Тони стоял у трехметрового окна за дубовым рабочим столом в своем кабинете на девятом этаже, откуда открывался вид на Луна-парк, изгибы американских горок под названием «Циклон», тротуар, песчаную полоску пляжа и Атлантический океан. У ворот «Старк Энтерпрайзес» до сих пор толпились его фанаты. Они толкались и пихались. Может быть, только что показался Железный Человек – что было маловероятно, ведь это же он сам – или какая-то добрая душа предложила им бесплатно покататься на Колесе чудес.

«Миссис Ренни наверняка придумает какую-нибудь изощренную месть», – осознал вдруг Тони. Она ужасно боится высоты. Если немного повезет, ей достанется скользящая кабина, которая не прикреплена к ободу. Вообще говоря, они очень надежные. Но это не значит, что, когда кабина внезапно съедет от обода к середине, а потом обратно, миссис Ренни вспомнит об их идеальных показателях безопасности.

На самом деле она нравилась Тони своей угрюмостью. Не то чтобы он ей об этом говорил. И еще он никогда не говорил Пеппер, как весело работать с миссис Ренни. Ему, конечно, хотелось, чтобы Пеппер вернулась поскорее. Ее профессиональные навыки и эффективность работы для «Старк Энтерпрайзес» были незаменимы. Тони даже не был уверен, выживет ли компания без нее. Ну а ее обаяние, теплота и чувство юмора, и вечернее платье с открытой спиной и заниженной талией, в котором она так великолепно выглядит… В этом отношении миссис Ренни с ней, пожалуй, не сравниться.

Дверь в кабинет открылась. Тони не обернулся. Он смотрел на свое отражение в окне – новый костюм, который отправила ему в гараж миссис Ренни, был просто отличный и потрясающе на нем смотрелся, – а в двери показались две фигуры, которые пришли со штативом и камерой. Это была съемочная группа документального фильма.

– Кони-Айленд, – довольным голосом проговорил Тони и взмахнул рукой, указывая на роскошный вид из окна. – Мой отец говорил мне, что это самое потрясающее место на Земле. Аттракционы. Возводящиеся здания.

Видите башню «Прыжок с парашютом»? Стальное чудо инженерного мастерства, представленное на Международной ярмарке 1939 года, Эйфелева башня Нью-Йорка. С ее предшественницы совершила свой первый прыжок сама Амелия Эрхарт, а во время Второй мировой лампы на ней не гасли, даже когда отключали электричество. А Колесо чудес? Его варили прямо на месте, в 1920 году.

Люди думали, что посетить такое невероятное место, как Кони-Айленд, можно только в далеком будущем. Даже ночью народ не расходился. Спали на пляже – чтобы утром проснуться в будущем.

– Больше на пляже не спят. За всю свою жизнь не видел, чтобы башня «Прыжок с парашютом» работала.

Тони обернулся. Оператор – или скорее практикант – уже устанавливал штатив. Его начальник, седой мужчина лет шестидесяти, вживую казался старше, чем на фотографиях в прессе, которые попадались Старку.

– Прошу прощения, – сказал ему Тони. – Вы ведь мистер Беллингэм, верно?

– Джон Беллингэм. Спасибо, что нашли для нас время.

– Всегда пожалуйста, мистер Беллингэм. Я большой поклонник ваших документальных фильмов. Пора начинать?

Поддерживая себя руками, Беллингэм медленно опустился в мягкое кресло напротив стола Тони. Его движения были неторопливы, будто с ним была нелегкая ноша. Будто за десятки лет он многое повидал и все испытанное навечно легло на него тяжким грузом.

– Вы очень добры, – отозвался режиссер. – Ну что, Гэри, может, устроишься уже?

Обратившись к оператору, Беллингэм не сводил взгляда со Старка. Тони вдруг понял, что, хоть его движения и казались механическими и ничем не примечательными, документалист видел и запоминал все. Его ум впитывал каждую деталь. Но с тех пор, как Тони объявил всему свету, что он Железный Человек, ему нечего было скрывать.

– Я готов, – сказал Гэри. – Только хорошо бы, чтобы мистер Старк во время съемки так и сидел за рабочим столом, а вы – в кресле. Еще сейчас шторы задерну. Красивый вид. – Он подошел к окну, глянул влево, затем вправо. Потом вопросительно посмотрел на Тони.

