Когда мистер Флексен достиг замка, Уилкинс показал ему его спальню в западном крыле. Мистер Флексен обнаружил, что его чемодан прибыл и был распакован и что сменная одежда разложена для него на кровати.

Пока мистер Флексен переодевался, то ломал себе голову, раздумывая над причиной, по которой леди Лаудуотер и полковник Грей солгали. Затем ему пришла в голову мысль: не лгали ли они, чтобы защитить неизвестную женщину, с которой лорд Лаудуотер имел бурную ссору? Чем дольше он размышлял над этой гипотезой, тем более вероятной она ему казалась.

Он должен был найти эту неизвестную женщину, и немедленно. Возможно, мистер Каррингтон, как консультант лорда Лаудуотера по правовым вопросам, сможет навести на ее след.

Мистер Флексен вышел к обеду все еще озадаченным и обнаружил, что мистер Мэнли ждет его, чтобы составить ему компанию. Они некоторое время поговорили об общественных делах и о погоде.

Затем мистер Флексен просил:

— Лорд Лаудуотер был из тех людей, которые доверяют своим поверенным?

— Нет, если это не было необходимо, — убежденно ответил мистер Мэнли.

Мистер Флексен понадеялся на то, что лорду Лаудуотеру пришлось довериться своим поверенным на счет этой неизвестной женщины. Затем он спросил:

— Кстати, вы знаете полковника Грея?

— О да. Он часто бывал здесь до недавнего времени. Тогда он поссорился с лордом Лаудуотером — это было неизбежно — и с тех пор не появлялся здесь. Он накинулся на лорда Лаудуотера из-за его издевательств над леди Лаудуотер, и это было вполне серьезно. Насколько мне известно, он как следует задал ему жару.

— Да, я так и понял, что произошло что-то в этом роде. Что за человек этот полковник? — небрежно поинтересовался мистер Флексен.

— Последний человек в мире, с которым стоит ссориться. От него мурашки бегут по коже, — с живейшим убеждением заявил мистер Мэнли. — Он всегда кажется абсолютно невозмутимым. Но я уверен, что эта невозмутимость — просто маска, скрывающая действительно сильные эмоции. Однажды мне довелось видеть это на деле. Я застал конец его ссоры с Лаудуотером — только конец — и бог мой! С моей точки зрения, как драматурга, вы же понимаете, он — самый интересный человек в этом графстве. За исключением леди Лаудуотер, конечно.

— Я и не подозревал о таком, — ​​сказал мистер Флексен, несколько недоверчиво и пораженно. — Сегодня вечером я разговаривал с ним о смерти лорда Лаудуотера, и он показался мне быть довольно приятным человеком и отличным солдатом. Насколько я понимаю, он очень заинтересован в своей армейской карьере?

— Ничуть. Война для него — лишь второстепенное дело, — уверенно ответил мистер Мэнли. — Я знаю это из того, что он сам мне рассказал. Мы обсуждали пережитое.

— Как же, черт возьми — он же кавалер креста Виктории! — воскликнул мистер Флексен.

— Да, это действительно так. Но это потому, что он один из тех людей, которые умеют проявлять интерес ко всему, чем они занимаются, и делают это хорошо. Но две его подлинные страсти — это китайское искусство и женщины, — пояснил мистер Мэнли.

— Женщины? — переспросил мистер Флексен. — Он совсем не показался мне подобным человеком. Он казался совершенно простым, откровенным солдатом.

— Простота и страсть к китайскому искусству не сочетаются — по крайней мере, если понимать под простотой то, что обычно под этим подразумевают, — сухо возразил мистер Мэнли. — Мой друг, который знает о нем все, рассказал мне, что у него было больше серьезных любовных связей, чем у любого другого человека в Лондоне. Кажется, он один из тех мужчин, которые всякий раз влюбляются всерьез. Мой друг сказал, что это одна из тайн светского общества — то, что он не попал в суд по бракоразводным делам.

