

— Я все еще ничего не слышу.

— Шум идет вон оттуда. — Блейз показал рукой в одну сторону.

Голые стены были занесены снегом и еще скрывали что-то двигавшееся от наших взглядов. Я напряглась и что-то услышала, чего не могла понять.

— Идемте и поприветствуем их.

Наемник посмотрел на меня, как на сумасшедшую, и он был почти прав, потому что я перестала думать об опасности. Пожав плечами он принял мое предложение.

Мальчик шел между нами, в его руках все еще были обнаженные мечи.

Каменные плиты под нашими ногами покрылись льдом, снег липнул к моим сапогам. Скоро нам пришлось держаться друг за друга, чтобы можно было идти прямо, не падая.

Я надеялась, что это возвращалась дикарка, но в данный момент это меня не беспокоило.

Мы обошли самую высокую стену, взглянули на старую дорогу и остановились.

 

17. ЖЕНЩИНА, ИДУЩАЯ ВДАЛЬ

По девственно-белому снегу ехал верхом темнокожий человек, явно выбирая искусственно выравненные участки, говорившие о том, что тут проходили древние дороги. Следом за ним ехали другие.

Небо за их спинами имело цвет моря и было усыпано звездами. Воздух был чист, и местность просматривалась до самого горизонта: можно было различить все укрытие в городе. Все окружающее имело цвет всех оттенков индиго.

Когда всадники подъехали ближе, я увидела, что на них были туники и толстые шубы. Высокие седла были отделены мехом и увешаны блестящими украшениями. Животные для верховой езды представляли собой неизвестный для меня тип, конечно, это были не мархацы и не скурраи.

— О, Богиня… — От напряженного дыхания Марика в воздухе висели белые облачки пара. Рот его открылся от удивления.

Блейз держал руку на рукоятке меча. Его мигательные перепонки защищали глаза от блеска снега. Наши черные тени падали на запад, туда, откуда приближались всадники.

Стали видны и размеры серых животных: их рост достигал двух метров и более, а узкие, сужавшиеся кверху шеи добавляли к нему по меньшей мере еще метр. Поводья свисали петлями чуть не до земли и были привязаны к седлам, на которых позванивали бесчисленные металлические пластинки.

— Видите, я… — Блейз снова замолчал и стал смотреть на запад.

За передними всадниками, неспешно ехавшими по древней дороге, двигалось нечто, что я сначала приняла за сани. Впереди были парами запряжены восемь животных, приземистых, с длинными белым мехом и парой коротких рогов, располагавшихся на широких лбах.

Повозка двигалась, очевидно, на вспомогательных полозьях. Она блестела на снегу, яркая и красная, как кровь из артерии. В ней находились люди.

Это нечто было больше любого транспортного средства, какое я когда-либо видела на Орте, а его формы казались одновременно странными и знакомыми; оно имело плоскую яйцевидную форму, открытую сверху.

— Не испугайте их, — наивно сказала я. — Пусть у них не будет впечатления, что мы опасны.

Первые всадники поравнялись с нами и, сохраняя дистанцию, объехали вокруг нас. Животные с серыми шкурами оставляли на снегу изящного вида следы. Казалось невероятным, что такие тонкие ноги способны были носить на себе эти тела и длинные шеи.

Всадники молча смотрели на нас сверху вниз своими темными глазами. Они были вооружены короткими кривыми мечами и копьями с металлическими наконечниками. Среди них находились мужчины и женщины, насколько я могла определить это по ортеанским лицам.

Подъехали сани, из ноздрей тащивших их белых животных валил пар, скрипели на снегу полозья. Я взглянула на еще одну, меньших размеров, повозку, следовавшую за первой. Ее тащили четверо животных. Шкуры и меха скрывали то, что там находилось.

Марик сказал:

— Там, в этой штуке, аширен, смотрите!

Женщина-возница сидела на высоких, как трон, козлах выше оглоблей и держала в руках поводья. Позади нее изнутри повозки яйцевидной возле края ее толкались дети, карабкаясь также по высоким хвостовым плавникам, чтобы лучше нас разглядеть.

