Алекс

И нет ничего удивительного в том, что утром я не слышу ни одного звонка будильника. Просыпаюсь на час позже запланированного еще более разбитый, чем накануне.

Не успеваю даже кофе выпить, но зато удается успеть минуту в минуту на первую пару, которая проходит как во сне. Мысли витают вокруг по-прежнему неясной ситуацией с Ланой. Надеюсь, что сегодня она все-таки придет на занятия и нам удастся, наконец, выяснить, что за муха ее укусила. К тому же у меня накопилась масса вопросов помимо наших внутренних проблем в отношениях.

За пару минут до конца лекции на телефон поступает сообщения лектора. Кевин Райт требует меня к себе на ковер, а значит, придется снова отсрочить разговор с Русланой. Я уже выяснил, что у нее по расписанию дальше, и попробую поймать беглянку во время следующего перерыва.

Предварительно постучав в кабинет ректора, я открываю дверь и прохожу внутрь.

— Мистер Райт, доброе утро, — вежливо приветствую я Кевина.

Ректор сидит во главе круглого стола для проведения совещаний. В толстых очках на переносице и лопающийся от собственной важности и чрезмерного употребления жирной пищи перед сном Кевин Райт делает знак рукой, приглашая меня присесть, не поднимая взгляда от монитора рабочего компьютера.

— Заходи, Джордан. Разговор будет длинным, не очень приятным. Садись, — официально, с налетом свойственного ему пафоса произносит он.

Я занимаю место справа от него, морально пытаясь настроиться на нудные нотации Райта. Возможно, именно сегодня, сейчас мне стоит осчастливить его новостью о моем планируемом увольнении.

Я молчу в ожидании оглашения повестки моего присутствия в просторном, но неуютном кабинете ректора, пропахшем его потом и пиццей, которую он любит заказывать в обед. Райт пару минут игнорирует мое присутствие, стуча толстыми пальцами по клавиатуре. Я кашляю, пытаюсь напомнить о себе, но чуда не происходит. Раздается механический шум запускаемого принтера.

— Сэр, может быть, мы начнем? Через семь минут у меня начинается следующая лекция. Помнится, вы категоричны в вопросах опозданий, — подаю я голос, устав просиживать штаны впустую и тратить свое драгоценное время.

— Не переживай, Джордан. Спешить тебе некуда. Лекцию проведет за тебя Адамсон. Он сегодня по счастливому истечению обстоятельств вышел на работу после длительного лечения, — Райт протягивает руку к принтеру и берет из лотка распечатанный документ, наклонятся вперед и кладет его передо мной.

— Подписывай. Ручка на столе, — приказным тоном заявляет ректор. Я бросаю хмурый взгляд сначала на его невозмутимое лицо, потом на документ передо мной.

— Что это? — спрашиваю я напряженно, едва скользнув взглядом по заголовку.

— Ты разучился читать? — с иронией интересуется Райт. — Это заявление об увольнении. Вчерашним днем. Очень любезно с твоей стороны провести лекцию бесплатно, но я бы отстранил тебя еще утром, приди ты вовремя на работу.

— Я не опоздал, — резко отвечаю я. — Почему вчерашним днем? Я не возражаю, я сам хотел, собирался сегодня….

— Не возражает он! — обрывает меня Райт, нервным движением снимая очки и бросая на меня свирепый взгляд, я инстинктивно вжимаюсь в спинку офисного кресла. Нет, меня напугать сложно. Это скорее удивление. Райт ведет себя странно, я бы даже сказал неадекватно. — Еще бы ты возражал, засранец!

— Что? — открыв рот, изумленно спрашиваю я. — Какого хрена вы так со мной разговариваете?

— Подписывай, Джордан. А потом поговорим, — окидывая меня презрительным взглядом, яростно бросает Кевин Райт. Почему-то сейчас назвать его «Жирным Томом» даже мысленно не получается. Стиснув челюсти, я проглатываю рвущееся наружу едкое замечание и, схватив ручку, ставлю свой немного корявый росчерк внизу документа. Передаю заявление Райту, ощущая невероятное облегчение. Он сам того не желая упростил мне задачу.

Райт тем временем убрал документ под клавиатуру и медленно поднялся, убирая руки за спину. Я сразу приуныл, шестым чувством заподозрив, что вот теперь меня ждут выволочка и долгая нотация в стиле Кевина Райта. Я набираюсь терпения, вспоминая о том, что это в последний раз. Больше мы вряд ли встретимся. Надеюсь, что документы и расчет я получу тоже сегодня, и возвращаться сюда снова мне не придется.

— Я, конечно, понимал, чем рискую, Джордан, когда брал тебя в педагогический штат Колумбии, надо заметить, престижнейшего университета, входящего в элитную Лигу Плюща, прекрасно зная о твоем сомнительном имидже легкомысленного прожигателя жизни, — начал свою отповедь Райт, важно вышагивая вдоль стола. — Но на меня произвели впечатления рекомендации твоих покровителей. Известнейшие издатели Нью-Йорка просили за тебя и уверяли, что Алекс Джордан отлично впишется преподавательский состав университета, обладающего богатой историей и незапятнанной репутацией. И я доверился этим уважаемым людям, в чьих словам было сложно усомнится. Они убедили меня в том, что образ, созданный прессой — не более чем пиар ход. И на собеседовании ты предстал передо мной, как отец семейства, серьезный человек, грамотный и готовый приступить к работе в любой момент. Поначалу я нарадоваться не мог такому приобретению для Колумбии. Великолепный оратор, пунктуальный, тактичный педагог, пользующийся уважением студентов. Да, в коллективе отношения не сложились, но я опять же закрывал на это глаза. Человек, который так резко прославился, имеет право на некоторую самоуверенность и снисходительность к окружающим. Это, так сказать, побочное явление.

— Никогда бы не подумал, что вы так хорошо ко мне относились, сэр. И удивляюсь вашему тонкому пониманию моей психологии, — с иронией замечаю я. Райт резко останавливается, бросая на меня грозный взгляд.

— Но раскусил я тебя быстро, Джордан. Свое истинное лицо ты начал показывать уже через полгода. Самодовольный, необязательный, наглый. Твоя писательская карьера стремительно ползла вниз, но грязных статей становилось только больше. Этот факт не мог не наводить на мысль, что журналисты не настолько глупы, чтобы писать постоянно заведомую ложь и клевету. Однако я продолжал терпеть тебя, но, знаешь, всему есть предел. Повторюсь, что если бы не твои покровители, ты бы так просто не ушел сегодня. Я бы тебя уничтожил, Джордан. У меня есть все основания для этого. И даже доказательства. И, разумеется, прежде всего я думаю о добром имени Колумбии, которое тебе ничего не стило запятнать. Боюсь, ты даже не догадываешься, тебе и в голову не приходит, что твои поступки могут иметь разрушительные последствия, скандальные последствия. И если то, что я получил на личный етаil, попадет в прессу, мало никому не покажется. Ни тебе, ни репутации Университета. Единственное, что может спасти Колумбию от позора — это то, что ты здесь уже не работаешь.

Черт, я мрачно смотрю в пылающее от ярости лицо Райта и начинаю догадываться, куда он клонит. Видимо нашлись правдолюбцы и моралисты, которые узнали на снимках в прессе студентку Колумбии, или Колин Миллер «настучал» на нас, что вероятнее всего.

— Уверен, что любая информация, которую вы получили, не имеет под собой никаких доказательств и является случайным стечением обстоятельств, либо наговором.

— Ты отрицаешь, что состоишь в интимных отношениях с одной из своих студенток — Русланой Мейсон? — в лоб спрашивает ректор.

— Абсолютно. То, что мы несколько раз случайно столкнулись в общественных местах, еще не делает нас любовниками, — уверенно заявляю я. Райт криво ухмыляется и даже его жирный подбородок, утопающий в складках кожи, начинает подрагивать от возмущения.

— Удивительно, но она заявляла тоже самое, Джордан. Почти слово в слово.

— Вы с ней разговаривали? Когда? — напряженно спрашиваю я, вскидывая голову.

— Вопросы здесь буду задавать я, Джордан. Я понимал, что у тебя куда больше опыта в умении искусно лгать, и намеренно начал с нее, чтобы ты не предупредил девушку и не научил тому, что она должна говорить. Но вижу, вы и так неплохо спелись и видимо предусмотрели все возможные варианты. Она действительно отрицала то, что между ней и тобой имеются отношения, выходящие за допустимые рамки для студента и преподавателя. Пока я не показал ей вот это, — Райт подходит к столу и резко разворачивает ноутбук так, чтобы я увидел видео, которое начинает транслироваться на экране. Оно плохого качества и снято явно дрожащей рукой, но это все не имеет значения.

На видео тот самый единственный случай в аудитории, когда мы с Ланой забыли об осторожности. Руслана на мне, а мои ладони у нее под юбкой держат ее задницу, направляя… Снято не все, но и того, что есть, достаточно, чтобы… блядь. Сжимаю руку, лежащую на столе, в кулак.

— Хватит, — резко произношу я. — Остановите.

— Тебе действительно стоило сделать именно это, Джордан. Остановиться. Я не вижу тут соблазнения с твоей стороны, и девушка несомненно очень хороша собой, но это не дает тебе права устраивать из стен этого престижного заведения бордель. Ты понимаешь, какой скандал может разразиться, если видео попадет в сеть? Преподаватель занимается сексом со студенткой прямо в аудитории Колумбии. Общественность будет в полном негодовании. Я уже молчу о волне бесчисленных проверок и увольнений, которые пройдутся по Колумбии. Родители студентов повалят сюда неиссякаемым потоком, чтобы высказать свое возмущение и опасение за моральный облик своих детей.

— Что я должен сейчас сказать, по-вашему? — ледяным тоном спрашиваю я. — Я не единственный преподаватель, который вступает в неформальные отношения со своей студенткой. И вам прекрасно об этом известно.

— Да, но вот это — впервые, — Райт тычет пальцем в видео, которое по-прежнему транслирует движение бедер Русланы на мне. Полный трэш. Я не ожидал ничего подобного. Малышка тоже все это видела. Представляю, в каком она шоке. — Тебе, Джордан, удалось меня удивить.

— Мне жаль, — выдавливаю я. — Руслана ни в чем не виновата. Это было исключительно моя инициатива.

— Да, не похоже, что только твоя. Но не это главное, Джордан. ВЫ оба совершили преступление и даже не удосужились проявить осторожность и здравомыслие. Девушка переводится на другой факультет, и только то, что ее отец спонсор одного из стипендиальных фондов Колумбии, спасло ее от отчисления. Кстати, мистер Мейсон тоже в курсе. Он звонил мне вчера. Я ни слова не сказал о видео и пообещал, что разберусь с ситуацией. Только не думай, что я промолчал, чтобы прикрыть твою задницу. Я не заинтересован в огласке и скандале. Я, конечно, всякого тут повидал, но чтобы вот так! — возмущенно восклицает Райт. — Ты мог разрушить ей жизнь своим неконтролируемым похотливым поведением. Ты почти вдвое старше, Джордан. И если юность и наивность частично оправдывают девушку, то для тебя у меня оправданий нет. До каникул осталось несколько дней, но боюсь, что сплетни уже начали расползаться. Подумай, пока будешь ехать домой, каково придется девушке в эти дни отбиваться от оскорблений и насмешек других студентов. Я уже не говорю о том, что ты не удосужился ей сказать о том, что женат и имеешь на иждивении двоих детей.

— Вы сказали ей? — чувствуя, как краска отливает от лица, хрипло спрашиваю я. Меня попеременно бросает то в жар, то в холод.

— Она заверила меня, что ничего не знала о жене и детях до недавнего времени. И как только информация об этом стала ей известна, она закончила ваши отношения.

Рубашка под пиджаком намокает от пота, пока я пристально изучаю бардовое лицо Райта с нездоровой пористой кожей и отталкивающими чертами лица. Теперь я знаю причину ее ухода. И если до разговора с ректором я могу ей как-то все объяснить, то теперь она не даст мне такого шанса.