— Это звучит странно, — сказал мистер Флексен, запоминая информацию и отмечая, как мало она согласуется с его собственными наблюдениями о полковнике Грее. — Вы говорите, что леди Лаудуотер тоже интересна?

— О, перестаньте! Вы допрашиваете или просто разыгрываете меня? — спросил мистер Мэнли. — Конечно, вы понимаете, что леди Лаудуотер — чистый образ итальянского Возрождения. Она — одно из тех утонченных, загадочных созданий, которых всегда писали Леонардо и Луини, целый набор эмоций.

— Прошло много времени с тех пор, как я был в Бэйлиоле, и затем я занимался гражданской работой в Индии — языки, знаете ли. Я позабыл все, что знал об итальянском Возрождении, и не знаком со многими картинами. Как бы то ни было, я считаю, что вы неправы — это все ваше воображение драматурга. По моему собственному представлению, леди Лаудуотер, во всяком случае, достаточно простое создание.

— Мне так не кажется, — твердо возразил мистер Мэнли. — Она слишком умна для того, чтобы быть простой, и происходит из весьма интеллигентной семьи.

— Какой семьи? — поинтересовался мистер Флексен.

— Она урожденная Куинтон, и в ее жилах течет итальянская кровь.

— Неужели это правда? — воскликнул мистер Флексен, и полдюжины рассказов о Куинтонах всплыли в его голове. Ему придется поменять свое впечатление о леди Лаудуотер.

— И у нее более тонкое чувство юмора, чем у любой женщины, которую я когда-либо встречал, — завершая ход своих мыслей, заключил мистер Мэнли.

— Вот как? — спросил мистер Флексен.

Повисла пауза. Затем мистер Мэнли задумчиво произнес:

— Так вы думаете, что полковник Грей считает ее простушкой?

— Что? Вы же не считаете, что между ними действительно что-то серьезное? — быстро переспросил мистер Флексен.

— Нет, на самом деле, это несерьезно — во всяком случае, со стороны полковника Грея. Вряд ли можно ожидать, что человек, который очень медленно восстанавливается после трех тяжелых ранений и до сих пор изможден, влюбится, не так ли? Особенно если это человек, который влюбляется с такой пылкостью, как это происходит у Грея, — сказал мистер Мэнли.

— Это так, — подтвердил мистер Флексен. — Но это не помешало бы леди Лаудуотер влюбиться в полковника Грея. И из-за того, как ее муж относился к ней, она, должно быть, очень нуждалась в чем-то вроде любовной привязанности.

— Женщине не стоит влюбляться в мужчину, если тот не влюблен в нее, — философски заметил мистер Мэнли. — Кроме того, женщины не влюбляются в мужчин, которые настолько ослаблены болезнью, как, кажется, ослаблен полковник. Как тут может возникнуть влечение? Конечно, у нее могло возникнуть живое желание по-матерински опекать его — но ведь это совсем другое дело.

Он умолк, а затем спросил с некоторым беспокойством:

— Послушайте, вы же не подразумеваете, что она замешана в этом убийстве — если это было убийство?

— Я не пытаюсь выставить кого-либо замешанным в нем, — медленно ответил мистер Флексен. — Но я не стану скрывать от вас, что это становится достаточно большой проблемой, и, чтобы решить проблему, нужно учесть все факторы. Вы понимаете, что сильная сторона и леди Лаудуотер, и полковника Грея согласно вашим собственным словам — то, что они необыкновенно умны; а убийство совершают только глупые люди, за исключением, конечно, редчайших случаев.

— Но как же тогда эти банды преступников, о чем мы иногда читаем, во главе которых стоят необыкновенно умные люди? Разве их не существует? — с удивлением спросил мистер Мэнли.