Блейз и Марик посмотрели друг на друга.

— Да, — сказал наемник, — но это, должно быть, не только ездит по земле, а?

— Они ездили по воздуху, когда здесь еще был город. — Глаза мальчика посветлели.

После того как он это сказал, я тоже это заметила. Формы были аэродинамическими, и мне следовало бы самой определить это, однако мое мышление не в состоянии было признать их существование. Не здесь. И не сегодня.

Лохматые животные остановились и выдохнули в морозный воздух облака пара. Борта повозки возвышались над нашими головами. Утреннее солнце заливало ее красным и золотым светом. Спустили веревочную лестницу, и по ней спустились вниз целая куча аширен. Затем сквозь них с помощью локтей вперед протиснулась женщина.

Ее грива блестела, кожа была смазана жиром или маслом. Поверх сорочки из мягкой кожи на ее теле была ремешками закреплена большая белая шуба, а за ее украшенным драгоценными камнями поясом торчал кривой нож. Однако она была не обута, а ее ребра покрывали белые шрамы, тянувшиеся вниз от одной пары грудных сосков до другой: это казалось таким знакомым на темной коже.

— Мир! — крикнула дикарка. Аширен стихли. Она широко улыбнулась и протянула вперед свои руки, чтобы взять в них мои. Я оцепенело смотрела на нее. — А вы правильно поступили. Я боялась, что вы не захотите ждать, но была больна и не могла к вам приехать. Но вот я здесь!

— Слава богу, — сказала я, а потом нас окружила целая куча аширен, толкавшихся возле нас, чтобы потрогать. Спешились и всадники, подошли к нам и заговорили на каком-то старом языке.

Я была ошеломлена и смущена; после столь долгой тишины всего этого оказалось для меня слишком много.

— Мир, — смеялся Блейз, — мы могли бы и сами это понять. Даже варвары, Кристи, не берут с собой детей на войну.

Я положила руку на плечо Марика, чтобы опереться. Он не переставал широко улыбаться.

Некоторое время царило замешательство, казалось, все хотели к нам прикоснуться, ощупывали нашу одежду и тела, прежде чем поверили, что мы действительно есть.

— Мои братья. — Дикарка подтолкнула вперед двух молодых мужчин, которые прикрыли глаза, потому что, видимо, были смущены, а затем так живо стали мне что-то говорить, что я не поняла ни слова. — А вот это — аширен моей сестры и мои.

Я не могла их отличить от других детей. Их гривы были темными, гладкая кожа — черного или кирпично-красного цвета за некоторыми исключениями; я заметила ребенка с молочно-белой кожей и серебристой гривой. Они были любопытными, дерзкими и уверенными в себе, как все ортеанские дети.

— Что… я хочу сказать, кто?.. — Впечатления целиком захватили меня.

— Ты, — сказала дикарка, — и твои друзья тоже, вы должны ехать со мной.

Лишь теперь мне стало ясно, что она была не просто женщиной племени, а предводительницей или женой вождя, может быть, тем и другим вместе. Она никогда не говорила больше, чем то было необходимо, а подобная молчаливость часто воспринимается как глупость.

— Нам придется довериться им, — сказал Марик.

— Да. Беги и принеси все, что бы ты хотел взять с собой. Живо.

Я притронулась к стенке яйцевидного транспортного средства. Она была ни из дерева, ни из металла, а обладала структурой, напоминавшей мне пластик. Повозка была легкой, судя по небольшому погружению в снег. Окраска отличалась однородностью и равномерностью. Приглядевшись поближе, я заметила на материале пятна и следы эксплуатации. Как долго мог существовать предмет подобного рода?

На Земле находят стекло финикийского периода и пластмассы начала двадцатого века. Но что вот это дошло до наших дней со времен Золотой Империи — через две тысячи ортеанских лет или более, возможно, две с половиной тысячи стандартных земных лет — в такое просто никак не верилось. Однако выглядело это так, как если бы было цельнолитным, поэтому я подумала, что конструкция такого рода обладала чрезвычайной прочностью…

— Кристи. — Дикарка попросила меня подняться внутрь по веревочной лестнице.