Я нуждаюсь в своем мужчине здесь и сейчас, и ничто в мире не способно изменить это. Только его настоящее предательство… но ведь он никогда не предаст, правда? Я тоже в это верю. Всем сердцем.

Черт, как я могла сомневаться в его чувствах? Ревновать? Когда он берет меня так, словно я единственная женщина в мире, которая для него существует.

Теперь у нее есть все причины ненавидеть меня. И уверен, что Руслана в этом уже преуспела. Вряд ли я могу прикрыть свою ложь какими-либо оправданиями. Но на самом деле для меня это не было злонамеренным обманом. Я хотел… Черт, неважно теперь, чего я хотел. Райт прав в одном. Я мог разрушить ее жизнь своим легкомысленным эгоистичным поведением и, может быть, даже сделал это.

— Вы закончили, сэр? — осведомляюсь я бесстрастным тоном, бросая на ректора пронзительный взгляд. — Если да, то я могу быть свободен?

— Да, можете. Не забудь зайти в отдел кадров за документами. Разумеется, никаких рекомендаций от меня ты не получишь. Если бы в приоритете для меня была не репутация Колумбии, ты бы получил по заслугам, Джордан.

— Благодарю за сотрудничество, мистер Райт, — сдержанно произношу я, вставая. — Всего доброго.

Вежливо кивнув, я разворачиваюсь и направляюсь в сторону двери.

— Сукин сын, — доносится до меня яростное шипение, прежде чем я выхожу в коридор.

* * *

ADark: Привет, Оушен

ADark: Не молчи, детка. Я же вижу, что ты в сети. Я не враг. Поговори со мной….

OceanHeart: Извини, Dагk, но в последнее время с настроением совсем беда(((

ADark: Что-то случилось? Мне можешь рассказать.

OceanHeart: Ничего не случилось. Просто в очередной раз убедилась, что я полная дура:-(

ADark: Уверен, что ты так не думаешь. У всех бывают плохие дни. Скоро Рождество, малышка. Выше нос. Надо верить в чудо.

OceanHeart: Именно вера в чудо меня и сгубила, Dагk. Не хочу тебе жаловаться и выглядеть плаксой.

ADark: Кому еще, как не мне. Ты никогда меня не видела и, судя по всему, не горишь желанием это менять. Я просто фото в профиле. Но зато я могу поддержать и выслушать.

OceanHeart: Долгая история. И… Знаешь, она моя. Только моя. И так слишком многие стали ее свидетелями. Не хочу больше к этому возвращаться.

ADark: Как скажешь, милая. Но, если захочется выговориться, я рад тебя выслушать. Мы же виртуальные друзья? И иногда бывало даже переходили грань дружбы.

OceanHeart: Не обижайся, пожалуйста, но это было ошибкой. Наверное, я просто увлеклась жизнью в сетях…

ADark: Я понимаю. Сам думаю точно также. Но с другой стороны было весело, и мы никому ничего плохого не сделали. Не думала еще о планах на рождество?

OceanHeart: Нет. Даже думать не хочу.

ADark: Осталось чуть меньше недели.

OceanHeart: Я поругалась с отцом. Подруга будет отмечать со своим парнем. А мой парень оказался козлом.

ADark: Может быть, все не так катастрофично, как тебе кажется? Ты сейчас про Колина говоришь? Или про преподавателя?

OceanHeart: Причем тут Колин. С ним давно все кончено. И давай не будем на эту тему.

ADark: Как скажешь. Мы могли бы встретиться, если хочешь. Как друзья, разумеется.

OceanHeart: Я подумаю, Dагk, но ничего не обещаю. Мне действительно нужно время, чтобы все пережить и осознать. Понять, что делать дальше.

ADark: Начни с отца. Попробуй наладить с ним отношения перед праздником. Увидишь. Что рядом с близкими людьми станет намного легче.

OceanHeart: Я знаю. Тоже об этом думаю. Мы оба вспылили. У него радость. Его жена беременна, а я… Вместо того, чтобы поздравить, приношу одни неприятности и расстраиваю его. Я просто хочу, чтобы он понял меня. Хотя бы немножко понял.

ADark: Некоторые родители хотят привить своим детям то, что сами не успели реализовать, заставить исполнять свои собственные амбиции. Бороться с этим сложно, но у тебя хватит мудрости, чтобы поговорить с ним и прийти к взаимопониманию.

OceanHeart: И откуда тебе так много обо мне известно?

ADark: Чувствую иронию в твоих словах. Мы больше года здесь, детка. Анонимность сближает, позволяет говорить то, что при беседе глаза в глаза ты никогда не осмелишься сказать. Кстати, поздравляю, скоро у тебя будет братик или сестренка.

OceanHeart: Представляю, в каком шоке Дэниел.

ADark: Да, брось, уверен, что он будет рад малышу. Да и отец отвлечется от тотального контролирования твоей жизни. Всегда и во всем ищи позитивные стороны.

OceanHeart: Я стараюсь. Но иногда получается с трудом. Спасибо тебе. И как ты умудряешься подбирать правильные слова. Мне действительно стало немного легче.

ADark: Ты слишком молода и хороша собой, чтобы грустить.

OceanHeart: Ты видел меня только частями)))

ADark: Но те части, что я видел, совершенно восхитительны. 

OceanHeart: Не смущай меня.

ADark: Ты смущаешься? После всего, что между нами было?  Ладно, я шучу, Оушен.

OceanHeart: Я, наверное, буду ложиться спать. Два вечера в клубе и бессонные ночи дают о себе знать.

ADark: Две ночи в клубе? Ты вроде говорила, что предаешься страданиям.

OceanHeart: В клубе я пытаюсь забыться о том, что предаюсь страданиям.

ADark: И как? Получается? Забыться?

OceanHeart: Нет. Не могу себя заставить даже банальную беседу поддержать. Хочу напиться и этого тоже не могу. Потому что становится только хуже.

ADark: Алкоголь не выход, Оушен. Это опасный вид анестезии и может привести к новым неприятностям.

OceanHeart: Знаю, но выслушать лекцию о вреде алкоголя я сейчас не в состоянии. Извини, я выхожу. Добрых снов, Dагk.

ADark: Спокойной ночи, Оушен. Береги себя.

OceanHeart была в сети три секунды назад.

Лана

Осторожнее со своими желаниям, они имеют свойство сбываться. К тому же бывают разрушительны…

Именно эти слова приходят мне в голову, когда я оглядываю аккуратно сложенные в несколько невысоких рядов коробки с моими вещами. Завтра Лукас с факультета искусств, тот самый парень, с которым я познакомилась на штрафных лекциях по философии, поможет мне перевезти их в другое место. И это будет не общежитие, а моя собственная квартира, которую я буду снимать за свои деньги. Крошечная студия на Манхэттене в нескольких шагах от Колумбии — роскошью в квартирке и не пахнет, но мне все равно. Я создам уют и наведу красоту в любом пространстве. Как минимум потому, что уборка помогает мне привести спутанные мысли в порядок. И не думать о самых разрушительных из них, тех, что по вечерам опутывают голову словно ядовитые змеи и часами не отпускают меня, не позволяя уснуть, сдавливая оголенные нервы. Только музыка в сочетании с медленной уборкой и раскладыванием вещей на свои полочки помогают мне погрузиться в то самое особое состояние транса, когда я полностью отключаюсь от внешнего мира, а главное — лишаюсь своих собственных чувств и, открывая дверь в астральное состояние, живу уж не своими ощущениями, а чувствами и мыслями героев, которые приходят ко мне и заставляют рассказать их истории.

Наверное, поэтому творческие люди частенько сходят с ума. Я пока не собираюсь и надеюсь, что всегда буду разделять реальность и вымысел, но с уверенностью могу сказать, что у любого писателя есть некий «большой брат» за спиной, который постоянно посылает ему образы, мысли и чувства, и он как одержимый постоянно пытается угнаться за ним, записать все до мельчайших деталей, что диктует этот дьявол. Это не всегда удается, но после того, как вся история написана и кропотливо отредактирована, всегда наступает момент, ради которого он и начинал рукопись — долгожданное спокойствие. Абсолютное удовлетворение. И тотальная тишина в голове. Нет голосов, нет чужих мыслей, и нет их боли. Но самое страшное не то, что почти любой творец склонен к психическим расстройствам, а то, что он совершенно не хочет от них избавиться, если это будет означать потерю связи с этим потоком голосов.

То, что любой из авторов — будь то начинающий или уже написавший самый гениальный в своей жизни роман и сделавший себе имя, начинает скучать. Скучать поэтому вездесущему хранителю историй.

Но, к счастью, он всегда возвращается обратно.

Наверное, мы лишь проводники придуманных им миров, и именно поэтому в мире находится так много похожих между собой книг и сюжетов, написанных совершенно по-разному. И по этой же причине некоторые авторы могут создавать миры в соавторстве — должно быть, они находятся в одном секторе этого невидимого, космического пространства, заполненного информацией, и, встречаясь в реальной жизни, не могут пройти мимо.

Потому что узнают друг друга.

Теперь мне тяжело начинать что-то в одиночку. Мне нравилось делить свое счастье, мир и эту Вселенную внутри себя с кем-то другим. Еще больше мне нравилось бесконечно узнавать того, с кем мы творили эту магию, которую не описать никакими словами. Наверное, мне бы не хватило сотни лет, чтобы насытиться им, и далеко не в физическом плане. Мне бы не хватило вечности, чтобы посетить каждый уголок космоса внутри него, в который он впускал только меня.

И сейчас этот самый «Большой брат» необходим мне, как никогда. Заглушить свою боль болью других, выдуманных героев — это то, в чем я нашла спасение. Когда ушла мама, я не знала, куда деть себя от этой болезненной агонии, пожирающей мою душу, и нашла единственный выход — помню, как взяла подаренный мамой блокнот и ручку и написала письмо, в которое было вложено десятки воспоминаний о самых лучших моментах из детства. Самых трепетных, детских, дорогих сердцу. Мне казалось, что, если я напишу все эти слова, она обязательно прочтет их. Услышит.

Я думала, что еще не поздно сказать маме, как я люблю ее. Но было уже поздно. И мне становилось еще больнее от того, что я понимала, что не так часто говорила ей эти слова, пока такая возможность была, пока та, что подарила мне жизнь, наблюдала за каждым шагом моего пути.

Но не только она подарила мне жизнь. Не только мама заслуживает слов «я люблю тебя» каждый день.

Папа.

Я всхлипываю, обнимая себя за плечи. Я не могу на него долго злиться, чтобы он ни сделал, каким бы строгим и осуждающим ни был. И чем больше времени проходит с нашего последнего разговора, тем больше я понимаю, что не могу спокойно жить, пока не скажу ему главные слова.

Что я там говорила о желаниях, которым свойственно сбываться? Ах да. Предложение Стейси Риз по поводу сериала по мотивам моего романа «Его тень» до сих пор в силе, но меня все равно не покидает смутное чувство, что за этим стоит… тот, кого-нельзя-называть. Мне просто страшно. Страшно, что за исполнение мечты мне придется заплатить цену, которая мне не по силам — быть обязанной Джордану до конца своих дней. И, конечно, я боюсь того, что пилотную серию разнесут в пух и прах критики и зрители, и сериал просто закроют после первой же серии, не дав ему никакого шанса на развитие. Поверьте, лучше никогда не увидеть сериал по своей книге, чем увидеть первую серию, а потом понять, что у нее не будет продолжения. Это как подарить крылья и тут же обрезать их. Взлететь на Олимп и тут же с него сорваться.

Короче говоря, вечное «ожидание — реальность».

И тем не менее… я не откажусь от предложения Стейси, если она пойдет навстречу условию, которое я поставлю. В конце концов, никогда не стоит отказываться от подарков Вселенной, иначе она решит, что мне не нужна ее помощь, и навсегда оставит одну, наедине со своими мыслями и «большим братом», наедине с самобичеванием и предательством самых близких людей… а я больше не хочу этого.

