Они удерживали меня на полу, пока я бушевал. Я визжал, рычал, напрягал все силы, чтобы вырваться, не желая повторения. Ни за что! Я ругался до тех пор, пока язык не стал заплетаться. На груди у меня сидел слон, два медведя-гризли прижимали к полу руки. Годзилла разрывал мои ноги, как куриную дужку. Я высвободил руку, чуть не сломав ее, и врезал одному из медведей. Он пропыхтел: «У-уф!» — и повалился на спину. Обхватив слона, я пытался дотянуться до Годзиллы, когда на меня вновь обрушилась гора. Но даже тогда я продолжал сопротивляться.

— Я не желаю, чтобы мне опять промывали мозги! Не хочу пережить это снова! — орал я, пытаясь выкарабкаться наверх. — Я убью вас! Поубиваю вас всех, пожиратели мозгов!

Ярость стала багровой, я провалился в нее… и вынырнул с другой стороны, хватая ртом воздух, — слишком слабый, чтобы пошевелиться, залитый слезами, кричащий от бессилия.

— Все хорошо, Джим. Выплесни все из себя без остатка.

— Ненавижу вас.

— Хорошо. И это не держи в себе. Выплесни злость наружу.

Почему-то я рассвирепел еще сильнее. Я обзывал его по-всякому — на трех языках сразу, но не мог разозлить. Он лишь бесстрастно смотрел и ждал. Я перевел дух, выдавил нечленораздельное карканье — и сдался. Я потерпел поражение. Снова. Двигаться не было сил.

Гора свалилась с меня. Годзилла и медведи отпустили мои руки. Слон слез с груди. Они знали, что беспокоиться больше нечего: у меня осталось слишком мало сил для ненависти. Они снова победили. Во что меня превратят на этот раз?

Я посмотрел вверх и увидел Формана, стоявшего на коленях.

С непроницаемым лицом.

Оно не выражало ничего, но взгляд был пристальным и пронизывающим душу. Как и Деландро, Форман жестом попросил ассистентов, выжидательно сгрудившихся вокруг меня, разойтись по местам и участливо спросил: — Что с тобой, Джим?

— Я не хочу, чтобы мне снова промывали мозги.

— Почему ты решил, что здесь происходит промывание мозгов?

— Потому что уже прошел через это!

— И стал специалистом по промыванию?

— Нет. Да! Не знаю. Но я знаю, что происходит в моей собственной голове! Я больше не хочу оставаться здесь.

— Дверь не заперта, — сказал Форман.

— Можно уйти? — Я сел и огляделся.

— В любой момент. — Выражения его лица нельзя было понять. — Разве что ты дал слово оставаться здесь до конца курса.

— Деландро я тоже дал слово и знаю, чем это кончилось.

— Да, мне известно об этом. Позволь поработать с тобой пару минут?

Я вытер нос тыльной стороной ладони. Бросил взгляд на дверь. Эта уловка мне известна.

— Вы все равно добьетесь своего, что бы я ни говорил. Именно так все и делается.

— Это было «да» или «нет», Джим? Необходимо твое решение.

— Я не желаю, чтобы со мной «работали», — заявил я.

— Хорошо. — Форман отступил назад.

— Э-э… И это все? Я могу уйти? Он кивнул.

— Я лишь хотел задать несколько вопросов, Джим. Они помогли бы тебе понять, что здесь в действительности происходит. Но если ты этого не хочешь, значит, и не должен быть здесь.

На мгновение я задумался. Ощущение было не из приятных: одна моя половина. хотела направиться прямиком к двери, а другая — послушать его.

— Смогу я уйти после того, как мы закончим?

— Конечно, — сказал Форман. — Если только не передумаешь.

И я решил ответить на его вопросы.

— Ладно. Согласен.

— Спасибо. Может быть, ты пройдешь на сцену? Форман подал мне руку. Я не принял ее. Он словно не заметил моего хамства; просто указал на высокое председательское кресло и потрепал меня по плечу.

— Сядь там. Тебе нужен платок? — Он протянул пакет бумажных салфеток, потом шепнул что-то на ухо куратору курса, молча стоявшей рядом.

Взяв салфетки, я уселся в кресло с высокой спинкой.