Упряжка животных налегла, возница прокричала команды, повозка тронулась со скрипом с тонкого слоя льда и начала скольжение. Я села на заднюю деревянную скамью, покрытую шкурой. Дикарка уселась рядом со мной, держа на коленях одного из многочисленных аширен.

Марик сидел на скамье пониже нашей рядом с Блейзом, прислонившись к моим коленям.

Холодный ветер перехватывал дыхание. Мы плотнее закутались в меха. Несмотря на холод аширен постарше что-то кричали и выглядывали через борта повозки.

Один пожилой мужчина, которого дикарка уговорила слезть со своего серого животного, чтобы ехать вместе с нами, хорошо говорил по-ремондски. Благодаря его переводу и несмотря на ее с сильным акцентом, архаичный язык мы отлично понимали друг друга.

— Вы и я должны говорить, — сказала она. — Вы и люди Кирриах.

Когда прозвучало это название, Марик поднял голову и сказал:

— Город Кирриах, который назвали а'Киррик?

— Верно, это место называлось а'Киррик. — Она посмотрела на старика.

Он помнит, что было здесь, — осторожно сказала я, и их лица посветлели.

— Твоя память говорит тебе, что здесь еще было? — спросила она.

Он обернулся и указал в восточном направлении:

— Там был еще один город, С'Имрат.

Она обрадованно кивнула.

— Люди С'Имрат. Этой дорогой мы не поедем, они нам враги. А эта дорога?

Мальчик наморщил лоб.

— Река… Я не понимаю, как далеко отсюда.

Она посмотрела на старика, который ей перевел это, и снова кивнула.

Повозка легко покачивалась на своих полозьях из стороны в сторону, и мы двигались по дороге, что вела на северо-запад. Здесь был более сильный снегопад. Сверкали на солнце сосульки, свисавшие с разрушенных лестниц.

— Вы должны говорить, — настойчиво повторила она. Выражение ее лица трудно было понять. Она говорила медленно и бросала взгляды на старого человека, который должен был помогать ей находить слова. — Я говорила… о другом мире. О твоих людях. О твоей поездке сюда, к Великой Матери, в этот мир… Твоя речь была для жителей низменностей. Теперь ты должна говорить с нами.

Я была потрясена тем, насколько сильно ее недооценила. А мы с Халтерном говорили о ней так, словно она являлась животным. В южной земле для них имелось лишь одно название — «варвары». Впервые я начала понимать, что они заблуждались. И это оживило в моем сознании то, что я забыла, пока занималась исключительно проблемами выживания: я все еще была посланницей Земли.

— Я буду говорить с каждым, кто захочет меня выслушать, — заверила я.

— Скоро тебе нужно уходить, — сказала дикарка, — Зима в этом году наступит рано. Перевалы будут закрыты. Твои друзья тоже должны идти.

По террасе шлепал дождь. Снег бесследно исчез. Возле Кирриаха висели серые тучи и скрывали реку с лежавшими за нею равнинами. Зажмурившись, я смотрела на косой дождь. У меня сильно воспалились глаза. Что-то в пище варваров вызывало у меня реакцию гистамина, хотя она и была не очень сильно выражена. Выбор между голодной смертью и какой-то аллергией давался мне легко.

— Я здесь всего лишь несколько дней. Это недостаточно, чтобы объяснить…

Однажды она прервала меня, что делала нечасто, и сказала:

— Иди или перезимуй здесь. Но тогда вам придется прорываться с боями; люди С'Имрат, Иритемн и Гиризе-Ахан услышат о вас и нападут на нас.

— Не могла бы я поговорить и с ними так же, как я говорила с твоими людьми?

— Между тобой и другими племенами нет никаких обязательств. Они бы убили тебя. Или приняли бы за одну из вернувшихся Золотых, потому что, рассказывают, Золотые вернутся.

