— Алло?

— Тимур? Ну, что? Ты идешь?

Через пятнадцать минут я сидел на бортике у входа на станцию «Академия Наук».

Еще через десять появился Дима.

— Ты опоздал, — говорит он мне.

— На пять минут…

Мы пожали друг другу руки.

— Как пойдем?

— В смысле?

Я просто могу тебя через дворы завести.

— Пошли, как быстрее.

— Ты чего такой угрюмый?

— Заебало все.

— Понимаю.

Дальше мы шли молча. Пропетляв минут десять по дворам, мы подошли к какому-то заброшенному кирпичному дому, расписанному граффити. Дима остановился возле большой железной двери и торжественно произнес:

— Вот он — НАШ клуб!

Затем он потянул дверь на себя и зашел внутрь. Я зашел следом. Тут же мне ударил в нос резкий запах пота. Различить что-то конкретное было вообще невозможно из-за сигаретного дыма и лучей стробоскопов. Музыка ревела так, что Димин голос распадался на миллиарды кварков. Он что-то говорил мне, но я не слышал что именно, и лишь кивал головой и шел следом за ним.

Мы прошли мимо пьяной молодежи, недружелюбно смотрящей на чужака в темных очках — на меня. Мне казалось, что кто-нибудь ко мне подбежит и начнет с радостной улыбкой бить мое тело. А следом за ними и все остальные. Наверное, мне даже хотелось, чтобы это произошло. Чтобы меня убили здесь. В этом свинарнике.

И ПУСТЬ АНГЕЛЫ ВОЗНЕСУТ МЕНЯ В РАЙ.

Вдруг мы резко свернули куда-то влево. Дима толкнул синюю дверь, и мы оказались в какой-то комнате, где не так ревела музыка.

Здесь стояло четырнадцать столиков вдоль желтых кирпичных стен, таких, как в психушке. Или даже, публичном доме, времен Федора Михайловича Достоевского.

За ближайшим к выходу столиком какая-то девушка, на вид, не больше семнадцати лет, вдыхала дорожку через трубочку, сделанную из двадцатидолларовой купюры. Рядом с ней сидел ублюдок и нагло улыбался.

— Давай милая. Плохо от этого не будет, — сказал он, и начал ржать.

— Не обращай внимания. И не встревай, если ты не хочешь сдохнуть. Они сами решают, что им делать. Не хотела бы сама — не пришла, — от Диминых слов мои кишки свело судорогой.

Мы прошли в дальний левый угол, к столику, на котором стояла нелепая, для этого места, бумажка: «4». Тут же откуда-то появилась официантка. На ней были джинсы, заляпанные кетчупом, и полосатая кофточка.

— Два пива. Или ты водки хочешь?

— Нет. Пиво будет в самый раз.

— Только пиво? — переспросила официантка.

— Да. Только пиво, — раздраженно ответил ей Дима. — И давай побыстрее. Чего стала, бля?

— Уроды…

— Пошла отсюда, сука тупая. Совсем охренела? — Дима вскочил, и замахнулся на официантку. Я тоже встал, и перехватил его руку.

— Успокойся, — сказал я ему.

Затем перевел взгляд на официантку.

— Принеси нам пиво, пожалуйста, — она быстро-быстро закивала головой и убежала.

— Никогда! Слышишь?! Никогда так больше не делай! — Похоже, Диму задело, что я не дал ему ударить местную «королеву красоты».

Я ничего не сказал ему в ответ. Мы молча сидели и ждали наше пиво. Его принесла нам уже другая официантка. Такая же грязная, как и предыдущая.

— Что-нибудь еще, мальчики? — с не очень хорошо сыгранными вежливостью и радушием спросила она.

— Нет. Пошла на хрен отсюда! — Дима все еще никак не мог успокоиться. Но после первой пинты пива он снова стал прежним.

— Она звонила?

В ответ я отрицательно покачал головой.

— Позвонит, — уверенно голосом сказал он. Скорее, чтобы меня уверить. Но я не верил, как не верил и он в то, что говорил.

Я попытался закурить. Чиркнул зажигалкой… один раз… другой.

— Извините, у вас спичка будет? — Обратился я к парню за соседним столиком. Он посмотрел на меня. Потом протянул дешевую одноразовую зажигалку, какие продаются в любом киоске на остановках. Я подкурил и отдал ему ее назад.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Он ответил кивком головы.

— Трахаться хочешь? Я тут одну бабу знаю, сосет так, что яйца немеют. Хочешь?

— Нет, — я покачал головой.

— А еще одна есть. Она, короче, это… В жопу ее, короче, можно трахнуть. А? Как ты?

Я затянулся. Выпустил дым, и сказал:

— Нет, — и снова покачал головой.

— Тебе надо трахнуться. Пройдет две недели. И все будут тип-топ. А пока, я говорю, надо тебе хорошенько трахнуться. Эй, Малая!

Какая-то девушка, с крашенными рыжими волосами подошла к нам. Она была в потертых джинсах, черной облегающей майке и джинсовой куртке. Ее волосы были разобраны на пробор и свисали ниже плеч.

