Девятая глава

Нашему розовощекому водителю Хва никто не дал бы больше двадцати пяти лет, хотя мы и не спрашивали. Он только что вернулся из армии, поэтому, возможно, он немного старше, так как в КНДР большинство мужчин призываются в армию на десять лет. Во время службы от также был шофером. Для того, кто вышел из низших слоев среднего класса, эта работа может считаться престижной. До недавнего времени очень немногие могли пользоваться автомобилями. А умели водить и вовсе единицы. Кроме того, такая работа освобождала от обязанности заниматься непосильным ручным трудом – хотя сильный загар на лице Хва был зна́ком того, как часто ему приходилось выполнять какую-то другую работу, пока не нужно было возить делегации. Когда он был с нами, он постоянно улыбался и всегда был рядом, готовый помочь.

В отличие от других приставленных ко мне водителей, роль которых в предыдущих поездках ограничивалась тем, что они просто хорошо выполняли свою работу, то есть ожидали в припаркованных на стоянках машинах каждый раз, когда мы приезжали на новое место, Хва стремился везде сопровождать нас и проявлял неподдельный интерес к тому, что мы делаем, было это посещение музея или океанариума. Александр объяснял такое поведение тем, что мы по большей части отправлялись в места, которые обычные туристы не посещают. А поэтому Хва могло быть просто интересно, так как он тоже там до этого не бывал. Я думаю, что скорее у него вообще не было раньше возможности увидеть что-либо.

Так как работа водителем – хоть грузовика, хоть легковушки – считается в КНДР довольно хорошей и уважаемой профессией, то к ней сами работники относятся очень серьезно. Каждое утро Хва подавал микроавтобус ко входу нашей гостиницы сияющим идеальной чистотой как снаружи, так и внутри – независимо от того, как долго ему приходилось возить нас накануне и в каком состоянии машина была вчерашним вечером. Александр мне как-то сказал, что однажды он встал совсем рано утром и отправился прогуляться вокруг отеля. Он увидел, как Хва снимал колеса и тщательно осматривал их, удостоверяясь, что они в идеальном рабочем состоянии.

Каждое утро мы преодолевали один и тот же путь, следуя привычному маршруту – с запада на восток через центр Пхеньяна, – что позволяло нам увидеть, как оживает и меняется проснувшийся город, готовясь к началу нового дня. Вот и сейчас, в первый раз проезжая по этому пути, мы пересекаем живописную реку Потхонган, берега которой заросли ивовыми деревьями, роняющими свои покрытые густой листвой ветви в ее тихие воды, едем мимо гостиницы Потхонган, считающейся одной из самых шикарных, – среди прочего в ней есть лучший в городе ресторан японской кухни, а во всех номерах по телевизору можно смотреть CNN.

Наш путь пролегает через Чхангван – один из центральных районов Пхеньяна, в котором находится белый Ледовый дворец куполообразной формы, который выглядит как пережиток ретрофутуризма, но неплохо смотрится в окружении зданий какого-то космического стиля, характерного для архитектуры 1970-х всех стран Восточного блока. За широкой и пустынной улицей, защищенные металлическими воротами и постом охраны, закрытые от посторонних взглядов целым лесом покрытых густой зеленью деревьев, стоят несколько зданий. Вам не удастся найти этот квартал ни на одной официальной карте, так как в нем живут и работают члены Центрального комитета. На снимках со спутников виден тенистый парк с виллами, напоминающими дворцы, окруженными небольшими караульными строениями. Там, где естественного холмистого рельефа и высоких деревьев недостаточно для того, чтобы полностью закрыть детали пейзажа, видны ряды жилых многоэтажек – скорее всего, жилье для правительственных кадров чуть более низкого ранга. Наверное, где-то здесь находится и резиденция первого лица государства, хотя никто об этом не будет говорить вслух.

Всё забито автомобилями. Однако даже в утренний час пик их не так много, чтобы образовывались пробки. Большинство легковушек – это такси. Их огромное число является показателем всё возрастающего благополучия городских жителей. Пхеньянцы, как правило, объединяются с коллегами или соседями, чтобы ездить на такси – это значительно более комфортно, чем втискиваться в битком набитые автобусы и трамваи, в которых, как говорят, процветает воровство.

Далее мы въезжаем в восточную часть Пхеньяна, пересекая реку Тэдонган. С набережной на нас смотрят стеклянные фасады оздоровительного и развлекательного комплекса «Рюгён», который чем-то напоминает среднестатистический американский бизнес-парк. Там есть целый ряд зданий для боулинга – так называемая «Аллея боулинга Golden Lanes», а также примыкающее к нему строение, в котором расположились симпатичные кафешки типа гамбургерных, есть даже модный эспрессо-бар, популярный среди экспатов, крытые и открытые катки. Совсем недавно открылся большой комплекс саун для тончжу. В нем на первых этажах расположены магазины одежды зарубежных люксовых брендов, фитнес-клуб, крытый бассейн, сауны для мужчин и женщин с дорогими ресторанами и барами. Когда я первый раз пришел туда, то по дороге в ресторан наткнулся на большую фотографию, в центре которой, как мне показалось, была мужеподобная, крепкого телосложения лесбиянка с хмурым лицом, в уродливом фартуке и с мертвой рыбиной, свисающей со сковородки. Потребовалось некоторое время, чтобы, вглядываясь пристально, но не очень заметно для окружающих, осознать, что на самом деле это был молодой Ким Чен Ир без очков, который демонстрировал свои гениальные кулинарные способности. Фотография была настолько поразительно непохожа на стандартные официальные портреты улыбающегося Ким Чен Ира, которыми увешано все в Северной Корее, что это заставит любого задаться вопросом: что хотел сказать этим фото тот, кто его тут повесил. Я получил мгновенное подтверждение моей догадки о сомнительном характере этого изображения: только-только я поднял свою камеру, чтобы снять это на память, как выскочил охранник, сидевший за частично скрытым стеной столом в коридоре, и приказал мне ничего не фотографировать.

По мере того как мы углубляемся в восточную часть города, удаляясь от всех монументов и бьющегося сердца города, перед нами открывается другой Пхеньян. Жилые дома на глазах становятся всё более низкими, и, когда мы попадаем вглубь района Тондэвон, становится ясно, что это – бедная часть города. Туристов очень редко возят куда-либо восточнее Монумента идеям чучхе или комплекса «Рюгён», расположенных на восточных берегах Тэдонгана.

Несмотря на то что на востоке города есть места, которые в какой-то мере облагораживаются или «джентрифицируются» (если такая концепция здесь вообще существует) – в одном из них живет товарищ Ким, – в общем и целом эта часть города остается бедной. Тондэвон, как и соседний район Сонгё, были одними из немногих мест в Пхеньяне, жители которых действительно пострадали из-за голода 1990-х годов, причем так сильно, что некоторые даже умирали. В этой части города живет Хва.

Когда мы приближаемся к Педагогическому институту имени Ким Хёнчжика, жилые многоэтажки сменяются одноэтажными лачугами, окруженными грунтовыми дорогами и напоминающими о колониальных временах. Сам институт расположен на одной из главных улиц района, со стороны центрального входа здание в идеальном состоянии – что неудивительно, ведь учреждение носит имя отца Ким Ир Сена. Около входных ворот стоят охранники, которые проверяют документы каждого, кто хочет войти на территорию института. На каменной плите, расположенной над главным входом, виднеется рельефный узор цвета латуни – это факсимиле написанного от руки изречения Ким Ир Сена, которое является примером еще одной глубочайшей истины на все века. «Институт имени Ким Хёнчжика – это хороший институт», – перевел для меня Алек.

Педагогика тут – основной предмет. Будущие учителя со всей страны постигают здесь азы своей ценной профессии. При кафедре лингвистики есть программа изучения корейского языка для иностранцев – в основном для китайских студентов, которые приезжают по обмену, – после прохождения которой можно получить степень бакалавра или магистра языка Чосон. Эта кафедра находится в одном из главных зданий, выходящих на улицу Сэсаллим. Перед ними расположено футбольное поле, на котором мы так и не увидели ни одного человека за всё время нашего обучения. В летние месяцы занятий нет, но в любом случае на улице слишком жарко, чтобы еще и играть. Единственные учащиеся – это горстка студентов, посещающих дополнительные занятия.

В каждом университете и институте своя униформа; в институте имени Ким Хёнчжика все студенты ходят в синих блейзерах и красных галстуках, девушки должны носить длинные юбки, а юноши – широкие брюки и огромные кепки, которые выглядят как нечто среднее между фуражкой капитана военного корабля и традиционной кепкой пролетария. Если северокорейский студент встречает в университетских коридорах профессора, он обязан остановиться и отвесить глубокий уважительный поклон – жест вежливости, который, как нам сказал Алек, распространен также и в Южной Корее и к которому быстро привыкаешь.

