Last secret (СИ)

Джиллиан Алекс

Они встретятся снова, чтобы продолжить начатую Рэнделлом Перришем партию и закончить задание, которое она получила, когда видела его в последний раз.         — Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса.                 Рэнделл:. Со стороны может показаться, что я играю с ней и другими людьми от скуки, но это обманчивое впечатление, не имеющее ничего общего с истинными причинами. Моя одержимость контролем построена исключительно на страхе. Она позволяет мне управлять собой, потому что боится меня, а я использую всевозможные рычаги контроля, потому что боюсь ее. И это удивительное ощущение, невероятное по своей силе. И оно не стихийно, а имеет собственные законы, похожие на те, что держат солнечную систему в равновесии. Планеты вращаются вокруг солнца, под воздействием силы отталкивания, превышающей силу притяжения, и только поэтому не сходят со своей орбиты и галактика остается неизменной.                Лиса: Настоящего Рэнделла не знает никто.        Даже он сам.        Настоящего Рэнделла не существует.        Он по-прежнему живет в закрытой комнате, моделируя собственные псевдореальнсти, создавая схемы, неспешно и продуманно передвигая фигурами живых людей по шахматной доске.        . Я не особенная. Я его секрет. Источник его страха.         И, может быть, главная угроза его существованию.  

 

ПРОЛОГ

— A где же люди? – вновь заговорил наконец Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко…

— Среди людей тоже одиноко, — заметила змея.

Антуан де Сент-Экзюпери

3 марта 2017 года. Кливленд

[Реджина]

Иногда мне кажется, что вся моя жизнь является чьей-то изощренной игрой или сном, абсурдным путанным кошмаром, который имеет свои светлые промежутки и временные затишья. Короткие моменты сравнительного покоя, которые даруются мне только для того, чтобы я не подохла раньше времени, и тому, кто получает удовольствие от моих мучений, не стало скучно и одиноко, если я однажды все-таки не выдержу и сорвусь. Но я не привыкла жаловаться и обвинять других. Я не питаю иллюзий на свой собственный счет. Самооправдание и жалость к себе — удел слабаков, а мне приходилось быть сильной. Многое из того что случилось в моей жизни, я заслужила, а еще больше притянула сама. Это происходит неосознанно, на каком-то подсознательном уровне. Меня всегда тянет туда, где вот-вот рванет, в самый эпицентр надвигающейся катастрофы.

Может быть, я просто неудачница или дура, которую ничему не научила жизнь. Или я законченная мазохистка, которая настолько привыкла принимать пинки судьбы, что научилась получать от этого удовольствие, но не перестала сражаться и идти напролом. И я солгу, если скажу, что ничего не пытаюсь исправить. Я все сделала, чтобы поставить точку на своем не самом красивом прошлом. Можно сменить имя, документы, даже корочки диплома, переписать свое детство и юность, но на самом деле даже полная амнезия не сделает нас другими людьми. Тень забытой личности все равно вернется и заполнит чистый лист своими черными кляксами, которые сольются в самые неприглядные картины моего прошлого.

Так случилось со мной. Почти пять лет я была счастлива, но ни на минуту не забывала, кто я, и как быстро все может закончиться. В глубине души я не верила, что мне может достаться такой жирный ломоть счастья и каждый день интуитивно ждала крушения. Неуверенность в себе, как и врожденный инстинкт самосохранения, составляют две краеугольные крайности моей личности. Психолог говорит, что я просто не умею радоваться моменту, жить сегодня, сейчас, что мои комплексы зарыты в детстве, в самом моменте рождения и ощущении собственной ненужности на протяжении долгого периода времени. Психолог говорит, что я… чувствую себя недостойной счастья, жизни и всего того, что имею сейчас. А еще он говорит, что мне необходимо заполнить пробелы, которые скрывает моя память, чтобы обрести свободу и простить себя. Он все время говорит и говорит, а я только слушаю, ничего не пытаясь изменить внутри себя. Консультации психолога понадобились не мне.

Я, как никогда, нахожусь в здравом уме… даже сейчас, когда мои руки привязаны к подлокотникам кресла, а глаза завязаны плотной тканью. И я понятия не имею, где нахожусь. Никаких посторонних запахов или шумов, которые могли бы дать наводку. Первые два часа я пыталась кричать и раскачивать кресло, которое оказалось слишком массивным и тяжелым, чтобы я могла его сдвинуть. Руки надежно зафиксированы, а не просто привязаны к достаточно мягким подлокотникам, скручены веревочной петлей, которая ограничивает любое движение и натирает кожу.

Мои отчаянные вопли до сих пор никто не услышал, а значит похитители позаботились о том, чтобы максимально свести риски моего обнаружения к минимуму. Я надорвала голос и смертельно устала, пытаясь освободиться. Нескольких часов оказалось достаточно, чтобы понять — самой мне отсюда не выбраться. Шоковое состояние, которое я испытала, очнувшись в кромешной темноте, обездвиженная, с помутившимся сознанием, до сих пор меня не отпустило и продолжает нарастать с геометрической прогрессией. Паника неподвластная разуму и логическому контролю. Я пытаюсь найти утешение в том, что моя дочь, Эсмеральда, в безопасности. Я надеюсь на это всем сердцем. И только вера в то, что ей ничто не угрожает, оставляет меня такой собранной и не потерявшей рассудок. Человек, который столько раз падал, балансируя между жизнью и смертью, реагирует на стресс иначе, но даже я не могла быть готова к тому, что произошло сегодня.

Мы возвращались из парка после долгой прогулки, направлялись по тротуару в сторону стоянки, где оставили водителя. Я держала болтающую без умолку Эсми за руку, и была немного рассеянна, думала о своем, вместо того, чтобы говорить с дочерью. Няня моей дочери Анна шла в нескольких шагах позади нас, болтая по мобильному телефону. Не было никаких плохих предчувствий, предупреждений, угроз, трагических предпосылок, подозрительных личностей в парке. Солнечное будничное утро, полное привычных тревог и печалей. Я даже обернуться не успела, услышав совсем близко скрип тормозов. Меня грубо схватили, отрывая от дочери. Рука в перчатке зажала рот, и через пару секунд, я уже лежала на заднем сиденье автомобиля. Я не могла кричать и двигаться, ощущая, как постепенно проваливаюсь в бессознательное состояние. Возможно мне вкололи снотворное, но я ничего не почувствовала, почти сразу потеряв сознание. Все, о чем я могла тогда думать, еще до того, как искусственный сон скрыл мой разум от любых попыток сопротивления, были испуганные глаза Эсми в тот момент, когда нас оторвали друг от друга. И я была благодарна, да, именно так, благодарна, что похититель не тронул мою дочь, что только я одна была его целью. И даже если меня убьют, я буду уверена, что Нейтон сделает все, чтобы обезопасить Эсмеральду. Он сможет защитить ее. В этом я абсолютно уверена. А еще я знаю, что Нейт не остановится, пока не найдет меня. Живой или мертвой. Хотя бы для того, чтобы призвать к ответу.

Сколько раз моя жизнь висела на волоске? Сколько должен вынести один человек, чтобы выдохнуть и сказать, что больше он ничего не боится?

Я не хочу думать, что меня похитили, чтобы убить, иначе, наверное, я бы сейчас не размышляла, кому понадобилась и зачем. Конечно, это могут быть просто бандиты, нацеленные на баснословный выкуп. И Нейтон заплатит его, не раздумывая. Я бы хотела, чтобы это были обычные недоумки, решившие поправить материальные проблемы таким оригинальным способом. И то, что мои глаза завязаны, говорит в пользу этой теории.

Но в глубине души я чувствую, понимаю, что все не так просто. И выкуп тут совершенно не при чем. И это самое страшное, что могло случиться, если я окажусь права. У моего мужа есть завистники и конкуренты, как у любого успешного человека. Его недавно избрали на пост мэра, и я уверена, точнее, точно знаю, что есть те, кого выбор народа не устраивает. Одного из них я знаю точно. Но надеюсь, что ошибаюсь. Что когда он обещал решить проблему, то не имел в виду мое физическое устранение.

Охваченный страхом и паникой мозг пытается справиться с огромным количеством предположений, но каждый раз где-то на середине логическая цепочка рушится, и я снова чувствую себя беспомощным зверьком, пойманным в клетку. Хрипло всхлипнув, я обращаю внимание на глухое эхо, которого не заметила раньше.

— Кто-нибудь слышит меня? Я здесь! Помогите! — снова надрывая связки, сипло кричу я, и мой голос отражается от стен, давая понять, что я нахожусь в просторном пустом помещении. Возможно, это какой-то склад или заброшенный цех завода, которых немало в пригороде. И я не в Кливленде, иначе были бы слышны звуки автострады.

Может быть, все-таки дело в выкупе...

Только безумец решился бы похитить жену мэра в людном парке на глазах у многих свидетелей для того, чтобы увести ее черт знает куда и там убить. И почему приставленная охрана не сработала? Или не было никакой охраны?

А что, если это Нейтон? Откуда мне знать, как избавляются от неугодных жен в семействе Бэллов?

Нет, я брежу. Нейтон последний, на кого я могла бы подумать.

Внезапно новая волна ужаса окатывает меня с головы до ног, я даже забываю, что пару минут назад хотела в туалет. Даже пальцы на руках и ногах немеют, сердце с бешенной силой бьется о ребра, в то время, как я сама почти перестаю дышать, обращаясь в слух. Я слышу шаги, уверенные, размеренные, неумолимо приближающиеся. Злоумышленник один. Но даже с ним одним я не справлюсь. Я застываю, вжимаясь спиной в кресло, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу и подмышками. Черт бы побрал строгие и закрытые узкие платья из плотной ткани, которые я обязана носить, чтобы случайно не скомпрометировать своего супруга цветастыми татуировками по всему телу.

За оставшиеся секунды до неминуемого столкновения, я хаотично пытаюсь выработать стратегию поведения. Черт, да я прекрасно знаю, как вести себя в такой ситуации, но страх сильнее, он блокирует разум, логику, он превращает меня в жалкую трясущуюся и потеющую трусиху, не способную бороться за свою жизнь. Мне нельзя показывать в какой панике я нахожусь, и уж точно крики и истерики не помогут понять, есть ли у меня шансы выбраться из этой заварушки с минимальными потерями.

Скрип несмазанных петель раздается где-то совсем близко, в каких жалких метрах от меня, и снова шаги, но теперь они звучат четче, гулко разбивая тишину, наполняя меня суеверным ужасом. Я не могу ничего с собой поделать, и жалко всхлипываю, ощущая негативные вибрации, исходящие от человека, который приближается ко мне, твердо ступая по полу тяжелыми ботинками, под которыми скрипит песок.

— Пожалуйста… Мой муж заплатит выкуп, — жалобно пищу я, совершая распространенную ошибку жертв, которые подверглись похищению. Нельзя умолять, это может разозлить преступника, спровоцировать его на насилие. Если ему нужны деньги, он заговорит сам. А если… Боже, я вздрагиваю, словно только что получила ожог всего тела, когда меня пронзила мысль, которая не приходила раньше. Возможно, я намеренно гнала ее от себя, надеясь на обычное похищение ради выкупа.

Я вдруг осознала, в каком именно положении нахожусь. Не в состоянии души, пребывающей в агонии ужаса и страха, а именно — в положении тела. Я сижу в кресле, мои руки привязаны к подлокотникам. Судорожное дыхание срывается с губ, когда неизвестный останавливается в нескольких шагах от меня. В памяти мелькают обрывки уголовных дел, о которых пестрили заголовки газет в разные промежутки времени.

Две женщины, погибшие женщины... Разница только в том, что у них не были завязаны глаза, но что мешало убийце снять повязку перед тем, как он закончил с ними?

О черт, если это он...

Почему я никогда не верила, что это может быть он?

Меня сотрясает крупная дрожь, и я издаю невнятное мычание, когда ощущаю прикосновение пальцев в кожаной перчатке к своему подбородку. Жестко обхватив его, мужчина поднимает мое лицо, и я не могу встретить, но ощущаю его взгляд на себе, тяжелый, пронзительный, убивающий меня взгляд. Сила и уверенность, исходящие от его тела сокрушают меня, превращая в пепел все мои теории и предположения.

— Скажи мне, что это не ты… — шепчу я едва слышно, но уверена, что он понял.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь, Лиса.

И я цепенею, застываю, каменею, мгновенно лишаясь возможности дышать, слышать и воспринимать реальность. Запястья, перетянутые веревкой, начинают мелко дрожать, и я слышу шум тока собственной крови в ушах. Пульсирующая боль сдавливает виски, пока разум пытается справиться с шоковым состоянием. Сколько бы версий я не перебирала, как далеко бы не зашла в своих предположениях и подозрениях, мне никогда бы не пришло в голову, что я могу услышать этот голос.

 

ГЛАВА 1.

— На твоей планете, — сказал Маленький принц, — люди выращивают в одном саду пять тысяч роз... и не находят того, что ищут...

— Не находят, — согласился я.

— А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе...

Антуан де Сент-Экзюпери

Пять лет назад.

[Рэнделл.]

— Ответь мне, Рэн! Мать, твою, скажи хоть что-нибудь, — я слышу над собой рокочущий голос Роббинса, доносящийся до меня, как через слой ваты. Пытаюсь сфокусировать взгляд на лице адвоката, но ничего кроме вращающихся вокруг меня темно-серых стен камеры ничего не вижу. Сердце отбивает бешеный ритм, одежда насквозь пропитана холодным потом, мелкая дрожь сотрясает тело и одновременно я чувствую частичное онемение конечностей. Но это даже не самое страшное. Можно ли побороть то чувство, которое является твоим главным оружием, главным козырем в игре, правила которой были установлены много лет назад и доведены до абсолютного совершенства? Я бы не смог достичь и толики того, что имею, если бы не знал на собственном опыте, каким мощным и сокрушительным может быть это чувство. Но сейчас именно оно управляет мною, заполняет разум, как кислота, сжигающая все попытки сопротивления. Черт, я ощущаю, как очередной спазм сжимает желудок, и я тянусь к пластиковому тазику, чтобы добавить туда порцию желчи. Все остальное вышло из меня еще вчера, если, конечно, я не запутался во времени.

— Окна открой, — скрипучим голосом прошу я.

— Перриш, это невозможно, — отвечает Мартин. — Ты, вообще-то, в камере предварительного заключения. Мне стоило немалых усилий договориться со следователем, чтобы тебя перетащили в более комфортную, если так можно сказать о камере.

— Перетащили? — хрипло уточняю я, чувствуя, как новый приступ удушья сжимает легкие. После нескольких попыток мне удается втянуть немного воздуха.

— Да. Ты не мог идти. Вырубился, как только заперли дверь. Они прислали тебе своего медика, который посоветовал вызвать судебного психотерапевта, но я категорически отказался. У тебя клаустрофобия?

— Да, — киваю я через силу, пытаясь приподняться. Головокружение усиливается и опять я тянусь за тазиком, не чувствуя своих рук, и пытаясь абстрагироваться от ощущения кружения пространства. Я долбаный андронный коллайдер, разгоняющийся до скорости света.

— Дерьмово, Рэн. Это можно, конечно, использовать, но еще несколько суток тебя все равно тут продержат. Диагноз есть? Имеется в виду официальное заключение?

— Нет.

— Дерьмово, — повторяет Мартин. Будто я сам не знаю, в какой заднице оказался. В прошлый раз было не так хреново, но тогда меня держали несколько часов.

— Мне нужно, чтобы ты подтвердил алиби. Без этого никак, — сообщает он официальным тоном.

— Я ее не убивал…

— Да знаю я, — кивает Мартин. Лицо адвоката двоится, но я по-крайней мере вижу его более четко, чем минуту назад. Красные и белые искры все еще мелькают перед глазами, что вызвано кислородным голоданием и резким сужением сосудов. Приступ медленно отпускает, но может усилиться в разы, если я не выберусь отсюда в ближайшее время.

— Пусть откроют окна. Там же решетки. Мне просто нужен воздух. Шеф полиции Райт… Позвони ему, — прерывисто говорю я, пытаясь вдохнуть глубже.

— Я уже звонил. Тебя, кстати, с его разрешения и перевели в почти царские условия. Меня, вообще, здесь быть не должно.

— Окна, Мартин. Бл*дь, — меня снова выворачивает наизнанку. Пальцы, удерживающие пластиковую емкость дрожат сильнее. Панический беспричинный страх пульсирует в крови. Я чувствую, как меня вырубает.

— Черт. Только не отключайся снова. Я не перенесу еще раз эту жуткую кар… — я не слышу остаток фразы, проваливаясь в темный лабиринт, теряя связь с реальным миром. Но в отличии от Роббинса, я четко понимаю, что со мной происходит. Я в совершенстве владею информацией о своем недуге. Но знание проблемы не облегчает ее решения. С годами приступы стали сильнее. Возможно, потому что я не пытаюсь побороть их, а строю окружающее пространство так, чтобы не допустить подобной ситуации. А сейчас зона моего комфорта нарушена, и я потерял контроль. И я подыхаю, мать вашу. Реально подыхаю. Озноб замещается обжигающей лихорадкой. Если пять минут назад я обливался холодным потом, то сейчас все внутри меня пылает. Как долбаный огнедышащий дракон из японской мифологии. И даже в отключке продолжаю трястись и конвульсивно дергаться. Тело то и дело хаотично сводит судорогой, рвотные спазмы сжимают желудок, и мне кажется, что потолок с ярко-светящими в глаза лампами опускается прямо на меня. И это пугает настолько, что я чувствую себя человеческой отбивной, размазанной колесами катка по асфальту.

Когда я прихожу в себя через неопределенный промежуток времени, то ряд симптомов отсутствует. Я начинаю ощущать свое тело, жесткий матрас и подушку под головой. Посторонние запахи раздражают обонятельные рецепторы. Роббинс пользуется резким парфюмом. Взгляд устремляется в сторону серой стены с небольшим окном. Открытым. Фокусирую на нем все свое внимание, пытаясь абстрагироваться от неприятных ощущений.

— Райт едет сюда, — произносит Мартин. Раз он все еще здесь, значит, я не так долго был без сознания. — Но и он сказал, что не сможет замять дело, если ты не сообщишь, где находился в момент убийства Линди.

— Я предоставлю, — сипло отвечаю я, приподнимая голову. — Мне гораздо лучше.

— Уверен? — спрашивает Мартин. Я смотрю на него, отмечая тот факт, что он больше не двуликий, как древнеримский Янус.

— Относительно, Мартин. Увереннее в моем положении я ответить не могу. Сколько я здесь?

— Четвертые сутки. Первый раз ты забился в припадке еще в комнате для дознания, перепугав детектива Штейна. Да и меня, если быть откровенным. Последующие дни провел в отключке. Ты сможешь еще продержаться?

— Недолго, — признаю я очевидное. Черт, я думал, что меня привезли вчера. Четыре дня! Херова туча времени потеряна зря. — Не выношу замкнутые пространства. Договорись с Райтом, чтобы все допросы проводились в комнатах, где есть окна.

— Ты думаешь он разре…

— Он разрешит, — резко перебиваю я. — Просто передай ему мою просьбу.

— Хорошо, Рэн. Я понимаю, что с тобой лучше не спорить в таком состоянии. Давай к делу. Что насчет алиби?

— Вот пристал, — снова падая на подушку, произношу я надтреснутым голосом. — Я предоставлю все, что необходимо.

— Отлично, — удовлетворенно кивает Роббинс.

— Есть одно условие.

— Какое?

— Информация, которую я предоставлю останется в этих стенах. Никакой огласки.

— Я решу вопрос, Рэн. Не сомневайся. Я хоть раз тебя подвел? — кривая улыбка на лице Мартина явственно намекает на обстоятельства нашего последнего «дела». Если бы я мог усмехнуться, если бы был способен управлять собственной мимикой, то сделал бы это. «Я хоть раз тебя подвел?» Сколько раз за свою чертову жизнь я слышал эту фразу?

— Забудь обо всем, что было в отеле, — отрезаю я металлическим тоном. — Девушка не твоя забота, Роббинс. И больше не моя. Я отпустил ее в свободное плавание.

— И я тебя понимаю, — удовлетворенно хмыкнул Мартин. — Хотя такая горячая крошка Розариуму бы не помешала.

— Она не подходит, — категорично произношу я и добавляю: — Итан был прав.

— Кстати, об Итане, — мрачно начинает Роббинс, заставляя меня внимательно взглянуть на него. — Тут такое дело… — мнется он.

— Говори, не размазывай сопли.

— Он, согласно распечатке, отправил тебе за день до убийства Линди сообщение, где предупреждал о том, что она наняла адвоката и готовится разнести тебя в пух и прах в суде.

— Я его не читал. Это же можно проверить, — хмурюсь я, пытаясь проанализировать услышанное. Я действительно не знал, что Лин собралась устроить юридическую войну.

— Да, но ты же мог выяснить и другими способами. Я так не думаю, но вот детектив может предположить. К тому же Хемптон намекнул в том же сообщении, что Лин знает много личного о тебе... Хммм… того, что лучше не придавать огласке. Это так?

— Да, — киваю я после небольшой заминки. Шум в ушах усиливается по мере учащения дыхания и тарабанящего, словно молот, сердца. Я перевожу взгляд на окно, пытаясь успокоить пульс равномерным дыханием. Бл*дь, я нуждаюсь в холодном душе, чтобы смыть себя пот и омерзительный запах блевотины, но не уверен, что переживу банные процедуры в закрытом пространстве. Это может многим показаться диким, но в моем доме даже стены ванной комнаты и туалета сделаны из стекла. Разумеется, что снаружи оно тонировано. Однако те редкие гости, которые приходили ко мне, предпочитают справлять нужду в другом, традиционном туалете. Никому не хочется сидеть на унитазе на глазах у всего города, даже если ты знаешь, что стекло с оборотной стороны непрозрачное. Зрительное восприятие для человека иногда важнее голоса разума. «Самого главного глазами не увидишь», так, вроде, говорил Маленький Принц Экзюпери. И я согласен с ним на сто процентов. Он понимал в устройстве мира куда больше, чем многие ученые, получившие Нобелевскую премию за свои открытия.

— Эти обстоятельства могут всплыть в ходе расследования? — осторожно спрашивает Роббинс.

— Расследование необходимо направить в другое русло, — резко отвечаю я. — На поиски убийцы, а не полоскание моего грязного белья. Хотя, я сейчас с удовольствием бы пополоскал себя.

— Ну, да, воняешь отвратительно, — поддакнул Мартин и тут же заткнулся, когда я одарил его уничтожающим взглядом.

— Что сейчас есть у следствия по факту? — спросил я.

— Немного. Почерк тот же, что и в случае с твоей матерью, — Мартин встает со стула, на котором сидел, и неспешно проходится к окну, убирая руки в карманы пиджака. — Обе были связаны в положении сидя, руки за спиной. На месте преступления никаких следов взлома или сопротивления, что говорит о том, что жертвы могли знать преступника. Тринадцать проникающих ранений в область грудной клетки, нанесенных острым колющим предметом. Ну, и прямая связь обеих жертв с тобой. Выглядит все это не очень, учитывая назревавший бракоразводный процесс и возможный слив конфиденциальной информации, которой владела твоя жена. Плюс именно ты нашел ее на месте преступления, и выглядел при этом немного странновато и жутковато.

— Ты бы вряд ли выглядел лучше, если бы второй раз в жизни столкнулся с подобным зрелищем, — сообщаю я, отгоняя тут же встающие кровавые картинки перед глазами.

— Рэн, я не детектив, не прокурор, — произносит Роббинс сдержанным тоном. — Я твой адвокат. Мне можешь ничего не объяснять. Если ты говоришь, что не убивал, я придерживаюсь этой же версии.

— А если я скажу, что убил? — предполагаю я, пристально глядя в голубые глаза Роббинса.

— Тогда я выберу другую тактику, — тут же бесстрастно отвечает он.

— То есть тебе все равно? —уточняю я.

— Нет. Я просто верю тебе на слово, — качает головой Мартин. В непроницаемых глазах нет ни тени сомнения. Вот же хладнокровный ублюдок.

— Вранье! — грубо отвечаю я. — Ты думаешь я способен убить свою мать? А потом жену?

— Судя по фактам, ты не был особо привязан ни к той ни к другой, — бесстрастно заявляет адвокат.

— Это тоже ложь. Я любил обеих. То, что они меня разочаровали, не имеет никакого отношения к моим чувствам сейчас.

— Хорошо, — сдержанно кивает Мартин. Опускает голову, словно раздумывая над чем-то, а потом смотрит мне в глаза. — Ты уверен, что не делал этого? Твои приступы… я консультировался, они могут сопровождаться кратковременной потерей памяти.

— Я знаю. Это не тот случай. В моем доме созданы все условия для того, чтобы я не испытывал дискомфорта. И Лин не должно было там быть. Мы давно не живем вместе.

— Я об этом наслышан, как и половина Кливленда, я думаю. — Мартин в притворном смущении отводит глаза, изображая мужскую солидарность. — Она вела себя так, что у тебя реально был повод.

— Меня не волновала ее личная жизнь, Мартин, — нейтрально сообщаю я. — Я просто хотел, чтобы она исчезла из моей.

— Совершенно не волновала? — внимательный пристальный взгляд задержался на моем лице. — Мне, как мужчине, сложно представить ситуацию, в которой я бы забил на то, что моя жена ложится под каждого и еще рассказывает о том, что я полный ноль в постели.

— Верить или нет — выбор каждого, Роббинс. Меня беспокоили исключительно ее попытки вернуться в мою жизнь.

— То есть… — Мартин даже немного растерялся. — Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что Лин устроила этот балаган, чтобы заставить меня увидеть ее, обратить внимание. У нее не вышло.

— Это охереть как жестко звучит, Рэн, — хмыкнув, качает головой Роббинс.

— Возможно, — невозмутимо соглашаюсь я.

— Ты никогда думал о том, чтобы дать ей шанс?

— Я похож на идиота? — скептически переадресовываю вопрос.

— Я просто уточнил. Когда начнется допрос, ты услышишь вопросы пожестче, чем те, который задал я. Ты должен быть готов.

— Дай мне пять минут с Райтом и допроса не будет, — уверенно сообщаю я.

— Он тоже у тебя на крючке? — Мартин не выглядит удивленным, но ему необходимо подтверждение.

— Как и многие другие в различных структурах власти Кливленда, — невозмутимо киваю я.

— Тогда нам не о чем беспокоиться, — натянуто ответил Роббинс. — И последний вопрос, Рэн. Это для меня. Не для протокола. Сожалеешь о том, что Линди погибла?

Я опускаю глаза вниз, на свои руки. Безымянный палец все еще хранит белесую полоску от обручального кольца. Когда-то я любил ее очень сильно. Мы были по-настоящему счастливы.

— Однажды Лин спасла меня, Мартин, — немного охрипшим голосом произношу я, сгибая и разгибая пальцы. — Со стороны я могу показаться безжалостным неблагодарным подонком. Уверен, что именно так она и считала. Но я никогда не желал ей зла. Знаешь, для большинства людей существует понятие «между». Между да и нет, между вчера и сегодня, между прошлым и будущим, между люблю и ненавижу, между никогда и может быть. Для меня таких понятий не существует, Роббинс. И если вчера я любил ее, но она не оправдала моих надежд, то сегодня ее в моей жизни не будет. Нет ничего проще, на самом деле. Это то, что должен уметь делать каждый. Сбрасывать груз совершенных ошибок. Не она ошиблась, выбрав меня. А я. Я не разглядел ее истинное лицо. Заблуждения или мои фантазии и первая серьезная влюбленность не позволили мне понять, что я связал свою жизнь не с тем человеком.

— И что же Лин такого сделала? — полюбопытствовал Роббинс. Я ответил ему холодным, отсутствующим взглядом. — Не думаю, что ее развеселый образ жизни начался, когда вы еще ладили.

— Мы и не ссорились, Мартин, — бесцветным тоном произношу я, глядя как ветер раскачивает раму окна. — Ты не слышишь меня. Она просто осталась в том дне, где я оставил мысли о ней.

— Наверное, это чертовски сложно и требует огромных внутренних сил, чтобы мгновенно вычеркнуть человека из жизни.

— Нет. На самом деле нет ничего проще. Гораздо сложнее любить. А когда любовь уходит, то и сложностей не остается. Она долгое время заставляла меня верить в то, что является единственной, что подобных ей нет. Даже не заставляла, я сам был рад обманываться.

— А потом ты увидел целый цветник других красавиц? — с понимающей улыбкой спросил Мартин. Я с недоумением смотрел на него. Вот мы говорим с ним о девушке, которая умерла в возрасте тридцати лет, а он улыбается. Кто из нас более ненормальный?

— Я не видел других женщин, пока видел ее, Мартин. И в моем случае это требует максимальной отдачи. Если человек любит другого, то он не сомневается, не пытается искать скелеты в его шкафу, а любит его так — вместе со скелетами.

— Я вряд ли смогу понять, что ты пытаешься сказать, — сдался Роббинс. Я снова поднял взгляд к окну. Я знал, что из того, что скажу сейчас Мартин снова ничего не поймет, но иногда мне самому нужны слова, необходимо проговорить то, что царапает душу изнутри.

— В тот момент, когда я увидел Лин, увидел мертвой… Когда я понял, что произошло, то осознал, что во многом моя теория отношений оказалась неверной. Я должен был научить ее отпустить меня так же, как сделал это сам. Или защитить ее. Моя ошибка в том, что я просто выпустил ее из клетки на волю, закрыв дверцу, а она не переставала биться о прутья, пытаясь вернуться назад.

— Мы все ошибаемся, парень.

— Только не я, — стиснув челюсти, качаю я головой. — Есть человек, который идет по моим пятам. Он дышит мне в спину, выбирая для удара момент, когда я больше всего уязвим.

— Ты говоришь об убийце? Есть догадки? Думаешь, что знаешь его? Точнее, я уверен, что знаешь. Все это смахивает на личную вендетту. — Тут же ухватывается за мои слова адвокат.

Я поднимаю руку, чтобы потереть пульсирующие виски. И мое сердце все еще надрывается от слишком быстрого ритма, и дышу я все так же прерывисто, но способность мыслить и говорить связно возвращается, что не может не радовать.

— Я не знаю, кто он, — четко отвечаю я, чувствуя на себе настойчивый недоверчивый взгляд Роббинса. Я понимаю его сомнение и подозрения в отношении правдивости моих слов. Но я должен сам разобраться, сам решить проблему. А если не справлюсь… Если не справлюсь, то в следующий раз привязанным к стулу с проникающими тринадцатью ножевыми ранениями в область грудной клетки найдут меня. О да, это было бы фееричным завершением моей жизни. Я остался бы в памяти городка как самая загадочная и таинственная личность за всю историю его существования. Людям свойственно мистифицировать то, что они не понимают. Я даже думать не хочу какими теориями пестрили бы заголовки газет в случае подобного исхода. Сейчас они наверняка все кричат о том, что Рэнделл Перриш снова взялся за нож и ему опять все сойдет с рук. Осталось немало уверенных после истории с Корнелией, в том, что именно я убил ее, я тот злодей, которого полиция не смогла задержать за неимением прямых улик и доказательств. Я никогда не пытался никого убедить в том, что я совершал или не совершал.

За несколько месяцев до ее смерти я узнал о существовании Гарольда Бэлла. Точнее, я знал о нем из газет и новостных рубрик, как о финансисте, банкире и одном из основателей города, я не раз видел его выступления по телевизору, который мы любили смотреть вместе с Лин по вечерам после выматывающего секс-марафона.

Однако личное знакомство состоялось при совершенно неожиданных обстоятельствах. Я приехал к матери без предупреждения, открыл своими ключами, и сразу понял, что в квартире посторонний. Меня насторожил тон разговора Корнелии с клиентом, как и его голос, который показался мне смутно знакомым. В напряженном разговоре звучали имена, и у меня не осталось никаких сомнений, что мать проводит консультацию для самого богатого человека в Кливленде. Бизнесмена, который владел автомобильными заводами, фабриками по изготовлению энергосберегающих ламп и многими другими предприятиями, объединившимися под названием одного крупного холдинга «Бэлл Энтерпрайз». Многопрофильность его интересов не раз заставляла меня углубляться в биографию этого человека-легенды, и вот я стою под дверью, слушая, как он угрожает моей матери. А в том, что его слова содержали угрожающий посыл, сомнений не было. Я вслушивался в каждое слово, произнесенное с раздраженной требовательной интонацией. Мать отвечала ему тихим, немного растерянным голосом.

— Ты уедешь отсюда, Кони. Этот город стал слишком мал для нас двоих. Убирайся, иначе мне придется решить проблему по-своему. Ты хочешь этого?

— Как ты можешь угрожать мне после всего, что сделал?

— Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое — убирайся. С твоими талантами ты сможешь неплохо устроиться в любом штате.

— Ты же знаешь, что я не беру деньги.

— Потому что ты плебейка и идиотка. Сумасшедшая дура с принципами гордой голодранки. Мой отец предлагал тебе выгодные условия, от которых ты отказалась.

— Твой отец наглядно показал, насколько выгодными могут быть условия, о которых ты говоришь.

— Нужно было просто взять деньги и исчезнуть, когда я тебя попросил. Ты не имеешь права так говорить об Эрике Бэлле. Он создал этот город, шаг за шагом поднял его с колен после Великой депрессии. Пока ты сидела тут, как крыса, прячась от внешнего мира, мой отец создавал новые рабочие места, строил заводы и дороги. А теперь я и мои сыновья продолжаем его дело, а ты продолжаешь сидеть тут, раздавая советы моим партнерам о том, как им следует вести свои дела. Мне нужно чтобы ты уехала, Корнелия. Ты мешаешь мне.

— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

— Твоя больная голова не является оправданием. Это мое последнее предупреждение.

— Я могу подумать?

— Да, подумай. А потом вернусь, и если найду тебя здесь, то мне придется принять радикальные меры.

— Почему бы тебе просто не забыть о моем существовании.

— Ты знаешь почему. Знаешь! И слишком много людей в последнее время рассказывают мне о некой особенной женщине, которая помогает решить любые проблемы парой фраз. Я предлагаю тебе решить свои собственные проблемы. И как можно скорее. Поняла меня?

Я не слышал, что ответила Корнелия. Возможно, просто кивнула. Услышав уверенные шаги, приближающиеся к двери, я предпочел скрыться на кухне, чтобы не столкнуться с Бэллом лично.

Но когда он ушел, мне пришлось подвергнуть мать допросу. Я никогда не разговаривал с ней на повышенных тонах, но в данном случае у меня просто не было другого выбора. И она сама бы не заговорила о нем. Я вынудил Корнелию сказать мне правду, которая уничтожила образ, который я годами видел перед собой. Единственный образ в четырех стенах, являющихся моей вселенной. В тот день у меня случился приступ прямо на полу в гостиной на глазах у перепуганной матери.

Есть призраки, которые лучше не воскрешать из могил, оставив там, где им место. Но я уже не мог остановиться. Я должен был раскопать их всех…

Возможно, если бы я не пришел к ней тогда, все сложилось бы иначе. И главная партия всей моей жизни не оказалась бы такой сложной и в то же время увлекательной.

А сейчас я снова нахожусь в камере под подозрением в очередном убийстве близкого мне человека.

Как и Корнелия, моя мать, Линди имела контакт с Гарольдом Бэллом, и как в первом случае, я воспринял это, как предательство. Каким-то образом этот человек заставил сначала Корнелию, потом мою жену прислушаться к его словам, принять правила игры, которую устанавливал он. Меня подобный вариант не устраивал. Я не из тех, кто позволит манипулировать собой и считал, что если силы неравны, я готов ждать годы, чтобы показать Гарольду Бэллу, как сильно он облажался с выбором объекта для своих игр. Я действительно так считал, был уверен, пока не заглянул в мертвые глаза Линди, которая однажды доверила мне свою жизнь. Я стал причиной ее смерти, и то, что против меня нет прямых улик, не доказывает обратного.

Когда я думаю о ней, в носу появляется металлический запах крови и смерти, который я вдохнул, переступив порог своего дома несколько дней назад. Она казалась такой крошечной в центре гостиной, с перетянутыми веревкой запястьями, словно обвитая паутиной высохшая бабочка. Безвольно обвисшее тело было наклонено вперед, растекшаяся по полу лужа крови уже начала подсыхать, образуя темно-бардовую корку на поверхности. Я столько раз представлял себя пауком, высасывающим жизнь из своих куколок. И вот я увидел в реальности, как это выглядит на самом деле, без отвлекающих декораций, грима и спецэффектов, без пафосных слов и заявлений. Смерть во всем своем неприглядном ужасе. Отвратительная, смердящая, неумолимая. Это не спектакль, который можно отыграть сначала, а представление, которое имеет всего один акт в действии. Импровизация, как и все реальное в этом мире.

Я увидел в сломанной обескровленной фигуре ту самкю девочку, которая однажды научила меня жить. И вот чем я отплатил ей...

Мои шарады должны были обойти Лин стороной. Мы несем ответственность за каждого, кого приручаем. Будь то растение, животное или человек.

Я понимал, что поступаю неправильно, что полиция свалит все на меня, но я развязал ее руки, закинув на свое плечо голову со спутанными волосами. Ее тело уже потеряло гибкость, но все еще казалось невесомым. Я несколько часов качал ее на своих руках, стоя на коленях в вязкой бардовой луже, и я говорил ей то, что, возможно, она мечтала услышать, но так никогда и не услышала. Я любил ее. Я действительно ее любил. Но даже мертвая любовь способна разбить сердце, когда ты видишь результат и последствия своих ошибок. Я вызвал полицию через несколько часов, и когда наряд приехал, я вышел к ним навстречу, держа Лин на своих руках, укутанную в одеяло. На улице шел дождь. Ледяной дождь и пронизывающий ветер. Я не хотел, чтобы она замерзла. Именно это я и сказал полицейским передавая им тело моей жены. Я позволил им заковать себя в наручники и увести, не перестывая оглядываться на каталку, куда положили Лин, накрыв белой тканью. Мне хотелось оставить их, крикнуть, чтобы они открыли ее лицо, чтобы позволили ей дышать... Но потом я вспомнил, вспомнил, что свой последний вздох она сделала, когда меня не было рядом.

Лин оказалась невинной жертвой, попавшей под перекрестный огонь. Я не хочу больше смертей. Моя крепость подверглась диверсии. Прямому нападению. Это откровенный вызов мне. Война, обьявленная давно, ведется теперь без соблюдения границ и правил. Я должен ответить, но мне необходимо время, чтобы укрепить позиции, чтобы выровнять силы и восставить стены. А еще мне необходимо исправить еще нечто важное, пока не стало слишком поздно. Программа, которую я разработал для достижения своих давних целей подлежит перезагрузке.

— Ты должен кое-что передать Мак, — произношу я, снова ощущая нарастающую слабость во всем теле.

— Что именно? — уточняет Мартин.

— Она должна остановить задание, пока я не вернусь в строй.

— Какое задание?

— Она поймет.

— Хорошо. Я передам. Как сообщить ответ?

— Ей не стоит звонить мне сюда. Устно, Мартин.

Оставшийся день я провожу в борьбе с тошнотой и головокружением, то отключаясь, то бодрствуя. Мой разум парализован самым примитивным и древним чувством, которое и стало скачком в развитии человека. Оно заставило нас сражаться, искать варианты, выжидать и охотиться. И многие из нас смогли обратить его в свое самое мощное и действенное оружие. И я владею им в совершенстве, но абсолютно уязвим, когда дело касается закрытых дверей. Возможно, я боюсь не закрытого пространства, а самого себя? Что может быть страшнее, чем остаться наедине с собой?

Я не помню, как меня выводили на допрос, но кажется, тогда я был еще в осознанном состоянии. Частично разумеется, иначе я бы помнил точно и детально. Хуже стало в коридоре, пока я шел перед конвоем. Это ни на что непохожее ощущение, когда обычные лампочки превращаются для тебя в мощные светила, размером в солнце, вращаясь вокруг тебя с бешеной скоростью, и то же самое происходит со стенами, контуры которых размываются, ускользают, выгибаются, меняя форму, надвигаются на меня с неумолимой медлительностью. И самое ужасное в этом, что я четко отдаю отчет в том, что мой страх и галлюцинации иллюзорны, но не способен справиться с ним.

В кабинете для допросов было просторно и светло. Я не помню и половины вопросов, на которые отвечал. Может быть, я вообще бредил, но рядом был Мартин Роббинс, беспроигрышный адвокат Кливленда. Звезда юриспруденции. И говорят, что ему под силу оправдать даже покойника. Я еще жив, поэтому мне нечего бояться.

На следующий день Роббинс вернется, чтобы сообщить мне, что я отпущен под залог, а еще он передаст слова Мак, ее ответ:

— Процесс запущен. Слишком поздно.

— Значит, придется искать альтернативные варианты...

[Итан.]

Первое собрание в Розариуме состоялось через пару недель после освобождения Рэнделла. Я присутствовал, как и остальная пятерка основного состава. Не было только Кальмии, которая, если верить словам Перриша, больше не является участником Розариума. Если он не лжет и действительно дал ей свободу, то это лучший исход, на который я мог бы рассчитывать для Лисы. Но проблема в том, что я больше не верю Рэнделлу Перришу. И думаю, он прекрасно понимает это. Он знает, что перешел черту, ту самую грань, о которой сам всегда говорил. Он сделал личное превыше профессионального. И я надеюсь, что сейчас Рэнделлу так же дерьмово, как и мне. Хотя внешне этого не скажешь. Перриш кажется осунувшимся, но все таким же несгибаемым хладнокровным ублюдком.

Он, как обычно, стоит к нам спиной. Сегодня нет разноцветных костюмов, сшитых для каждого согласно оттенка цветка, соответствующего кодовому имени. Мы в черном. Даже бесстрастные социопаты соблюдают траур. Понимает ли Рэн, что все собравшиеся считают его виновным в смерти Лин? Даже если не в его руке было оружие, которым убили Линди Перриш, он был главным виновником того, что произошло. И попытка соблюдения традиций, на которые он всегда плевал, для меня кажутся верхом лицемерия.

Никогда не думал, что смогу ненавидеть его так сильно. С той минуты, как я увидел скорчившуюся на полу душевой кабинки Алисию, я не могу заглушить бессильную злобу внутри меня. Он осознанно и хладнокровно ударил по каждому из нас.

«Зачем ты это сделал?

Иногда жить становится смертельно скучно, Итан.»

И это то, что я услышал в ответ на свой вопрос. Неужели Рэн думал, что поразит меня историей о том, что Лиса оказалась на месте убийства моего отца и его любовницы. Или что я буду винить ее в их смерти? Она была маленькой       перепуганной девочкой, отчаянно сражающейся за свою жизнь, и всплывший факт говорит только о том, что мы были предназначены друг другу. И Рэн это тоже понимал. Конечно понимал, иначе не передвигал бы нас по шахматной доске, как пешки, ход за ходом, навстречу друг с другом. Кем он возомнил себя? Какие цели ставил, придумав такое безжалостное испытание для нас двоих? Решил наглядно показать, что мы лишь беспомощные, жалкие марионетки, которые он дергает как пожелает, если вдруг его душа требует спектакля. И ему решать, какой жанр выбрать. Трагедия, комедия, мелодрама или триллер.

Он сумасшедший. Но не больше, чем каждый из нас, рассевшихся вокруг стола и не поднимающих взгляды со своих конвертов.

Мы даем ему власть над нами.

Мы.

А он просто делает так, чтобы никто из нас не сомневался в правильности своего выбора.

