Покидая район долины Мехико, я сел на самолет, который сразу же взлетел выше облаков, так что во время всего путешествия мне почти совсем не было видно земли. Через час я приземлился в городе Вилья-Эрмоса. Вилья-Эрмоса — это один из самых быстрорастущих городов Мексики, неофициальная столица самой богатой нефтедобывающей провинции страны. Однако совсем не это привело меня в Вилья-Эрмосу, которая больше похожа на карикатуру современной урбанизированной Америки, лишенную всякого очарования. Я прибыл в Вилья-Эрмоса совсем по другой причине, в отличие от множества бизнесменов, которые сопровождали меня во время этого рейса. Мне нужно было посетить парк.

Вместе с другими членами туристической группы я вышел из отеля и направился в то место, которое на первый взгляд выглядит как что-то вроде старомодного зоопарка. Я уже был в этом месте и знал, чего мне здесь ожидать, но для остальных членов туристической группы увиденное стало шоком. Миновав турникет парка, мы увидели огромные птичьи клетки. Некоторые из них достигали таких размеров, что в них можно было свободно войти и передвигаться внутри. В этих клетках содержались тропические птицы, включая пару кетцалей — священных птиц майя.

Естественное место обитания этих птиц, которые по размерам практически не отличаются от голубей, — высокогорный тропический лес. К сожалению, в связи с экстенсивной вырубкой и сведением таких лесов, количество кетцалей в последнее время значительно сократилось в Мексике и теперь их практически невозможно встретить в естественной среде.

К счастью, немалое количество кетцалей сохранилось в джунглях Сальвадора, куда до сих пор практически не ступала нота человека. Правда, даже если оказаться в таком лесу, кетцалей все равно довольно трудно заметить, если только вы не обладаете соответствующими навыками. Несмотря на яркую переливающуюся окраску своих перьев, кетцали замечательно приспособились к жизни в тропическом лесу и умеют непревзойденно сливаться с окружающей местностью и растительностью.

Как это часто бывает с птицами, самец кетцаля окрашен боле ярко, чем самка. Обладая ярко-красной грудкой и спинкой бирюзового цвета, он производит ни с чем не сравнимое впечатление. Однако самой выдающейся чертой этой птицы является пара хвостовых перьев длиной в 2 фута, которые развеваются в воздухе в момент ее полета.

Как и большинство птиц, кетцали устраивают свои гнезда в дуплах деревьев. Самец и самка по очереди дежурят у кладки яиц, охраняя их от непрошеных пришельцев, и по очереди высиживают свои яйца. Однако хвостовые перья самца-кетцаля настолько велики, что, когда он входит в гнездо, он не может протиснуть их вовнутрь, и поэтому они остаются снаружи, и кажется, что они свисают с древесного ствола, как своего рода разноцветный мох.

Майя очень высоко ценили эти яркие разноцветные перья, используя их при изготовлении церемониальных одежд. Впоследствии они успешно торговали перьями кетцаля с ацтеками. Корона ацтекских правителей обычно украшалась перьями десятков кетцалей. Одну такую корону, которую, скорее всего, подарил Кортесу последний правитель ацтеков Монтесума, сегодня можно увидеть в Британском музее.

К сожалению, в тот день, когда мы прибыли в парк, кетцали дремали и не проявляли никакой активности, так что в основном нам пришлось удовольствоваться рассматриванием попугаев какаду. Какаду громко трещали, переговариваясь друг с другом, и я оставил их в покое и направился к пруду, в котором водились водяные черепахи и под мутноватой поверхностью которого прятались мелкие аллигаторы. Из-за аллигаторов от этого пруда исходил очень неприятный запах, который должен был сделаться еще зловоннее в разгар лета.

Почти такой же отвратительный запах исходил от другой клетки, находившейся неподалеку. В ней сидел старый ягуар. Очевидно, что содержание в клетке размером всего 20 на 20 футов являлось для него постоянным шоком. Он неподвижно стоял на своих четырех лапах и, точно оглушенный взрывом снаряда боец под Верденом, тупо покачивал своей головой.

Мне стало жаль его, не в последнюю очередь из-за того, что его несчастливая судьба удивительным образом олицетворяла судьбу всей Древней Мексики. В природе не существовало другого зверя, который так полно воплощал бы идеалы и величие цивилизации майя, как ягуар. Ягуар был главным символом царственной власти. Первосвященники майя облачались в плащи, сшитые из шкур ягуара, в то время как правители майя восседали на тронах, обтянутых кожей ягуара. Культ божества ягуаров был тесно связан с культами и Солнца, и Луны. Священный ягуар считался покровителем царствующей династии правителей. К живым ягуарам, как и к живым львам в Африке, относились с огромным почтением и уважением; их считали наделенными сверхъестественными силами и способностями. Каким бесконечно далеким все это казалось по сравнению с несчастливой судьбой этой старой кошки, запертой в тесной клетке на потеху глазеющим туристам!

Отойдя от клетки с ягуаром и не переставая ощущать чувство стыда за то, как человечество порой относится к диким животным, мы покинули зоопарк и отправились в окружающий его парк. В парке была размещено уникальное собрание древних скульптур. Все эти скульптуры прибыли сюда из Ла Вента — одного из трех главных городов ольмеков, который, как считается, был основан за тысячу лет до новой эры. К сожалению, уже в наше время выяснилось, что ольмеки построили своей древний город на земле, под которой скрывается очень богатый нефтяной пласт. Так остатки ольмекского города в Ла Вента оказались под непосредственной угрозой уничтожения. К счастью, не все были слепы к вопросам сохранения культурного наследия, и то, что могло исчезнуть навсегда, удалось все-таки отстоять. Так 31 древняя скульптура была перевезена из Ла Вента в Вилья-Эрмоса и установлена в специальном парке.

Я рассматривал эти скульптуры со смешанными чувствами: мне было жаль, что я не могу видеть их в той обстановке и в том окружении, в котором они находились столетиями, но, с другой стороны, я был бесконечно счастлив оттого, что их удалось спасти от разрушения, и оттого, что я мог наблюдать их в приятной и относительно свободной обстановке парка, а не где-нибудь в музее под бронированным стеклом. В конце концов, сам парк больше походил на джунгли, а это и была та естественная среда, в которой когда-то стояли все эти скульптуры.

По узенькой тропинке я направился в сторону места, где на земле было выложено изображение головы ягуара из кусков базальтовой черепицы. В эпоху ольмеков, видимо, так выглядело место, где людей посвящали в служителей культа ягуара. К сожалению, здесь, в парке, в присутствии сотен туристов, невозможно было испытывать никакого мистического или сверхъестественного ощущения, очутившись в таком месте. Все ощущение загадки и тайны куда-то ушло. Выложенная из кусков базальта голова ягуара была, безусловно, интересна с археологической точки зрения, однако в присутствии сотен щелкающих фотокамер было невозможно представить себе, как проходил ритуал посвящения в служители культа ягуара несколько тысячелетий назад.

Рядом с головой ягуара находился другой объект, который на первый взгляд казался небольшой бревенчатой хижиной. Надо было подойти совсем близко к ней, чтобы понять, что «бревна», из которых она была сложена, были не деревянные, а базальтовые. Эти огромные базальтовые балки были очень тщательно вытесаны и идеально пригнаны друг к другу. Поскольку каждая из них весила несколько тонн, было ясно, что для строительства этого сооружения, которое, судя по всему, было призвано функционировать в качестве гробницы, потребовалось огромное количество усилий, времени и труда. То, что древние строители использовали такой неподатливый материал, как базальт, означало не только то, что эта гробница должна была стоять практически вечно, но и то, что, будучи построенной и замурованной, она должна была стать абсолютно неприступной для любого, кто попытался бы проникнуть внутрь нее, — будь то люди или животные. Эта гробница была абсолютно гарантирована от любой попытки разграбления.

Дальше виднелись гигантские головы, вытесанные из огромных каменных глыб. Всего в Центральной Америке нашли 17 таких голов. Две из них хранятся в Музее антропологии Мексики в Мехико-Сити. Когда исследователи обнаружили эти каменные головы, они увидели, что те стоят отдельно от любых зданий и сооружений. Предназначение и цель установки этих каменных голов, увы, до сих пор окончательно не ясны.

Глядя на первую голову, я, как и в прошлый раз, не смог удержаться от возгласа изумления при виде ее размеров — она достигала 6 футов в высоту! И это — при том, что равнина Табаско, где ольмеки построили все свои города, является болотистой местностью, где нет никаких залежей природного камня. Базальт, из которого ольмеки высекали эти каменные головы и другие статуи, не говоря уже о базальтовых балках, из которых они сложили каменную гробницу, приходилось доставлять издалека. Археологи считают, что камень приходилось привозить из гор Туштла, находящихся в 150 милях к западу от Ла Вента. Правда, по отношению к другим центрам ольмекской цивилизации, таким, как Трес Сапотес, горы Туштла находились все же несколько ближе. Одна из величайших исторических загадок заключается в том, каким именно образом, не имея ни кранов, ни бульдозеров, ни современных подъемных механизмов, ольмеки ухитрялись передвигать столь массивные каменные глыбы на такие огромные расстояния. Некоторые исследователи полагают, что эти глыбы сначала вырубали в горах, потом сплавляли вниз по рекам и затем транспортировали вдоль побережья по морю, а затем по другим рекам доставляли в глубь территории, к непосредственному месту строительства. Если это действительно было так, то это дает основания считать ольмеков отменными навигаторами, не говоря уже о том, что они должны были быть исключительно физически крепкими людьми.