Тот извинился и проговорил в телефон:

– Закрой шторы.

Темные экраны вертикально наползли на окна, отрезав кабинет от солнечного света.

Тони наклонился, чтобы пожать руку Беллингэму.

– А как вы назовете этот фильм, мистер Беллингэм?

– «Призраки двадцатого века».

– Хм. Интересно. – Тони не был уверен, что ему нравится такой поворот. Он подумал о заброшенной башне «Прыжок с парашютом» и о старых американских горках «Молния», которые однажды олицетворяли передовые технические достижения. Десять лет назад их снесли, чтобы не портили картину. Что же хочет сказать фильмом Беллингэм?

– Гэри, начинаем? – Смятение Тони режиссера не интересовало.

– Да. Дело за вами, Джон. – Гэри начал запись и кивнул Беллингэму, чтобы тот приступал к делу, как соберется.

Беллингэм выпрямился и показал на камеру конверт из оберточной бумаги.

– Я нахожусь в штаб-квартире «Старк Энтерпрайзес» на Кони-Айленде, в офисе основателя, исполнительного директора и ведущего технолога корпорации Энтони Старка, – начал Беллингэм.

– Можно просто Тони.

– Тони, – обратился Беллингэм к сидящему за столом Старку. Его морщинистое лицо теперь выражало серьезность и осуждение.

– Могли бы вы назвать себя торговцем оружием?

Тони ожидал, что разговор может принять подобный оборот, и был готов к этому.

– Нет, ни в коем случае. «Старк Энтерпрайзес» отказалась от разработок в области вооружения. Я социальный предприниматель. Я признаю, что до недавнего времени…

Беллингэм перебил эту речь:

– Но компания десятки лет создавала и продавала оружие.

Выражение лица Тони ничуть не изменилось.

– Я не отрицаю, что мы вели разработки для вооруженных сил США, само собой. Это хорошо известный факт.

– На самом деле, – продолжал Беллингэм, – именно благодаря этому наследию вы сумели заработать собственные миллионы, именно благодаря этому теперь вы можете отказаться от производства оружия и при этом сохранить компанию. «Старк Энтерпрайзес» создавалась как производитель оружия, если я не ошибаюсь.

– Да, первый свой контракт я заключил с военно-воздушными войсками Соединенных Штатов.

– И что это был за контракт?

Тони не терял самообладания. Нападки Беллингэма были вполне обоснованны и очевидны.

– Я тогда находился в поиске инженерных решений в области уменьшения размеров. Вооруженные силы США увидели возможность их применения в производстве боеприпасов.

– Речь шла о «стручковых» бомбах, верно? – Беллингэм неплохо ознакомился с темой.

– Однако этот процесс в итоге привел к…

– Впервые их применили в войне в Персидском заливе, так ведь? Сколько вам было лет?

Тони не вспоминал об этом уже долгие годы. Начинал он еще ребенком, и всеми своими разработками занимался по ночам, запасшись подручными материалами.

– Я был подростком.

– Поправьте, если я ошибаюсь, но миниатюрная бомба была устроена следующим образом: из общего блока выбрасывались сотни «умных» минибомб, так?

– Как я говорил, компания больше не производит вооружение, включая стручковые бомбы, – повторил Тони. – Но вы правы. Эти устройства использовались для уничтожения взлетных площадок и вооруженных конвоев.

– И как, сработало?

Этого вопроса Тони не ожидал.

– Эти бомбы взорвались именно так, как вы и рассчитывали?

Тони лихорадочно соображал. Беллингэм хотел, чтобы он на камеру выдал засекреченную информацию.

– За ответом на этот вопрос вам лучше обратиться к вооруженным силам США. Нам не предоставляли отчетов по каждой микробомбе. Сделано их было десятки тысяч…

– Взгляните, пожалуйста, на фото. – Беллингэм протянул Тони конверт из оберточной бумаги.

Зная, что по его реакции на содержимое конверта Беллингэм многое сможет понять, Тони осторожно заглянул внутрь. Он вытащил стопку фотографий и просмотрел их, аккуратно прикрывая от камеры пугающие изображения раненых и умирающих людей.

– Каждая из микробомб в общем футляре имеет мощность трех динамитных шашек, – продолжил Беллингэм. – Восемнадцать процентов из них не разорвались вовремя. Они разбросаны по территории театра военных действий. Тони, их иногда дети находят.