Мы проходим мимо обязательного портрета Ким Чен Ира и далее по неосвещенному коридору к лестнице, по которой поднимаемся на третий этаж. Нас ведут к аудитории кафедры лингвистики, где, как и в большинстве офисов в Северной Корее, нет ни компьютеров, ни любого другого электронного оборудования – что заставляет вспомнить, как подобные учреждения выглядели в прошлом веке. Администратор, вежливая женщина средних лет с плохо завитыми волосами, представляет нас трем нашим наставникам. Мы улыбаемся и вежливо кланяемся. Всё проходит в очень формальной и торжественной обстановке, хотя чувствуется, что преподаватели несколько обескуражены, ведь до этого им никогда не доводилось учить западных студентов.

Моей «учительнице» – товарищу Пак около сорока, она всего на пару лет старше меня. Ее завитые волосы выглядит значительно лучше, чем прическа администратора. Среди северокорейских женщин определенной возрастной группы завивка весьма популярна, хотя постепенно это выходит из моды под воздействием последних веяний из Сеула. Товарищ Пак натянуто улыбается и одновременно бросает на меня робкий взгляд из-за своих очков в золоченой оправе, а затем ведет меня по коридору в аудиторию, в которой каждый последующий день я смогу выбирать любую из дюжины деревянных парт, будучи единственным учеником на занятиях для начинающих.

 

Десятая глава

Одним из последствий более чем семидесятилетнего разделения полуострова является усугубление существовавших и до того различий в языке корейцев, живущих по разные стороны 38-й параллели. Есть несколько диалектов корейского языка, но можно сказать, что речь северных корейцев в целом более грубая по сравнению с речью южан, особенно жителей Сеула. На севере ощущается влияние деревенских говоров и просторечия, что характерно для низших и малообразованных слоев общества. Северяне с этим фактически соглашаются: с недавнего времени на черном рынке появились южнокорейские сериалы и фильмы и можно услышать, что молодежь начинает подражать модной речевой манере южных «братьев».

С другой стороны, стиль языка, на котором говорят в Чосоне, более строгий и вежливый. На Юге такой стиль в ходу только в армии или при обращении к большой аудитории. На Севере же он вполне нормален для повседневного общения. Эта особенность делает северокорейскую речь для южан причудливой, но одновременно привлекательной, даже чарующей своим звучанием. Как отметил один из южных писателей, язык в Северной Корее звучит так, как будто бы вся страна – «одна маленькая деревня, которую не затронуло течение времени». Однако в этот формально-правильный язык очень часто врывается бранная лексика. Когда речь заходит о политических деятелях вражеских государств, например Южной Кореи или США, для радио- и телеведущих, для дикторов, авторов газетных и журнальных статей совершенно в порядке вещей использовать по отношению к этим политикам такие слова, как «ублюдок», «сука», «шлюха» или еще покрепче… (В одной из передовиц президент Обама был охарактеризован как некто, напоминающий «обезьяну из африканских джунглей».)

Носителям английского языка, которые обучаются корейскому в Сеуле, немного легче из-за большого числа заимствований английских терминов и сленга. Но в Северной Корее общее стремление к сохранению национальной чистоты и «первозданности» всего традиционного сказывается и на языке. В результате получается, что многие предметы и явления повседневной жизни южане и северяне сегодня называют по-разному, и это может приводить к некоторым конфузам, когда, например, редкие беженцы из КНДР прибывают на Юг.

Овладение новым языком обычно начинается со знакомства с основными особенностями произношения. В случае с корейским это знакомство происходит одновременно с изучением алфавита, который на Юге называется хангыль, а на Севере – чосонгыль. До его изобретения и введения в употребление королем Сечжоном корейские слова писались с использованием сложных китайских иероглифов. Именно поэтому подавляющее большинство корейцев были неграмотны. Когда в 1443 году Сечжон представил свою письменность, он был уверен, что человек с серьезными умственными способностями может выучить эту «азбуку» за один час, а полный идиот – за десять дней. И вот теперь я должен узнать, к какой категории следует отнести меня согласно этому «королевскому тесту».

В отличие от китайских иероглифов, где сложнейшая пиктографическая система предполагает запоминание тысяч вариантов написания различных штрихов, так как они не несут в себе соответствия звукам, в корейской письменности сочетания горизонтальных и вертикальных черточек и кружочков образуют всего двадцать восемь букв – семнадцать согласных и одиннадцать гласных, каждая из которых связана с конкретным звуком. Концепция короля Сечжона была в равной мере космологической, фонологической и анатомической; гласные составляют комбинации трех первичных звуков, которые соответствуют трем главным элементам вселенной – небу, земле и человеку; форма каждой согласной напоминает вид органов речи в момент произнесения звука, соответствующего этой букве. Таким образом, то, что сделал Сечжон, было ни больше ни меньше как сопоставлением человеческого тела с землей и космосом.

Благодаря тому что чосонгыль строго фонетическое письмо, наложение звуков, соответствующих буквам, одного поверх другого в порядке их произнесения образует слоги. К удивлению иностранцев, в корейском языке соответствие письменного знака конкретному звуку настолько последовательное, что если вы запомнили все буквы, то – в теории – уже через пару часов вы сможете вслух прочитать любой корейский текст, правда, без какого-либо понимания его смысла.

Поэтому моя первая учебная задача – выучить алфавит и все звуки, соответствующие его буквам, начиная с гласных. Звуки, которые можно считать простыми – будь это звуки испанского или итальянского языка, – можно выучить меньше чем за пять минут. Но корейские гласные представляют очень серьезную трудность для иностранца, частично из-за того, что их просто много. Кроме того, разница в произнесении некоторых звуков для носителей европейских языков ничтожна, но вполне заметна и существенна для корейцев. Также многие гласные звуки являются дифтонгами, то есть сочетаниями двух звуков, которые произносятся слитно – со скоростью пулемета. Но, с другой стороны, несколько упрощает процесс само написание букв чосонгыля, которое подсказывает, как их нужно произносить: внешний вид букв напоминает, какие движения следует сделать губами или языком в процессе произнесения звука, соответствующего каждой букве. Это всё мне растолковала госпожа Пак, указывая на свой рот и на буквы, написанные на классной доске.

Первый учебный день позволил мне заглянуть в «настоящую Северную Корею», которую иностранные журналисты – как они часто жалуются – никогда не смогут увидеть. В здании института в местах общего пользования нет электричества – на удивление, даже фреска с изображением Ким Чен Ира у главного входа скрыта в темноте. В учебной аудитории электричество есть, но освещение, как бы помягче сказать, не работает постоянно. Кроме классной доски, над которой в обязательном порядке висят портреты улыбающихся студентам Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, другим инструментом госпожи Пак был плоский телевизор; на его экране появлялись слова и буквы алфавита, которые мне нужно было повторить. В середине первого занятия электричество пропало. Госпожа Пак, совершенно не растерявшись, переместилась к доске и продолжила свое объяснение, записывая на ней пропавшие гласные.

Учебные задачи первого дня оказались достаточно трудными. В результате, всё занятие я бесконечно повторял произношение каждого гласного. В конце урока госпожа Пак предложила мне снять на телефон, как она будет повторять эти звуки. Просматривая видео, я мог бы практиковаться в произношении, выполняя сегодняшнее домашнее задание. Кинооператор из меня, конечно, никудышный, но все-таки мне удалось записать и отдельные буквы, которые я старательно выводил в своем блокноте, и лицо госпожи Пак, в то время как она указывала на каждую запись и издавала соответствующий звук. В конце концов, мы с ней достигли некоторого взаимопонимания, по крайней мере, мне показалась, что я верно понял ее как минимум наполовину. Этого было достаточно, для того чтобы завтра перейти к следующей сложной задаче – согласным.

* * *

После занятий я встретил товарища Кима, который появился совершенно неожиданно из глубин темного коридора. «И как всё прошло?» – спросил он озабоченно.

Я прилежно выпалил все одиннадцать гласных звуков, которые сегодня выучил. Товарищ Ким зааплодировал и повторил их еще раз со мной, а затем разразился хохотом.

«Вам очень повезло, – сказал он, став вдруг весьма серьезным. – Когда я занимался составлением программы наших курсов, администратор с кафедры сообщила мне, что госпожа Пак – самый лучший преподаватель для начинающих во всей Корее. У нее пятнадцатилетний опыт работы!»