— Привет, Димочка.

— Привет! Слушай, Олька, мой друг очень переживает. Его надо утешить.

Меня здесь, как будто нет. Я жалкие свернувшиеся в узел кишки.

— Кончено, — с радостью в голосе говорит Оля.

— Пойду, отолью, а вы тут не скучайте. — Дима подмигнул мне и ушел.

Оля села на мои колени, лицом ко мне, широко раздвинув ноги.

— Ну и как нас зовут, таких красивых? — она мне улыбалась, и, похоже, я ей действительно нравился. Или мне только так казалось?

— Тимур, — я чувствовал себя как школьник, которого молодая учительница географии с большой грудью, в короткой юбке и прозрачной блузке оставила после уроков. Закрыл кабинет на замок, сделав два оборота. Расстегнула блузку, спустила юбку, и заставила вылизывать свои гениталии.

— А чего мы так смущаемся? — ее руки начали расстегивать мой ремень.

— Я не смущаюсь, — я лгал.

— Мы врем, — ее руки расстегнули болты на моих джинсах. И она начала расстегивать свои. Они были без ремня и на молнии.

— Не надо.

— Что не надо? — улыбка сползла с ее лица. Оля была удивлена. — Я не нравлюсь тебе?

— Нет. Нравишься. Просто не надо.

— Ты хочешь минет?

— Я ничего не хочу. Пусть меня все оставят в покое. Пусть все перестанут лезть в душу. Я привык быть один. И больше всего на свете я хочу сейчас побыть один.

— Ну, прости, — Оля быстро застегнула свои джинсы. О моих она деликатно забыла. Наверное, чтобы лишний раз не тревожить мою плоть. — Можно хоть сигарет пару взять?

— Забирай, — я отдал ей всю пачку.

— Что? Все? — ее, наверное, поразила такая щедрость. Пачка почти полная.

— Да. Да. Только иди, пожалуйста. Оставь меня.

Она ушла. Я застегнул джинсы, и откинулся назад. Ну, хоть стулья у них тут удобные.

Прошло минут двадцать, прежде чем я заметил Диму, идущего ко мне с двумя пластиковыми стаканами пива.

— Ну, как? Доставила она тебе удовольствие? — Он нагло ухмылялся.

— Нет. И больше так не делай.

— Я хотел, как лучше…

— Я понимаю, но больше так не делай. Ладно?

— Да. Конечно.

Так мы молча сидели и пили пиво около часа. Выпив приблизительно два литра, я сказал:

— Пойду в сортир загляну.

— Давай братан. Вон туда, — Дима показал в черный угол. — Вниз по лестнице, потом прямо… Короче там увидишь дверь с надписью «WC».

— Спасибо, — пробормотал я, но мой подвыпивший товарищ уже меня не слышал.

Я благополучно добрался до туалета. И к моему счастью там оказалась пустая кабинка. Я ненавижу писсуары. Я вообще не могу нормально сходить в общественный туалет, поэтому о том, чтобы я воспользовался писсуаром, не может быть и речи.

Ногой я поднял крышку унитаза. На вид она была вроде и чистая, но я все равно не решился дотронуться до нее рукой. Пока я писал, дверь в туалете сильно хлопнула. И тут же следом раздался мерзкий мужской смех, причем в два голоса.

— Андрей, блядь! Я без резинки не буду, — это женский голос, при чем, принадлежащий девочке лет шестнадцати.

— Вовка, у тебя гандоны есть? — как я понимаю, это говорил Андрей.

— Один. Но я тоже хочу ее выебать…

— Перебьешься. Она у тебя в рот возьмет. Правда, Катенька? Возьмешь в рот у Вовы?

Тут же девочка Катя вскрикнула, а в ответ на это раздался смех двух идиотов.

Я открыл дверцу кабинки.

— Хули, вылупился? — обратился ко мне смуглый парень, наверное, Андрей.

Девушка стоит перед ним на коленях, а он держит ее за волосы. Она безропотно тянется к его ширинке. Такое впечатление, что она меня даже не видит.

Я не сдвинулся с места. На всякий случай, я снял часы и кольца еще в кабинке и положил их в карман.

— Пошел вон отсюда, пока я не разозлился, — сказал тот, что держал за волосы девушку Катю. Я видел, что могу справиться с ним быстрее, чем он вспомнит свою фамилию.

— Отпусти ее, — говорю я.

— Вовка, — он обращается к жирному борову, стоящему у дверей. — Если ты объяснишь этому пидору, кто он такой и где его место, то я отдам тебе эту сучку, — он с силой дернул девушку за волосы, как будто хотел встряхнуть ее. Раздался сдавленный стон.

— Хорошо, — Вова улыбнулся. Ему понравилась альтернатива овладеть девушкой лишь за то, чтобы сломать мне пару ребер и выбить какую-то часть моих зубов.