Я прозвал ту каменную голову, перед которой стоял сейчас, «головой ребенка», поскольку, по моему мнению, ряд черт этого человека были совершенно детскими или по крайней мере юношескими. Я обратил внимание на то, что, изображая лицо этого человека, древний скульптор мастерски выделил все его характерные черты. Это была вовсе не ритуальная скульптура, изготовленная по устоявшемуся канону, а ярко выраженный индивидуальный портрет. Изображенный в камне юноша — скорее всего, подросток старшего возраста; в любом случае, ему не больше двадцати лет, у него круглое лицо и полные губы. Сквозь его слегка приоткрытый рот проглядывают мелкие, почти как у младенца, зубы.

Рядом с этой скульптурой находились изображения других людей. Все они отличались и от первой увиденной мной скульптуры, и друг от друга. Каждая скульптура была не похожа на другую, каждая представляла собой чей-то индивидуальный портрет.

У человека, чей скульптурный портрет возвышался сейчас передо мной, могло быть детское лицо, но он был очень мощного телосложения — совсем не как средний индеец майя сейчас. Если это был типичный ольмек, то можно было представить себе, как эти мощные гиганты вырубали, перетаскивали и устанавливали многотонные базальтовые глыбы на предназначенные им места.

При этом в облике этого юноши была заметна еще одна странная черта, и те, кто стоял рядом со мной, также увидели это и не смогли удержаться от комментариев. Круглое лицо и широкий плоский нос делали его больше похожим на типичного негроида, нежели на коренного жители Америки. Увиденное заставляло снова задать интригующий вопрос: могли ли ольмеки, подобно предкам современных афроамериканцев, прибыть на Американский континент из Африки?

Несмотря на то что на подобные рассуждения наложено негласное табу со стороны профессиональных археологов и историков, придерживающихся общепринятых версий и взглядов на события далеких лет, в них нет ничего нового. Именно такого мнения, кстати, придерживалось большинство первых исследователей развалин Паленке — они считали, что остатки древних сооружений, которые они обнаружили там, явно несут на себе отпечаток влияния культуры и цивилизации, бытовавшей на Африканском континенте. В самом деле, отец Ордоньес, который первым в истории опубликовал книгу о Паленке, утверждал, что он нашел древнюю рукопись, в которой рассказывалось о том, что Паленке основан людьми, которые прибыли сюда из Африки и пересекли по пути Атлантический океан. В своей книге «История сотворения небес и земли» отец Ордоньес утверждал, что предводителя этой группы переселенцев звали Вотан и что он прибыл на берега Мексики из города под названием Валум Чивим.

Несмотря на то что все эти утверждения отца Ордоньеса современная наука полностью отвергает как абсолютную мистификацию и не основанную ни на чем ином, кроме его собственного воображения, выдумку, высказанные им мысли по крайней мере объясняют ряд любопытных сходных черт, роднящих культуру майя и цивилизации, зародившиеся в глубинах Африканского континента. Если отец Ордоньес был все же прав и в действительности существовала волна переселенцев, прибывших в Мексику из Африки, то очевидно, что их собственные потомки, родившиеся уже в Америке, также должны были отличаться негроидными чертами. Такая версия вполне объясняла бы, почему у ряда ольмекских скульптурных изображений, включая то, перед которым я сейчас стоял, имеются совершенно четкие негроидные черты.

В последнее время в Интернете были опубликованы исследования, доказывающие, что предками ольмеков были негры из племени мандеанцев, проживавшие в Западной Африке и переплывшие Атлантический океан по пути в Новый Свет. В этих исследованиях утверждалось, что ряд ольмекских надписей, сделанных на небольших предметах типа каменных долот, выполнены на одном из диалектов мандеанского языка. Лично мне представленная в этих исследованиях аргументация в пользу переселения представителей племени мандеанцев в Мексику показалась убедительной, однако очевидно, что для того, чтобы эта теория получила всеобщее признание, необходимо провести еще целый ряд дополнительных исследований и привести новые доказательства.

Те, кто высек скульптуры, установленные ныне в парке в городе Вилья-Эрмоса, не называли себя ольмеками. Сами они называли себя «кси». Само слово «ольмеки» означает «резиновые люди» и было присвоено жителям региона Табаско ацтеками. Ацтеки прозвали этих людей ольмеками, поскольку в регионе Табаско произрастали деревья-каучуконосы, из которых получали натуральный каучук. Поскольку на месте целого рядя древних ольмекских поселений обнаружены остатки мячей из каучука и следы площадок для игры в мяч, очевидно, что технология приготовления резины или латекса из сока деревьев-каучуконосов насчитывает несколько тысячелетий. Уже установлено, что именно ольмеки изобрели игру в мяч, которая в последующем играла столь важную роль в повседневной жизни и в обрядах подавляющего большинства мезоамериканских цивилизаций. А поскольку на гигантских головах из базальта надето нечто вроде древних спортивных шлемов, была высказана гипотеза, что эти скульптуры — не что иное, как изображения выдающихся игроков в мяч прошлого. Так это или нет, еще до конца не ясно, однако мастерство ольмеков в изготовлении скульптурных изображений не подлежит никакому сомнению. Сам базальт, из которого они были изготовлены, является исключительно твердым и неподатливым материалом, весьма тяжело поддающимся обработке, и на изготовление этих каменных голов ушло колоссальное количество труда и времени.

В 1999 году у меня была возможность обсудить эти вопросы с профессором Глинном Уильямсом, главой отдела скульптуры Королевского колледжа искусств в Лондоне. Скульптурные работы самого Уильямса выставляются по всему миру, сам же он к тому же является одним из крупнейших в мире специалистов по истории скульптуры. В 1998 году компания «Би-Би-Си» пригласила его принять участие в программе, посвященной древним скульптурам ольмеков. По условиям этой передачи, группа добровольцев должна была переместить базальтовую глыбу на 100 ярдов, а затем профессор Уильямс должен был с помощью инструментов, характерных для каменного века, превратить ее в какое-то подобие скульптурного изображения типа тех, что изготавливали в древности ольмеки. Однако, несмотря на то что внешне эта задача не казалась такой уж сложной, исполнить ее на самом деле оказалось практически невозможно. Профессор Уильямс битых две недели долбил поверхность базальта инструментами каменного века, но ему так и не удалось превратить базальтовую глыбу в подобие древнего изображения.

Я встретился с профессором через несколько недель после его возвращения в Лондон. Встреча произошла в уютной обстановке столовой Королевского колледжа искусств. Он рассказал мне о том опыте, который приобрел, участвуя в съемках программы «Би-Би-Си», и о том, что ему посчастливилось увидеть две новые скульптуры ольмеков, которые были только что обнаружены в джунглях. Профессор продемонстрировал мне их фотографии. Эти скульптуры также были сделаны из базальта, однако это были не изображения голов, а статуи коленопреклоненных священнослужителей ольмеков. Эти статуи были в таком прекрасном состоянии, что, казалось, они выполнены буквально вчера, а не две с половиной тысячи лет тому назад. Священнослужители ольмеков были изображены в головных уборах, выделанных из шкур ягуара. Обе статуи отличались превосходными пропорциями, а их поверхность была великолепно отполирована. Однако профессора поразили не столько даже сами статуи, сколько то, что они на деле означали с точки зрения истории развития искусства. Он объяснил мне это в понятных каждому человеку выражениях:

— Две недели тяжелой работы с использованием инструментов эпохи каменного века позволили нам проделать лишь одну небольшую бороздку на поверхности базальтового блока. Более тог: я обнаружил, что даже инструменты из стали очень быстро тупятся, если пытаться обрабатывать ими поверхность базальта. Очевидно, что ольмеки обладали совершенно иными, гораздо более совершенными технологиями обработки базальтовых блоков, которые теперь утрачены. Правда, справедливости ради следует отметить, что тот блок, который мне достался, был из особенно твердого камня. Возможно, что если бы у нас было время для того, чтобы подобрать кусок более мягкого и податливого базальта, то результат всего эксперименты был бы тоже иным. Но знаете что, Адриан, — добавил профессор, — меня поразило в скульптурных работах ольмеков даже не столько то, что в свое время они овладела фантастическим мастерством в обработке такого твердого и неподатливого материала, как природный базальт… — Уильямс сделал паузу, и на его губах проскользнула заговорщическая усмешка: — Как я уже заявил в эфире программы, снятой «Би-Би-Си», вопрос о том, как ольмеки вырезали огромные куски базальта из скалы и затем транспортировали их на дальние расстояния, вовсе не является самой главной загадкой, связанной с тем, как они создавали свои удивительные скульптуры. Главная загадка состоит в том, что археологам так и не удалось пока обнаружить какие-либо материальные следы, которые показывали бы, как развивалось ольмекское искусство изготовления скульптур — от простых к скульптурам священнослужителей и огромным изображениям человеческих голов. То, что мы наблюдаем в области ольмекской скульптуры, сравнимо с тем, как если бы Микеланджело создал своего знаменитого «Давида» буквально «из ничего» — так, как если бы он, совершенно не имея за своей спиной великих традиций древнегреческой и древнеримской скульптуры, которыми он в действительности пользовался для создания своего собственного творения. Как специалист по истории скульптуры, я могу совершенно точно заявить вам, что так искусство скульптуры не развивается. Древние римляне копировали древних греков, а у тех, в свою очередь, искусство скульптуры также не возникло на пустом месте. Древнегреческим скульптурам предшествовали творения мастеров Древнего Египта, Месопотамии и Малой Азии. Древнегреческие мастера, создавшие фриз Парфенона, были на тот момент лучшими скульпторами в мире, но они сами не изобрели искусства скульптуры — они следовали традиции, которая насчитывала уже несколько тысячелетий, и творчески развивали ее.