— Откройте конверты со своими заданиями. Ты первый, Итан, — произносит Рэн после небольшой вступительной речи, где благодарит каждого за успешное функционирование Розариума во время его недолгого отсутствия. Похвала — это тоже инструмент управления. Да, я все еще пытаюсь понять всю схему, изучить весь набор инструментов, которые использует Рэнделл.

И на самом деле мне впервые плевать, что там в конверте. Я устал разговаривать со спиной Перриша, чувствуя себя еще одним винтиком в запущенном механизме. Наверное, для каждого существует свой предел, и я достиг его. Мне больше не интересно.

Однако я беру в руки конверт, чувствуя, как собравшиеся сверлят меня выжидающими взглядами. Черт с вами. Я посмотрю. Заглядываю внутрь, доставая из конверта фотографию. На снимке частная резиденция на берегу океана, с небольшой террасой, оснащенной джакузи. Я знаю это место. Однажды я работал там с перспективным объектом женского пола. Побережье Майами-бич, недалеко от исторического центра, соединение 69 улицы и Колин-авеню. Один из самых элитных и живописных районов. Я помню, что вернувшись после завершения задания, я сказал Рэнделлу, что нашел место, в котором хотел бы провести свою жизнь. И я заразил своими фантазия Люка, который теперь мечтает переехать со мной в Майами сразу после реабилитации. Надо отдать должное Перришу — у него уникальная память.

Какая ирония! Рэн решил подразнить меня снова. Никак не успокоится, пока не лишит меня последних иллюзий. Но это то, что он отнять не сможет.

Переворачиваю конверт вверх тормашками, пытаясь вытряхнуть из него флешку, которая обычно прикладывается к заданию, но внутри ничего нет.

— Что это значит? — резко спрашиваю я, игнорируя любопытствующие взгляды участников собрания.

— Это твое новое место жительства, Итан, — ровным голосом отвечает Перриш, не меняя своей застывшей позы. — Как только твой брат закончит курс реабилитации, ты можешь ехать и осваивать новую территорию. Разумеется, прежнее жилье вернется в собственность Розариума.

— Ты ссылаешь меня? — уточняю я, ожидая подвоха за каждым сказанным словом.

— Я даю тебе то, в чем ты нуждаешься, — с мягкой, сдержанной интонацией отзывается Рэнделл. Я встречаю удивленный взгляд Мак, которая поджимает губы, и опускает глаза. Дафни смотрит на меня с откровенным презрением. Они считают, что я наказан. Идиотки, я у врат рая. — Если я стою к тебе спиной, это не означает, что я не чувствую твоего желания закончить наше сотрудничество. Весь секрет моего успеха строится не только на тех китах, которые мы оговариваем каждое собрание, но и на вашем желании быть частью команды. Если ты готов остаться, отказаться от предложения, то положи снимок в конверт и оставь на столе.

— В чем подвох?

— Нет никакого подвоха, Итан, — легкое пожатие плеч и Рэн убирает руки в карманы. — Мы все работаем ради определенных целей, мы здесь собрались неслучайно и только от нашей сплоченности зависит успешный исход. Ни тени сомнения и неуверенности не должно быть. Понимаешь, о чем я?

— То есть каждый может встать и уйти?

— Абсолютно, — уверенно заверяет Рэнделл. Я смотрю в лица собравшихся, но вижу только непроницаемые маски.

— Когда ты это придумал? Почему, когда я просил отпустить нас с Лисой, ты этого не сделал? — я ненавижу излишнюю эмоциональность в своем голосе, но ничего не могу с собой поделать. Внутри меня клокочет бессильный гнев, норовя выплеснуться наружу и вспыхнуть, разрастись до размеров атомного взрыва.

— А ты просил, Итан? Вспомни. Хоть раз ты просил, чтобы я отпустил вас?

Я молчу, скрипнув зубами, пытаясь пройтись мысленно по бесконечной веренице витиеватых разговоров с Перришем, как маятник раскачивающихся из области абсурда в область точных наук. Мозговой штурм, вот чему он подвергал каждого из нас. И неважно состоялись ли беседы тет-а-тет или при свидетелях, это каждый раз было тотальным изнасилованием нашего сознания, при выдержанной интонации ведения разговора. Я обвожу взглядом лица участников Розариума, и понимаю, что если каждый из них сейчас найдет в конверте открытку с домом своей мечты в райском месте на другом конце планеты, то ни один не уйдет вместе со мной в всегда открытую дверь гостиной Розариума. Закрыв глаза, я практически вижу пустой круглый стол и пять конвертов, в которых покоится прах сожженных иллюзий. Я опускаю взгляд в черно-белый пол. Неужели вы не видите, хочется крикнуть мне? Он даже не скрывает. Мы каждый раз заходим сюда, ступая по шахматной доске, рассаживаясь по своим местам. И каждому уготована своя клетка. Клетка. И дело не в цвете, не в границах и форме.

Мы зависимы от него больше, чем готовы себе признаться.

— Нет, я не просил, — бесцветно признаю я.

— Когда Лиса попросила свободу, то она ее получила. А тебе я предлагаю сам. Ты принимаешь мой подарок? Или хочешь остаться?

— Я принимаю твое предложение, — отвечаю быстро, замечая удовлетворенный кивок Рэнделла.

— Твое место никто не займет, — обещает он мне. — Аконит может вернуться в любой момент, когда пожелает.

— Этого не случится, — безапелляционно заявляю я.

— Не зарекайся, — с мягкой иронией отвечает Перриш. — Никто не знает, что случится с ним даже через минуту, а мы говорим о неопределенном будущем.

— Не в этой жизни, Рэнделл. Я надеюсь, что мы никогда больше не встретимся.

— Как знать, Итан. Как знать.

 

ГЛАВА 2

[Нейтон]

Наверное, отец погорячился, собрав всю семью на пикник на свежем воздухе при температуре плюс пять градусов. Кожаная куртка и джинсы — недостаточная защита от порывов ледяного пронизывающего ветра, несущего холодные массы воздуха с реки, на берегу которого расположился уютный особняк родителей. Я вырос здесь и привык к постоянному сквозняку, но глядя, как Реджина прячется в теплый плед, позаимствованный у моей матери, я думаю, что должен был убедить ее одеться теплее. Разглядываю Реджину Вонг настойчивым и даже немного навязчивым взглядом, пытаясь понять природу своего внезапного интереса к новой сотруднице. Она стоит возле дымящегося барбекю, на котором жарится мясо, в компании моего брата, непринужденно болтая с ним. Это кажется удивительным, потому что Эрик не тот человек, который идет на контакт в первую встречу. Вообще, он немного странный, как все парни в возрасте двадцати лет, считающие себя умней других. Но Реджина нравится ему, и это видно невооруженным взглядом. То, что мисс Вонг обладает удивительным качеством вызвать симпатию у каждого, кто с ней общается, я понял с самой первой встречи, когда неделю назад она заявилась в мой кабинет и сообщила, что является моим новым ассистентом. Черт, я не помню лица ни одной сотрудницы, которая работала в этой должности, до нее. В чем секрет Реджины и ее обаяния я пытаюсь разгадать уже неделю. Уму непостижимо, я притащил ее на семейный пикник, где не довелось побывать никому, кроме единственной официальной подружки, с которой я встречался еще со школы, дочери бизнес партнера отца. Мы с ней собирались пожениться, а потом постепенно роман сам собой сошел на нет. Конечно, нас пытались снова свести, но спустя несколько провальных попыток, оставили в покое. Мы с Сарой до сих пор хорошие друзья. Иногда она тоже приезжает сюда, как давний друг семьи, подышать воздухом, поесть барбекю и покататься на лошадях. У отца своя конюшня на территории частных владений, которыми много десятилетий владеет наша семья, но его страстью являются отнюдь не животные. Породистых арабских скакунов Гарольд завез с Востока исключительно ради матери. Я слышу, как мама подгоняет своих помощниц на кухне, чтобы быстрее накрывали стол в центре идеально подстриженного газона под высоким тентом, который, к сожалению, не защищал от холода.

— Эрику скоро возвращаться в университет? — спросил я, безошибочно узнав шаги отца за спиной. Он встал рядом со мной, и я бросил на него быстрый взгляд, успев отметить, что его внимание так же приковано к Реджине. Мы с отцом никогда не обсуждали женщин, и у нас не приняты разговоры по душам. Слишком много времени Гарольд посвящал бизнесу. Я не помню, чтобы в детстве он много занимался со мной или Эриком. Мы росли под полным контролем матери и сменяющихся нянь. Два совершено разных по характеру пацана, конечно, ни одна гувернантка не могла найти с нами общий язык. Мы доводили их до истерики своими выходками, а потом… потом мама решила сама заняться нашим воспитанием, и мы пожалели, что извели добрых, хоть и никчемных нянь. Несмотря на внушительную разницу в возрасте, мы умудрялись постоянно устраивать петушиные бои на пустом месте, превращая дом или сад в поле боя, за что получали нагоняй от строгой матери.

— Через пару недель, — отвечает отец, когда я уже забыл о том, какой задал вопрос. В толстой куртке и утепленных брюках, Гарольд сейчас меньше всего похож на влиятельного финансиста и банкира. Говорят, я похож на него, и было бы здорово, чтобы я сохранился так в пятьдесят с лишним лет. Высокий, статный, широкоплечий, сдержанный, обладающий обаянием и светским лоском успешный бизнесмен. Немного суровый с виду, но я не раз видел, каким он может быть терпеливым в определенный момент жизни. Несомненно, отец для меня пример для подражания. И когда я учился в Гарварде, то с гордостью рассказывал о достижениях Гарольда. Как-то на одной из лекций по банковскому делу, преподаватель рассказывал, как мой дед основал первые заводы в Кливленде, а потом постепенно расширял бизнес. Это было невероятное ощущение. Я чувствовал себя частью легенды. И я сейчас чувствую. Но пишу свою историю. Меня нисколько не интересует карьера банкира или руководителя одного из предприятий отца. Я изучал право в Гарварде, и намереваюсь заняться политикой, но пока временно помогаю отцу в его нелегком деле.

— Что ты знаешь об этой девушке? — спрашивает Гарольд. И его вопрос нельзя понять не буквально. Отец не любит ходить вокруг да около, а сразу переходит к делу. Так он устроен. Постоянная нехватка времени диктует свои правила, формирует характер, заставляет своевременно расставлять акценты.

— Немного, — пожав плечами, я наблюдаю, как Реджина запрокидывает голову вверх, расхохотавшись над словами Эрика, переверчивающего мясо на барбекю. Не думал, что мой брат умеет шутить. Я чувствую некое подобие ревности, и даже не хочу избавляться от покалывающего неприятного ощущения. Я так давно не испытывал сильных эмоций. Университет, диплом, стажировка, теперь бесконечная череда рабочих будней. У меня мало времени остается для самого себя, для личной жизни. Сара Грин была удобной девушкой, никогда не требовала внимания, подарков, прогулок под луной и долгих ухаживаний. И зачем? Мы играли в одной песочнице, когда нам было по пять лет. И мне казались наши отношения идеальными, подходящими для того образа жизни, который мне пророчит мое будущее. А потом мы… просто поняли, что для того, чтобы прожить вместе годы, нужно чувствовать друг к другу больше, чем дружескую симпатию и физическое влечение.

— Какое это имеет значение? — спрашиваю я, чувствуя на себе настойчивый взгляд отца.

— Большое, Нейт, — твердо ответил отец, заставив меня раздраженно поморщится. — Ты привел ее в наш дом. Это имеет значение.

— Мы работаем вместе, — с деланным равнодушием отвечаю я. — Служба безопасности ее проверила. Были бы проблемы, мне бы сообщили.

— Кто ее родители?

— Они погибли в аварии. Реджина выросла в Оклахоме с тетей, которой тоже уже нет в живых. Она хорошая девушка, отец.

— Ты так в этом уверен?

— Ты посмотри на нее.

— Внешность может быть обманчивой.

— Это шаблонное выражение, отец, — с легким раздражением отвечаю я, встречая смеющийся взгляд Реджины. Она машет мне рукой, и я чувствую, как уголки губ расплываются в непроизвольной улыбке. — Времена династических браков устарели. Не вмешивайся, пожалуйста.

— Твоя мать... — с пафосом начинает Гарольд, но я не даю ему договорить. Наверное, это первый раз, когда я перебиваю отца.

— Я помню, что мама относится к ветви Шелдонов, создателям крупнейшей в Огайо финансовой корпорации. Вам повезло, что вы встретили и полюбили друг друга. Я не собираюсь выбирать себе девушку по результатам исследования генеалогического древа ее семьи.

— Как отец я обязан тебя предупредить, — настаивает Гарольд. — Для политика имеет огромное значение близкое окружение. Короля делает его свита. И если ты всерьез собрался покорить это поприще, то нужно задумываться уже сейчас с кем ты завязываешь отношения, присмотрись к своим друзьям. Это важно.

— Для меня не имеет никакого значения есть ли у Реджины в роду миллиардеры или нет, отец. Мы живем в двадцать первом веке, и к тому же, я пока не собираюсь жениться, — с иронией отвечаю я. — Но спасибо за то, что беспокоишься обо мне.

Реджина снова машет мне, подавая недвусмысленные знаки, что мясо готово. Эрик складывает крупные сочные куски в блюдо и несет в сторону навеса. Прислуга уже накрыла стол на лужайке, пока мы с отцом разговаривали. Я оборачиваюсь в сторону кухни, откуда появляется мама с двумя бутылками выдержанного в погребе многолетнего красного вина.

— Как давно она работает в «Бэлл Энтерпрайз»? — не сдается отец. Мама понимающе улыбается, выразительно закатывая глаза.

— Голди, отстань от мальчика, — приходит она мне на выручку, взяв мужа под руку.

— Летисия, я же просил не называть меня этим нелепым именем, — ворчит он.

— Брось, я знаю, что тебе нравится, — мама беспечно смеется. Отец напускает на себя еще более важный вид, но на нее это не действует. — По-моему очень милая девочка. Мне нравится, Нейт.

— Мне тоже, мам, — киваю я, улыбкой отвечая на ее ласковый взгляд.

— Пошли уже за стол, пока мы тут все не промерзли до костей, — недовольно хмурится Гарольд.

Реджина, оставшись в одиночестве, ждет меня у барбекю, а, может, просто не спешит покинуть теплое место. Отец с матерью вежливо улыбаются, проходя мимо. Познакомились они чуть раньше, и Реджина, как и в случае с Эриком, вела себя очень естественно. Мне определенно нравится ее умение общаться с людьми.

Пропуская родителей вперед, я останавливаюсь рядом со своей гостьей. Чувствую себя неопытным подростком, глядя в раскрасневшееся от холода красивое лицо девушки.

— Извини, я не предупредил, что тут так ветрено, — немного смущенно произношу я.

— Ничего страшного, Нейт. Я не замерзла, — вежливо обманывает меня Реджина.

— Мисс Вонг, вы лукавите, — отвечаю я с улыбкой, осторожно обнимая ее за плечи. И добавляю, значительно понизив голос: — у тебя губы посинели.

— Эй, Ромео, веди сюда свою Джульетту, — кричит мне Эрик, и теперь уже Реджина начинает смущаться. Наверное, мы выглядим довольно глупо со стороны. Двое взрослых людей, которые явно симпатизируют друг другу, но не могут открыто это признать. Тот факт, что я знаю ее всего неделю, если честно, пугает. И это единственное, что по-настоящему меня беспокоит. Я должен быть уверен, что мне не показалось. Не хочу давать ненужных надежд. Мне и так стоило немалых усилий уговорить ее поехать на пикник к моим родителям, после всего двух свиданий. Хотя, по большому счету, один ланч в обеденный перерыв и вполне невинный ужин в ресторане, после которого я подвез ее до дома, сложно назвать полноценными свиданиями. У меня не было прежде опыта служебных романов, и я не совсем понимаю, как далеко могу зайти со своей подчиненной, учитывая мою растущую к ней симпатию. Никогда не задумывался, сколько нужно ухаживать за девушкой, чтобы пригласить ее к себе домой и, тем более, познакомить с семьей. Учитывая тот факт, что семья у меня далеко не простая. Но, наверное, барбекю с родителями — не просто шаг вперед, это, можно сказать, прыжок.

— Твой брат просто прелесть, — произносит она, робко улыбаясь и плотнее закутываясь в плед.

— Не говори ему об этом, — заговорчески подмигиваю я девушке, увлекая ее в сторону стола. — Ты не представляешь, какие впечатлительные парни в его возрасте. Он непременно решит, что влюбился в тебя и будет страдать.

— Ты серьезно? — ее голос подрагивает от смеха.

— Конечно. Вспомни себя в двадцать лет, — улыбаюсь я, и недоуменно хмурюсь, когда она внезапно отворачивается, заметно побледнев.

— Я что-то не так сказал? — помрачнев, спрашиваю я.

— Нет. Все в порядке, — покачав головой, поспешно отвечает Реджина. — Двадцать мне было не так давно. В девятнадцать, я потеряла тетю. Я уже училась здесь, на втором курсе университета, и не собиралась возвращаться в Оклахому. Однако, ощущение одиночества было со мной всегда, где бы я ни находилась. А со смертью тети усилилось. Я просто чувствовала, что осталась одна. Ни писем, ни открыток. Ни звонков.

— Мне очень жаль. Мне не приходилось терять близких, и сказать, что я тебя понимаю было бы лицемерием. Я не хочу, чтобы ты сегодня грустила, — мягко произношу я. Реджина поднимает на меня свои глаза, в которые я на мгновение ныряю с головой, растворяясь в их абсолютно чистой синеве. У нее невероятно красивые и выразительные глаза — это первое, на что я обратил внимание, когда она вошла в мой офис. Не на потрясающую фигуру, полные губы и блестящие волосы шоколадного оттенка, а на сверкающие, горящие надеждой, жаждой жизни пронзительные глаза. И каждый раз, когда наши взгляды встречались, я забывал, о чем только что думал, я просто зависал, как компьютерная программа в тот момент, когда больше всего было необходимо построить какой-то график или высчитать коэффициент рентабельности. Я пытался блистать чувством юмора, казаться дружелюбным и естественным, но, мне кажется, я выглядел глупо, стоя столбом, и пялясь на нее, как одуревший идиот. Я помню, как в первый день она принесла мне кофе, сильно нервничая, а я разлил его по всему столу. Еще ей же и вытирать пришлось. Конечно, я пытался исправить ситуацию и помогал, как мог, измочив листки важных контрактов, которые лежали на столе. Черт, до сих пор смешно и стыдно вспоминать об этом инциденте. Нам пришлось задержаться, чтобы пропечатать контракты заново. Мое особое отношение к новенькой коллеги заметили уже на третий день ее работы в компании. Я понял это по многозначительным взглядам, которыми нас одаривали, пока мы по часу стояли возле кофейного аппарата, болтая о вроде бы рабочих моментах, но по факту я просто не мог заставить себя вернуться в кабинет. Пустые стаканчики один за другим падали в урну, а я ломал голову над тем, как правильнее пригласить девушку на ленч, чтобы не спугнуть и не показаться навязчивым.

— С тобой не бывает грустно, Нейтон, — мягко отвечает она мне, когда мы заходим под тент и занимаем свои места за длинным прямоугольным столом. Помимо родителей и Эрика, на пикник пожаловала тетя Маргарет со своим последним молодым мужем и сыном от первого брака, и двумя дочерями от второго. А еще кузина матери Стефания с женихом. Дядя Джеймс, и многие другие члены нашей славной династической семьи.

Я замечаю обращенные на нас с Реджиной вопросительные взгляды. Некоторые из гостей приехали недавно и не успели познакомиться с моей спутницей.

— Это Реджина Вонг. Мы вместе работаем, — сообщаю я, и начинаю перечислять имена всех собравшихся. Реджи вежливо улыбается и кивает, с достоинством вытерпев длительный ритуал знакомства. И я невольно замечаю насколько мне приятнее смотреть на Джину, чем на своих рафинированных родственничков. Возможно, виной тому химия, которая возникла при первой встрече, и я до сих пор ощущаю волнение и легкое головокружение, когда смотрю на нее. Не могу оторваться. Взгляд сам собой возвращается к ней снова и снова. Она выглядит юной, ранимой и настолько живой и яркой, что мне порой становится неловко от собственной сдержанности. Я вырос в одной из самых влиятельных семей Кливленда, да и всего штата, но родители с детства учили меня не кичиться тем, что мы имеем. С ранних лет нас с братом приучали к труду, ограничивая в наших расходах, если они превышали допустимые границы, не баловали, как обычно бывает в богатых семьях. Сейчас я благодарен матери за воспитание, а отцу за пример, которым он всегда был для меня. Но иногда мне хотелось вырваться из образа идеального сына и совершить что-нибудь необдуманное, шокирующее как меня самого, так и моих близких, но ответственность перед семьей за честное имя Бэллов всегда останавливала меня от необдуманных поступков. И глядя на Реджину, я почему-то уверен, что она жила другой жизнью, не задумываясь о том, что могут сказать или подумать о ней окружающие. Она кажется мне свободной и невероятно горячей, как солнышко, которого нам сегодня всем не хватает. И я, наверное, впервые в жизни не боюсь обжечься.

Я ничего о ней не знаю, но разве это важно, если чувствуешь, что этот человек, эта прекрасная девушка невероятно тебе подходит, наполняет те пустоты внутри, которые не позволили довести Сару до алтаря. В ней есть все, о чем я когда-либо мечтал и фантазировал. И даже если я придумал ее, нет ничего соблазнительнее, чем ожившая фантазия в моих руках.

Мы не будем спешить, говорю я сам себе, паркуя автомобиль на стоянке возле жилого комплекса, в котором живет Реджина. Отличный район для девушки-сироты, но я не собираюсь выпытывать у нее тайны ее прошлого. Черт, я даже хочу, чтобы они остались с ней. Так интереснее. Загадка становится пресной, как только находится ее решение.

— Я бы пригласила тебя на кофе, Нейт, — немного сконфуженным тоном произносит Реджина, отстегивая ремень и поворачиваясь ко мне. — Но боюсь, что ты можешь истолковать это как-то по-своему.

— Например? — с ленивой улыбкой спрашиваю я, получая невероятное удовольствие от ее смущения.

— Ты не маленький мальчик, Нейт. Все прекрасно понимаешь, — она слегка хмурит свои изогнутые красивые брови, и я едва сдерживаю внезапный порыв поцеловать ее. Хотя не такой уже и внезапный. Если отбросить всю розовую глазурь и восторженные рассуждения о ее загадочной душе и невероятных глазах, то как и большинство других мужчин, я бы предпочел раздвинуть ее ноги, а не болтать о том, что мне совершенно неинтересно. Сара Грин была моей единственной официальной подружкой, но не единственной девушкой в моей постели. В плане сексуальных отношений у меня никогда не было проблем. Разве они могут быть у сына банкира, чей отец практически владеет городом? Но то были совсем другие взаимоотношения, построенные на исключительно материальном аспекте. У меня и сейчас есть девушка, которую я навещаю пару раз в неделю, чтобы выпустить пар. Но мне вряд ли захотелось бы приглашать ее на ланч, или вести в гости к своим родителям. Зато она знает все о моих желаниях и всегда рада меня видеть.

— Мне двадцать семь, Реджина. Да, я не маленький мальчик, как ты верно заметила, но я не намного старше тебя, — произношу я с едва уловимым раздражением. — Я не собираюсь набрасываться на тебя.

— Уверена, что так и есть, — усмехнулась она, в синеве ее глаз сверкнули задорные чертики. — Это был удивительный день, Нейтон. Я давно так хорошо не проводила время. У тебя удивительная семья. Я словно в другом мире побывала. Не думала, что твои близкие окажутся такими простыми и доброжелательными людьми.

— Это обманчивое впечатление, — осторожно произношу я. — Не путай искренность с хорошими манерами. Пока ты друг моей семьи, тебе ничего не грозит. А в обратном случае… — я осекаюсь, глядя перед собой, и ударяю указательными пальцами по рулю. — Неважно, — качаю головой, — Я так понимаю, ты меня отшиваешь? — вопросительно смотрю в ее задумчивое лицо в ожидании ответа. Неужели я напугал ее или был слишком настойчив?

— Мы знакомы неделю. Что ты подумаешь обо мне, если я позволю тебе сейчас подняться? — с искренней непосредственностью спрашивает Реджина.

— Ты сделаешь меня чертовски счастливым, Реджи, потому что я мечтаю об этом с первой секунды, как увидел тебя.

— Я много раз это слышала, — она отворачивается, напряженно убирая локон за ухо. — Мужчинам всегда нужно только одно. Конечно, я говорю банальность, но я не готова, Нейт. Ты мой босс. Я не считаю правильным завязывать отношения с со своим начальством, не пройдя даже испытательный срок.

— Ты разбиваешь мне сердце, — отвечаю я, обхватывая тонкую ладонь и переплетая наши пальцы. Она такая теплая, нежная, и я знаю, что могу убедить ее передумать. Но Реджи права. Нельзя торопиться. Мой взгляд опускается на полную грудь девушки, обтянутую кожаным пиджаком, и ниже, на плотно сжатые ноги, облаченные в обтягивающие джинсы. Черт, как бы я хотел снять с нее всю одежду. Пульсирующее возбуждение мешает думать, болезненно надавливая на ширинку. Я надеюсь, что полумрак подземной автостоянки скрывает от Реджи мое состояние, иначе это полный конфуз. Придется вне графика навестить Кристину, но не думаю, что она будет возражать по поводу незапланированного визита.

— Мне пора, Нейт, — твердо говорит Реджина, сдержанно улыбаясь. — Еще раз спасибо за чудесный день. И за то, что ты первый настоящий джентльмен в моей жизни. Увидимся в понедельник.

— Может быть я позвоню завтра? — с надеждой спрашиваю я, удерживая за запястье, когда девушка открывает дверцу моего Феррари, собираясь сбежать. — Мы могли бы сходить в кино или посидеть в кафе?

— До понедельника, Нейтон, — теперь ее голос звучит холодно, словно я раздражаю ее своими уговорами. Неудовлетворенное желание порождает гнев, вспыхнувший в напряженных венах. Какого хрена ты строишь из себя? Не отдавая отчет собственным действиям, я резко тяну девушку обратно на сиденье, припечатывая к спинке своим телом. Властно удерживая подбородок, я впиваюсь в ее приоткрытый в возмущенном восклике рот глубоким, проникающим поцелуем. Ох, крошка, какая ты сладкая. Низкий стон срывается с моих губ, когда я толкаюсь языком вглубь ее рта. Снова и снова. В упоительном ритме. Она перестает закрываться, поддаваясь моему натиску, и все внутри меня горит в предвкушении. Резко дергаю молнию куртки вниз, сжимая высокую грудь ладонями сквозь тонкий свитер. Обвожу языком контур ее губ и снова жадно целую, нажимая большими пальцами на выпуклые соски. Она не надела белье. Разве это не знак? Забираясь ладонями под кашемировый свитер, прикасаюсь к обнаженной коже, и меня начинает потрясывать от острого, болезненного возбуждения.

— Малышка, я умру, если ты мне не позволишь трахнуть тебя сегодня, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Реджина мгновенно застывает в моих руках, а потом резко отталкивает.

— Уверена, найдется немало «малышек», готовых помочь тебе выжить, — ледяным тоном отвечает она, одергивая свитер и вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Нет никаких других малышек. Я не предлагаю тебе разовый секс. Мы можем встречаться на постоянной основе, — произношу я, тяжело дыша. Запускаю руку в темные волосы, чувствуя потребность в продолжении нашей вспышки страсти, но осознаю, что момент упущен.

— Не уверена, что это хорошая идея, — качает головой девушка и решительно выходит из машины, резко хлопая дверью.

— Черт, — чувствуя себя полным дерьмом, яростно бросаю я, со всех сил ударяя ладонями по рулю.

Несколько минут сижу, пытаясь привести в порядок мысли и реакции тела, а потом набираю номер Кристины. Конечно же, она свободна и жаждет встречи, но на половине пути, у меня пропадает желание, и я еду домой. Я только что собирался заменить фастфудом изысканное блюдо, которое только выиграет, если мне придется немного подождать. Разве не о том, что мы не должны спешить, я думал на пикнике, и даже после, когда вез ее домой? Эта девушка обладает невероятной энергетикой, дурманящей, сводящей с ума. Запредельное помешательство, я никогда еще не набрасывался на женщину, словно дикий изголодавшийся зверь. Я боюсь даже представить, как бы смотрел ей в глаза, если бы между нами что-то произошло. Она явно дала понять, что не хочет торопиться, но на меня словно помутнение нашло, и я не только ее испугал. Я сам в ужасе и смятении.

У меня нет проблем сексом, нет проблем с привлечением внимания, я могу получить любую по щелчку, и это будут самые шикарные женщины. Но я никогда не переходил черту дозволенности не был груб.

Может быть ты никогда не был влюблен? Звучит в моей голове ответ. Или вопрос, черт побери. Если бы я мог знать, быть уверенным, что наваждение не пройдет, когда я получу Реджину Вонг в свою постель. Мне слишком нравится ощущение эйфории вперемешку с низменной потребностью и внутренним трепетом, разливающимся в груди, когда я вижу ее.

Я поднимаюсь в свои апартаменты, которые занимают два этажа элитной новостройки на Западе Кливленда, и первое, что делаю — принимаю холодный душ. Потом прослушиваю автоответчик. Беру пиво из холодильника, включаю телевизор, новостной канал. Рутинные автоматические действия, повторяющиеся из вечера в вечер. Я скольжу взглядом по своей просторной квартире с современным дизайном и единственной в своем роде мебелью, которую привезли из Италии по специальному заказу. Роскошная холодная красота — так бы я описал свое жилище. Упакованная дорогая холостяцкая берлога, в которой чертовски надоело засыпать одному. Сара жила со мной около года, но и тогда обстановка не казалась мне уютной. Мы оба постоянно работали. Встречались только в постели.

Я понимаю, отлично понимаю, в моей жизни никогда не будет свободных вечеров, которые я смогу проводить в гостиной перед камином в окружении детей и жены. Я не из тех, кто выгуливает собаку в парке или болтается по набережной реки, глядя на звезды. Я слишком занят работой. Мои амбиции несовместимы с той жизнью, которую я бы хотел вести, но никогда не смогу этого себе позволить. У отца на меня большие надежды. Вся семья Бэллов смотрит на меня. Я не могу подвести их, не оправдать ожиданий. Да я и сам хочу быть не просто сыном легендарного Гарольда Бэлла, а самостоятельной единицей, личностью, которую будут уважать за то, что он чего-то добился сам.

И это то, о чем я должен думать, если вдруг ночью на меня накатывает бессонница или я начинаю остро чувствовать свое одиночество, но не сегодня. Я смотрю в высокий потолок, украшенный лепниной с бледно сияющей голубой подсветкой, мерцающей словно звезды далеких планет, я не могу выкинуть из головы Реджину Вонг, девушку, которую знаю всего неделю. Ее лицо, улыбка, ее тихий голос и смущенный смех... Мне кажется, что я знаю ее вечность, а не какие-то несколько дней.

И знаете какое решение приходит мне в голову, когда первые лучи солнца, проникают в мою спальню и лениво ползут по полу в сторону кровати, запрыгивая на оделяло, как резвые золотые зайчики, и выше, скользя по моим ногам, груди, ударяя по чувствительной сетчатке не сомкнувшихся за всю ночь глаз?

Я не хочу ждать. И не буду.

Иначе свихнусь.

[Реджина.]

В дверь звонит уже третий курьер за утро. На этот раз мне доставили белые орхидеи. Самым первым принесли огромный букет алых роз, следующим были лилии. Теперь вот орхидеи. Я закрыла цветы в самой дальней комнате, чтобы не задохнуться от приторных перемешавшихся ароматов. Нейтон выбрал неверную тактику. Когда мужчина сказочно богат, для него не составляет огромного труда красиво ухаживать и делать широкие жесты.

Но Нейтон Бэлл не учел одного. Точнее, он просто не знает, что к цветам у меня теперь особенное отношение. К любым. Не только к ядовитым.

И к мужчинам тоже.

Почти три недели прошло с ужасной ночи в номере над клубом, но я до сих пор сплю с включенным светом, если, вообще удается уснуть. Первая волна эйфории, накрывшей меня, когда я поняла, что вырвалась из Розариума, сошла на нет. Вернулся страх и ощущение того, что в любой момент Рэнделл Перриш явится, чтобы вернуть меня в свой кружок умалишенных. В голове до сих пор не укладывается, что вовсе не люди Галлахера напали на нас с Итаном, что все было подстроено для того, чтобы я оказалась в Розариуме. Я пережила безумие, психоз, худший из кошмаров в своей жизни.

В глубине души я понимаю, что у Перриша больше нет рычагов, с помощью которых он удерживал меня раньше, и моя одержимость им закончилась в тот момент, когда я осознала, что оказалась в ловушке наедине с парнем, который мог меня удушить. Покалечить... Черт, неизвестно, чем, вообще, могла закончиться та ночь. Убрать улики, со средствами и связями Перриша было бы не так уж сложно. От этого человека можно ожидать чего угодно. Он непредсказуем в своих извращенных играх и опытах над сознанием людей. Я никогда не забуду собрания в Розариуме с кучкой зомбированных людей с ненормальным блеском в глазах, слепо поклоняющихся своему божеству. И я тоже чуть было не стала одной из них. Я приблизилась к краю и почти прыгнула в яму со змеями, но вовремя остановилась. Или я снова во всем ошибаюсь, и до сих пор нахожусь на крючке у Перриша, но наивно полагаю, что смогла выйти сухой из воды. Рэнделл абсолютно аморален, и его кодекс внутренних правил не имеет ничего общего с законами общества и социума, в котором мы все живем. В этом я убедилась на своем личном опыте.

Я не хочу… Черт, я каждый день гоню мысли о нем прочь. Вон из моей головы, из моих воспоминаний! Я бы хотела выдрать их с корнем, перезаписать события последних месяцев или стереть полностью, до основания. И я чувствую в себе силы сделать это, но пока не получается.

Я не справляюсь. Не сейчас, когда со всех таблоидов мелькает его лицо и имя. Чего только стоит история с убийством его жены. Я не собиралась следить за ходом расследования, но новости транслировали по всем каналам. Перриша продержали в камере не больше недели, и отпустили за неимением прямых улик. Других подозреваемых в убийстве Линди Перриш до сих пор не нашли. Черт. Не хочу даже думать, может ли Рэнделл быть причастен к тому, что случилось. Мне необходимо верить, что нет, иначе я несколько месяцев общалась с умным и хладнокровным убийцей, уверенным в своей неуязвимости. Судя по тому, что писали газеты и рассказывала Мак, мать Перриша погибла так же, как несчастная Линди. Даже если маньяк не сам Рэнделл, то явно рыщет вокруг него, что ставит под удар любого из близкого окружения Перриша. И то, что я не отношусь к близкому окружению не отменяет нависшей угрозы. Мне нужно срочно продать квартиру, чтоб нас больше ничего не связывало. И машину тоже, хотя она мне безумно нравится. Можно было бы сыграть в гордую принцессу, и уйти в никуда, оставив Перришу все, что он купил мне. Но разве это справедливо? Он использовал меня, уничтожил, унизил, он нанял людей, которые избивали меня, он оттачивал на мне свои психологические шарады, пытаясь превратить в еще одну безвольную марионетку. И я считаю, что заслужила компенсацию за моральный и физический вред.

Пошел к черту, Перриш. И забери с собой своего приятеля Итана Хемптона, такого же лицемерного лгуна, как ты сам.

Я не поверила ни в единое объяснение и оправдание Итана. Он слишком долго работает на Перриша, чтобы не знать его приемов и методов. Итан виновен не меньше, чем Рэнделл. А может, даже больше. Итан заставил поверить меня в то, что у нас есть шанс, в то, что он сможет помочь мне, вытащить меня, но на самом деле я в его планах была только в одной роли — согласной на все любовницы. Он смотрел на меня, как на мертвую, когда понял, что случилось в клубе. Итан даже не пытался вникнуть в то, что я говорила о Галлахера и подставе Рэнделла. Блядь, он даже оправдывал своего сумасшедшего приятеля. Итана интересовало только то, что я спала с другим. Словно у меня был выбор... Меня заманили в ловушку, и, если бы Итан так сильно любил меня, как говорил, то нашел бы способ защитить меня любой ценой. Не захотел или не смог — это для меня дело второстепенное, неважное. Но больней всего было видеть осуждение в его глазах. Он винил меня, и я не настолько слепа, чтобы не понять это. Словно мне мало было сжигающего душу и сердце стыда, который останется со мной до конца жизни. Мне хотелось содрать с себя кожу, вскрыть вены, вырезать сердце из груди. И в последствии я уже сама не могла найти себе оправданий и объяснений случившемуся. Какой-то немыслимый ряд случайных событий, или четко запрограммированных действий! Почему я не убежала? Почему не остановила Мартина? Неужели так боялась провалить задание Рэнделла Перриша? Как я могла позволить ему управлять моей волей? То, что он сделал со мной — немыслимо. И самое страшное — не грязный секс с парнем, увлекающимся играми с асфиксией. А то, что Рэнделл Перриш послал меня туда, зная, что произойдет.

Он освободил тебя от чувств, — так сказала Мак.

Но эти пять слов — лишь пустой набор букв, который не способен отобразить то, что Перриш сделал со мной.

Но ему удалось, действительно удалось избавить меня от иллюзий. И если это та цена, которую я должна была заплатить за свободу, то пусть будет так. Я попытаюсь смириться. И может быть, со временем смогу забыть…

Но страх столкнуться со своим прошлым никуда не денется. Куда бы я ни шла, я буду ощущать эти пустые взгляды участников Розариума, обращенных мне в спину. Я буду чувствовать всевидящее око Перриша, непреклонно следующее за мной. А по ночам я буду вскакивать не от запаха гари, разбуженная кошмаром о гибели моей матери, а от ощущения прикосновений рук Мартина Роббинса к своей шее, к телу, прокручивая в голове картинки того, что он делал со мной. И пытаться найти ответ, почему, черт возьми, мне это нравилось. Как такое, вообще, возможно? Неужели я настолько развратна, распущенна и аморальна, что любой мужчина может заставить меня захотеть его, если приложит минимум усилий?

Но разве не так? Не то же ли самое случилось вчера на автостоянке, когда Нейтон начал целовать меня. Мне хотелось уступить ему, хотелось забыться, стереть воспоминания о чужих прикосновениях, которые до сих пор жгли мою кожу, заставляя гореть от стыда и презрения к себе. И кем бы я была, если бы позволила Нейтону Бэллу, этому золотому мальчику из богатой и влиятельной семьи с безупречной репутацей, стащить с меня трусики прямо в машине? А кем я была, когда позволила то же самое Итану, с которым была знакома считанные минуты.

Перриш наглядно показал мне мое истинное лицо. И оно мне не понравилось. Настало время в жизни что-то менять. Принять свои недостатки, извлечь уроки и научиться уважению к самой с себе.

Когда в дверь звонят четвертый раз, я уже не смотрю в видеофон, точно зная, что на пороге очередной курьер с букетом цветов. И пусть я ненавижу любых представителей растительной фауны, необходимо признать, что так красиво за мной еще никто не ухаживал. И уж точно ни один из моих любовников не горел желанием знакомить меня со своими родителями. Учитывая, как высоко стоит семья Бэллов на социальной лестнице, я не могу не испытывать уважения к Нейтону, который кроме небольшого инцидента в машине, не предпринял ни одной попытки унизить или оскорбить меня. Напротив, он пустил меня в свой мир для избранных, и позволил мне почувствовать себя там своей.

Боже, мне так страшно снова оступиться, страшно довериться другому человеку, даже если он производит впечатление достойного молодого мужчины. Нейтон не похож ни на кого, с кем я общалась раньше. Умный, образованный, воспитанный, тактичный, спортивный, симпатичный, начитанный, самоуверенный, забавный... Я могу перечислять его достоинства до бесконечности, и у меня не хватит слов, чтобы описать все, что я чувствую рядом с ним. На таких людей хочется равняться, тянуться до их уровня, учиться и получать удовольствие только от того, что они считают тебя достойной своего внимания.

А еще я не могу не думать, как было бы некрасиво по отношению к Нейтону использовать его, а ведь в глубине души именно это мне и хочется сделать. Он может стать моей крепостью, гарантом на случай возвращения Перриша и его секты в мою жизнь. «Бэлл Энтерпрайз», судя по словам Мак, единственная корпорация в городе, которая не по зубам Рэнделлу. Этот финансовый кит способен раздавить «Перриш Трейд», как бы хитроумно не пытался вилять его руководитель. Нейтон, возможно, единственный в Кливленде мужчина, способный защитить меня. И, возможно, мне стоит дать ему шанс.

Настойчивый звонок в дверь возвращает меня в реальный мир из состояния глубокой задумчивости. Я открываю, будучи уверена, что за дверью курьер с цветами, но ошибаюсь.

— Раз букеты не работают, я пришел лично. И ты, конечно, имеешь полное право послать меня на хер, но я все равно никуда не уйду, — глядя на меня янтарными глазами, уверенно произносит Нейтон Бэлл. Я обхватываю себя руками, качая головой в знак поражения. Нейтон заходит внутрь, закрывая за собой дверь. На темных волосах и отворотах пальто блестят капли воды. Он принес с собой неуловимый аромат дождя и остывающего осеннего города, а еще запах кубинских сигар и лосьона для бритья со свежими цитрусовыми нотками.

— Мое приглашение в кино все еще в силе, Реджина, — хрипловатым голосом произносит Нейтон, пряча руки в карманах пальто. Губы его расплываются в озорной широкой улыбке, и я непроизвольно улыбаюсь в ответ. — Но сразу говорю, дождь льет, как из ведра.

— Я возьму зонт. Тебе придется подождать. Я не одета, — отвечаю я. И Нейт заметно расслабляется, не встретив отказа с моей стороны. — Ты можешь сварить себе кофе. На кухне, — кричу я уже из своей спальни.

И когда возвращаюсь в гостиную, то на столике возле панорамного стола вижу два дымящихся кофе и плитку черного шоколада, которую, по всей видимости, он принес с собой. Сердце болезненно сжимается, скованное воспоминанием о другом мужчине, который варил мне кофе. Совсем недавно. А кажется, целая вечность прошла. Тогда все началось не с секса в машине, а именно с кофе. Одинокая девочка внутри меня нуждалась, чтобы о ней заботились. Итан сделал то, чего не делали другие до него. Проявил заботу после того, как получил от мня все, что хотел. И именно этим завоевал меня, а не своими способностями в постели. В очередной раз говорю себе, что, если бы я была по-настоящему нужна Итану Хемптону, то он нашел бы способ для того, чтобы мы были вместе. Но, возможно, причина не в том, что он любил меня недостаточно, а в том. Что я… никогда его не любила достаточно. Или в том, что любила не его.

— Реджина, когда я говорил, что предлагаю тебе встречаться я не имел в виду ничего оскорбительного, — произносит Нейтон, когда мы одеваемся в прихожей. Я поднимаю на него взгляд, ощущая прилив теплоты в груди. Я молчу, но не потому что не верю ему. Возможно, этой первый и единственный мужчина, достойный того, чтобы в него поверили. — Мы можем попробовать.

— Мне страшно, Нейт, — отвечаю я совершенно искренне. — Страшно, что ничего не получится.

— Но мы не узнаем, если остановимся на полпути, не так ли? — мягкого спрашивает он.

 

ГЛАВА 3

«Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок…»

Антуан де Сент-Экзюпери

Пять лет спустя.

[Реджина.]