«Всегда помни, Руслана. Ты достойна всего самого лучшего. И ты не должна стыдиться того, что твои мечты сбываются. Стыдно должно быть тем, кто отказывается от своих желаний, опасаясь мнения других, опасаясь зависти и разговоров за спиной. Отказываться от даров Вселенной все равно, что поворачиваться спиной к Богу, когда он говорит, что любит тебя.»

И именно из-за этих слов матери, сказанных мне незадолго до ее смерти, я не имею права отказаться.

Возможно, это и есть новая глава в моей жизни. Глава, в которой нет места воспоминаниям о том, что я увидела в кабинете мистера Райта. Меня до сих пор трясет при мысли о том, что нас кто-то видел и более того — снял. Что может быть хуже? Владелец этого видео обладает почти безграничной властью над моей душой, потому что… если это увидит папа, если видео сольют в сеть, ничего уже никогда не будет прежним. Осуждаю ли я Алекса? За то, что было в аудитории — нет. Мы оба совершили ошибку, но задолго до того, как занялись безудержным сексом там, где этого делать точно не стоило. Возможно, мы совершили ее намного раньше, когда оказались за одним столиком в чертовом кафе «Соffее & Вооks».

В тот миг я так хотела близости с ним, хотела драйва, хотела вкусить острых ощущений, которых с возрастом будет все меньше и меньше. Когда если не в двадцать вытворять безумные вещи? Я так думала и совершенно забыла, что такие поступки совершать можно и нужно, только если готов принять их последствия.

Так или иначе, мне хотелось испытать что-то сумасшедшее… разделить наше безумие на двоих. Заняться любовью «здесь и сейчас» с человеком, которого я любила…

Любила.

Я не хочу его осуждать. Я не хочу даже ненавидеть его, как ненавижу своим израненным сердцем сейчас. Не хочу проживать и прокручивать в мыслях последний месяц своей жизни снова и снова.

Все, чего я желаю — это освобождение от оков своей, как оказалось, невзаимной любви. Все, в чем нуждаюсь — это больше никогда не думать об Алексе Джордане. Даже имени его не знать.

Райт сообщил мне, что уволил Джордана, но даже это не изменило того, что в Колумбии все до сих пор перешептываются за моей спиной и посылают в мою сторону осуждающие взгляды. Но мне плевать. Главное — это видео, которое, я надеюсь, больше никогда не увижу.

Тяжело вздохнув, опускаюсь на пол, чтобы достать последнюю, но самую важную коробку в моей жизни — «шкатулка воспоминаний», как я ее называю. Сдуваю тонкий слой пыли с розового картона и открываю ее, тут же натыкаясь на целую стопку семейных фотографий.

Я так искренне улыбаюсь с этих глянцевых снимков, что невольно завидую этой маленькой девочке с фотографий, которая беззаветно верит в каждую свою мечту. Кажется, тогда я начала сочинять первые истории и прятать их под подушкой. Нахожу спрятанную между фотографий бирку, данную мне при рождении — ту самую, на которой написан пол, вес и рост маленькой меня. Эта крохотная вещица напоминает мне о предстоящем событии, которое я не могу игнорировать.

Я даже не поздравила Стеллу. Словно меня не касается их счастье. Но это не так. Папин ребенок от другой женщины — мой брат или сестра… В пятнадцать лет эта новость бы разбила мне сердце, но сейчас… я искренне рада за то, что папе будет о ком заботиться так же, как и о нас с Дэнни, когда мы были маленькими. Я знаю, насколько ему необходимо чувствовать себя нужным, но мы с братом не всегда можем дать ему это ощущение, потому что уже идем своими дорогами.

Вызываю такси и перед тем, как отправиться в квартиру отца, захожу в детский магазин, застряв там почти на два часа.

Мне хочется скупить весь детский отдел, что пестрит разнообразием новогодних ползунков с забавными принтами вроде зверушек в красных костюмчиках и надписей «Ваby Santa». Покончив с выбором подарков, я вновь погружаюсь в свои мысли и прихожу в себя уже в гостиной квартиры отца, оказываясь в очередной Рождественской сказке. Огромная искусственная елка занимает катастрофически много места в комнате и пестрит хрустальными игрушками и красными шарами. Задумчиво наблюдаю за гирляндой, которая беспрерывно мигает, напоминая мне о другой елке, которую я украшала недалеко отсюда…

— Лана, дорогая. Какой приятный сюрприз, — широко улыбается мне Стелла, когда я застаю ее на диване под теплым пледом в обнимку с книжкой для будущих мам. Она тут же встает, поправляя на себе розовый плюшевый спортивный костюм, под которым я замечаю слегка округлившийся животик. Раньше я не придавала значения тому, что в последние недели она носит свободные платья, а теперь замечаю все изменения в девушке до последних деталей: счастливый блеск в глазах и какая-то неуловимая, едва заметная уязвимость в каждом жесте будущей матери.

— Почему ты не позвонила, милая?

— Потому что не хотела нашего «типичного, официального, семейного вечера», — отвечаю, крепко обнимая Стеллу. — Это хорошая традиция, но иногда… хочется прийти просто так. И… — я достаю из-за спины огромный пакет с подарками. — Думаю, мне пора стать одной из тех, кто будет спорить с тобой и предлагать малышу свои варианты имени, — расплываюсь в улыбке, замечая неподдельную радость и благодарность в ее мягком взгляде.

— О нет, только не это. Я поэтому никому и не рассказываю пол ребенка, хотя уже и без этого слышу сплошные советы… особенно от мамы.

— А со мной поделишься? — не в силах перебороть любопытство, спрашиваю я. — Я никому не расскажу.

— Ох, — Стелла нервно кусает губы, а потом, прикладывая палец к губам, признается: — У нас будет мальчик.

Я снова крепко обнимаю ее, пытаясь справиться с предательским жжением в глазах. Стелла выглядит такой счастливой, милой, уютной и домашней.

И я не могу не испытывать дежавю и не вспоминать другую картину, которую наблюдала уже очень давно. Ведь когда-то моя мама сказала отцу точно такие же слова, а через несколько месяцев родился Дэниел.

— И я назову его Томас. Это не обсуждается. Как своего дедушку, — шепотом делится со мной Стелла.

— Томас? Том. Мне очень нравится.

— Дай Бог, твоему отцу тоже понравится. Ему я еще не озвучила свое окончательное предложение, — вздыхает Стелла, нервно покусывая губы.

— Какое такое предложение? — вздрагиваю, когда по гостиной раскатистым басом проносится голос отца. Перевожу взгляд в сторону лестницы, на которой замерла его мощная фигура. Отец окидывает меня долгим, пронзительным взором, от которого у меня вновь холодеет в ногах, и я делаю глубокий выдох, напоминая себе о том, что сегодня мы не будем ругаться. И я сделаю все для того, чтобы помириться с ним.

— У меня предложение! — Стелла первая нарушает неловкое молчание, повисшее в воздухе. — Заказать огромную пиццу на всю семью.

— Стелла, я вызову персонал, и мы нормально поужинаем, как обычно, — отец прищуривает веки, по-прежнему не сводя с меня своего слегка осуждающего взора.

Я люблю тебя, папа.

Ничего сложного.

Когда не произносишь этого вслух…

— Милый, я не хочу «как обычно». Я хочу большую пиццу. Ммм… с курицей и ананасами… — мечтательно тянет Стелла.

— Но… — папа, очевидно, хотел напомнить Стелле о том, что фастфуд не самая полезная пища.

— Твой сын хочет пиццу, — настаивает девушка, поглаживая себя по животику. Судя по тяжелому вздоху отца на этом его аргументы закончились.

— Как я могу отказать? К черту правильное питание на сегодня. Пицца, так пицца, — он достает телефон из заднего кармана джинсов. — Дэниел задерживается на своем футболе. Неделю назад мне позвонил тренер некого клуба и открыл мне его страшную тайну, — вдруг произносит папа, и я чувствую, как скручивает желудок на слове «футбол». — Ты знала об этом, Руслана? — он кидает на меня очередной, слегка укоризненный взгляд.

— Знала, пап, — с вызовом отвечаю я, скрещивая руки на груди, приготовившись защищать брата. — У него талант. Прошу, прими его таким, какой он есть. Он же занимается и футболом и учебой… и даже по-китайски уже говорит бегло.

— Мартин, что плохого в том, что мальчик занимается футболом? — миролюбивым голосом замечает Стелла.

— Я тоже занимался футболом. И? Все детство на это убил. Часами мечтал перед сном, что стану великим вратарем, как и другие парни из нашей дворовой команды, — тяжело вздыхает он, скользя пальцем по экрану телефона. Только сейчас я замечаю, что отец без костюма, и я так давно не видела его таким. Домашним. Белая футболка и простые джинсы — в такой одежде он снова кажется мне тем папой, каким я помню его в своем крохотном возрасте еще до переезда в Америку.

Нет, он не стал хуже. Просто… он не хочет, чтобы мы жили, ориентируясь на его опыт, но забывает о том, что это так не работает. Мы способны извлекать уроки только из-своих ошибок, но я уверена, что мой выбор — не ошибка, не «игра в писателя», как считает он, а самая настоящая миссия. К тому же я где-то слышала, что страшнее греха, чем зарывания своего таланта, не существует. Даже если многие считают, что никакого таланта и нет.

— Но вы правы. Он уже взрослый и вправе принимать такие решения сам. К тому же… к его успеваемости не придраться. В отличие от тебя, Лана. Я могу понять карьеру футболиста — если он, и правда, так талантлив, то после школы он уже сможет зарабатывать себе на жизнь. Футболисты хорошо живут, Лана. В отличие от творческих людей, от писателей. Будешь жить от гонорара до гонорара? И что будешь делать, когда закончится вдохновение? Ты действительно этого хочешь? — отец кидает на меня прямой и открытый взгляд. Я знаю, чего он хочет. Он хочет, чтобы я согласилась с тем, что писатель — это всего лишь хобби, что заниматься написанием романов я могу и имею право, но только сочетая этот вид деятельности с работой в его компании на востребованной и престижной должности.

Но он ошибается. Это не хобби. Это моя жизнь. Работа занимает девяносто процентов нашей жизни. Какой смысл тогда жить, если заниматься тем, что тебе не нравится?

— Пап, я сняла небольшую квартиру. Сама. Я докажу тебе, что справлюсь со всем в одиночку и без твоей помощи. И собираюсь уволиться из клуба и…

— Квартиру? На Манхэттене? И как ты будешь за нее платить? — его губы сжимаются в тонкую линию.

— Первый взнос я внесла, взяв деньги из неприкосновенного запаса, которые откладывала на поездку в Европу, — слегка гордо сообщаю я. Уверена, он понятия не имел о моей личной «финансовой подушке».

— Может, тебе нужна моя помощь? — немного помолчав, уже без всякой агрессии интересуется он, глядя на меня как-то совершенно иначе.

— Нет, пап. Я очень благодарна тебе, но я хочу сама со всем справиться и показать вам, чего я стою. К тому же мне сделали предложение, от которого я не могу отказаться, — робко опускаю взгляд, ощущая, как вспыхивает кожа щек. — По моей книге, кажется… сериал снимать собираются, — никогда не думала, что скажу эти слова будничным тоном, словно мы обсуждаем один из наших предстоящих семейных ужинов, а не событие, которое, я надеюсь, перевернет всю мою жизнь.

На долгие минуты становится так тихо, что мы слышим гул города и проезжающих внизу машин, и то, как часы, украшенные рождественским красным носком, отсчитывают долгие секунды. Я переминаюсь с ноги на ногу, поглядывая то на задумчивого отца, то на искренне улыбающуюся Стеллу:

— Мартин, это же просто потрясающе…

— Надеюсь, в сериале не будет ничего такого, за что мне будет стыдно, дочь, — выразительно оглядывая меня, произносит отец, нанося мне очередную рану, вновь попадая в самое больное место.