Тони заметил, что оператор приближает изображение и снимает его крупным планом. Выражение его лица и в этот раз никак не изменилось.

– А не могли бы вы рассказать нам, что такое «Часовой Старка»? – Беллингэм не собирался менять тему.

– Это наземная мина. – Еще бы Тони не знал, что это. Он придумал устройство в двадцать с небольшим. Из таких мин между Северной и Южной Кореей выложили линию обороны. К чему сейчас ведет Беллингэм?

– А вам известно что-либо о наземных минах производства «Старк Энтерпрайзес» в Восточном Тиморе?

– Нет.

О минах в этой стране Тони действительно ничего не знал, зато по опыту выяснил, что вооружение и боеприпасы имеют привычку оказываться там, где их не должно быть. Это была одна из причин, по которой он решил забросить разработки.

А с «Часовым Старка» он был знаком очень близко: в Афганистане он чуть не погиб из-за одной из таких мин.

– Расскажите, пожалуйста, о том случае, когда вы получили ранение в провинции Кунар. Это была какая-то самодельная взрывчатка?

Беллингэм знал, что к самодельным взрывным устройствам тот случай в Афганистане не имеет никакого отношения. «Да он надо мной издевается!» – подумал Тони. В его памяти хорошо сохранились загар, сухие дюны и жесткие редкие кусты желтой растительности афганской пустыни, как и картина разгрузки наземных мин «Часовой Старка» из бронированных автомобилей.

– Наш конвой остановился перед базой, – начал Тони, уклоняясь от прямого ответа на заданный вопрос. – Я проводил необходимые консультации.

– А что вы подразумеваете под консультациями? Демонстрацию нового смертоносного изобретения? Попытки его продать?

Тони проигнорировал этот выпад.

– Я потом поискал эту базу в интернете. Военные оставляли свои отзывы. «Отличное место для отдыха с семьей, не хватает только карусели». А вы видели эти кулинарные шоу с нереальными блюдами, «Хватай и ешь» называются? Вы бы знали, что эти ребята творят с сырной пастой с перцами халапеньо. Наши солдаты – это молодежь, которая старается заработать на жизнь, патриоты, у которых есть семьи, надежды и мечты. Они заслуживают защиты, мистер Беллингэм. И да, значительной частью заработанных мной денег я обязан именно тому, что старался обеспечить их безопасность. Но этого вы замечать не хотите? И я обеспечил им безопасность. Сотни жизней удалось сохранить благодаря технологиям моей компании, и еще миллионы людей – благодаря медицинским достижениям, источником которых стала та же технология.

Тони ездил в Афганистан – смотрел, как сдерживают беспорядки, спасают людей, пытаются сохранить мир, – не из добрых побуждений. Его интересовали возможности продажи очередной партии оружия военным. Он не гордился своими поступками. Тони имел выдающийся ум, считался одним из самых дальновидных мыслителей планеты. И как же тогда он не понял, что его мощное оружие, которое никто не смог бы подделать, имеет уникальную разрушительную силу и что всякий, кроме разве что самых принципиальных дельцов черного рынка, захочет его заполучить?

Тони углубился в свои мысли и вспомнил, как перед ним в пекле стреляющих орудий и потоках крови сгорало будущее военных летчиков. На землю рухнул генерал, стоявший рядом с Тони, и его шапка и сигара легли на дороге, а он бездыханно застыл, сраженный шрапнелью от выстрела из гранатомета. Из грузовика высыпались наземные мины, но не взорвались – «Часовые Старка» и не должны были срабатывать сами по себе. Они требовали предварительной установки.

Потом снова летели пули. Откуда? У Тони не было времени разобраться; во время полевых испытаний ему не удалось изучить эффект попадания пуль в мины на предохранителе. Глядя на то, как взрываются мины, он успел подумать только о том, какие они наносят повреждения, об огне, клубах пыли, боли и теплой крови, которая разливалась по его груди.

– Сейчас все в порядке, – вернувшись в настоящий момент из воспоминаний, Тони ответил на тот вопрос, который ему обычно задавали о том инциденте в Афганистане. Но Беллингэм об этом не спрашивал.

– Это случилось до или после того, как вы продали супероружие одной из стран Персидского залива?