В ответ я молча кивнул: в моей голове всё еще крутились гласные звуки.

«Все иностранные студенты, которые хотят учить язык в нашей стране, учатся у нее».

«Уффф, – подумал я. – Она не только лучший, но еще и единственный такой преподаватель в Корее!»

На стене – длинный постер, освещающий историю движения Чхоллима и его важнейшие свершения. Этот постер я буду подробно изучать в течение последующих дней во время пятнадцатиминутных перерывов между занятиями за баночкой холодного кофе, который продается в абсолютно пустой столовой, расположенной по соседству с моим классом.

«Я буду учить корейский со скоростью Чхоллима!» – провозгласил я с улыбкой.

Товарищ Ким залился истерическим смехом и затем стрельнул в меня отчаявшимся взглядом, примерно таким, каким некоторые юнцы одаривают своих «предков», когда пытаются безосновательно и отчаянно выглядеть «круто». «Теперь это “скорость Маллима”».

«Вы тоже учились в этом институте?» – спросил я его. Ким снисходительно улыбнулся: «Нет, я учился в Пхеньянском университете иностранных языков». Его же оканчивали и Мин, и Ро. Это – второе по престижности северокорейской высшее учебное заведение после Университета имени Ким Ир Сена. «Я изучал много предметов! В университете моей специальностью были языки стран Юго-Восточной Азии – тайский, малайский, вьетнамский, лаосский. Но я также учил и китайский, и английский. Затем я получил диплом в бизнес-администрировании…»

«Вы, должно быть, учились в течение многих лет?»

«Неееет, – ответил он скромно. – Много лет я провел, работая за границей. По большей части во Вьетнаме. В корейском посольстве. И одновременно занимался… бизнесом».

Такая двойственная роль совершенно невозможна в любой другой стране мира. Но в Северной Корее зарабатывание твердой валюты для режима является одной из главнейших задач всех посольств.

«Да, я еще забыл сказать, что учил итальянский!» – товарищ Ким снова разразился хохотом. Я засмеялся в ответ. Этот смех стал казаться чем-то вроде заразной болезни. Им я был встречен в аэропорту. Этим же смехом товарищ Ким проложил тогда себе дорогу через все кордоны безопасности на таможне, спас меня и мою кипу книг. Товарищ Ким был человеком, важным настолько, что мог позволить себе расслабленно, с помощью смеха решать проблемы, встающие у него на пути.

 

Одиннадцатая глава

Большой памятник на холме Мансудэ с его скульптурами улыбающихся Кимов, простирающих взор через реку Тэдонган к Монументу основания Трудовой партии Кореи, задает направление одного из лучей, вокруг которых сформирован центр Пхеньяна. Второй луч, берущий начало от Дворца Съездов Мансудэ (тоже на холме Мансудэ), тянется от площади Ким Ир Сена через реку к Монументу идеям чучхе. Если смотреть на карту, то эти лучи формируют полукруг – метафорическое продолжение простертой руки Кима, как бы охватывающей весь Чосон.

Во всем внешнем мире самым узнаваемым местом Пхеньяна является широчайшее пространство площади имени Ким Ир Сена, на которой проводятся военные парады с демонстрацией имеющихся на вооружении ракет и мощи северокорейской армии. Именно такие события чаще всего освещаются в репортажах о Северной Корее. Находясь на этой площади, вы можете видеть ряды чисел, нарисованных краской на мостовой, – признак того, что различные массовые мероприятия проводятся тут очень часто.

На противоположной стороне реки находится Монумент идеям чучхе. Ким Чен Ир воздвиг это сооружение как подарок своему отцу к семидесятилетию в 1982 году. Памятник был закончен со «скоростью Чхоллима» – за тридцать пять дней. Тело обелиска состоит из 25 550 каменных блоков – по числу дней, прожитых Ким Ир Сеном к моменту семидесятилетия. Монумент венчает вишнево-красное изображение пламени, которое, как и Великий монумент, подсвечивается в течение всей ночи, даже если в любом другом районе столицы перебои в электроснабжении. Когда монумент открыт для посещений, можно подняться на лифте на смотровую площадку, с которой открывается панорама города. На постаменте, венчающем каменные ступени, ведущие от берега реки к подножию обелиска, установлена еще одна бронзовая скульптура: три фигуры – рабочий, крестьянка и интеллигент – никогда не стареющая тема.

Доминантой площади имени Ким Ир Сена является Народный дворец учебы, с балкона которого лидер страны наблюдает за парадами. Здание дворца является одним из двух самых ярких образцов уникального архитектурного стиля Северной Кореи. Второй – это Пхеньянский Большой театр. Стиль обоих сооружений – это соединение брутального позднего сталинского монументализма и элементов традиционной сельской архитектуры Кореи. Характерная черта обоих фасадов – несущие конструкции в виде колонн, характерные для советской архитектуры, тяготевшей к использованию динамики неоклассицизма и подчеркивающей величие государственной власти. Сверху же эти фасады увенчаны традиционными крышами, мягкие контуры которых напоминают соломенные крыши деревенских домов. Корейская голова на социалистическом туловище.

Народный дворец учебы – гигантское сооружение, приковывающее взор многочисленными деталями, в частности, полным набором всевозможных покатых крыш, благодаря которым дворец напоминает целую деревню в миниатюре и которые подчеркивают энергию и элегантность находящихся под ними десяти этажей. Дворец открыли по случаю дня рождения Великого Вождя – 15 апреля 1982 года, хотя в данном случае можно сказать, что это был скорее подарок лидера страны своему народу. И чтобы народ не забывал об этом, на входе всех приветствует массивная гранитная статуя Ким Ир Сена. Здание состоит из сотен комнат, залов и аудиторий общей площадью 100 тысяч квадратных метров. Строительство дворца обошлось в один миллиард долларов. В этом месте любой житель Пхеньяна, не только студент, но и человек, занятый в какой угодно сфере деятельности, имеет доступ к обширной библиотеке, содержащей, по некоторым данным, тридцать миллионов единиц хранения по самым разным областям знаний – от западной классики (со времен Древней Греции до Шекспира и великих русских писателей XIX века) до специальной литературы на иностранных языках, научных журналов, освещающих последние достижения в математике, технологиях и других науках. Отдельные залы посвящены трудам Ким Ир Сена, Ким Чен Ира, а теперь и Ким Чен Ына. Иностранцам, посещающим библиотеку, обязательно показывают ценный экземпляр «Унесенных ветром» – одного из редких романов американских авторов, которые высшее руководство посчитало достойными для широкой корейской публики, вероятно потому, что в нем описана триумфальная победа праведного Севера над рабовладельческим Югом в американской Гражданской войне, которая является фоном повествования. Это произведение в Северной Корее очень любят.

Я вспоминаю, как в свою первую поездку в 2012 году был представлен во Дворце штатному философу, который оказался сморщенным официальным сотрудником, рабочее место которого было в помещении без окон. Наш гид сообщил, что студенты могут задать этому специалисту любой вопрос и получить «правильный ответ». Сидя за письменным столом, мудрец перебирал какие-то листки бумаги желтого цвета, в то время как наша группа стояла перед ним в некотором смущении. «У кого-нибудь есть вопросы к господину философу?» – спросил гид. У меня с языка был готов слететь вопрос типа: «Могли бы вы прояснить, вытекают ли идеи чучхе из классической марксистской теории?» Но я сдержался. К великому облегчению нашего гида никто так и не смог придумать, о чем спросить философа. Выходя из комнаты, я услышал, как наш гид извиняется за то, что разбудил его, – я уверен в этом.

* * *

С комплексом Народного дворца учебы соседствуют с одной стороны Министерство культуры, а с другой – Министерство иностранных дел. Площадь рассекается надвое улицей Сынни, которая раньше называлась улицей Сталина. На другой ее стороне находятся почтенные заведения – Корейский музей изобразительных искусств и Центральный музей истории Кореи.

После того как мы переварили материал первого учебного дня вместе с обедом, мы завезли товарища Кима в офис и направились на площадь имени Ким Ир Сена, для того чтобы посетить Музей изобразительных искусств. Однако я настоял, чтобы перед этим мы зашли в венскую кофейню, расположенную в здании исторического музея, и выпили такой необходимый эспрессо. Это была одна из первых кофеен, открытых в Пхеньяне в 2011 году, – совместное предприятие с австрийской компанией «Хельмут Захер». Маленькая чашечка эспрессо тут стоит больше, чем получает среднестатистический житель Северной Кореи за месяц, – около трех долларов. В кофейне не было никого, кроме бариста – исключительно привлекательной девушки двадцати с небольшим лет, что полностью соответствовало некоему стандарту для любого работника такого заведения. В индустрии сервиса не работают мужчины.