Я не могу дышать. Отчаянно дергаюсь, пытаясь помочь себе, но ничего не выходит. Мои кисти прикованы наручниками к кровати, мою шею крепко держат руки мужчины, который управляет сейчас моей жизнью, и я не смогу дышать без его разрешения. Я не сопротивляюсь, это бессмысленно, и позволяю ему использовать меня так, как он хочет. Глоток воздуха, как поощрение для любимого питомца, и снова пропасть, раскручивающаяся перед моими глазами своими бесчисленными гранями и оттенками черного. Мне страшно, больно, я на краю бездны, я почти мертва, но он разжимает пальцы, отпуская невидимые точки на горле, и я снова дышу. Мучительно, убийственно, неправильно… Я не должна чувствовать свою агонию в контексте с безумным возбуждением.

Я чувствую себя грязной, сумасшедшей. Может быть, я такая же, как он.

Мне не должно нравиться отдавать свою жизнь в его руки.

Но я делаю это. Снова и снова. Ночь за ночью.

— Пожалуйста, не надо, — срывается с губ отчаянное рыдание. — Я не хочу. Оставь меня. Хватит!

— Все хорошо, Реджина. Я с тобой. Ну же, малышка. Открой глаза. Это я, Нейт. Это просто кошмарный сон.

И это тот самый неловкий момент, когда, просыпаясь с криком на губах и глядя в испуганные глаза мужа, задаешься мысленным вопросом: а как много я успела наговорить во сне?

— Что тебе снится, Реджи? — спрашивает Нейтон, обнимая меня и привлекая к своей твердой груди. Он такой горячий, а я трясусь от озноба, все еще ощущая острую нехватку кислорода, и отвратительное мне самой нездоровое желание.

— Я не знаю, — качаю я головой, прижимаясь к нему крепче.

— Ты рассказывала о своих кошмарах психологу? — спрашивает он, поглаживая меня по спине, большими сильными ладонями. И добавляет, когда я отрицательно качаю головой. — Тебе необходимо сказать.

— Но не я наблюдаюсь у мистера Томпсона, — я пожимаю плечами, постепенно расслабляясь в руках Нейтона. — То есть, мы всегда с Эсми вместе на встречах с доктором, и я бы не хотела пугать ее рассказами о кошмарах. Она только начала выходить из своей скорлупы и общаться с другими детьми. Док говорит, что Эсмеральда совершенно нормальный для своего возраста ребенок. Просто с более развитым воображением, чем у ее сверстников.

— Я в этом и не сомневался. Просто некоторым детям надо немного больше внимания и любви. Я был тоже немного замкнутым до определенного возраста. Отец рассказывал, что я часто разговаривал с вымышленным другом, котрого никто, кроме меня не видел, а потом родился Эрик и все встало на свои места.

— Ты намекаешь? — я с зарождающейся улыбкой смотрю в теплые янтарные глаза Нейтона. Он спускает с плеча бретельку атласной комбинации и накрывает ладонью мою грудь.

— Я не просто намекаю. Я думаю, нам необходим еще один ребенок. Эсми нужен брат, а мне…

— Наследник? — смеюсь я, приподнимая бедра и позволяя мужу стянуть с меня трусики. — А если родится девочка?

— Я буду ее обожать и лелеять, — широко улыбаясь, обещает Нейтон, раздвигая мои ноги и оборачивая их вокруг своих бедер.

— Нейт, тебе вставать через пару часов, — запоздало вспоминаю я, и закусываю щеку изнутри, чувственно стону, ощущая, как он осторожно наполняет меня собой и начинает медленно ритмично двигаться.

— Ты такая сладкая, Реджи, — хрипло шепчет Нейтон и целует меня в губы. Я впиваюсь пальцами в его плечи, подстраиваясь под ритм, и уже точно зная, сколько мне понадобится времени, чтобы получить разрядку, и что он скажет после. Никогда не думала, что мне будет нравиться предсказуемый, уютный секс. А сейчас, после очередного кошмара, он мне жизненно необходим.

— Мне так хорошо с тобой, Реджи,— произносит Нейтон, когда все заканчивается. Мы лежим, переплетясь руками и ногами, задыхающиеся и уставшие. Я смотрю в его нежные, выразительные глаза, очерчивая пальцами волевую линию подбородка, и понимаю, что никогда в жизни не встречала мужчину лучше, чем Нейтон Бэлл.

— Ты слишком идеальный Нейтон. Иногда мне так страшно… — бормочу, заставляя его рассмеяться над моими словами.

— Чего ты боишься, глупышка?

— Что ты разочаруешься во мне, разлюбишь, найдешь кого-то такого же правильного…

— В тебе есть все, что мне нужно, Реджина, — уверенно отвечает Нейтон.

— Но твой отец так не считает.

— Мой отец своеобразный человек старой закалки. И он считает, что я пренебрег своими обязанностями по укреплению влияния нашей семьи. Ему необходим был мой брак с Сарой Грин. Но я уже рассказывал тебе, что мы не просто так расстались. Это было обоюдное решение.

— Гарольд любит твою мать. Хотя это и был династический брак, слияние двух влиятельных семей, — замечаю я, чувствуя, как застаревшая обида снова тревожит сердце. Нейт может и не замечает, но меня очень задевает пренебрежительное отношение ко мне Гарольда Бэлла. От одного его взгляда мне хочется спрятаться в самый темный угол, и никогда оттуда не вылезать. Этот мужчина меня ненавидит и считает недостойной Нейтона.

— У родителей бывали и сложные времена, — вдохнув, произносит Нейт, запуская пальцы в мои волосы и массируя затылок мягкими поглаживаниями. От удовольствия я почти мурлычу. — Но они справились. Счастье никогда не дается легко, Реджина. За него нужно бороться.

— Обещай, что всегда будешь бороться за наше счастье? — тихо прошу я, чувствуя болезненный спазм в области груди.

— Обещаю.

Я закрываю глаза и слушаю ровное, родное биение его сердца. Мне так хорошо с ним. И то, что чувствую, совсем не похоже на то, что было с другими мужчинами. Я могу верить ему. Я могу говорить с ним. Мне не нужно оправдываться, не нужно бояться. И мне нравится позволять ему любить меня. Мне нравится делать его счастливым. Мне нравится делать счастливыми всех нас.

И мне нравится думать, что так будет всегда.

****

— Помаши папе ручкой, Эсми, — ставлю дочь на подоконник, придерживая рукой за талию. И мы вместе машем Нейтону, который подходит к черному «Майбаху» на стоянке перед домом. Я не могу не любоваться своим безукоризненно-элегантным мужем. Он выглядит, как супер звезда, при этом чертовски умен, начитан и… О, черт, Нейтон Бэлл идеальный. Слишком хорош для меня.

Прижимаюсь щекой к пушистой кофточке Эсми, чувствуя поднимающееся внутри волнение. Нейтон запрокидывает голову, прежде, чем сесть в машину и поднимает руку. Я тепло улыбаюсь ему, ощущая, как невольно краснеют щеки. Два часа до рассвета мы провели очень нескромно и горячо. И, надо признать, Нейт не выглядит не выспавшимся. Напротив, бодрым, полным сил и довольным собой.

— Твой папочка самый лучший, — шепчу я в избытке нежных чувств, когда машина скрывается из виду. Отпускаю Эсмеральду на пол.

— Ты опять все перепутала, мам, — смеется девочка, качая хорошенькой головкой. Темные кудряшки задорно подпрыгивают вверх и опадают на пухлые детские плечики.

— И что же я перепутала, Эсми? — с улыбкой спрашиваю я, поправляя юбку на дочке.

— Это секрет, мамочка, — она делает забавную гримаску и бежит к Анне, которая только что зашла в гостиную.

— Стой, Эсми. Объясни, что ты опять придумала? — с тревогой спрашиваю я, заставляя себя вежливо улыбнуться няне Эсмеральды.

— Мне срочно нужно покормить Бу, — сообщает девочка, скрываясь из поля зрения.

— Бу? — вскинув брови, спрашивает Анна Мартел, вопросительно глядя на меня. Мы наняли ее, когда дочери исполнился год. Я бы и сама справилась, но Нейт хотел, чтобы мы иногда проводили время вместе. Вне дома.

— Она снова начинает придумывать. Хотя доктор говорит, что это нормальное явление для четырехлетнего ребенка, я все равно волнуюсь.

— Джина, Эсмеральда — очаровательная, умная девочка, которая развивается для своих лет очень стремительно. Оставь ей мир фантазий хотя бы до школы. Это совершенно естественно.

— Ты правда так думаешь? — с надеждой смотрю на высокую и статную Анну со смуглой кожей, черными, как ночь глазами и шоколадного оттенка волосами. Анна Мартел имеет психологическое и педагогическое образование и няней работает уже лет семь. Опыт у нее более, чем достаточный для того, чтобы я могла с ней советоваться.

— Я уверена, — мягко заверяет она.

[Итан.]

— Не понимаю, чем я могу тебе помочь, Хемптон, — Мак закидывает длинные ноги на стол, закуривая сигарету. Она не ожидала моего визита, и не удосужилась одеться, когда я пришел. Стараюсь игнорировать полуголую сексуальную девушку в нижнем белье, прозрачном в самых интимных местах, отвлекаясь на небольшой кавардак в гостиной. Разбросанные по полу вещи, пустые бокалы на столе, переполненная пепельница говорят о том, что девушка явно провела бурную ночь и не одна. Ее право. Мы все тут не обременены нравственностью.

— Брось, Кайла, ты все прекрасно понимаешь, — я кладу на ее колени утренний выпуск газеты, где на первой странице красуется фотография Нейтона Белла, выдвинувшего свою кандидатуру на пост мэра Кливленда. Типичный американский молодой красавчик в обнимку со своей супругой. Какое-то время огненно-рыжая Мак и я смотрим на лицо его жены — Реджины Бэлл. Сдержанная улыбка, идеальная прическа и стильное строгое платье с высоким глухим воротом и длинными рукавами. На публике она никогда не сможет позволить себе декольте. Кайла глубоко затягивается, поднимая на меня глаза, и медленно выдыхает дым неровными серыми кольцами.

— Я вижу, что это Кальмия. Что дальше? — спрашивает Мак, стряхивая пепел прямо на стол. Ее взгляд с пристальным любопытством наблюдает за мной. Я часто задаюсь вопросом. А сколько ей лет? Идеальная красавица без единого изъяна. Выглядит умопомрачительно даже с всклоченными после бурной ночи волосами. И кажется совсем юной, если бы не этот взгляд.

— Он — ее задание, не так ли? — задаю я другой вопрос, волнующий меня гораздо больше с той минуты, как утром я глянул на заголовки газет.

— Серьезно? Пять лет? И родила она ему ради задания? — кривая усмешка скривила губы девушки. Она передернула хрупкими плечами, откидывая за спину длинную копну рыжих волос, раздраженно глядя на мое вытянувшееся лицо. — Господи, Итан, не смотри так, словно я тебе тайну века открыла.

— Я действительно ничего не знал, — сделав небольшую паузу и проглотив образовавшийся в груди комок, произношу немного хрипло. — Я год назад только из Майами вернулся.

— И мы все в недоумении какого черта ты вернулся. Почему тебе не жилось нормально? Ты не один. Тебе есть для кого жить.

— У каждого есть своя жизнь за стенами Розариума, — возразил я раздраженно.

— Нет, — резко бросила Мак, туша окурок в пепельнице, и убирая ноги со стола. — Розариум — моя жизнь. Рэнделл и его задания — моя жизнь. Но если бы я начала сомневаться и ушла, то никогда бы не вернулась.

— Он забрал у меня то, что мне было дороже его долбаных идей.

— Так какого черта ты вернулся, Итан? Задай себе вопрос. И ответь. Ты такой же, как мы все. Тебе нужен поводок. Ты не мыслишь жизни без ошейника Перриша. Все теряет смысл, даже если ты его ненавидишь, презираешь или боишься. Он дает тебе ощущение власти, игры с мнимо-твоими правилами. Это как наркотик, Итан. Мы все на нем сидим с тех пор, как получили первый в своей жизни конверт.

— Ты сумасшедшая, — я качаю головой, яростно стискивая зубы. Частично я согласен. Я ненавижу Перриша, но понимаю, что теряю почву под ногами, когда не… О, черт, почему я не могу избавиться от желания понять, наконец, что внутри у этого ублюдка, вскрыть его череп и рассмотреть его мозги с детальным интересом, поковыряться в извилинах, чтобы перенять все, что он делает с нами. Если я узнаю Секрет, то у него не будет Власти надо мной. Я хочу уничтожить его точно так же, как он сначала спас, а потом раздавил меня, показав, что я лишь его инструмент, предназначенный для работы, лишенный собственной воли и чувств. Мы клоуны на арене его цирка, необходимые для того чтобы развлекать того, кто стоит за ширмой и наблюдает за представлением. И когда опускается занавес, он никогда не бывает удовлетворен. НЕ смешно! Скучно! Предсказуемо!

И я хочу понять, как он это делает. Четыре года, что я провел в Майами меня ломало, меня сотрясал гнев, я просыпался в холодном поту, ощущая горло Перриша под своими руками. Я душил его снова и снова, а потом... Однажды я это сделаю, Рэнделл Перриш. Когда ты будешь на пике успеха, я заставлю тебя упасть, ты не умрешь своей смертью. Это я тебе гарантирую.

— Мы все сумасшедшие, Итан, — горько отвечает мне Мак, закуривая очередную сигарету. Она опускает голову вниз и волосы падают на ее лицо. — Это то, что позволяет другому сумасшедшему держать нас на привязи. Но раз именно так мы сохраняем разум, нам стоит держаться вместе. Это моя терапия, мать твою. Понимаешь?

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, чувствуя, что Мак на грани срыва. У каждого из нас своя трагедия. Своя боль. Мы не просто так тут оказались. Нас выплюнула жизнь, а Перриш подобрал, отмыл и сделал своими идеальными солдатами.

— Какое это имеет значение? Двадцать шесть, — улыбается мне сквозь сизую пелену дыма. — Мне кажется, что сорок. Я умирала слишком часто, чтобы мне было всего двадцать шесть.

— То же самое, Мак. Но я не умирал. Я терял тех, кого люблю.

— А у меня никогда не было тех, кого я люблю, Итан. Я выросла в приемной многодетной семье, где меня использовали как рабочую силу днем, и как шлюху ночью. Знаешь, как Рэнделл вышел на меня?

— Понятия не имею, — качаю я головой. Мне сложно слушать чужие трагедии. Мне хватает собственной боли и ярости, и слепого гнева, который круглосуточно живет во мне, не зная освобождения.

— Они били меня. Били часто. Так, что я дважды оказывалась на реанимационном столе с пробитой головой. Меня бы убили, понимаешь? Я никому не была нужна. Никто не писал заявления. Я боялась свою семейку, как огня, и молчала, говорила, что упала, что свалилась с лестницы, что напилась на вечеринке и меня побили неизвестные. Свидетелей, разумеется, никогда не было. Один из врачей… — она осеклась, закусив губу, словно продолжать ей было сложно. — Один из врачей, молодой хирург. Он понял, но я брала вину на себя, и сделать ничего было нельзя. Видимо, он был как-то связан с Перришем. Может быть, был должен ему. Рэнделл забрал меня из больницы. И, знаешь, если сравнивать то, кем я была в семье, где меня убивали и насиловали, и то, кого сотворил из меня Перриш, то в моих глазах он однозначно почти Бог.

— Я никогда не сомневался в том, что у каждого из нас есть причины быть благодарными Перришу, — отстраненно произношу я, не собираясь выслушивать очередную оду Великому Перришу.

— Подожди...

— Да?

— Знаешь, я влюбилась в того доктора. Рэн… ну ты его знаешь. На спасителя он не похож, и не умеет быть обаятельным, а вот хирург был настоящим героем в моих глазах. Я влюбилась, впервые почувствовав человеческое отношение. И знаешь, когда я поняла, что не имею права на личную жизнь, на брак и на счастье? Что у всего в этой жизни есть цена? И у спасения тоже… — судорожно втянув сигаретный дым, Мак приподняла подбородок, глядя мне в глаза. — Во время первого задания.

— Первое задание? — мрачно спросил я.

— Мартин Роббинс. Он доставался каждой девушке. Лиса не единственная, Итан. Может быть, тебе не станет легче, но еще никто не выполнил задание. И Мартин умеет держать свои секреты. Точнее, его секреты давно известны Рэнделлу. Роббинс один из его агентов. Мы не единственное подразделение Розариума, Итан. После первого задания мои иллюзии осыпались пеплом. Я пережила свою первую любовь, а потом моей единственной и вечной любовью стал Рэнделл Перриш.

— Ты это серьезно? — скептически спрашиваю я.

— Абсолютно. Он живет в каждой из нас. И он живет в тебе, иначе бы ты не вернулся. Любовь бывает такой разной. Мы одержимы нашим демоном, который давно поглотил наши души.

— Ты не марихуану куришь случаем? Я не ощущаю никакой одержимости Рэнделлом.

— Это главный симптом, — хрипло смеется Кайла. — Алкоголик никогда не признается в том, что он болен алкоголизмом, пока не умрет от цирроза печени. То же самое с игроманами и наркоманами. Они все уверены, что способны бросить, но всегда возвращаются, если лечение не принесло результат.

— Ты можешь мне сказать телефон Лисы или ее координаты? — перевожу я тему, чтобы узнать то, что мне действительно интересно. — Я знаю, что ты была у нее последняя. Уверен, ты знаешь больше, чем говоришь.

— Если ты прав, и Лиса настолько сдурела, что стала рожать детей объекту, то неужели ты думаешь я отвечу честно на твой вопрос? — Мак иронично улыбается, стряхивая пепел с сигареты.

— Хочешь сказать, что это не задание?

— Нет.

— Я не верю в такие совпадения. Рэн точно не упустит шанс использовать Лису.

— Здесь я согласна.

— Мне нужно ее предупредить.

— Слишком поздно.

— Что? — внутри меня все похолодело. Я подумал на самое плохое. Но Кайла развеяла мои сомнения.

— Ты должен был сделать это раньше, — пояснила девушка, закидывая ногу на ногу и лениво покачивая ступней. — Еще пять лет назад. Ты мог быть на месте Бэлла. Ты сбежал, испугавшись сложностей.

— Я не мог… Черт, Мак. Это невозможно. Я увидел ее понял, что он прикасался к ней. Я просто не смог. Мне было проще сбежать, чтобы никогда ее не видеть, чем каждый раз дотрагиваясь до нее, думать, что он делал то же самое. Я бы свихнулся от этих мыслей, понимаешь?

— Ты же знаешь, что Лиса попала в ловушку, что все было подстроено. Мартин умеет ввести в заблуждение. У него гораздо больше опыта, чем у нас всех вместе взятых.

— Черт, да причем тут Мартин?

[Реджина]

В какой момент я поняла, что чуда не свершится? Что счастливая и спокойная жизнь с хорошим мужем и дочкой не для меня?

Наверное, с самого начала. Когда сблизилась с Нейтоном, когда позволила ему войти в мою жизнь, когда согласилась на его предложение, когда мы венчались, глядя друг в другу в глаза.

Я же понимала, что он не тот человек, с которым можно спрятаться от всего мира. Совершенно не тот. Как бы ни любил меня Нейтон Бэлл, он никогда не сможет принять моего прошлого, которое настигнет меня. Рано или поздно...

И каждый день из счастливых пяти лет брака, я просыпалась с одним и тем же страхом.

Рэнделл Перриш вспомнит обо мне.

И это случилось. Не могло не случиться. Я предвидела, знала, чувствовала. Я превратилась в ходячий маниакальный комок нервов в тот момент, когда увидела в списке конкурентов на пост мэра имя еще одного кандидата, забыть которое пыталась, но так и не смогла.

Мартин Роббинс.

Он, все-таки, стал окружным прокурором, как и планировал. Хотя бы в этом он не солгал. Но поста прокурора ему оказалось мало. Теперь он метит в мэры. И отлично зная того, кто стоит за его спиной, я не сомневаюсь, что дни моей размеренной жизни подходят к концу.

И когда этот момент настал, я испытала скорее облечение, чем ужас. Мои страхи материализовались, и я должна взглянуть им лицо. Снова.

****

Мы никогда не должны были встретиться снова. Никогда. Эта мысль прочно засела в моей голове, и я повторяла ее как мантру снова и снова, пока гнала свой Майбах на бешеной скорости вдоль береговой линии озера Эри, все дальше от Кливленда. В окно моросил дождь, как обычно бывает в это время года, монотонно стуча в стекло. Мимо мелькнул огонек самого древнего из ныне действующих маяков Великих Озер. Дождь усиливался, и дворники на лобовом стекле не справлялись, ухудшая видимость до минимума. Наплевав на здравый смысл и инстинкт самосохранения, я прибавила скорость, сворачивая на второстепенную дорогу, ведущую прямиком к особняку в пустынном, холмистом пригороде Кливленда. Находящийся на возвышении дом из стекла и бетона, с окнами во всю стену и развлекательной площадкой на крыше, уже появился в зоне моей видимости, всколыхнув в душе ненужные воспоминания. Закусив губу, я непроизвольно сбросила скорость, разглядывая хрустальный замок, с крыши которого открывался фантастический вид на озеро. Когда-то он был моим домом, не совсем моим и очень недолго, но, все-таки, был.

Мы не должны были встретиться снова.

Я от всего отказалась ради того, чтобы он позволил мне.

Никогда не видеть его снова.

К черту обещания. Он никогда не держал ни одно из тех, что давал мне. Я ненавижу его больше, чем способен один человек ненавидеть другого. Больше, чем сама от себя ожидала. Но меньше, чем он заслужил.

И если мои пальцы, одна за другой, дергают из пачки сигареты, значит он победил. Снова.

Мне не все равно. И никогда не будет все равно.

Быть равнодушным, циничным, эгоистичным ублюдком — исключительно его прерогатива. Его любимая роль — маска, которая никогда не жмет и срослась с омерзительно-красивым лицом так плотно, что не оторвать. Хренов кукловод, который чувствует себя королем мира настолько, что верит в то, что именно им и является.

Мне казалось когда-то, что я знаю его.

Мне просто казалось.

Неужели я верила, что все закончится? Что Рэнделл Декстер Перриш оставит меня в покое, просто потому что ему надоело играть, и я выполнила возложенную на меня миссию?

Что, если он никогда не переставал играть? А четыре года моей семейной жизни были лишь эпизодом, небольшим подарком за отлично-проделанную работу?

Моя голова взрывалась от миллионов «если» и «может быть».

Мы никогда не должны были встретиться снова… и вот я поднимаюсь по парадной лестнице к дверям огромного стеклянного особняка, состоящего практически из одних окон. Мастер создавать иллюзии. Я знаю, что эти стены защищают надежнее бетонных глыб. Никто никогда не доберется до настоящего Рэнделла, никто никогда мельком не сможет взглянуть на то, как он живет и чем дышит, никто никогда даже на йоту не приблизится к тому, чтобы понять, что скрывается за холеной внешностью миллиардера, заработавшего свой первый миллион в восемнадцать лет. Ему достались феноменальные способности и нервная система шизофреника с манией величия.

Он вытащил меня с благотворительного вечера всего одним сообщением. Ему даже звонить не пришлось. Не удосужился.

«Ко мне, Кальмия.»

И я здесь, как чертов питомец, которого призвал хозяин.

— Что ты хочешь? — сразу перехожу в наступление, когда вижу его в полумраке гостиной. Горит нижний свет, но его достаточно, чтобы я узнала в высокой, мощной фигуре Рэнделла Перриша, и каждая клетка моего тела вспыхнула от ярости и негодования. И отчаянного желания заскулить и упасть к его ногам, чтобы умолять оставить мне мою жизнь. Он стоит у стены, и смотрит прямо на меня, стряхивая пепел с сигареты на мраморный пол, такой же холодный и идеальный, как хозяин дома. Не помню его курящим. То же самое он может сказать про меня. У него серые глаза, но отсюда кажутся черными, и я невольно сравниваю их с дулом пистолета, приставленного к виску. Рэнделл умеет убивать взглядом, и именно это сейчас происходит со мной. Весь воздух выходит из моих легких, я прижимаю ладонь к горлу, ощущая себя еще более жалкой и беспомощной. Иногда я думаю, почему он все еще жив, имея столько врагов? Почему никто до сих не добрался до него? Неужели нет силы, способной сокрушить этого отморозка?

И почему весь город закрывает глаза на его преступления?

Мне хочется влепить самой себе пощечину.

Очнись, идиотка. Ты знаешь, почему. Ты сама в этом участвовала. Совсем недолго. Можно сказать, что мне повезло.

— Ты немного возбуждена, Алисия, — совершенно спокойным голосом произносит он, и я вздрагиваю, когда эти хрипловатые чувственные вибрации проходятся по моему телу, вызывая мелкую дрожь. Взгляд и мозг — не единственное его оружие.

— Даже, если и так, то ты вряд ли знаешь, что это такое! — бросаю я, хотя понимаю, что избрала неверную тактику. Дразнить зверя на его территории чревато, но что мне может угрожать? Я не видела других машин на стоянке. А сам он меня не тронет.

— Пойдем со мной, Алисия, — он в два шага оказывается возле меня, и я не успеваю даже глазом моргнуть, как он берет мою руку, и от соприкосновения моей кожи с его мне хочется зашипеть, но я с неимоверным усилием сдерживаю себя. Если буду рычать и показывать зубы, то только продлю агонию.

Мне нужно знать, что он хочет.

И поэтому я позволяю ему вести меня к лестнице. А потом все выше и выше. Второй, третий этаж, и мы на крыше. Дождь закончился, но не уверена, что его остановил бы какой-то дождь. Я стою у Рэнделла за спиной, чувствуя себя маленькой букашкой на раскрытой ладони Перриша, который рассматривает меня с любопытным азартом, прежде чем начать отрывать крылышки и лапки. Вся шутка в том, что ассоциация возникает, когда я просто смотрю на его темноволосый затылок и мощную линию шеи в вырезе темного свитера. Страшно представить, что будет, когда он обернется… Мурашки покрывают кожу, но дело не только в ледяном ветре, который дует с озера.

— Здесь прохладно, — произносит он, не оборачиваясь. — Твое платье такое тонкое. Ты замерзла?

— Немного, — тихо отзываюсь я, не замечая потрясающего пейзажа внизу. Дом находится на холме, и вид отсюда открывается сногсшибательный. Я знаю… Знаю, потому что была здесь не раз. Я не успеваю даже моргнуть, когда он одним резким движением снимает с себя свитер и накидывает его мне на плечи. О черт! Идти следом за ним и игнорировать знакомый аромат его парфюма со свежими морскими нотками было гораздо проще. Сейчас же я была окутана им, и я задыхалась. В прямом и переносном смысле.

— Иди сюда, — снова зовет он, глядя вниз и протягивая мне свою руку. Я автоматически хватаюсь за нее, делая шаг вперед. Мы на самом краю. Не смотрим друг на друга. Я просто не хочу, а он — не знаю. Мое сердце так стучит, что я чувствую, как оно бьется о ребра.

Я ненавижу тебя, Рэнделл Перриш, за то, что не могу послать к черту прямо сейчас. За то, что перед нами ограждение высотой по пояс, иначе я бы столкнула тебя вниз и ушла, даже не обернувшись. Но ты знаешь, ты всегда готов. Тебя это даже забавляет — все мои кривляния и попытки не выглядеть жалкой и трясущейся от страха.

— Посмотри, Лиса. Что ты видишь? — мягким, приглушенным голосом, спрашивает Рэнделл. Он перемещается и теперь стоит за моей спиной. Горячие ладони с длинными пальцами на моих плечах. Черт, он же не сбросит меня вниз? Он может, я знаю… Боже, нет. Я всхлипываю, проглатывая слезную просьбу прекратить мои мучения и озвучить то, ради чего он меня вызвал.

— Озеро, берег Канады напротив, порт и серая мостовая внизу. Машины, и люди, — бормочу едва слышно. Мой голос напоминает писк пойманной в мышки, жалкий, надломленный.

— Ты видишь их отсюда? — тихий вопрос, заданный практически у моего уха, теплое дыхание шевелит волоски на затылке, и я с ужасом чувствую, что мои ноги начинают дрожать от ощущения неминуемой катастрофы.

— Кого? — из-за волнения не улавливаю сути вопроса. Перриш сжимает мои плечи через его свитер, причиняя несильную боль.

— Людей, конечно. Ты видишь их, Алисия?

— Нет, — отчаянно мотаю головой, и пальцы еще сильнее впиваются в мою кожу.

— Тогда зачем ты говоришь, что они там есть?

— Я просто знаю, Рэн. Мне больно. Пожалуйста… — взмолилась я, пытаясь обернуться, но он не позволяет, удерживая в исходном положении. Хватка ослабевает и теперь он просто мягко гладит ладонями мои дрожащие плечи.

— Я не видел тебя пять лет, но знал, что ты там есть… где-то.... Лиса, скажи мне… Ты была счастлива?

— Да, — я снова всхлипываю, ничего не могу с собой поделать. Слезы текут по щекам, капая с подбородка. И даже соленый ветер не успевает высушить их. — Очень, Рэн. Я очень счастлива.

— И ты помнишь, кто помог тебе обрести это счастье? — я чувствую, как его щека касается моей. Черт, он делает это, кладет голову на мое плечо, словно мы гребаные друзья или любовники, хотя мы никогда не были ни тем, ни другим. Он был королем, а я пешкой, лицом в толпе, которое он выделил, чтобы использовать в своих интересах. Не уверена, что он вообще видел во мне женщину. У этого мужчины не было эмоций и инстинктов. Он — машина, которая делает деньги и идет по головам к вершине социальной лестницы.

— Я помню, Рэн, — шепчу едва слышно. Он сделает это. Уничтожит меня. Ему даже говорить не нужно. Я знаю. Чувствую. Его щека ощущается неправильно. Она слишком теплая, слишком нежная для мужчины, который родился без сердца. Я не понимаю, зачем я делаю то, что делаю — сгибаю руку в локте и зарываюсь в его темные волосы, перебирая жесткие пряди. Он застывает, но только на мгновение, потом улыбается, чувствую его улыбку своей щекой и это совершенно жуткое абсурдное ощущение. Мне кажется, что я делала это раньше, но я точно знаю, что никогда, никогда не прикасалась к Рэнделлу Перришу, никогда не была так близко к нему, как сейчас. Но было время… Мне стыдно признаться, я мечтала о том, чтобы дотронуться до него, просто дотронуться. Но трахать меня никогда не входило в его планы. Это я должна была трахать того, на кого он покажет пальцем. Причины могли быть разные, но факт оставался фактом. И, приняв истину, я перестала мечтать о его прикосновениях и забыла, что вообще когда-то считала его привлекательным.

То, что он сделал со мной, во что превратил, до сих пор живет во мне, и я мечтаю однажды стать прежней, но только это невозможно. Оттуда, где я побывала, не возвращаются. И я просто делаю вид, что живу с круглосуточной анестезией.

— Что ты хочешь, Рэн? — задала я самый волнующий меня вопрос.

— Я тоже хочу быть счастливым, Лиса, — медленным, немного задумчивым тоном, отвечает он мне.

— И что может сделать тебя счастливым?

— Ты, — просто выдыхает он, и я затаиваю дыхание, пытаясь переварить услышанное. Понятно, что Перриш ведет свою игру, которую мне сложно понять с моим скудным умишком, но на долю секунды это короткое «ты» напомнило меня горечью. Я думаю, что он знал… Знал, что я когда-то чувствовала к нему, и ему нравится, нет, он испытывает садистское удовольствие, когда бьет в самое уязвимое место, выставляя полной дурой. — А теперь задай мне правильный вопрос, Алиса.

— Как я могу сделать тебя счастливым?

— Нет. Попробуй еще, — он отрицательно качает головой.

— Что может сделать тебя счастливым?

И снова чувствую его улыбку. Огни Кливленда, которые хорошо просматриваются отсюда, расплываются перед глазами.

— Этот город может сделать меня счастливым, Лиса.

— Но причем тут я?

— Мне нужен этот город, Лиса, — в голосе Рэнделла появились ледяные нотки, и до меня стало медленно доходить, что именно заставило Перриша вновь обо мне вспомнить. Стоило только его проклятому имени высветиться в моем мобильном, я напрочь забыла о своей настоящей жизни, мгновенно провалившись в грязное, отвратительное прошлое.

— Дело в моем муже… — выдыхаю я потрясенным шепотом.

— Он выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. И его рейтинг высок. Он идеальный мэр для города, который я всегда считал своим. У меня есть человек, который может справиться с этим лучше.

— Я не могу заставить Нейтона отказаться от участия в выборах. Я не вмешиваюсь в его политическую карьеру.

— Тебе и не нужно. Сделай то, чему тебя учили когда-то, — равнодушно отвечает Рэнделл.

— Что?

— Найди мне компромат на него. И я все сделаю сам.

— Мой муж — хороший человек, на которого сложно что-то откопать.

— Не существует хороших людей, Алисия. Нам ли не знать? — иронично ухмыляется Рэн. — У каждого есть скелеты в шкафу. Трудность в том, чтобы заставить ими поделиться. Эта задача по зубам только жене, любимой женщине. Матери ребенка…

— Как ты смеешь! — яростно бросаю я, задыхаясь от охватившего меня гнева.

— Лиса, твой тон мне не нравится, — его руки с силой сжимают мою талию, оставляя синяки от пальцев. Черт побери, он специально это делает. Если Нейт заметит… Черт, мне придется избегать близости несколько дней.

— Я никогда не пойду на это, — безапелляционно заявляю я.

— Придется, — в притворном сожалении вздыхает Рэнделл.

— Ты опустишься до шантажа?

— Нет. Я могу прямо сейчас решить твою задачу. И выслать один из самых горячих видеофайлов в СМИ, и завтра же от идеального имени твоего мужа ничего не останется, а все потому, что его жена в прошлом была горячей штучкой с неуемными аппетитами. Но я не сделаю ничего из этого, Алисия.

— Нет? — недоверчиво произношу я, немного сдвигаясь в сторону, чтобы посмотреть на него, и он позволяет. Я тут же жалею о своем необдуманном поступке, потому что видеть Рэнделла Перриша близко — это слишком, слишком жутко, это потрясает до глубины души. В темных бездонных глазах я вижу свое отражение и что-то еще, пугающее, непостижимое. Совершенные черты его лица в нескольких сантиметрах от моего, в этот момент не кажутся обездушенными. И на какой-то короткий миг я действительно верю, что он не хочет этого делать.

— Нет, — отрицательное покачивание головой. Я завороженно смотрю в стальные глаза, которые сейчас кажутся расплавленным серебряным озером, покрывшемся коркой льда. Сложно представить подобное, но я представила… глядя на него. — Я просто скажу ему правду, Алиса.

— Какую правду? — заикаясь спрашиваю я, чувствую, как внутри начинает нарастать паническая взрывная волна. — Он тебе не поверит. Нейт любит меня. Чтобы ты ни сказал…

— Он поверит. Мне и доказывать ничего не придется. К тому же, есть определенные процедуры. Которые выявят правду в два счета.

— О чем ты, черт подери, говоришь? — хмурюсь я.

Рэнделл убирает от меня руки и сует их в карманы черных джинсов. Таким будничным я никогда его не видела. Обычно, он выбирал стильные костюмы делового плана. Что-то изменилось в нем. Я для него всегда была работой, а на работу положено ходить в костюме, чтобы дать понять, кто из нас босс. Ветер треплет его волосы, бросая темные пряди на глаза. Красивый ублюдок. И безжалостный. Больной на всю голову. Прищурившись, он смотрит на меня, задумчиво улыбаясь. Эта его ненормальная дикая улыбка всегда пугала меня сильнее, чем то, на что был способен его извращенный ум. Я все еще смотрю в мерцающие темно-серые глаза, застигнутая врасплох, запуганная, попавшая под его силовое поле. А потом он поднимает руки к моему лицу, и я открываю рот, чтобы закричать, но с губ срывается беспомощный хрип. В его пальцах черная шелковая повязка, которую он быстро завязывает на моем затылке, погружая во тьму. Несколько лет назад, то же самое сделал другой мужчина. И я позволила ему… Память несет меня еще дальше, прорвав плотину, которую я строила долгие годы. И еще одно мужское лицо всплывает в моей памяти, имя которого я заставила себя забыть. Итан Хемптон. Зеленоглазый блондин с телом атлета и озорной улыбкой. Мое погружение в адскую игру Перриша началось именно с него. С Итана.

— Что теперь ты видишь, Алисия? — хриплый шепот возле самого уха, и горячее, обжигающее шею дыхание.

— Ничего, — жалко бормочу я, чувствуя, как быстро начинает вращаться вокруг меня темный лабиринт. Я дрожу от нахлынувших воспоминаний, способных разрушить тот образ, который я собирала по крупицам долгие годы. Мне казалось, что старый кошмар забылся, но Рэнделлу понадобились секунды, чтобы напомнить.

— Маленькая врушка, — мягкий смех заставляет встать дыбом волоски на моей шее. Я чувствую его пальцы в глубоком вырезе платья на спине. Он медленно ведет ими вдоль позвоночника, наслаждаясь моими моральными мучениями. — Скажи, что ты согласна, и я позволю тебе уйти обратно в свою счастливую жизнь, не зная той правды, которую я могу поведать твоему мужу.

— Я не могу предать Нейтона. Только не его. Как ты не понимаешь…

— Но ты уже предала его, Лиса, — мягко, но уверенно произносит Перриш.

— Нет. Никогда. Я никогда не предавала своего мужа, — отчаянно отрицаю я.

— Ты предала его, Лиса, — твердо повторяет Рэнделл, и его голос бьет по оголенным нервам больнее, чем кнут. Я отчаянно толкаю его, но он перехватывает мои запястья, убирая за спину. Его тело не прижато ко мне вплотную, но мы близко. Мы, мать его, слишком близко, чтобы я могла думать… И тогда он добивает меня всего одной фразой. Чудовищной и абсурдной. — Ты предала его, позволив верить в то, что он является отцом твоей дочери.

Что? Он сумасшедший? Я застываю, слушая как где-то совсем рядом стучит его сердце. Он живой. Этот ублюдок не из мрамора, как его е*учий пол в гостиной, но мне не легче от открытия, которое я только что сделала. Он молчит какое-то время, давая мне передышку на то, чтобы я могла осмыслить его слова. Но в них нет никакого смысла. Он бредит. Я точно знаю, что родила свою дочь от мужа.

— Ты же понимаешь, зачем я надел на тебя повязку? — когда он снова начинает говорить, я все еще в прострации, в шоке от безумия этого мужчины. Мотаю головой, потеряв способность изъясняться человеческим языком. — Не лги хотя бы самой себе. Ты знаешь, что я прав.

— Ты ненормальный, больной ублюдок, — хрипло вырывается у меня, я дергаюсь, но он крепко меня держит, слишком крепко, для парня, который не выносит прикосновений. И вздрагиваю, когда Перриш дергается ткань с моих глаз. Часто моргаю, пытаясь прийти в себя.

— Пять лет назад назад, Лиса. Оживи свою память, но я и так уверен, что ты помнишь.

— Эсми не ребенок Итана. Нет! — рычу я в отчаяньи, и картинки прошлого, одна за другой, мелькают передо мной. Я не могу отвлечься, фокусирую мысль на чем-то еще, и Перриш знает, как заставить меня думать о том, что ему нужно. Больной извращенец.

— Конечно, нет, — в его голосе звучат нотки раздражения. — Подумай, какие еще могут быть варианты?

Сердце застывает в груди, и я чувствую, как медленно ускользает почва из-под ног. И я бы упала, если бы он меня не держал.

— Это ложь, Рэнделл. Ты чертов лгун. Ни слова правды за все то время, что я провела в Розариуме. Я не стану играть по твоим правилам, — отчаянно дергаясь в его руках, кричу я, словно раненое и загнанное в ловушку животное.

— Я хочу рассказать одну историю, Лиса. Ты готова послушать? — невозмутимо спрашивает он, пресекая все мои попытки вырваться из его рук.

— Иди к черту. Сними с меня повязку и дай уехать отсюда. Мне не интересен тот бред, который ты снова собираешься вывалить на меня, — яростно шиплю я, сильно ударяя лбом в его грудь. Но он непробиваемая скала, бесчувственная машина, сдвинуть которую у меня никогда не хватит сил.

— Ты уедешь, Лиса. Я не собираюсь надолго задерживать тебя, — заявляет Перриш бесстрастным тоном. — Но ты же хочешь узнать ответ на свой вопрос?

— У меня нет никаких вопросов. Я не верю ни одному твоему слову.

— Ты веришь. Более того, ты знаешь, что я прав. У тебя будет время проверить мои слова. До выборов остался месяц. Мы все успеем

— Что? Ты совсем чокнулся? Я не собираюсь иметь с тобой ничего общего!

— Ты готова послушать историю, Лиса? — его голос с глубокими чувственными интонациями вонзился в мой разум, парализуя и подавляя волю к сопротивлению. Некоторые его феноменальные способности не изменились, не ослабели спустя годы. Он разрушает меня, даже когда просто говорит. Не смотрит. Не трогает, а произносит слова с размеренной обволакивающей интонацией, вводящий меня в легкий транс.

— Если ты перестанешь прикасаться ко мне... — хриплым, безжизненным тоном отвечаю я. И тогда он отпускает мои руки. Делая шаг назад, я не испытываю облегчения от освобождения. Он еще ничего не сказал, но я уже знаю, что моя счастливая и спокойная жизнь закончится здесь и сейчас.

— Я хочу рассказать, как увидел тебя первый раз, — сообщает он нейтральным тоном. Ставит перед фактом, заявляет. Даже когда Рэнделл спрашивает, его вопрос воспринимается как инструкция к действию.

— Ты уже рассказывал. Решил повторить пройденный материал?

— Замолчи, — резко обрывает он и добавляет гораздо мягче. — И послушай. В офисе «Перриш Трейд» я увидел тебя второй раз. Не буду лукавить — я тебя не узнал. Ты видела мой офис. Сложно запомнить в лицо каждого из огромного муравейника, которым я владею.

— Мы говорим о людях, а не о муравьях, — с раздражением замечаю я.

— Ты считаешь это оскорблением? Чем муравьи хуже людей? Возможно, их бы тоже обидело такое сравнение. Человек — худший из паразитов, которых знавала Земля. Но речь сейчас не о том, как защитить планету от главной смертельной угрозы. Речь о тебе.

— Я вся внимание, — хмуро киваю я, снова отворачиваясь от него, и смотрю вниз, на побережье озера, где в порту идет разгрузка грузового судна. Я чувствую легкое головокружение, которое постепенно усиливается. Минутой позже появляется чувство тошноты, и я с трудом отвожу взгляд в сторону, пытаясь глубоко дышать. Все мои мысли крутятся вокруг дочери и того, что имел в виду Перриш, заявив, что я обманула Нейтона. Я пытаюсь просчитать сроки, сопоставить факты. Это глупо, и я понимаю, что Рэн именно этого и добивался — посеять сомнение, запутать меня, напугать, свести с ума, а потом использовать, снова и снова. Господи, как же я ненавижу этого человека. Все, что я чувствовала к нему давно умерло, и сейчас я думаю, что только по-настоящему сумасшедшая женщина могла хотеть узнать его ближе, могла просто его хотеть, находить привлекательным, сексуальным, загадочным.

— В первый раз я увидел тебя в заведении Руана Перье, Лиса. Десять лет назад, — произносит он, заставляя меня вздрогнуть всем телом. Пальцы впиваются в балку ограждения. Я закрываю глаза, чувствуя пульсирующие давление под веками. Белые точки расплываются во мгле помутившегося сознания. — Ты вряд ли помнишь об этом моменте. Я, кажется, говорил тебе, что посещал его заведение. Но тебе и в голову не пришло спросить, не мог ли я тебя там увидеть. А разве не прощупывать всевозможные варианты я тебя учил?