— Возможно, и будет, — поборов дрожь в голосе, спокойно отвечаю я, расправляя печи. — Но я такая, какая я есть, пап. И тебе нужно принять это… либо… — ощущаю, как задыхаюсь, глядя в его глаза, которые столько раз осуждали меня за это. — У тебя нет другой дочери, пап. Вот она я. Другой тебе пока не дано. Может, я не самая идеальная дочь, но я… — закусываю предательски дрожащие губы, ощущая, как невидимый снежный ком раздирает горло. — Очень люблю тебя, пап. И ты самый лучший отец, который у меня только мог быть, — договариваю я и, пряча лицо в раскрытых ладонях, начинаю рыдать во весь голос, чувствуя, как от переполняющих сердце чувств сотрясаются плечи.

— Ох, дорогая… — словно сквозь вату слышу я растроганный голос Стеллы.

Не понимаю, что происходит и как я оказываюсь в объятиях отца, и истошно рыдаю в его идеально белую футболку, пока он нежно поглаживает меня по волосам.

— Все будет хорошо, Руслана. Я тоже тебя люблю. Прости, что наговорил тебе. Я больше ни слова не скажу в упрек твоей работе. Ты можешь рассчитывать на любую мою помощь и поддержку… — сдавленным голосом успокаивает меня папа, но я плачу от этого только сильнее, освобождаясь от боли, накопленной за многие годы. Непередаваемое чувство.

Так странно, что огромный конфликт, нарастающий годами, разрешился за пару минут с помощью трех волшебных слов, которые, наверное, хочет услышать каждый отец от своей дочери.

Давно у нас не было настолько уютного, настолько настоящего семейного вечера. Мы ели пиццу и смотрели «Один дома», болтая обо всем на свете. Я показала папе видео, которые оцифровала со старых кассет совсем недавно — на них мне не больше трех лет, и мы всей семьей отмечаем новый год в своей первой квартире еще в Эстонии.

— Ну, вы даете, — вместо приветствия, бросает Дэниел, возвращаясь с тренировки. Идеальное завершение вечера — потрепать Дэнни за волосы и послушать о том, как идет его подготовка к серии важных игр. Брат присоединяется к просмотру видео и поеданию пиццы, пока Стелла вяжет крошечные носочки для будущего малыша. А я ловлю себя на мысли, что даже несмотря на то, что мое сердце до сих пор растерзанно в клочья, несмотря на то, что раны, недавно нанесенные мне одним человеком, исцелить невозможно… я все равно счастлива.

Я счастлива от того, что вновь обрела дом, свою тихую гавань, где тебя всегда любят и ждут.

Нет ничего прекраснее, чем знать, что я нужна им даже со своими безумными идеями, нереальными амбициями, с криками и истериками, и даже с тем, что мои «выходки» с преподавателем могли испортить отцу репутацию и несколько важных сделок.

Впервые за долгое время с моей души падает непосильный груз, который я несла в себе несколько лет, и вместо него грудь наполняет ощущение теплоты и непередаваемого счастья.

* * *

После такого замечательного вечера в кругу семьи возвращаться в переполненную коробками пустую комнату в общежитии не очень приятно. За последнее время эта спальня и правда стала мне чужой, потому что большую часть времени я ночевала… в другом месте.

Перед глазами калейдоскопом замелькали обрывки наших воспоминаний, которые вопреки моему желанию не стереть, не вычеркнуть.

Его теплое дыхание, согревающее меня по утрам. То, как целовала его плечи и спину, пока он спал, и шептала всякие нежности в надежде на то, что он слышит все мои слова сквозь сон, и они оставляют след в его душе.

Мой самый лучший.

Мой мужчина.

Воспоминания о том, как мы кружимся в танце под Рождественскую музыку и потрескивание старой пластинки…

Хватит. Стоп! Перестань меня мучить… перестань присутствовать в моей жизни, когда тебя нет рядом, и все мосты разрушены.

Боль от его предательства вновь накрывает меня с новой силой, и, сгорая от жгучих слез, словно кислотой разъедающих душу, я открываю ноутбук и пишу сцену во второй части романа «Его тень», которую откладывала много месяцев. Для написания таких эпизодов нужно находиться в определенном состоянии, и несмотря на то, что оно мне совсем не нравится, перечитав написано утром, я не испытываю желания стереть и удалить к черту всю сцену или вторую часть своего романа.

Я набираю номер телефона Стейси Риз, которой обещала позвонить еще вчера, и ощущаю, как замирает сердце, а по нервам бьет почти оглушающий ультразвук. Длинные гудки затягиваются, и в момент, когда я уже хочу сбросить вызов, Стейси отвечает мне деловым и своим немного по-мужски хрипловатым голосом:

— Слушаю, Стейси Риз.

— Здравствуй, Стейси. Это Руслана, — на всякий случай напоминаю я. — Я получила твою sms о встрече, но прежде, чем она состоится, я бы хотела поговорить…

— Давай выкладывай. У меня не очень много времени. Я же сказала, что детали мы обсудим лично, — слегка раздраженно обрывает меня Стейси. Честно говоря, от ее напора и грубоватости в голосе у меня ладони потеют, но я все равно чувствую, что должна заранее обозначить свое условие.

— Я согласна. С вашим предложением и…

— Еще бы! Согласна она. Умница, — вновь прерывает меня Риз. Все еще не привыкнув к ее манере общения, выпаливаю на одном дыхании:

— При условии, что мистер Джордан никогда не будет пытаться связаться со мной через тебя. Стейси, пообещай, что мы не будем контактировать, что…

Я не успеваю договорить и следующие пять секунд слушаю раскатистый, немного истеричный смех Риз.

— Ну, вы и устроили мне тут скандальный роман, ребятки. Один просит поделиться с ним твоим номером телефона, другая ставит условия больше никогда его не видеть. Это любовь, не находишь, детка? — тараторит Стейси, напрягая меня своими колкими фразами.

Так значит Джордан ищет мой номер телефона. И судя по всему, он не так уж сильно ему нужен, раз он до сих пор его не нашел.

— Это мое условие, Стейси. Если оно невыполнимо, мне лучше отказаться от всей этой затеи прямо сейчас.

— Да ты сумасшедшая. Стивен уже назначил даты кастингов для актеров. А ты уже во всю должна строчить сценарий. А насчет Джордана: ты случаем не забыла, что у вас есть совместный роман? Вы обязаны дописать его, несмотря на свои глупые разногласия. Ну, подумаешь, не сказал он о том, что его жена…

— Я не хочу ничего о нем слышать! — резко перебиваю я, ощущая, как ногти до боли врезаются в кожу ладоней.

— Но в противном случае книга выйдет под именем Алекс Джордан. Но мы ведь знаем, что он писал роман не один…

— Меня это больше не касается. Мне плевать на эту историю, — равнодушно бросаю я, испытывая ужасающую боль в груди. Как я могу так бессовестно лгать? Я люблю нашу историю всем сердцем, но… я не смогу дописать ее.

— Слабо верю, Руслана, но я тебя поняла. Можешь не переживать, я работаю с каждым автором отдельно, и Джордан никогда не пересекался с другими авторами, с которыми я сотрудничаю. Вероятность вашей встречи из-за того, что вы находитесь под крылом одного агента, равна нулю. К тому же Алекс сейчас все время занят — развод отнимает у него кучу времени и сил…

ЧТО? Развод с женой? Он оставляет своих детей? Из-за меня…

Я чувствую себя так, словно к моей коже прилипли несмываемые комки грязи, а на лице несмываемым маркером написали «шлюха».

— Стейси, можно мы не будем говорить о Джордане? — вновь обрываю ее реплику я.

— Разумеется. Тогда приступай к сценарию как можно скорее. На первой встрече я уже хочу видеть результат проделанной работы и прочитать несколько первых сцен. После новогодних каникул перейдем к обсуждению со Стивом. А сейчас мне нужно бежать, Руслана, — быстро договаривает Риз и бросает трубку, наверняка не слыша моего: «Хорошо-хорошо».

Сердце болезненно сжимается, когда мои мысли возвращаются к Алексу и новости о его разводе. Я не могу не чувствовать свою причастность к разрушению чужой семьи. К тому, что пока отец должен был проводить время со своими детьми, он развлекался со мной, и они так и не дожидались его дома по вечерам. Интересно, как он объяснял свое отсутствием детям и жене. И объяснял ли? Судя по тому, что я видела возле школы, он очень их любит. Так сильно, что трудно поверить в то, что он бы не хотел сохранить брак с этой женщиной, даже если их чувства угасли. То, что у них были проблемы, итак понятно, все из-за этих заголовков в прессе о снимках, на которых Алекс создает впечатление сердцееда. А если их отношения закончились задолго до меня, то почему он молчал, раз планировал разводиться? Если ему нечего было скрывать, нечего стыдиться, какого черта он молчал?

Но я не могу не думать о том, что роман со мной не стал последней каплей, не усугубил ситуацию и не послужил последним призывом к страшному действию — к разводу, который навсегда оставит раны на детских душах.

Я совершенно не понимаю Джордана сейчас, и что он там мутит, и зачем этот развод теперь, когда со мной у него нет ни единого шанса. И не хочу понимать.

Я хочу однажды проснуться и больше никогда о нем не вспоминать, не думать.

Это мое единственное заветное желание, которое я загадаю, когда часы пробьют полночь.

Ложусь на кровати, поджимая ноги к груди, и снова предаюсь депрессивным мыслям. Не знаю, сколько бы я так пролежала, жалея себя и вспоминая о том, что больше всего хочу забыть, если бы не сообщение от моего виртуального «больше-чем-друга». Разговор с Дарком поможет мне отвлечься от очередной скудной новости и мрачных мыслей.

ADark: Маленькая Оушэн, ты там опять грустишь?

OceanHeart: Есть немного. Думаю о жизни и о том, как быстро все меняется. А время летит с каждым днем все быстрее и быстрее.

ADark: Чем старше становишься, тем быстрее оно идет. Но ты не парься. Нужно наслаждаться каждым моментом. Ловить момент. А ты лежишь и размазываешь сопли по подушке.

OceanHeart: И откуда ты все знаешь опять?

ADark: Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, малыш.

OceanHeart: Как тебя зовут, Дарк? Я имею в виду настоящее имя.

ADark: Вот это вопрос. Ты подумала над моим предложением? Готова к реальной встрече? У меня сейчас много свободного времени… мы можем встретиться прямо сейчас.

OceanHeart: Я не против.

ADark печатает…

…

…

ADark был в сети минуту назад.

Не поняла. Почему Дарк опять вышел? Со злостью барабаню ноготками по экрану телефона. Теперь я убеждена в том, что его слова о встрече — пустой треп и не более. Черт, да я же совсем его не знаю. Где гарантия того, что у него тоже нет жены и кучи детишек? Или что он не психопат, который украдет меня в рабство, как в одном, до боли знакомом мне романе?

ADark: Прости, я тут. Сеть вылетела.

OceanHeart: Так часто бывает, привыкла.

ADark: Ну, так что, встретимся, детка? При встрече и узнаешь мое реальное имя.

OceanHeart: Давай. Где и когда?

ADark: Думаю, погуляем в Центральном парке, покатаемся на коньках? Сегодня. А потом в ресторан пойдем. Ты пьешь игристое вино, насколько я помню.

OceanHeart: Отличная идея… да, пью.

ADark: Тогда давай встретимся у проката коньков. Ровно через два часа. К чему откладывать то, чего мы оба так долго ждали? Я не дам тебе грустить, детка😊

OceanHeart: Два часа? Ох, черт. Мне придется собраться на свидание за рекордное количество времени. Но я постараюсь это сделать.

ADark: Уж постарайся. Не верю, что это случилось. До встречи, детка.

ADark был в сети минуту назад.

Детка…

Обычно он редко обращался ко мне так, и сейчас у меня создалось впечатление, что он просто нажрался и придет на встречу далеко не в трезвом состоянии. Это так странно. Переписываться с человеком целый год, не зная его реального имени, не видя лица, но ощущая его душу, познавая его как личность, и вот наконец-то увидеть его, понять, что он — не иллюзия, не программа, не искусственный интеллект, который формируется компьютером, а реальный человек из плоти и крови.