На меня смотрели пять сотен человек, но мне было все равно. Я вытер глаза. Лица сливались в какую-то смутную стену.

Форман поднялся на помост и встал рядом со мной, забрал пакет салфеток с моего колена и положил его на, кафедру.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Вялость, — ответил я и добавил: — Вообще-то я в; порядке. Только немного… ослаб.

— Хочешь воды? Я кивнул.

Форман достал из-под кафедры графин и пластиковый стакан. Я жадно выпил воду и отдал стакан обратно.

— Спасибо.

— Все в порядке, Джим, — начал Форман. — Мы тут с: тобой продемонстрируем кое-что. Я буду задавать тебе вопросы, а ты постарайся отвечать на них честно. Договорились?

— Ладно, хорошо.

— Итак, ты сказал, что не хочешь подвергнуться повторному промыванию мозгов, правильно?

— Да, правильно.

— Где тебе промывали мозги до этого?

— Вы знаете где. В прошлом году я попал в плен к ренегатам.

— Я-то знаю, но хочу, чтобы узнали и остальные. В этом вся соль, Джим, так что надо говорить обо всем абсолютно честно. Ты понял?

Я кивнул.

Форман задумался, тщательно формулируя вопрос.

— По-твоему, наши занятия ничем не отличаются от тренировки, которую ты прошел в Племени?

— Э… частично да.

— В какой именно части?

— Ну… Во-первых, пистолет, приставленный к голове полковника Ирвинг. И еще этот выбор.

— Какой выбор?

— Вы предложили ей сделать выбор. Разве нет?..

— Нет, не предлагал. Вспомни. Что я сделал?

Я стал вспоминать. Проиграл всю сцену в уме. И снова задрожал.

— Вы… спросили, может ли она сдержать слово и приходить сюда вовремя.

— Верно. Но я ни разу не сказал, что убью ее. Цель всей сцены заключалась в том, чтобы выяснить, способна ли она физически держать слово. Не сдержит его, заметь, а способна ли сдержать. И мы выяснили, что способна. Если на кон будет поставлена ее жизнь, Ирвинг будет приходить без опозданий. Она сама так сказала. Это и было тем, что мы хотели знать. Ты следишь за моей мыслью?

— Да.

— Так что никакого «выбора» не было и в помине. Ведь не было?

— Не было.

— Отлично. Ты делаешь успехи. Какой выбор предложили тебе ренегаты?

— Жизнь или смерть.

— Жизнь или смерть? — Угу.

— Ни больше ни меньше? — Да — По сути, подразумевалось твое стремление выжить, так?

— Да, вы правы.

— И ты выбрал жизнь. — Да.

— Значит, тебе предложили «выбор», связанный с твоим стремлением выжить, и ты выбрал жизнь?

— Да. Правильно.

— А попутно тебе продемонстрировали, что ты будешь делать все, только бы выжить. Это тоже верно?

— Э-э… верно.

— Значит, ты дал им в руки власть над собой, не так ли?

— Они уже имели власть надо мной. В виде пистолета.

— Ты мог бы выбрать смерть. Тогда они лишились бы этой власти, верно?

Я пожал плечами.

— Это… э-э… не приходило мне в голову.

Зал слегка оживился. Появились улыбки. Послышались смешки. Стена распалась и превратилась в отдельные лица, но в следующее мгновение они вновь исчезли.

— Ну, разумеется, нет. Ты был настроен на выживание, — спокойно заметил Форман. — Но тем не менее ты отдал им контроль над собой, верно?

Я замялся. Мне не хотелось признавать это.

— Будь честным, Джим, — настаивал Форман. — Да.

— Спасибо. Это очень хорошо. Откровенно. — Он на минуту отвернулся, налил себе стакан воды и выпил его. Тем временем у меня появилась возможность посмотреть на зал. Лица людей были отнюдь не враждебны. Люди были… за меня. Этот вопрос касался и их тоже. Я был ими. Неожиданно я почувствовал, что испуган уже не так сильно, как вначале.

Форман поставил стакан на место и вернулся ко мне.

— А теперь, Джим, я прошу тебя подумать. Тот выбор, перед которым поставили тебя, был таким же, как то, что я продемонстрировал здесь некоторое время тому назад?

— Выглядело очень похоже.