— Я бы помнила... Мне кажется.

— Тебе много кажется, Лиса. Одно из моих качеств, и ты с ним знакома — когда того требуют обстоятельства, я могу оставаться незамеченным, не привлекать внимания. Этому легко научиться. Все шпионы и тайные агенты использовали вовсе не внешнюю маскировку. Это скорее внутреннее состояние, ты строишь стену между собой и миром людей, не видишь их, они не видят тебя. Все очень просто, на самом деле.

— Или ты стоишь спиной к окну и смотришь на всех в отражение стекла?

— А это уже иллюзии. Людям нужны тайны и загадки, им нужны такие, как я, чтобы ощущать себя наполненными, нужными, им необходим смысл для всего, что они делают. Они хотят, чтобы я вел поезд, где каждому из них досталось свое место и свой вагон. Понимаешь, о чем я?

— Никогда. И даже больше не пытаюсь, — резко бросаю я сквозь зубы.

— Ты лжешь. Но это неважно. Дразни меня, Лиса, — чувственная, вибрирующая интонация в его голосе обдает меня волной дрожи и жара, прилившего к лицу. — Это то, что мне всегда в тебе нравилось. Ты играешь на других инструментах — эмоциях. Тебе удалось то, чего не смогли другие. Но это тоже отдельная история, и мы обсудим ее в следующий раз. Руан один из моих должников. Он подонок, конечно, но, Лиса, такие как он есть, были и будут всегда. Я мог уничтожить его, но вместо Перье пришел бы другой. Куда проще контролировать тех ублюдков, которые оказались в моей власти, и извлекать свою пользу из сотрудничества.

— Невероятный цинизм. Ты еще находишь себе оправдания?

— Нет, я не нуждаюсь в оправданиях, как и в понимании, осуждении или любом мнении. Мне плевать, Лиса. Я все о себе знаю. Как и ты, если заглянешь глубже. Вот она, настоящая свобода, девочка. Прими в себе Дьявола и утешься, полюби его таким и приручи.

— Ты абсолютный псих.

— Возможно, но ты никогда не узнаешь наверняка, пока не побываешь в моей шкуре, — я не вижу, а ментально чувствую его улыбку.

— Мы говорили о Руане Перье, — холодно напоминаю я, стараясь не смотреть вниз и пытаюсь бороться с внезапно появившимся страхом высоты.

— Да, я иногда навещал определенных девушек, которых мне предлагал твой бывший работодатель. Ты знаешь, как это происходит. Нескольких шлюх приводят в комнату, где находится клиент, и он выбирает ту, что ему понравиться больше других.

Я почти подпрыгиваю, когда снова ощущаю прикосновение его пальцев к моей спине, и оно перекрывает потрясение от произнесенных им слов.

— Не бойся, — наклоняясь, шепчет он, согревая теплым дыханием основание моей шеи.— Тебя не было среди тех девушек. А если бы была, и мой выбор пал на тебя, ты бы этого не забыла. Это не самоуверенность. Просто факт. Девочки только начали демонстрировать свои достоинства, когда в открытые двери ввалилась еще одна. Совершенно неадекватная, не осознающая кто она, где и что вокруг происходит. Ты была в одних трусах, крошка. И судя по тому, как взбесился Руан, сбежала ты не от очередного клиента. Ему не сразу удалось тебя усмирить, ты дралась как тигрица, надо признать. Наблюдать было весьма занимательно… Я запомнил розы на твоем теле. Мне сразу показалось, что они похожи на раны, зияющее раны, которые отображают происходящее в душе. Многие женщины делают татуировку чтобы привлечь вынимание мужчин к определенным местам, но с тобой все было не так. То, что ты рассказала потом Итану, подтвердило мою теорию. Знаешь, что причинение физической боли с целью уменьшения духовной, как и нанесение себе различного рода шрамов, является психическим нарушением?

— Хочешь убедить меня в том, что я больная?

— Ты и так это знаешь. Я хочу сказать, что понимаю тебя, Лиса. Понимаю, что боль иногда зашкаливает и приходится перекрывать ее другой, чтобы отвлечься, выдохнуть, дать себе время на перезагрузку.

— Все сказал? — внутри словно что-то умирает, когда на меня обрушиваются воспоминания о нескольких месяцах в комнате, в которой держал меня Руан. Он колол мне героин, чтобы я не сопротивлялась, иногда заставлял нюхать кокаин. Я не видела различий между днем и ночью. Той девушкой была не я. Я даже вспоминаю о ней, как о каком-то другом человеке. Ему почти удалось раздавить меня. Раздавить полностью. Омерзительное животное. Вот кем является Раун Перье. Завистливый ублюдок, который хотел поиметь подружку своего партнера, как только увидел. Сразу после смерти Калеба, он заявился ко мне со своими головорезами. Я в один момент узнала о том, что лишилась покровителя и стала шлюхой. Моего парня еще не похоронили, а Руан Перье уже трахал меня. А когда ему надоело, немного подлечил и стал продавать.

— Ты такой же подонок, как и он. Даже хуже. Ты умнее и у тебя есть власть, чтобы остановить его, но ты этого не делаешь, — хрипло шепчу я, чувствуя как сердце, надрываясь, бешено колотится о ребра.

— Лиса, людьми правят похоть и жажда денег. И то, и другое неискоренимо. Прости, забыл, еще еда, алкоголь и зрелища. Я не хочу озвучивать элементарные вещи. Спроси у своего мужа, почему правоохранительные органы города, который он собрался возглавить, не убирают таких как Руан. Не привлекают к уголовной ответственности, не сажают в тюрьму?

— Потому что за спинами этих ублюдков стоят такие, как ты, — ожесточенно отвечаю я.

— Все верно, малышка, — с ироничной насмешкой соглашается Рэнделл. — И вот твой ответ на вопрос. Я хочу владеть всем. И тогда смогу свободно действовать во благо города.

— Это смешно, Рэн. Я не хочу даже слушать этот бред, — качаю головой, обхватывая свои плечи руками. — Что было дальше? Когда ты увидел меня.

— Руан скрутил тебя и утащил в неизвестном направлении, а когда вернулся, я попросил, чтобы он отдал мне тебя… на перевоспитание. Как ты понимаешь, он отказал. Впервые, за все время сотрудничества. Руан дал понять, что сам не так давно заполучил себе новый трофей и еще не наигрался. Он пообещал мне, что через пару месяцев ты будешь уже готова к заказам. Я не стал настаивал, тем более, что передо мной стояли другие шикарные адекватные красавицы. Руан предложил мне взять твою подружку.

— Миа? Все-таки... — похолодев, бормочу я.

— Дай договорить, — холодно обрывает меня Перриш. — Я не захотел ее. Тогда я выбрал совершенно другую девушку, и так вышло, что у Руана не появлялся достаточно долго. А когда вернулся, тебя уже не было. Да я бы и не вспомнил, если бы Руан сам не завел разговор, что обещанный трофей продан в хорошие руки. В последствии, увидев тебя в «Перриш Трейд», я сразу понял, что ты девочка с двойным дном, а когда навел справки по своим каналам, то вспомнил и о том инциденте у Руана, и о все еще работающей там Миа.

— Ты сказал, что ее появление не связано со мной, — едва слышно шепчу я, чувствуя, как ледяные порывы ветра забираются под платье, покрывая мою кожу мурашками. Рэнделл завязывает рукава своего свитера у меня на груди, и пока он это делает я стою в кольце его рук, словно в объятиях, ощущая волнами накатывающую на меня панику и что-то еще, неправильное, запретное, пугающее до дрожи.

— Я солгал. Это был единственный раз, когда я солгал тебе, Лиса, — завязав рукава свитера, он не убирает руки, удерживая ладони на узле под моей грудью. — Но ты и сама не поверила мне. Таких совпадений не бывает, правда?

— Где она? — резко спрашиваю я, толкая его и разворачиваясь. Мой взгляд с ненавистью скользит по идеальным чертам, и… я не могу ничего сделать, меня тянет к нему. О, черт, хочется разрыдаться от бессилия. Он говорил, что у меня есть оружие. Я бы все отдала, чтобы найти его сейчас и защититься.

— У тебя было в запасе много лет, Лиса, чтобы выяснить это, — в его голосе прозвучало разочарование, разозлившее меня еще сильнее. Как он смеет осуждать меня? Как? — Она по-настоящему любила тебя, но ты всегда забывала о ней, как только твоя жизнь немного налаживалась. Разве не так?

— Не тебе читать мне морали, Перриш. Да, я из тех, кто переворачивает станицу, оставляя прошлое в прошлом.

— Это верно, если, конечно, получается. Но прошлое не тот зверь, которого можно приручить. Иногда он срывается с цепи и настигает, чтобы впиться зубами в глотку.

— Где она, Рэнделл? — требовательно спрашиваю я.

— Наш контракт закончился, и Миа вернулась туда, где я купил ее. Ты можешь навести справки, но жене будущего мэра не пристало болтаться по борделям, а вдруг кто узнает?

— Я и так каждый день живу со страхом, что кто-нибудь из окружения Нейтона окажется одним из клиентов Перье.

— Поверь, никто не осмелится сказать Бэллу в лицо, что трахал за деньги его жену, — он делает паузу, и неожиданно сжимает кольцо рук, привлекая меня к себе, я дергаюсь, но его хватка слишком сильна. — Никто, кроме меня, — склоняясь к моему уху, произносит он.

— Я убью тебя, если ты это сделаешь, — дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы. Я извиваюсь в его руках, как змея, пытаясь освободится.

— Нет. Ты сделаешь, то что я попрошу. И ты поможешь, если хочешь сохранить свою семью. Подумай о малышке Эсми. Каким ты хочешь, чтобы было ее детство?

— Как ты смеешь шантажировать меня ребенком?

— Это не шантаж, Лиса. Это просьба. И я могу подсказать тебе где искать то, что мне нужно, чтобы убрать твоего мужа из политической гонки.

— Нет, — я наклоняю голову, пытаясь впиться зубами в его руки, но он разжимаем их раньше, чем я успеваю дотянуться. И я падаю на пол, ударяясь коленкой о твердое покрытие.

— Извини, — он протягивает ладонь, чтобы помочь мне подняться, но одарив его яростным взглядом, я встаю сама. Подхожу в плотную, глядя ему в глаза.

— Никогда, слышишь. Никогда я не стану тебе помогать. Делай, что хочешь, — с презрением шиплю я.

— Поговорим, когда ты остынешь, — невозмутимо отвечает он со своей жуткой улыбкой. Берет мою руку и вкладывает в раскрытую ладонь черную повязку для глаз. — Тебе нужно время, чтобы принять верное решение. Не теряй его зря. И вспомни, кем является оппонент твоего мужа на пост мэра. Точнее, один из оппонентов. Ты всерьез думаешь, что то, что тогда произошло, не оставило последствий или свидетельств?

Одним движением срывая с себя свитер Рэнделла, я швыряю его в самонадеянное лицо Перриша, как и повязку, а потом бросаюсь на него, пытаясь ударить, впиться ногтями в самодовольное лицо.

— Никогда даже не смей намекать на то, что моя дочь может иметь какое-то отношение к Мартину Роббинсу. И если эта тварь хоть слово вякнет, то я тоже молчать не буду. Слышишь меня, Перриш? Я подпорчу репутацию твоему ставленнику. Вот увидишь. Я все поведаю о Розариуме и о том, чем ты там занимаешься. А еще я расскажу, что ты угрожал своей жене, что нанял людей, которые держали меня под дулом пистолета и избивали ногами. Ты, правда, думаешь, что я такая идиотка, чтобы молча и безропотно выполнять твои прихоти?

— Да, я так думаю, — схватив, мои запястья, Рэн с силой опускает их вниз, глядя мне в глаза тяжелым настойчивым взглядом. — А теперь успокойся и иди домой. Поцелуй свою дочь и притворись, что ничего не случилось. Я свяжусь с тобой, когда ты будешь готова.

[Рэнделл]

Я смотрю, как Лиса резко срывается с места и покидает территорию Розариума на своем красном «Maybach». Мой взгляд задумчиво провожает элитный автомобиль, несущийся на сумасшедшей скорости по трассе вдоль побережья озера Эри, порождая внутри чувства, имеющие некоторое сходство с беспокойством. Мне бы не хотелось, чтобы она попала в аварию, или сбила людей на перекрестке, не успев притормозить, или не справившись с управлением вылетела бы на встречку и в лоб столкнулась с другим автомобилем. В ней всегда жил дух противоречия и отчаянное стремление к самоуничтожению, но при всем этом стойкое желание жить и бороться всегда перекрывало разрушающие ее личность качества.

Годы не изменили ее. Время вообще не способно изменить кого-либо. Это миф, в который хочется верить тем, кто год за годом терпит насилие, наивно убеждая себя, что завтра тиран поумнеет, повзрослеет, встанет на путь истинный. Так не бывает. Или тем, в чьих семьях живут алкоголики, наркоманы, воры и убийцы. Люди слишком крепко держатся за свои грехи и дурные привычки. И даже если пытаются бороться с ними, то вместо одного зерна зла в их душах появляются новые, иногда их становится еще больше, чем было, и они начинают задумываться, а стоило ли стараться быть кем-то другим? Грех и порок заразительны и нет ничего зазорного в том, что люди стремятся к нему испокон веков. Желание нарушать правила и предаваться низменным инстинктам прописано в генах, это голоса предков и наша природа взывают к нам. Мы не рождаемся цивилизованными, нас такими воспитывает общество, навязывая свою социальную модель поведения. Но, по сути, с самого рождения мы лишены главного, что делает нас теми, кем мы являемся изначально — свободы. Но наше подсознание не согласно, оно сопротивляется, заставляя совершать поступки, которые кажутся отдельным категориям общества неприемлемыми, и находим в этом некоторое утешение, делаем прыжок в свою псевдо-свободу. Человек не знает насыщения, если познал удовольствие от того, что совершает. Годы, опыт и давление социума смогут его научить притворяться, сдерживаться и играть роль «нормального», «одумавшегося», но на самом деле тьму внутри каждого искоренить ничем нельзя, как и пустоту, которая никогда не заполнится, если однажды образовалась в сердце.

Говорят, страдания делают людей лучше, заставляют взглянуть на мир иначе, «перерождаются» внутренне. Это тоже не совсем истинно. Все зависит от того, насколько глубоко затронули испытания его внутренние установки, насколько сильным был перелом.

Я видел слишком много живых примеров мужчин и женщин, которые не усвоили уроки, которыми награждала их жизнь, они не стали лучше, а, напротив, зачерствели и обозлились. И именно эта категория самая управляемая и удобная для меня. Я люблю грешников и люблю лицемеров, строящих из себя святош. Первые — честнее, и они сразу готовы играть по твоим правилам, потому как не пытаются прикрываться нравственностью, которая давно отсутствует в этом мире, и им достаточно выписать счет или стать для них предводителем, за спиной которого они почувствуют себя сильнее и увереннее. Вторые — лжецы. И разбивать их моральные устои куда приятнее, потому как их недолгое кривляние и наигранное возмущение заканчивается слепой одержимостью тем, кто разрушил их понятия и правила (достаточно хлипкие, на самом деле). В основе любого мировоззрения должна быть несгибаемая уверенность, а не тот минимум, что нам вдолбили в головы, пока мы еще под стол пешком ходили. А если уверенности нет — то ты мой клиент. Добро пожаловать в Розариум. Я не использую какую-то свою совершенную идею. Нет, это проверенный веками механизм, заимствованный у других знаменитых манипуляторов.

Лиса не лучше и не хуже остальных, которые прошли непростой извилистый путь, где за каждым поворотом ждал не белый свет новых перемен, а жизненный урок, который она с треском проваливала. Раз за разом. Она грешница, которая точно знает, что ей никогда не закрасить и не обелить свои грехи. Но что мне в ней нравится — она не играет, не притворяется. Я сука — говорят ее глаза, когда она смотрит на меня, но я сука, которая выжила, несмотря ни на что.

И если бы она была другой, то мы бы с ней сегодня не встретились.

Когда пять лет назад Мак сообщила мне, что задание запущено, я искренне хотел остановить задуманное, слишком хорошо помнил, как она стояла на подоконнике с твердой уверенностью сделанного выбора в глазах. И я слишком хорошо помнил мертвые глаза Линди, когда ее голова безвольно запрокинулась на мое плечо в тот момент, когда я отвязал ее от стула и взял на руки. В них было смирение. И облегчение. Лин слишком устала жить. Я не успел помочь ей и не смог защитить. Я просто вычеркнул ее, точно так же, как поступала Лиса с Мией и людьми из своего прошлого.

Я не сказал Алисии всей правды. Миа умерла два года назад. Вернувшись к Руану, она сдалась, начала принимать наркотики, и, в конце концов, организм не выдержал. Миа никогда не просила меня забрать ее обратно, не просила о помощи, хотя, в последствии, мы неоднократно встречались в заведении Перье. Боюсь, что девушка так и не поняла, для чего была нужна мне. Присутствие подруги в Розариуме усыпило бдительность Лисы в момент, когда она еще была неуправляема и напугана сильнее, чем мне требовалось. Миа стала отвлекающим маневром, создавая вокруг Лисы мнимое поле безопасности и подпитывая умеренное чувство комфорта своим присутствием. Миа вряд ли поняла, что ей довелось сыграть немалую роль во влечении Лисы в Розариум. Но сама Миа мне была не нужна. Она казалась мне слишком слабой, чтобы стать цветком Розариума и слишком неинтересной, чтобы развлекать в спальне. Случайные жертвы случаются, если партию ведут сильные игроки.

Стоило мне увидеть и осознать, что из себя представляет Алисия Лестер, я сразу понял, что она та, кто необходим мне в главном и решающем раунде.

Почему? Что в ней было такого, чего я не заметил в других?

Возможно интуиция или неуловимые импульсы, вибрации, которые она излучала, заставляя всех вокруг смотреть на нее. С завистью, восхищением, похотью или раздражением, но смотреть и оборачиваться вслед. Лиса может быть и не осознает своего могущества, но в этой женщине заложен ген Афродиты, Дианы, Клеопатры. Безнравственная, сильная, решительная, но умеющая показаться невинной, хрупкой и слабой. Она совершенна в своем несовершенстве. Загадка, ребус, который пленит любого, заставит возжелать найти тот самый ключ от всех дверей, за которыми Лиса прячет свои сокровища. Я изучил ее достаточно, чтобы понять — все двери ведут в пустоту. Никаких сокровищ, на самом деле, нет. Но сам процесс поиска… Он того стоит.

Лиса казалась мне несгибаемой именно из-за тех качеств, которые я в ней рассмотрел, но не рассчитал ее силы, и это я вынудил ее встать на карниз с твердой решимостью вылететь на свободу, словно птичка из клетки уставшей плененной души.

Вы знаете, уверен, что знаете, сколько эгоистов играют со смертью, с целью привлечь к себе внимание или оправдать собственные ошибки, или устраивают представление с псевдосамоубийством просто от трусости, глупости или назло кому-то? Каждая из таких попыток всегда продумана до мелочей. Записка, таблетки или веревка, или даже лезвие по венам, но игроки со смертью никогда не сделают решающий шаг, не будучи уверенными, что их спасут. Цель для них - потрепать нервы себе и другим. Я не осуждаю и не оправдываю их. Просто признаю, что они есть.

Лиса не ждала спасения, ее решение светилось в глазах. Так выглядят люди, которые дошли до стены, через которую им не пробиться, и осознали, что дальнейший путь обречен, это и есть предел. Конец и начало. Так выглядят люди, чьи нити, удерживающие их в этом мире, вырваны с корнем. Так выглядят люди, которые поняли одну извечную истину. Там, где все кончается, там и начинается. И они не боятся сделать решающий шаг.

Я слишком сильно натянул.

Я не хотел этого. Игра зашла слишком далеко. Это перестало быть развлечением или заданием, или чем-то еще. Я позволил ей войти глубже, нарушить мои внутренние установки, сделать личным то, что должно было быть только работой. Однако наказание понесла только она. Я был несправедлив и излишне уверен в своем влиянии. Я заигрался. Впервые в жизни признаю свою ошибку. Моя игра была основана на ряде правил, которые удерживали всю постановку, не позволяя спектаклю сорваться в импровизацию.

Нет никакой тайны, специального механизма или секрета в том, что я делаю, прописывая сюжеты в разыгрываемом акте. Но каждому участнику Розариума хочется верить, что я творю волшебство. Им необходим смысл, они мистифицируют то, что не способны понять и проанализировать.

Они пришли ко мне обнаженные, не телом, но душой.

В их жизни не было ценностей, поддержки родных, близких, ни малейшего смысла и планов на будущее, они представляли собой чистый лист, на котором мне предстояло написать историю для каждого.

И я как создатель должен был изобразить на холсте, пронизанные смыслом, уверенностью, красотой, ощущением безопасности красочные картины. Я сыграл роль волшебника, чародея.

И они поверили мне, как жители страны Оз поверили шарлатану, прячущемуся за ширмой.

Но Лиса не оценила картину, которую я написал лично для нее. И захотела вырваться прочь, стереть все краски, вернуть девственную чистоту замаранному холсту. Я едва не упустил ее. Всего несколько секунд отделяло ее от падения.

Я починил то, что сломал, но можно ли вернуть обратно в тело душу, которую продолжаешь удерживать за серебряные невидимые нити?

Когда пять лет назад мне не удалось остановить запущенное задание, то подумал: а какого черта? Кальмия может стать для меня тем самым тузом в рукаве, который однажды одним внезапным появлением изменит ход игры.

И я не знаю, кто из нас, в итоге, выиграет.

Обстоятельства изменились настолько, что теперь я не обладаю той самой уверенностью, которая ни разу не подвела меня и помогала двигаться вперед, выше и выше, но сейчас… Сейчас на кону поставлено слишком многое.

И возможно цена впервые для меня неподъемна.

Но Рэнделл Перриш никогда не сдается, не опускает руки, он принимает вызов и идет напролом, а если ему впервые в жизни суждено проиграть, он сделает это с достоинством и красиво.

***

Шум подъезжающего автомобиля внизу выдергивает меня из затянувшихся размышлений. Мысли… ничего не могу поделать — я получаю удовольствие от игры со своим собственным мозгом, не меньше, чем с умами других людей. Прищурившись, я пытаюсь узнать человека, выходящего из черного внедорожника. В последнее время я стал хуже видеть, и возможно это связано с привычкой спать с открытыми глазами и частыми головными болями, которые, кстати, могут быть следствием падения зрения. Я ненавижу врачей, если честно. Не могу даже объяснить почему. Замкнутые палаты и закрытые кабинеты — это не причина. Я могу выбрать клинику, где меня примут в тех условиях, в которых я не свалюсь в обморок, не начну задыхаться и блевать на пол, как это случилось в тюремной камере в день моего задержания. Возможно, нелюбовь к врачам вызвана внутренним противоречием, нежеланием отдавать контроль над моим телом кому-то еще. Врачи, они как пилоты самолета и машинисты поезда, о которых я так люблю рассуждать. Я не хочу становиться пассажиром, от которого ничего не зависит. Мне необходим контроль.Контроль над собственным страхом. Жизнь — это всегда риск, и чем меньше ты позволяешь управлять собой, тем больше риск и выше цена, но тем интереснее процесс.

Я слышу, как внизу хлопает дверь. Если дворецкий, которого я нанял не так давно, впустил гостя, значит, пожаловал один из участников Розариума. Через пару минут я слышу шаги за своей спиной, и узнаю их.

Итан Хемптон. И это не спонтанный визит. Не случайность. Пару лет назад Аконит вернулся в Розариум, отдав брата в частную престижную школу в Майами. Сейчас он жил на два города. Выходные проводил в Майами с братом, будни здесь.

Почему он вернулся, спросите вы?

Что самое страшное для любимого питомца?

Вы можете бить его палкой, травить голодом, оставлять на улице в трескучий мороз или под дождем, вы даже можете подарить его, но он все равно будет предан вам.

Так что же самое страшное для любимого питомца?

Когда его спускают с поводка и предлагают свободу.

Только ради упрямства Хемптон провел в своем новом доме с джакузи на берегу океана три года. Уверен, что каждый день его ломало от желания вернуться. Снова обрести цели и ощущение власти над другими людьми в момент выполнения задания. Необходимость служить в крови у всех, кого я собираю за круглым столом Розариума. Они все одиноки и потеряны без моей твердой руки.

— Я ждал тебя через час, Итан. Что побудило тебя приехать раньше? — спрашиваю я, пропуская приветствие.

— Скажи, что то, что на снимках рядом с Нейтоном Беллом во всех утренних газетах не Алисия Лестер.

Я медленно разворачиваюсь, надевая на себя свитер, ощущая тонкие цитрусовые нотки парфюма Кальмии.

— Надо чаще читать газеты, Итан, — отвечаю я будничным тоном, равнодушно скользнув взглядом по бледному лицу Хемптона. — Бэллы не любят, когда их имя фигурирует в СМИ, но, по-моему, это была не первая публикация, где кандидат на пост мэра позировал с женой.

— И ты хочешь сказать, что женой Нейтона Бэлла является Лиса — простое совпадение?

— А ты как думаешь? — спокойно спрашиваю я.

— Ты сказал, что отпустил ее, — резко отвечает мне Итан.

— Тебя я тоже отпустил, — сухо напомнил я, засовывая руки в карманы джинсов и опираясь спиной на ограждение. — Меня все время удивляет твое негодование, когда происходят события, на которые ты мог бы повлиять, но предпочел остаться в стороне.

— Что ты хочешь сказать? — скрипнув зубами, напряженно спросил Итан.

— Ты хотел свободы. Я тебе ее дал. Почему ты не нашел Алисию? Не попытался вернуть?

— После того, что ты сделал с нами?

— Вы сами это с собой сделали, не я, — бесстрастно уточняю я. — Не вини меня в вашей собственной слабости и глупости.

— Ты сейчас серьезно?

— Абсолютно, — киваю я, пожимая плечами, рассеяно глядя перед собой. — Итан, Лиса сделала свой выбор, а ты свой. Вы решили пойти разными дорогами. Почему ты винишь в этом меня?

— Ты загнал нас в угол. Ты сделал все, чтобы она меня возненавидела.

— Ненависть — чувство, поддающееся трансформации, изменению. Им можно управлять. Ты даже не попытался. Сейчас слишком поздно, Итан. Твоя истерика несколько запоздала.

— Я не верю в случайные совпадения, — тряхнул головой Хемптон, глядя на меня с нескрываемой злостью. Это так знакомо и предсказуемо. Я скучал по нашему противостоянию. Старые времена возвращаются. Мне хочется потереть ладони в предвкушении последней партии, в которой слишком много ключевых игроков. — И ты сам меня этому научил. Твое спокойствие сейчас, когда идет предвыборная гонка, подтверждает мои опасения. У тебя есть план. Ты собираешься снова ее использовать, чтобы обеспечить победу Мартину? Кто он такой? Почему ты его так упорно продвигаешь?

— Мартин один из вас, — пожав плечами, будничным тоном сообщаю я. — Но у него есть репутация и положение в обществе, его родителями были потомки английской аристократии. Он не плебей, и его успешная карьера дает ему большие шансы на победу. Мартин много лет занимается благотворительностью, активно участвует в развитии города. Он самый молодой окружной прокурор, который, к тому же, не совершает грубых ошибок, свойственных другим его коллегам, не берет взяток и всегда принимает верные решения. Его знают и уважают жители Кливленда. Я перечислил достаточно причин?

— И чем ты зацепил его? — проницательно интересуется Итан.

— Даже у людей с кристальной репутацией есть скелет в шкафу. Мне просто повезло однажды оказаться в нужное время и в нужном месте. Я помог ему решить проблему. Все достаточно банально, Итан. Обычная схема.

— И ты уверен, что он не предаст тебя, не уберет, как ненужный элемент, когда получит власть?

— Ты, правда, считаешь, что меня можно убрать? — снисходительно спрашиваю я. — Если бы это было так, то Гарольд Бэлл давно бы избавился от меня.

— Я не могу поверить, что Лиса работает на тебя, — взъерошив волосы одной рукой, выдохнул Хемптон, доставая из кармана кожаной куртки пачку сигарет. — Не после того, что случилось. Это просто немыслимо.

— Ты сам ответил на свой вопрос, Итан. — Я натягиваю уголки губ в холодной улыбке. — Если не веришь, можешь спросить у нее сам. Вы совсем немного разминулись.

Сигарета вываливается из дрожащих пальцев Хемптона.

— Черт, Итан, да не смотри ты так на меня, — иронично ухмыляюсь я. — Раз уж обстоятельства сложились так удачно, я не мог не воспользоваться ими. Я просто спросил у Алисии, не обладает ли она кое-какой полезной для меня информацией, и она категорично и не очень тактично мне отказала.

— Ты... — тяжело дыша, начинает Итан. От ярости у него раздуваются ноздри и выступают вены на висках. Забавное зрелище… — Не знаю как, но это ты подсунул Лису Нейтону. Я же не идиот, чтобы поверить, что они случайно встретились в кафе и сразу полюбили друг друга. Что из пятисот тысяч жителей Кливленда Лиса встретилась в этом гребаном кафе именно с ним.

Я не удержался от усмешки.

— Почему ты решил, что это было кафе? Лиса устроилась на работу в «Бэлл Энтерпрайз».

— И это произошло не без твоего участия? — кривая ухмылка вносит асимметрию в правильные черты лица Хемптона.

— Думаешь, моя протекция оставила бы для нее хоть один шанс на успех в собеседовании? — скептически интересуюсь я.

— Черт, не делай из меня идиота, — раздраженно бросает Итан. — Ты мог провернуть это чужими руками.

— Снова включил спасителя, Итан? — насмешливо спрашиваю я, вдернув бровь. — Давай, беги, спасай свою принцессу от серого волка. Но не забудь, что у нее есть муж и маленькая дочь. Не переусердствуй, Итан.

— Я сам решу, что мне делать, Рэнделл, —вспыльчиво отвечает Итан.

— Конечно, — я впиваюсь в него ироничным взглядом. — Ты всегда принимаешь решения сам.

— Ты можешь сколько угодно оттачивать свое красноречие, Рэн. Но знаешь, что в сложившейся ситуации разительно отличается от того, что произошло четыре года назад?

— Просвети меня. Безумно интересно послушать.

— Она больше не уличная девчонка, за которую некому постоять. За ее спиной стоят Бэллы. Они обладают доставочным влиянием, властью и ресурсами, чтобы отразить любую твою попытку манипуляции.

— А ты не думаешь, что львы, пустившие в свою клетку ягненка, почувствовав опасность, не защищать его будут, а растерзают? — сделав паузу, я выразительно смотрю на побледневшего Хемптона, не в глаза, а в область переносицы. — Ты все еще веришь, что сложившаяся ситуация сейчас благоприятнее той, что произошло четыре года назад, Итан?

 

ГЛАВА 4

[Нейтон]

Мне нравится возвращаться домой. И неважно, сколько времени на часах. Поздний вечер или без пяти минут утро, я всегда знаю, что меня ждут. Реджина не ложится спать без меня. Укладывает Эсми, потом садится на диван в гостиной и читает, или смотрит телевизор… и ждет меня. И каждый раз, паркуя машину, и глядя на горящие тусклым светом окна в гостиной, я испытываю чувство благодарности за тот случай, что свел нас вместе. Сразу после рождения Эсми, мы купили довольно скромный, но уютный домик в закрытом частном поселке на западном берегу реки Кайахога. Тихое престижное место с пропускным режимом. Реджина настаивала на том, чтобы выбрать особняк подальше от моих родителей, но нам удалось найти компромисс, точнее, я смог настоять на своем. Фамильные владения Бэллов располагаются вниз по реке, в пяти километрах от нас. С матерью и другими многочисленными родственниками и друзьями семьи Реджине удалось найти подобие взаимопонимания, но с отцом они невзлюбили друг друга с первого взгляда, хотя оба всегда старательно соблюдают светские приличия во время семейных сборищ. Надо заметить, что после рождения дочери Джина сильно изменилась и стала менее дружелюбной и общительной, полностью растворившись в заботе об Эсми. Ее безумно тяготят посещения светских приемов и официальных мероприятий, которые она избегает, если есть такая возможность. Реджину с самого начала напрягало, что нас постоянно окружают много людей, знакомых и случайных. Я не простой офисный клерк, с которым можно затеряться в толпе, и Джине приходится непросто, но она старается и всячески поддерживает меня. Уверен, мое решение баллотироваться не обрадовало ее, но она делает все возможное, чтобы морально меня поддержать. Не устраивает сцен, когда я задерживаюсь допоздна или прихожу на рассвете. Она видит, как непросто мне приходится со всей этой предвыборной суматохой, и относится к происходящему с пониманием.

— Я дома, — произношу громко, закрывая за собой входную дверь. Черт, Эсми спит, а я разорался. Осторожно разуваюсь, стараясь не шуметь, и прохожу в гостиную. Телевизор транслирует канал с круглосуточными новостями, бросая разноцветные блики на противоположную стену. Реджина сидит в кресле, поджав под себя ноги и смотрит в одну точку на потолке, запрокинув голову вверх. Я подхожу ближе, но Реджи не реагирует на звук моих шагов. Она выглядит безумно уставшей и подавленной.

— Малышка, ты в порядке? — спрашиваю я тихо. Кладу руку на ее плечо, и она вздрагивает от неожиданности, фокусирует на мне отсутствующий взгляд. Тревожное ощущение появляется в груди, когда я замечаю тени под красивыми глазами жены. — Тяжелый день?

— Это я должна задать тебе этот вопрос, — тихим, уставшим голосом произносит она, натянуто улыбаясь. Но это не та улыбка, к которой я привык, напряженно замечаю я. — Ты снова поздно.

— Да. Прости. Нужно немного потерпеть. После выборов станет легче.

— Я так не думаю, но ты принял решение. Мне остается только помогать тебе во всем и не ворчать по пустякам, — говорит она мягко, но как-то механически. Внутри зарождается тревожное ощущение, и я пристальнее всматриваюсь в красивые черты ее лица. У всех бывают моменты, когда не хочется улыбаться, даже через силу, и моя жена несомненно имеет право на плохое настроение. Однако так непривычно видеть ее такой тихой и подавленной.

— Не встречал женщину мудрее тебя, — с чувством произношу я, прикасаюсь ладонью к ее щеке. Реджина прикрывает глаза, и я мне кажется, она вот-вот расплачется. Сажусь на подлокотник кресла и обнимаю ее обеими руками.

— Неправда, Нейт. Твоя мать самая мудрая на свете женщина, — шепчет она, утыкаясь носом в мою грудь.

— Я передам ей твои слова, — перебирая ее волосы, с улыбкой говорю я.

— Она и сама это знает. Только мудрая женщина могла бы прожить тридцать лет в браке с твоим отцом, — иронично замечает Джина. В чем-то она, конечно, права. Гарольд непростой человек, но ему по статусу положено быть снисходительным, жестким и подозрительным.

— Это точно. Как вспомню, сколько нам пришлось воевать с ним, чтобы заставить его принять наш брак.

— Не обольщайся, Нейт. Гарольд так его и не принял. Я для него пустое место.

— Ты придумываешь, — сдержанно отвечаю я, качая головой. Мне не нравится, когда она заводит разговор о моем отце в таком тоне. Каким бы снобом он ей не казался, для меня Гарольд Бэлл предстает в совершенно другом образе. И он мой отец, в конце концов. Женщины не должны обсуждать подобные вопросы. Возможно, я тоже буду не самым добрым тестем для мужа своей дочери. Я не оправдываю его, вовсе нет, но и не отрицаю, что на его месте может быть вел бы себя точно так же.

— Нет, не преувеличиваю. Но мне абсолютно безразлично, что он думает обо мне, — бесстрастно отвечает Реджина. Она лукавит. Я знаю, что ее сильно уязвляет отношение Гарольда. Но это то, на что я не могу повлиять, как бы ни хотел. Я женат уже много лет, у меня замечательная дочь, а Гарольд до сих пор не может мне простить, что я выбрал девушку из «низов», как он выражается. Отец счел мою скоропалительную женитьбу у него за спиной верхом глупости, и даже рождение внучки его не смягчило. Первые два года мы с ним практически не общались. Только по работе и на семейных праздниках, где положено появляться всем без исключения. Для Реджины такие вылазки стоили огромных моральных сил и выдержки. Не только отец считал, что она мне не подходит. Но разве им решать, с кем мне жить? Кого любить?

Реджина делает меня счастливым каждый день. То, что она мой человек, я понял через неделю знакомства. Или даже сразу. Как в первую встречу, так и до сих пор она является для меня непознанным неразгаданным совершенством. В ней есть все те качества, которыми должна обладать настоящая женщина. Красивая. Умная, внимательная, нежная, отличная мать, страстная любовница, интересная собеседница, чуткая, утонченная, обладающая чувством стиля. Я могу перечислять до бесконечности ее достоинства, и надеюсь, что она не меньше положительных качеств находит во мне.

Я помню, как она была напугана в самом начале. Как боялась сближаться, но мне пришлось проявить настойчивость, и первый наш совместный поход в кино (признаться, я даже не помню, что это был за фильм), закончился горячей, безумной, страстной ночью в моей квартире. И я больше не позволил ей уйти. Только за вещами. И я поехал вместе с ней, чтобы она не сбежала. Реджина не хотела быстро сдаваться, просила дать ей время, но я... не дал никакого времени. Она была мне нужна. Вся. В любое время дня и ночи.

Я помню, как впервые увидел ее голой. И случилось это не в первую ночь, которую мы провели при выключенном свете. А вечером следующего дня, когда моя гардеробная уже была заполнена ее вещами. Она пыталась закрываться, просила не снимать с нее все, но я настоял. То, чего стыдилась и стыдится моя жена до настоящего времени, до сих пор делает меня одержимым ее телом, стоит нам оказаться в одной постели. Я не хочу думать о том, что тот, кто делал ей татуировки, видел нежную кожу Реджины, прикасался к ней, причинял боль. Я выучил каждый красно-черный лепесток на теле жены, и я не позволяю ей прятаться в одежду, когда мы одни. Реджина невероятно прекрасна. И когда на приемах и вечеринках она стоит рядом со мной, облаченная в закрытые подобранные со вкусом стильные платья, я вижу сколько мужских взглядов жадно наблюдает за каждым ее движением. Я злорадно думаю о том, что они все долбанные неудачники, которым никогда не выпадет случая увидеть то, что вижу я, снимая с нее платье в нашей спальне. Долгое время мы были очень обсуждаемой парой в узких кругах. Стремительный роман, закончившийся свадьбой спустя пару месяцев после первой встречи — для кого-то мой выбор мог показаться легкомысленным, но я никогда не был так уверен в том, что делаю, как в момент, когда попросил Реджину выйти за меня. Это действительно было спонтанным решением. Она забеременела, а я обрадовался, заполучив возможность сделать ее своей навсегда.

— Ты голодный? — спрашивает Реджина, вернув меня из мира размышлений и приятных воспоминаний.

— Я валюсь с ног, сплю одним глазом, — отвечаю я. — Но есть не хочу. Нет сил.

— Я могу подогреть…

— Нет. Пойдем спать. Мне вставать через три часа.

— Тебе нужен выходной, — мягко произносит Реджина. Мы встаем и, держась за руки, направляемся в спальню. Она раздевает меня, и мы вместе принимаем душ. Я позволяю ей делать со мной все, что она пожелает. Хотя уверен, что Реджина делает именно то, что желаю я. Мы думаем друг о друге. Идеальный брак работает именно так. Когда желания любимого человека для тебя важнее своих собственных. Реджи намыливает мое тело мягкой мочалкой, ласкает меня пальцами и губами.

— Это вовсе не обязательно, — бормочу я, когда она опускается на колени, чтобы сделать фантастический минет. Другой у нее просто не получается. Всегда фантастический. — Ох, крошка, — стону я, зажимая рот кулаком и откидываясь спиной на влажную стену душевой кабинки, второй рукой зарываюсь в темные мокрые локоны Реджины, направляя ее в необходимом ритме, но она и так знает, как я люблю.

И когда на мужских вечеринках друзья жалуются мне на своих холодных жен с вечными отговорками, то я в очередной раз убеждаюсь насколько мне повезло с Реджиной.

— У тебя волшебный губы, — благодарно шепчу я, когда она снова выпрямляется в полный рост, вытирая рот. Меня немного потрясывает после оргазма, и все, чего я хочу теперь — это доползти до постели и вырубиться. — Но я больше сегодня ни на что не годен. Завтра моя очередь, малышка, — обещаю я.

— Все в порядке, Нейт. Тебе нужно отдохнуть, — мягко говорит она, выключая душ и вытирая мое тело полотенцем.

— Ты меня балуешь. И Эсми ты тоже балуешь, — с улыбкой бормочу я уставшим, но удовлетворенным голосом.

— Я просто очень вас люблю, — она обнимает меня и кладет голову на мое плечо. — Никогда не забывай об этом, Нейт. Ты и Эсми — все, что у меня есть. Я ради вас живу.

— Эй, что-то случилось? — интонация ее голоса заставляет меня напрячься. Я мягко поддеваю ее лицо за подбородок, глядя в бездонные синие глаза жены.

— Нет, — качает она головой. — Я просто очень сильно скучаю по тебе.

— Я тоже, милая.

Мы ложимся спать, и я прижимаю ее к себе, пытаясь отогнать от себя тяжелые мысли. Реджина редко позволяет мне увидеть себя грустной. Невольной. Жалующейся. Но если такие моменты случаются, значит, причина значительна. А то, что Реджи не хочет говорить мне, что ее расстроило, тревожит меня еще сильнее. Мне стоит быть внимательнее по отношении к Джине. Возможно, она действительно чувствует себя одинокой и брошенной.

[Реджина]

Боже, как я боюсь публичных светских встреч, от участия в которых не могу отказаться. Сегодня как раз такой случай. Семья Нейтона собрала огромный прием на несколько сотен персон в самом шикарном ресторане Кливленда, чтобы заручиться поддержкой имеющих вес в обществе влиятельных семей.

Время выборов неумолимо приближается, и я чувствую, что капкан вокруг меня сжимается все плотнее. Я уже ощущаю острые зубы, впивающиеся в мою плоть, и ничего не могу сделать, чтобы остановить неизбежное. Я сижу рядом с мужем за столом в центре зала, ощущая себя наряженным манекеном с приклеенной улыбкой. Я бы с большим удовольствием осталась дома с Эсми и Анной, и провела бы время с пользой, а не сидела бы, как заведенная кукла, не всматривалась бы в лица окружающих меня людей, гадая, нет ли среди них шпионов Перриша, или Роббинса, или кого-то, кто знал меня раньше, как Алисию Лестер. Мне хочется верить в предположение Рэнделла о том, что никто, кроме него, не осмелится сказать Нейтону Бэллу, что когда-то покупал его жену в заведении Руана Перье, мерзкого ублюдка, который до сих пор безнаказанно ходит по земле, и никакой бумеранг не настигает его, чтобы покарать за все, что эта мразь сделала с такими, как я. А еще уже несколько дней я неустанно думаю о Миа. Да, это вверх цинизма, снова вспомнить о ней, когда мне самой хвост прижали. Перриш слишком хорошо меня изучил. И он предельно ясно дал понять, что читает меня, как отрытую книгу до сих пор. Каждое его слово било меня без ножа, срывая кожу, шрамы на которой зарубцевались спустя годы жизни за надежной спиной Нейтона. Я смотрю на своего мужа, пытаясь удержать на губах натянутую улыбку, и задаюсь вопросом, что будет, если я расскажу ему правду? Если попрошу его защитить меня? Достойна ли Алисия Лестер спасения и прощения? А Реджина? Реджина не сделала ничего плохого. Она была образцовой женой и матерью. Будет ли этого достаточно, чтобы Нейт закрыл глаза на то, кем я была в прошлом?