Когда я рассматривал ольмекские скульптуры в Мексике, мне также казалось, что я наблюдаю что-то вроде законченных, совершенных творений, похожих в этом смысле на творения лучших древнегреческих мастеров. Исполнение ольмекских скульптур отличалось великолепной точностью и совершенством линий. Просто так, работая с камнем впервые, достичь этого невозможно. Этому должен предшествовать определенный, довольно длительный эволюционный процесс, который и приводит в конечном счете к такому уровню совершенства в искусстве. Но если мы можем четко разглядеть следы влияния ольмекского искусства на искусство ацтеков и майя, то что же предшествовало самому ольмекскому искусству? Где более древние, возможно, более примитивные скульптуры, которые предшествовали тем каменным головам, которыми вы восхищались в Вилья-Эрмоса? Эти головы чересчур хороши, чтобы быть самыми первыми скульптурами на Американском континенте. При этом очень важно отметить, что все без исключения найденные к настоящему времени скульптуры ольмеков характеризуются чрезвычайно высоким уровнем исполнительского мастерства. Почему же мы не в состоянии обнаружить более примитивные произведения, которые неизбежно должны были предшествовать этим великолепным образцам?

Те же самые идеи высказывал в свое время и я сам. Тот факт, что теперь я слышал их повторение из уст профессора в области искусства скульптуры, человека, которого так уважают не только за его собственное высочайшее мастерство, но и за тончайшее знание истории скульптуры, делало значение его замечаний еще более важным.

В парке города Вилья-Эрмоса, куда были вывезены скульптуры из Ла Вента, помимо изображений огромных каменных голов находились и другие скульптуры. Среди них были и те, что в обиходе именуются «алтарями», хотя в древности, возможно, у них было и иное предназначение. Эти произведения высечены из огромных цельных кусков базальта и являются, возможно, самыми загадочными образцами скульптурного искусства ольмеков.

Я приблизился к первому из «алтарей», длиной 8 футов и шириной 4 фута и достигавшего примерно 4 фута в высоту. На нем было изображено нечто вроде пещеры или грота со священнослужителем, сидящим у входа. На нем был головной убор, сделанный из шкуры ягуара, и сам он сидел в позиции полулотоса. Изображения ягуара, равно как и различные вещи, связанные с ним, присутствовали в том или ином виде и на других статуях — то ли в виде головных уборов из шкуры ягуара, то ли в виде отдельных изображений этого животного, которые, скорее всего, были призваны играть охранительную функцию. На одном из базальтовых блоков было вырезано даже что-то вроде изображения полуягуара, получеловека, чем-то напоминающее изображение сфинкса.

Другим животным, которое также было широко представлено в ольмекском скульптурном искусстве, была гремучая змея. Одна такая гигантская гремучая змея «обвивалась» вокруг всего «алтаря»: на одном конце базальтового блока была изображена ее голова, на другом — хвост с «погремушкой». То, что гремучая змея играла исключительно важную роль в религии и верованиях майя, не подлежало никакому сомнению. Однако при взгляде на эти ольмекские скульптурные изображения становилось ясно, что культ гремучей змеи возник задолго до наступления «классического периода» в истории майя.

На одном из «алтарей» была также высечена «небесная лента», состоящая из набора отдельных иероглифов и значков, обозначающих различные звезды и планеты, и изображающая в целом либо Млечный Путь, либо эклиптику. При взгляде на эту «небесную ленту» ольмеков также становится ясно, что наблюдение за звездным небом не было впервые введено в обиход майя, но существовало задолго до них, существовало на самой заре мезоамериканской цивилизации. Изображение этой «небесной ленты» свидетельствовало, что ольмеки являлись весьма искусными и наблюдательными астрономами.

Подтверждением этому служила другая статуя, которая была совсем не похожа на все остальные, поскольку изображала обезьяну или, скорее, обезьяну с частичными чертами человека. Эта обезьяна или обезьяночеловек был изображен в весьма неудобной позе: стоящим на обеих ногах и глядящим в точку небесного зенита. О том, что ему было неудобно находиться в таком положении, свидетельствовало то, что он подпирал свой затылок ладонью, поступая точно так же, как и большинство людей, которым пришлось бы в течение длительного времени рассматривать в таком положении звездное небо. Я прозвал это изображение «обезьяной-астрономом». В тот момент я даже не понимал, насколько подходящим является такое обозначение.

Прежде чем окончательно покинуть парк с древними скульптурами, я снова к подошел к группе статуи, а точнее, рельефов, установленных вблизи главного входа. В своей книге «Пророчества майя» я уже упоминал об этих изображениях, выдвинув гипотезу о том, что первое из них символизировало созвездие Ориона, в то время как изображения индейцев-воинов, переносящих детей, скорее всего, являлось «записью в камне» воспоминаний о каких-то грандиозных природных катастрофах прошлого.

В тот момент, однако, я еще не успел обратить внимания на то, как похожи были высеченные на этих рельефах символы на иероглифы, составившие впоследствии основу письменности майя. Всего на этих рельефах изображено три символа, которые по-прежнему остаются нерасшифрованными. То, что ученые так и не смогли расшифровать их, заставило многих утверждать, что ольмеки на самом деле не знали письменности. Однако, по моему мнению, наличие этих символов как раз доказывает то, что они обладали письменностью — просто к настоящему времени практически не сохранилось никаких образцов этой древней письменности. Одним из наиболее ярких образцов этой древнейшей письменности является каменная стела, обнаруженная в местечке Чьяпа де Корсо в центральной части провинции Чьяпас. Это место располагается к югу от Табаско — территории, на которой исторически проживали ольмеки. На стеле из Чьяпа де Корсо записана дата «длинного счета», обозначающая 7 декабря 36 года до н. э. Это — самая древняя дата «длинного счета» из обнаруженных к настоящему времени. Существование такой надписи на стеле говорит о том, что либо майя научились «длинному счету» времени от ольмеков, либо ольмеки были попросту одним из ответвлений народности майя. Сам я больше склоняюсь именно к последней версии, которая лучше всего объясняет тот факт, что местные жители, обитавшие в районе Табаско в момент появления испанских конкистадоров, говорили на языке майя. Если ольмеки и в самом деле являлись частью народности майя или непосредственно предшествовали ей и затем «растворились» среди нее, то это вполне объясняет то, почему майя заимствовали так много из характерных обычаев ольмеков — таких, как, например, игра в мяч, культ ягуара и гремучей змеи, традицию изображения «небесной ленты» и так далее. Возможно, майя не столько «заимствовали» у ольмеков, сколько развивали заложенные ольмеками традиции. Возможно также, что существовали общие для всех народов Центральной Америки традиции культуры и цивилизации, которые восходили к весьма древнему периоду, начавшемуся задолго до «классического периода» в истории майя, и даже задолго до расцвета культуры и цивилизации ольмеков.

Если рассматривать цивилизацию майя, то часть присущих ей традиций являются общими для многих культур центральноамериканского региона и явно сформировались в свое время именно в этом месте. Другие же, такие, как технология изготовления известкового строительного раствора, больше походят на заимствования извне. Если эти традиции действительно сформировались не в регионе Центральной Америки, а были заимствованы извне, то следует задать вопрос: откуда именно они пришли?

 

КОМАЛЬКАЛКО — ГОРОД,

ПОСТРОЕННЫЙ ИЗ КИРПИЧА

В поисках ответа на этот вопрос я направился в удивительный город древних майя, который называется Комалькалко. Город Комалькалко расположен в всего 30 милях к северо-востоку от Вилья-Эрмоса, что позволяло проделать весь путь без особых затруднений. По пути мы проехали несколько деревень, застроенных деревянными домами. У большинства из этих домов имелись большие, выдающиеся вперед террасы под огромными навесами, на которых люди сидели, наслаждаясь прохладой, которую им обеспечивали эти навесы, защищавшие от палящих солнечных лучей. Впрочем, эти террасы были предназначены не только для отдыха: их использовали и для того, чтобы сушить на них бобы какао. Поскольку я никогда раньше не наблюдал этого процесса, я попросил водителя остановиться у ближайшего дома и дать мне возможность увидеть, как сушат эти бобы. Однако он предложил мне не беспокоить своим вторжением совершенно незнакомых нам людей, а отвезти меня к своему приятелю, у которого имелась целая фабрика по переработке бобов и производству шоколада.