— Да, похоже. Но было ли это тем же самым?

— Выглядело тем же самым… — начал было я. — Хотя нет, все иначе.

Теперь сомнения исчезли.

— Благодарю. А сейчас скажи, была «тренировка» Деландро такой же, как наша?

— Не знаю.

— Посмотри и подумай, Джим. Что между ними общего? В чем разница?

Я вновь ощутил вкус пистолета Деландро в своем рту и почувствовал злобу. Сначала нужные слова давались с трудом.

— Деландро блефовал… потому что он не объяснил мне… по крайней мере, сначала. — Я был вынужден сделать паузу. На глаза навернулись слезы, а почему, я не знал. В горле запершило. — То, что сказал их вождь, сводилось к следующему: не имеет смысла объяснять человеку выбор между жизнью и смертью, пока он закрепощен внутри установки на выживание, — потому что он все равно не поймет. Вот я… вот я…

Голос сел, больше я не мог произнести ни слова. Я вытер слезы.

Форман протянул мне стакан с водой, и я быстро осушил его.

— Все в порядке, — мягко сказал он. — Ты держишься молодцом.

Я вернул стакан, готовясь продолжить. Хотелось наконец выговориться и забыть об этом.

— Он лгал! Выбор, о котором он говорил, не был выбором! Я имею в виду выбор, который Деландро предоставил мне в действительности… — Теперь я это ясно видел; я чувствовал такую легкость в мыслях, что закружилась голова. — По сути, он спрашивал меня, хочу ли я жить настолько сильно, что позволю перепрограммировать себя. Только он не говорил об этом прямо!

— Конечно же нет, — поддержал Форман. — Ты бы скорее умер, чем дал себя перепрограммировать, а ему ты был нужен живой.

— Да, теперь я понимаю. — Потерев лоб, добавил: — Но все равно это нечестный прием. — Я поднял глаза на Формана. — Разве не так?

— Только не для них, — заметил он. — По их правилам, лишь «пробудившийся» способен понять реальный выбор, а «гостями» надо руководить — проще говоря, манипулировать. Ты попался в логическую западню, Джим. Но это следующий вопрос, и о нем мы поговорим в другой раз. Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Прекрасно, — ответил я. — Честное слово, хорошо.

— О'кей. — Форман выглядел удовлетворенным. Белые волосы все так же светились нимбом над его головой. — Ты делаешь успехи. Мы почти закончили. Продолжай просто говорить правду.

— Я буду говорить правду, — сказал я.

— Итак: ты абсолютно уверен, что мы занимаемся здесь не тем же самым?

— Не знаю, — смущенно признался я. — Деландро тоже нельзя отказать в проницательности. Он относился к своему делу с такой же страстью, как… вы к своей базисной группе. Он тоже говорил о выборе и ответственности.

Форман кивнул.

— Видишь, Джим, теперь ты понимаешь, что одну и ту же методику можно использовать и на благо, и во зло. А добро и зло очень часто не более чем сумма условностей, о которых договариваются люди, чтобы определить точку отсчета. Джейсон Деландро утверждал, что он создает партнерские отношения с червями. Ты убедился воочию, что это действительно так. Мы же не ищем компромиссов с захватчиками. Несколько лет назад мы беседовали с тобой насчет другого выбора, помнишь? Тогда я спросил, что ты хочешь делать. Помнишь свой ответ?

— Я сказал, что хочу убивать червей.

— Верно. Ты по-прежнему этого хочешь?

— Да. Даже больше, чем когда-либо.

— Хорошо. Очень хорошо. — Форман, положив руку на мое плечо, нагнулся ко мне. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойно и доверительно. — Теперь послушай меня. Не важно, что наши занятия похожи на уроки Деландро. Это вполне возможно. Я не знаю, что именно он делал, и это меня мало волнует, в конечном итоге даже не имеет значения, потому что дело не в тренировке, а в том, что ты собираешься делать после ее завершения. Вот главный вопрос: одинаковы ли у нас цели? Ответь, совпадает ли наша цель с тем, чего хотел Джейсон Деландро?

— Нет.

— Не совпадает. Ты уверен в этом? — Да.

— Абсолютно уверен?

— Да.