Не скажу, что иду на свидание с тем же рвением, с каким бы пошла на него еще месяца два назад. Но я определенно заинтригована, и надеюсь, что Дарк, наконец, поможет мне не думать о том, кого-нельзя-называть хотя бы пару часов.

* * *

Конечно, я опаздываю. Невозможно собраться на первое свидание за два часа, к тому же мне совершенно не все равно, какое впечатление я произведу на Дарка, что довольно странно, учитывая то, что последние дни мне почти плевать, как я выгляжу — джинсы и свитер оvеr sizе стали моими любимчиками, не считая скучных часов, проведенных в клубе. Я остановила свой выбор на кожаных легинсах, плотно облегающих бедра и ноги, и слегка прозрачной блузе нежно голубого цвета с рукавами фонариками. Жаль, что всю эту красоту скроет верхняя одежда, но я все равно хорошенько потрудилась над образом и даже вопреки тому, что за последние дни забыла, как пользоваться кистью для макияжа, нанесла тон и подвела глаза.

На какое-то время даже мысли о Джордане отошли на второй план. Все из-за безумного волнения, которое охватывало каждую клеточку моего тела, зарождаясь неприятным, тянущим холодком в сердцевине живота. Я не понимала, почему меня терзает нехорошее предчувствие, но старалась убедить себя в том, что на этот раз оно меня обманывает.

Это же Дарк. Я знаю его, а он знает меня, и мы просто встретимся в людном месте. Ничего плохого не случится, к тому же я всегда могу притвориться, что мне кто-то звонит и сбежать со свидания. Я даже Кейт попросила позвонить мне через пару часов, чтобы мой побег выглядел естественно на случай, если что-то пойдет не так.

Я опаздываю на полчаса, но когда подхожу к прокату коньков, не вижу ни одного мужчину за тридцать, которым бы мог оказаться Дарк. Кругом одна молодежь, влюбленные парочки и мамочки с детьми. Чувствую себя полной дурой, проводя сапогом по небольшому сугробу, открывая крошечный кусочек сухой травы.

Он не придет. Конечно, не придет. Он слишком долго откладывал нашу встречу, чтобы просто так взять и открыться сейчас, когда уже слишком много воды утекло с тех пор, как мы действительно планировали встречу, ту самую, на которую я прийти не смогла.

— Оушэн, — я чуть ли не подпрыгиваю на месте, когда слышу мужской, недостаточно низкий для зрелого мужчины голос и знакомое прозвище. Но это знакомый голос. Нервно сглатываю, прекрасно понимая, что человек, с которым я переписывалась все это время на самые сокровенные темы, все это время знал меня и… черт, нет. Я не хочу в это верить.

Резко поворачиваюсь и на мгновение ощущаю, как воздух покидает легкие, а сердце стремительно падает вниз. Я и сама едва стою на ногах. Передо мной стоит не мужчина за тридцать и даже не мерзкий старик-извращенец — кстати, именно на этот счет я переживала больше всего.

А он. Мой бывший парень. Колин Миллер.

Мне бы очень хотелось думать, что это просто совпадение, что Колин — не Дарк, и он просто тоже пришел покататься на коньках, но нет. Никакой ошибки быть не может, потому что я совершенно четко расслышала, как он назвал меня «Оушэн».

— Колин… — растерянно протягиваю я, глядя в застывшие, не выражающие эмоций глаза-льдинки. Несмотря на отстраненный, обжигающий холодом взгляд, его губы расплываются в ехидной усмешке, прежде мне незнакомой. Он выглядит еще более замученным, уставшим и похудевшим, чем тогда в аудитории, когда произошла драка с Джорданом. Внешний вид Колина отталкивает меня настолько, что мне хочется развернуться и бежать прочь. К тому же я не забыла, какими словами он бросался в момент, нашей последней встречи…

Подстилка препода. Шлюха.

На что он рассчитывает после такого?

— Колин, как ты меня назвал? — стараюсь сделать вид, что я не та, за кого он меня принимает, но судя по его мягкому смеху, совершаю очевидную глупость.

— Перестань, Оушэн, — Колин делает шаг ближе, и теперь я могу разглядеть глубокие морщинки в уголках его глаз, которых раньше не было.

— И пожалуйста, успокойся и послушай меня. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль, это все, что ты должна знать, — Колин вскидывает взгляд на меня и берет мои руки в свои. — Понимаю, ты хочешь многое узнать. И наверняка, обвинишь меня в обмане. Я создал аккаунт Дарка давно, чтобы поддержать тебя на сайте, где все поливали твой роман грязью. Помнишь? Я был единственным, кто тебя поддерживал, Оушэн. И я решил заняться этим и в сети… понимаешь? Мы как раз тогда поссорились, и я тебе написал от Дарка. Чуть позже после небольшой переписки… я хотел во всем признаться, но наше общение в сети зашло слишком далеко, я хотел знать о тебе все и не мог лишить себя этого… черт, детка, прости. Это жестоко. Но я хотел быть ближе к тебе…

— Слышать ничего не хочу, — отрезаю я, бросая на него осуждающий взгляд. — Отпусти, Колин. Ты навсегда потерял шанс вернуть меня, когда устроил спектакль в аудитории.

— Я сделал это ради тебя. Переписывался от Дарка и хотел поссорить тебя с Джорданом… черт, потому что он старый мудак и не подходит тебе. Понимаешь, Лана? Ты дорога мне, очень дорога, а он просто использовал тебя. Но ты и слушать меня не хотела… — горячо уверяет меня Колин, обхватывая мое лицо ладонями. От шока меня даже не передергивает от отвращения. Я словно вообще теряю способность чувствовать — настолько данная ситуация не укладывается в моей голове.

Весь этот год… Дарк был всего лишь Колином. А я вознесла его чуть ли не в Божественный ранг.

Ну не дура ли?

— Неужели ты думаешь, что этого достаточно, чтобы теперь как ни в чем не бывало прикасаться ко мне? Отпусти, я сказала, — одними губами шепчу я, не в силах пошевелиться, пребывая в полуобморочном состоянии.

— Лана… мы просто погуляем.

— Неужели ты думаешь, что я пойду гулять с тобой? — я едва ли задыхаюсь от возмущения и его неуместной уверенности в себе.

— Пойдешь, Лана, — настаивает Колин, обхватывая мое лицо еще крепче. И вот теперь я снова замечаю, как лихорадочно мечутся его зрачки, как искусаны до глубоких ран его губы. Насколько бледной стала кожа здорового, как космонавт спортсмена.

— С чего ты взял?

— Я люблю тебя, — шепотом произносит Колин, опуская голову. Не передать словами, насколько чудовищно слышать эти слова от него, в то время как мечтала услышать от другого человека, который сейчас наверняка развлекается с новой «Ланой». — Люблю, несмотря на то, что ты… с этим… — его лицо искажает маска отвращения. — Я готов все исправить, Руслана. Загладить вину. Помнишь, нам же было хорошо вместе? Я хочу вернуть это. Без тебя у меня все катиться к чертям. Я постоянно проигрываю. Я не могу думать ни о чем кроме тебя. Прошу, одна прогулка. Она изменит все. Умоляю тебя, — почти истерично умоляет Колин. И я понимаю, что должна согласиться. Не потому, что хочу, нет, конечно. А потому что он болен. Я боюсь его реакции на мой явный отказ. И к тому же возможно я как-то смогу достучаться до парня. Ему нужна помощь профессионалов, пока то, что он употребляет, не убило его окончательно.

— Хорошо, Колин. Одна прогулка, но напоминаю: она ничего не изменит между нами. Я не смогу встречаться с человеком, который меня так долго обманывал, — я все еще нахожусь в жутком шоке, и когда Колин ведет меня к катку, понимаю, что каждый шаг дается с трудом. Кажется, мне самой нужна помощь специалиста. Может, он ответит мне на один простой вопрос: почему то, во что я всегда свято верю, оказывается такой грязной ложью?

— Уверена, что хочешь кататься? — интересуется Кол, оглядывает толпу на катке. — Может, просто погуляем? Двинемся к выходу из парка и согреемся в уютном местечке? — он берет меня на руку и ведет в сторону многолюдной дорожке.

— Да. Давай, — бросаю я, осознавая, что хочу скорее покинуть место, где весь воздух пропитан воспоминаниями об Алексе. И зачем я согласилась на встречу здесь? Ответ прост: искренне надеялась, что яркие впечатление от встречи с Дарком вытеснят эти самые воспоминания о Джордане.

Я хотела, чтобы Центральный парк с этой проклятой дорожкой, по которой мы бегали каждое утро, перестал быть нашим местом, понимаете?

— Не могу поверить, что это ты. Просто не могу, Колин. Как ты…

— Как я мог? А как ты могла, Лана? Нет никакого Дарка. Нет никакой Оушэн. Есть только ты и я, наши отношения. Давай забудем о прошлом, детка, — Колин нервно оглядывается по сторонам, и это пугает меня еще больше.

— Колин, у нас не может быть никаких отношений, — осторожно произношу я, прикидывая, что он может сделать, если я побегу? Я не трусиха, но вид у Колина такой, будто он не в себе. И любое мое неосторожное движение приведет его в ярость.

— Как не может быть? Пойдем здесь, — Колин кивает в сторону одинокой пустынной тропинки, на которую указывает стрелочка с надписью «выход». — У тебя нос красный. Тут короткий путь к выходу.

— Может, еще погуляем? — настаиваю я, поглядывая в сторону исчезающих из поля зрения людей. Ох, черт. Холод в моем животе превращается в глыбу льда, намертво сковавшую желудок в тугой узел.

— Не хочешь согреться, детка? Не бойся, я тебя не покусаю.

— Колин, пожалуйста. Перестань разговаривать со мной так, будто ничего не было. Будто ты не изменял, не лгал мне долгое время. Я многого не знала о тебе, когда начала с тобой встречаться, и это нормально. Я поняла, что ты не мой человек, и поверь, я тоже не твоя девушка…

— Я тоже много о тебе не знал, Лана. Не знал, что тебе нравятся мужчины постарше и…

— Я не хочу говорить о нем, — слишком резко и эмоционально огрызаюсь я, пока мы с Колином все дальше и дальше уходим от людей, при этом выхода из парка по-прежнему не видно, несмотря на то, что я слышу, как где-то рядом несутся машины и сигналят такси.

— Я просто хочу, чтобы начали все сначала. Может, съездим в Майами на каникулы? — он сжимает мою ладонь крепче и снова озирается по сторонам, нервно проводя свободной рукой по своим не уложенным волосам.

— Я наоборот хочу новогодней атмосферы, Колин. К тому же я никуда с тобой не поеду, — пытаюсь освободиться из его хватки, но мой пренебрежительный жест не скрыть от цепкого взгляда Миллера.

— Черт, ну что мне с тобой делать, Лана? — он вдруг встает впереди меня, и я резко замираю, чуть не уткнувшись носом в его черную куртку. — Девочка моя, — Колин вновь заглядывает в мои глаза, но я не испытываю ничего кроме тошноты, когда он произносит столь ласковые слова. — Как мне загладить свою вину? Я был дураком… я так хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Чтобы ты была только моей, — с безумным обожанием нашептывает Миллер, поглаживает костяшками пальцами мою щеку. Чем больше он меня лапает, тем сильнее мне хочется тщательно помыться.

— Опять, Колин? Я это уже слышала. Хватит… этому не бывать. Мы больше никогда не будем вместе, понимаешь? Никогда, — не выдерживая, твердо произношу я, бросая ему вызов. Светлые глаза Миллера мгновенно темнеют на несколько тонов, а в расширенных зрачках отражаются внутренний бес, которым он одержим.