Я никогда об этом не узнаю. И сделаю все, чтобы Нейт не узнал. Я не переживу его разочарования, его презрения. Мужчины не прощают женщинам того, что я натворила, какими бы ни были причины. Я шлюха, убийца и предательница. И лгунья.

Меня внезапно охватывает ужас, липкий страх покрывает спину мурашками. Боже, я могу разрушить его жизнь своим долбаным прошлым. Почему я не подумала об этом до того, как легла с ним в постель и забеременела?

Конечно, я не знала, что его понесет в политику, считая его амбиции пустыми мечтами, которым не сужено сбыться. Но истинная причина заключается в другом. Я конченая эгоистка. Я снова думала только о себе. Чертов инстинкт выживания заставил меня вцепиться в сильного самца, но теперь я рискую не только его честным именем, карьерой, репутацией его семьи и своим браком. У нас есть дочь. Эсми может оказаться под ударом. Я все смогу пережить, только не потерю дочери. Я не сомневаюсь, что если Нейт разлюбит меня, то и Эсми я потеряю тоже. Даже думать боюсь, что со мной сделает Гарольд Бэлл, если хотя бы маленькая тень упадет на доброе имя Нейтона из-за меня. Они выкинут меня из своей жизни, как мусор, найдут Нейтону достойную жену и мать для моей дочери.

От этих мыслей я задыхаюсь, чувствуя, как паника захватывает в плен мои мысли и эмоции. Резким движением хватаю бокал с шампанским и залпом осушаю его, замечая удивленный взгляд мужа. Он мягко накрывает мою руку своей и, наклоняясь к уху, нежно шепчет:

— Все хорошо, милая. Расслабься. Мы скоро уйдем. Потерпи ради меня еще час, — просит он, глядя мне в глаза своим ласковым взглядом.

— Я в порядке, — фальшиво улыбаюсь я, презирая свою трусость, слабость и неумение контролировать эмоции.

Я же не была такой размазней. Появление Перриша снова вселило в меня страх и неуверенность. Я чувствую себя голой сейчас, несмотря на полностью закрывающее мое тело кремовое шелковое платье. Ни миллиметра обнаженной кожи. Нейтон не настаивает. Он обожает мои татуировки по непонятной мне причине. Ему нравится смотреть на мое тело без одежды. Возможно, он просто наелся в свое время рафинированными лощеными красавицами с идеальной ухоженной кожей, которые бы пришли в ужас, увидев мое разукрашенное тело. Я знаю, в Нейтоне силен дух противоречия и соперничества с постоянным доминирующим мнением отца, который пытается убедить сына жить по его правилам. Иногда мне кажется, что Нейтон выбрал меня именно по этой причине. Это был вызов Гарольду Бэллу. Он хотел показать, что может и будет принимать самостоятельные решения. Нейт любит меня, в этом я не сомневаюсь. Но первоначально его зацепила во мне не моя улыбка или красивые глаза. Он увидел, что я другая, почувствовал на подсознательном уровне. А уже потом влюбился. Многие завидуют мне. Даже сейчас я вижу откровенно-завистливые взгляды женщин на себе. И Сара, подружка Нейтона, которую он бросил еще до встречи со мной, тоже здесь. Я никогда не общалась с ней неофициально, но и с ее стороны я ощущаю неприятие, зависть, раздражение. Она замужем, но не выглядит счастливой. Уверена, ее супруг и наполовину не так хорош. Нейтон говорил мне, что решение расстаться было принято обоюдно. Но я уверена, что это Сара заставила его так думать. Ни одна женщина не откажется от мужчины, вроде Нейтона Бэлла. Честный, красивый, благородный, заботливый, нежный, страстный. Лучший друг, любовник и отец. Сара смотрит на меня и думает, что во мне есть такого, чего не увидел Нейтон в ней. Я вижу все по ее взгляду, обращенному то в мою сторону, то в сторону моего мужа. Даже не по взгляду, а по ее позе, жестам, когда она разговаривает с Нейтоном или со мной. По интонации голоса и наклоне головы. По тому, как сжимает пальцы вокруг ремешка своей сумочки, пытаясь выдать вежливое приветствие, и как, нервно стуча каблучками, возвращается за свой столик в сопровождении невзрачного супруга, у которого, я уверена, отличная родословная и немало миллионов на счетах. Это то, что имеет вес в окружении семейки Бэллов. Связи, имя, деньги, власть. Несильно отличается от того, что я заучила в Розариуме. Правило трех китов. Информация. Секрет. Власть. Рэнделл никогда не говорил о деньгах, создавая обманчивое ощущение, что они не имеют для него никакого значения. Это ложь. Заведомая ложь. Перриш один из самых богатых людей города. И у него достаточно власти и связей, чтобы составить конкуренцию Бэллам, но у него нет одного — имени. Я помню, что изначально Перриш пытался убедить меня, что его целью является не Галлахер, на которого я тогда работала, а «Бэлл Энтерпрайз». Теперь я понимаю, какой была дурой, когда поверила в подобную чушь. Возможно, Перриш даже богаче Бэллов. Но они с легкостью перекусят ему хребет, если он будет сильно мешаться под ногами. И то же самое они сделают со мной, заподозрив в том, что я могу быть как-то с ним связана.

Я закрываю глаза, пытаясь справиться с адской головной болью от нервного напряжения, пронизывающее все мои мышцы. Утром я была в клинике. Сдала генетической материл Нейтона и Эсмеральды. Черт… я знаю, что это глупо. Я уверена, что Перриш специально сеет смуту, обманывая меня. Эсми не может быть дочерью Мартина. Я бы поняла, почувствовала. Эсмеральда похожа на Нейтона, или даже на Гарольда. Темные волосы, фамильные черты лица. Мои только глаза. Большие и кристально-голубые. Плевать, что у Мартина тоже голубые глаза. Это ничего не значит. У меня синие. Она моя и Нейтона. Мать Нейтона частенько любит говорить, что Эсми унаследовала скулы и нос Бэллов. И я не знаю, какого черта пошла в клинику, чтобы сделать тест. Я три дня убеждала себя, что не поддамся на провокацию сумасшедшего, и все-таки нервы не выдержали. Мне необходимо иметь документальное подтверждение, чтобы щелкнуть Перриша по носу, чтобы иметь аргументы для защиты. Я не дам ему испортить мне жизнь, разрушить карьеру мужа, как и мой брак.

— Спасибо, — благодарю я, когда официант ставит передо мной еще один бокал шампанского. Нейтон укоризненно смотрит на меня, заметив, что я снова почти полностью осушила его содержимое.

— Тебе не нужно благодарить официантов. Это их работа. И не пей так много. У тебя краснеют щеки, — шепчет он, и теплое дыхание мужа шевелит волоски за моим ухом. Нервное перенапряжение делает меня сверхчувствительной, возбужденной, совершенно не к месту.

— Они краснеют не от шампанского, Нейт. Давай уйдем, — чувственным голосом говорю я, кладя руку на его колено под столом. — Я хочу тебя. Поехали в гостиницу, займемся чем-то очень развратным.

— Реджи, на нас все смотрят. Не нужно обсуждать это сейчас, — холодно отрезает Нейт, уверенно убирая мою ладонь. Я отчаянно закусываю губу, опуская глаза. — Малыш, через час, — через пару минут обещает Нейтон. — Я тоже хочу. Ты сама это знаешь. Не злись.

И я не злюсь. Я не могу, не умею на него злиться. Только на себя. Я во всем виновата. Вечером мне на е-мейл придет ответ из клиники. Не могу не думать об этом. Мне необходимо отвлечься, чтобы время бежало быстрее, необходимо чувствовать себя в руках своего мужа, ощущать его любовь, тепло, защиту. Неужели он не чувствует, не понимает, что я, я сейчас нуждаюсь в нем больше, чем все эти люди. Они все равно его выберут. Я смотрела проценты прогнозов. У него сорок, у остальных не больше десяти на каждого. У Мартина двадцать пять. Неплохо, но победить ему поможет только чудо, или Рэнделл Перриш, если... Нет. Я думать даже не могу об этом.

[Нейтон]

Она дрожит. Дрожит, но держит спину, улыбается каждому, кто подходит к нам, чтобы поприветствовать и перекинуться парой фраз, заверить меня в том, что я единственный достойный кандидат на пост мэра Кливленда. Словно я сам этого не понимаю. Жители города прекрасно знают, что моя семья держит все социально-важные предприятия и социальные объекты города. Ни у одного другого нет столько влияния и возможностей, личной заинтересованности и прочих инструментов, чтобы сделать жизнь города лучше.

Я не сомневаюсь в успехе задуманного мероприятия. Моя жизнь уже расписана на годы вперед, как и заготовленный ассистентами рабочий график. Я абсолютно уверен, что способен решить любую задачу.

Но меня тревожит состояние моей жены.

Ее что-то гложет, но она не говорит мне, что именно. Ее ночные кошмары стали повторяться чаще. Мне стоит больше времени уделять Реджине и Эсми. Это мой долг, как отца и мужа. Она не жалуется, но я ощущаю, что ей сейчас сложно. Иногда мне не хватает ее откровенности. Реджи всегда держит все в себе. Ни на что не жалуется, ни о чем не просит. И сейчас она изменила своим правилам и попросила меня увезти ее отсюда.

Я смотрю на ее профиль и думаю о том, что она самая красивая женщина в этом зале. И она совершенно не изменилась с нашей первой встречи. И мне кажется, что я знаю о ней не больше, чем пять лет назад, когда она вошла в мой кабинет. Внезапно в памяти всплывает разговор с отцом, который состоялся в тот день, когда я объявил, что женился на девушке, которая ждет от меня ребенка. Женился тайно, за его спиной, чтобы он не успел придумать план, как помешать мне принять верное решение.

— Что ты знаешь о своей жене? Кроме того, что она сирота, выращенная тетей, которой, по стечению обстоятельств, тоже уже нет в живых. Это же так удобно, Нейт! Нет ни одного человека, который может рассказать тебе о ней хоть что-то.

— Я знаю достаточно. Я люблю ее, отец. Не пытайся вмешиваться в наши отношения. Слишком поздно.

— Никогда не бывает поздно исправить ошибку. И любовь слепа. Это пройдет, и ты поймешь, что я был прав.

— У меня своя точка зрения.

— Хорошо. У нее есть друзья? Подруги?

— Какое это имеет значение?

— Огромное. Девушка без прошлого, без истории, без друзей. Ты уверен в том, что знаешь ее достаточно, чтобы ввести в семью?

— Я уверен, отец. Я счастлив, что у нее нет толпы бестолковых подружек и бывших приятелей.

Сейчас, спустя годы совместной жизни, я по-прежнему уверен, а у нее все так же нет подруг. Реджина живет мной и дочерью. Меня более, чем устраивает такой расклад, но сейчас я вижу в ее глазах плохо скрываемый страх, и меня начинает тревожить то, чего может бояться моя жена. Публичности избегают те, кому есть, что скрывать. Почему-то раньше я никогда об этом не задумывался.

К нашему столику направляется красивая яркая шатенка в стильном черном плате с белым орнаментом по бокам, в сопровождении высокого, брутального блондина в строгом костюме. Судя по табличке на груди молодой женщины — очередная журналистка. Ментально ощущаю, как Реджина напрягается еще сильнее по мере их приближения. Папарацци ее раздражают еще сильнее, чем меня.

— Добрый день, мистер Бэлл. Меня зовут Стефания Гилмор, — приятным голосом произносит шатенка, поправляя волосы. Где-то на ней наверняка есть наушник. Она фальшиво улыбается, и я понимаю, что передо мной представитель не самой дорогой и популярной газеты. Актерские способности на нуле. — Я репортер «Огайо Пресс». Не могли бы вы ответить на пару вопросов.

Я вежливо улыбаюсь.

— Добрый вечер, Стефания. Сейчас не самый удобный момент, — указываю взглядом на соседний столик. — Там мой секретарь Анна Коллинз по связям со СМИ. Вы можете записаться на удобное для вас время. Анна с радостью поможет вам и вашему спутнику.

— Меня зовут Итан Хемптон, сэр, — представляется блондин. Понятия не имею с чего он взял, что мне это интересно, но по инерции пожимаю протянутую руку. — Мне очень приятно лично познакомиться с будущим мэром Кливленда.

— Вы забегаете вперед, мистер Хемптон, — бесстрастно произношу я. Парень выглядит более профессиональным, чем его коллега, но я ненавижу лесть. В любых ее проявлениях. — Но спасибо за вашу уверенность.

— Все собравшиеся здесь разделяют ее, мистер Бэлл, — широко улыбается блондин, переводя взгляд на мою жену. — Можно сделать комплимент вашей супруге?

Уверен, что Реджине это не понравится, и когда я смотрю на нее, то вижу, что она едва сдерживается, чтобы не сбежать отсюда. Черт, я не думал, что к нам пристанут журналисты. Но ей нужно постепенно привыкать. Никогда не спрятаться от публичности, если я выиграю выборы. А я, как и этот смазливый блондин Хемптон, уверен, что выиграю.

— Конечно, — пожимаю плечами. Натянутая улыбка застывает на бледном лице Реджины, когда она смотрит на этого пижона, который несомненно пользуется успехом у женщин.

— Не думаю, что я нуждаюсь в комплиментах, — холодно отвечает она. Парень невозмутимо кивает.

— Слово леди для меня закон, — произносит он. — Прошу прощения.

И, взяв под руку Стефанию, уводит спутницу к столику Анны Коллинз. Секретарь поднимает на меня взгляд, когда журналисты присаживаются за стол, и я едва заметно качаю головой.

— Что еще за Огайо Пресс? Ты когда-нибудь видела такую газету? — ухмыляюсь я. — А он наглец, этот Итан Хемптон. Но не стоит грубить папарацци, милая. Это их работа.

— Я понимаю, — сквозь зубы произносит Реджина. — Он мне не понравился. И все.

— Ничего страшного, — я накрываю ее пальцы своей ладонью и чувствую, какие они ледяные. Удивленно смотрю в непроницаемые глаза, в которых невозможно что-либо прочитать. — Ты выглядишь очень уставшей и бледной. Прости, но мне еще нужно немного времени.

— Конечно, я понимаю, — кивает она. — Я могу выйти на балкон. Мне нужно на воздух.

— Да, конечно, — соглашаюсь я с облегчением. — Как я сам не догадался предложить тебе это? Тут где-то должна быть моя кузина Мишель. Вы, вроде, ладили. Можете поболтать немного. И ты расслабишься, если отвлечешься.

— Спасибо, за заботу. Отличная идея, — уголки ее губ расплываются в улыбке, и, наклоняясь, она целует меня в щеку. Потом медленно встает и грациозной походкой уверенной в себе женщины, идет через зал.

Я не могу оторвать от нее взгляда, пока она не скрывается из поля моего зрения. Мне чертовски, сказочно повезло. Моя жена божественно прекрасна и порочно сексуальна, но при этом держится с достоинством английской королевы. И с тех пор, как мы вместе, я могу с уверенностью сказать, что мой взгляд ни разу не останавливался на другой больше, чем это было необходимо.

[ Итан]

Было невыносимо смотреть на нее, и не перейти грань дозволенного, не выдать себя слишком настойчивым разглядыванием. И это было самое сложное испытание за последний год. Она изменилась. Бл*дь, я едва узнал ее. Но, конечно, синие бездонные глаза сложно спутать с какими-то другими. Я помнил ее отчаявшейся девушкой, соблазнительной, как грех, горячей как пески Сахары, и запутавшейся, как я сам. Вся наша горькая история пролетела перед моими глазами за то время, что я из-за спин других людей наблюдал за ней.

Моя девочка выросла.

Невозможно передать словами, насколько сильное впечатление произвели на меня произошедшие в ней изменения, коснувшиеся не только внешности. Благодаря своему опыту работы в Розариуме, я вижу гораздо глубже, чем другие. В ней появилась уверенность, внутренний стрежень и в неуловимая мягкость, которой раньше не было. Возможно, причиной преображения стало материнство, а не миллионы ее мужа. У меня в голове вертятся сотни вопросов. И первый не тот, который я должен задать, но волнует меня больше других. Любит ли она его? Этого своего Нейтона Бэлла. Хотя, судя по тому, как они прикасаются друг к другу, как расположены их тела, между ними несомненно имеется крепкая эмоциональная связь. Я не умею распознавать любовь, но мне кажется, что это что-то очень близкое. Мне бы хотелось быть до конца искренним и справедливым, и пожелать ей счастья, поверить в случайное совпадение, что Лиса стала супругой сына человека, которого Перриш всю жизнь ненавидит. И сделала это по собственной воле. Но это невозможно. Я знаю, уверен, что на самом деле все иначе. Перриш никогда бы не отпустил, не позволил своей Кальмии выйти замуж за своего врага не ради его собственных интересов. Вопрос в том, что знает сама Лиса. Догадывается ли она, что происходит на самом деле, что она по-прежнему в игре Перриша.

Я поэтому здесь. Мне нужно выяснить, как много ей известно. И я использовал это мероприятие, чтобы добраться до нее лично. Перриш несомненно узнает. Я уже видел среди участников конференции марионеток Розариума, но мне совершенно безразлична реакция Рэнделла. Я вернулся не ради него. Точнее, у меня свои мотивы поступать так, как я поступаю. Мой выбор и моя воля. Чтобы проникнуть на закрытое мероприятие, пришлось использовать Стефанию, с которой я уже работал раньше над поглощением «Стейн Банкинг», в настощее время являющейся одной из ветвей «Перриш Трейд». Я здесь сам по себе, а не по указке Рэнделла.

Я хочу выяснить правду. Другого способа приблизиться к миссис Бэлл у меня могло не появиться еще долго. Я навел справки — она старательно избегает публичных мест, никогда не дает интервью, сопровождает мужа на светских мероприятиях в исключительных случаях. Реджина Бэлл занимается исключительно воспитанием дочери и играет роль идеальной жены. Но я прекрасно понимаю, почему Лиса так бегает от репортеров и камер папарацци. И мне необходимо объяснение, как она сама, по своей воле смогла связать свою жизнь с человеком, влиятельным и публичным, играющим в жизни города не последнюю роль. Она не могла не понимать, что рано или поздно за ней придут. Что это? Глупость или любовь? Или она выбрала того, кто заведомо сильнее Перриша. Инстинкт самосохранения? Вероятнее всего.

Когда я подошел, то Лиса с трудом сдерживала свои эмоции. Конечно, Перриш многому ее научил, но я ощущал, как она боится, как проигрывает липкому ужасу, который охватывает ее с головы до ног. Раньше она не испытывала страх, когда смотрела на меня, а сейчас он читался в каждом движении ее тела. Самым ужасным воспоминанием для меня является тот момент, когда я нашел ее в ванной. Я был ослеплен яростью, убит. Возможно, я совершил ошибку, не оставшись тогда, не вернувшись утром. Во мне взыграло уязвленное самолюбие, гордость, ревность. Я почему-то был уверен, что она сильнее, что она справится со всеми испытаниями Перриша, что она устоит. Но чуда не случилось. Только беда в том, что я любил ее не потому что она особенная для меня, а просто любил. И это чувство никуда не делось. Оно живет, бьется, мучает меня. Мне бы хотелось сказать ей правду, всю правду, но я не могу. Сделаю только хуже. Однажды она сама узнает.

А ее муж просто еще один высокомерный самодовольный индюк. После общения с ним, у меня даже настроение подскочило с нулевой отметки до почти максимальной. Моя Лиса никогда бы не влюбилась в чванливого сноба. Черт, мы с ней с детства презирали таких, как он. Хозяин мира. Этот парень не знает, что такое голод, он не видел, как умирают близкие люди. Как район, в котором ты живешь, постепенно превращается в место, где криминал и наркодиллеры решают кому жить, а кому умирать. Он понятия не имеет как пахнет нищета и отчаянье, не чувствовал смрад улиц с гниющими переполненными свалками, не воровал, чтобы выжить, чтобы накормить брата и пьяную, отчаявшуюся мать.

Нет, этот парень никогда не сможет полюбить Лису. Но не потому что он чем-то лучше. Просто он никогда ее не поймет. Они разные. Такие как он, виноваты в том, что такие как мы каждый день боремся за свое существование. Пока они жируют в своих дворцах, мы умираем от голода на улицах. А сейчас он видит в ней идеальную картинку. Ту Лису, которую она придумала для него. Но невозможно всю жизнь играть роль, даже если знаешь ее наизусть. Однажды она оступится, ошибется. И Нейтон Бэлл не похож на того, кто поможет ей подняться. Я знаю такой типаж людей. Насмотрелся вдоволь.

Разумеется, она не ожидала меня тут увидеть. Я заметил выражение шока в ее глазах в тот момент, когда я еще только приближался к столику, где она сидела с мужем, уверенным в своей неотразимости. Но кто он без своего папочки? И купленного образования? Ноль. Пустышка. Нельзя их сравнивать с Рэнделлом, но последний хотя бы всего добился сам, не имея никакого образования и связей. И неважно, какие способы он использовал. Главное результат. Да, я не согласен с политикой Перриша, но только в той области, которая затрагивает меня и Лису.

Он предал меня. Я готов был умереть за него. А он забрал женщину, которую я любил.

Лиса вежливо послала меня с моими попытками светского флирта. Но я сделал то, что планировал. Она меня увидела. Теперь остается только выждать удобный момент, чтобы перекинуться парой фраз. Понятно, тут поговорить на глазах сотни человек не получится, но мы найдем другой способ.

Я заметил, как она встала из-за стола и, оставив мужа, отправилась на балкон. Сомнительно, что там Лиса окажется в одиночестве, но повторюсь, сюда я пришел не для долгих разговоров. Я беру бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта и направлюсь в сторону балкона небрежной походкой, обмениваясь вежливыми улыбками с людьми, которых впервые вижу. Да, я вылез из полного дерьма, но здесь на этом балу чванливых дармоедов я выгляжу вполне уверенно и не выделяюсь из толпы. Перриш научил нас не сомневаться в себе, и, черт возьми, его методы работают безукоризненно.

Как я и думал, на просторном балконе толпится не меньше десяти человек. Облокотившись на перила, Лиса смотрит вниз с высоты второго этажа, и я вижу только ее напряженный профиль. Она облачена в закрытое платье, которое скрывает ее потрясающее тело. Лиса невероятно красива. Чувственность, которую она излучает, невозможно не заметить. Неудивительно, что Бэлл повелся. Я делаю несколько шагов по направлению к Лисе. Встаю рядом. И она вздрагивает, поворачивая голову. Наши взгляды встречаются на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы я увидел, она поняла, чего я хочу, зачем я здесь. И готова к разговору. Я кладу праву руку на перила, ладонью вниз. Потом резко убираю, и на то же место Лиса кладет свою. Я делаю глоток шампанского, глядя перед собой, на мерцающий огнями город. Мы в центре, вдалеке от гетто и трущоб. Здесь так легко притворяться, что мир именно такой, каким его видят собравшиеся, глядя с этого балкона.

— Отличный вечер, — произношу я. Лиса убирает руку вниз, сжимая в кулаке визитку с адресом, где я буду ждать ее через час.

— Да, вы правы, — вежливо отвечает она. И не глядя на меня, проходит мимо, выходит в зал и возвращается к мужу.

 

ГЛАВА 5

Нет никакой грани, что делает нас чем-то большим, чем сумма частей. Нет перелома, на котором мы становимся живыми. Мы живем сюжетами, столь узкими и замкнутыми, как у машин, редко сомневаясь в своем выборе, по большей части подчиняясь тем, кто говорит, что дальше.

т/с «Мир Дикого Запада»

[Итан]

Место для встречи я выбирал с особой тщательностью. Ничем не примечательный трехзвездочный отель, недалеко от центра, где супругу потенциального мэра вряд ли узнают в лицо. Лиса не так часто появляется в газетах, чтобы стать медийной персоной. И все-таки я волновался, не за себя, за нее. Я приехал на полчаса раньше и нервно мерял ногами номер, постоянно посматривая на часы. Уверенности в том, что Лиса приедет у меня не было, но я надеялся, что она тоже почувствовала грозящую ей опасность. Если Перриш не солгал, и она приезжала в дом на побережье, где проходят собрания Розариума, то есть большая доля вероятности, что Лиса прислушается к голосу разума. Время стояло на месте. Я пытался продумать, как убедить ее быть предельно острожной и не вестись на манипуляции Рэнделла. Что бы он ни сказал Лисе во время их встречи, ей не стоит верить ни единому его слову, не вестись на провокации, и, тем более, не нужно выполнять никаких его поручений, чем бы он ей не пригрозил. Любые угрозы Перриша — чистой воды блеф, нацеленный на то, чтобы выбить у нее почву из-под ног и заставить сомневаться.

Время тянулось бесконечно-медленно. Лиса опаздывала уже на двадцать минут, и я всерьез начал переживать, что она не придет.

Когда дверь номера открылась, я затаил дыхание, выждал паузу, заставив себя собраться и выглядеть максимально уверенным в себе, и повернулся, чтобы увидеть ее. Лиса, все-таки, подстраховалась. В больших темных очках, с убранными в высокий хвост волосами и в черном пальто, она смахивала на агента из шпионского кино. Однако я уверен, что в таком образе мало кто узнал бы в ней супругу Нейтона Бэлла.

— Здравствуй, Лиса, — произношу я, пытаясь придать голосу нейтральную интонацию, не сводя с нее напряженного взгляда, отмечая каждую мелочь, каждую деталь ее образа. Я не видел ее пять лет. Но все это время она жила в моей памяти и причиняла боль, потому что я никак не мог заставить себя забыть о ней. Мое персональное наваждение. Алисия молча вошла, сняла очки и, окинув меня пристальным взглядом, прошла мимо и встала возле окна, сжимая в руках ремешок сумочки. Я пытался разглядеть что-то обнадеживающее, теплое в глубине ее глаз, но натолкнулся на холодное пренебрежение. Возможно, я заслужил подобное отношение, и объяснять что-либо сейчас уже бессмысленно. Наше время безвозвратно утеряно.

— У тебя пять минут, — ледяным тоном говорит она, стоя ко мне спиной. Странно, но она приняла именно ту позу, которую обычно занимает Перриш во время собраний в Розариуме. Не хватает только круглого стола с одетыми в одинаковые костюмы разных оттенков марионеток. Ну и само окно не во всю стену.

— Спасибо, что пришла, — благодарю я, хотя понимаю, что лучше не пытаться задобрить ее любезностями. Я чувствую, что она на взводе. Понимаю, как Лиса нервничает. Ей есть чего бояться и есть что терять. С нашей последней встречи ситуация изменилась кардинально. У нее семья, ребенок, и, я уверен, что она готова драться до конца. Но понимает ли это Перриш? Он умелый манипулятор, но под его воздействие попадают только отчаявшиеся одиночки. Лиса больше не относится к этой категории. Загнанная в угол женщина способна на многое.

— Не трать свое время впустую, Итан, — холодно отрезает Лиса. — Мне пришлось солгать мужу, а я не люблю это делать. Говори, что хотел, и я уйду.

— Я хочу помочь, Лиса.

Ее плечи напрягаются, но она не оборачивается, держа прямо свою спину. Идеальная уверенная осанка создает обманчивое впечатление несокрушимости и силы. Алисия Лестер никогда и не была слабачкой, но у нее были свои уязвимые места.

— Я, кажется, когда-то уже слышала эту фразу, Аконит, — в интонации голоса я слышу обвиняющие нотки. Ей есть за что меня презирать, но я не прощения вымаливать пришел и не оправдываться.

— Мы не на задании. Не нужно меня так называть, — глухим голосом отвечаю я.

— Откуда я могу знать, что это не так?

— Об этом я и хочу спросить, Лиса. Ты на задании? — задаю прямой вопрос и надеюсь, что смогу понять по ее ответу говорит ли она правду.

— Смешной ты человек, Итан Хемптон. Явился на прием, заманил меня сюда, чтобы задавать глупые вопросы? Я порвала в Розариумом очень давно. Какого черта вам от меня надо? Я видела сегодня Дафни в зале. Я — новый объект? Ты снова получил мое фото в конверте. Ах, прости, я же была личной просьбой Перриша.

— Я не о прошлом говорить пришел. Давай оставим личные проблемы, — острожно прошу я.

— У нас с тобой нет проблем, Итан, — обрывает меня Алисия, не меня позы. — Но видимо они есть у тебя, раз мы разговариваем.

— Перриш не знает, что я здесь.

— И я прямо так сходу и поверила, — иронично ухмыляется Лиса.— Какое совпадение. Сначала появляется он, вызывая меня в Розариум. Несет всякий бред. Потом я вижу Дафни, и, какая неожиданность, тебя, самого преданного последователя Перриша.

— Совпадения мне самому не дают покоя, — отвечаю я. — Просто послушай. Пять минут. Мне нужно объяснить тебе кое-что. Меня не было в Кливленде четыре года. Я жил в Майами. Как и тебе, Перриш предложил мне псевдосвободу.

— Но ты здесь, — скептически отмечает Алисия.

— И ты тоже. Мы снова в игре, Лиса. А, может, и не было никакой свободы.

— Что ты хочешь сказать?

— Гарольд Бэлл и его империя — цель номер один для Рэнделла. Он одержим идеей уничтожить его.

— Откуда ты знаешь?

— Он говорил мне.

— Твои слова — всего лишь твои слова. Они ничем не подтверждены.

— Рэн считает, что Гарольд замешан в убийстве его матери, и в последствии, и жены тоже.

— Я не удивлюсь, если Перриш сам виновен в этих преступлениях, — категорично заявляет Алисия.

— Я тоже, но факт в том, что тебя готовили для задания, объектом которого является «Бэлл Энтерпрайз».

— Подробнее, — напряженно требует Лиса.

— Еще в самом начале, когда с тобой начали работать, Перриш не скрывал, что нашел в твоем лице идеальную кандидатуру для запуска в «Бэлл Энтерпрайз». Я пытался убедить Рэнделла в обратном, но он настаивал. Потом случилось то, что случилось, и Перриш сказал, что отпустил тебя, так как у него не было больше рычагов для контроля над тобой.

— Так и есть.

— Как ты попала в «Бэлл Энтерпрайз»?

— Мак предложила мне варианты. Но она отговаривала меня от выбора компании Гарольда Бэлла. Но я почему-то остановила выбор именно на ней. Не могу даже вспомнить, почему.

— Мак тоже владеет азами манипулирования, — поясняю я. — Ты была не в том состоянии, чтобы заметить подвох.

— Но что Рэнделлу Перришу и Гарольду Бэллу делить? Я не хочу никого оскорблять, но Перриш пустое место на фоне империи Бэллов. И я не утрирую, не преувеличиваю, и не пытаюсь принизить или недооценить Великого Перриша. Просто знаю, о чем говорю, — иронично отвечает Алисия.

— Рэнделл дал понять, что у него старые счеты с Бэллом. Их негласная война длится уже много лет.

— Это смешно, — качает головой Лиса. — Если бы Гарольд хотел, то давно раздавил бы Перриша. Я живу в этой семье не один год, и ни разу не слышала, чтобы кто-то упоминал имя Перриша или название его компании. Не уверена, что они вообще знают о его существовании. Рэн идиот, если считает, что ему по силам тягаться с Бэллами. Они часть истории этого города, теневые правители. И они не одиноки. За ними стоят другие влиятельные фамилии. Уверена, что ты тоже все это знаешь. Какие личные счеты могут быть у Гарольда с Рэнделлом?

— Я не знаю, — развожу руками. — Это может быть связано с бизнесом или с матерью Рэнделла. Тогда только глухой не слышал о некой Корнелии Перриш, раздаюющей чудодейственные советы. Слух о ее способностях вышел за пределы города. К ней ха помощью приезжали люди со всего штата. И Гарольд тоже мог стать одним из таких людей. Возможно, он хотел, чтобы она работала на него, или она дала неверный совет. Причины могут быть любыми.

— Звучит бредово. Как, впрочем, и все, что связано с Рэнделлом Перришем, — с долей иронии произносит Лиса и добавляет уже увереннее: — Я не верю, что Гарольд как-то был связан с убийством Корнелии.

— Неважно, что является причиной ненависти Перриша к Гароль…

— Мне он сказал, что ему нужен компромат на Нейтона. О Гарольде речи не было. Он лжет нам обоим.

— Ты понимаешь, что неслучайно казалась в этой семье?

— Ты правда думаешь, что подобное можно спланировать? Откуда Рэнделлу было знать, даже если Мак специально меня подтолкнула на выбор компании Бэллов или что Нейтон обратит на меня внимание?

— Он мог проверить его личность. Заслать к нему других участников Розариума, изучить его вкусы, слабости.

— Он не Бог, чтобы управлять любовью.

— А ты его любишь? Своего мужа? — быстро спрашиваю я, потирая пульсирующие виски.

— Мы говорим не обо мне. Нейтон меня любит. Я никогда не встречала более честного и справедливого мужчину. Как бы ни пытался Рэнделл копать под Нейтона, у моего мужа нет никаких скелетов в шкафу.

— Не существует идеальных людей, — произношу с сарказмом.

— Я тоже так думала, пока не познакомилась с Нейтоном, — уверенно отвечает Лиса. Я чувствую укол в сердце. Да, это больно. По-настоящему больно понимать, что другой мужчина сделал для твоей любимой женщины то, что ты не смог. И она восхищается им абсолютно искренне.

— Если Рэнделл вызвал тебя и потребовал, чтобы ты нашла компромат на мужа, значит он существует. Он никогда не действует наобум.

— В этот раз он ошибается, — стоит на своем Алисия. Я могу только завидовать ее преданности и уверенности. И наивности, которая не исчезла с годами.

— Рэн не обратился бы с такой просьбой, если бы у него ничего не было на тебя. Если ты не знала, что являешься его невольным участником в игре, то чем-то он собирался заставить тебя дать ему желаемое?

— Разумеется. У ублюдка всегда есть козырь в рукаве, — резко отвечает Лиса, и я слышу плохо скрываемую ярость в ее голосе.

— И что это? Что за козырь? — напряженно спрашиваю я.

— Моя дочь. Эсмеральда. Перриш высказал предположение, что я родила ее не от мужа,— зло выдает она, и я ощущаю, как спину обдает холодом. — И самое удивительное — ему удалось заставить меня усомниться, хотя я уверена, что Нейтон отец моей дочери. Она унаследовала многие семейные черты Бэллов. Даже глупо предполагать, что отцом может быть кто-то другой. Однако, если посчитать, то кандидатов трое. Плюс минус две недели.

— Трое? — хрипло спрашиваю я.

— Вот такая я потаскуха, Итан, — резко смеется Лиса. — Я же шлюха, или ты забыл? Видишь, как нынче высоко летают шлюхи? Из борделя в жены мэра. Неплохо, да? Думаешь, я Перриша должна за это благодарить? Если так, то передай ему мое искреннее спасибо.

— Почему трое, Лиса? — спрашиваю я, чувствуя уже знакомую разгорающуюся ярость в груди.

— Ты себя не учел, Итан. Хотя тут доля вероятности вообще минимальна, но о тебе я тоже вспомнила, пока не находила себе места после наиприятнейшей беседы с Рэнделлом, — пренебрежительно ухмыльнулась Алисия. — Я не знаю, чего он добивался, когда вывалил на меня заведомую ложь. Полчаса назад на мою электронную почту пришли результаты теста ДНК независимой лаборатории, и они подтвердили отцовство Нейтона. Я родила дочь от мужа. У Перриша ничего на меня нет. Единственное, что он может сделать — это уничтожить репутацию Нейтона, опубликовав видеозаписи с моим участием. И, если ему действительно нужен этот пост для своего ставленника, я не понимаю, почему он до сих пор этого не сделал.

— Перриш ничего не делает просто так. Уверен, что у него свои мотивы. И, как обычно, свой идеальный план, в котором каждому из нас уготована роль.

— Какой же? — спрашивает Лиса с раздражением. — Что может быть проще? Жена кандидата в мэры — шлюха. Этого достаточно, чтобы мгновенно выкинуть Нейтона из политической гонки. Уничтожить меня и мою семью для него ничего не стоит. Он уже один раз уничтожил меня, Итан. Нас обоих, но ты по-прежнему ему служишь, как верный пес. Завидная преданность. Я была права, ты одержим им.

— Ты не знаешь, что мной движет, Лиса, — сквозь зубы отвечаю я, пытяась не дать выхода накопившейся внутри злости. — Я могу только сказать: я жалею о том, что оставил тебя тогда. Я обещал помочь и ничего не сделал.

— И ты сказал, что я сама виновата, — резким тоном напомнила Алисия.

— Я был зол, я…

— Если бы ты любил меня, ты бы понял, — не дав мне закончить, бросила Лиса.

— Если Нейтон узнает о твоем прошлом, он поймет? — спрашиваю я безжалостно. Я не хочу причинять ей боль, но разве она делает не то же самое? Я пытаюсь сказать, что осознал свою ошибку. Мы оба оказались пешками в игре опытного манипулятора.

— Я не знаю, — тихо говорит Лиса, опуская голову. — Но я хочу верить в это. Но мне сложно. Перриш не оставит меня в покое. Теперь, после того, что ты сказал, я точно в этом уверена.

— Может имеет смысл уехать? Лиса, послушай, Бэллы не менее опасны, чем Перриш, если Рэн решит рассекретить твою личность, они тебя уничтожат.

— Я не могу, — она качает головой, обхватывая себя руками. — Эсмеральда очень любит своего отца. У нас семья, понимаешь? Я выросла… Ты все знаешь. Я не хочу такой жизни для Эсми. Она должна расти в хорошей семье. Бегство ничего не даст. Я сломаю и свою, и ее жизнь. Если придется… — голос Лисы дрогнул. — Если придется, я не раздумывая пожертвую своей. Но я не заберу ее с собой.

— Этого я и боюсь, — я делаю шаг вперед, но Алисия останавливает меня резким восклицанием:

— Не приближайся. Мне не нужно ни твое сочувствие, ни твоя жалость, ни твоя помощь. Я никому больше не верю. А тебе тем более. Я благодарна тебе за информацию. И даже если половина из сказанного тобой ложь, я думаю, что мне стала немного ясна полная картина. Остальное я выясню сама.

— Не вздумай больше встречаться с Перришем. Это опасно, Лиса. Просто послушай меня, — предостерегаю ее я.

— Я достаточно выслушала, Итан. Твое время истекло. Я хочу, чтобы ты ушел первым, — категорично заявляет Алисия.

— Лиса... — почти с мольбой шепчу я, и она поднимает вверх руку, призывая меня к молчанию.

— Меня теперь зовут Реджина. Я не хочу быть должна тебе. И поэтому у меня тоже есть информация.

— Какая? — глухим голосом спрашиваю я. Мне кажется, что меня только что переехал каток, не оставив на моем теле ни единого живого места. Я раздавлен прессом ее безразличия и отчуждения. И невольно задаюсь вопросом, а чувствовала ли она хотя бы что-то ко мне, когда мы были вместе? Лиса изменилась не только внешне. Теперь передо мной совершенно другая женщина. Чужая, незнакомая, холодная.

— Окно, — произносит она. Я вопросительно вскидываю голову, глядя на ее прямую спину.

— Окно? — переспрашиваю я.

— Во время собраний, Перриш видит отражение участников в стекле. Время выбрано неслучайно. Он не смотрит на озеро, демонстрируя вам чудеса своей интуиции. Он смотрит на вас. Пристально, детально изучая каждое ваше движение или жест.

— Как ты узнала? Он тебе сказал? — изумленно спросил я.

— Заметила. — сухо ответила она. — Сама заметила. Теперь у тебя есть в копилке один из его секретов, Итан. И ты можешь использовать его. Покажи ему на собрании то, что он хочет.

— Почему никто другой не заметил этого? — не могу не спросить я.

— Возможно, потому что я смотрела на него другими глазами, — тихо произнесла она, заставив мое сердце дрогнуть от боли. — Тебе пора уходить, Итан.

— Лиса…

— Прямо сейчас. Я ничего больше не хочу слышать ни о твоих сожалениях, ни о грандиозных планах твоего босса.

Стиснув челюсти, я неотрывно смотрю на ее темный силуэт на фоне окна.

— Я оставлю тебе телефон. На случай, если ты будешь в опасности, или вдруг понадобится моя помощь. — От внутреннего волнения мой голос звучит немного резко. Я кладу на стол смартфон. — Там сохранен только мой номер.

— Я не буду тебе звонить, — категорично и твердо отвечает Алисия.

— Мне будет спокойнее, если он будет у тебя, — настойчиво произношу я я. — Береги себя, Лиса.

[Реджина]

Дверь за Хемптоном закрывается, и я вздрагиваю, ощущая, как нервная дрожь охватывает тело. Мне так хочется расплакаться. Слезы уже близко, но я сдерживаю их. Еще не время распускать слюни. Мне о многом нужно подумать. Просчитать свои шансы, если, конечно, они есть.

Береги себя… Легко сказать. Судорожно втягиваю воздух через нос и медленно выдыхаю. Прямо сейчас необходимо успокоиться. Я не могу, не имею права вернуться домой в таком состоянии. Нейтон сразу поймет, что со мной что-то не так. Мне пришлось солгать ему. Солгать моему мужу, который доверяет мне, как самому себе. Мужу, который ни разу меня не подвел, выдержал битву за меня со своей семьей. Если бы он только знал…

Черт, они снова меня втянули. Долбаный Розариум с его марионетками. Ядовитые цветы... Если бы это действительно было так, то весь мой яд достался бы одному человеку. Перриш. Как я могла думать, что в нем есть хотя бы толика человечности? Я не знаю, что он такое, и больше не хочу знать. Если бы мне дали в руки оружие и попросили убить — я бы сделала это. Без сомнений. Без раздумий. Выпустила бы всю обойму. И когда я представляю, как спускаю курок, стискиваю зубы от ярости или предвкушения. Я молю Бога о таком шансе. И понимаю, насколько тщетны мои мольбы. Перриш всегда выходит сухим из воды.

К Итану у меня не осталось ненависти или затаенной злобы, хотя именно он повинен в том, что я оказалась в ловушке Перриша. Я проклинаю тот день, когда повелась на смазливое лицо и накачанное тело Хемптона. Гребаный утренний кофе. Все началось с него. Как он смеет теперь говорить о своих сожалениях? Как он смеет извиняться? Хотя, в чем-то я сама виновата. Сложно отрицать очевидное. Я совершала ошибку за ошибкой, потворствуя своему эгоизму, своей похоти, а потом и алчности. Квартира, машина, новая жизнь. Я думала, что вытащила лотерейный билет. А задания? Ничего, другие же справляются. Перриш заставил меня почувствовать себя сильной, уверенной, обновленной. Он говорил со мной почти на равных, так, словно ему интересно то, что я говорю.

Я много раз думала… Почему другие выжили? Почему Мак справилась? И она никогда не выглядела несчастной или опустошенной. Он поселился в каждой и каждом, заполнил их своими идеями, мыслями, своей бредовой философией. Он поразил их, как вирус, и стал единственной вакциной от полного разрушения. Я же тоже чувствовала это, его вторжение в мое сознание, душу и сердце. Но я воспринимала все иначе. Ощущала себя другой, не похожей на них, особенной. Он заставил меня поверить в то, что я особенная. А потом избавил от иллюзий.