Ветер задувал дождь на террасу, и дикарка закрыла деревянные оконные ставни, после чего заперла на задвижку. Свайных стен загона для животных не стало видно.

Я спустилась вместе с нею по лестнице в главный зал. Он походил на другие залы людей Кирриах: снаружи он имел вид здания времен народов колдунов, а внутри были устроены деревянные платформы, настилы, перегородки и небольшие отгороженные помещения. Видны были и следы износа стен в течение многих поколений. Обитатели раскрасили стертые временем барельефы, а что-то, видимо, подрисовали и сами: символы и иероглифы, которые, хотя и были непонятны, активизировали мышление своими удивительными геометрическими соотношениями.

Я никогда не видела всех членов племени Кирриах в одном месте, поэтому его численность была неизвестна; кто-либо из них всегда принимал участие в охотах или набегах вне его территории. В этом зале размещалось около пятидесяти человек, а я уже говорила о шести других залах.

Подошел Марик, спросил:

— Что случилось?

— Думаю мы покинем это место, как только прекратится дождь. — Тут я увидела сидевшего у огня Блейза, который играл в охмир сам с собой. — Скажи ему это, хорошо?

Дикарка улыбнулась и задумчиво сказала:

— Были голоса, просившие меня в любом случае убить тебя, Кристи.

Я в этом не сомневалась. Она не была предводительницей племени, и я не думаю, что у них вообще имелся какой-либо вождь; все имели равное право голоса. Но как среди них были крепкого телосложения мужчина с густой гривой, являвшийся признанным специалистом по охоте, еще один мужчина, бывший специалистом по выращиванию хлеба и заготовке запасов сушеного мяса, и женщина, умение которой осуществлять набеги считалось непревзойденным, так и наша дикарка слыла непоколебимым авторитетом в вопросах, касавшихся «равнины» по ту сторону Кирриаха.

— Но ты не убила меня.

— Если бы ты была мертва, кто бы тогда сообщил о нас твоим людям? — Она грациозно пожала плечами. — А на равнине… ты и я… однако к нам должны приезжать послы из другого мира; ни в коем случае не забывай о нас.

— Это будет долго длиться.

— Мы — люди Кирриах. Зимой мы здесь. Летом… — она подняла руку и показала на север, в направлении огромных равнин, как будто могла видеть сквозь толстые каменные стены. Они проводят приятное время года в выращивании продуктов полеводства и охоте, чтобы затем холодный зимой вернуться в город, и странствую так по узкой кромке между бедностью и голодом. — Твой люди найдут нас.

— Мы попытаемся.

— А, может быть, вы станете с нами торговать? Может быть, — сказала она, — мы сможем покупать такое оружие, которым ты, как я видела, пользовалась?

Там, где мы стояли, воцарилась тишина, когда жители племени перестали есть и говорить и начали внимательно прислушиваться к нашему разговору. По грязному, замшелому коридору приближались Марик и Блейз и озирались по сторонами с едва скрываемым страхом.

Я заметила, что многое из оружия, имевшегося в племени, было южного происхождения; они даже могли бы не рассказывать мне, что набеги совершались лишь для того, чтобы завладеть им. Я терла свои глаза и проклинала расстройство зрения. Эти люди не принадлежали к кругу тех, на кого распространялись законы Доминиона, в частности, законы относительно импорта высокоразвитой оружейной техники.

— Нет, — сказала я, — и я скажу тебе, почему нет. Ты видела, как я этим здесь пользовалась?

Я подняла парализатор вверх. Дикарка кивнула.

— Покажи нам, — потребовала она.

Под высокой крышей зала гнездилось несколько кру-рашаку. Я направила туда парализатор и прицелилась в одну из них. Узкий пучок звукового луча прозвучал ка визг. Птица-ящерица упала на каменный пол.

Когда я убрала большой палец со спуска, люди отпрянули от меня, их искаженные страхом лица теперь расслабились; они говорили и кричали наперебой. Грома команда дикарка восстановила порядок.

— Мы стали бы такое покупать, — сказала она, — много такого, а тогда пусть симратанцы только нападут на нас!