Я согласился, хотя и опасался в душе, что это, скорее всего, окажется большим промышленным комплексом. Однако на самом деле фабрика больше походила на обычную мексиканскую гасиенду — поместье с хозяйственными постройками. Ее владелец оказался весьма любезным человеком лет шестидесяти. Он охотно рассказал, как практически с нуля построил свой бизнес, ставший в конце концов одной из главных движущих сил местной экономики. Он пригласил нас зайти на территорию фабрики и провел по всем ее помещениям, объясняя, как какао-бобы превращаются в плитки шоколада.

Когда после этого мы прошли на балкон, чтобы выпить освежающие напитки, он принес нам несколько плиток шоколада, который изготавливают на его фабрике, а также гроздья снятых с дерева какао-бобов. Они были желтого цвета и своим размером и формой напоминали небольшие дыни. Надрезав один из стручков, он продемонстрировал, что внутри него содержится несколько десятков какао-бобов, каждый размером со средний орех.

— Вытащите оттуда один боб, — предложил он.

Я с трудом выковырял один боб из белой липкой внутренности стручка.

— А теперь положите его в рот, — сказал владелец фабрики, — но только а не жуйте его, а сосите. Потом скажете мне, что вы думаете о его вкусе.

Довольно неохотно я положил боб себе в рот, не ожидая ничего особенно хорошего. Однако, к моему удивлению, боб оказался очень сладким. При этом у него был очень тонкий приятный привкус, чем-то напоминавший вкус плодов дерева личи (название дерева согласно ботанической классификации — Litchi chinensis).

Улыбнувшись при виде выражения, которое появилось на моем лице, владелец фабрики продолжил свою лекцию:

— То, что вы только что почувствовали — один из секретов какао-бобов. В старину майя сосали свежесорванные бобы, чтобы получить заряд энергии. Сейчас мы помещаем бобы вместе с мякотью и рыхлой сердцевиной стручка и частью его кожуры в воду, подвергаем эту смесь брожению и затем изготавливаем из этого ликер под названием «какао». Производство этого ликера, который является весьма ценным побочным продуктом, позволяет обеспечивать рентабельность всей фабрики.

— А как вы поступаете с какао-бобами, если хотите извлечь из них шоколад? — поинтересовался я.

— Для этой цели мы отделяем их от мякоти стручка и от кожуры и тщательно перерабатываем. В окрестных деревнях очень много людей выращивают деревья с какао-бобами либо на своих участках прямо рядом с домами, либо на небольших плантациях. Они собирают бобы и сушат их на плоских крышах или на террасах своих домов. На солнце бобы окончательно созревают и становятся коричневыми. После этого люди либо оставляют бобы у себя, для собственных нужд, либо продают для переработки на моей фабрике, где бобы превращаются в шоколад. Точно так же, в принципе, получают свое сырье все производители шоколада, в том числе самые крупные.

— А что обычно делали с собранными какао-бобами древние майя?

— Древние майя поступали с бобами несколько по-иному: они размалывали бобы и использовали образовавшийся порошок для приготовления напитка. У них не было ни сахара для того, чтобы подсластить его, ни молока, чтобы добавить в него. Вместо этого, для приготовления своего напитка они смешивали измельченные какао-бобы с перемолотым красным стручковым перцем и водой. То, что получалось в результате, было весьма острым и горьким на вкус, однако майя больше всего любили этот напиток как раз за такие его качества. Они брали глиняные кувшины и фляги, наполненные этим напитком, на поля, где обрабатывали землю, и пили его, чтобы восполнить запасы энергии. Без этого напитка они практически не могли работать. Кстати, вам известно, что древние майя использовали какао-бобы в качестве заменителя денег?

— Да, я слышал об этом.

— Древние майя не только использовали какао-бобы как свою «внутреннюю валюту», обменивая на него разные товары и иные виды продовольствия, но и пользовались ими при расчетах с ацтеками. Именно ацтеки стали теми, кто дал попробовать какао-бобы первым европейцам — испанцам, а испанцы познакомили с какао-бобами всю остальную Европу. При этом они в течение целого столетия сохраняли монополию на торговлю какао-бобами, пока другие европейские нации, в первую очередь англичане, не сумели обойти ее. Само же английское слово «шоколад» происходит от ацтекского названия древнего напитка майя, приготовляемого из какао-бобов, которое называлось «чо-колатль», — завершил свои пояснения владелец фабрики по производству шоколада.

Выйдя с территории фабрики, мы забрались обратно в машину и поехали по дороге, ведущей к Комалькалко. Сам древний город майя оказался не совсем таким, каким я мысленно представлял его себе, — он состоял как бы из двух половинок, современной и старинной. В современной части Комалькалко посещался оборудованный по последнему слову техники туристический центр и другие службы, специально предназначенные для прибывающих в город туристов и людей, интересующихся археологией, древняя же часть Комалькалко утопала в роскошной зелени.

Пройдя всего 100 ярдов, мы оказались у подножия первой пирамиды Комалькалко. Она была совсем не похожа на другие пирамиды майя, которые мне доводилось видеть прежде. Удивительно, но при первом взгляде на эту пирамиду я подумал, что она выглядит как чуть более древний вариант ТЭЦ в лондонском районе Баттерси, мимо которой я обычно проезжал на поезде, когда следовал в центр британской столицы. ТЭЦ в Баттерси была выстроена в тридцатые годы XX века и в настоящее время уже не действует. Все ее внутренности и агрегаты демонтированы, однако никто не решается снести ее, поскольку она олицетворяет собой стиль ар нуво 1930-х годов и является своего рода архитектурной визитной карточкой этого стиля. Пирамида в Комалькалко напомнила мне ТЭЦ в районе Баттерси прежде всего своими сходными размерами, а также гигантскими стенами без единого окна, которые заставляют оба этих циклопических сооружения невольно выделяться на фоне окружающих зданий и остального пейзажа.

Разумеется, мне еще до прибытия в Комалькалко уже было известно, что расположенные в этом городе пирамиды и другие древние сооружения майя отличаются от всех других подобных сооружений, разбросанных по территории Юкатанского полуострова, тем, что в Комалькалко все они сложены из кирпича. Правда, знание этого фактического обстоятельства никак не подготовило меня к тому сенсационному ощущению, которое я испытал, воочию глядя на древние храмы и здания Комалькалко: несмотря на то, что все они были ровесниками сооружений в Паленке, а возможно, даже превосходили их возрастом, из-за того, что они были сложены из кирпича, они казались гораздо более современными. Некоторые из них, казалось, были построены совсем недавно.

Это ощущение еще больше усилилось, когда я подошел к большому сооружению, которое называется «Дворец». Это здание, стоящее на небольшом возвышении, отличается обилием маленьких внутренних комнат и помещений, кирпичных колонн и арочных проходов, которые, как представляется, служат чисто декоративным целям. В целом же «Дворец» из Комалькалко очень сильно напоминает относящиеся к эпохе Древнего Рима развалины, которые я наблюдал в Великобритании в Ричборо, в Роксетере и в Уолле. В свете этого неудивительно, что очень многие видят в зданиях Комалькалко наглядное свидетельство существовавших в глубокой древности непосредственных связей между Римской империей и жившими на территории современной Мексики индейскими племенами.

В поддержку этой теории служит не один лишь внешний вид зданий и сооружений в Комалькалко. Дело в том, что здания в Комалькалко были не только сложены из кирпича, но сам этот кирпич был обожженным, подвергшимся термической обработке в специальных печах. Такие обожженные в печах кирпичи, которые были гораздо прочнее необожженных и просто высушенных на солнце, использовались при строительстве на всей территории Римской империи. И даже когда в V веке н. э. Западная Римская империя распалась под ударами варваров, такие кирпичи продолжали производиться в разных частях Западной Европы. Поскольку эта технология производства кирпича обеспечивала изготовление кирпичей самого высокого качества, отличающихся отменной прочностью, она без особых изменений дожила вплоть до сегодняшнего дня.

Разумеется, можно считать просто удачным совпадением то обстоятельство, что индейцы Комалькалко овладели точно такой же технологией производства кирпича. Но, если они сами выработали эту технологию, неизбежно возникает вопрос: почему она применялась лишь в одном Комалькалко, в то время как в других индейских землях продолжали строить по-старому, без использования обожженного кирпича? И почему эта технология появилась в городе, который находился недалеко от морского побережья и был соединен с ним удобным речным путем, а не где-либо еще? Если древние римляне действительно поддерживали торговые связи с майя, то Комалькалко должен был стать тем самым местом, куда они скорее всего должны были причалить после пересечения Атлантического океана.

Следует отметить, что такая постановка вопроса обычно вызывает неприятие у мексиканских археологов, большинство которых, исходя из чувства национальной гордости, крайне отрицательно относятся к любым теориям, допускающим существование каких-либо культурных и цивилизационных контактов между Старым и Новым Светом в эпоху, предшествовавшую высадке нескольких викингов на североамериканском побережье.

С другой стороны, можно ли привести какие-то другие доказательства, подтверждающие возможность контактов между древними римлянами и древними обитателями Комалькалко? Такие доказательства на самом деле существуют. Дело в том, что кирпичи, которые изготавливались в Комалькалко, не только соответствовали своими размерами древнеримским образцам, но и скреплялись в кладке известковым раствором — точно так же, как и в Древнем Риме.