Он приблизился ко мне. Я не ждал, а сразу же нанес ему прямой в голову. Кровь брызнула мне на лицо. Парень на секунду остановился. Потом схватился левой рукой за лицо. Посмотрел на свою ладонь. Увидел кровь, и его лицо приняло выражение пятилетнего ребенка, который вот-вот расплачется.

— Сука! Сука, бля! Андрюха! Он сломал мне нос!

— Ты отсюда так просто не выйдешь, — «Андрюха» оттолкнул девушку в сторону, так, что она, стоя на коленях, упала на пол. Достал неизвестно откуда кастет, и направился ко мне. Когда он подошел на расстояние вытянутой ноги, я подался вперед и ударил его с силой в пах. Он сложился пополам. Опустился на колени и начал кашлять.

— Что ж, как баба по яйцам бьешь? — стонал он.

— Новую жизнь для себя откроешь. Книги, театры и так далее, — проходя мимо него, я еще раз, с силой ударил рукой его по лицу. Он упал на бок, продолжая держаться за своего маленького друга. Из его носа на пол тонкой струйкой потекла кровь. Вова молча стоял в стороне. Катя забилась в угол и тихонько там всхлипывала. Я подошел к ней.

— Пошли, — протянул я ей руку. Она неуверенно взяла ее. Я помог ей встать. На ходу я выдернул пару бумажных полотенец, чтобы вытереть лицо от Вовиной крови, которая уже начала подсыхать.

Вдвоем с Катей, мы вышли из туалета.

— Где здесь выход? — проорал я ей в самое ухо.

Она сжала мою руку сильней, и куда-то меня потянула, надо было полагать к выходу.

Продираясь через сходящую с ума толпу, мы, наконец, оказались на улице. Это был другой выход. Не тот, через который я сюда попал. Держась за руки, мы спустились по ступенькам и, смеясь, побежали вверх по улице. Добежав дороги, перешли ее, и зашли в арку, во дворы. Нашли скамейку. Я сел, а она стала передо мной. На ней была джинсовая юбка и черная майка и темно-зеленые колготки с замысловатым узором. А ногах высокие «Камелоты». Волосы русые. Они были распущены и свисали до плеч.

Я похлопал по карманам в поисках сигарет. Потом вспомнил, что отдал их… Как же ее звали? Кажется, Оля.

— Тебя как зовут?

— Катя.

— А меня Тимур. Тебе сколько лет?

Катя перестала улыбаться, и, вдруг, из ее глаз потекли слезы. Она плакала, как мужчина — без звука. Только плечи вздрагивали. Я никогда не знал, что нужно делать, когда девушка плачет.

— Успокойся, — говорю я, но это не помогает. Я протягиваю руку к ее маленькой руке. Она вздрогнула. Я потянул ее к себе. Катя села рядом, и я обнял ее за плечи. Она уткнула мне свое лицо в то место, где соединяется шея с туловищем. Я не нашел ничего лучше, как гладить ее плечо. Вскоре она перестала плакать.

Катя подняла голову. Тушь потекла. Мы смотрели друг на друга.

— Шестнадцать, — неожиданно, еле слышным шепотом произнесла Катя.

— Что, шестнадцать? — я сразу не понял, что она имела в виду.

— Мне шестнадцать, — до меня дошло.

— Что же ты делаешь тогда в этой помойке?

— Ищу свою смерть.

— Дура, — я улыбнулся. — Успеешь еще.

Мы засмеялись.

А почему, собственно, дура? Разве я не делал то же самое с тех пор, как ОНА исчезла? Разве я не хотел, чтобы меня не стало? Разве я хотел продолжать свое существование без НЕЕ?

— Я устала, — Катя снова начала плакать, но на этот раз она не прячет свою мордашку, которая, надо сказать, оказалась довольно симпатичная. — У моей матери любовник. Она с ним постоянно трахается. Ей даже плевать, что я дома. Она приводит его к нам домой, и они трахаются, трахаются и трахаются! Это животное даже ко мне приставал, когда мать была в душе. А отцу все равно. Он выпьет бутылку и довольный идет спать. А на меня им плевать.

— Посмотри на меня, — говорю я. — Ну, посмотри.

Катя посмотрела на меня.

— Сейчас ты улыбнешься. Я обещаю.

Сказав это, я провел ладонью, касаясь одними кончиками пальцев, по ее лицу. Сверху вниз.

— Ну, как? Лучше?

Она улыбнулась и закивала головой. Потом потянулась ко мне, чтобы я ее обнял. И я ее обнял. Так мы сидели минут пять.

— Есть хочешь? — спросил я. Она отрицательно завертела головой. — Ну, а проводить тебя хоть можно? — на этот раз она закивала по-другому, да еще и заулыбалась. Мы встали. Я взял ее за руку, и мы пошли.

Возле метро стояла бабка и продавала ландыши. Поздновато уже. Чего она стояла, не понятно. Я купил у нее букетик ландышей и подарил их Кате.

— Мне никогда не дарили цветов, — она улыбалась, а на лице было видно маленькое, минутное счастье. Катя поцеловала меня в щеку. — Ой! Какой ты колючий!

Я засмеялся.