— Возьми. — Она помедлила, потом взяла парализатор. Я расположила ее большой палец над спуском. — Ты видела, что я делала. Положи палец вот сюда и нажми вниз.

Позвали переводчика, который перевел ей мои слова. Дикарка взяла парализатор обеими руками, держа его на вытянутых руках, и попыталась выстрелить в другую птицу-ящерицу. Но, поскольку у нее не было моих отпечатков пальцев, ничего не происходило. Пока она сопела и проклинала эту штуковину, я взяла парализатор себе и бросила его Блейзу.

— Смотри сюда! — обратила я ее внимание. — У жителей Южной земле с этими точками так же, и у жителей равнин. Давайте же, — подбодрила я Блейза, — попробуйте выстрелить в меня.

Его глаза прикрыла мигательная перепонка, углубились складки кожи вокруг губ. Возможно, это прорывалось его ирония. Я была далека от того, чтобы недооценивать Блейза н ри н сут Медуэнина. Он-то уж обладал способностью сделать такое.

Он целился так тщательно, словно верил, что оружие действовать, и дважды нажал на спуск. Ничего не происходило.

Парализатор переходил из рук в руки, все хотели убедиться в том, что устройство не действовало.

— Наше оружие не работает для вас. — Я надеялась, что это прозвучит убедительно.

— Твои люди хитры, — спокойно дикарка. — Я знала, что оно не будет жить в моей руке, я брала это у тебя в Мокрой земле, когда вы спали. Но оно метров у всех — вот что хитро.

«Она, возможно, убила бы меня в Топях, если бы он действовал, — подумала я, — несмотря на взаимные обязательства, которые связывали нас с Корбека». (Предполагаю, что речь шла и о Корбеке, но она никогда ни говорила об этом.)

— Завтра дождь кончится, — сказала она. — Я дам вам в дорогу на юг пищу и лахаму.

— Дальше мы не пойдем, — сказал пожилой мужчина с его безупречным ремондским произношением.

— Жители равнины не далеко от сюда. Это твоя дорога к ним, — Дикарка указала на древний камень, почти не видный под местной травой и обломками.

Всадники на серых лахаму стояли вокруг повозки, когда мы спускались с нее. То было еще одно творение народа колдунов, яйцевидная конструкция, о первоначальном назначении которой я так ничего и не узнала. Она была снабжена деревянной рамой с осями и установленными на них колесами, а тащили ее лохматые животные — мурок. Хотя в ней спалось лучше, чем на холодном полу, однако езда в ней по по горным дорогам также являлась не очень удобной.

Кирриах находился в пяти днях езды к северу от нас. Его серо-голубые каменные стены, имевшие странный оплавленный вид, также доисторические, как пирамиды на Земле, лежали позади. Мы двигались на юг по остаткам дороги, по на дороге не показались вершины Стены Мира. Чем дальше мы продвигались на юг, тем холоднее становился воздух. Весь наш путь шел вверх, прямо в горы, до того дня, когда я поняла, что мы поднялись между острогами Стены Мира на сам перевал.

— Идите по этой дороге, — сказала дикарка, — а когда придете к такому месту, где лахаму пойдет неохотно, отпустите их. Они вернутся к нам.

Я взяла в руки поводья серого животного. От него пахло мускусом, кожа его была холодной, как у рептилий. Блейзу и Марику удалось сесть на животных без посторонней помощи, мне же пришлось прибегнуть к помощи аширен. Хотя седло располагалось высоко на спине, у меня было впечатление, что соскальзываю вниз; бочкообразное тело лахаму сужалось назад.

Животное бежало вперед немного боком, мне лишь с трудом удавалось на нем удержатся.

— Кристи, — сказала женщина. Она встала в повозке и наши головы теперь находились на одной высоте. — У меня есть твое имя.

— Да. — Никто из людей Кирриах, не называл своего имени, однако, вне пределов племени.

— Меня зовут Гур ан, воительница, я — Алахаму-те, наездница на лахаму.