После того как мы выпили по чашке кофе, мы вышли на улицу и увидели, как бариста хлопотала вокруг двух бельчат в маленькой клетке – она поймала их во время последней экскурсии в горы. Один из них крутился в колесе, изготовленном из пластиковой бутылки, другой – жевал кусочек яблока. Мин завизжала от восторга и, вытащив свой телефон, стала снимать на видео, как бежит маленькая белочка, а колесо всё крутится, и крутится, и крутится…

 

Двенадцатая глава

В Корейском музее изобразительных искусств представлена крупнейшая в КНДР коллекция живописи и графики и несколько скульптурных работ. Как только мы подошли ко входу в здание галереи, меня сразу узнала госпожа Квак Сонъа, которая ожидала нас снаружи в своем обычном розовом чосоноте – традиционном корейском платье в пол, которое выглядит так, будто сшито из яркой шелковой занавески. В культуре, подчеркивающей добродетель скромности, популярна такая одежда, полностью скрывающая изгибы и формы тела того, кто ее носит.

Я уже встречался с госпожой Квак во время предыдущих посещений галереи. Она – главный экскурсовод, специалист по истории искусства. Когда я спросил о ее научных работах, она ответила, что одним из ее важных вкладов в соответствующую область была опубликованная в национальном журнале по истории искусств статья, обосновывавшая необходимость наличия гидов в музеях живописи. В чем заключались ее тезисы? «Экскурсовод должен обеспечить правильное, соответствующее официальной идеологии понимание каждой картины, в противном случае людьми овладеют заблуждения».

Наряду с постоянной экспозицией, предметы которой периодически меняются, в Корейском музее изобразительных искусств проходят и временные выставки. В момент нашего посещения в галерее были представлены две временные выставки новых произведений самых известных и уважаемых художников страны. Первая из них располагалась в главном коридоре у входа, представляя взору посетителей семь огромных полотен, написанных в мастерской Творческого объединения Мансудэ и посвященных событиям последнего, VII съезда Трудовой партии Кореи. Несмотря на то что устав партии предполагает проведение съезда каждые семь лет, предыдущий проходил в 1980 году. На нем Ким Ир Сен официально провозгласил Ким Чен Ира своим наследником. В этом году на съезде Ким Чен Ын был избран председателем Трудовой партии Кореи, что никого не удивило. Хотя с момента проведения съезда прошло уже два месяца, до сих пор чувствовалось торжественное настроение, вызванное этим эпохальным событием.

«Все картины, представленные на этой выставке, были одобрены лично маршалом Ким Чен Ыном», – говорит госпожа Квак. Четыре из них – это зимние пейзажи горы Пэктусан. Так как большинство современных художников слишком молоды, чтобы знать не понаслышке о суровом климате и тех трудностях, которые преодолел Ким Ир Сен во время своей борьбы с японскими захватчиками, группу живописцев направили в поездку по этим местам в самый разгар зимы. Предполагалось, что такой опыт, который больше похож на наказание, должен вдохновить художников на создание шедевров. Каждому из них можно было выбрать собственную перспективу и угол зрения. Один, по-видимому, в надежде избежать стандартных клише, которые видны на любой картине, изображающей столь безжалостно эксплуатируемый природный пейзаж, решил нарисовать окружающий священную гору лес, в котором скрывались Ким Ир Сен и его товарищи. На противоположной стене – три другие картины. Тем, кто знаком с канонами социалистического реализма в живописи, они не должны показаться чем-то из ряда вон выходящим: счастливые рабочие, занятые тяжелым трудом на фабриках, празднование перевыполнения производственных планов – в общем, раздутые коммунистические банальности.

Далее, в коридоре, ведущем к основной экспозиции, представлена вторая временная экспозиция, состоящая из полотен, отобранных на ежегодной общенациональной выставке. Из более чем тысячи работ, представленных на этой выставке, была выбрана дюжина – оставшиеся отправились в запасники постоянной коллекции музея. Среди особо выдающихся картин этого года была «Девочка-мать» – работа 2016 года Ли Юнына, выполненная в стиле напыщенного мультяшного реализма. Молодая женщина лет двадцати изображена в традиционной университетской форме в поле, окруженная смеющимися детьми в красных пионерских галстуках. Эту девушку можно узнать сразу – Чан Чонхва, одна из новейших «звезд» северокорейской пропаганды. Национальная героиня, студентка университета, недавно она была названа «Девочка-мать» самим Маршалом за ее бескорыстную работу по воспитанию детей-сирот, несмотря на то что она сама по сути является ребенком.

Основная коллекция расположена в хронологическом порядке, начиная с репродукций могильных фресок государства Когурё. Репродукции закрыты стеклом и выглядят очень мрачными, запыленными и выцветшими. Большинство из них было сделано во время Корейской войны второпях, для того чтобы задокументировать то, что могло погибнуть из-за американских ковровых бомбардировок. Одними из основных экспонатов являются изображения стен королевских курганов, обнаруженные в результате раскопок рядом с находящимся на западном побережье городом Нампхо – местом, занесенным в список объектов всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.

Традиционная корейская живопись – это рисунки тушью по шелку или рисовой бумаге. В XX веке эти классические художественные техники превратились в одну из уникальных форм изобразительного искусства, характерной только для Северной Кореи, – чосонхва. «Хва» означает «живопись», «Чосон» – это, конечно, страна утренней свежести, официальное название Северной Кореи – и то, как северокорейцы именуют ВСЮ Корею, при том что Южная Корея («Хангук», как ее называют сами южные корейцы) называется «южным Чосоном». В первые годы существования КНДР Ким Ир Сен поощрял северокорейских художников и писателей изучать работы советских и китайских коллег, выполненные в стиле социалистического реализма, для того чтобы из них черпать вдохновение для своих собственных «шедевров». Но к 1960-м годам, с наступлением «эры Чхоллима», Ким Ир Сеном овладела идея отделения своей страны от сферы советского и китайского влияния – через проведение закулисных чисток и продвижение корейского ультранационализма. Этим веяниям должно было следовать и искусство, которое было главным средством официальной пропаганды в КНДР.

В 1961 году на IV съезде партии были выдвинуты строгие требования к тому, как должно развиваться искусство. На съезде подверглись критике свобода творчества и индивидуальный стиль, поскольку они почитаются на буржуазном Западе. Были выработаны инструкции по созданию ПРАВИЛЬНЫХ формы и содержания произведений искусства – еще раз: корейская голова, социалистическое туловище. Первым художником, который подхватил эти веяния и воплотил в своих картинах, был Ким Ёнчжун, который удостоился звания создателя чосонхва в 1967 году. Придерживаясь новой эстетической доктрины, стиль чосонхва предполагал использование традиционных техник и материалов – туши и рисовой бумаги, но предметом произведений искусства должна была стать современность, отражение новых идеалов социалистической Северной Кореи. Одним словом, несмотря на пропагандистские утверждения, что этот стиль был исключительно корейским изобретением, происхождение чосонхва обусловлено специфической ситуацией постколониального состояния страны. Чосонхва представляет собой смесь традиционной японской живописи нихонга, доминировавшей в годы оккупации, и советского социалистического реализма. Процесс формирования нового стиля очень похож на развитие политической системы Северной Кореи, которая является необычным комбинированием элементов существовавшего в прошлом японского империализма с его культом императора и черт Советского Союза сталинской эпохи. Чосонхва, как по мановению волшебной палочки, сформировала своеобразные эстетические основы всех форм северокорейского изобразительного искусства, которые придут позднее.

* * *

Невозможно представить, что искусство могло бы не быть частью монолитной идеологической системы, выстроенной Ким Ир Сеном за годы после чисток. Но особенно важную пропагандистскую роль искусство стало играть уже в процессе восхождения сына Вождя, Ким Чен Ира, который и придал искусству такое значение.

К концу 1960-х годов Ким Ир Сен оказался перед лицом очередной волны раздоров в высших эшелонах власти, которые достигли пика в 1967 году и привели к «разоблачению» так называемой фракции Капсан во главе с Пак Кымчхолем. Оперативный комитет Капсана был подпольной организацией, которая занималась разведкой и поддерживала антияпонских партизан во времена оккупации – особенно отряды Ким Ир Сена. Пак и его сподвижники ощущали, что их власть уменьшается по мере того, как распространяется культ личности Ким Ир Сена и переписывается история, в результате чего значение деятельности комитета Капсан в борьбе с японцами и освобождении полуострова отодвигалось на задний план, а затем просто было вычеркнуто и все заслуги приписаны исключительно Великому Вождю.