Глупая, глупая Алисия Лестер. Ты правда думала, что заслужила то, что сейчас имеешь? Слишком высока цена... И мне придется платить по счетам. Никому не интересно, что будет со мной потом. Как бы я не сопротивлялась, как бы не пыталась отрицать очевидное. Процесс уже запущен. Я чувствую, как дрожат стены и сотрясается земля. Еще немного, и мой мир рухнет. Погрузится в хаос, рассыплется, как карточный домик. Мысль о том, что даже мой брак с Нейтоном может быть частью плана Перриша кажется дикой, безумной, отдающей паранойей. Так не бывает. Он не капризный купидон, чтобы забавы ради стрелять в сердца других, заставляя их любить друг друга. Но разве с Итаном не сработало?

А со мной?

Я до сих пор чувствую, как саднит обломанная стрела в сердце. Она все еще там, не зарастает, кровоточит в момент, когда я остаюсь наедине со своими мыслями и страхами. Я так хотела полюбить Нейтона так, как он этого заслуживает, и часть моего сердца, здоровая, не пробитая насквозь, любит. Любит по-своему, наполовину. Мне хочется плакать от отчаянья, потому что этого недостаточно. Я жива наполовину, наполовину счастлива. Прижимаюсь лбом к холодному окну, плотно закрывая веки. Двадцать седьмой этаж, и я снова ощущаю тяжелейший дискомфорт, когда смотрю вниз, на уменьшенные фигурки людей и машин. Судорожно сглатываю непролитые слезы. Стираю ладонью облачко пара от моего дыхания на стекле.

Мне некуда бежать и не у кого просить помощи. Итан… Он никогда не был достаточно силен, чтобы защитить меня. А если я обращусь к мужу, то потеряю его.

Как мне остановить Рэнделла Перриша? Что мне сделать? Какие слова использовать? Как убедить его оставить мне мою половинчатую счастливую жизнь?

Черт, любая моя попытка сопротивления закончится провалом и крахом. Моя дочь вырастет без матери. Или меня заменит другая женщина, подходящая под завышенные критерии семейства Бэллов. Уверена, Гарольд будет счастлив, когда Нейтон разочаруется во мне. Мой муж слишком правильный, слишком принципиальный, чтобы принять обо мне такую правду. Я сама не смогу жить, глядя в его глаза и читать там только жалость и презрение. Моя грудь ноет от разрывающей боли, а воздух, который вдыхаю, кажется горячим, как в пустыне. Боль сдавливает виски. И я начинаю задыхаться, ощущая, как приступ паники сдавливает грудную клетку, перекрывая доступ кислорода в легкие. Я хватаюсь руками за горло, издавая хрипы, и падаю на колени, потеряв равновесие. Холодный пот струится по спине, перед глазами плывет. Сознание ускользает, и я на какое-то время выпадаю из реальности.

Вокруг меня простирается тьма, затягивая меня все глубже и глубже. Калейдоскоп обрывочных воспоминаний кружит перед глазами. Я не понимаю их значения и смысла, набор кадров, которые невозможно соединить в одну цельную картинку.

Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса...

Открыв глаза, я слышу свист ветра, гуляющего по гостиничному номеру. Я не помню, как отрыла окно, я не знаю сколько пролежала без сознания на полу… Хотя нет— я на кровати. Сердце гулко бьется в груди как пойманный в клетку воробей, лицо и тело горят, как в лихорадке. Приподнимаюсь со стоном на локтях, оглядываясь по сторонам в полумраке комнаты. Кто-то выключил свет. Меня качает от слабости, но я заставляю себя сесть, и спустить на пол босые ноги. Как холодно. Глаза привыкают к темноте, и я застываю от ужаса, поняв, что больше не одна в номере. Рот открывается в немом крике, когда я вижу темную высокую фигуру возле распахнутого окна. Прижимаю к губам ледяную дрожащую ладонь, и отчаянно хриплю в тщетной надежде, что все еще нахожусь во власти кошмара.

— Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса — произносит голос, который только что звучал в моей голове. Но он больше не иллюзия, вызванная панической атакой. Он такой же реальный, как и его обладатель. Заставший в своей обыденной позе.

Рэнделл Перриш.

Дьявол нашел меня.

— Вы такие предсказуемые, Лиса, — таким же холодным голосом, как ветер, врывающийся в открытое окно, произносит Рэнделл, убирая руки в карманы джинсов. Он снова изменил своему деловому стилю. — Несчастные влюбленные. Ромео и Джульетта. Ты помнишь, чем закончилась их история? Все великие истории любви заканчиваются великими трагедиями. Но ты, наверное, не знаешь, что Шекспир не был оригинален, рассказав миру историю о Монтекки и Капулетти. Первым был Овидий и его Пирам и Фисба. Тайные отношения никогда еще не доводили до добра, Лиса.

— Итан… — хрипло начинаю я.

— Хемптон уже на полпути к своему отелю, — как обычно предугадав ход моих мыслей, обрывает меня Перриш. — И он не знает, что я решил навестить его Джульетту. Я забрал трофей, который тебе оставил Ромео. Он тебе не пригодится.

— Ты следишь за мной? — спрашиваю я, прерывисто вдыхая воздух. Легкие все еще саднит из-за приступа удушья. Такое со мной сучилось впервые.

— Долгие пять лет. Мне доставляло радость наблюдать за тем, как ты была счастлива, Лиса, — произносит Перриш. Его мощная фигура кажется несокрушимой, и я жалею, что не ношу при себе оружия для личной самообороны. Оно бы сейчас пришлось кстати. На мгновение я представляю, как Рэнделл падает в распахнутое окно в с простреленным сердцем… и мне становится легче.

— Ты сумасшедший… — вырывается у меня.

— Ты так часто повторяешь эту фразу, что убедила себя в том, что так и есть, — с иронией отвечает он. — Я присматриваю за своими розами, Лиса, даже если они временно покинули меня. Но хочу сказать, что слежу за тобой не я один. Нет, это не твой муж. Нейтон доверяет тебе. А вот его отец — нет. Уверен, что для тебя это совсем не новость. Ты можешь поблагодарить меня, я всячески пресекаю его попытки узнать о тебе больше, чем нужно.

— Почему я должна верить тебе?

— А зачем мне врать о такой ерунде?

— Но ты солгал, заявив, что Эсми не дочь Нейтона, — парирую я, обхватывая себя руками. В номере гуляет ветер, и моя кожа покрылась мурашками от холода. Зато дышать стало легче.

— Но разве это ерунда? — ухмыляется он, разворачиваясь ко мне лицом. Мое сердце снова начинает биться слишком быстро, ток крови в ушах становится оглушительным. И было бы из-за чего. Яркие огни от рекламных щитов в доме напротив бьют ему в спину, рассеиваясь вокруг, оставляя в тени лицо, кажущееся черной непроницаемой маской. Меня снова охватывает мистический ужас, и я в страхе отпускаю глаза.

— Ты усомнилась, Лиса? — опираясь спиной на подоконник, с извращенным любопытством интересуется Рэнделл. — Сколько дней ты раздумывала над тем, кто может оказаться биологическим отцом Эсмеральды? Подсчитывала, вспоминала, всматривалась в черты дочери? День, два? Ты могла сразу решить вопрос, но ты тянула. Вероятность того, что я прав, была велика, не так ли? Ты думала, что сделала бы, окажись я прав?

— Убила бы тебя, — яростно выплюнула я. И Перриш рассмеялся. Совершенно искренне, невольно вернув меня в те дни, когда я проходила обучение в Розариуме. Все наши разговоры ни о чем, нелепый ужин на крыше, итальянский ресторан, и мои глупые мысли о том, чего быть не могло.

— Только три чувства способны заставить убить. Ненависть, корысть и одержимость, вызванная безумием. Какое выбираешь ты? Одержимость? Ты все еще одержима мной, Лиса?

— Тебе больше не удастся меня запутать, — шиплю я, стаскивая с постели покрывало и накрывая им дрожащие плечи. Его слова жестокие, предназначенные для того, чтобы ударить больнее, глубже, достигают цели. Он всегда смотрел прямо в душу, и даже в темноте не лишился своих способностей.

— Но ты до сих пор не распуталась, Лиса, — с обманчивой мягкостью в голосе говорит Перриш. В тонком черном свитере он совершенно не выглядит замерзшим. — Кто ты, Лиса? Ты знаешь ответ на этот простой вопрос? Два дня, пока ты думала, кто же является отцом твоего ребенка, сколько раз ты искала ответ на него, глядя в свое отражение в зеркале?

Я упорно молчу, игнорируя его вопросы. Я не хочу больше играть в его шарады. Я не позволю снова вывернуть мою душу наизнанку.

— Что показал тест ДНК? — переходит он к конкретике.

— Девяносто девять процентов. Нейтон отец Эсмеральды. А ты просто больной.

— Так зачем ты сделала его, если была уверена, что результат будет именно таким? — спрашивает Рэнделл, доставая руки из карманов и опираясь ладонями о подоконник за своей спиной. Поджав губы, я не отвечаю, понимая тщетность нашей словесной баталии. Такое уже бывало много раз. — Почему ты молчишь? Думаешь, уход от ответа поможет тебе? Я знаю ответы, Лиса. Все ответы на заданные и еще не заданные вопросы.

— Тогда поговори сам с собой, Перриш. Давай, а я послушаю.

— Ты засомневалась, Лиса, потому что мне ты доверяешь больше, чем себе. На подсознательном уровне, ты знаешь, что никогда не покидала Розариум. Ты всего лишь пять лет пропускала собрания.

— Я туда не вернусь. И я не стану искать для тебя компромат на мужа. Если он выиграет предвыборную гонку и займет пост мэра, значит, он это заслужил, — придав своему голосу твердость, произношу я. Конечно, моя бравада выглядит жалко. Я не вижу, но чувствую, как усмехается Перриш.

— И в чем же его заслуга, Лиса? — спокойным тоном спрашивает он. — В том, что родился в семье, предки которой основали город? В том, что ни в чем никогда не нуждался? В том, что получил престижное образование, не прилагая особых усилий? А потом работал на благо компании отца? Что он такого сделал, Лиса? Сам, без помощи, протекции и влияния своей семьи. Без связей и капиталов? Что останется от твоего благородного, незапятнанного мужа, если отобрать у него все это и отправить в гетто? Думаешь, он выживет? Сможет сделать хоть что-то? Или умрет от голода, прячась в каком-нибудь подвале от отбросов города, которым так хотел управлять?

— Каждый из нас занимает свое место, Рэн. Иногда нам кажется это несправедливым, но выбирать не нам, — отвечаю я. — Да, он не сможет выжить в тех условиях, в которых росла я, Итан, или ты. И знаешь, в чем разница между вами? Тебе наплевать на этих людей, а ему нет. Ты идешь по головам, думая только о своем благе и личной выгоде, и то, что ты даешь Итану, Дафни, Мак и другим — это лишь иллюзия благополучия. Все они твои марионетки, у которых нет шанса ни на личную жизнь, ни на свободу выбора.

— Ты думаешь, они этого не знают? — скептически спрашивает Рэн. — У нас честный обмен. И когда-то ты тоже согласилась.

— Ты сказал, что я не буду шлюхой и на первом же задании доказал обратное. Ты солгал мне. Я соглашалась на другие условия.

— Разве в конверте, который ты получила был приказ переспать с объектом?

— Господи! — яростно воскликнула я, вскакивая на ноги. — Мак все мне рассказала. И кто такой Мартин, и зачем все это было.

— Сядь на кровать! Пол холодный, — рявкнул он, заставив меня застыть в потрясении. Что, мать твою? Пол холодный?

— Закрой окно, и пол не будет холодным.

— Я не могу, — резко отвечает Перриш, снова вызвав у меня недоумение.

— Что значит «не могу»?

— Здесь слишком мало пространства. Это непривычные для меня условия, — сухо поясняет он.

Сама не понимаю почему слушаюсь его, но молча забираюсь на кровать, накрывая озябшие ступни пледом.

— Можно хотя бы свет включить? Или ты и свет выносить не можешь? — иронизирую я. Рэнделл не отвечает, отрывается от подоконника и быстро подходит к кровати, заставляя меня испуганно шарахнуться к изголовью. Какого хрена? Стой там, где стоял. Он обходит кровать справа и включает ночник над тумбочкой.

— Могла бы и сама догадаться и протянуть руку, — насмешливо улыбаясь, произносит Рэнделл. Он стоит недопустимо близко, несмотря на приличную ширину кровати. Непроницаемый взгляд серых глаз скользит по моему лицу. Только сейчас до меня доходит в какой двусмысленной ситуации я оказалась. Я жена будущего мэра, сижу на кровати в номере гостинцы в двух метрах от мужчины, который собирается шантажом заставить меня разрушить карьеру и доброе имя мужа. Не знаю, что происходит, но мое сердце то останавливается, то начинает биться о ребра, как безумное. Я смотрю в светлые глаза Перриша, в который раз отмечая их выразительную холодность, непроницаемую арктическую красоту. Возможно, этот человек убийца, кричит мое подсознание. И невольно вспоминаются заголовки газет пятилетней давности и случайная встреча с женой Перриша, его нестабильное поведение и угрозы. Насколько сильно он увяз в своем безумии? Угрожает ли мне опасность прямо сейчас? Или он не тронет меня, пока я нужна ему?

— Не нужно меня бояться, — произносит он спокойным, уверенным голосом, снова угадав мои мысли. Садится на край кровати, не отводя от меня взгляда. — Не нужно верить таблоидам, — добавляет Перриш, я отползаю почти на самый край, продолжая с ужасом смотреть на него.

— А кому? Кому можно верить?

— Мне, — выдает он. И теперь я срываюсь на нервный хохот. Перриш невозмутимо наблюдает за мной, пока я не успокаиваюсь. — Тебе стало легче? Больше не так страшно?

— Ты убил Линди? — не знаю зачем я спрашиваю это. Видимо, нервы сдали окончательно, и инстинкт самосохранения полетел к чертям. Рэн удивлено вскидывает брови, и на долю секунды я успеваю увидеть уязвимое выражение в его глазах. Слабое подобие настоящих эмоций. Боль, которая тут же скрывается под плотным слоем инея. — Я видела, как ты угрожал ей. Просил уехать.

— Мы не будем говорить о Линди, — ровным, безэмоциональным тоном произносит Рэнделл Перриш. И я в очередной раз убеждаюсь — у этого человека нет сердца. Я отвожу взгляд.

— Но мы говорим о Нейтоне, — холодно замечаю я, убирая за ухо выбившийся локон.

— Нейтон Бэлл жив, а Линди Перриш мертва. Разница существенна, — говорит Перриш. — Тебе пора возвращаться к мужу. У нас мало времени, Лиса. Я хочу, чтобы мы договорились.

— Очередной честный обмен? — усмехнулась я, вскидывая голову и снова наталкиваясь на непроницаемый взгляд. Этот мужчина — скала. Скала из гранита. Непробиваемый, бесчувственный ублюдок. — Разве тебе есть что мне предложить, Рэнделл?

— Твою жизнь, — выдает Перриш.

— Что? — не поняла я.

— Если поможешь мне, то твоя мечта сбудется, и ты никогда меня больше не увидишь. Я оставлю тебе твою счастливую жизнь, — лаконично сообщает он.

— А если нет?

— Ты знаешь ответ, — бесстрастно отвечает Перриш. — Я не желаю тебе зла. Не вынуждай причинять боль тебе и твоей семье.

— Ты безжалостная скотина, Перриш, — вспыхнув, яростно шиплю я, чувствуя, как слезы подкатывают к глазам.

— Для чего была ложь с моей дочерью? Если мы с самого начала могли начать с этого? Достаточно было тупого шантажа. Но тебе нужно было помучить меня, запугать, взять тепленькой, довести до истерики.

— Мне нужно было понять, как много ты помнишь. И что ты знаешь, — задумчиво произносит Рэнделл. — Когда тебе становится очень страшно, дыши глубже и представляй, что смотришь на небо с бегущими по нему облаками. Мне обычно помогает при легких приступах.

— Тебе бывает страшно? — немного осипшим голосом спрашиваю я.

— Не боятся только идиоты и сумасшедшие. Как бы тебе не хотелось видеть психа в моем лице, я не отношу себя ни к той, ни к другой категории. У меня есть определенные фобии, и бороться с ними бывает проблематично.

— С чего бы такая откровенность? — оценивающе скользнув по нему взглядом, с подозрением в голосе спрашиваю я.

— Пытаюсь заставить тебя увидеть во мне человека, — ухмыляется Перриш.

— У тебя ничего не выйдет.

— Не обманывай себя, Лиса, — его взгляд проникает глубже в мои глаза. — Ты первая женщина, на которую я смотрю так долго, и не испытывая страха.

— Что? — мне кажется, моя челюсть отвалится. Так я обескуражена его заявлением. Не знаю, что происходит, но воздух между нами начинает уплотняться, кровь бежит по венам быстрее, приливая к щекам и другим частям тела, вызывая внизу живота неправильные ощущения.

— Не пытайся понять сейчас. Когда время придет, все встанет на свои места, Лиса, — его голос снова звучит отстраненно. Рэнделл шумно вздыхает и встает, отходя к стене, увеличивая расстояние между нами.

— Я не могу тебе позволить разрушить карьеру мужа, Рэнделл, — произношу я, упираясь взглядом в свои колени, чувствуя себя вконец раздавленной собственными сумбурными мыслями и эмоциями.

— Это сделаешь не ты, Лиса. А его отец.

— Я не понимаю… Но ты говорил, что компромат нужен на моего мужа, — потирая пульсирующий висок, спрашиваю я.

— Тебе и не нужно понимать. — резко отвечает он. Я поднимаю голову, встречая его пронзительный взгляд. Внутри что-то щелкает, выключая мое сердце, а потом пуская его вскачь, и я словно впадаю в транс. Моя воля, мысли, все исчезает. Я просто смотрю на него, ощущая нарастающую внутри волну непонятной тревоги, ломающей последние барьеры здравого смысла. Я парализована, и с каждым ударом сердца погружаюсь все глубже в плен его глаз. Из подсознания вырываются полузабытые страхи, желания и боль. Я ощущаю, как на меня обрушиваются сметающей все преграды на своем пути снежной лавиной взрывающие грудную клетку чувства, к которым я не готова. Я не хочу, мне страшно. Я должна его остановить... Что бы он ни пытался сделать сейчас, я должна его остановить.

Я хочу свое забвение, свою глупость и незнание, свой эгоизм и здравый смысл. Мне не нужно понимать.

— Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса, — ровным голосом произносит Рэнделл. Я моргаю, глядя на него, и мир, реальность, вселенная за его плечами, сузились до черных зрачков Рэнделла, в которых нет ничего, кроме бархатной, ласковой тьмы. Это не насилие, не желание подчинить своей воле. Он смотрит на меня так, словно дает выбор, но в то же время, я четко понимаю, что у меня его никогда не было и не будет.

Что бы я не решила, он сделает по-своему.

— Завтра ты оставишь дочь с ее няней и приедешь в Розариум к одиннадцати утра. Я дам тебе необходимые инструкции. И отвечу на некоторые твои вопросы. Если они, конечно, будут, — говорит Рэнделл, отпуская мой взгляд. И я чувствую, как внутри меня снова вспыхивает свет, и в мир возвращаются краски, запахи, цвета и оттенки, свист ветра, врывающийся в открытое окно. Облегченно выдыхаю, радуясь короткой передышке. Несколько часов ничего не изменят, но я попробую, попробую хотя бы раз в жизни принять верное решение.

Я должна попытаться. Не ради себя. Ради Эсмеральды.

И когда Перриш уходит, оставив меня наедине с моими мыслями, я понимаю, что не задала ему ни одного вопроса из тех, что волновали меня больше всего. Я горько улыбаюсь, закрывая ладонями глаза, которые горят от непролитых слез. Ну, здравствуй, знакомое ощущение, которое всегда появляется после встречи с Перришем. Растерянность, смятение и непонимание. А о чем мы, вообще, собственно говорили? Что это было? И было ли?

[Рэнделл ]

После смерти Линди я продал свой любимый дом, полностью оборудованный под мои нужды. Со стороны он казался асимметричным, космическим, слишком холодным из-за огромного количества окон и террас, но мне там было хорошо и спокойно. Я спал под самой крышей, глядя на звезды, сквозь стеклянный поток. Иногда удивляюсь, почему при всей своей любви смотреть на небо я так и не увлекся астрономией? Однажды я даже купил телескоп, но мне быстро наскучило искать созвездия и астероидные пояса. Звезды — это то, чем мы никогда управлять не сможем. Управляют ли они нами? Пока у меня нет доказательств, я в это не поверю. Мне иногда кажется, что вселенная, которую мы видим — всего лишь иллюзия, транслирующаяся нашим мозгом. Но мне нравится этот мир, и я не хочу его потерять. Не хочу лишится возможности каждую ночь смотреть на падающие астероиды, сгорающие в атмосфере.

И поэтому никогда не сплю с закрытыми глазами. Я знаю, что это влияет на мое зрение, и я уже стал видеть гораздо хуже. Появились головные боли, и ощущение песка в глазах. Я использую капли, но скоро этого будет недостаточно.

Сейчас я живу или в Розариуме, или в своей квартире в центре Кливленда, в зависимости от настроения. Но все равно ощущаю себе бездомным. Когда все закончится, я выстрою новый особняк на берегу реки Кайахога, но не точно такой же, который пришлось продать, иначе я не смогу в нем жить, не возвращаясь мыслями в прошлое.

Сегодня я решил поехать в дом у озера Эри. После непростой встречи с Кальмией, меня тянет именно туда. Когда в нем не проходят собрания, он кажется мне пустым и зловещим. Я не верю в мистику, но, когда по ночам в коридорах воют сквозняки, невольно начинаешь оглядываться по сторонам. У меня очень тонкий слух, восприимчивый к малейшим шумам и звукам, на которые другие люди не обратили бы никакого внимания.

У меня здесь есть своя спальня, слишком большая для того, чтобы в ней просто спать. Огромный зал, занимающий половину верхнего этажа, с полностью стеклянной фасадной стеной и крышей. Кроме меня, дворецкого и другого обслуживающего персонала, сюда никто ни разу не заходил. Еще одно жуткое для стороннего наблюдателя место. Никаких обоев и ламината. Мраморный пол, выкрашенные в белый цвет стены. Кровать в самом центре, рабочий стол возле панорамного окна, а вдоль прозрачной стены находится джакузи, по размерам больше напоминающая небольшой бассейн, вытянутый вдоль периметра. Просторная ванная комната расположена на балконе, который с внешней стороны полностью закрыт матовыми стеклами. Когда я захожу внутрь, то создается ощущение парения, зависания над пропастью, вызванные полностью прозрачным полом и стенами. При том, что сам дом находится на холме, на значительном возвышении над уровнем озера, то для неподготовленного человека поход в туалет может оказаться опасным, если имеется страх высоты.

Высота для меня как олицетворение свободы, пространства. Бесконечности. А я, если бы не был ограничен своими фобиями, то с удовольствием бы попробовал прыжки с парашютом, или даже выучился на летчика, чтобы управлять своим самолетом. У меня достаточно денег, чтобы купить личную небольшую авиакомпанию. Проблема в том, что я не смогу выдержать нахождения в самолете больше пяти минут. Слишком замкнутое пространство. Но зато я могу управлять яхтой, которую купил пару лет назад, чтобы покорять просторы озера Эри. Почему я не додумался до этого раньше? Это такое невероятное удовольствие ощущать, как свежий ветер бьет в лицо, пока нос яхты разрезает волны, а впереди только голубая гладь и небо, сливающиеся в единое целое на линии горизонта.

В холле меня встречает дворецкий.

— Добрый вечер, сэр, — чопорно здоровается мистер Смит. Я так и не смог запомнить его имя. Но зато фамилию забыть сложно. Он забирает мое пальто с невозмутимым выражением лица, не делая никаких замечаний по поводу того, что оно насколько сырое. Я ехал на своем кабриолете через весь город под проливным дождем, полностью игнорируя удивленные взгляды других участников дорожного движения. Черт, я знаю, что они подумали: что за псих этот парень? И отчасти я их понимаю. Наверное, я выглядел более, чем странно.

— Пожалуйста набери мне джакузи, и принеси стакан виски без льда в мою спальню, — прошу я, испытывая острое желание снять всю мокрую одежду и погрузиться в теплую воду.

— Хорошо, сэр. На кухне для вас оставила ужин мисс Дафни. Она приезжала два часа назад, и так вас и не дождалась.

— Спасибо, Смит, — сухо отвечаю я, скидывая хлюпающие ботинки, и ступаю по полу, отставляя за собой мокрые следы, в сторону кухни.

На плите нахожу пасту и запеченное мясо. Пахнет неплохо, я давно знаю о кулинарных способностях Дафни на собственном опыте. Но ее забота порой напрягает меня. Я не люблю, когда подчиненные переходят личную грань. Вторгаются на запретную территорию. Задают лишние вопросы, пытаются проявить дружеское участие. Я не ее друг, не ее мужчина, которого нужно кормить, о котором хочется иногда заботиться. Я работодатель, выплачивающий зарплату. И я тот, кто держит поводок и отдает приказы. Она исполнитель. Роли прописаны досконально. Не вижу смысла вносить изменения.

Но вкусно поесть любят даже такие странные парни, как я. Накладываю в тарелку немного пасты, отрезаю внушительный кусок мяса, поливаю все это соусом, и сажусь за стол. Орудуя вилкой, достаю свободной рукой из кармана телефон, каким-то чудом не намокший пока я ехал через весь город с откинутой крышей под проливным дождем. Рядом кладу еще один. Тот, что оставил Итан для Алисии.

Иногда ему действительно удается удивить меня и заставить задуматься о том, насколько хорошо я знаю его. Именно такие мысли пришли в голову, когда погибла Лин и всплыли некоторые странные обстоятельства. Она звонила Итану, и, как мне удалось потом выяснить, не единожды. Они встречались, разговаривали. И Итан впоследствии мне пояснил, для чего Лин понадобились встречи с ним, но все равно я чувствую свой просчет в том, что не узнал об этом раньше. Я снял слежку за женой, когда ограничил движение ее счетов и выставил из дома, сменив замки и коды сигнализации. Это было моей ошибкой. Если бы я этого не сделал, не вычеркнул ее из списка важных для меня объектов, Линди до сих пор была бы жива.

И меня не оставляет один вопрос, на который она уже не ответит. Почему Итан? Почему она обратилась к нему? С чего Лин взяла, что он захочет помочь ей?

Или дело в другом? Она решила, что Итан имеет на меня влияние. Большее, чем остальные из моего окружения. Что я выделяю его из числа шахматных фигур в партии.

Она ошиблась. Я абсолютный одиночка. Итан такой же участник Розариума, как все остальные, и то, что теперь он знает чуть больше других, не выделяет его из общей массы.

Просчитать план его действий после нашего разговора о Лисе не составило никакого труда. Я знал, что он сделает все возможное, чтобы встретиться с ней. Убедиться в том, что она не в курсе того, что по-прежнему в игре и открыть глаза на происходящее. На самом деле, он сделал большую часть моей работы. Упростил задачу. Итан слишком зациклен на том, чтобы докопаться до моих секретов, при этом он не способен построить собственную защиту. Когда дело касается Алисии Лестер, Итан теряет бдительность и открывается. Становится предсказуемым. Она является его навязчивой идеей, и в этом тоже есть моя заслуга. Я просто не думал, что для него ситуация примет такой необратимый поворот. Есть в Лисе что-то такое, отчего мужчины рядом с ней сходят с ума и дуреют. Алисии и мне под кожу удалось забраться, но я держу ситуацию под контролем, как, в общем-то, и всегда. Сейчас не то время, чтобы поддаваться слабости, даже если она так греховно соблазнительна. Точнее, мне бы хотелось верить, что я все держу под контролем. Сегодня ей все же удалось несколько раз пробить мою защиту. Она сделала это неосознанно, интуитивно. Однако, я до сих пор чувствую тягостное раздражение внутри. Я хочу, чтобы она чувствовала меня так же. Как я ее. Черт, я устал посылать ей знаки, намеки, но Лиса словно игнорирует любые мои попытки раскрыть ей глаза на происходящее, подсказать верный путь. Заставить ее сделать тот выбор, к которому она все равно придет. Я не хочу ее ломать. Не хочу разрушать. Слишком живо в памяти воспоминание о ее обнаженном, покрытом цветущими черно-красными розами теле в распахнутом окне, в шаге от самоубийства. Тогда я смог удержать вырвавшуюся из клетки птичку. Не дал ей упорхнуть.

Без крыльев, которые я отрезал, она бы разбилась.

Я не позволяю себе думать о том, что все могло сложиться иначе. Жизнь решила за нас. Сейчас Лиса отрицает все, что связано со мной, и обвинять ее в этом я не могу. Мне придется надавить снова, и правда в том, что я не хочу этого делать, но не могу иначе. Алисия Лестер, или Реджина Бэлл — мой единственный шанс. Но я, в свою очередь, постараюсь сделать все возможное, чтобы она приземлилась на четыре лапы, сохранив себя такой, какой я вижу ее сейчас. Я не имею права... Она дала мне слишком много, чтобы я смог уничтожить ее снова.

«Каждый из нас занимает свое место, Рэн. Иногда нам кажется это несправедливым, но выбирать не нам.»

Я снова и снова вспоминаю сказанные Лисой несколько часов назад слова. Она даже предположить не может насколько близка и в тоже время, как сильно ошибается. У нее удивительно развито интуитивное мышление, но она сама не придает этому особого значения, иначе многих ошибок в жизни могла бы избежать.

Ни у одного человека на планете нет своего обозначенного Богом, судьбой или кем-то еще извне своего места. Никто не решает за нас и не делает выбор. Мы пришли сюда, чтобы получить опыт, который позволит идти дальше. Меняться самим и менять мир вокруг себя. Мы творцы своей Вселенной, хозяева жизни. Иначе какой смысл в движении и борьбе? Давайте верить, что все предрешено, плыть по течению, постепенно деградируя и ничего не делать, просто заморозить мгновение и жить одним днем. Если бы я так рассуждал, то до сих пор бы сидел в закрытой комнате, и даже если бы однажды Корнелия перестала запирать дверь, я бы не вышел в мир, который ждал меня по ту сторону. Во мне не было страха перед реальностью. Никогда. Я знал, что снаружи я смогу сделать больше, чем в четырех стенах, что я занимаю «не свое» место, что кто-то более сильный, на тот момент, поставил меня в рамки и границы, которые я смог разрушить. Я добился многого, но на самом деле не испытываю удовлетворения. Я еще в начале пути.

То, к чему я стремлюсь, не измеряется материальными благами. Дело не только во власти, финансовых выгодах или желании доказать, что я могу, я способен, имею, черт побери, все ресурсы, чтобы подмять по себя этот город. Я просто хочу сломать систему. Люди должны увидеть истину. Понять насколько лживы лица тех, кому они верят. За масками добродетели так часто скрывается настоящее зло. Я чувствую и вижу настоящие лица людей, потому что знаю цель, понимаю для чего живу. Только пустота, посредственность, отсутствие индивидуальности, эмоциональная слепота, приспособленчество и стадный инстинкт слепы и управляемы. Но, надо признать, что не каждый человек подвергается воздействию. И сколько бы я ни прощупывал, не пытался натянуть нити к его душе, если он целостен и наполнен, я не смогу с ним справиться. Хорошо это или плохо, но по-настоящему цельных людей мало. Единицы. А еще меньше тех, кто смотрит на пространство вокруг моими глазами, осознавая сложность, и в то же время простоту построения вселенной, реальности, в которой живем.

Вы думаете, что я знаю чуть больше вас или снова брежу? Но вы ошибаетесь и в том, и в другом случае.

Нет никакого неравенства. Мы приходим в этот мир обнаженными, открытыми для будущего, которое сами должны построить. Влияние социума, воспитания, отношений в семье и набора генетических особенностей, конечно же, имеют место быть. Но сколько людей, ограниченных физически, достигают таких высот и успеха, уверенности в себе и удовлетворения своей жизнью? Их секрет прост. Они не ищут проблем. Они находят решение. Не держатся за свои ограничения, а ищут пути реализации своих возможностей. В то время, как другие тратят свое время на бессмысленное существование и балансирование между жалостью к себе и апатией. Они просто не верят в себя, не понимают, как много дорог открыто перед ними. В их вселенной сплошные стены, придуманные ими же. И таких большинство. И они инстинктивно ищут того, кто сможет направить их. Наполнить, показать путь. И рано или поздно они приходят… ко мне. Может быть я спасаю их от более тяжелой участи. Время рассудит, злодей я или гений.

Я захожу в спальню под гулкое эхо собственных шагов и хлопком ладони включаю освещение — всегда только холодное, естественное. Ненавижу желтый теплый свет, он искажает цвета и оттенки, раздражает чувствительную сетчатку моих глаз. Снимаю одежду по пути к наполненному джакузи. Забираюсь в теплую воду, позволяя своему телу расслабиться после непростого дня. Кладу на подставку два телефона. Первый мой, второй — Итана. Невольная ухмылка раздвигает губы, когда я кручу в руке простой черный смартфон. Иногда я завидую ему. Его отчаянному сумасбродству и эмоциональности.

За окном чернеют воды озера Эри, безмятежные, сливающиеся со звездным небом за невидимой линией горизонта. Тишину разрушает только умиротворяющее журчание воды и звук моего дыхания. В спальне звуконепроницаемые стены, но стоит приоткрыть окно, она наполняется шепотом ветра, рокотом автострады, грохотом разгружаемых судов в порту, и почти неуловимым шумом прибоя. И в такие моменты, как сейчас, я остро чувствую свое одиночество. Но оно не пугает меня. Я наслаждаюсь. Я по-настоящему счастлив, находясь с самим собой в гармонии и покое. Короткие минуты безмятежности, которые я позволяю себе, чтобы расслабить ум и тело, всегда заряжают меня энергией для следующего дня.

Я разрешаю своей голове ни о чем не думать несколько минут, получая удовольствие от пейзажа за окном, и от теплых струй, массирующих мое тело. Я знаю, что думают обо мне коллеги и участники Розариума. Я железный человек, почти робот, безэмоциональная машина для зарабатывания денег, полусумасшедший манипулятор с аномальным чутьем.

Но это неправда. Люди видят то, что хотят видеть. Меня настоящего знала только Линди. Она была единственной женщиной, которой я дал ключ от комнаты, в которой прячусь до сих пор. Мне нужен был кто-то рядом. И она была… Она была со мной, там. Она видела кто я, и не испугалась.

А теперь ее нет.

И она никому не расскажет, что Рэнделл Перриш — обычный человек со своими слабостями, страхами, страстями и желаниями. И я до сих пор не могу понять, почему Лин перестала верить в меня. И почему я не боролся. Почему предпочел отобрать ключи, вместо того, чтобы рассказать правду. Хотя, конечно же, я знаю ответ на этот вопрос.

На самом деле, у любви не может быть вопросов, оправданий и подозрений. Она понимает, чувствует, живет и верит. Когда Лин усомнилась, она разлюбила меня. И со мной случилось то же самое. Только я принял правду, а она сопротивлялась, цеплялась за прошлое, пытаясь вернуть то, чего больше не существует.

Мы так ярко горели вначале. Но все, что внезапно воспламеняется и неистово горит, к сожалению, очень быстро превращается в пепел. Тогда я думал иначе, но сейчас уверен в том, что рядом со мной не выживет ни одна женщина. Потому что ни одна не способна отдать все, что я попрошу, учитывая, что сам ничего не даю взамен. Кроме иллюзии близости. Пустить кого-то в свою Вселенную для меня равнозначно тому, чтобы позволить поглотить меня снова, лишить цельности. И мне не нужно мнение специалиста. Я знаю, что это означает. В этом мире меня удерживает только разум. Тело лишь оболочка, внутри которой вакуум, и я заполняю его ежесекундно. Стоит отвлечься, потерять контроль, и от того, что я создал, ничего не останется.

Протягиваю руку, стряхивая с нее капли воды и беру телефон Итана. Набираю единственный номер в справочнике, и он отвечает сразу. На первом гудке. Бедный влюбленный Ромео. Мне снова придется лишить тебя сна и надежды.

— Лиса, что случилось? Я могу чем...

— Привет, Аконит, — обрывая его взволнованную речь, произношу небрежным тоном. — Ты правда решил, что можешь обойти меня?

На другом конце воцаряется гнетущая тишина, нарушаемая тяжелым дыханием.

— Что ты с ней сделал? Как… — невнятно бормочет Итан.

— Кальмия дома, в объятиях любящего мужа. Тебе не о чем волноваться.

— Она отдала тебе телефон? — потрясенно спрашивает Хемптон, вызывая у меня ироничную улыбку. Провожу ладонью по покрывшемуся испариной лицу.

— Я сам взял. Не стоило уходить первым и оставлять ее одну. Совершенно беззащитную, уязвимую…

— За мной не было слежки. Я все проверил, — рычит Итан.

— За тобой — нет, — соглашаюсь я с ноткой иронии. — Я звоню, чтобы предупредить тебя от опрометчивых поступков в будущем. Твоя некомпетентность и попытки вмешаться могут навредить Кальмии в первую очередь.

— Хочешь сказать, что следят за ней?

— Я ничего не хочу сказать. Оставь ее в покое, Итан. Доброй ночи. Прислушайся к моим словам, — и не дождавшись ответа, я обрываю связь.

Беру второй телефон, и набираю внутренний номер.

— Смит, мне нужна женщина. Свяжись с Руаном.

— Хорошо, сэр. Сроки?

— Полчаса.

— Особые пожелания?

— Руан знает, что я предпочитаю.

— Уже выполняю, сэр. Девушку проводить к вам?

— Да, конечно, — говорю я, и кладу телефон обратно на подставку.

Девочек из заведения я отношу к категории обслуживающего персонала, поэтому они получают разовый доступ в мою спальню. У меня нет любимиц, или тех, услугами которых я пользуюсь дважды. Главное требование к выбору девушки — отсутствие контактов со мной ранее и полное понимание того, что ее может ожидать. Перье отлично справлялся со своей задачей на протяжении долгих лет. Возможно, у меня специфические вкусы и потребности, но я всегда контролирую происходящее и не перехожу допустимую грань. Не все клиенты Руана Перье обладают подобными качествами. Мартин Роббинс — один из тех парней, которым пришлось однажды обжечься, чтобы научиться сдержанности. И это был тот самый раз, когда я прикрыл его задницу, сделал одолжение, оказал услугу. Роббинс позволил себе лишнего и открыл свой некрасивый секрет, а теперь я могу сделать с ним все, что захочу. И он прекрасно знает, что я не тот человек, от которого можно откупиться или убрать. Держите своих демонов на привязи, или выпускайте тогда, когда рядом нет свидетелей. Это избавит вас от многих неприятностей. Уверен, что Роббинс, отмотав время назад, предпочел бы тюремное заключение за то, что совершил, эмоциональному рабству. Мне пришлось немало поработать с ним, чтобы добиться слепой преданности.

И подобно другим участникам Розариума, Мартин Роббинс беспрекословно исполняет мои просьбы, потому что действительно верит в то, что действует во благо и во имя цели, а еще (и это не последний козырь в моей игре) я не скуплюсь на вознаграждение. Если тебе неплохо платят, то почему бы не служить хоть самому Дьяволу? Взамен я прошу не так уж и много.

Обхватив пальцами стакан с виски, любезно оставленный для меня Смитом, делаю несколько больших глотков, чувствуя внезапную жажду. Я не любитель алкогольных напитков. Они не очень хорошо воздействуют на мою голову. Но иногда в такой день, как сегодня позволяю себе расслабиться. Совсем немного. Я должен себя полностью контролировать.

Встаю из джакузи, позволяя воде ручьями стекать по моему телу, и игнорирую лежащее рядом полотенце, мокрый и голый иду по холодному полу к стойке бара. Достаю еще один стакан и наливаю туда в одинаковых пропорциях виски и содовую. Это не для меня, свою порцию я уже выпил.

Когда дверь моей спальни открывается, я стою лицом к окну, глядя на неспящий Кливленд. Отсюда не видно людей, а машины напоминают черных мух или муравьев, которые ползут навстречу друг другу, или светлячков, если брать в расчет свет фар. Мне нравится смотреть на город ночью. Огни, рассыпанные тут и там, напоминают мне звездное небо, и в безоблачную ночь с легкостью можно представить себя капитаном космического корабля, рассекающего просторы вселенной.

— Сэр, ваша гостья, — раздается вежливый голос Смита. Я так и не оделся, и не чувствую ни малейшего смущения. Уверен, что смущение — это то, что чувствуют мой дворецкий и девушка, когда смотрят на мою спину. Смущение и легкий страх, вызванный не моей наготой, а тем, что она олицетворяет.

— Спасибо. Можешь идти, — опираясь ладонями на прохладное стекло, произношу я с легкой небрежностью в голосе. Это не специально. Возможно, я привык относится к окружающим людям с ноткой снисхождения. Не скажу, что это верная тактика, но я тот, кто взирает на город с высоты двухсот метров и делает это так часто, как позволяют обстоятельства. Именно такое расстояние отделяет меня от других людей. Иногда я воспринимаю их не как биологоческие существа, обладающие разумом и свободной волей, а запрограммированные машины или переводящие устройства, роботы, которые проецируют загруженную в них информацию и после недолгого коммутирования, они выдают мне то, что я в них заложил. И меня более, чем устраивает такой взгляд на человека и то, что они из себя представляют. Но не думайте, что я насмехаюсь над людьми, и в мыслях не было. Это средство защиты для сохранения своего «я». Не пытайтесь разобраться в этом, просто держитесь подальше от таких типов, как я. Но если вам не повезет, и мы встретимся, то вы сможете ощутить на себе процесс натягивания невидимых нитей, нащупать которые не представляет для меня особого труда. И, может быть, вы даже полюбите меня или придете в ужас, но прежними... Прежними никогда не станете. Я заберу у вас то, чего нет у меня. И никогда не было.

Я слышу стук каблуков, гулким эхом разлетающийся по слишком большому полупустому помещению с высоким потолком. Раздраженно морщусь. С детства ненавижу резкие звуки.

— Сними туфли, — приказываю я ровным, невыразительным тоном. Девушка останавливается посреди зала и выполняет мою просьбу. Шаги босых ног почти неслышимы, но я все равно безошибочно угадываю, когда она останавливается за моей спиной. Вторжение другой личности в мое биополе всегда ощущается ментально. Я не чувствую страха. Любопытство. Отражение в оконном стекле показывает невысокий силуэт, собранные на затылке светлые волосы, длинный плащ, скрывающий ее стройную фигуру. Ее взгляд с нескрываемым интересом скользит по моему телу. Она даже осмеливается прикоснуться ко мне. Кладет ладонь на мое плечо и медленно ведет пальцами вниз по спине.

— Я много о тебе слышала, — произносит она совершенно не то, что я ожидал. Вскидываю брови и встречаю в отражении стекла ее глаза. Красивое лицо. — Но ты не такой, каким я тебя представляла.

— Правда? И какой я? — спрашиваю я с долей сарказма. Девушки Руана редко болтают, но некоторые действительно очень любопытны. Мне также известно, что я весьма обсуждаемая фигура в элитном заведении Перье.

— Нормальный. Я бы сказала классный.

— Ты думаешь, что мужчина, с моими предпочтениями должен быть уродом?

— Нет, конечно. Но мой опыт показал, что признаки некоторых особенностей видимы невооруженным взглядом.

— Ошибочное мнение. Волк редко показывает зубы до того, как убедится, что жертве не сбежать, — ровным голосом произношу я. Девушка обводит тонкими пальцами контуры моей татуировки.

— Ты похож на него, — выдыхает девушка, разглядывая мою спину. — Не на волка, а на грифона.