– Извините, это засекреченные сведения.

– И все же, вы ведь создали орудие с полукилометровым стволом, чтобы отбрасывать ядерные установки на расстояние шестисот пятидесяти километров?

У Тони было разрешение на ознакомление с секретными документами, а вот у будущих зрителей этого фильма – нет.

– Мне бы очень хотелось обсудить эту тему, но, боюсь, не имею на это права.

– Понятно, – сказал Беллингэм. – И сколько подобных устройств потребовалось, чтобы навести вас на мысль создать костюм Железного Человека?

А, ну вот теперь Тони понял, к чему клонит режиссер. Все это интервью сводилось к Железному Человеку. К тому, чтобы очернить его самое выдающееся изобретение.

– Все орудия имеют разрушительный потенциал. – С этими словами Тони взял ручку и блокнот и начал непринужденно набрасывать рисунок брони Железного Человека. Он пометил новую идею: если приладить к груди лазерную матрицу, можно будет ловить звуки при помощи оконного стекла. Он поднял взгляд. – Репульсор делает возможным дешевые космические запуски без химических реакций. – Он уже размышлял об этом, но компания резко лишилась финансирования со стороны оборонного сектора, и возможностей для исследований поубавилось.

– Понятно. Вы над этим сейчас работаете?

– Пока нет. – Тони прекратил рисовать и почесал подбородок. Он твердо решил посвятить себя новой миссии «Старк Энтерпрайзес». Но усилий его выдающегося ума никак не хватало на то, чтобы придумать способ сделать производство для мирных целей выгоднее, чем для военных.

– Железный Человек – это ведь еще одно изобретение для оборонного сектора, не так ли? И используется эта броня для таких задач восстановления спокойствия, как Мстители. И это всего лишь оборонная мера в частных руках. В итоге из ваших рук снова вышло некое изобретение для обороны?

– Я вот что имею в виду. Я не пытаюсь с вами спорить, Джон, но вы совсем не хотите признавать, что на средства военных мы создали немало хорошего. Так вот, Джон, я пытаюсь донести следующее: наши революционные достижения в области микроэлектроники нашли применение и в социальных технологиях, хотя изначально их разработку спонсировала армия.

Тони со злостью подался вперед.

– И нет, я не думал с самого начала, что уменьшение микрочипов до наномасштабов пригодится в бомбах. Но именно на них мы заработали деньги и смогли проводить больше исследований, а деньги от стручковых бомб пошли на развитие биометрии в медицине и внутренние болеутоляющие помпы. Я больше не занимаюсь созданием нового оружия. Но раньше да, занимался. Я каждый день спрашиваю себя, правильно ли поступал и компенсируют ли медицинские достижения все те бомбы, которые мы произвели.

Беллингэм откинулся на спинку кресла и скрестил руки.

– Как думаете, в Ираке есть эти ваши обезболивающие аппараты? И радует ли хоть немного костюм Железного Человека какого-нибудь мальчишку в Афганистане, которому взрывом оторвало руки?

Тони ненадолго погрузился в размышления. Он неделями думал и никак не мог решить: один раненый ребенок – это допустимо или все же слишком большая жертва?

– Я никогда не говорил, что идеален, – тихо проговорил Тони. – Да, на моих руках есть кровь. Но я пытаюсь искупить… Железный Человек – это будущее. Я стараюсь сделать этот мир лучше.

– Сделать мир лучше. Разумеется. Спасибо, что уделили нам время.

Беллингэм встал. Гэри нажал на паузу, затем на «Стоп». Сложил штатив.

Режиссер снова обратился к Тони.

– Честно говоря, мне любопытно. Если вы знакомы с моей работой – само собой, я не собирался давать вам спуску, – почему же вы согласились на интервью?

– Нет, сначала я спрошу, – сказал Тони. – Почему вы записали меня в призраки двадцатого века?

– Потому что ваши прошлые изобретения до сих пор живут в бедных и раздираемых войнами регионах, где их применяли.

– А я просто хотел с вами встретиться, – объяснил Тони. – Вы ведь снимаете фильмы уже сколько? Лет двадцать? И вот я хотел спросить: за это время что-нибудь изменилось? Вы два десятка лет находили сюжеты о пугающих явлениях по всему миру. Так вот, вам удалось что-нибудь изменить?