Нужно сказать, что существование этой «оппозиции» было недолгим. Очень скоро Пака исключили из партии, выслали из Пхеньяна и отправили работать на какую-то отдаленную фабрику в сельской местности, в то время как его сподвижники были арестованы и отданы под суд по обычным сфабрикованным обвинениям в заговоре.

Затем в 1968 году произошла попытка военного переворота и отстранения Ким Ир Сена от власти. Инициатором заговора был министр госбезопасности Ким Чханбон, которого впоследствии репрессировали и заменили генералом Цой Хёном. Чан Чинсон, который в 1990-х годах станет любимым поэтом Ким Чен Ира, а затем сбежит на Юг, утверждал, что идея унаследования власти Ким Чен Иром принадлежит именно генералу Цою. Конечно же, принцип сыновнего наследования был неприемлем в коммунистическом мире – он немедленно в Советском Союзе и Китае ассоциировался бы с монархией. Но Цой придерживался глубоко консервативной позиции, его воззрения и ценности основывались на традиционном неоконфуцианстве, в котором предполагалось, что любая власть должна переходить от отца к его старшему сыну. При поддержке Цоя начался быстрый рост влияния Ким Чен Ира, что одновременно служило и символом отдаления КНДР от «традиционного» коммунизма, который существовал в Советском Союзе и Китае. Можно себе представить, что после всех внутренних волнений, угроз и чисток двух последних десятилетий правления Ким Ир Сена было не очень трудно убедить, что «власть должна оставаться в семье». Со своей стороны, Ким Чен Ир сыграл роль в укреплении монолитной идеологической системы, после того как в возрасте двадцати семи лет в 1969 году был избран в Организационно-инструкторский отдел ЦК ТПК – наиболее влиятельный орган северокорейского правительства, выходивший напрямую на самого лидера страны.

* * *

Когда Ким Чен Ир был назначен на свой первый важный пост, Ким Ир Сен правил железной рукой не через Трудовую партию Кореи, а через правительство КНДР, которое обладало реальной властью. Орготдел был просто партийным инструментом – одним из многих бюрократических институтов. Однако на протяжении следующего десятилетия Ким Чен Ир будет исподволь увеличивать роль и властные полномочия Орготдела под предлогом того, что северокорейское общество нуждается в усилении партийного руководства для поддержания авторитета Великого Вождя Ким Ир Сена. В конце концов, полномочия по всем кадровым вопросам были переданы из правительства в Орготдел партии, который возглавлял Ким Чен Ир. Важной задачей Орготдела стала также слежка за предполагаемыми внутренними врагами Великого Вождя. Эта деятельность очень быстро приобрела такие масштабы, что сам Ким Ир Сен стал объектом разработки Орготдела. К этому времени Ким Чен Ир с помощью соратников в Орготделе контролировал все ключевые позиции в руководстве страны, превратив ТПК в главнейший политический орган КНДР. С 1980 года страной фактически управляло не правительство Ким Ир Сена, а партия под руководством Ким Чен Ира, кампания по обожествлению которого началась вскоре. Для внешнего мира и для северокорейцев Ким Ир Сен продолжал оставаться Великим Вождем. Но вся реальная власть сосредоточилась в руках его сына. В такой дуалистической структуре власти все давние соратники Ким Ир Сена, которые достигли уже весьма преклонного возраста, получили очень престижные звания – но это было всё, что у них оставалось. Реальная власть ускользнула из их рук и перешла к людям из Орготдела – людям Ким Чен Ира.

Вот почему политическая структура «Королевства-отшельника» является такой большой загадкой для внешнего мира и только очень немногие сторонние аналитики в состоянии понять ее. В этой истории кроются корни разделения властей, осуществленного Ким Чен Иром. Именно это и сделало возможным узурпацию трона. Новая волна политических чисток началась после смерти отца Ким Чен Ира в 1994 году, когда всех преданных лично Ким Ир Сену высокопоставленных чиновников вместе с их потомками исключили из ТПК, а несколько сотен человек, принадлежащих к их семьям, просто выслали из Пхеньяна. Очевидно, что потребовалась лояльность другого сорта.

* * *

Гуляя по улицам Пхеньяна или проезжая по ним на машине, любой иностранец сразу замечает, что в КНДР больше произведений искусства «для масс», чем в какой-либо другой стране мира. Вместо «визуального загрязнения» городской среды уродливой рекламой, характерного для столь большого числа мировых мегаполисов XXI века, улицы Пхеньяна украшают разноцветные плакаты, настенные рисунки и мозаики, сделанные вручную и превозносящие добродетели Лидера, Партии и Страны. Такое наглядное искусство и стоящая за этим культурная система достаточно много говорят о том, как живет народ, как он видит свое место в жизни страны, какую роль искусство играет в осуществлении непрекращающегося проекта по воспитанию идеальных граждан и совершенного общества.

Но кто именно создает все эти «шедевры»? Что это значит – быть художником в Северной Корее?

Очевидно, что классическое представление о художнике как о творце, гении со своим индивидуальным восприятием мира, который создает произведения в собственной студии и затем продает их через систему коммерческих галерей, – не имеет никакого отношения к северокорейской действительности. Сама мысль о том, что художник может жить такой жизнью, скорее всего, будет воспринята как буржуазная, реакционная и капиталистическая. Искусство тут должно быть значительно более УТИЛИТАРНЫМ, чем на Западе и в других местах: оно должно быть пропагандистским. Это означает, что оно призвано воспитывать и поддерживать ценности системы, транслировать четкие и легко читаемые посылы, а не заигрывать со смыслом или провоцировать двусмысленные интерпретации. Как Ким Чен Ир написал в одном из своих бесчисленных трактатов на тему эстетики: «Такое явление, как чистое искусство, оторванное от жизни людей, не существует».

Если повезет, способности будущего художника заметят достаточно рано. Поиск и отбор талантливых во всех видах искусства детей проходит в КНДР повсеместно и постоянно, на ежегодной основе. Лучшие из них могут после школьных занятий посещать кружки в местных дворцах пионеров, где их способности будут оттачиваться. Самых лучших отправляют в Пхеньян для занятий в наиболее известных творческих школах. (Надо сказать спасибо одержимости Ким Чен Ира искусством – развитие своего таланта является одним из немногих способов, с помощью которого возможно преодолеть ограничения системы сонбун, хотя, конечно, никаких гарантий нет.) Лучшие из лучших будут учиться в знаменитом Дворце пионеров и школьников района Мангёндэ, который был реконструирован в 2015 году и теперь блистает мраморным великолепием и в котором есть кружки почти по всем видам искусств, науки и спорта. Сюда часто водят туристов и зарубежных официальных лиц, показывая им классы и репетиционные залы. Эти экскурсии часто заканчиваются впечатляющими представлениями, когда лучшие маленькие певцы, танцоры, акробаты, музыканты и актеры демонстрируют свои таланты, отточенные до поразительного совершенства.

После окончания творческого вуза, обучение в которых, как правило, длится пять лет, актеры будут направлены в какой-либо из многочисленных театров или других коллективов, а выпускники факультетов изобразительного искусства поступят на работу в одно из творческих объединений; самое почитаемое и престижное из них – это Мансудэ, где работает около тысячи художников вместе с четырьмя тысячами ассистентов и администраторов. Этим творческим объединением были созданы огромные статуи Кимов, установленные на холме Мансудэ, а также тысячи других скульптур вождей, разбросанных по всей стране. Все фрески и мозаики Пхеньяна сделаны в Мансудэ, так же как и большинство написанных маслом картин, выставленных в Корейском музее изобразительного искусства на площади имени Ким Ир Сена.

Когда мастера поступают на работу в художественную студию, им позволено писать, рисовать, ваять всё, что захочется. У них есть месячный количественный план, но предметы своих творений они выбирают сами. Такая гибкость в этом вопросе допускается потому, что ко времени начала работы художники уже прошли идеологическую школу длиной во всю предыдущую жизнь, гарантирующую, что они будут создавать только ПРАВИЛЬНЫЕ образы. Время от времени, более или менее часто в зависимости от вида искусства, могут нагрянуть проверяющие комиссии, которым надо продемонстрировать талант какого-либо отдельного деятеля (если это, например, мастерская художников, пишущих маслом, или вышивальщиц) или всей мастерской (если в ней работают над монументальной скульптурой или мозаикой).