Она наклонилась вперед, ее шестипалые руки обхватили борт повозки.

— Я — О хе-Ораму-те, Женщина, Идущая Вдаль. Между твоими людьми и Кирриах нет никакой вины.

Упряжка Мурок рванулась с места, повозка запетляла по долгой дороге, уходившей от гор. Уносясь рысью, лахаму подняли головы с длинными мордами, и залаяли, как собаки.

Над скалами висел густой туман, светлевший там, где солнце находило промежуток между тучами. На древней дороге росли темная мох-трава и лишайники. Она шла, извиваясь, в гору. Усеянные валунами склоны возвышались до самых облаков. Нередко встречались обломки скальной породы размерами с дом. Откуда-то доносилось журчание текущей воды.

— Почти полдень, — сказал Марик, хотя это ему не могли подсказать ни небо, ни солнце. — В таком месте, как это, мы могли бы переночевать, Кристи.

— Мы могли бы поехать назад к равнинам и завтра попытаться пересечь горы, — предложил Блейз.

— Давайте еще немного пройдем вперед. — Я пыталась справиться с непослушным лахаму. — Еще есть время.

Снег пятнами лежал на мох-траве и заполнял расщелины в скалах. Это был свежевыпавший снег. «Неужели мы отправились в путь слишком поздно» — спросила я тебя. Я боялась, что перевал мог уже быть закрыт, и тогда мы бы пропали; я не могла иначе: я должна была попасть туда, где это можно было бы увидеть.

Если же мне вернуться… Тогда я не знаю, справлюсь ли я совсем этим во второй раз. У нас больше нет сил, нет времени, нет совсем ничего.

Вниз сползало облако. Я плотнее завернулась в шубу из меха мурок, и накинула на голову капюшон. Мы ехали дальше и внимательно следили за тем, где шла древняя дорога, которую здесь, среди голых, светлеющих скал, едва можно было различить.

Шуба из меха мурок блестела от влажного холода. Здесь, на такой большой высоте, стояли уже зимнее холода. Дорога теперь круче взбиралась в гору, и лахаму осторожно выискивали себе дорогу среди глыб смерзшегося снега.

Туман светился от бледного дневного света. Он был белым, жемчужно-серым, затем бледно-голубым, а над нами простиралась небо. Я взглянула назад, на туман, лежащий у нас за спиной, словно поверхность озера. Все пустынные земли, раскинувшиеся позади, исчезли под этим туманом.

Мы сидели верхом на наших животных между двумя снежными вершинами и смотрели на юг через Стену Мира.

— О, боже! Отсюда можно видеть полмира!

Даже Блейз молчал. Марик прижал своего лахаму поближе к моему.

Неизмеримая ширь неодушевленного ландшафта вызывала в моем желудке легкую тошноту. Такие пространства, такая пустота! Глаз благодатно цеплялся за раскинувшуюся под нами землю.

С такой высоты она казалась плоской, походила на бурые, бежевые и белые прямоугольники, смыкавшиеся в сложный рисунок. Мне мешало смотреть, что-то пушистое, белое, пока я не видела, что оно двигалось и его тень и что его тень перемещалась по лежащим внизу и казавшиеся крошечными полями. И я поняла, что смотрела с верху на облако. Пятнышки, выглядевшие, как спекшиеся маковые зерна, были скопление деревьев, крошечные черные тени которых сливались на земле.

Я прошлась взглядом по привлекательно приподнятому ландшафту до озера, лежавшего узкой, длиной и невероятно глубокой полосой в низине из белого песка.

Чем дольше я туда смотрела, тем яснее проступали детали. Виденное не являлось плоской равниной, тут и там вздымались пологие холмы, а в некоторых местах виднелись бисквитного цвета скалы. Тонкие, как нить, линии между прямоугольниками были тропами, дорогами. А скопление крошечных четырехугольников, плоские крыши которых поблескивали на солнце и стены которых выглядели черными тенями, было, вероятно, одною из телестре. Так далеко подо мной…

Даль, захватывающая дух панорама: по ту сторону озера, холмов и воды все расплывалось в голубой дымке. А позади нас — перевал проходил в юго-западном направлении — Стена Мира понижалась, переходя в обычные горы, которые выглядели как белые смятые простыни: северная дикость и пустота. Я повернулась в другую сторону, насмотревшись на эту пустынную панораму, и увидела вдали становившиеся все ниже горы, которые занимали пространство до самого южного горизонта, где переходили в ровную даль.