— Тогда почему ты реагировал так, словно они совпадают? А?.. — Голос Формана стал жестким. — ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ РЕАГИРОВАЛ ТАК, СЛОВНО НАШИ ЦЕЛИ И ЦЕЛИ ДЕЛАНДРО ИДЕНТИЧНЫ?

— Я… я…

Мое горло скрутила болезненная судорога. Стеснило грудь. Я не мог вздохнуть…

— Все в порядке, Джим. — Форман дотронулся до моего плеча. — Что ты сейчас чувствуешь?

— Мне трудно дышать. Больно.

— Где больно?

— В… внутри. — Я потер грудь. — Давит.

— Словно тебя раздавили?

— Да.

— М-м. Хочу, чтобы ты кое на что обратил внимание, Джим. Я задал вопрос, и, вместо того чтобы ответить на него, ты испытал лавину сильных физических ощущений. У нас здесь происходит еще что-то, о чем ты все-таки не хочешь говорить правду, но оно постоянно дает о себе знать. Ты пытаешься подавить это в себе, а оно рвется наружу и переходит в физическое давление. Так что давай я повторю вопрос, а ты не удерживай ответ в себе, договорились?

Я судорожно сглотнул и кивнул.

— Почему твоя реакция была такой, словно наша тренировка не отличается от той, у ренегатов?

— Потому что все выглядело так же, и я испугался, что снова придется пройти через… — Я выпаливал слова так быстро, что они наталкивались одно на другое. Ответить оказалось проще, чем я думал. — Я был напуган. И не хотел снова отдавать контроль над своим мозгом в чужие руки.

— Должен тебя огорчить, — прошептал Форман мне на ухо театральным шепотом. — Это невозможно.

— Да?

— Это твой мозг. Разве кто-нибудь, кроме тебя, может отвечать за его действия?

— Не… нет. Вы хотите сказать, что никто не промывал мне мозги?

— Я ничего не хочу сказать. Просто стою здесь и задаю вопросы.

— Нет, вы сказали, что такой вещи, как промывание мозгов, вообще не существует. — Во мне снова начала расти паника. Словно я мчался по русским горкам. Снова западня. — Я знаю, о чем вы думаете. Вы собираетесь сказать, что я прячу голову в песок, а мои слова о промывании мозгов лишь предлог избежать ответственности за совершенные мною поступки, разве не так?

— Ты так думаешь?

— Это вы так думаете! — Я перешел на крик. — По крайней мере, предполагаете! Но я был там и знаю, что происходило! И не представляю себе другой трактовки! Сейчас все выглядело точно так же. И я испугался!

— Все точно, — согласился Форман. — Все абсолютно точно.

— Что? — Я растерялся. — Что точно?

— Твои слова. Повтори, пожалуйста.

— Это выглядело так же, и я испугался.

— Правильно. — Форман ухватился за мое утверждение. — Для тебя все выглядело так же, и ты повел себя как и тогда, хотя ситуация и не была таковой. Ты понимаешь это?

— О да.

— Реакция была автоматической, верно? Кнопку нажали, и твоя машина заработала, не так ли?

— Ох… — Я обмяк в кресле. — Уф-ф. — И закрыл глаза руками.

— Какая запись включилась, Джим?

— Э-э… Злость?..

— Ты спрашиваешь или утверждаешь?

— Утверждаю, — сказал я. — Злость.

— Там было еще кое-что, Джим. Не просто злость.

Что же это?

Проглотив слюну, я опустил голову и тихо сказал; — Ярость. Я хочу сказать… что на какое-то время я перестал быть человеком. Превратился в животное. Хотел убить. И убил бы тогда. Если бы смог.

— Да, — кивнул Форман. — Твоя ярость проявилась очень наглядно. Видишь, насколько она была автоматической?

Он был прав. Я едва сдерживал дрожь; хотелось закричать — и в то же время я почувствовал облегчение.

— Это очень древняя запись. Ты унаследовал ее от своего прапрапрадеда — того, что слез с дерева. Она называется «бей или беги» и является частью твоей системы управления. Эта часть всегда наблюдает, оценивает ситуацию и включает поведенческие реакции. На этот раз она решила, что под угрозой находится твоя жизнь, и вызвала соответствующую реакцию. Ты действовал по стереотипу «бейбеги», верно?