Успешные художники в течение творческой жизни движутся по системе званий и наград, высшим из которых является звание народного (художника, артиста и т. д.), а вторым по значимости – заслуженного. Этих званий удостоены всего пара сотен человек, большинство из которых живет со своими семьями в Пхеньяне в дарованных роскошных домах и квартирах в новом районе на берегу реки Тэдонган и которым положен особый рацион питания. Наиболее удачливым может быть даже присуждена Премия Ким Ир Сена.

В общем, можно сказать, что жизнь деятелей искусства в КНДР складывается относительно удачно. Их могут отправить в оплачиваемые поездки по красивым местам страны – для вдохновения. Или даже – в составе групп – за границу. Художники работают в своих студиях с понедельника по пятницу. По субботам, как и все граждане Северной Кореи, они обязаны посещать учебные занятия, чтобы изучать теоретические труды Ким Ир Сена и Ким Чен Ира – для дальнейшего расширения кругозора и развития эстетических представлений в рамках идей чучхе, основы которых они уже получили во время учебы в художественной академии. После выхода на пенсию они могут стать членами творческого объединения Сонхва в Пхеньяне, которое проводит собственные выставки входящих в него художников.

В отличие от Запада, в КНДР нет такого понятия, как «звезда», среди актеров, художников или писателей. Вместо этого имеется система знаменитых работ. Так, северокорейцы в ответ на вопрос о любимых книгах расскажут вам краткий сюжет какого-то романа или повести, но, скорее всего, не смогут назвать имя его автора. В живописи все совсем типично – любимой картиной, несомненно, будет названа «Вечерняя заря над Кансоном» Чон Ёнмана. Вечернее небо пылает всеми цветами заката, дым извергается из труб огромными змеями и плывет над сверкающей рекой. Не стоит обращать особого внимания на содержание – картина Чона вызывает восхищение просто игрой цвета. Стоя рядом с ней, госпожа Квак рассказывает нам историю создания этого полотна: идея картины была предложена художнику лично Ким Чен Иром. Переполненный охватившим его после гениальной подсказки вдохновением, Чон отправился в город Нампхо в поисках пейзажа, с которого можно было бы написать свой шедевр. Когда ему случилось увидеть панораму завода в вечерний час, он тотчас вспомнил совет Великого Вождя, немедленно достал свои краски, чистое полотно и приступил к работе.

* * *

В самом деле, весь город можно рассматривать как один гигантский музей искусств. Посмотрите на метро – кровеносную систему столицы. Его станции представляют собой одну большую галерею. Проект оформления каждой станции разрабатывался архитекторами и художниками, размышлявшими над темами, отраженными в названиях: Красная Звезда, Слава, Революция, Освобождение.

Дворцовый стиль убранства, мраморные колонны и арки, экстравагантные светильники – всё это знакомо тем, кто ездил на метро в Москве. Но тут особо выделяются цветные мозаики, сделанные коллективом творческого объединения Мансудэ: рассмотрите их поподробнее, пока ожидаете прибытия поезда. На станции «Процветание» всю заднюю стену занимает картина, изображающая Великого Вождя Ким Ир Сена, окруженного рабочими. Вождь показан в образе «маэстро» средних лет, идущего на фоне дымящих фабричных труб и золотого заката, его расстегнутый плащ развевается на ветру, а дюжина счастливых и улыбающихся синих и белых воротничков следует за ним. Художественное оформление стен на станции «Строительство» рассказывает о драматических моментах восстановления Пхеньяна после войны, а в центре станции «Слава» – изображение горы Пэктусан, священного места зарождения духа корейской нации, являющегося одновременно, по версии официальной пропаганды, местом рождения Ким Чен Ира. За пределами страны, однако, известно, что истинное место его рождения – воинская часть в Сибири, где его отец жил в изгнании.

* * *

На Западе пресса долго издевалась над «рафинированной пошлостью» внешнего вида Ким Чен Ира с его прическами в стиле помпадур, куртками с меховыми воротниками и длиннющими брюками, прикрывающими его дизайнерские ботинки на высоких каблуках, которые, в свою очередь, необходимы для того, чтобы компенсировать низкий рост. Внешность Ким Чен Ира достаточно точно соответствовала расистским и откровенно карикатурным стереотипам о злобных азиатах в стиле «Доктора Ноу». Такие стереотипы до недавнего времени распространялись на Западе и, надо сказать, до сих пор время от времени используются для характеристики китайцев и северокорейцев: иссохший злодей с прищуром, пальцы которого в крови, а в голове постоянно крутится мысль о мировом господстве.

Северокорейские перебежчики часто утверждали, что на самом деле популярность Ким Чен Ира в народе значительно уступала той поддержке, которую имел его отец. Но были и такие, кто восхищался тем, что они называли артистическим гением. Хотя сам Ким Чен Ир никогда не создавал произведения искусства, его волшебное влияние на всю индустрию культуры Северной Кореи хорошо известно. Люди, знавшие Ким Чен Ира лично, говорили, что его индивидуальность, его характер больше соответствовали темпераментному актеру, а не политическому деятелю. Одновременно с ростом своего влияния в Орготделе Ким Чен Ир получил еще одно назначение: он стал главой Отдела агитации и пропаганды (ОАП).

Существует достаточно верное объяснение, почему Ким Ир Сен допустил то, что реальная власть перешла в руки его сына: он просто не заметил, как и когда это происходило. Являясь руководителем ОАП, Ким Чен Ир придал новый импульс культу личности своего отца – уже используя весь артистический арсенал. Старший Ким, в свою очередь, был просто ослеплен видами растущего как на дрожжах города – ЕГО города. Куда бы он ни отправился, на него глядел его же собственный солнцеподобный лик. Даже в тех случаях, когда на картинах или в скульптурных группах образ Ким Ир Сена прямо не присутствовал, всем было ясно – то ли из памятных табличек, то ли из речей или текстов, что данная монументальная работа на самом деле О НЕМ. Вдохновлена ИМ. Является отражением ЕГО величия.

Совершенно очевидно, что младший Ким очень рано осознал, что его отец падок на лесть. Положение Ким Чен Ира как руководителя ОАП позволило ему эксплуатировать эту слабость отца в полном объеме. В философии он подхватил зарождающуюся концепцию чучхе, или – как перевел это понятие один комментатор – «субъектного мышления», только для того, чтобы сконцентрировать ее вокруг идеи «Верховного Лидера» или «Великого Вождя». «Человек является властелином всех вещей», – таким образом часто передается суть идей чучхе, что приводит к глубоко ошибочному выводу о том, что чучхе представляет собой грубый, плакатный экзистенциализм. На самом же деле, доктрина чучхе прямо утверждает, что все люди нуждаются в некоем Верховном Лидере, который руководил бы их жизнями. А в Корее таким Лидером может быть только один человек.

Под воздействием Ким Чен Ира идеи чучхе преобразовались в кимирсенизм, который предполагает, что Великий Вождь руководит партией (а к 1973 году партию де факто можно было отождествлять лично с Ким Чен Иром), а партия, в свою очередь, ведет за собой народ. Любой, кто поставит под сомнение идеологию кимирсенизма, оформившуюся после разгрома «фракции Капсан», объявляется реакционером. Этого обвинения опасались абсолютно все – никто не хотел рисковать. К этому времени для всех жителей КНДР стал ясен основной принцип системы правосудия страны: если тебя обвинили в политическом преступлении, ты уже виновен. Наказание за это могло варьироваться от высылки из Пхеньяна, если бедолаге повезло жить в этом городе, до «отправки в горы» – местный эвфемизм, означающий заключение в ужасных условиях трудовых лагерей для «перевоспитания», из которых многие так и не вернулись, и даже до публичной казни. В большинстве случаев наказание распространялось не только на провинившегося, но и на всю его семью в трех поколениях. В 1973 году специально для защиты кимирсенизма было создано Министерство охраны государственной безопасности, наводящее ужас повибу – так северокорейцы называют это министерство, вездесущую политическую полицию, которая следит за всеми и подчиняется напрямую Ким Чен Иру как руководителю орготдела.

Таким образом, монолитная идеологическая система, созданная Ким Ир Сеном, была развита и укреплена Ким Чен Иром, которого официально стали именовать «Любимым Руководителем». Обожествление Ким Ир Сена – в политике, философии, культуре и искусстве, в повседневной жизни – было использовано его сыном как мощное орудие перехвата реальной власти. Это удалось ему настолько, что влияние Ким Чен Ира стало даже превосходить влияние его отца, который де-юре (и в значительной мере де-факто) оставался руководителем страны до самой своей смерти в 1994 году.