— Да что ты говоришь, моя хорошая, — обманчиво ласково произносит Колин. Его ногти вдруг впиваются в мою щеку, и, сжимая зубы, он резко ведет вниз свои пальцы, до крови царапая щеку. От неожиданности и боли я вскрикиваю, инстинктивно пытаясь вырваться. Кажется, в порыве страха я с силой толкаю его, и в следующее мгновение Колин хватает меня за ворот куртки и тащит в сторону густых зарослей. Острые ветки бьют меня по лицу, задевают свежую рану, пока он грубо проталкивает меня вглубь укромного, безлюдного места. Я не сразу понимаю, что теперь он настроен весьма агрессивно. Должно быть, шоковое состояние до сих пор дает о себе знать, поэтому кричу слишком поздно… слишком поздно для того, чтобы рассчитывать на счастливое спасение и на очередного героя, который появится из воздуха.

— Колин, хватит. Колин, отпусти! Мне больно… — шепчу я, чувствуя, как он до сих пор крепко держит меня, и вижу, как на белый снег капают капли бордовой крови. Я ничего не могу сделать Колину, даже по яйцам дать. Боюсь, что он озвереет сильнее, и меня здесь вообще не найдут… живой.

Какого черта я вообще поперлась гулять в парк с «незнакомцем» … очередной урок, который я с радостью вынесу, если, конечно, выберусь отсюда.

— А мне, а мне не больно, Русланочка? Смотри, шлюха! Смотри, какая ты грязная тварь! — вдруг начинает орать он, дергая меня за ворот сильнее, так, что он практически перекрывает мне кислород. Колин хватает меня за волосы и тыкает носом в экран телефона, на котором включено то самое видео… черт, как я могла не догадаться, кто стоит за всем этим? Я закрываю глаза, ощущая, как по щекам непрерывно текут слезы, но это не помогает, не спасает меня от того, что я итак помню наизусть…

Я слышу свои стоны. Такие громкие. Звуки нашего с Алексом секса и даже разговоры… черт, нет. Это все просто страшный сон. Я хочу, чтобы этот кошмар скорее закончился.

— Скажи мне, дрянь. Поклянись, что вернешься ко мне. Иначе это долбанное видео попадет в тренды ютуба прямо сейчас, сука! Поняла меня? Глаза открой, шлюха. И скажи. Давай, детка, говори. Как ты хочешь быть со мной, — лихорадочно тараторит псих, удерживающий меня за шкирку. И Колину, кажется, совершенно плевать на то, что я задыхаюсь, хоть и сама не понимаю, отчего больше — от душевной боли или от того, что ткань давит мне на жизненно важную артерию.

— Колин… — отчаянно хриплю я. — Колин, тебе нужна помощь…

— Это тебе нужна помощь, дрянь. Да только никто тебе не поможет, ясно. В моих руках твоя долбанная жизнь и репутация твоего папочки. Скажи, что вернешься ко мне. И если передумаешь, знай: это видео обязательно увидят все, кто тебя знает. Пусть они поймут, какая ты шлюха. Как сладко ты стонешь, сука. Со мной ты не была такой горячей, потаскуха гребаная, — шипит в ухо Колин, резко кидая меня лицом в сугроб. Кожу обжигает холодом, когда я соприкасаюсь со снегом и опираюсь на землю руками, пытаясь встать. За это я получаю от психа мощный удар ноги в тяжелом ботинке по бедру и, жалобно всхлипывая, вновь падаю на землю, не веря в то, что это все происходит именно со мной.

— Колин, прошу, не надо… — сиплым голосом заверяю его я.

— Скажи, что будешь со мной, — его палец замирает на кнопке, которая может отправить видео на сайт, который за час облетит весь Манхэттен. Леденящий душу ужас на миг лишает меня способности двигаться.

— Я буду с тобой, обещаю, — поддавшись страху, произношу я. Конечно, это ложь, но сейчас я готова сказать что угодно, лишь бы его палец не соприкоснулся с экраном телефона. — Колин, удали видео, и мы поговорим… все будет хорошо, если ты просто удалишь его.

— Какая же ты сука. За идиота меня держишь? — смеется Колин, резко дергая ногой, снова пытаясь со всей дури пнуть меня, но я вовремя поджимаю колени, валяясь на полу, как какое-то никчемное, беззащитное, никому ненужное существо.

У которого нет шансов на спасение.

Я не чувствую себя жертвой в лапах хищника. И даже не ощущаю себя пленницей безумного психа. Я вообще лишилась возможности чувствовать. Сейчас я способна только умолять небо о том, чтобы Колин удалил видео. Я не могу даже закричать, потому что боюсь, что это спровоцирует его нажать на кнопку…

— Что? Приятно чувствовать это, Лана? Унижение. Именно это чувствовал я, когда понял, что ты променяла меня на этого умника. Надо мной все ржали, дура. Теперь посмеюсь я.

— Колин, не надо…

— Не надо что? — резко наклоняется ко мне Колин и хватает за волосы, поднимая голову над слоем снега. Кожа головы горит от боли, но страх затмевает даже это ощущение. — На что ты способна, чтобы я не выкладывал это видео? Готова отсосать мне прямо сейчас? Так сказать, закрепить наш союз, жалкая шлюха? — я отрицательно качаю головой, сдерживая слезы и немой крик, так и рвущийся из груди.

Все кончено.

Моя карьера автора закончилась, так и не начавшись.

Недолго в нашей семье царило перемирие.

Отца убьет это видео.

Мама…

Мама бы покраснела от позора, если бы увидела, до чего докатилась ее дочь.

Алекс…

Его имя просто проносится в моих мыслях без всякого продолжения.

— Сначала удали видео, — нахожу лишь один ответ я и резко выбиваю телефон из рук Колина свободной рукой. Он падает в снег, но реакция Колина вполне предсказуема — он дергает меня за волосы снова и снова толкает лицом в снег, пока я не начинаю задыхаться. Пока мое тело не сотрясает крупная дрожь. Снег, обагренный кровью, попадает в нос, рот… я уже ничего не понимаю.

Я готова потерять сознание от боли и унижения, от безумного желания не чувствовать того, что происходит со мной.

— Хватит. Хватит… — обессиленно умоляю я, давясь снегом, пока неведомая мне сила не заставляет Колина остановиться.

— Ебанный урод, — легкий шелест листвы, и я уже слышу другой, знакомый мне голос. Голос Джордана.

Хотя я почти уверена, что это мое безумное сознание так трансформирует реальность, и теперь я просто слышу то, что хочу услышать. Глупая. Идиотка. Мне до сих пор хочется верить в то, что мой «супергерой» всегда поможет, придет на помощь. Черт возьми, он покрошил мое сердце на маленькие кусочки своим предательством, а я до сих пор хочу видеть его, когда нахожусь практически между жизнью и смертью…

Я не сразу понимаю, что Колин давно отпустил меня. Что мое лицо больше не прижато к снегу, и я могу поднять голову, и делаю это, оборачиваясь на тяжелое мужское дыхание и звуки ударов.

— Уебок ты недоделанный, — я вскрикиваю, когда вижу, когда Алекс проделывает то же самое, что только что проделывал со мной Колин. Скручивает ему руки и с силой ударяет головой о ледяной снег несколько раз подряд. Я вижу, как он заносит кулак над его лицом, но он замирает в миллиметре от соприкосновения с головой Колина, с которого мгновенно сошла вся спесь и уверенность в своей неуязвимости и вседозволенности. Когда он шел сюда, вооружившись видео, которое могло сломать мою жизнь, Миллер явно не ожидал встретить достойный отпор. Помутненное наркотическим дурманом сознание никак не предполагало, что произойдет нечто подобное, что словно из-под земли появится Джордан, чтобы защитить меня. Мне хочется плакать от облегчения, и я все еще не верю, что вижу его.

— Алекс, перестань… — хрипло прошу я, понимая, что, если он продолжит, это ничем хорошим не закончится. Я настолько слаба, что даже не испытываю нового приступа шока от того, что именно Алекс пришел мне на помощь. Боже, он, что, следил за мной? Так почему не действовал раньше? Колин хрипит, пытаясь подняться, но Джордан жестко толкает его обратно в снег.

— Не стони, обдолбанный ублюдок. Ты доигрался. Теперь уже окончательно, — яростно шипит Алекс, не обращая никакого внимания на мои тихие просьбы и всхлипы. Склоняясь на Колином, он быстро выворачивает карманы на его куртке, и я не понимаю, зачем он это делает, пока не вижу россыпь пакетиков с разноцветными таблетками на снегу.

— Тут явно много для одного зависимого кретина. Не хватает больше денег папочки? Решил приторговывать? Ну, что, сученок, допрыгался? — шипит Алекс, хватая Миллера за волосы и заставляя посмотреть на разбросанные наркотики. Колин мычит что-то невразумительное и не способен оказать никакого сопротивления. Неужели я была права, и он настолько серьезно подсел на запрещенные препараты?

— Алекс… — снова повторяю я, когда он снова заносит голову Колина над снегом для нового удара. Наши взгляды встречаются, и Алекс замирает.

Собирая последние силы, я пытаюсь встать, кусая дрожащие губы. Алекс тут же бросает обессиленного Колина в снегу и кидается ко мне, рывком понимая на ноги.

— Руслана, — едва слышно выдыхает Алекс, и внутри меня все леденеет еще сильнее, чем пропитанная снегом кожа. Осколки сердца вспыхивают огнем, когда я впервые за эту неделю слышу свое имя из его уст. Так знакомо… и так больно.

От обломков сердца остается пепел. Я опускаю взгляд, не желая больше смотреть… в глаза, что встречали меня каждое утро, а взгляд обволакивал особым теплом и делает это и сейчас.

— Руслана, ты в порядке? Все будет хорошо, маленькая, — он натягивает мне на голову свою шапку и прижимает мои руки к губам, согревая их своим дыханием.

Я замираю и задаю единственный вопрос, который не дает мне покоя:

— Что ты здесь делаешь?

Алекс

— Давай начнем вот с этого, — Нехотя отпускаю ледяные ладошки Ланы и, наклонившись, поднимаю с земли вывалившийся вовремя потасовки телефон Миллера, который я чудом не раздавил. После недолгих манипуляций нахожу то самое видео, которым он пытался шантажировать Руслану и одним движением пальца удаляю его. Швыряю телефон обратно в снег и рывком хватаю Миллера за волосы.

— Есть еще копии, мразь? — запрокидывая окровавленное лицо, требовательно спрашиваю я. Черт, нос я все-таки ему успел сломать, отмечаю я, глядя, как бардовые густые струи стекают с подбородка обожравшегося наркотой дебила. Сломать нос и все кости в его никчемной перекачанном теле — это меньшее из того, что я хотел бы с ним сделать. — На других носителях? Домашний компьютер, ноутбук, планшет, съемный жесткий диск? Понимаешь, о чем я спрашиваю? Говори, блядь, пока я полицию не вызвал, и они не увидели тебя с радужным набором амфетаминов, — толкаю его в сторону, чувствуя невероятное омерзение к своему бывшему студенту. А еще гнев, который с трудом сдерживаю. Если бы я опоздал, если бы не нашел их вовремя…. Черт, может, стоит убить его?

— Смотрю, вы неплохо разбираетесь в видах запрещенных веществ, мистер Джордан, — хрипло произносит Миллер, приподнимаясь и сплевывая кровь на снег.

— Мне вызвать полицию? Как думаешь, какой срок тебе грозит за нападение на девушку и распространение наркоты? — спрашиваю я ледяным тоном, сжимая руки в кулаки. Наблюдаю, как парень вытирает снегом лицом, пытаясь остановить кровь.

— Нет. Не надо полиции. Только в телефоне я сохранил ваше долбанное видео, — быстро с какой-то отчаянной яростью отвечает Миллер, поочередно глядя на нас воспаленный ожесточенным взглядом.

— Почему-то я не верю тебе, сученыш, — свирепо рявкаю я, сгребая ткань куртки на его груди и рывком полнимая на ноги. Второй достаю свой телефон, собираясь вызвать копов.

— Алекс, нет. — Руслана опускает ладонь на мое плечо, и я резко оборачиваюсь на нее. — Не надо полиции.