В свое время древние римляне изобрели цемент. Они обжигали известняк либо мел в специальных печах, получая известь, а затем смешивали ее с водой и песком либо вулканическим пеплом. Вулканический пепел содержит стеклоподобную двуокись кремния. Двуокись кремния — в более чистом виде — содержится и в песке.

Строившие Комалькалко майя применяли практически ту же самую технологию для получения скрепляющего кирпичи строительного раствора. Они изготовляли известь, обжигая измельченные ракушки. Вместо же вулканического пепла они добавляли в полученную смесь обычный песок, то есть использовали почти ту же самую технологию, которой пользуются люди в настоящее время для изготовления строительного раствора. И хотя этот способ приготовления раствора несколько отличается от того, что применялся древними римлянами, очевидно, что в основе его лежит одна и та же технология.

Что же касается самих изготавливавшихся в Комалькалко кирпичей, то они представляют собой еще одно доказательство существования в древности культурных контактов между римлянами и майя, поскольку их изучение показывает, что перед обжигом в печах на эти кирпичи ставили специальные клейма. В археологическом музее Комалькалко находится целый ряд таких кирпичей с клеймами. В длину эти кирпичи были от 18 дюймов до 2 футов, в ширину — до 10 дюймов и до 2 дюймов в толщину. Благодаря своим размерам многие из этих кирпичей походили больше на плитки черепицы. Именно это внешнее сходство применявшихся при строительстве Комалькалко кирпичей с черепицей и породило, собственно, название самого места Комалькалко — на языке древних обитателей Мексики науатль слово «Комалькалко» дословно переводится как «Черепичный дом». Я уже писал обо всем этом в своей книге «Пророчества майя», однако увидеть все это наяву, своими собственными глазами, было совсем другим делом.

Первые кирпичи с клеймами были обнаружены еще во время предварительных археологических раскопок в Комалькалко, которые проводились в начале 1960-х годов. Мексиканский археолог Панчо Салазар, который проводил раскопки в Комалькалко в период 1976–1978 годов по заданию Национального института антропологии и истории Мексики, обнаружил более 4600 кирпичей с клеймами. Большинство из этих клейм и надписей были выполнены в виде иероглифов языка майя, однако некоторые клейма имели совершенно иное начертание, что породило множество догадок и гипотез.

После смерти Панчо Салазара, случившейся в 1980 году, собранные им кирпичи с клеймами были сфотографированы и систематизированы археологом Нейлом Стидом, специализировавшимся на изучении древних надписей. Фотографии этих кирпичей, продемонстрированные Стидом профессору Барри Феллу, основателю Эпиграфического общества, произвели на последнего очень большое впечатление. В своей книге «Америка до Рождества Христова» Барри Фелл написал, что ему удалось идентифицировать сделанную на одном из кирпичей надпись как знаки карфагенского лунного календаря, в то время как другая, по-видимому, была сделана рукой бербера из Северной Африки. Эта надпись была выполнена в технике ливийской письменности и означала «Иисус защитник».

Барри Фелл также опубликовал ряд работ, посвященных кирпичам из Комалькалко, в издании Эпиграфического общества «ЭСОП». В частности, в 19-м издании журнала «ЭСОП» Фелл издал работу под названием «Кирпичи из Комалькалко: часть первая, эпоха Древнего Рима». В этой работе он сконцентрировал свое внимание на клеймах изготовителей кирпичей, которые были обнаружены на 1500 кирпичах (из общей численности в 4600 штук, найденных в районе Комалькалко). Самым интересным было то, что данные клейма на кирпичах, обнаруженных в Комалькалко, были очень похожи на аналогичные клейма, которые можно увидеть на древних кирпичах, найденных в разных регионах Римской империи, вплоть до территории нынешней Британии. Древние римляне использовали систему таких клейм для того, чтобы учитывать индивидуальную производительность рабов, изготовлявших кирпичи, — каждый раб должен был изготовить не менее 200 кирпичей за одну смену. Благодаря наличию индивидуальных клейм на кирпичах надсмотрщик мог легко подсчитать, сколько кирпичной продукции он изготовлял в действительности.

Идея о том, что территорию древней Мексики посещали мореплаватели из Древнего Рима, выдвигается далеко не в первый раз. Ведь еще в 1933 году в местечке Калиштлахаука (примерно в 60 километрах к западу от Мехико-Сити) было обнаружено небольшое скульптурное изображение головы. Эта находка привлекла к себе особое внимание потому, что благодаря отдельным характерным особенностям можно было с весьма большой точностью определить эпоху, когда было изготовлено это изображение, — оно относилось к периоду правления римского императора Септимия Севера (192–211 годы н. э.). Поскольку это скульптурное изображение было обнаружено во время археологических раскопок, в ходе которых ученым пришлось углубиться довольно глубоко в землю, последовательно раскопав несколько культурных слоев, относящихся ко времени до завоевания и разграбления Калиштлахаука ацтеками, случившегося в 1510 году, можно было обоснованно предположить, что данное изображение попало в землю задолго до прибытия кораблей Кортеса на берега Мексики. И хотя возможно теоретически представить себе, что это изображение прибыло на мексиканское побережье вместе с кораблями викингов или попало сюда в результате какого-то сложного торгового обмена, имевшего место в прошлом, все же наиболее логичным предположением будет являться то, что его привезли сюда на своих кораблях древние римляне.

Несмотря на то что подавляющее большинство мексиканских археологов категорически отвергают саму возможность того, что древние жители Мексики имели какие-либо сношения с европейцами в доколумбову эпоху, целый ряд письменных свидетельств, оставленных испанскими конкистадорами, прибывшими в страну вместе с Кортесом, подтверждает такую теорию. В частности, данные в пользу этого содержатся в книге Берналя Диаса, прибывшего в Мексику вместе с Кортесом и спустя 20 лет после этого опубликовавшего свои ставшими знаменитыми «Записки». В своей книге Диас пишет о том, как, увидев один шлем на голове испанского солдата, посланец императора Монтесумы заявил, что предки ацтеков в свое время завещали им хранить точно такой же шлем:

«Получилось так, что у одного из наших солдат был шлем, наполовину начищенный и блестящий, а наполовину ржавый. Тендиле, один из двух послов, направленных к нам императором Монтесумой, обратил на это внимание, поскольку из двух посланцев мексиканского императора он вообще отличался большей живостью. Он попросил, чтобы ему дали возможность посмотреть на этот шлем вблизи — поскольку, как он сказал, ему хотелось убедиться в том, что этот шлем был похож на шлем, который имелся в распоряжении ацтеков и был завещан им их предками, от которых они произошли. Этот шлем был водружен на голову идола, изображавшего бога Уицилопочтли. В этой связи Тендиле заявил, что Монтесума пожелал бы своими собственными глазами взглянуть на этот испанский шлем».

Далее Берналь Диас сообщает о том, как все тот же посол Монтесумы Тендиле привез своему повелителю рисунок с изображением Эрнана Кортеса, и о том, как был поражен Монтесума, обнаруживший, что Кортес разительно похож на одного из его собственных вождей — индейских касиков:

«Тендиле был одним из наиболее активных служителей Монтесумы, и сразу же после встречи с нами он помчался к императору, чтобы во всех деталях доложить тому о своем свидании с испанцами. При этом он привез Монтесуме сделанные в ходе встречи рисунки — изображения испанцев, а также подаренный ему Кортесом испанский шлем. Когда он передал Монтесуме этот шлем, то император индейцев с восхищением осмотрел его и выразил крайнюю радость по поводу этого подарка. Когда Монтесума сравнил полученный от Кортеса шлем с тем, что красовался на голове бога Уицилопочтли, то он пришел к выводу, что мы, испанцы, принадлежим к той самой расе властителей и древних повелителей, которая, согласно индейским легендам, должна была вернуться в Мексику, чтобы править этой землей. Вскоре Тендиле вновь приехал к Кортесу, в сопровождении более ста индейцев-носильщиков, нагруженных различными подарками, которые Монтесума отправил испанцам. Его сопровождал великий индейский вождь, который лицом, осанкой и всем своим видом разительно походил на нашего Эрнана Кортеса. Очевидно, что Монтесума послал к нам этого человека не случайно, ведь когда Тендиле продемонстрировал Монтесуме и его ближайшему окружению сделанный им портрет Кортеса, то все они единодушно пришли к выводу, что этот индейский касик по имени Квин-талбор невероятно похож на Кортеса. И действительно, Квин-талбор был так похож на Кортеса, что мы в своем кругу стали называть Эрнана Кортеса «наш Кортес», а Квинталбор — «другой Кортес».

При этом все прижизненные изображения Эрнана Кортеса свидетельствуют о том, что его облик был типично европейским. У него было вытянутое лицо, орлиный нос, его глаза глубоко сидели в глазницах, а на его весьма выдающемся вперед подбородке росла густая борода. То есть он был совершенно не похож на индейца. Все эти данные позволяют предположить, что Квинталбор и, возможно, некоторые другие вожди индейцев имели своими далекими предками именно европейцев. Вероятно, среди их предков были даже древнеримские торговцы и путешественники. Могла ли часть индейской знати являться потомками римлян, которые добрались до мексиканского побережья в III веке н. э. и привезли с собой скульптурное изображение головы эпохи императора Септимия Севера, найденное в Калиштлахаука, и шлем, похожий на тот, что посланец Монтесумы увидел на голове одного из воинов Кортеса? Вероятно, мы никогда так и не узнаем ответа на этот вопрос, однако мы не вправе целиком отвергать такую возможность, тем более, что она подтверждается рядом вещественных доказательств.