— Они существуют, но они не совершают убийств — не в Европе, во всяком случае, — пояснил мистер Флексен. — На Востоке и в Соединенных Штатах дело, возможно, обстоит по-другому. Убийство — это всегда не только преступление, но и грубая ошибка. Это и заставляет людей с таким упорством преследовать преступника. Нет, ни один по-настоящему умный преступник не совершает убийства.

— Конечно, это правда, — охотно согласился мистер Мэнли. Он умолк, а затем задумчиво добавил: — Интересно, подорвала ли война наше представление о святости человеческой жизни?

— Не удивлюсь, если так, — ответил мистер Флексен; и их разговор перешел на обсуждение общих тем.

Мистер Флексен был доволен тем, что остановился в замке. Его разговор с мистером Мэнли был поучительным.

* * *

Оливия ужинала в своей гостиной, и у нее был плохой аппетит. Вдали от Грея она снова погрузилась в беспокойные мысли и опасения. Уилкинс прислуживал ей, держась отстраненно, но даже он понял, что она едва ли осознавала, что она ест, и то и дело останавливалась, в какой-то тревожной задумчивости вовсе забывая о том, что ужинает.

После ужина, однако, ее настроение изменилось. Опасения и беспокойство также исчезли с ее лица, и их место заняло приятное, нетерпеливое предвкушение.

Без четверти девять она взяла из своего гардероба темную накидку, тихо спустилась по лестнице, проскользнула в боковую дверь, пересекла Восточную лужайку и, незамеченная, направилась по тропинке через кустарник. Грей предложил, чтобы он пришел в замок после ужина и провел с ней вечер; но они решили, что будет разумнее встретиться в павильоне. Если он проведет с ней вечер так скоро после смерти ее мужа, когда его тело еще не погребено и остается в доме, то пойдут разговоры. Это был единственный раз, когда они упомянули о лорде за все то время, что они провели вместе. Кроме того, оба они посчитали павильон в лесу куда более привлекательным местом для встречи, чем замок. В павильоне они чувствовали себя в укромном уголке, отрезанном от остального мира.

Грей, слишком волнуясь и тревожась, чтобы ждать Оливию в павильоне, прошел по лесу до конца тропинки, ведущей через кустарник; оттого Оливия была удивлена тем, что натолкнулась на его так внезапно. Но когда они вышли из кустов на освещенную луной просеку леса, опасения и беспокойство полностью исчезли с их лиц; теперь оба они улыбались.

Грей и Оливия шли медленно, мало разговаривая, то и дело касаясь друг друга при ходьбе по покрытой дерном земле. Им казалось, что будет разумнее не зажигать свечи в павильоне. Лунный свет, проникающий сквозь высокие окна, давал им достаточно света, чтобы видеть глаза друг друга, а это было все, что им было нужно. Время проходило быстро в неизъяснимых откровениях влюбленных. У них были сотни вещей, чтобы сказать друг другу, сотни вопросов, чтобы задать их друг другу в попытке достичь того единства, которое является целью любой настоящей любви. Но в радости быть вместе, их обоюдной радости, было и тревожное ощущение, что эта радость отравлена угрозой и будет недолгой. Снова они стремились выжать как можно больше из того часа, который так стремительно истекал. Временами чувство опасности, которая нависла над ними, было настолько сильно, что они цеплялись друг за друга, как испуганные дети в темноте.

* * *

Хотя мистер Флексен на тот момент не выказал особенной убежденности по поводу выводов мистера Мэнли о характере и темпераменте Грея и Оливии, то впечатление, что они произвели на него, усилилось. Он был слишком хорошим знатоком людей, чтобы не заметить, что у начинающего драматурга было развитое воображение, и это делало того действительно проницательным, а мистер Флексен был не склонен недооценивать значение воображения в формировании суждения о мужчинах и женщинах. Возможно, полковник Грей был не настолько эмоциональным человеком, как это обрисовал мистер Мэнли, а леди Лаудуотер — не столь утонченной и умной. Но введя такие поправки, он получал возможных актеров в драме любовной страсти; и хотя по его опыту деньги, а не страсть являлись наиболее частотным мотивом для убийства, он должен был учитывать вероятность того, что убийство лорда Лаудуотера было преступлением на любовной почве. Хотя, разумеется, вспыльчивый Хатчингс, которого лорд пригрозил ославить, без сомнения, выигрывал благодаря убийству — с денежной точки зрения. В то же время, Хатчингс как раз перед этим имел разговор с необыкновенно красивой девушкой, который, пожалуй, прошел лучше, чем он ожидал.