 

Тринадцатая глава

Прогуливаясь по пустым залам Корейского музея изобразительных искусств, я открываю для себя более богатую историю современного искусства страны, которая не заканчивается однотипными картинами вроде «Девочка-мать» или многочисленными изображениями Кимов. Его корни уходят в первые десятилетия существования северокорейского государства. В коридоре за главным залом, где расположились временные выставки, висит несколько небольших картин, написанных маслом и датирующихся промежутком между 1940 и 1950 годами. Лишенные нарочитого идеологического содержания, эти произведения как глоток свежего воздуха: образы другого времени и других мест. Например, пейзажи Мун Хаксу, южнокорейского живописца, который бежал на Север перед войной и жил здесь до самой смерти в 1988 году. В его картинах ощущается явное влияние Делакруа, которое отрицает госпожа Квак, после того как я делюсь с ней своими соображениями. Она настаивает, что «это всё истинно корейское».

Наконец, нас приводят на третий этаж музея, куда обычно иностранцев не приглашают. Тут перед нашими глазами предстает вся история живописи КНДР вплоть до наших дней. Мы проходим в самые дальние комнаты, чтобы начать нашу экскурсию с 1950-х и 1960-х годов – периода значительно большей художественной свободы в сравнении с сегодняшним днем. Конечно, там нет и намека на абстракционизм или экспрессионизм, но всё же разнообразие индивидуальных стилей живописцев заметно сразу – от советского социалистического реализма до французского импрессионизма. В центре картины 1961 года, которая называется «Любовь», две юные девушки, ловящие рыбу с лодки. Это – идиллический пейзаж, который можно было бы принять за работу Дега или Сёра, если бы не корейские лица. Я опять отмечаю возможное французское влияние и говорю об этом госпоже Квак, которая отрицательно мотает головой: «Нет-нет-нет. Всё – чисто корейское». Очевидная неправда – южнокорейские историки искусства нашли документальное подтверждение того, что многие северокорейские художники во времена японской оккупации отправлялись учиться живописи в Японию, где в большой моде был французский академизм.

К началу 1960-х годов культ личности Ким Ир Сена начал отражаться в изобразительном искусстве. А в 1970–1980-х годах, по мере роста влияния Ким Чен Ира, живопись становилась всё более дидактичной и ограниченной – как стилистически, так и содержательно. Классическим примером китча тех лет выступает картина Ли Донхи, на которой неуклюже изображены две крестьянки с тупейшим выражением радости на лицах, стоящие в грязи у реки на фоне весеннего деревенского пейзажа с большой горой на заднем плане.

Куда бы вы ни пошли – везде горы. Девяносто процентов территории страны – это гористая местность. Поэтому эти несколько пугающие природные пейзажи постоянно используются в качестве метафоры величия и естественной устойчивости политической системы страны. Горы не могут быть ни сдвинуты с места, ни разрушены.

Однако встречаются и городские зарисовки. Картина 1988 года художника Сон Кончана изображает двух молодых женщин на велосипедах, разносящих утренний номер «Нодон Синмун». Они едут по скользкой дорожке вдоль улицы Чанван, башни-близнецы гостиницы «Корё» сверкают на заднем фоне. Разноцветный образ залитой дождем улицы предполагает, что солнце уже прорвалось сквозь тучи, скверная погода отступила, а две счастливые юные девушки едут навстречу социалистической утопии под девственно чистым небом.

* * *

Из разных видов искусства Ким Чен Ир выше всего ставил кино. Он сам не был режиссером ни одного фильма – по крайней мере, в титрах никогда не упоминается его имя, но в конечном счете являлся главным исполнительным продюсером всех северокорейских фильмов – человеком, руководившим киноиндустрией страны на протяжении всей сознательной жизни. Начиная с картины «На пути к пробуждению» 1965 года, Ким Чен Ир лично следил за каждым фильмом, снимавшимся в стране, лично руководил процессом. Хотя он запретил своим согражданам смотреть иностранные ленты, он сам имел личную фильмотеку, состоявшую более чем из пятнадцати тысяч фильмов.

Некоторые из его приближенных позднее выскажут предположение, что любовь Кима к кино могла привести к тому, что он начинал сюжеты фильмов принимать за действительность. По словам одного доверенного лица, он считал, что подвиги Джеймса Бонда были художественными воплощениями документальных событий, слегка беллетризованным повествованием о том, что на самом деле происходит в мире международного шпионажа. Поэтому начиная с 1970-х годов Ким Чен Ир стал заниматься чем-то в стиле агента 007. Он отправлял своих агентов в Японию, где они наобум похищали японских граждан и привозили их в Северную Корею, для того чтобы они обучали местных разведчиков японскому языку и японским обычаям. Агенты северокорейских спецслужб совершили несколько попыток убийства лидеров Южной Кореи. А наиболее известным стал случай, когда по приказу Ким Чен Ира был похищен и доставлен в КНДР его любимый южнокорейский режиссер Син Санок с бывшей женой, актрисой Цой Ынхи. Режиссера заставляли снимать фильмы, чтобы северокорейский кинематограф получил международное признание.

План не сработал. После выхода семи картин, снятых на Севере специально для Кима, включая бездарный – просто обхохочешься – ремейк «Годзиллы» (фильм «Пульгасари» 1985 года), Син и Цой смогли сбежать от охраны во время посещения кинофестиваля в Вене и обратиться за убежищем в американское посольство.

За исключением «Пульгасари», фильмы, снятые Сином и Цой в Северной Корее, смогли привлечь к фигуре Ким Чен Ира внимание зарубежных кинокритиков, чего он так добивался. Но вклад Сина и Цой в киноиндустрию КНДР не мог серьезно повлиять на кинематограф Северной Кореи, который, будучи малоинтересным даже самым упорным исследователям культуры разных стран, был некоей проверкой на стойкость. Когда над всем царит навязываемая сверху идеология, страдает стиль. Не говоря уже о сюжете или о характерах главных героев… К тому же ни один кореец не может быть изображен как стопроцентно отрицательный персонаж, как абсолютное зло. Это ограничивает возможности сюжетных конфликтов, которые обычно и держат аудиторию в напряжении до конца фильма. А там, где не хватает правдоподобных человеческих эмоций, приходится использовать тонны фальшивых сентиментальностей в качестве некоего «наполнителя». Поэтому в картинах и доминирует мелодраматический эмоциональный стиль актерской игры: в те моменты, когда герои не улыбаются или не смеются над какой-то полной ерундой, они то и дело рыдают. Причем делается это всё совершенно неестественно, но зато с бутафорским бахвальством об их абсолютном счастье и великой удаче родиться в этом земном раю для корейцев. Образы Идеального Человека, безупречного Героя Революции означают, что им следует подражать в реальной жизни. Поэтому фильмы не развлекают, а «преподают уроки». Уроки, смысл которых можно передать всего лишь одной содержательной итоговой фразой, которая должна быть произнесена вслух во время занятий, посвященных обсуждению фильма.

* * *

Развитие эстетики чучхе при Ким Чен Ире приводило к размыванию границ между содержанием и предметом произведения искусства. Ким, просто одержимый страстью к контролю за мельчайшими деталями, давал личные «указания и рекомендации». Всё, что в стране рисовали, снимали, писали, ваяли, должно было содержать «зернышко» – идеологический момент прославления Великого Вождя и государства, основанного им. В конце концов, Ким Чен Ир сделался вторым каноническим объектом прославления – неважно, сам ли он инициировал это или нет: он, очевидно, никогда не протестовал против этого. Обязательное прославление вождей распространилось и на академическую науку: любая научная статья, неважно на какую тему – математику или зоологию, – должна была начинаться с цитаты одного из Кимов.

Среди бесчисленных книг, приписываемых Ким Чен Иру (один из беженцев заявил, что считается, будто Великий Вождь написал пятьсот книг только за время учебы в Университете имени Ким Ир Сена), есть несколько трактатов по искусству, литературе, кинематографии и эстетике. Переводы этих работ есть в книжных магазинах, расположенных в фойе каждой гостиницы и в книжном магазине литературы на иностранных языках около площади имени Ким Ир Сена. На прилавках этих магазинов продаются исключительно труды, написанные Ким Ир Сеном, Ким Чен Иром, Ким Чен Ыном, или книги о них. За редким исключением попадаются работы некоторых других северокорейских авторов. Скорее всего, северокорейцы не читают тексты авторства какого-либо Кима, если только их открыто не заставляют делать это – например, каждый должен заучить наизусть новогодние обращения вождей к народу, для того чтобы вслух цитировать отрывки во время субботних учебных занятий. Но если вы спросите своего гида, какую книгу Великого Вождя он рекомендовал бы прочесть в первую очередь, типичный ответ будет однозначным: «Все!». Вам станет ясно, почему так, если вы наугад откроете несколько работ вождей и начнете читать с любого места. Содержание каждой книги является многословным повторением до тошноты одного и того же с небольшими вариациями. В реальной жизни, особенно в начальной и средней школе, основу северокорейского образования составляет изучение БИОГРАФИЙ вождей.