— Ты хоть представляешь, что этот отморозок мог сделать с тобой? — яростно спрашиваю я, глядя в ее перепуганные глаза. Ее бледное лицо покрыто царапками и ссадинами, из которых сочится кровь. Глаза блестят от непролитых слез. Мое сердце болезненно сжимается, когда я в полной мере осознаю, что только что предотвратил. — Я убью эту мразь, — произношу с какой-то твердой уверенностью, и в этот момент Руслана обеими руками хватается за меня.

— Пожалуйста, — умоляющим обессиленным шепотом просит девушка. — Этот новый виток скандала, который не нужен ни тебе, ни мне. Прошу тебя, Алекс. Давай отпустим его. Видео больше нет. Я уверена, что Колин не врет. Ты посмотри на него…. Он же не способен сейчас ничего придумать, — Лана заглядывает мне в глаза, пытаясь достучаться до моего разума, подернутого розовой пеленой ярости. Я тяжело дышу сквозь стиснутые зубы. Как она не понимает? Я в шаге от того, чтобы разорвать его голыми руками.

— Ему нарколог нужен, а не полиция, Алекс, — добавляет Лана тихо. Я какое-то время смотрю в ее бездонные глаза, пытаясь найти решение, которое всех бы устроило. Миллер зависимый придурок, больной голове которого возникла определенная одержимая идея, связанная с Ланой. Я должен быть уверен в том, что сукин сын остановится, что больше не будет пытаться приблизиться к ней.

— У меня есть отличная мысль, — бесстрастно произношу я. — Тебе понравилось быть оператором, Миллер? Теперь я воспользуюсь твоим примером. Как насчет чистосердечного признания? На камеру?

— Иди к черту, — вытирая обильно вытекающую из носа кровь комком снега, хрипит Колин. Я делаю резкий шаг к нему, но Лана снова меня удерживает. Ее пальцы впиваются в ткань моего пальто в отчаянно порыве, на который она тратит последние силы. Я чувствую, как она слаба, и не могу еще больше испугать ее.

— Полицию предпочитаешь, Миллер? — я без сомнения наживаю 911, включаю громкую связь и подношу к уху.

— 911, оператор Нора, как я могу помочь вам? — тут же отвечает хорошо поставленный женский голос.

— Нор… — начинаю я, но истошный вопль Миллера останавливает меня на полуслове. И я скидываю вызов.

— Я сделаю, что ты хочешь, Джордан.

— Отлично. Тогда мы снимем видео для твоего папочки. Постарайся выглядеть искренним, Миллер. Попроси помощи у отца. Расскажи, чем занимаешься и как сожалеешь о том, что не оправдал его надежд. Давай, бей на жалость. Ты же это умеешь. Скажи, что согласен на наркологическую клинику, назови имена тех, у кого покупаешь дурь. Уверен, что твой отец разберется с ними без тебя. — В глазах Миллера отражается ужас, и, кажется, до него, наконец, доходит, в какую передрягу он влип. Но выбор не велик. — Полиция. Или помощь отца, — напоминаю я неумолимым тоном возможные варианты. Колин отчаянно рычит, ударяя кулаками по снегу, но кивает, стиснув зубы.

Я запускаю видео съемку и направляю камеру сначала на россыпь наркотиков на снегу, потом на лицо Миллера с подтеками крови под носом. Я не ошибся, когда сказал о том, что Колин умеет давить на жалость. Видео получилось проникновенным, почти слезливым до растирания кровавых соплей по разбитой физиономии, и Миллер явно рассчитывал на реакцию одного главного зрителя — своего папаши. Непростой мужик этот Стэнли Миллер. Связи в конгрессе, отличная карьера, коллекция автомобилей категории люкс, недвижимость по всему миру. А вот сын полное дерьмо. Так бывает, когда слишком много времени отдаешь работе. Откупаясь от детей деньгами и дорогими подарками. Я надеюсь, что никогда не повторю ошибок Стэнли Миллера.

— Я отправлю видео мистеру Миллеру, — закончив, удовлетворенно сообщаю я. — И если узнаю, что ты снова пытаешься встретится, заговорить или просто посмотреть в сторону Русланы, оно мгновенно попадет в сеть. Понял меня?

Колин, жалкий, сгорбленный, выпотрошенный обращением к отцу, молчит, опустив голову. Наверное, он находится в мрачном предвкушении перспектив, которые его ожидают в ближайшем будущем. Сейчас парень вряд ли понимает, что мы спасли ему жизнь. Остальное уже зависит от того, чего хочет он сам. Убираю телефон в карман, поворачиваюсь к Руслане, которая все это время, по-прежнему пребывая в шоком состоянии, молчаливо наблюдала за нами. И вмешивалась только, когда дело доходило до рукоприкладства.

— Пошли отсюда, — произношу я, мягко обнимая ее за плечи, и веду к ближайшему выходу из парка. Она не сопротивляется, и я ощущаю, как мелко вздрагивает ее тело, прижатое ко мне. — Тебе нужно к врачу. Я на машине, отвезу тебя, — произношу обеспокоенно.

— Нет, не надо, — быстро отвечает она, резко останавливаясь. Запрокинув покрытое ссадинами лицо, она смотрит на меня неожиданно пристальным взглядом. — Я никуда с тобой не поеду. Мне не нужна помощь ни твоя, ни врачей. Я в порядке! В порядке! — последнюю фразу она кричит, и неспешно гуляющие прохожие замедляют шаг, оглядываясь на нас. Мы вышли в оживленную часть парка, и здесь Миллер точно бы не осмелился напасть на Лану.

— Какого черта ты не послала его, как только увидела? — спрашиваю я, доставая платок из внутреннего кармана пиджака и бережно прижимая к ранам на щеках и на лбу девушки.

— Оставь меня в покое, Алекс, — пытаясь оттолкнуть мою руку, яростно говорит Руслана. — Я просила Стейси…

— Она мне передала, — киваю я, сглатывая комок, образовавшийся в горле. У меня все еще перехватывает дыхание от одной только мысли, что ублюдок Миллер прикасался к ней своими грязными лапами. — Я старался. Я, правда, хотел оставить тебя в покое, девочка. НО не выходит. Ты и сама видишь. Наши жизни далеки от покоя с того момента, как ты свалилась на перекрестке, а я поймал тебя. И даже раньше, когда год назад вдрызг пьяный я рыскал по интернету и случайно наткнулся на роман юной писательницы, который так усердно поливали критикой, и я точно понял для себя, что не смогу пройти мимо, и не ошибся. Долбанная полоса случайностей. Вот и не верь после этого в судьбу. А сейчас я даже представить боюсь, что мог не наткнуться на тебя, не узнать, какая ты необыкновенная.

— Что? — осипшим голосом спрашивает Лана, сканируя меня изумленным взглядом. Она хлопает намокшими ресницами, пытаясь рассмотреть мое лицо сквозь пелену слез.

— Нам нужно поговорить, Руслана. Дай мне несколько минут. Это все, о чем я прошу, — мягко говорю я, глядя в почти черные лабиринты глаз. — У меня есть аптечка в машине. Нужно обработать ссадины. Ты уверена, что в порядке? Голова не кружится? — обхватив ее за плечи, я пристально всматриваюсь в бледное застывшее в потрясении лицо. Нижняя губа чуть подрагивает от волнения, придавая ее облику еще более уязвимый и трогательный вид. Я прижимаю ее к своей груди… крепко, потому что сейчас не могу поступить иначе. Пусть она сопротивляется, дерется, кричит, что ненавидит меня, но я знаю, что и ей это сейчас нужно так же сильно. Мне кажется, что я чувствую, как бьется ее сердце чуть ниже моего, оглушительно и больно, в ритм. Я так скучал по этому ощущению. Чертовски сильно скучал… И чтобы она не сказала — я знаю, это взаимно.

Руслана ненадолго застывает в моих объятиях, а потом неуверенно начинает отталкивать меня ладонями и упираясь локтями в грудь. Я чувствую, как она близка к тому, чтобы разрыдаться в голос, и как много сил вкладывает в то, чтобы не допустить этого. Гордая девочка, я давно это понял. Во что я втянул ее? Не могу даже представить, что она пережила в кабинете Райта и сейчас… подвергаясь унижениям Миллера. А виноват я. Из-за меня все.

Почему я был таким идиотом? Что мешало мне сказать правду раньше?

— Нет, не кружится. Не трогай меня, пожалуйста. Не говори. Не прикасайся. Я не могу, Алекс. Даже смотреть на тебя.

— Не надо смотреть. Не смотри. Любуйся гирляндами. Думай о том, что все закончилось лучше, чем могло, — я снова обхватываю ее за плечи и уверенно веду нас обоих к выходу. — А я буду смотреть. И говорить. Пока ты мне не поверишь, пока не услышишь и снова не захочешь взглянуть на сумасшедшего Алекса Джордана.

— Замолчи, не надо. Зачем ты так со мной? — ее голос дрожит от непролитых слез, от накипевших обид и невысказанной боли. Я понимаю все, что она чувствует. Слишком хорошо понимаю, ведь мы так похожи, иначе случай не свел бы нас, иначе не было бы Скандального Романа. И мне тоже больно, потому что я допустил это и стал причиной.

Мы оказываемся на платной парковке, где я оставил Бентли, и мне снова приходится уговаривать Лану сесть в машину. Девушка замерзла, и я вижу, как побелели ее губы и покраснел нос, но она упорно стоит на своем.

— Я не хочу говорить с тобой, Алекс. Давай просто расстанемся здесь и сейчас. Не хочу слушать твои оправдания. Я не поверю ни одному твоему слову, как ты не понимаешь? — отчаянно спрашивает она. — Спасибо, что помог справиться с Миллером и не убил его, но этого недостаточно, чтобы я забыла про твою жену и двоих детей. Я не такая, Алекс. Я не какая-то дура, с которой можно трахаться в свободное время, а потом бросать и уходить, словно я пустое место. Не нужно так со мной. Я не заслужила… Я ничего плохого тебе не сделала! — не сдержавшись, Лана горько всхлипнула, и несколько слезинок скатилось по бледным щекам.

— Я знаю, девочка. Я знаю, — беру ее лицо в ладони, стирая слезы подушечками больших пальцев. — Клянусь, что я тоже ничего плохого не хотел. Сядь, пожалуйста, в машину. Две минуты, и я отвезу тебя, куда скажешь. И не плачь. Я не могу смотреть, как ты плачешь.

— Если я пойму, что ты снова пытаешься вешать мне лапшу на уши, я сразу уйду, — предупреждает Лана, по-детски шмыгая носом и одергивая мои руки от своего лица. Я облегченно вздыхаю, осознавая, что мы сдвинулись с мертвой точки. Распахиваю дверцу машину шире и помогаю ей сесть. Быстро, почти бегом, пока она не одумалась и не сбежала, обхожу машину и сажусь на водительское место. Врубаю двигатель и отопление, достаю аптечку и бегло изучаю ее содержимое. Перекись водорода, бинты, лейкопластырь, стерильные салфетки. Все необходимое для обработки ссадин и царапин, оставленных ублюдком Миллером, имеется в наличии. Я открываю одноразовый пакетик с перекисью, выливаю содержимое на салфетку и мягко прикасаюсь к ее лицу. Она закусывает губу, глядя на меня из-под бесконечно-длинных ресниц. Обещала не смотреть, маленькая. И не может, и я тоже не могу. Мучительно медленно обрабатываю ранки, почти не дыша, растягивая мгновение до бесконечности.

— Ты так и не сказал, как оказался здесь, — приглушенным шепотом произносит Лана и морщится, когда салфетка касается самой глубокой царапины на щеке.

— Ублюдок. Мне стоило убить его, — вырывается у меня хриплое рычание. — Я ответил. Ты просто не услышала, Лана. Сукин сын взломал мой аккаунт.

— Что? — Руслана распахивает ресницы, ее огромные темные глаза смотрят на меня с недоумением. Закончив с обработкой ран, я отпускаю руки на руль, глядя перед собой.

— Как ты могла подумать, что Колин — это Dагk?