* * *

Мистер Каррингтон прибыл на следующее утро вскоре после завтрака, и мистер Флексен сразу обсудил с ним и коронером тему дознания с присяжными. Он обнаружил, что поверенный особенно стремится насколько возможно избежать скандала, а коронер следует его примеру. Это полностью соответствовало желанию самого мистера Флексена — он совсем не хотел так рано раскрывать свои карты. Он предвидел, что если история Уильяма Ропера станет известна общественности, как и история о ссоре лорда Лаудуотер с полковником Греем в «Телеге и лошадях», то это выльется в неприятный скандал. Большинство людей в окрестностях сразу поверили бы и заявили, что леди Лаудуотер или полковник Грей, или они оба убили лорда Лаудуотера. Такой скандал никоим образом не послужит достижению его цели, скорее может воспрепятствовать этому. На него могут оказать давление, которое, быть может, заставит его принять меры до того, как для этого наступит время.

С проведением именно такого дознания, которое им было необходимо, не возникло никаких трудностей, поскольку это полностью зависело от мистера Флексен и коронера. После всестороннего обсуждения они решили ограничиться свидетельствами доктора Торнхилла и слуг относительно расположения духа умершего дворянина в ночь его смерти. Мистер Каррингтон настаивал на том, чтобы обратить особое внимание на тот факт, что рана, возможно, был нанесена самим лордом, и коронер пообещал, что это будет сделано.

Когда коронер ушел, поверенный сказал мистеру Флексену:

— В случае с таким человеком, как покойный лорд Лаудуотер вы не можете быть слишком осторожным, вы ведь понимаете. Действительно было бы лучше, если бы суд присяжных вынес приговор о самоубийстве. Самоубийство в семье всегда лучше, чем убийство.

— Вы едва ли можете ожидать, что я удовольствуюсь таким вердиктом, — хмыкнул мистер Флексен. — Я имею в виду, не основанном на доказательствах.

— О нет, я и не жду этого, — ответил мистер Каррингтон. — Я всего лишь хочу избежать абсолютно ненужного и неприятного скандала с невиновными людьми, которые были связаны с моим покойным клиентом; ведь это и вам не принесет никакой пользы. Вы не станете действовать без каких-то вполне определенных улик, которые можно использовать, в то время как сплетники будут болтать вовсе без каких-либо оснований. Лорд Лаудуотер был чудаком, и бог знает, что станет известно, если, конечно, вы будете тщательно расследовать это дело.

Дознание было проведено в определенных рамках. В качестве свидетелей были привлечены только доктор Торнхилл, Уилкинс и Холлоуэй; а коронер склонял присяжных вынести вердикт о том, что лорд Лаудуотер умер от ножевого ранения и что какие-либо доказательства того, была ли нанесена им самим или же нет, отсутствуют.

Однако это ему не удалось. Жюри присяжных — бестолковые, упрямые сельские жители — твердо порешили на том, что лорд Лаудуотер был из тех людей, которых убивают, и, следовательно, он был убит. Они вынесли вердикт о том, что лорд Лаудуотер был убит неким неизвестным или же неизвестными.

Мистер Флексен, мистер Каррингтон и коронер были раздосадованы, но они имели слишком большой опыт общения с присяжными, чтобы удивляться.