Я наполовину оглохла от воющего ветра.

Небо покрывала тонкая пелена облаков, а ниже, над горами, громоздились в массу кучевые облака с их плоскими нижними сторонами и бросали на землю голубые тени.

— Южная земля, — сказал Марк. — Видите, Кристи, мы дома.

— Еще нет. — Блейз обуздал своего лахаму, чтобы остановить его, соскользнул с седла и бросил Марику поводья. Затем зашагал к самой высокой точке дороги народа колдунов, туда, где она резко изгибалась и исчезала в глубине за горным хребтом.

Мне пришлось проявить большую осторожность, когда я спускалась на землю со своего животного. Я уже дважды падала с него, после чего не могла ни вздохнуть ни охнуть. Как и у всех лахаму, у моего тоже была привычка поворачивать назад голову, кусать седока за ногу или выбрасывать его из седла.

В небесной синеве кружил снег, ветер надувал с горных вершин мелкий снежный туман. По скалам пробегали тени цвета индиго. Здесь, вверху, воздух был разряжен и холоден, порывы ветра отдавались болью в легких. Я подошла к Блейзу.

Меня охватило чувство облегчения; там, впереди, был перевал. Он был гораздо длиннее, чем ущелье, по которому мы поднимались от Топей, Стена Мира опускалась здесь вниз не менее чем на десять тысяч футов.

— Это, наверное, Южная земля, да?

Блейз задумчиво кивнул.

— Так далеко на западе должен быть только один перевал. Это Разрушенная Лестница.

На меня нашли воспоминания о Телук. Она говорила, что по другую сторону Больших Топей находится Пейр-Дадени. Одна из провинций Южной земли. «Это правда, — подумала я, — это правда… мы в безопасности и… мы дома».

— Дорога идет вон там. — Блейз показал рукой в ее сторону.

Она круто поворачивала вправо, как мне казалось с того места, где я стояла, шла вниз по крутому склону, а затем, сделав петлю, возвращалась к самой себе и так, делая петли длиной не менее километра, уходила на глубину до трех тысяч метров, откуда виднелась тонкой нитью. Она была вырублена в скале, в некоторых местах еще уцелело покрытие из серо-голубого камня. Я увидела, что ниже целые участки дороги были обрушены вниз камнепадом. Можно ли там вообще пройти? Пешком, пожалуй, можно.

— Здесь то место, где мы должны отослать лахаму назад.

Животные своими вытянутыми вперед и заостренными нижними губами искали на камнях съедобные лишайники. Марик пошептал им на ухо успокаивающие слова, и они легли, чтобы он смог снять с них уздечки с набором. Его ловкость в обращении с животными всякий раз восхищала меня.

Он погладил морду лахаму.

— Что мне оставить?

— Возьми столько, сколько мы сможем нести без большого труда. — Сейчас было легче думать о том, как все пойдет дальше. — Светлая часть дня сейчас уже коротка, и нам, возможно, еще одну ночь придется провести под открытым небом, прежде чем мы попадем в места, где есть жилье.

Он погладил морду лахаму.

— Вы думаете, это правильно — просто так их отпустить?

— Они найдут дорогу назад.

Блейз все еще смотрел на юг, широко расставив свои ноги в сапогах и запрокинув назад голову. Я спросила себя, не смущали ли его высота, холод и тишина, а также высившиеся с обеих сторон скалы. Здесь была суровая местность.

Блейз презрительно сплюнул на покрытый трещинами гребень дороги и пошел к нам, чтобы взять свой узелок.