— Сними плащ. Это невежливо быть такой одетой в присутствии голого хозяина, — с обманчивой мягкостью прошу я. Но мы оба знаем, что это приказ.

— Ты всех встречаешь в таком виде? — скидывая на пол плащ, девушка оказывается в кружевной комбинации теплого персикового цвета.

— Все сними.

— Какой серьезный, — улыбается девушка. Раздевается полностью, и подняв руки, распускает длинные золотистые волосы, которые сверкающей волной рассыпаются по обнаженным плечам. Она очень красива. Почти так же, как Лин в свои молодые годы. Как-то Линди во время одной из ссор упрекнула меня в том, что я не могу быть с нормальной женщиной, что я выбираю шлюх, потому что со мной не все в порядке.

Так вот. Это правда.

Я никогда не встречался. Не ходил на свидания. Линди была единственной, с кем я позволил себе больше, чем с другими. Я был уверен, что справлюсь с той угрозой, которую несло в себе само ее присутствие рядом со мной. Мне нужен полный контроль. Абсолютный. Линди оступилась только раз, но этого оказалось достаточным, чтобы я вычеркнул ее из своей книги бытия.

Да, я знаю, что совершил ошибку. Но это и делает нас людьми.

Вопрос не в том, можно ли исправить совершенное. Это невозможно.

Смогу ли я когда-то простить себя?

Это сложнее.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спрашивает девушка, прижимаясь к моему бицепсу голой грудью. Ее тело ощущается приятно. Нежная кожа, источающая сладкий аромат. Волосы щекочут мои плечи и спину. Они пахнут дождем. Ее ладонь профессионально оглаживает мои ягодицы, потом резко перемещается на живот, изучая рельеф пресса, и медленно скользит ниже, пока не обхватывает мой эрегированный член.

— Я тебе нравлюсь, — удовлетворенно замечает девушка, двигая пальцами вверх-вниз по всей длине мой плоти. Я чувствую удовольствие, которое распространяется по моему телу теплой пульсирующей волной, согревая его, наполняя жизнью и энергией. Это приятно. Я на самом деле люблю секс, что бы ни болтала в прошлом моя жена. Но тот секс, который люблю, не всегда устраивает моих партнерш. Линди мне пришлось воспитать под себя, заставить ее поверить в то, что мои желания нормальны, и она искренне считала, что сама хочет того же.

— Не обольщайся, — напряженно произношу я, опуская глаза вниз и наблюдая, как ее рука ритмично ласкает член. — Я был возбужден еще до того, как ты вошла.

— И кто же виновница? — улыбается девушка. Ее губы прижимаются к моему плечу. Я чувствую, как твердые соски трутся об меня, она прислоняется ближе. Пульсация под ее пальцами становится сильнее.

— Ты задаешь много вопросов, — холодно бросаю я, поворачиваясь к ней и глядя в запрокинутое лицо. Девушка смотрит на меня, как зачарованная.

— О, мой Бог, — вырывается у нее. — Да ты мистер плейбой.

— Разве это не мужской журнал? — сведя брови на переносице интересуюсь я. Девушка отрицательно качает головой.

— Есть два варианта журнала. Я хочу сказать, что ты мне нравишься. Даже если я тебе нет.

— Ты красивая. Но здесь не для того, чтобы радовать мой глаз и развлекать беседой, — я выразительно смотрю вниз, потому, как отвлекшись на разговоры, блондинка немного забыла об истинной цели. Ни слова ни говоря, девушка опускается на колени, и ее ладони обхватывают мои бедра, а губы вбирают мой член та глубоко, как она способна принять. Я не прикасаюсь к ней. Просто смотрю, как она сосет, двигая головой туда-обратно, иногда издавая сдавленные звуки, когда головка члена бьется о ее горло. Мое дыхание ускоряется, когда она, войдя во вкус, начинает работать ртом еще активнее. Напряжение в мышцах усиливается, спина покрывается испариной. Стискивая зубы, я упираюсь сжатой в кулак левой рукой в стекло. Вторая пассивно вытянута вдоль тела.

— Достаточно, — говорю я резко, ощущая неумолимое приближение оргазма, но он не наступит без определенных манипуляций. Мягко отталкиваю девушку, но ей, видимо, не очень хочется расставаться с моим членом. Ее подернутые желанием глаза рассеянно блуждают по моему телу, поднимаясь к лицу.

— Ты знаешь, что должна делать? — спрашиваю хрипло, прикасаясь пальцами к ее подбородку, и заставляя посмотреть в мои глаза. Она кивает, медленно поднимаясь на ноги. — Ты готова?

— Да, — говорит блондинка.

— Иди к кровати и займи необходимое положение, — приказываю я.

Девушка, немного шатаясь, плетется к огромной постели. Я провожаю взглядом ее загорелое тело. Шикарная задница, мускулистые ноги, изящная спина и тонкая талия. Женщины однозначно созданы для того, чтобы дарить удовольствие и делать мир красивее и приятнее. Девушка, на которую я смотрю, не имеет внешних изъянов. Она прекрасна. Безупречна. Посмотрим, насколько она хороша в том, для чего здесь оказалась. Я прохожу к стойке бара и, взяв стакан с заготовленным напитком, медленно приближаюсь к кровати.

— Я позволю тебе немного выпить, — с мягкой чувственной вибрацией в голосе произношу я, протягивая ей стакан с виски. — Для храбрости и настроения, — мои губы расстегиваются в порочной улыбке.

— С этим все в порядке, — она принимает напиток из мои рук и делает пару глотков, потом ставит на прикроватную тумбочку. Ее взгляд неотрывно скользит по мне, явно испытывая удовольствие от увиденного. — Как я могу тебя называть?

— Декстер. Это мое имя.

— Меня зовут Марианна.

— Нас ждет очень долгая ночь, Марианна, — я отвожу волосы с ее плеча за спину и медленно скольжу указательным пальцем по ее шее. — Я надеюсь, что ты хорошо подготовилась и не заставишь меня остановиться раньше, чем я буду полностью удовлетворен.

— Я надеюсь, что ты не захочешь остановиться, — с придыханием шепчет девушка.

— Это говорит о том, Марианна, что ты недостаточно знаешь о моих желаниях, — жестко произношу я. В глазах девушки мелькает подобие страха и сразу растворяется в горячем ожидании, когда я резко толкаю ее на спину.

 

ГЛАВА 6

Ты самое лучшее, что я создал, но, прости, ты недостаточно хороша.

к/ф Начало

[Нейтон]

Поглядывая на часы, время от времени щелкаю пультом, переключая каналы, пока не натыкаюсь на политическую передачу с участием одного из моих оппонентов. Он высокопарно расхваливает себя обещает процветание и новый виток развития Кливленду, если выбор народа падет на него, не забывая при этом улыбаться голливудской улыбкой девушке-корреспонденту. Раздражающее кривляние очередного кандидата, который пытается выехать на своей смазливой физиономии и умении красиво врать временно помогает мне отвлечься от мыслей о немного странном поведении моей жены сегодня. Однако, сколько бы я не вслушивался в речь моего главного конкурента, тревога за Реджину, которая три часа назад ушла, по ее словам, прогуляться и проветрить голову после затянувшегося чуть дольше, чем я рассчитывал, вечера, не дает мне сосредоточиться на словах Мартина Роббинса. Я так надеялся на ее обещание о горячей ночи, предвкушал и фантазировал, но Джина внезапно почувствовала себя плохо, и заявила, что ей необходимо побыть одной. Я был не против составить ей компанию пройтись вместе по вечернему городу, но если моя жена что-то вбила в свою голову, то переубедить ее невозможно. Я оставил ей машину с водителем, но когда час назад позвонил ему, тот сказал, что Джина бросила его возле парка и отправилась гулять одна. Отец давно советовал мне нанять охрану для себя и моей семьи, но мне всегда казалось, вполне достаточно водителя и телохранителя в одном лице. За тридцать с лишним лет, которые я провел в Кливленде, мне ни разу не угрожали, даже на самых опасных улицах города. Конечно риск есть всегда. Особенно теперь, когда я стал публичной персоной. Мне необходимо думать не только о собственной безопасности. Когда вернется Джина, я поговорю с ней и, возможно, мне удастся убедить ее согласиться на охрану во время прогулок с дочерью. Вспомнив об Эсми, я встаю и направляюсь в спальню, чтобы проверить, не проснулась ли малышка, и поправить одеяло. Над кроватью моей принцессы с розовыми рюшами и балдахином тускло светит ночник. Обнимая мягкую куклу, Эсмеральда безмятежно спит. Ресницы отбрасывают тени на нежные щечки, темные волосики вьются вокруг лица. Наклоняясь, я целую дочку в лоб, ласково погладив ее по плечу.

Мне невероятно стыдно, что в последнее время я вижу Эсми только спящей. Она так невероятно быстро растет и с каждым днем становится все смышленее. Мой взгляд останавливается на детских рисунках, которые лежат на прикроватной тумбочке и рука автоматически тянется к папке. Я с улыбкой перебираю картинки в стиле «Мама, папа, я», изображение животных, солнышка, звезд. Удивительно четкие, точные рисунки, созданные уверенной рукой. Она талантлива. Почему Джина ничего мне не говорила о способностях дочери? Может быть, стоит развивать их более основательно? Устроить ее в школу изобразительного искусства, где ей наверняка понравится. Листаю дальше, и замечаю, что яркие, цветные, жизнерадостные картинки порой перемежаются черно-былыми абстрактными рисунками, заставляя меня испытывать странное тревожное чувство. Они словно написаны совершенно другой рукой. И манера отличается, и линии тверже, и цвета. Это, вообще, нормально, что ребенок в четыре года рисует абстрактные геометрические картины в черно-белой гамме? Мне даже описать сложно то, что я на них вижу. Окружности, поглощающие друг друга, закрашенные черным в местах пресечения, идеально-ровные клетки, похожие на шахматный рисунок, и другие геометрические узоры, которые сложно опознать даже мне. На некоторых я вижу, как резонирующий глаз рисунок розы, сделанной карандашом, похожей на те, что наколоты на теле моей жены. И это открытие наводит меня на мысль, что странные рисунки принадлежат руке Джины. Это вполне может быть, если они занимаются вместе и складывают все работы в одну папку. Я обязательно спрошу у Реджины, кто, все-таки, автор, когда она вернется.

Где ее черти носят? — раздраженно думаю я, глядя на часы в сотый раз за вечер, но гнев улетучивается, когда Эсми начинает что-то бормотать во сне. Я мягко улыбаюсь и, наклонившись, снова целую в пухлую щечку. Наша девочка не совсем обычная. И я помню, как сильно испугалась Реджи, когда детский психолог предложил ей пройти ряд совместных консультаций. Эсми не отставала в умственном развитии, даже наоборот. Проблема была в другом. Девочке тяжело давалось общение со сверстниками. И доктор заподозрил диссоциальное расстройство личности, но диагноз, к счастью, не подтвердился. Джине объяснили, что у Эсмиральды имеются свои особенности и богатое воображение, но психически она совершенно здорова. Однако на консультации они продолжали ходить, чтобы избежать сложностей в детском саду и школе, где ребенку придется общаться с другими детьми. Услышав хлопок входной двери, я выключаю ночник и бесшумно покидаю детскую, осторожно прикрыв за собой дверь.

Вернувшись в гостиную, застаю Реджину, сидящей на диване в застывшей позе. Уставившись на экран нечитаемым напряженным взглядом, она никак не реагирует на мое появление. Я замечаю мертвенную бледность ее лица, и темные круги под глазами. Прогулка явно не пошла ей на пользу.

— Эй, все в порядке? — спрашиваю я, присаживаясь рядом. Хочу обнять ее, но почему-то не решаюсь. С Джиной творится что-то странное в последнее время. Нам необходимо поговорить, но я не знаю, с чего начать, чтобы не напугать ее и не заставить замкнуться еще сильнее. Она не отвечает на мой вопрос, усиливая мою тревогу. Не помню, чтобы когда-то Джина вела себя так отстраненно.

— Я сейчас проверял Эсми… — снова начинаю я, и резко подняв голову, Реджина смотрит мне в глаза прямым, отстраненным взглядом. У меня сердце падает, когда я вижу в отражении голубых глаз совершенно незнакомое мне выражение.

— Как она? Ты уложил ее спать? Или няня справилась? — немного хрипловатым голосом спрашивает Джина.

— Я приехал, Эсми уже спала. Анна, как всегда строго следует режиму и расписанию. Утром приедет, как обычно к девяти утра.

— Да, нам повезло с няней, — нейтральным тоном соглашается Реджина, снова устремив взгляд на экран, с которого широко улыбается Мартин Роббинс, рассказывая сказки о грядущем счастье для всех и каждого.

— Я просто заглянул, чтобы посмотреть на нее, — продолжаю я, — и заметил рисунки на тумбочке. Скажи, ты тоже рисуешь? Или она сама?

— Я? — Реджина хмурится, словно не понимает, о чем речь. — Я с трудом могу нарисовать домик и дерево. Нет, Эсми гораздо талантливее меня. Во всем.

— Но мне показалось, что некоторые ее рисунки совершенно отличаются от тех, которые, наверное, должны рисовать дети в ее возрасте, — замечаю я осторожно. Джина пожимает плечами, обхватывая себя руками, словно замерзла.

— У нее особенное мышление и воображение, Нейт, — сухо отзывается она. — Я должна тебе кое-что сказать, — добавляет она едва различимым шепотом, опуская взгляд на свои колени.

— Об Эсми? — напряженно спрашиваю я. Реджина отрицательно качает головой.

— Обо мне, — отвечает она.

— Что именно? — затаив дыхание, уточняю я. Дурное предчувствие сковывает внутренние органы ледяным кольцом, и теперь мы оба похожи на каменные изваяния, застывшее на расстоянии ладони друг от друга.

— Я никогда не жила в Оклахоме, — надтреснутым голосом выдает Реджина, заставляя меня пристальнее всмотреться в ее заострившийся профиль. Она поворачивает голову и смотрит на меня нечитаемым взглядом. — Меня не растила тетя. Моя мать погибла при пожаре, когда мне было шестнадцать. Мы жили здесь. В Кливленде. Далеко не в самом благополучном районе.

— Не понимаю… — потеряв дар речи, начинаю я фразу, которую не способен закончить.

— Это еще не все, Нейт, — она отводит взгляд в сторону и тут же быстро возвращает к моему лицу. Кусает нижнюю губу, качая головой и выдает на одном дыхании: — Есть вероятность… Точнее, я уверена, что это я убила, и мать, и ее любовника, который пытался меня изнасиловать, а потом подожгла дом, чтобы скрыть следы преступления.

От потрясения я даже дышать перестал. Реджина взглянула на меня ясными голубыми глазами, которые я видел каждое утро, просыпаясь на протяжении последних лет. Мне казалось, что знаю, с кем делю свой дом, постель, с кем воспитываю дочь. Я думал, что все знаю о той, кого пустил в свое сердце…

— Он напал на меня, и я потеряла сознание. Все произошло в состоянии аффекта, стерлось полностью из моей памяти. Я не могла сказать тебе, понимаешь? — с отчаянной мольбой смотрит она на меня. — Это не тот факт, которым можно гордиться.

— То есть ты лгала мне? Все эти годы? — мой голос звенит от сквозившего в нем напряжения. — Или это какая-то шутка?

— Нейт, я выросла на улицах в самом криминальном районе города, я питалась чем придется, собирала милостыню. Моя мать была наркоманкой, отца я никогда не знала. У нас в комнате, которую мы заняли в брошенном кем-то доме, постоянно торчали подозрительные субъекты, которые накачивали ее дурью, а потом… — ее голос срывается, и тяжело дыша, она запускает пальцы в свои локоны, нервно дергая в стороны. — Я не могла рассказать тебе об этом, Нейтон. Обо всей этой грязи, в которой я существовала, пытаясь выжить любой ценой.

— Но я проверял… По базе. Твои документы… — растерянно и все еще на что-то надеясь бормочу я.

— Они фальшивые, Нейт, — едва слышно произносит она, опуская глаза. — Реджины Вонг не существует. Но это действительно мое имя. Реджина — мое второе имя.

— Есть что-то еще? — сквозь зубы спрашиваю я.

— Да. Мать продала меня в бордель, но я сбежала. Долго скрывалась вместе с подругой, пока те, кому меня продали, не выловили нас обеих, — обхватывая себя руками, говорит Джина убитым тоном.

— Что, мать твою? Ты проститутка? — я срываюсь на крик, потрясенно глядя в бледное лицо своей жены. И в данный момент мне насрать на ее чувства, на ее детство и прочие оправдания. Блядь, мое генеологическое дерево ведется от английских аристократов, которые несколько веков назад высадились на территории Америки. Моя жена просто не может, не имеет права быть шлюхой. Это просто немыслимо. Бедная девушка-сирота, которая приехала в этот город, чтобы получить образование — это одно, но шлюха... Я понимал, конечно, что она далеко не невинна. Татуировки по всему телу и не совсем типичные для скромной девушки навыки в постели — я не идиот и не слепой, но грехи юности и проституция — это для меня кардинально разные вещи. Кливленд небольшой город. Если кто-то… Черт, даже думать об этом пока не могу. Все предупреждения отца всплывают в памяти. Я должен был послушать его. Но я был словно завороженный и одержимый Реджиной. Я думать ни о чем не мог, кроме как о ней.

— Два месяца я работала проституткой в элитном борделе, — безжизненным тоном произносит Реджина, в одно мгновение разбивая к черту мое сердце и совершенный облик идеальной жены, который я создал в своем воображении. — Меня выкупил один из богатых клиентов. И он дал мне образование и превратил в девушку, которую ты увидел в «Бэлл Энтерпрайз». К тому времени, когда я устроилась в вашу компанию, у меня не было с тем человеком никаких отношений. Он отпустил меня.

— Я могу узнать его имя? — резко спрашиваю я, стискивая челюсти до ломоты в скулах. Сердце оглушительно бьется в груди. В голове полный хаос и прострация. Я не могу пока сложить пазл. Блядь, мне кажется я брежу. Какого хрена, вообще, происходит? Служба безопасности, которая проверяла подноготную Джины могла ошибиться, но отец…Уверен, что он тщательно проверил досье на нее по всем базам. И если даже Гарольд Бэлл ничего не нашел, то человек, который сшил ей новую жизнь, является не просто каким-то долбанным клиентом борделя со средним достатком. Я не могу не думать о том, что сказанное Реджиной не просто является одной огромной ложью сроком в пять лет, это еще и бомба замедленного действия, от которая, если рванет, пострадает вся моя семья. Вся. Моя. Семья.

— Нет, — она качает головой, судорожно вздыхая, и прижимая ладони к груди. — Оно ничего тебе не даст. — Мой взгляд задерживается на простеньком браслете, который год назад Эсми сделала своими руками с помощью Анны на день рождения Джины, и с тех пор она с ним не расставалась. Я так детально помню тот день, который мы провели все вместе в узком кругу нашей семьи. Был огромный торт, цветы, игры и смех. Мы были счастливы, черт побери, счастливы! А она все это время лгала мне. Лгала… Каждую минуту. Носила мое кольцо на пальце, браслет Эсми на запястье, изображая ту, кем никогда не являлась.

— Позволь мне решать, — резко произношу я. — Если этот человек знает тебя в лицо, то он несет в себе угрозу моей репутации и карьере. Имя, Джина, — требую с неприкрытой яростью в голосе.

— Зачем? Что ты собираешься делать? — испуганно, дрогнувшим голосом спрашивает моя жена. Жена, черт... Как она могла?

— Любая угроза моей семье уничтожается, — бесстрастно сообщаю я. И, возможно, сейчас ее тоже ожидает неприятный сюрприз. Я не тот идиот, которым она меня видела и представляла. — Мне также будут нужны имена держателей борделя и других лиц, которые знают тебя… — прочистив горло, я продолжаю, — достаточно хорошо, чтобы узнать в лицо.

— Ты сейчас говоришь о том, о чем я подумала? — распахнув глаза, она смотрит на меня с таким потрясением, словно это я только что рассказал, что убил свою мать, ее любоника, а потом работал жиголо в борделе.

— Ты не вчера родилась, Реджина. Конечно, я не стану делать этого сам, — бесстрастно сообщаю я.

Джина опустила голову, снова впав в состояние транса. Я встаю с дивана и начинаю мерить шагами периметр гостиной. Взад-вперед, как заведенный. Мне необходимо подумать. Все проанализировать. Я должен принять верное, взвешенное решение. Теперь многое встает на свои места, видится в истинном свете. Отсутствие подруг, людей из прошлого, чистая биография, без единого пятна и зацепки. А ее нежелание заводить новых знакомых, и паталогическая боязнь прессы и публичных мероприятий? Это, блядь, никакая не скромность. Она боялась встретить клиентов, которые трахали ее в долбаном борделе. Меня бросает в холодный пот, когда я представляю эту картинку, которая так живо появляется перед глазами. А когда я думаю о том, что кто-то мог узнать ее, но не осмелился сказать и не подал виду, каждая мышца моего тела наливается сталью. Что если в моем окружении уже имеется парочка олигархов, которые смеются за моей спиной, вспоминая, как славно их обслужила жена будущего мэра Кливленда.

— Почему сейчас? — остановившись, резко спрашиваю я, глядя на Джину. — Ты столько молчала. Так почему сейчас решила заговорить?

— Выборы… — хрипло шепчет она, не полнимая головы. — Слишком много внимания к нашей семье.

— Оно и раньше было. Что-то случилось именно сегодня, да? — настойчиво спрашиваю я. — Говори, мать твою. На приеме был кто-то из твоих клиентов?

Реджина вздрагивает, снова обхватывая свои плечи руками. Ее упорное молчание выводит меня из себя, лишая последних каплей самообладания.

— Скажи мне, кто это был! Имя, Джина. Он угрожал тебе? Что ему нужно? Деньги?

— Я…— она открывает рот и снова замолкает. Подскочив я встряхиваю ее за плечи, грубо поднимаю на ноги, заставляя смотреть мне в лицо.

— Имя. И уже завтра угрозы закончатся.

— Я не могу… — всхлипывает Реджина, и ее голубые лживые глаза наполняются слезами. Я резко отпускаю ее, отталкивая от себя. — Я не помню. Не знаю, как его зовут. Просто я напугалась, что тебе расскажут… раньше, чем я.

— Значит, он трахал тебя, а ты даже имя его не помнишь? — с презрением бросаю я. — Но видимо тебе понравилось, раз ты запомнила лицо. И много их было? Название борделя. Быстро.

— Руан Перье — владелец борделя, — произносит она, и я потрясенно смотрю на нее. Если бы она достала сейчас пистолет и выстрелила мне в голову, я бы удивился меньше. Это было не просто элитное заведение со шлюхами, это, мать ее, клуб для избранных, где ублажают на любой вкус, даже самый извращенный. Многие из моих коллег и приятелей, да и я сам, были частыми или редкими посетителями борделя Перье. Закрывая глаза, провожу ладонью по лицу, чувствуя себя совершенно раздавленным.

— Я разберусь с Перье, — произношу я убитым тоном, и замечаю подобие удовлетворения в ее глазах.

— Он не оставил мне выбора, Нейтон. То, что сделал со мной Перье, нельзя забыть, — отвечает она на мой незаданный вопрос.

— Ты понимаешь, какого уровня люди посещают его заведение? — холодно спрашиваю я. Она подавленно кивает.

— Их было немного. Клиентов. В основном постоянные. Два месяца. Не больше тридцати.

— Прекрасная новость. Тридцать мужиков, с которыми я, возможно, каждый день здороваюсь за руку, трахали мою жену. Я должен радоваться?

— Ты ничего мне не должен, — тихо говорит Джина, качая головой. — Меня не спрашивали. Перье держал меня насильно. Там еще была моя подруга. Я могу попросить тебя узнать, что с ней? Миа Лейтон. Она не раз меня спасала и поддерживала в трудную минуту.

— Ты серьезно? Хочешь, чтобы мои люди вытащили из этого гадюшника еще одну шлюху? Может, мне ее второй женой взять? Уверен, что она такая же умелая и опытная, как ты. Было бы неплохо, да, любимая? — с яростью изливаю я на нее свой гнев, ревность и боль от ее предательства.

— Ты можешь развестись со мной… — бормочет она, едва шевеля губами.

— Ты смеешься? — рычу я, нервно запуская пальцы в свои волосы. — Накануне выборов? Тебе стоило рассказать мне с самого начала о своих приключениях. Блядь, это просто немыслимо, Джина. Я не какой-то клерк средней руки. Ты знала, кто мой отец и какую ступень занимает в жизни города. Ты чем, мать твою, думала? Если они узнают? Если до отца дойдет хотя бы толика того, что ты тут вывалила, ты уже через пятнадцать минут исчезнешь с лица земли, и даже я не смогу ничего поделать. Ты понимаешь, во что влезла, Джина?

— Я влюбилась в тебя…

— Только не надо, — вытягивая руки в отрицательном жесте, нервно смеюсь я. — Оставь свои сказки для другого идиота.

— Ты думаешь, что я могла бы притворяться почти пять лет?

— Ты могла лгать мне почти пять лет, Джина. И лгать виртуозно.

— У нас дочь.

— У меня дочь! Запомни это, заруби себе на носу. У меня дочь, — рычу я, снова хватаю ее за плечи, сжимаю пальцами до синяков и трясу, как тряпичную куклу. — Идиотка. Идиотка! Вот ты кто. Поняла меня?

— Я знаю, — она поднимает на меня полные боли глаза, бесконечные ручьи слез стекают по мертвенно-бледным щекам. Мое сердце разрывается между яростью, ревностью, гневом и всем тем, что чувствовал к ней эти годы. Я люблю ее, черт. Люблю. Любую.

— Дура, — тихо произношу я, прижимая к своей груди, отчаянно обхватывая руками. — Я все решу. Никто ничего не узнает. Если нужно, я сам их всех убью. Своими руками.

Ее тело сотрясается от рыданий в моих руках. Мучительных, надрывных. Никогда она так не плакала. Здравый смысл говорит о том, что я должен избавиться от нее, как от бомбы замедленного действия, обезопасить себя и свою семью, сохранить репутацию имени Бэллов любым путем. Но сердце, обливающееся кровью в ответ на каждый горестный всхлип, срывающийся с ее губ, не позволяет мне прислушаться к рассудку. И я понимаю одну простую истину, что эта женщина нужна мне больше, чем карьера, власть, и прочие атрибуты красивой жизни. Все, что меня волнует в данный момент — это горькие бесконечные слезы Реджины, насквозь пропитавшие мою домашнюю футболку. И все, чего я хочу — это найти способ утешить ее.

— Мы справимся с этим, Джина. Справимся, — шепчу я, опускаясь вместе с ней на диван и качая в своих руках, словно маленького ребенка. Испытав такой мощный моральный и эмоциональный стресс, Джина почти сразу вырубается, даже во сне продолжая всхлипывать. Я поднимаю ее на руки и отношу в спальню, где накрыв одеялом, всю ночь без сна сижу рядом, пропуская ее шелковистые волосы сквозь свои пальцы, и пытаясь понять, как спасти ситуацию малой кровью.

И я почти прихожу к самому оптимальному варианту уже под утро, когда Реджина снова начинает беспокойно метаться по кровати. Она хрипит, словно ей не хватает воздуха, бьет ногами, сбивая вниз одеяло. Я кладу ладонь на ее пылающий лоб, покрытый холодной испариной.

— Джина, успокойся. Это сон, — мягко говорю я, пытаясь удержать ее на месте, но она впивается ногтями в мои запасться, словно пытаясь сражаться со мной.

— Нет. Не надо. Оставь меня в покое, — кричит она с отчаяньем, разрывающим мое сердце. Ей и раньше часто снились кошмары, но никогда еще она не билась так сильно.

— Ты в безопасности, — шепчу я, наклоняясь к ее лицу. Я боюсь действовать активнее, чтобы не напугать еще больше. Мягко глажу ее по щекам, но от этого она еще сильнее сопротивляется.

— Прошу тебя, Рэнделл, отпусти меня, — надорвано поизносит ее голос, заставляя меня оцепенеть. Я застываю, невидящим взглядом глядя на бьющуюся в объятиях ночного кошмара жену.

Рэнделл…

Я знаю только одного человека с этим именем.

Рэнделл Перриш. Его имя не произносят даже шепотом. Враг, которого нельзя убить.

Я не верю в совпадения.

Я знаю, кто она. Моя жена…

Роза Перриша.

Десятки попыток, закончившиеся трагедией.

Ее я даже не заподозрил.

Почему?

Боль простреливает сердце, делая меня на несколько минут невосприимчивым к внешнему миру. Вчера она разрушила меня, а сегодня убила окончательно.

[Реджина ]

Меня разбудил настойчивый взгляд, прикованный ко моему лицу. Странное ощущение. Одна часть меня уже бодрствовала, а другая… другая боялась просыпаться. Я не знаю, что скажу, когда посмотрю в глаза человеку, который, возможно, не сомкнул глаз за эту ночь, и у меня больше нет в арсенале оправданий и объяснений. Если Нейтон примет решение вычеркнуть меня из своей жизни и лишить дочери, то я не смогу его остановить. Что бы я сейчас ни сказала и ни сделала, это не поможет перечеркнуть годы лжи, в которую я заставила его окунуться. Я не имела права. И Нейтон абсолютно правомерен выбрать для меня любое наказание. Я знала, в глубине души знала, что карточный домик, которым был наш брак, рано или поздно рассыплется, стоит ему узнать хотя бы часть правды. И я жила в страхе, каждый день, каждую минуту.

Я не имела права.

Не имела права входить в его жизнь и тащить в нее скелеты своего прошлого. Я ходячая угроза для его карьеры, для репутации его семьи и собственной дочери. Почему я пошла на риск? Почему согласилась выйти за него замуж? Мне стоило уехать и растить дочь одной. Но что я могла дать ей, какое будущее предложить? Я слишком хорошо знаю, что такое нищета, голод безысходность. На первое время мне бы хватило денег от продажи машины и квартиры, купленными в оплату моих услуг Перришем. Или я могла бы вложить вырученные средства в банк под проценты, где они сейчас и лежат, или открыть собственный бизнес. Я все это могла сделать… но как всегда выбрала легкий путь, а точнее тот путь, на который меня подтолкнул, и, не побоюсь этого слова, запрограммировал Рэнделл Перриш. Что бы он предпринял, прими я другое решение?

И в том, и в ином случае меня бы ждал крах. Как бы я ни карабкалась из болота, в котором родилась и барахталась, пытаясь достичь берега, он бы столкнул меня обратно.

Я была счастлива последние годы, настолько, насколько могла, испытывая постоянный страх потерять то, что имею. Могу ли я теперь жалеть об этом?

Открыв глаза, я наталкиваюсь на немигающий, пронзительный взгляд мужа и впервые не могу понять, о чем он сейчас думает. Раньше мне было легко читать его, как открытую книгу, но вчера все изменилось. Нейтон тоже показал мне сторону, о котрой я не знала и не подозревала, или просто предпочитала не замечать. Я всегда считала его просто своим мужем, не частью империи Бэллов, которые, не смотря на показную нравственность и порядочность, способны идти по головам, если им что-то угрожает. Он всегда говорил такие правильные вещи и совершал поступки, заставляющие гордится им. Нейтон так много занимался благотворительностью, старался делать все возможное, чтобы помочь городу достичь былого величия, медленными шажками, но зато уверенными. Нейтон точно знал, что хочет и как этого достичь. А теперь он говорит, что уничтожит всех, кто может узнать меня и скомпрометировать имя Бэллов. И я не сомневаюсь, что он это сделает. Руан Перье заслужил смерти, но остальные? Как далеко Нейтон готов пойти? Скольких ликвидировать, чтобы защитить меня и себя.

— Есть что-то еще, чего ты мне не сказала, Джина? — спрашивает Нейт, испытывающе глядя мне в глаза. Я отрицательно качаю головой, не решившись назвать еще одно имя, которое предпочла бы стереть из истории свей жизни. Что останавливает меня? За кого я боюсь в сложившейся ситуации больше? Достаточно ли у Бэллов могущества и ресурсов, чтобы переиграть Перриша? Добраться до него? Хочу ли я быть причиной объявления войны или травли?

Нет. Я не хочу. Я сделала достаточно, чтобы остановить Рэнделла. Ему нечем больше меня шантажировать. Нейтон знает обо мне все. Почти... И если до сих пор не вышвырнул из своей постели, то вряд ли сделает это.

— Я не хочу, чтобы до выборов ты покидала территорию наших владений, — сухо сообщил Нейтон, откидывая одеяло и вставая с постели. Мой взгляд скользнул по его сильному атлетически-сложенному телу. — я обо всем позабочусь, но тебе не стоит высовываться, Джина.

— А консультации у психолога?

— Водитель будет возить тебя к назначенному времени. И ждать, пока не закончится сеанс. Одна ты выходить из дома не будешь, тем более с Эсми. — Жесткий неумолимый взгляд застыл на моем лице. — Ты меня поняла?

— Да, Нейт, — кивнула я и добавила тихо: — Я думала, что ты выставишь меня за дверь...

— Мне действительно стоило поступить именно так, — холодно кивнул Нейтон. — Но я попробую поверить в то, что сработал защитный механизм, и в твоих действиях не было злого умысла.

— Как ты мог подумать обратное? — отчаянно воскликнула я, вставая и делая шаг к нему. Нейтон вытянул руку, останавливая меня.

— Мне нужно время, чтобы переварить все, что ты мне вчера поведала. И решить наши общие, по твоей милости, проблемы. — Я вижу, как гуляют желваки на его напряженных скулах, осознавая, как тяжело Нейтону сдерживаться и разговаривать со мной, не повышая голос.

— Ты помнишь, я просила про Миа Лейтон? — едва слышно спрашиваю я. Он вскидывает брови, мрачно ухмыляясь.

— Ты, все-таки, решила, что еще одна шлюха в нашем доме не будет лишней?

Сердце пронзает боль, но я проглатываю обиду, напоминая себе, что сама во всем виновата.

— Если тебе все это так противно, то почему…?

— Ты — мать моего ребенка, — резко отвечает он. — И я не позволю никому сказать, что я женился на проститутке. Но я, Джина, я могу говорить тебе, что угодно. И попробуй обвинить меня в том, что я не прав.

— Я хочу, чтобы ты попытался понять, что я оказалась в ловушке. Я бы никогда…

— бормочу я.

— Мне нужно знать имя твоей матери. Я проверю все обстоятельства уголовного дела.

— Нейтон, Реджина Вонг никак не связана с моей матерью и ее убийством

— Позволь мне решить, Джина, — опустив голову, он стискивает челюсти. — Имя!

— Лорен Лестер, — закрыв глаза, хриплю я, бессильно опускаясь на кровать.

— Хорошо. — коротко кивает он. — Меня не будет несколько дней. Нужно время привести мысли в порядок и заняться нашими проблемами. Пойду поцелую Эсми. Я скажу дочери, что уезжаю в командировку.

— Ты будешь звонить нам? — с отчаяньем спрашиваю я. Он отрицательно качает головой, не глядя на меня, отрицая своей позой и жестами мое присутствие, отгораживаясь невидимой стеной.

— Я не готов пока вести себя, как ни в чем не бывало.

Мое сердце снова медленно умирает. Я причинила ему боль. Так много боли.

— Прости меня, Нейтон, — шепчу я, вкладывая в слова все свое раскаянье и сожаление.

— Не думаю, что это возможно, — отстраненно произносит он, и стремительно покидает спальню, не попрощавшись и не удостоив меня взглядом.

Падая на кровать я около часа просто лежу, глядя перед собой в потолок, не думая ни о чем. Мои глаза сухие, и только грудь горит от сдерживаемых рыданий.

Я все это заслужила.

Но это та цена, которую я готова заплатить, чтобы не исполнять то, чего требует от меня Перриш. Я не буду его марионеткой. И сколько бы он ни ждал, что я приползу готовая на все, лишь бы он не рассказал мои секреты мужу, этому не бывать. Ядовитая ухмылка кривит губы. Я лишила тебя любимого лакомства Перриш! Уверен, что ты не ожидал, что я нарушу твои планы.

— Джина, можно к тебе? — в дверь сначала вежливо стучит, а потом заходит Анна Мортелл, няня Эсми.

— Конечно, — я сажусь и пытаюсь придать лицу невозмутимое выражение, выдавливаю подобие вежливой улыбки. — Доброе утро, Анна.

— Ваш муж сказал, что я могу отвести Эсми в парк аттракционов без вас.

— Да, конечно, — вымучено улыбаюсь я, пытаясь не выдать голосом своего подавленного состояния. — Если Нейтон так сказал…

На самом деле, я бы предпочла пойти с ними, но ослушаться мужа сейчас, когда мое положение настолько подвешено и нестабильно, было бы полнейшей глупостью. Прогулка с дочкой помогла бы мне отвлечься от назойливых тяжелых мыслей, но я с тяжелым сердцем провожаю их до ворот и машу рукой, пока автомобиль с личным водителем не скрывается из поля зрения.

Я заставляю себя вернуться в дом и заняться обыденными бытовыми хлопотами. Мне нельзя расклеиваться и опускать руки. Я должна собраться, доказать, что я достойна прощения, что я не жалкая, плаксивая идиотка, не способная сохранить самоуважение.

Стресс активировал внутренние резервы, и я действовала, как заведенная автоматическая кукла, отключив все чувства. Иногда они прорывались, и я прижимала ладонь к груди, пытаясь унять разрывающую боль. А потом вспоминала тот день, когда впервые увидела красное сморщенное личико Эсми, и мне становилось легче. У меня есть ради кого жить. Разве это не самое главное, что может быть у женщины?

И даже если Нейтон возненавидит меня, я буду терпеть. Ради Эсми. Сделаю все, чтобы оставаться рядом столько, сколько возможно. Возможно, я занимаюсь самообманом, хватаюсь за соломинку, но то, как вчера Нейт обнимал меня, прижимая к груди так, словно хотел защитить от всего мира, дает мне надежду на то, что я в нем не ошиблась, что в моем муже хватит благородства и душевных сил, чтобы простить меня и понять.

Однако, проходит день, другой, третий и Нейтон не объявляется, постепенно лишая иллюзий. Я нахожусь в постоянном напряжении, ожидании и страхе. Страх преобладал над остальными эмоциями, поражая мой разум, разрушая его. Я боялась, что Перриш начнет мстить за то, что я не явилась в назначенное время. Я боялась, что Нейтон принял решение избавиться от меня, но почему-то медлит. Я боялась каждое утро включать телевизор, чтобы не увидеть в них скандальные эпизоды из своего прошлого. Я стала вздрагивать от шорохов по ночам, мне слышались шаги за дверью моей спальни. Я перестала спать, есть, подсела на успокоительные, и, если днем занимаясь заботами о дочери, мне удавалось переключится, то ночью на меня накатывала волнами паника, заставляя задыхаться от страха.

Дни тянулись мучительно медленно, и ничего не происходило. Ни плохого, ни хорошего. Нейтон по-прежнему улыбался с экранов телевизора, как и его оппоненты, обещая городу процветание и порядок на улицах. Мы с Эсми по-прежнему раз в два дня посещали к детского психолога, который заметил мое замкнутое тревожное состояние, и спросил, чем он может мне помочь. Я попросила его выписать мне рецепт на успокоительные, свалив свое настроение на волнение из-за напряженной работы мужа и предвыборной суеты. Но даже нечастые поездки в клинику давались мне все сложнее. Я стала ловить себя на мысли, что в полной безопасности ощущаю себя только дома. И даже в машине с водителем мне все время мерещились преследователи и слежка. Я осознавала, что подобные маниакальные состояния до добра не доведут. Даже Анна заметила, что я стала гораздо реже выходить во внутренний двор, предпочитая оставаться в замкнутом пространстве дома. Я говорила Анне, что неважно себя чувствую, но, судя по ее выразительному проницательному взгляду, она мне не очень-то верила.

Однажды днем мы уложили Эсми спать, и Анна куда-то вышла по своим делам, а я включила телевизор в кухне, для фона, собираясь приготовить обед. В новостях заговорили о выборах, и на экране снова замаячило смазливое лицо Мартина Роббинса. Я нарезала сельдерей для салата, когда вдруг руки мелко затряслись и нож вывалился из рук. Было ли это следствием бессонных ночей и нервного истощения, но все, что произошло между мной и человеком с экрана телевизора в комнате над баром вечность назад, настолько явственно и ярко промелькнуло в памяти, что от непонятного ужаса у меня перехватило горло, и ноги подкосились. Я бы упала. Стены вокруг начали кружится, я схватилась за столешницу, точнее пыталась схватиться, но промахнулась. Меня поймала вовремя подоспевшая Анна. Я понимала, что у меня случился еще один приступ панической атаки, который я не смогла остановить, как бы ни пыталась думать о рождении дочери, о красивых местах, где мы отдыхали с Нейтоном, о нашей свадьбе. Ничего не помогало, стены вращались вокруг меня с бешеной скоростью. Анна пыталась помочь, но я билась в ее руках, кажется, что-то кричала. Она выключила телевизор по моей просьбе, но и это не улучшило моего состояния. Я задыхалась, хватаясь за горло, и, как бы ни пыталась, никак не могла вдохнуть. Меня бросало в холодный пот, перед глазами мельтешили темные круги, кровь шумела в ушах. Никогда не чувствовала себя хуже. Потеряла контроль над телом, разумом, над собственной жизнью…

Почему именно сейчас? Что спровоцировало приступы сейчас, а не тогда, когда воспоминания о случившемся были еще живее и ярче? Откуда эти панические состояния? Чертов Рэнделл со своими тактическими играми и требованиями. Я нисколько не сомневаюсь, что это он активировал мои подавленные страхи. Я столько лет потратила на то, чтобы заставить себя блокировать тяжелые воспоминания, научится жить, не оглядываясь, но я проиграла… Снова. Одно появление Перриша и все мои усилия полетели к черту. Или я просто ищу, на кого могу свалить весь груз своих проблем? Привычная тактика — демонизировать других и искать оправдания себе.

Анна заставила меня выпить успокоительное, которое нашла в моей спальне, и обтерла ледяной водой, набросила на голову мокрое полотенце, и что-то постоянно говорила. Но, кроме разрывающего барабанные перепонки гула в ушах, я ничего не могла разобрать.

Мне стало немного лучше через несколько минут, и я снова обрела ощущение реальности своего присутствия в этом мире.

Анна не задала мне ни одного вопроса. Просто помогла дойти до спальни и уложила в кровать. Во взгляде сквозило сочувствие и понимание. Не знаю, что бы я без нее делала.

Как же так вышло, что за пять лет брака в моей жизни существуют только муж и дочь?

Я отталкиваю людей? Или не нуждаюсь в них?

Или я по-прежнему одержима, и боюсь, боюсь, что люди узнают мою грязную тайну, если я позволю им подойти ближе.

После, ни я, ни Анна не обсуждали случившееся. Я упорно делала вид, что ничего не произошло, но перестала включать телевизор, выходить в интернет, и даже мобильным телефоном пользовалась в случае острой необходимости.

Время тянулось мучительно. Я скучала по Нейтону и бесконечно боялась его решения, завтрашнего дня, внешнего мира. Я обратилась в страх, страх вошел в мое сердце и поглотил меня.

По вечерам мы с Анной разговаривали на отвлеченные темы, иногда готовили вместе и смотрели ток-шоу для домохозяек. Я играла роль идеальной жены и матери, и она давалась мне легко, но никто не знал, что скрывалось за безупречной внешностью и вежливой улыбкой Реджины Бэлл. На четвертую ночь я попросила Анну остаться на ночь в нашем доме, и она согласилась, не задав ни одного вопроса. Мы почти до утра разговаривали. Она рассказывала мне о своем детстве в Бостоне. О бывшем муже, который проиграл все ее деньги и квартиру. Как она приехала в Кливленд, узнав, что дедушка, которого она никогда не видела, оставил ей небольшое наследство и начала жить с нуля. Ее было интересно слушать, она помогала мне забыться, я кивала, сочувствовала, радовалась за то, что она смогла найти себя.