Неудобоваримость всех местных теорий отражается в культурной жизни страны. Для иностранца частью причудливых странностей культа личности является безвкусица, которой этот культ оборачивается. Для моих корейских хозяев визуальная городская какофония, которая окружает их, куда бы они ни пошли, это Искусство с большой буквы «И». Я в каком-то смысле чувствую себя виноватым за то, что осознаю, сколько цинизма в напыщенной величественности визуальной культуры Пхеньяна, всякий раз, когда я сюда приезжаю.

То, что сначала воспринимается как порочное зрелище, затем достаточно быстро становится скучной банальностью. Когда я сталкиваюсь с каким-либо произведением северокорейского искусства (живопись, кинофильмы, спектакли или представления) и с той закрытой системой эстетических ценностей, которая породила их, я не могу не увидеть то огромное расстояние, которое отделяет их от социалистического реализма в его советском варианте. Именно этим часто пренебрегают сторонние наблюдатели. В КНДР родился свой собственный реализм, который так же далек от настоящей жизни, как соцреализм, но который заметно отличается от иконографии последнего. Корейский реализм вторгается в повседневную жизнь такими путями, о которых другие тоталитарные системы художественной эстетики могли только мечтать.

Корни северокорейской идеологии, вероятно, можно увидеть в прошлом – в сталинском Советском Союзе и императорской Японии. Но ее величайшее достижение состоит в том, что она является новой, оригинальной интерпретацией нашего времени. И в том, что она продолжает существовать. Замена григорианского календаря своим собственным календарем чучхе; перевод стрелок часов на тридцать минут назад; отсутствие неотложных событий в повседневной жизни; стиль живописи, который практически не эволюционирует; проповедь откровенных банальностей, написанных, нарисованных или иным способом изображенных на любой доступной поверхности. Во время первого посещения страны в 2012 году у меня сложилось впечатление, что КНДР прочно застряла где-то в середине XX века. Сейчас я начал осознавать, что система живет в своем собственном времени, не обращая внимания на все те аспекты современного мира, которые – как она считает – ее совершенно не касаются.

 

Четырнадцатая глава

После экскурсии по музею бо́льшую часть остававшегося времени мы потратили, пытаясь исполнить страстное желание Александра приобрести смартфон «Ариран». Он, как истинный гик, давно мечтал об этом сувенире из КНДР, но не смог купить его во время предыдущей поездки. Живущие в стране иностранцы, покупая смартфон, могут также подписаться на обслуживание местного оператора «Koryolink», однако у них будет возможность звонить только на номера других иностранцев, подключенных к этой сети, звонки на обычные корейские номера недоступны. В отличие от корейцев, иностранцы могут даже подключить интернет, хотя это довольно дорого; корейцы же могут пользоваться только местной сетью – что-то типа интранета масштаба целой страны. Естественно, звонки на заграничные номера также заблокированы.

Мы провели остаток дня в центре международных коммуникаций на набережной реки Потхонган, пытаясь всё устроить с покупкой смартфона. Как и в большинстве социалистических стран, в которых я жил или которые посещал, эта процедура требовала многих часов ожидания из-за бюрократической волокиты. В какой-то момент мое терпение лопнуло и я спросил Александра, какой смысл заключать контракт на обслуживание. Мы собираемся провести здесь всего месяц, звонить можно только друг другу, но бо́льшую часть времени мы и так обречены быть вместе. Это просто абсурд!

«Извини, пожалуйста, Трэвис. Но для меня это действительно важно». Он подмигнул мне. Позднее, когда рядом с нами не было наших гидов, Александр объяснил, что он хочет дозвониться до одного человека, работавшего в недавно открытом французском консульстве. «С его помощью, – сказал Александр, – мы сможем осуществить наш большой план на вечер субботы: посетить закрытую для посторонних дипломатическую территорию, на которой есть собственный ночной клуб».

* * *

Ужинать мы отправились в новый ресторан, недавно открывшийся на подземном этаже торгового центра «Кванбок». Мы взяли мое любимое блюдо местной кухни – нэнмён по-пхеньянски: тонкую коричневую гречневую лапшу с редькой в холодном бульоне с кусочками мяса, острой капустой кимчхи, огурцом и специями. Для вкуса можно добавить чайную ложку горчицы и чуть-чуть уксуса. Сначала нужно сделать небольшой глоток бульона, чтобы «попасть во вкус», а уже затем приниматься за еду с помощью металлических палочек.

«Что, черт возьми, ты делал сегодня в классе? Учился издавать животные звуки? – фыркает Александр, пережевывая лапшу. – Прости, Трэвис, но дверь была открыта и всё было… хммм… достаточно громко».

«Это звучало действительно очень страстно», – добавляет Алекс.

«Я знаю, знаю. Мне надо было выучить гласные звуки. Что с этим поделать!»

Можно было закрыть дверь, но мне это вряд ли удалось бы сделать. Ведь я – единственный студент в классе и к тому же американский ублюдок.

«Как бы ты оценил преподавателя? Он хорошо знает свое дело?» – спрашивает Алек Александра, очевидно, осуществляя контроль качества занятий.

«Да, он весьма неплох… но не говорит по-английски и, конечно, по-французски. Поэтому он не мог объяснить значения новых слов».

«Ты можешь воспользоваться приложением “Англо-корейский словарь” на новом смартфоне»

«Я хотел, но не нашел приложение».

«Как насчет тебя, Трэвис? Что ты думаешь о госпоже Пак?»

Я достаю телефон, чтобы показать видео, на котором госпожа Пак произносит гласные звуки. Пока запись воспроизводится, я старательно пытаюсь повторять интонации госпожи Пак, издавая эти «животные звуки». И Алек, и Александр чуть не падают со смеху. Это привлекло внимание Мин – она хочет узнать причину такого веселья, поэтому поднимается со своего места и присоединяется к нам. Как и большинство молодых пхеньянцев, она беспрестанно фотографирует и снимает на видео всё и вся, а затем отправляет друзьям. За долю секунды до того, как она наклоняется над моим плечом, Александр делает круглые глаза, пытаясь о чем-то предупредить меня. Я немедленно осозна́ю, что сейчас сильно облажаюсь. Я судорожно пытаюсь максимально увеличить изображение, чтобы на экране осталось только лицо госпожи Пак, но уже слишком поздно. На видеозаписи в левом верхнем углу виднеется обрезанная при съемке четверть портрета Ким Чен Ира, висящего над классной доской.

Мин смотрит на мое резко изменившееся, полупарализованное лицо. «Можно вас попросить уменьшить масштаб видео и показать всё изображение?»

У меня нет выбора – я вынужден подчиниться.

«Я должна попросить вас удалить это видео», – говорит она. В этот момент ее голос становится удивительно «плоским», бесстрастным и монотонным – таким я не слышал его никогда раньше. Это лишает меня остатков храбрости.

«Мне очень жаль, – говорю я, брызгая слюной. – У меня не было никаких намерений. Это… это просто для обучения. Я даже не осознавал своей ошибки до этого момента. Я обещаю никому не показывать».

«Пожалуйста, удалите эту запись сегодня вечером, когда выполните домашнее задание». Она садится на свое место за столом и продолжает ужин.

* * *

Я не заметил свою оплошность раньше. Но ее не заметила и госпожа Пак: она даже попросила меня показать этот ролик, когда я закончил снимать, но, я так понимаю, ее больше интересовало, как она выглядит со стороны. Интересно, вынуждены ли все северокорейцы быть настолько бдительными, чтобы случайно не запечатлеть фрагменты изображения Великих Вождей. Эти лики находятся повсюду, поэтому подобное должно случаться сплошь и рядом.

Когда после ужина мы остались наедине, пока поднимались в лифте на свой этаж, Александр прошептал мне на ухо, что нужно скопировать это видео на компьютер и удалить со смартфона. «Знаю», – ответил я ему. Конечно, в моей голове уже промелькнула эта идея.

«Черт! Какой же я идиот», – вздыхаю, ударяя себя по лбу.

«Не говори так, – сурово шепчет Александр. – Ты ни в чем не виноват. Это она неправа. Ты просто делал то, что должен был. Такие вещи будут происходить постоянно. Мы не должны позволять им контролировать нас, иначе сами начнем верить во всё это. Нам нужно оставаться самими собой всё время, чтобы не потерять себя. Это они на грани сердечного приступа, а не мы».