Предположение о том, что древние римляне имели торговые сношения с коренными обитателями Американского континента, подтверждается и находками древнеримских монет, сделанными в разных местах Америки. К сожалению, официальное археологическое сообщество игнорирует эти находки, указывая, что они были сделаны случайно и в условиях, при которых невозможно было проконтролировать истинные обстоятельства их обнаружения.

Однако это не отменяет того факта, что подобные находки действительно были сделаны и что они служат дополнительным подтверждением того, что древние римляне достигали территории Американского континента. Одна такая находка была сделана в 1963 году при производстве строительных работ на берегу реки Огайо. Целая россыпь древнеримских монет была найдена работавшим там строительным подрядчиком. К сожалению, впоследствии он уехал из этого района, а его точное имя и адрес оказались навсегда утраченными. Однако перед отъездом он успел подарить две монеты знакомому инженеру. После смерти этого инженера монеты перешли к его вдове, которая затем передала их на хранение в музей города Кларксвилл в штате Индиана. Работники музея идентифицировали эти находки как древнеримские бронзовые монеты, одна из которых относилась к эпохе цезаря Клавдия II (260–268 годы н. э.), а вторая — либо к эпохе Максимиана I (ок. 235 года н. э.), либо к периоду правления Максимиана II (ок. 312 года н. э.).

Обнаружение этих монет интересно прежде всего с точки зрения того места, где они были найдены. Древнеримские монеты были обнаружены на берегу реки Огайо, являющейся притоком Миссисипи, которая, в свою Очередь, впадает в Мексиканский залив в районе современного Нового Орлеана. Из исторических и архивных записей следует, что первые европейские переселенцы появились в районе Кларксвилла и в графстве Кларк не ранее 1797 года. Это были прибывшие из Европы бедные крестьяне — то есть совсем не те люди, которым было бы свойственно держать у себя коллекции древнеримских монет. Соответственно, наиболее вероятна версия о том, что эти монеты попали на побережье реки Огайо вместе с каким-то римлянином или другим европейским путешественником, который оказался в этих краях в период после 260 года н. э., когда он, доплыв до побережья Американского континента, двинулся вверх по течению Миссисипи. Обнаружение монет именно в этом районе вызывает особый интерес и потому, что в долине реки Огайо сконцентрировано значительное количество древних курганов, которые, как полагают некоторые исследователи, могли быть в свое время насыпаны эмигрировавшими сюда жителями древней Англии, которые пересекли Атлантический океан и достигли территории Североамериканского континента вскоре после окончания периода древнеримского владычества над Британскими островами.

Профессор Барри Фелл приводит в своих работах и другие доказательства того, что в эпоху Древнего Рима осуществлялись контакты и связи с Американским континентом. В частности, он пишет о том, что с помощью металлоискателя был обнаружен целый клад древнеримских монет на атлантическом побережье неподалеку от местечка Беверли (штат Массачусетс)5. Эти монеты относились к периоду правления четырех последовательно сменявших друг друга на престоле императоров Константина II (337–361), Валентиниана I (364–375), Валенса (364–368) и Грациана (367–383). Разумеется, можно предположить, что все эти монеты были подброшены на пляж в районе Беверли каким-то авантюристом, пожелавшим устроить дутую сенсацию, — или случайно обронены кем-то, кто привык разгуливать по побережью океана с такими сокровищами в кармане. Однако более логичным представляется сделанное Барри Феллом предположение о том, что эти монеты попали на берег с затонувшего во время шторма древнеримского корабля, когда их смыло в этом направлении приливной волной.

Барри Фелл пишет также о том, как в 1972 году была обнаружена амфора из древнего Карфагена на побережье Гондураса, омываемом водами Карибского моря, и о об обнаружении в 1982 году римской амфоры (так же, как и монеты, относящейся к III веку н. э.) в бухте Гуанабара на побережье Бразилии, в районе Рио-де-Жанейро. Такие амфоры использовались древними римлянами и карфагенянами, а еще раньше — этрусками для транспортировки по морю вина, оливкового масла и соли. Немалое количество таких затонувших вместе с судами амфор периодически обнаруживается в районе Средиземноморья, однако это была первая находка такого рода на противоположном побережье Атлантического океана. К сожалению, создается впечатление, что, руководствуясь прежде всего различными политическими мотивами, представители Гондураса и Бразилии не желают признать факт обнаружения на их побережье древних амфор из Европы в качестве доказательств существования в древности торговых сношений и контактов со Старым Светом. Нам остается лишь надеяться, что со временем, когда политические страсти в этих относительно недавно обретших свою независимость странах наконец улягутся, отношение к подобным находкам изменится и перестанет быть откровенно негативным.

Илл. 38. Давенпортская календарная стела　

Профессор Фелл сумел обнаружить немалое количество свидетельств культурных контактов между Старым и Новым Светом, относящихся к еще более древнему периоду. Так, например, письменность «микмак», которая когда-то использовалась индейским племенем вабанаки, проживавшим в районе штата Мэн, явно ведет свою родословную от древнеегипетских иероглифов и создана на основе этой древнейшей иероглифической письменности.

В своей книге «Америка до Рождества Христова» Барри Фелл пишет и о том, что так называемая «давенпортская календарная стела», обнаруженная внутри кургана-могильника в штате Айова в 1874 году, является своего рода «Розеттским камнем», найденным на территории США: подобно знаменитому «Розеттскому камню», с помощью которого французский ученый Жан-Франсуа Шампольон расшифровал в свое время древнеегипетскую письменность, она также содержит параллельные тексты сразу на нескольких древних языках. Фелл приводит цитату из статьи, опубликованной на эту тему ученым С. Д. Питом в 1892 году:

«То, что называется «давенпортской календарной стелой», было обнаружено при раскопках внутри кургана-могильника в штате Айова в 1874 году преподобным М. Гассом. Вместе с ней был обнаружен целый ряд других предметов, происходящих из района Северной Африки и Иберийского полуострова. Сама «да-венпортская календарная стела» несет на себе надписи, исполненные на трех древних языках. В самой верхней части стелы находится надпись, исполненная древнеегипетскими иероглифами, под ней, справа налево, — надпись на иберо-пуническом языке, в самом же низу, также справа налево — надпись на древнеливийском. И надпись на древнеливийском, и надпись на иберо-пуническом языке говорят об одном и том же, а именно, о том, что находящаяся в самом верху надпись египетскими иероглифами раскрывает секрет регулировки календаря. Раскрывая секрет регулировки календаря, выполненная египетскими иероглифами надпись гласит, что луч солнечного света падает на камень, который называется «Наблюдатель», в момент восхода солнца в день Нового года. Этим днем Нового года является день весеннего равноденствия в марте, когда солнце пересекает первую звезду из созвездия Овна. «Давенпортская календарная стела», которую в течение целого ряда лет считают не имеющей никакой научной ценности бессмысленной подделкой, является на самом деле одной из важнейших археологических находок, ибо она содержит одинаковые аутентичные надписи сразу на трех языках — на древнеегипетском, иберо-пуническом и древнеливийском. В настоящее время стела находится на хранении в Музее Путнама в Давенпорте, наряду с другими бесценными экспонатами, обнаруженными преподобным М. Гассом».

Жан-Франсуа Шампольон представил результаты своей расшифровки древнеегипетских иероглифов французской Академии наук еще в 1822 году. Таким образом, к моменту «обнаружения» «давенпортской календарной стелы» в 1874 году уже было вполне возможно составить практически любую надпись на древнеегипетском языке при помощи иероглифов. Однако мог ли в реальности какой-то гениальный лингвист сделать это, и, составив соответствующие надписи сразу на трех древних языках, спрятать эту стелу в толще кургана-могильника в штате Айова? Такое допущение представляется все же достаточно натянутым и не слишком вероятно. Скорее всего, «давенпортская календарная стела» является все же подлинной и попала в толщу земли в районе кургана-могильника задолго до ее обнаружения там в 1874 году.

Единственное, что, пожалуй, может вызывать сомнение — это практическая способность древних египтян доплывать до побережья Североамериканского континента. Однако не далее как в 1970 году знаменитый норвежский исследователь древних культур, антрополог и путешественник Тур Хейердал блестяще доказал то, что древние египтяне в принципе обладали потенциалом, позволявшим им достигать побережья США на своих судах. Со второй попытки Хейердал добрался до Нового Света в лодке, сделанной из папируса согласно древним образцам и чертежам. Отплыв из порта Сафи в Марокко, норвежец и его команда добрались до побережья Барбадоса. На все путешествие им потребовалось всего 57 дней.