— Это спустит на нас целую толпу журналистов, — очень мрачно сказал мистер Каррингтон.

— Так и будет, — согласился мистер Флексен. — Ручные ищейки «Дэйли Уайр» и «Дэйли Плэнет» выедут из Лондона примерно через час.

— Что ж, с ними придется разобраться, — заметил мистер Каррингтон.

— О, с этим все в порядке. Возможно, я знаю их. Я заставлю их сотрудничать. С ними нужно обращаться очень хорошо, — бодро пояснил мистер Флексен.

— Они всегда чертовски неприятны, — нахмурившись, заявил мистер Каррингтон.

— Это не так, если обращаться с ними по-хорошему. В самом деле, очень вероятно, что они окажутся для меня действительно полезными, — добавил мистер Флексен. — Но вы могли бы намекнуть слугам быть осторожными насчет того, что они говорят. Будет лучше и гораздо более эффективно, если им об этом намекнете вы, чем кто бы то ни было другой. Вы представляете семью.

— Я прослежу за этим, — сказал мистер Каррингтон и направился в будуар Оливии, чтобы обсудить с ней список приглашенных на похороны.

Мистера Флексена действительно мало беспокоила перспектива прибытия газетчиков. Будучи известным членом главного литературного и журналистского клуба в Лондоне, он наверняка узнает их, или они узнают его; так или иначе, они вполне охотно согласятся сотрудничать с ним. Кроме того, даже если они обнаружили, что причина ссоры между полковником Греем и лордом Лаудуотером крылась в леди Лаудуотер, при теперешних настроениях в стране им придется быть действительно очень осторожными в деле с кавалером креста Виктории.

Мистер Флексен на самом деле не считал вероятным, что газетчики смогут обнаружить причину ссоры за недолгое время — вероятно, не прежде, чем их газетам наскучит это дело, и они отправят их по другим поручениям. Миссис Тернбулл знала только об угрозе лорда Лаудуотер изгнать полковника Грея из армии; она не знает о причине его ярости и его угрозы. Элизабет Твитчер, конечно, будет держать язык за зубами насчет последующей ссоры лорда Лаудуотера с леди Лаудуотер и его обвинений и угроз; миссис Карратерс еще с меньшей вероятностью проговорится об этом. И маловероятно, что Уильям Ропер попадет в поле зрения газетчиков. Никто не мог сказать им о том, что тот — настоящий кладезь фактов по этому делу, и мистер Флексен считал, что предоставил ему достаточную причину для того, чтобы держать рот на замке, пока он не попросит его заговорить.

Перебирая одну мысль за другой, он посчитал более чем вероятным, что газетчики не помешают ему расследовать это дело по-своему.

С другой стороны, их можно было очень успешно использовать, чтобы помочь ему найти неизвестную женщину, у которой произошла бурная ссора с лордом Лаудуотером около одиннадцати часов. На самом деле, он воспринимал информацию об этой ссоре как подачку, которую он им бросит. Эта ссора придавала делу некую мелодраматичность, которая является самой благодатной почвой для деятельности различных газет и обеспечит их множеством заголовков, с которыми они станут самыми продаваемыми. Несомненно, Джеймс Хатчингс также привлечет их внимание. То, что он был уволен с позором и угрозами, ушел, изрыгая яростные угрозы в отношении умершего, и вернулся, чтобы встретиться с Элизабет Твитчер поздним вечером, без сомнения, обсуждалось всей округой. Тем не менее, только сам мистер Флексен и Уильям Ропер на данный момент знали о том, что Джеймс Хатчингс вошел и вышел через окно библиотеки, то есть, собственно, дважды прошел в нескольких футах от своего спящего — или мертвого — хозяина. Этот факт мистер Флексен также намеревался держать при себе, пока не появится причина открыть его. Теперь же ему нужно было допросить Хатчингса.

Вполне вероятно, что этот допрос подскажет ему, как раскрыть тайну.