— Боже, это ты? — она потрясенно втягивает воздух и, забывшись, закрывает ладонями лицо, но тут же вскрывая от боли, одергивает руки вниз. — Но… как? Я не верю. Не понимаю, — отрешенно качая головой и все еще не до конца осознавая, что только что услышала, бормочет Руслана. — Ты же… Я же…. Ты точно оказался случайно на том перекрестке. Никто бы не смог подстроить такое.

— Конечно, случайно, — соглашаюсь я. — Но не все случайности случайны, Лана. Лаплас был чертовски прав, и даже то, что именно тебе попала тема проекта о детерминизме, тоже является неслучайным совпадением, и то, что Адамсон оказался в больнице, и то, что именно я бросился тебе на помощь на том перекресте. И даже то, что годом ранее именно я наткнулся на твой роман на просторах интернета — одна сплошная неслучайная случайность. Ты даже не представляешь, какой я шок испытал, когда открыл на флешке, которую ты мне отдала со своим эссе, я наткнулся на роман, который мне хорошо знаком. Я поверить не мог, но в тоже время я именно такой тебя и представлял. То, что начиналось, как развлечение в сети, вдруг обрело реальность и лицо. Потрясающее лицо и тело. Я растерялся. Правда, что я мог сказать? Привет, я — Dагk? Это я тот извращенец, который пишет тебе целый год пошлые письма и требующий интимные фотографии. И да, так сложилось, что я твой препод по философии? Как бы это выглядело? Ты бы сбежала от меня в самом начале, решив, что я псих, и была бы права.

— Я никогда не считала Dаrkа психом, — ожесточенно ответила Руслана. — Он помогал мне справиться с моими комплексами, неуверенностью, он меня поддерживал, давал советы. Он был моим другом.

— Я хотел, чтобы ты верила в себя. Но анонимность дает то, что никогда не даст личное общение.

— Сплошная ложь, ты просто морочил мне голову.

— Я не отрицаю. Флирт был, но…

— Нет, после! — Лана повернулась, разгневанно глядя мне в глаза. — Когда ты уже знал, кто я. И ты все равно писал, ты выспрашивал меня о себе же. Ты больной, Алекс. Зачем это все? Какая цель?

— Прости меня, — на выдохе произношу я. — Это было нечестно, несправедливо. Мне сложно это объяснить. Все, что случилось с нами, с самого начала походило на сон наяву, на ожившую фантазию, и я хотел продлить ее. Я чувствовал себя другим человеком, таким, каким бы ты хотела меня видеть, и я видел себя твоими глазами. И не хотел делить ни с кем это ощущение и пускать никого в наш мир тоже не хотел, — сбивчиво говорю я, пытаясь облачить в слова то, что горит в сердце, но это так просто, когда ты пишешь роман о героях, которые не имеют к тебе лично никакого отношения, и так невыносимо сложно, когда речь идет о тебе самом. И не хватает никаких слов, определений, мысли хаотично мечутся в голове, и ты понимаешь, насколько бессилен здесь и сейчас, когда именно от того, что ты скажешь, зависит чертовски многое.

— Не хотел никого пускать? — потрясенно переспросила Руслана. — Ты сейчас говоришь о своей семье? Разве это не то, с чего ты должен был начать, когда предложил мне писать роман вместе? Я никогда бы не пошла на отношения с женатым человеком. Никогда. Это табу для меня. Я видела твоих детей, Алекс. Не Райт сказал мне, а я сама увидела… твоих детей. Ты забирал сына из школы. Еще одна неслучайная случайность. Дэни учится с твоим сыном в одной школе. Я глазам своим не поверила, а потом… потом все поняла. Райт только подтвердил то, что я уже знала, — на глаза девушки снова набежали слезы, и она сморгнула их, опуская голову вниз и тяжело дыша. — Ты обманул меня, выставил шлюхой. Опозорил на всю Колумбию. Держал меня в квартире, потому что дома тебя ждала семья. Что ты говорил им, когда уходил? Когда пропадал ночами? Что ты им врал, Алекс?

— Я не врал Анне и детям. И я живу один уже два года, Лана. Аня разводится со мной.

— И я ее понимаю, — воскликнула с горечью Руслана.

— Нет. Все не так. У нее другой мужчина. Давно. Она замуж собирается.

— Я тебе не верю.

— Я не хотел развода, и это тоже правда. Первый год я пытался вернуть ее и детей, я что только не делал, но, видимо, черта была уже пройдена. Точка невозврата, после которой не остается ни одного шанса. Мысль о том, что кто-то другой будет жить с моими детьми, меня убивает, и даже сейчас — я говорю об этом, и мое сердце разрывается. Иногда так сложно признать свои ошибки и смириться с тем, что ты не можешь их исправить, что нужно продолжать жить и приспосабливаться к новым обстоятельствам. Не знаю, как другие, но мне и в двадцать лет тяжело давались перемены в жизни. Переезд сюда, внезапно обрушившаяся известность, деньги, успех. Я так хорошо начинал, но закончилось все плачевно. Я не справился, я не бы сильным и достаточно уверенным, чтобы пройти достойно это испытание. Ты помнишь моих друзей? Так я был хуже. В сотню раз хуже. Я катился на самое дно, коротая все свои вечера за бутылкой в сомнительных компаниях. Когда ты меня увидела на том перекрестке, это было очередное дерьмовое утро, и с тех пор как я тебя встретил, оно больше никогда не было таким. И, поверь, маленькая моя, я не хотел тебя обманывать. Ты бы все прочитала в нашем романе, и надеюсь, что прочитаешь. Я объединил главы и завтра вышлю тебе. Когда ты прочитаешь, ты все поймешь, как я… многое понял, прочитав то, что написала ты.

— Ты читал? — задает она мне тот же самый вопрос, что и месяц назад, когда я нашел ее в клубе, где к ней клеился какой-то мерзкий недоумок. — Но я же удалила. Я все удалила.

— Я восстановил с интернет диска твои главы, — сообщаю я, глядя в огромные почти черные глаза Ланы.

— Не могу поверить, — заливаясь краской, смущенно бормочет Руслана.

— Мы должны дописать нашу историю, и только от тебя будет зависеть, какой у нее будет конец, — мягко произношу я.

— Если все это только из-за романа…

— Да причем тут чертов роман, — в сердцах оспариваю я. — Это уже не имеет для меня никакого значение, — отвожу взгляд, тряхнув головой, пытаясь собраться с мыслями. — Нет, имеет, но не в том смысле, который ты вкладываешь сейчас. Ты мне нужна. И я не знаю, что будет дальше, но я хочу, чтобы ты дала мне… нам шанс. Это важно, важно, чтобы никогда не пожалеть о том, что мы не попытались. И мне чертовски страшно, что теперь, когда ты все обо мне знаешь, то никогда не сможешь больше сказать то, что написала: Я восхищалась им. Хотела до дрожи. И каждый раз влюблялась…. И слова: Алекс прав. Мой дом рядом с ним, потеряют для тебя значение, как обещание каждое утро говорить мне, что я необыкновенный. Потому что это не так, Руслана. Никакой я не необыкновенный. Обычный, грешный и давно не мальчик. Это ты, ты необыкновенная, моя девочка. Мне не двадцать, Лана, и даже не тридцать. Я на полжизни тебя старше, но я, видимо, еще больше чем ты подвержен иллюзиям. Я разделил свою реальность на две и спрятал тебя в одной из них, и не хотел ни с кем делить, даже с самим собой. Может быть, мы придумали друг друга, но я бы хотел сделать нас настоящими. Этот месяц был лучшим за два последних года моей жизни, и я не знаю, как убедить тебя вернуться, потому что не имею права делать это. Я должен думать за нас двоих и брать ответственность, но я не хочу думать. Впервые в жизни я не хочу ни о чем думать. Хочу просто жить, и чтобы ты была рядом. И наши пробежки по утрам. Я даже их готов вынести. И диету твою дурацкую, и песни в караоке, и танцы, и то, что теперь ты постоянно будешь убегать от меня на встречи с моим же агентом и пропадать на съемках, заставляя меня мучатся от ревности. И я не прошу тебя ответить сейчас. Или завтра. Решение непростое и требует времени. Я хочу, чтобы ты прочла то, что у нас получилось, и дописала то, чего не хватает в нашей истории. Это и будет твоим ответом. Я приму любой. Если захочешь, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни, просто напиши… — я делаю тяжелый вздох, глядя в немигающие бездонные глаза Русланы. Черт, никогда я еще не произносил такие длинные монологи. Но я обязан был сделать это. Она должна понять, что я ей предлагаю и о чем прошу. — Напиши, и я все пойму.

Я замолкаю, исчерпав весь свой запас красноречия, и мы какое-то время смотрим друг на друга в напряженной тишине, прерываемой только нашим тяжелым дыханием и биением сердец. Думал ли автор романов Алекс Джордан, что однажды сам окажется в эпицентре невероятной драмы? Думала ли о том же самом Руслана Мейсон? И будет ли счастливым конец у нашей неслучайной истории? Кто мы? Счастливчики или пара мечтающих неудачников?

— Это правда? — наконец, нерешительно спрашивает она. И выглядит такой уязвимой, ранимой и невероятно трогательной, такой близкой и чертовски далекой. В жизни всегда все так сложно, так запутано, и нет возможности стереть один абзац и поверх него написать новый. Существует только один шанс. Одна реальность. И время. Здесь и сейчас. — Правда то, что ты сказал? — робко уточняет Лана. — Не часть придуманной речи из романа, Алекс? Я не знаю, во что мне верить. У меня нет такого опыта за плечами.

— Через два дня рождество, Лана. Помнишь парк, где мы пили виски, когда я украл тебя из клуба в концертном платье?

— Да, конечно, я помню, — сморгнув слезы, кивнула Руслана. И я с трудом удержался от того, чтобы прикоснуться к ней. Такая болезненная потребность, самая приятная и быстро приобретенная зависимость, моя любимый привычка.

— Я буду ждать тебя там в шесть часов вечера, если ты не решишься раньше.

— А если…

— Если твой ответ будет отрицательным, то ты пришлешь мне его в своей последней главе нашего Скандального Романа, — опережаю я ее вопрос.

Мне кажется, что я все сказал, и любые другие слова, и заверения в вечной любви были бы лишними сейчас. «У меня не хватило дыхания. Тысячи вещей надо было сейчас сказать десятью словами» — писал Гессе в своем романе «Степной волк», и сейчас я осознал в полной мере, как на самом деле сложно обличать в слова все то, что говорит твоя душа. В живые слова, а не вылившиеся на бумагу строки.

Руслана молчаливо кивнула и отвернулась к окну, спрятав подрагивающие ладони на коленях.

— Отвези меня домой, пожалуйста, Алекс, — попросила она тихо. Тяжело вздохнув, я мягко тронулся, выезжая с парковки.

— Ты не спросил у меня адрес, — заметила Руслана спустя пару минут. Погруженная в себя, она даже не заметила, что я везу ее в направлении новой квартирки, которую она сняла пару дней назад.

— Да, кошечка, я не спросил, — ответил я, задумчиво глядя на дорогу.

— Отвези меня в общежитие, я еще не перевезла вещи, — просит она, больше не задав ни единого вопроса до конца поездки.

Как-то неожиданно начался снег. Медленно закружились пушистые снежинки в воздухе, подгоняемые несильным ветром, закручиваясь в белые вихри и тихо опадая на асфальт, навевая воспоминания о разбитом шаре, подаренном Русланой. Совсем недавно или в какой-то другой жизни….

Я смотрел перед собой на дорогу, но мои мысли кружились вместе с роем снежинок и не давали мне покоя, не оставляли ни на мгновение. Новогодние огни Манхеттена слепили в глаза, пока автомобиль плавно маневрировал в потоке других машин. Боковым зрением я замечал украшенные витрины магазинов, сверкающие разноцветными лампочками и красными шарами наряженные елки, мигающие тут и там гирлянды. Город застыл в ожидании рождественского чуда. И я… и я тоже.