— Да, это так.

Я совсем запутался.

— Как долго ты носил в себе эту ярость?

— Э-э… Год, не меньше.

— О нет, гораздо больше. Как насчет большей части жизни?.. Сколько тебе лет?

— Двадцать пять.

— Гм… Нет, чтобы накопить такую ярость, требуется по меньшей мере три миллиарда лет. Эта ярость — наследие эволюции. Ты питаешь злобу с того дня, когда вылез из теплой и уютной мамочкиной утробы, только не хочешь признать это. Часто ты выпускаешь свою ярость наружу?

— М-м, в последнее время чаше, чем обычно.

— Помогает?

— Что вы имеете в виду?

— Переходя в состояние «бей-беги», ты замыкаешься только в одном чувстве — ярости. Помогает она справляться с ситуацией, вызвавшей ее?

— А, понимаю. — Мне потребовалось немного подумать. ~ Нет… На самом деле — нет.

— Гм. Но ты продолжаешь это делать, не так ли?

— Я… я не знаю, что сделать еще.

— Верно. Ты не знаешь, что сделать еще. Ярость — одна из основных поведенческих реакций. Ты очень легко впадаешь в это состояние, потому что не знаешь о существовании других выгодных форм поведения, не так ли? Всю жизнь ты пытаешься найти правильную линию поведения, которая помогла бы справиться с любой жизненной ситуацией. И то, что такой линии не существует, буквально сводит тебя с ума.

Этот путь ведет в тупик, Джим. Есть только то, что подходит или не подходит к данной ситуации. Когда ренегаты захватили тебя, ты повел себя адекватно ситуации. Просто переключился в другое состояние, настроился на другую линию поведения. Беда в том, что. ты не знаешь, что перенастройка, модулирование входит в спектр твоих поведенческих реакций. Ну как, я прав? — Он вонзил в меня пристальный взгляд. — Я прав? Я кивнул: — Вы правы.

— Хорошо, — мягко сказал Форман и снова похлопал меня по плечу. — Спасибо, Джим. — Он повернулся, как бы приглашая к разговору всех остальных: — Внимание! Наш курс не посвящен умению находить правильную линию поведения. Он посвящен личности, создающей линию поведения, он помогает овладеть технологией управления вот этой штукой. — Форман постучал себя по лбу, показывая, о какой «штуке» он говорит. — Итак, речь пойдет о том, как она работает. Все очень просто. В течение курса вы испытаете на себе столько поведенческих реакций, сколько сумеете вызвать. Мы будем заниматься этим день за днем — до тех пор, пока вы не поймете, в чем состоит фокус. — Форман начал было поворачиваться ко мне, но остановился на полпути. — Да, еще одна вещь. Джим упомянул о промывании мозгов. Позвольте мне разъяснить это прямо сейчас. — Он опять уперся в меня пристальным взглядом. — Джим, тебе известна разница между промыванием мозгов и учебой?

Я покачал головой: — Очевидно, нет.

— В действительности все очень просто. В отличие от промывания мозгов учебу ты выбираешь сам. — Он помолчал и спросил: — Ты сам решил примкнуть к Племени Джейсона Деландро?

— Да, это выглядело примерно так. Хотя нет, только не вначале. Сперва я ни о чем подобном не думал.

— Правильно. Ты сам решил прийти сюда? Я покопался в памяти.

— Да, сам. Я хотел пройти этот курс, так как думал, что он поможет мне… поправиться.

— Да, я знаю, — сказал Форман. — Хорошо, тогда следующий вопрос. Ты говорил, что хочешь уйти отсюда. Ты по-прежнему хочешь?

— А?

— Разве ты забыл? Ты лежал на полу и кричал, что больше не хочешь оставаться здесь.

— О, — смутился я. — Я имел в виду другое. То есть да, я хотел. Но больше не хочу. — Я был вынужден рассмеяться. — На самом деле во мне говорило «бейбеги», верно? Нет, сейчас я хочу остаться.

Теперь в зале стоял смех. И аплодисменты. Стена лиц внезапно распалась на части. Я больше не был одинок. И на этот раз в моих глазах стояли слезы радости.

Не знаю почему, но я был счастлив.

Снова счастлив.