Беллингэм молчал. Он привык задавать сложные вопросы, а не отвечать на них.

– Вы очень много работаете. Но большинство людей даже не слышали о вас. Интеллектуалы, критики, активисты внимательно следят за вашими документальными работами. Но в целом в обществе вы почти невидимы, мистер Беллингэм.

Тони стоял вплотную к режиссеру.

– Вам удалось что-нибудь изменить?

Беллингэм еще немного помолчал, а потом честно признался:

– Я не знаю.

– Я тоже, – сказал Тони. – Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Беллингэм. – Тут Тони не лукавил. Беллингэм устроил ему непростое интервью, но восхищал отчаянной решимостью изменить мир.

– Да, спасибо еще раз, что согласились на встречу, мистер Старк.

Беллингэм и оператор ушли. Тони задумался, а не пойти ли снова спать… Но нет, он нужен миру, хоть и без своего оружия. Он повернулся спиной к двери и взял телефон.

– Открой шторы.

Свет снова залил кабинет, открылся роскошный вид на Кони-Айленд и Атлантику. Кони-Айленд начал новую жизнь с того момента, как Белый дом занял Улисс С. Гранд. Тони мог сделать нечто подобное: подарить новое дыхание «Старк Энтерпрайзес» и построить лучший мир.

Он мог стать испытателем будущего.

Маллен больше не чувствовал ни липкую влагу собственной крови на полу скотобойни, ни холодный пот. Осталась только пульсирующая боль в голове, слабая тошнота и едва ощутимое покалывание в окаменевших недвижимых руках и ногах. Он лежал там же, куда упал после инъекции, и не видел ничего, кроме своих опухших щек и правой руки. Он весь был покрыт маслянистыми рубцами медного цвета, напоминающими кожу инопланетян. Картина перед его глазами была в красноватом тумане, будто глаза ему заливает пурпур.

Маллен то приходил в себя, то снова проваливался в небытие: минуту осознавал, что вот он, лежит на полу, а уже в следующую галлюцинировал. То ему виделся первый из приемных отцов – воспоминания смешались с ночным кошмаром. Тот лежал, не двигаясь, на полу трейлера среди пустых бутылок от виски. То он вдруг спрашивал у соцработницы, уставшей женщины с толстым слоем теней и тонального крема, почему его приемный отец так часто лежит мертвый, и, кажется, только тогда эта женщина его замечала.

Еще он вспоминал добрую пожилую пару. Память о них – это блинчики на обед и качели на веранде. А потом кого-то из этих двоих навсегда увезли на скорой. Затем возвращалась красная пелена, он чувствовал боль пережитых побоев и спазмы в органах растущего тельца. Его били старшие ребята и учителя, разъяренные приемные отцы, когда он с ними ругался… когда воровал… когда отказывался вежливо себя вести с гостями. Когда Маллен подрос, он начал давать сдачи, особенно если наказание грозило кому-то помладше. Его отправляли в приют, но и там он тоже ввязывался в драки. Потом была военная школа, откуда его быстро выгнали и вернули в приют: он разбил раковину в ванной какого-то мальчика средневековой булавой, купленной в интернет-магазине с репликами старинного оружия.

Маллену нравилась идея пойти в военную школу, стать кем-то, но оружие ему бы в руки не дали. А ему и нужен был всего-то обрез, такой же, с каким отец каждый год водил его стрелять индюшек у пункта сбора пожарных-добровольцев.

Маллен по цели никогда не попадал, не говоря уж о том, чтобы что-нибудь выиграть. Зато побеждал его отец, и он выигрывал не только индюшку, но и другие призы: бекон, охотничьи ножи, сидр. Мать Маллена тоже одерживала победы. Она указывала ему цель и всегда обращала внимание на то, насколько она близка. Сначала он не понимал. Зачем стрелять по мишени, если есть индюшки?

Ногу свело судорогой, но пошевелиться Маллен не мог. Иногда отец брал его с собой охотиться на оленей, и ему приходилось часами сидеть молча и не шуметь. Но сейчас… сейчас счет шел не на часы. Сколько он уже тут? Несколько дней?

Он был в плену собственного тела, которое теперь стало не узнать – оно превратилось в биометаллический кокон. Шел инкубационный процесс. Трансформация. Но во что?