Безусловно, любое путешествие подобного рода, выполненное людьми в современную эпоху, вовсе не является абсолютным и неоспоримым доказательством того, что древние египтяне или кто-то еще действительно совершали подобные путешествия в далеком прошлом. Однако оно все же демонстрирует то, что подобные морские экспедиции были по крайней мере в принципе возможны. Ведь если Хейердалу и его спутникам удалось пересечь просторы Атлантического океана на лодке, сделанной из папируса, значит, чисто технически это могли сделать и древние. Возможно, им сделать это было даже легче — ведь если Хейердалу пришлось строить свою лодку, руководствуясь одними лишь изображениями судов, которые он мог увидеть на стенах древних египетских гробниц, то сами древние египтяне обладали непосредственным умением строить подобные суда и большими практическими навыками в их строительстве и спуске на воду. Очевидно, что при этом они обладали теми навыками и умением, которые сегодня просто недоступны нашим современникам, пытающимся реконструировать их суда.

К тому же древние египтяне могли пересекать Атлантику и на других типах судов, а не только на судах, сделанных из относительно хрупкого папируса. По соседству с Великой пирамидой фараона Хуфу (Хеопса) в Гизе находится здание, внутри которого находится, возможно, самый удивительный в мире музей. В этом музее хранится судно, предназначенное для плавания по Нилу и построенное за 2500 лет до Рождества Христова, то есть в ту же самую эпоху, что и сама пирамида Хеопса. Это судно сделано не из папируса и тростника, а из досок, которые не сбиты гвоздями, а стянуты специальными жгутами. Разумеется, с учетом основополагающего значения Нила для Древнего Египта можно говорить о том, что это судно предназначалось прежде всего для речных путешествий по Нилу, а не для длительных морских переходов.

Однако древние суда аналогичного типа находили и в непосредственной близи от морских побережий. В частности, в 1937 году были обнаружены остатки двух таких судов в Великобритании, в графстве Йоркшире, в местечке Норт-Феррибай. Они находились в районе устья реки Хамбер при впадении ее в Северное море. При датировании радиоуглеродным методом был определен возраст судов — они были построены в период между 1940–1680 годами до н. э. В 1960 году было обнаружено третье судно подобного типа, причем даже еще более древнее, чем первые два — оно было построено в период между 2030–1780 годами до н. э.

Несмотря на то что все эти три судна являлись плоскодонными, они имели достаточно сложную конструкцию, у них были приподнятые носы, что облегчало движение наперерез волнам, и они могли вмещать до 20 членов экипажа и пассажиров. Они были собраны из длинных досок, скрепленных вместе жгутами, свитыми из молодых веток тиса. И хотя, исходя из особенностей конструкции судов, возможно утверждать, что они были прежде всего речными, предназначенными для того, чтобы плыть вверх и вниз по течению реки Хамбер, это уже нельзя сказать про другое древнее судно, обнаруженное совсем недавно в районе английского города Дувра и относящееся к эпохе бронзового века. Археологи раскопали это судно в 1992 году. Как и остальные древние суда, оно построено из длинных досок, скрепленных вместе жгутами, свитыми из молодых веток тиса. Это судно достигало 14,5 метров в длину и 2,5 метров в ширину. Возраст судна — не меньше трех тысяч лет. В этом смысле оно «моложе» суден из Норт-Феррибай, хотя также относится к периоду бронзового века. Самым же важным является то, что это судно бесспорно относится к морскому классу судов и предназначалось прежде всего для перевозки грузов через пролив Ла-Манш, из Британии во Францию и обратно. И пусть находки подобных судов встречаются чрезвычайно редко, очевидно, что подобные суда и корабли, являющиеся, по сути, давними предшественниками кораблей викингов, должны были использоваться для морских перевозок во всем регионе Северо-Западной Европы.

Мы также вправе предположить, что древние жители Британии эпохи бронзового века могли обладать и судами, способными по своим мореходным качествам пересекать не только пролив Ла-Манш, но и собственно Атлантику. И хотя нам, вероятно, еще только предстоит обнаружить по крайней мере один такой корабль, мы все же вполне можем допустить, исходя из имеющихся археологических и исторических данных, что в принципе они могли строить и оснащать подобные суда. Ведь известно же из исторических хроник и иных источников, что финикийцы, лучшие мореплаватели той эпохи, регулярно выходили из Средиземного моря в Атлантику для того, чтобы, следуя вдоль берегов Испании, доплыть до Корнуолла. Там, на Британских островах, финикийские торговцы приобретали слитки олова — металла, который был абсолютно необходим для выплавки бронзы, то есть для осуществления процесса, который, собственно, и дал название всему «бронзовому веку», когда все это происходило.

Для того же, чтобы, обогнув Иберийский полуостров, добраться до Корнуолла, финикийским мореплавателям было необходимо пересекать Бискайский залив, до сих пор известный своим «крутым» нравом и предъявляющий особо повышенные требования к судам и мореходам. Но, поскольку они неоднократно и практически всегда успешно справлялись с этой задачей, мы вполне можем допустить, что их суда были в принципе пригодны и для перехода через Атлантический океан. Поскольку финикийцы говорили на пуническом наречии, а в случае с финикийцами, проживавшими на Иберийском полуострове в районе Кадиса — на иберо-пуническом наречии, это не дает оснований отвергать возможность подлинности «давенпортской календарной стелы» по одному лишь основанию географической удаленности Америки, где она была обнаружена, от Испании и Иберийского полуострова. Что же касается финикийцев, то они и вправду обладали и пригодными для перехода через Атлантический океан большими кораблям, и обширными навыками и познаниями в сфере навигации, и врожденной склонностью к торговле, то есть всеми теми компонентами, которые требовались для организации торговли с древними обитателями Мексики. С учетом этого предположение о том, что финикийцы либо кто-то из унаследовавших их превосходные мореходные навыки и качества народов Средиземноморья, в первую очередь — карфагеняне или древние римляне, доплывали до побережья Мексики и, в частности, добирались до Комалькалко и могли обучить местных жителей изготовлению обожженных кирпичей, вовсе не представляется совершенно фантастичным.

Безусловно, сделанная профессором Барри Феллом интерпретация надписей и знаков, нанесенных на кирпичи из Комалькалко, породила практически такую же волну споров и критики в научных кругах, как и его определение «давенпортской календарной стелы» в качестве «Розеттского камня» с точки зрения изучения древней истории Америки. С учетом этого мне было очень любопытно своими глазами взглянуть на те кирпичи из Комалькалко, которые описывал в своих работах профессор Фелл.

Однако все те кирпичи с надписями и клеймами, что были выставлены в Музее Комалькалко, несли на себе явные отпечатки одной лишь культуры майя. На одном из них был изображен беззубый старик, являвшийся, по-видимому, божеством старости и дряхлости майя, которого ученые знают под именем «божество L». На втором кирпиче были выдавлены иероглифы на языке майя, до сих пор не расшифрованные, на третьем же отчетливо виднелся рисунок храма на вершине пирамиды.

Намного более любопытным, чем иероглифические надписи на кирпичах, мне показалось воспроизведенное на одном из них изображение головы знатного мужчины майя — оно разительно напоминало подобные же изображения, которые можно встретить в Паленке. Волосы у этого знатного мужчины были зачесаны так, чтобы походить на листовидные отростки у спелой кукурузы, и у него был большой накладной нос. Вообще-то он весьма напоминал Кан-Балана, повелителя Паленке, который построил там знаменитый Храм Креста.

Рядом с этим изображением головы знатного мужчины майя находилось меньшее изображение другого мужчины благородного происхождения. Он был показан в профиль, его правая рука была поднята вверх.

Осмотрев все кирпичи, которые несли на себе явные следы культуры майя, я принялся искать кирпичи с надписями на пуническом языке, о которых писал в своих книгах профессор Барри Фелл. Однако, даже если такие кирпичи и имелись в музее, то я их так и не смог найти.

Тем не менее мне удалось обнаружить несколько других кирпичей, которые, хотя и не несли на себе надписей на пуническом языке, представляли явный историко-культурный интерес. На одном из них, например, было выдавлено изображение скрещенных костей, что очень напоминало традиционный рисунок пиратского флага. По соседству со скрещенными костями располагалось не доведенное до конца изображение змеи.

Под этими изображениями располагался зигзагообразный орнамент из треугольников. Внутренности самих треугольников были заштрихованы либо заполнены точками. В целом эти треугольники напоминали рисунок на спине гремучей змеи.

По соседству с зигзагообразным орнаментом из треугольников находился орнамент, составленный из прямоугольников.

Внутренности некоторых из этих прямоугольников были не заполнены, в то время как внутри других находился орнамент, составленный из точек. Несмотря на то что смысл таких изображений был непонятен, они очень напомнили мне костяшки домино.

Наконец, с краю кирпича располагался другой зигзагообразный орнамент из треугольников. Эти треугольники были меньше по размеру, чем те, из которых был составлен первый орнамент, и ни один из них не был заполнен внутри ни точками, ни штрихами.

Мое внимание привлек и другой кирпич, который был покрыт сложным орнаментом, состоящим из прямых и эллиптических, а также волнообразных линий. Эти линии чем-то напоминали арабскую вязь — не ту, что используется для написания текстов, а ту, которая применяется в основном как орнамент. Поверхность древнего кирпича, который я видел перед собой, была так тщательно обработана и складывающиеся в орнамент линии на ней были такие четкие и ясные, что, казалось, майя могли использовать его как трафарет для нанесения рисунка на декоративные обои. Очевидно, однако, что для этой цели он использоваться не мог, ведь древние майя не знали обоев. Скорее они использовали этот кирпич как трафарет для нанесения одинаковых узоров на поверхность влажной штукатурки.