Холодный ветер слушал потна моем лбу. Я чувствовала спазмы в желудке. Солнечный свет рассеивался спереди ломаных кромок скал. Мои пальцы онемели от холода и уже не сгибались.

— Иди влево… — прохрипела я сквозь пересохшее горло и протянула к Марику руку. — Вот под твоей ногой кромка, тут… вот ты на ней.

Я схватила его за руку и перетащила через трещину. За ним по осыпавшимся камням полз Блейз. Я удерживала на нем свой взгляд и старалась не обращать внимания на бездонную пропасть под собой. Из-под его ног срывались вниз камни.

Скалу облепили лоскутья бурого, наполовину растаявшего снега, вокруг этих мест она была темной от сырости. Я снова протянула Марику руку, и когда он изо всех сил вцепился в нее, вытянула его на разрушенную дорогу.

— Наверное, самое худшее у нас позади? — Он так сильно наклонился над пропастью, что мне едва не стало дурно, и посмотрел вниз. — Похоже на то. Жаль, что ваши друзья — варвары не дали нам с собой каната.

— В следующий раз попробую им об этом напомнить.

Один из характерных для него недоверчивых взглядов сменила нерешительная улыбка.

После этого трещины в дороге стали реже, и иногда мы уже могли идти не друг за другом, а почти рядом. Солнце собиралось опуститься за видневшимися на юге и западе горами, еще являвшимися частью Стены Мира. Воздух на перевале был сильно разрежен. Когда же мы спустились ниже, появилось впечатление, что нас окружало море кислорода. Здесь также было теплее. Наш спуск происходил в то время, которое в Пустоши является зимой, в Южной земле, однако, еще считается осенью.

Похожие на шахматную доску поля пропали из виду, когда мы спустились еще ниже. Последние сохранившиеся участки дороги исчезали в отрогах на границе гор и равнины. По скалистым склонам текли ручьи, здесь росли мох-трава и бурый кустарник, на ветвях которого висели голубые съедобные ягоды. Марик с помощью трута, кресала и огромного терпения получил огонь, а когда костер разгорелся, мы съели последнюю пищу, какую нам дали с собой варвары.

Я подумала, что завтра еще рано будет разыскивать другую дорогу; просто на расстоянии другого перехода должна находиться какая-нибудь телестре.

— Я первой встану на караул, — сказала я. — А следующим будешь ты Марик, согласен?

— Да. — У него уже закрывались глаза, несмотря на то, что он старался не уснуть.

Я уменьшили огонь. Они завернулись в свои одеяла. Мы устроили свой лагерь в низине между холмов, защищавшей нас от ветра и большого холода. Солнце уже садилось.

Некоторое время я прохаживалась кругом, чтобы прогнать сон, начинавший подбираться ко мне, смотрела на последние золотые отблески солнца на заснеженных вершинах и водяных завесов водопадов.

— Кристи!

Я испуганно села, силой вырванная из крепкого сна. Меня ослепил яркий свет, который, казалось, исходил не от какого-то определенного источника. Я плохо видела окружающее.

— Что? Что случилось?

— Он сбежал, — крикнул мальчик, — он заступил после меня на караул, а потом исчез…

Я встала на колени, смочила инеем руки протерла ими лицо, чтобы почувствовать холод и окончательно проснуться. Глаза побаливали.

Преодолев ночную одеревенелость рук и ног, я встала, покачиваясь на ноги. От костра осталась лишь небольшая кучка золы. Мешки были раскрыты, по траве валялись разбросанные обрывки тканей. Одного мешка не было.

— Он забрал себе все, что только мог унести. — Я почувствовала сильное желание убить Блейза н'ри н'сут Медуэнина. У нас осталась только одежда, что была на нас, и одеяла, в которых мы спали и больше ничего.

Однако… он оставил нам харуры и парализатор. «Но только потому, что это мы не сняли с себя перед сном», — подумала я.

— У него и трут с кресалом. — Марик плакал, не скрывая этого, но не из-за вещей.

Я сказала:

— Такова надежность наемника. Он ушел, чтобы кратчайшим путем попасть к СуБаннасен.