Общее впечатление, которое я получил от внимательного рассматривания и изучения всех выставленных в музее кирпичей с рисунками и клеймами, сводилось к тому, что изображения на них не несли в себе никакого особого смысла. Скорее они были случайно или машинально нанесены на них во время процесса изготовления. Возможно, кто-то из работников просто набивал таким образом руку или развлекался, если у него выпадала свободная минутка. К тому же, внимательно рассматривая все эти кирпичи, я так и не увидел ни одного зримого доказательства того, что Комалькалко когда-то посещали мореплаватели из Европы или из Африки. И уж точно я не узрел никаких следов, которые указывали бы на посещение Комалькалко древними римлянами.

Однако когда я уже собирался завершить посещение музея Комалькалко, мое внимание привлек ряд других выставленных в нем объектов. Это были небольшие скульптурные изображения человеческих голов. Их отличало то, что мужчины, облик которых запечатлели эти миниатюрные скульптурные изображения, носили бороды. Этот факт уже сам по себе заставлял подозревать присутствие какого-то иноземного культурного влияния, ведь чистокровные аборигены Американского континента не носят бород. Ряд других черт также отличал эти изображения от типичных скульптур ольмеков и майя: несмотря на то, что у изображенных на них мужчинах были раскосые, узкие глаза, такие же, как и у большинства индейцев, они при этом были гораздо больше похожи на представителей европеоидной расы. Один из них, например, разительно напоминал грека — в свое время я встретил древнегреческую маску с практически точно таким же овалом и обликом лица. Ту древнегреческую маску археологи обнаружили при раскопках на территории современной Турции. Другой мужчина выглядел как типичный афганец. На нем была надета типичная для афганцев плоская шапка. Если бы я увидел подобное изображение в каком-нибудь музее в Кабуле или в долине Панджшер, я был не задумываясь решил, что оно — явно местного, афганского изготовления.

Разумеется, я вовсе не пытаюсь выдвинуть гипотезу о том, что Мексику посещали в древности путешественники из Афганистана, — я просто хочу подчеркнуть, насколько разительно неиндейским был вид всех этих мужских голов. Все эти изображения словно молчаливо свидетельствовали в пользу сообщенных Берналем Диасом сведений о древнем шлеме, который достался Монтесуме и другим индейским вождям от их далеких предков и который гораздо больше походил на испанский металлический шлем, чем на обычные боевые доспехи и головные уборы самих индейцев. Так и изображенные на этих статуэтках мужчины гораздо больше походили на Эрнана Кортеса и его людей, нежели на типичных представителей майя.

Изображения всех этих мужских голов, а также кирпич с портретом представителя знати майя, который очень походил своим внешним обликом на правителя Паленке Кан-Балана, напомнил мне приведенную в трудах отца Ордоньеса легенду об основании государства Паленке. Согласно этой легенде, Паленке был основан Вотаном, предводителем племени, приплывшего в Мексику после путешествия по Атлантическому океану. Вотан и его люди приплыли на земли индейцев из города, называемого Валум Чивим, и впоследствии неоднократно переплывали Атлантику туда и обратно.

Анализируя название «Валум Чивим», я решил, что слово «валум» происходит от латинского vallum, что означает «обнесенное забором укрепление». «Чивим», возможно, происходило от латинского слова civis, что означает «гражданин». Понятие «Валум Чивим», таким образом, должно было означать «обнесенное забором, укреплениями поселение граждан». Одним из мест, подходящих под такое определение во времена Римской империи, был Карфаген в Северной Африке.

С другой стороны, имя легендарного предводителя переселенцев, Вотана, кажется на первый взгляд никак не связанным ни с Африкой, ни с Римской империей. Это имя вызывает больше ассоциаций с главным божеством древних германцев и скандинавов Вотаном. Однако, когда я размышлял о возможной связи имени «Вотан» с Африкой, мне пришла на ум одна чрезвычайно важная вещь. В 406 году н. э. орды варваров пересекли Рейн и вторглись в римскую провинцию Галлия. Наиболее активным и многочисленным племенем варваров было племя вандалов, первоначально поселившееся в районе Северной Германии и Южной Дании. На помощь римским легионам, расквартированным в Галлии, пришли легионы из Британии. Натолкнувшись на непреодолимую преграду в виде объединенных римских сил, которые не позволили варварам вторгнуться в саму Галлию, племена варваров продолжили свое движение дальше на юг и дошли до Иберийского полуострова Часть племен варваров, прежде всего аланы и свевы, достигнув пределов Иберийского полуострова, осели в Испании. Вандалы же продолжили свое движение на юг и дошли до самой южной оконечности полуострова. Достигнув морского побережья, они поселились в районе Андалусии.

Однако совсем рядом, отделенная от Испании одним лишь Гибралтарским проливом, находилась Северная Африка, которая в ту эпоху достигла весьма высокого уровня развития и являлась в глазах варваров настоящей землей изобилия. Вскоре вандалы, единственные из варваров, имевшие флот, пересекли Гибралтарский пролив и вторглись в римские провинции Северной Африки. В 439 году они захватили Карфаген и прилегающие к нему земли. Карфаген стал центром новой империи вандалов. К 455 году империя вандалов стала достаточно могущественной и сильной, чтобы они могли предпринять поход на Рим, чему способствовало большое количество судов, также оказавшихся в их распоряжении. Перебравшись на этих судах через Средиземное море, вандалы вторглись в Италию и дошли до Рима, разграбив его сокровища. Им удалось захватить и те бесценные реликвии, которые древние римляне сами в свое время вывезли из Иерусалима.

Однако со временем Римская империя, точнее, ее восточная часть, ставшая Византийской империей, вновь набрала силы и смогла выступить в поход против вандалов. В 532 году войска императора Юстиниана вторглись в пределы «империи» вандалов в Северной Африке. Поскольку на тот момент морские силы вандалов не были сконцентрированы в Карфагене, войскам Юстиниана удалось быстро овладеть Карфагеном. Впоследствии, однако, военное счастье уже не так сопутствовало армии Юстиниана, война с вандалами стала затяжной и продолжалась, с небольшими перерывами, все последующие 16 лет. В конце концов вандалы не устояли перед натиском византийцев. Империя Юстиниана расширилась от Евфрата до самых Геркулесовых Столпов, а прежнее вандальское королевство в Северной Африке оказалось ликвидированным и вандалы были вынуждены окончательно покинуть эти места. Им пришлось искать себе новое пристанище и новые территории, где они могли бы жить. В британских анналах сохранились записи о прибытии на Британские острова «короля Африки», который привел с собой большую группу племен германского происхождения. Скорее всего, это была одна из групп вандалов. Что же случилось с остальными вандалами, до сих пор является исторической загадкой: ведь после падения вандальского королевства в Северной Африке этот народ вообще исчез. С учетом всех обстоятельств, я вполне готов допустить, что один из предводителей разбитых и рассеянных византийцами вандалов по имени Вотан мог посадить остатки своей армии, своего народа на корабли и переправиться на другую сторону Атлантического океана и осесть на землях Америки.

Профессор Фелл полагал, что здания в Комалькалко были построены раньше, чем сооружения в Паленке; при этом он считал, что эти два города-государства были в далеком прошлом тесно связаны друг с другом. Если это действительно было так, то Вотан, о котором упоминал отец Ордоньес, мог прибыть сначала в Комалькалко, расположенный на морском побережье Мексики, а оттуда направиться в Паленке. Исходя из такой точки зрения, любопытно будет взглянуть на генеалогическую таблицу правителей Паленке, приведенную Линдой Шиле и Дэвидом Фрейделем в их книге «Лес королей». Основателем династии правителей Паленке, согласно Шиле и Фрейделю, считается Кук-Балам, взошедший на престол в 431 году. Праправнуком Кук-Балама был Кан-Балан I, скончавшийся в 583 году. На этом мужская линия династии прервалась: у Кан-Балана I родилась одна лишь дочь Канал-Икал, но не сын. Из-за этого произошла смена династии, ибо мужем дочери Кан-Балана I стал мужчина, не принадлежавший к царскому роду. Личность этого человека, мужа принцессы Канал-Икал, которая стала прапрабабушкой Пакала, остается неустановленной. Лично мне кажется, им вполне мог быть Вотан — или какой-то другой вандал, переселенец из Карфагена.

Разумеется, гипотеза о том, что Вотан был прапрадедушкой Пакала, вовсе не означает, что контакты между коренными обитателями древней Мексики и людьми из Африки и Европы начались лишь с этого момента. Вполне возможно, что они могли происходить и ранее. Однако такое предположение, по крайней мере, может связать содержание легенды, изложенной отцом Ордоньесом, с другими историческими фактами, имеющимися в распоряжении ученых.

Однако для того, чтобы раскрыть истинные источники происхождения древних цивилизаций Центральной Америки, вовсе недостаточно выяснить всю правду о трансатлантических контактах, которые, возможно, существовали в прошлом. Подлинная правдивая история представляется гораздо более сложной и запутанной. Лично я убежден, что проблема возникновения цивилизаций Центральной Америки непосредственно связана с исчезнувшей Атлантидой, существовавшей, по мнению древнегреческого философа Платона, еще за девять тысяч лет до новой эры.