Я завидовала.

Завидовала Анне Мортелл, няне своей дочери, которой удалось то, на что никогда не была способна я сама.

***

Нейтон появился на пятый день. Приехал ночью, когда я уже спала под воздействием лекарств. Я не слышала, как он вошел, и сел на край кровати. Меня разбудило его прикосновение к моему плечу.

Вздрогнув, я подскочила, и прислонилась спиной к изголовью, прижимая колени к груди и хватаясь руками за одеяло, натягивая его почти до горла.

— Не бойся, это всего лишь твой муж, — с долей иронии и смущения произнес Нейтон. От него пахло табаком и виски. Никогда не видела, чтобы Нейтон курил. Немного выпить мы могли вместе, но вот сигареты были для него под запретом.

— Ты говорил два дня, — прошептала я, продолжая дрожать.

— Не получилось раньше, — пожал плечами Нейтон. Снимая пиджак и бросая его на прикроватную тумбочку. Такое небрежное отношение к вещам говорило о высокой стадии опьянения. — У меня для тебя две новости. Плохая и хорошая. Так вроде в кино бывает, да? С какой начать? — вытягиваясь вдоль кровати спрашивает Нейтон, расстегивая пуговицы рубашки на груди. Я была слишком перепугана, чтобы отвечать и молча ожидала продолжения.

— Хорошо я сам выберу, — кивнул Нейтон. — Руан Перье принял критическую дозу героина, и врачи не смогли спасти его жалкую жизнь. Такая вот случилась с ним неприятность. Надеюсь, для тебя это хорошая новость. Он не захотел покаяться перед смертью и отрицал какую-либо связь с Реджиной Лестер. Алисией Реджиной Лестер. Удивительное упорство. Создалось впечатление, что есть тот, кого он боялся больше, чем нас. Ты не в курсе?

Я покачала головой, продолжая впиваться пальцами в одеяло. Нейтон окинул меня скептическим взглядом.

— Так и думал. Вторая новость. Девушка, о котрой ты говоришь, к сожалению, тоже злоупотребляла наркотиками, что пару лет назад привело ее к летальному исходу.

— Миа умерла? — хрипло спросила я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.

— Да, — сухо подтвердил Нейтон. — О ней Руан говорил с большим рвением, чем о тебе. Совершенно точно, что твоей подружки нет в живых. Это была плохая новость. Соболезную.

Вскинув голову, я посмотрела в непроницаемые глаза мужа, и поняла, что он не лукавит.

— Она столько раз помогала мне... — хрипло шепчу я, растирая по лицу слезы, потоком хлынувшие из глаз. — А я все время ее бросала.

— Также я поднял из архивов дело твоей матери, — продолжил Нейт отстраненным тоном. Я застыла, чувствуя, как холодный озноб бежит по спине. — Уверена, что все обстояло именно так, как ты говоришь?

— Я не помню событий. Все как в тумане. Когда тот мужчина ударил меня, я отключилась, — отстранённо произношу я, пытаясь прийти в себя после новости о смерти Миа. Я могла спасти ее, могла помочь… и, как всегда, ничего не сделала, беспокоясь только о своём благополучии.

— Мне сложно поверить, что ты могла кого-то убить, хотя в состоянии аффекта человек способен на самые шокирующие поступки. Мы не узнаем, как поведем себя в той или иной ситуации, пока сами в ней не окажемся, — задумчиво рассматривая меня, произносит Нейтон. — Иногда ярость и гнев вскрывают в нашем сознании грани, о которых мы не подозревали, активируя всплеск физических сил. Отчаянье, боль, накопившаяся обида, желание защитить себя — это та самая смесь эмоций, которые заставляют людей совершать несвойственные им, шокирующие поступки. Я не обвиняю тебя в том, что произошло.

Я поднимаю на мужа благодарный взгляд. Сам того не осознавая, Нейтон снял с моей души внушительную часть груза вины, который я ношу в себе много лет.

— Но все остальное… я не уверен, что готов принять твое прошлое, — категорично заявляет он, и я коротко киваю, опуская глаза.

— Мне нужно чуть больше времени, чтобы вернуться к прежним отношениям, Джина, — напряженно добавляет Нейтон, вставая с кровати.

— Ты снова уедешь, — с упавшим сердцем спрашиваю я.

— Нет, — он отрицательно качает головой, не глядя на меня. — Но спать пока мы будем врозь.

— Хорошо. Я... понимаю.

— Есть еще одно условие, которое ты должна выполнить, — бескомпромиссно заявляет Нейтон, бросив на меня пристальный взгляд.

— Какое? — уточняю я, ощущая холодок, бегущий по позвоночнику.

— Ты говорила, что на приеме видела кого-то, кто тебя узнал. Я получил видеозапись того вечера. Мне нужно, чтобы ты показала этого человека. Прямо сейчас, Джина.

— Что с ним будет? — затаив дыхание и чувствуя нарастающую боль в области груди, спрашиваю я.

— Это не должно тебя волновать…

 

ГЛАВА 7

«— Он жаждет. Жаждет, кстати, быть тем самым, что и вы. Это его сущность — жаждать.»

Том Харрис «Молчание ягнят»

[Итан]

Несколько дней в Майами, которые я провел с Люком, не помогли избавиться от тяжелых мыслей. Я ощущал, что круг смыкается, физически чувствовал наступающую со всех сторон опасность. И даже брат заметил, что я стал нервным и дерганным. Моя многолетняя выдержка и контроль над эмоциями дали сбой. Я на грани.

Невозможно контролировать то, что сильнее меня. Ярость… она сокрушает мою душу, тело и разум, иссушает ее, сотрясает до основания. Она открывает то, что казалось давно запертым на в глубинах сознания за тяжелым засовом.

Я чувствую удавку на горле, и с каждым днем она натягивается все туже. Есть только один человек, который повинен в том, что я никогда не буду чувствовать себя по-настоящему живым, настоящим, свободным. Да черт с ней, со свободой. Она никогда не имела для меня ценности. Я просто хочу избавиться от гнева внутри меня, от ежедневной лихорадочной работы мысли, от бесконечных пустых идей и предположений. Я хочу выиграть хотя бы одно сражение, предугадать хотя бы один ход. И, да. Да, Лиса была права, это похоже на одержимость, нездоровую зависимость. И за время моего взаимодействия с Рэнделлом Перришем мое отношение к нему менялось много раз, от суеверного преклонения и восхищения, до лютой ненависти и презрения.

Это сложно описать, подогнать под существующие понятия. Это сильнее всех чувств, что я испытывал, сильнее даже моей любви к Лисе.

Я видел, как Перриш снимает с людей кожу, разумеется, в переносном смысле, слой за слоем, лишая воли, права голоса, желания сопротивляться его сокрушительному воздействию. Он заставлял, нет он делал так, что мы сами делали выбор. И мы выбирали его, как единственного, кто мог решать, как нам жить и для каких целей. Мы сами предоставили в его руки свои судьбы, позволили делать выбор за нас.

Я долгое время ощущал разрушительное воздействие слепой благодарности за помощь Перриша в тот момент, когда умерла моя мать, и я остался один с больным братом. Мне казалась наша встреча судьбоносной. Я видел в Перрише наставника, и несмотря на то, что он тоже был достаточно молод, я чувствовал в нем какой-то несопоставимый с его возрастом опыт, мудрость, непоколебимую уверенность в себе. Это не могло не восхищать, не вызвать уважение, и желание однажды, хотя бы частично, уподобиться этому непостижимому человеку.

Осознание того, что он играет с нами пришло позже. Когда появилась Лиса. И именно тогда я возненавидел Перриша. Я искал слабые места в его защите. Пытался подобрать ключ к сложному многофункциональному механизму, которым он являлся. Человек без эмоций, безжалостная несокрушимая машина, которая использует людей, как гребаное топливо.

Я должен или разгадать его, или увидеть, как он падет.

Третьего не дано. Моя одержимая потребность в этом уже вышла за пределы уязвленного мужского эго. Это не борьба за женщину. Черт, я никогда бы не стал бороться с ним из-за женщины. Это совсем другое.

Если я пойму, как он это делает, я найду свой собственный путь к освобождению.

Так, наверное, чувствует себя человек, отвергнутый своим творцом, осознавший, что тот для него значит не больше пыли под ногами. Лишь пешка в его глобальной игре, правила которой остаются недосягаемыми для того, кем играют.

Я не хочу быть пешкой. Перриш должен понять и увидеть, что я не его долбаная игрушка. Не марионетка, не инструмент для использования. Что я не хуже его, и тоже могу вести свои собственные игры на его территории.

Наверное, совсем не с такими мыслями я должен был возвращаться в Кливленд после достаточно мирных и насыщенных выходных с братом. Люк не устает меня радовать своими успехами в школе. У него появилось много новых друзей. Педагоги его хвалят, врачи, у которых мы еще наблюдаемся, говорят, что Люк опережает все прогнозы по восстановлению. Я должен испытывать удовлетворение, облегчение, радость за брата. Но все эти чувства, как всегда, заглушаются тлетворным, разрушительным влиянием Перриша. Один звонок с требованием немедленно явиться на собрание, и все позитивное, что я зачерпнул за эти дни, растворяется под тонной негативных эмоций.

Я хочу дожить до того дня, когда увижу, как Перриш узнает, что вовсе не так неуязвим, как ему кажется.

Ну, а сейчас я еду в Розариум на бешенной скорости, и уже опаздываю на сорок минут, застряв в пробке на въезде в город и потеряв на это хренову тучу времени. Я не успею заехать в свой номер за костюмом, который, наверняка, пару часов назад был доставлен секьюрити Перриша. К черту. Перебьется. Одно нарушение правил всегда ведет за собой другое.

Съезжая на трассу вдоль озера, я замечаю в зеркало переднего вида, что за мной на расстоянии метров тридцати едет черный внедорожник с тонированными стеклами, и причем уже давно, с самого выезда из Майами. Я привык замечать детали, это моя работа, и несмотря на то, что на трассе немало других автомобилей, именно этот я выделил спустя несколько поворотов, после которых он не оторвался, и по-прежнему ехал следом за мной на неизменном расстоянии. Нахмурившись, я прибавляю скорость, делая опасный маневр и объезжаю по встречке несколько автомобилей впереди меня. Внедорожник делает то же самое. Я резко прижимаюсь к обочине, заглушая мотор своего «БМВ». Черная махина проезжает чуть вперед и тоже останавливается. Я несколько минут жду, что из автомобиля кто-то выйдет, и даже нашарил пистолет в бардачке, который всегда ношу с собой на экстренный случай. Разумеется, у меня есть и разрешение, и лицензия. Но проходит пять минут, а из внедорожника так никто и не появляется. Я медленно трогаюсь, объезжая автомобиль, и пытаясь разглядеть водителя сквозь тонировку, но мои попытки не увенчиваются успехом. Я возвращаюсь в колонну машин, двигающуюся по дорожному полотну в одном ритме. Внедорожник следует за мной. Я не понимаю, кто меня преследует. На Пэрриша не похоже. Он никогда не действует так откровенно. Съезжая с трассы на двухполюсную пустынную дорогу, я по-прежнему продолжаю наблюдать ползущий за мной «хвост». Черт! Что за хренотень творится? Мне необходимо оторваться или развернуться и поехать в отель. Но я даже не успеваю начать новый маневр. Замечаю микроавтобус «мерседес», несущийся навстречу по своей полосе. Он резко разворачивается, вылетая на встречку, скрипя шинами и поднимая пыль с дороги, и встает в аккурат за мной, преграждая путь внедорожнику. А вот это уже похоже на Пэрриша. Я резко даю по газам и на бешеной скорости устремляюсь вперед, раз уже появилась такая возможность. Хотя мог бы и сам оторваться. Я хорошо знаю местность, улочки, витиеватые дорожки. Запутать преследователей не составило бы большого труда.

В итоге, на территорию Розариума я въезжаю с опозданием в час.

Ставлю машину на стоянку, замечая отсутствие автомобилей других участников. Черт, кажется, я конкретно опоздал и пропустил все «веселье».

Как ни странно, я чувствую мрачное удовлетворение от того, что не явился на собрание, и избавил себя от участия в клоунаде во главе с распорядителем циркового представления. Застаю Перриша в гостиной в непривычном образе. Он выглядит так, словно только что слез с беговой дорожки. На нем спортивные бежевые штаны и обычная домашняя футболка вместо набившего оскомину безупречного брендового костюма. Он восседает на круглом столе, за которым обычно проходят планерки Розариума, держа в руке бутылку с минералкой.

Я даже теряюсь на некоторое время, чувствуя себя сбитым с толку и немного обескураженным.

— Где все? — спрашиваю я. Перриш сканирует меня долгим, изучающим, пронзительным взглядом, в котором не отражается ни единого оттенка его истинных эмоций и мыслей. Подносит горлышко пластиковой бутылки к губам, делая несколько глотков. Я неспешно подхожу к столу и сажусь практически напротив.

— Я отменил собрание, — бесстрастно заявляет Рэн. Я устремляю на него вопросительный взгляд.

— По какой причине?

— Причина — ты, Итан, — равнодушно бросает Перриш, заставляя меня напрячься, услышав такой неожиданный ответ.

— Поясни, — сдержанно прошу я.

— А что тут пояснять? — вскинув бровь, пропитанным сарказмом тоном произносит Перриш, с грохотом поставив бутылку на стол, так, что несколько капель воды выплеснулись наружу. — Ты слишком увлекся ролью рыцаря. Интересно, какой образ ты выбрал? Тристан, Ланселот, Дон-Кихот, Персифаль или Ульрих? А может быть, Зигфрид? О, извини, я, кажется, забыл, что ты не большой любитель литературы. И не рыцарь ты вовсе, а наивный, безмозглый Ромео, который не только сам подставился, но и нас чуть не поставил под удар.

— О чем ты говоришь? Что за пустые обвинения? — с негодованием спрашиваю я, напрягая челюсть.

— Ты отправился на прием, где засветился под камерами и напрямую контактировал с другим нашим агентом.

— Лиса не агент Розариума, — сквозь зубы бросаю я. Перриш склоняет голову к плечу, лениво меня разглядывая.

— Конечно, агент, — бескомпромиссно заявляет Перриш. — Но твое глупое поведение стоило нам слишком дорого. У Кальмии хватило глупости рассказать о своем прошлом еще одному доблестному рыцарю, который рьяно бросился на защиту ее чести и достоинства.

— Что? — вырывается у меня сиплый хрип. Я чувствую, как вся краска отливает от лица. Это то, чего я боялся. Бэллы уничтожат Лису, если узнают о ее связи с Перришем.

— Она умолчала о том, что когда-то работала на меня, — произносит Рэн, скептически глядя на меня. — Выдохни. Лиса оказалась хитрой сукой. Возможно, интуиция удержала ее от того, чтобы выдать всю подноготную. Ее исповедь включала в себя только историю с убийством матери, бордель и череду любовников, а еще море-море слез и океаны раскаянья. Расчет оказался верным. Ее рафинированный муженек дрогнул. В отличии от папочки, Нейтон Бэлл сделан не из гранита, и у него несомненно есть чувство чести, ответственности и желание защищать ту, кого он однажды привел в свой дом. Хотя, я, со свойственным мне скептицизмом, объяснил бы его поступок более низменными мотивами, но попробуем думать о людях лучше. Ты же не против?

— Откуда тебе все это известно? Не думаю, что Лиса объяснялась с мужем на громкой связи, предварительно набрав твой номер.

— Почему я должен разглашать свои источники? — выразительно приподняв брови, спрашивает Рэнделл. — Руан Перье уже отправился к праотцам. Но оказался крепким орешком и не разгласил имен тех, кого жена будущего мэра успела осчастливить. И, думаю, ты заметил сегодня слежку. Как думаешь, кто бы это мог быть? И как давно они начали следить за тобой, в надежде, что ты приведешь их к более важному объекту? Нейтон не идиот. Уверен, он в курсе моей конфронтации с его отцом и после всех неудачных попыток внедрения агентов в логово Бэлла-старшего, Нейтон не мог не заподозрить, что девушка с липовой биографией из той же категории подставных красоток. Об одной из них, кажется, покойная Миа успела рассказать Лисе, но, благо, она не знала, не успела назвать имя объекта. Мне пришлось соврать и придумать душещипательную историю.

— Подожди, если она не упомянула тебя, то при чем тут я? Как они смогли выйти на меня? — спрашиваю с недоумением.

— Лисе хватило глупости ляпнуть, что на приеме был человек, который мог ее узнать. И именно этот факт она поставила в объяснение своей внезапной откровенности и проснувшейся совести.

— Ты хочешь сказать…? — Я не смог договорить. Все мои мышцы скрутило от неожиданного логичного предположения, которое напрашивалось само по себе. Я не могу в это поверить. Нет.

— А чему ты удивляешься? Жертвенная любовь бывает только в сказках, да и я сто раз говорил, что не любила она тебя никогда. К тому же, Лиса оказалась в безвыходном положении. Она мать, жена. Женщины всегда защищают свое потомство до последней капли крови. Это животный инстинкт, который, признаться, у некоторых хромает и дает сбой, но таких я даже животными назвать не могу. Особи. Муж показал ей видеозапись с приема и заставил указать на того, кто, как ей показалось, узнал ее. Выбор не велик, не правда ли?

— Она не могла... — ослепнув от адской боли в груди, отрешенно качаю головой я, но сам уже верю — знаю. Могла. И сделала это. Подписала мне смертный приговор.

— Мой брат, — хрипло спрашиваю я, глядя на Перриша. Как же я это ненавижу — снова быть ему обязанным. Снова просить его о помощи.

— Он в порядке. Я установил охрану. И для тебя тоже. Возможно, люди Нейтона Бэлла успокоятся спустя время, после выборов, когда поймут, что угрозы нет. Но я решил, что мы все должны временно залечь на дно. Нейтон постарался и поднял все свои силовые резервы, но в обход Гарольда Бэлла. Папочка не в курсе и это облегчает нашу задачу. В «Перриш Трейд» началась волна проверок. Нейтон дает мне понять, что я под колпаком, что он обо мне не знает.

— Она тебя переиграла, — с горькой усмешкой говорю я, вскидывая голову и глядя в непроницаемые серые глаза Рэнделла. Он саркастично ухмыляется, растягивая губы в небрежно полуулыбке.

— Но не сдала. А тебя — с легкостью.

— Ты тварь, — последние стены контроля рушатся, и я вскакиваю с места, бросаясь на Перриша, целясь кулаком самодовольное лицо, и даже вскользь задеваю скулу ублюдка. Однако он ловко уклоняется, отступая в сторону, и когда я снова пытаюсь сделать выпад, блокирует все мои атаки. На шум прибегает его охрана. Меня скручивают по рукам и ногам, оттаскивая от невозмутимого ублюдка, взирающего на меня чуть ли не с жалостью, но сейчас в выражении его глаз я вижу то, чего не видел раньше — презрение. Он, все-таки, не универсальный солдат, а человек, которому свойственны настоящие эмоции.

— Я ошибся в тебе Аконит, — сдержанным, спокойным голосом произносит Рэнделл. Во время нашей потасовки у него даже дыхание не сбилось, а меня трясет от ярости, я разве что зубами не клацаю, как бешенный пес. — Еще в самом начале. Но я буду тебя защищать. А знаешь, почему?

— Мне похер, что ты скажешь, больной ублюдок, — дергаясь в руках секьюрити, и не обращая внимания на адскую боль в вывернутых запястьях, выплываю я.

— Потому что я не уверен, что, как и Руан Перье, ты будешь молчать до последнего. И ты слишком много знаешь, Итан. Мне проще убить тебя. Но я предпочитаю спасти. Снова. — И он опять улыбается совершенно дикой, безумной улыбкой, а его раздирающий, пробирающийся под кожу взгляд лишает меня дара речи. — Уберите его отсюда.

Охрана мгновенно исполняет приказ, и меня, больше не оказывающего сопротивления, тащат к выходу. Я не свожу взгляда с равнодушного лица Перриша, снова спрятавшего настоящие чувства под непробиваемой маской. Уверен, сейчас он ощущает триумф от очередной победы. А я пытаюсь запомнить его таким, чтобы в тот момент, когда его эра правления подойдет к концу, я смог бы сопоставить два образа Рэнделла Перриша. Неуязвимого манипулятора и загнанного в ловушку психопата.

И, может быть, когда этот момент настанет, я смогу понять то, что он чувствует сейчас.

[Нейтон]

— Как успехи? Удалось что-то выяснить? — спрашиваю я, отъезжая от рабочего стола и включая звонок на громкую связь. В дверь, предварительно постучав, входит ассистентка, которая работает с тех пор, как Джина ушла в декрет, но я жестом приказываю Кэйтлин удалиться. Она понимающе улыбается, и закрывает за собой дверь.

— Сэр, возникли некоторые сложности. Парень, видимо, под хорошим прикрытием, — отвечает мне собеседник.

— Что ты имеешь в виду, Рэдс?

— К его дому в Майами не пробиться, все наши попытки преследования тут же пресекаются. По всей видимости, он под защитой кого-то очень влиятельного. Работают профи. Ни одной лазейки. Ты просил действовать тихо, без лишней огласки и шумихи. Мы не рискнули идти на полом. Слабое место — его младший брат, но и его со всех сторон прикрывают.

— Продолжайте следить дальше. Избегайте прямого столкновения. Вы действуете верно. Не нужно спешить. Занимаем выжидающую позицию. Не верю, что его охраняют круглосуточно. Мне нужны доказательства, прямые, слышишь? — подавшись вперед, гневно рычу я трубку. — Этот засранец должен нас вывести на главного. Мне нужен весомый повод для открытого объявления войны. Достань мне его, Рэдс. Ты знаешь, что я не поскуплюсь на вознаграждение. И по-прежнему главное условие — Гарольд не должен знать. Это только между мной и тобой, понял?

— Нейтон, мне не нужно повторять дважды. Я профессионал и всегда следую инструкции и исполняю обязательства. — Если вам нужен главный, то смысла предлагать привлечь снайпера нет? Мы могли бы снять парня в любой момент. Это не так сложно.

— Нет, никаких убийств. Если до этого дойдет, все должно выглядеть естественно, как в случае с Перье. Я не могу сейчас рисковать, Рэдс.

— Я вас понимаю. Сделаю все возможное.

— Сделай невозможное, Рэдс. Мне нужна вся цепочка. Вся, слышишь? И быстро. До связи.

Я завершаю вызов, и яростно бросаю телефон на стол, снова двигаясь вперед. Постукивая карандашом по столу, выдвигаю верхний ящик стола и достаю оттуда стакан и бутылку виски. Этого однозначно не стоит делать. Особенно в момент предвыборной агитации. Но у меня есть смягчающие обстоятельства. На сегодняшний день закончились все официальные встречи, а домой с недавних пор я не спешу.

Дом... Черт, когда все успело так измениться? Делаю два больших глотка и вытираю губы тыльной стороной ладони, делая большой вдох. Горькая жидкость обжигает горло. Прокашлявшись, я закрываю глаза, ощущая, как жар постепенно охватывает все тело. Стискиваю зубы, не в силах бороться с гневом, который душит меня последние недели.

Каждый вечер мне хочется напиться, прежде чем поехать домой. Это не выход, не решение проблемы. Но я просто не могу заставить себя смотреть на нее и делать вид, что ничего не произошло, что я не знаю... Не знаю, что она лжет мне до сих пор.

Я пытаюсь найти ей оправдание, но понимаю, что его просто нет. Если это страх, то значит она не верит в меня, в то, что я могу быть сильнее… или защищает его, прекрасно зная, что я не успокоюсь, пока не уничтожу подонка. Я сейчас говорю не о смазливом слизняке Итане Хемптоне. Он просто пешка в большой игре.

Речь идет о Рэнделле Перрише.

Этот человек по непонятной причине уже много лет ведет скрытое противостояние с моим отцом и пытается любыми способами добраться до него. Мне не известны ни причина, ни мотив ублюдка. О нем не слишком много известно, а отец ясно дал понять, когда несколько лет назад была вычислена очередная его лазутчица, чтобы я держался подальше от этой истории и забыл о Перрише. Отец дал понять, что Рэнделл Перриш исключительно его проблема, а не моя. До того случая я слышал о Перрише, как об успешном, немного странном бизнесмене, который достаточно агрессивно ведет свою компанию к финансовому благосостоянию. Однако сфера его влияния, деловые связи и материальное состояние находятся не на том уровне, чтобы оказать достойную конкуренцию «Бэлл Энтерпрайз». Но, возможно, я ошибаюсь, и дела обстоят совсем не так, как мне кажется.

До пойманной с поличным девушки было еще несколько, но последняя оказалась более разговорчивой. Я случайно оказался во время ее допроса в главном здании «Бэлл Энтерпрайз». Отец сам вел диалог, он пытался настоять на том, чтобы я вышел из кабинета, где ее и застукали, когда она проникла в сейф отца. Я остался, потому что знал девушку. Она работала в офисе Гарольда и никогда не вызывала у меня подозрения, и вдруг такая неожиданность. Именно тогда всплыло имя Рэнделла Перриша. Перепуганная пташка рассказала много интересного о необычном подразделении под названием Розариум, которое нелегально содержит Перриш. И его участники занимаются чем-то вроде бизнес-шпионажа. Наученные и подготовленные агенты проникают в крупные компании и сдают Перришу конфиденциальную информацию на владельцев. Вроде бы просто и банально. Но он, видимо, настоящий мастер, раз допрашиваемая девушка умудрилась пройти многочисленные проверки службы безопасности, и несколько месяцев проработать на хорошем счету в офисе отца. Закончилось все не очень красиво. Отпустить девчонку было нельзя, и отец привлек к решению вопроса профессионалов, но девушку по дороге отбили, в следствии чего она получила ранение. Я не знаю выжила ли в итоге Роза Перриша, как я мысленно ее окрестил, или нет, да это и не имеет для меня большого значения.

Ранее Рэнделл Перриш атаковал исключительно Гарольда, и я впервые стал его объектом. Не знаю, с чем это связано, но факт почти доказан. И если, когда Джина начала говорить, я не смог связать одно с другим, то в последствии все стало на свои места. И еще я уверен, что в тот вечер, после приема, сославшись на мигрень и желание погулять в одиночестве, Джина встречалась или с Итаном Хемптоном или с самим Перришем. Я не хочу даже думать какого рода отношения связывали или связывают ее с этими мужчинами до сих пор. Но то, что Реджина скрывает свою связь с Перришем говорит о многом.

Мне хочется верить, что она не виновна. И действительно сложно поверить, что Перриш стал бы разрабатывать такой сложный, многоходовой, многолетний план по внедрению. К тому же, Джина не пыталась меня соблазнить… Хотя, черт возьми, возможно, именно такой и была ее тактика. Я же не должен был заподозрить. Искренняя, нежная, страстная, немного пугливая, охренительно красивая. А еще это тело, чертово тело, от которого я не мог оторваться. И розы, мать его. Розы по всей гладкой, как бархат коже, я миллионы раз ласкал их губами. Боготворил ее. Повелся, как последний осел. Почему мне не пришло в голову, что в ее рассказах о прошлом что-то не так? Слишком гладко, слишком ровно. Ни знакомых, ни родственников. Отец предупреждал меня, но я не хотел ничего слушать. У него чутье на такие вещи. И даже розы на ее теле кричали о том, что она такое... И самое ужасное, что, несмотря на известные мне факты, я все равно не могу поверить. Она родила мне дочь. Пять лет счастливого брака. Я никогда не сомневался, что Джина любит меня. Черт, я и сейчас хочу в это верить, но, когда она смотрит на меня, я вижу страх. Не любовь, не раскаянье, а страх. Джина боится, что я отберу у нее дочь, что выброшу из своей жизни. Возможно, в этом причина ее молчания. Но она что-то знает. Не бывает таких совпадений. Только не в случае с Перришем.

Как бы Реджину не пугала перспектива потерять Эсми и меня, она должна бояться другого, совсем другого. Того, что сделает с ней Гарольд Бэлл, если узнает правду. Я знаю, что бы Джина не сказала, задай я ей прямой вопрос, часть меня поверит в любую ложь. Но не будет никакой гарантии, что она не передаст информацию о том, что я в курсе происходящего Перришу, позволив ему подготовиться к удару с моей стороны. А войны не избежать. Ублюдок посягнул на мою территорию, на мою жену, он влез туда, куда не стоило. Я не знаю, что заставляет отца выжидать, но я подобной глупости не повторю. Как только у меня будет на руках весь расклад, главное — его мотив, и я смогу доказать цепочку Реджина-Хемптон-Перриш, начну действовать решительно и бескомпромиссно. И я надеюсь, что мне удастся найти способ сделать так, чтобы перекрестным огнем не задело Джину.

Я не знаю, как мы будем жить потом. Честное слово, не знаю. Сейчас главное выжить. Если в игру вступит отец, шансов уберечь Реджину станет гораздо меньше.

Он не прощает предателей. Никогда.

А еще во всей этой кутерьме я обязан думать о выборах. Любая неосторожность и многолетние труды рухнут в одночасье. Но чертовски сложно сохранять трезвую голову и прагматичный подход к предвыборному процессу, в то время, как все мысли крутятся вокруг происходящего безумия в моей семье.

Допиваю виски из стакана, швыряя его обратно ящик, который сразу с грохотом закрываю. Меня ждет еще один вечер лицедейства, когда придется играть роль наивного идиота-мужа, и ночь в гостиной, которую я проведу почти без сна. Я буду слушать, как Джина плачет за стенкой и подыхать от собственного бессилья. Пока я не узнаю всю правду, у нас с ней нет будущего. Для того, чтобы простить ее, я должен знать весь перечень преступлений. Не знаю, смогу ли я. Это слишком сложно. Вообразить даже невозможно. Чтобы попытаться понять мои чувства, нужно быть мной. Но я никогда и никому такого не пожелаю.

И если я не смогу достать Перриша через Итана Хемптона, мне придется искать другой путь. Подойдут любые способы, даже самые нетрадиционные. Я больше не могу оставаться в стороне. Этот человек уже несколько лет пытается уничтожить мою семью. Я обязан понять, что им движет, узнать истинные мотивы и интересы, а потом уничтожить угрозу и забыть, предать имя Рэнделла Перриша тлену.

ЧАСТЬ 2.

Она спрятала кое-что где-то в глубине себя. Правду, которую знала когда-то, но предпочла забыть. Она не могла освободиться. Я решил найти эту правду. Я проник в укромный уголок её разума и нашёл это секретное место. Я влез в него и поместил там идею. Простую незначительную мысль, которая могла изменить всё…

Начало

 

ГЛАВА 1

Две недели спустя.

[Реджина]

Время неумолимо неслось вперед, но для меня оно превратилось в мучительное ожидание очередного краха. Я непрестанно думала о том, когда Перриш созреет для следующего удара. Когда первая волна облегчения после откровенного разговора с мужем прошла, и я трезво взглянула на ситуацию, то поняла, что проблема не самоликвидировалась. Я имею дело с Перришем, манипулятором, у которого продуман каждый ход. И мне кажется, что каждый мой новый шаг он предвидит заранее. Я по-прежнему движусь по шахматной доске под руководством его уверенной руки, и не могу избавиться от этого ощущения. Оно пугает меня до чертиков.

Я слышу его голос по ночам.

Я схожу с ума.

Меня спасает только забота о дочери. Нейтон живет дома, но он четко обозначил дистанцию между нами и не позволяет мне нарушать ее. Я вижу, как он страдает. Как ему тяжело, я чувствую то же самое. Нейт не готов простить меня, а я сейчас даже не способна думать об отношениях с мужем, как бы ужасно это не звучало.

Чем меньше дней остается до выборов, тем сильнее нарастают в душе паника и страх. Ожидание краха иногда гораздо хуже, мучительнее, чем сам крах. Я не совсем осознаю, чего жду, какой именно катастрофы, но точно знаю, откуда она придет. И кто станет ее источником. Я живу, как на пороховой бочке, снедаемая гневом, ужасом и болью. Я вздрагиваю от каждого звонка телефона или в дверь, и каждого незнакомого голоса, если вдруг Нейтон приходит домой не один, а с коллегами.

Но время медленно и неумолимо ползет вперед, и ничего не происходит.

За пару недель до выборов, я вынуждена посетить очередной благотворительный прием вместе с мужем. Нейтон и сам был бы рад избавить меня от лишнего стресса. Несмотря на то, что общались мы мало и сохраняли видимость хороших отношений только в присутствии Эсми или при гостях, Нейтон видел мое тяжелое нервное состояние, и по-своему пытался отгораживать от того, что может доставить мне лишний дискомфорт. За что я была ему безмерно благодарна. Нейтон оказался единственным мужчиной в моей жизни, готовым бороться за меня, идти на риск, убивать… Последний пункт сложно внести в список добрых дел или достоинств Нейтона Бэлла, но, когда играют по-крупному, жертв не избежать. Циничная позиция, если судить со стороны. Я не оправдываю убийство Руана Перье, но и не скорблю по ублюдку, который сломал мне жизнь.

Во время первой вылазки после долгого затворничества в стенах нашего дома, страшные предчувствия начали сбываться. Среди посетителей благотворительного приема я узнала посланницу Перриша — Мак. Мне огромных трудов стоило сохранить внешнее самообладание и не вызвать подозрений у мужа. Я нисколько не сомневалась, по чью душу явилась Кайла Мун. В строгом бежевом брючном костюме от Шанель и собранными в высокую прическу рыжими волосами, она выглядела как всегда стильной и уверенной в себе, и в то же время не привлекала к себе лишнего внимания, благодаря нейтральному цвету одежды. Я понимала, что Кайла не подойдет ко мне в открытую на глазах у сотни свидетелей. И не желая продлевать агонию, сходя с ума от роя вопросов, который вызвало ее появление, выдержав несколько минут, я отправилась в дамскую комнату, где она и нашла меня. Мак зашла следом и заперла дверь.

Какое-то время мы молча изучали друг друга. Я слышала стук собственного сердца, пытаясь не выглядеть жалкой и отчаявшейся, загнанной в угол. Я изо всех сил старалась не демонстрировать свой страх, но у нее гораздо больше опыта, чем у меня, и Мак раскусила меня сразу.

— Тебе не нужно бояться меня, Лиса. Мне кажется, что в прошлом мы неплохо ладили, — мягко произнесла она, делая шаг по направлению ко мне, но я инстинктивно попятилась назад, прижимая ладони к шелковой ткани платья на бедрах. Ее глаза пристально изучили меня с головы до ног, и я не могла избавиться от ощущения, что она пытается просканировать мом мысли. Не думаю, что у нее есть способности Рэнделла, но, несомненно, Мак отлично разбирается в физиогномике.

— Что тебе нужно? — мой голос сорвался, сдавая меня с потрохами.

— Ты должна успокоиться, Лиса. За тобой ведется слишком пристальное наблюдение. Причина мне неизвестна, я просто передаю слова Перриша. Следи за тем, что ты говоришь.

— Это угроза? — с наигранной бравадой спрашиваю я. Мак снисходительно улыбается.

— Нет, — качает головой. — Предупреждение. Никто не желает тебе зла.

— По-моему, я дала понять Перришу, что не собираюсь иметь ничего общего ни с ним, ни с Розариумом, — прошипела я яростно. — Пусть он засунет свои предупреждения себе в задницу. Так ему и передай.

— У тебя совсем скоро появится возможность сказать это Рэнделлу лично. Пожалуйста, Лиса, веди себя разумно. Не поддавайся эмоциям. Вспомни, чему ты обучалась. Ты можешь сохранить свою жизнь такой, как сейчас, если будешь благоразумной. Не отказывайся от сотрудничества.

— Сотрудничества? — вскинув брови, спрашиваю я. — Это так называется? Больше напоминает шантаж. Я не намерена выполнять условия Перриша ни при каких обстоятельствах.

— Передо мной не нужно стоить из себя Жанну д-Арк, Лиса, — взгляд девушки теплеет. Она опирается на мраморную столешницу раковины. — Я парламентер, а не враг. И всего лишь выполняю задание.

— Если ты мне не враг, Кайла… — бросив на нее внимательный взгляд, начинаю я. — Скажи мне правду. Она уже ничего не изменит. Просто я хочу знать.

— Спрашивай, — уверенно кивает девушка.

— Мое устройство в Бэлл Энтерпрайз было… Нет, не так, — нервно качаю головой, пытаясь правильней сформулировать мысль, но все равно сбиваюсь. — Ты знала, что я… Что меня отправили на очередное задание без моего ведома?

— Да, я знала. Подтолкнуть тебя к выбору именно этой компании было несложно, — быстро, не колеблясь ответила Кайла. — Во-первых, ее название было на слуху, во-вторых, сработал дух противоречия. Стоило мне сказать, что ты никогда не сможешь устроиться в «Бэлл Энтерпрайз», как твой выбор пал именно на эту компанию.

— Какая была цель? — резко спрашиваю я.

— Этого я не знаю, — Кайла пожимает плечами. — Но могу сказать, что решение было принято до того, как погибла Линди Перриш, и в последствии Рэнделл хотел отменить его, вывести тебя оттуда, но было поздно. Пока он находился под арестом, время было потеряно. И ты уже с головой бросилась в отношения Нейтоном. Вмешиваться было небезопасно. Раскрытие твоей личности грозило ликвидацией. Перриш не стал рисковать.

— А может, ему просто было плевать? Плевать на меня? Или в его голове созрел новый грандиозный план?

— Ты придаешь Рэнделлу фантастические качества. Он просто человек, Лиса. Просто человек. Из плоти и крови, — произносит Мак. Я смотрю ей в глаза, чувствуя, как усиливается мое сердцебиение. Она ничего не понимает.

— Нет. И никогда им не был, — отвечаю я тихо.

— Не пытайся переиграть его, Алисия. Ты сама понимаешь, что твои попытки бессмысленны. Дай ему, что он хочет, и он позаботится о тебе. Если Перриш имел намерение отпустить тебя пять лет назад, то я не думаю, что он хочет тебе навредить.

— Так какого черта он не оставит меня в покое сейчас? — с отчаянным гневом спрашиваю я.

— Извини, но я некомпетентна в данном вопросе, — пожимает плечами Мак, — Все, что я хотела сказать, ты уже услышала.

— То есть я должна молчать и ждать, когда Перриш снова явится, чтобы предъявить свои требования? Не дождется, — категорично заявляю я.

— Я поняла твою позицию, Лиса, — сдержанно произносит Мак, коротко кивая. — Оставляю тебя. Не выходи сразу. И постарайся успокоиться.

— Пошла к черту со своими советами, — с презрением бросаю я, но Кайла Мун совершенно невозмутимо улыбается мне и бесшумно скрывается за дверью туалета, оставляя в меня одну. Я резко подхожу к раковине, включаю воду и бесконечно-долго держу под холодной водой свои трясущиеся руки, всматриваясь в свое отражение в зеркале. Я чувствую себя жалкой неудачницей, не способной на достойное сопротивление. В моих глаза отчаянье, губы искусаны, кожа настолько бледная, что кажется прозрачной. Я похожа на нестабильную неврастеничку с безумными глазами. Возможно, стоит попросить доктора Томпсона выписать мне успокоительные посильнее. Я сама не справляюсь.

Делаю неимоверное усилие над собой, собирая остатки воли в кулак, ополаскиваю лицо холодной водой таким образом, чтобы не потекла тушь. Даю себе еще пару минут, чтобы восстановить дыхание, натягиваю на лицо улыбку и выхожу к гостям.

— Все в порядке? Где ты была? — взгляд Нейтона подозрительно скользит по мне. Я ослепительно и невозмутимо улыбаюсь, и беру его под руку.

— Я немного подправила макияж. Кстати, мне показалась или я видела тут твоего младшего брата?

— Да, Эрик тоже среди гостей, — не отрывая от моего лица пристального взгляда кивает Нейтон.

— Отлично. Пойду поздороваюсь, — еще одна фальшивая улыбка, и я, подхватив бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта, иду через весь зал... почти вслепую, с бешено колотящимся сердцем, куда глаза глядят, пока не натыкаюсь на Эрика Бэлла, который подхватывает меня под локоть и мягко улыбается.

— Привет, красавица, — серые глаза парня тепло смотрят на меня. — Уже убегаешь?

— Не поверишь, но именно тебя я и искала, — выдыхаю я с облегчением. — Рада тебя видеть.

— Достали тебя все, я погляжу. Пошли выпьем?

— А тебе уже можно? — смеюсь я.

***

На следующий день мы с дочерью, согласно записи, едем в частную клинику на очередную консультацию с детским психологом. Нас, как обычно, доставляет до места немногословный водитель. Эсми безустанно болтает и смотрит по сторонам, задавая мне по десять вопросов в минуту.

Когда я с ней, когда обнимаю ее, даже самые тяжелые страхи уходят на второй план. Остается только безграничная любовь и нежность. Я прижимаюсь поцелуем к ее затылку и отвечаю на все-все ее вопросы. Мы смеемся, разговариваем, обнимаемся. Эсми на удивление ласковый ребенок. Но только со мной. С остальными родственниками и сверстниками девочка по-прежнему держит дистанцию. И даже с Нейтоном немного скована и сдержанна в проявлении эмоций, хотя он любит ее самозабвенно.

— Мне зайти с вами, миссис Бэл? — спрашивает водитель, паркуя автомобиль на стоянке для клиентов перед клиникой. Я отрицательно качаю головой.

— Нет, не нужно. — Я выхожу из машины и подхватываю Эсми на руки.

— Вам помочь?

— Нет. Спасибо. Она легкая, — благодарно улыбаюсь я. Эсми обнимает мою шею ручками и звонко целует в щеку. Мы заходим внутрь через стеклянные двери, и направляемся к стойке регистрации. Окинув взглядом фойе клиники, я с удовлетворением замечаю, что сегодня немноголюдно. В последнее время я избегаю мест с большим скоплением людей. Но даже здесь я ловлю себя на том, что с маниакальной подозрительностью вглядываюсь в лица посетителей, и пока направляюсь к кабинету врача, постоянно опасливо оборачиваюсь. Даже Эсми замечает. Она берет в ладошки мое лицо и разворачивает к себе, глядя на меня большими и иногда совсем не детскими глазами.

— Тебе не нужно бояться, мама, — говорит она, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности и остановиться на месте. Как раз возле нужного нам кабинета.

— Откуда ты знаешь, что я боюсь? — спрашиваю я, поставив ее на ноги и приседая рядом. Эсми снова обнимает меня на плечи и шепчет прямо в ухо.

— Я вижу цвета. У страха он фиолетовый.

Внутренности сжимаются в клубок, когда я слышу ответ дочери, даже волоски на затылке становятся дыбом.

— Пожалуйста, не рассказывай об этом доктору Томпсону. Хорошо, милая? — спрашиваю я, крепко обнимая в ответ. Я чувствую, как меня душат слезы, но мне неимоверных усилий стоит удержать их. — Мы договорились?

Она смотрит на меня серьезным взглядом, но на лице играет беспечная непосредственная улыбка.

— Я знаю, что нужно говорить доктору Томпсону, чтобы он не написал в своем блокноте ничего, что заставило бы тебя огорчиться, — сообщает Эсми с заговорческим видом.

Я собираюсь задать следующий вопрос, но как раз в этот момент открывается дверь кабинета, и на пороге появляется доктор Дэрек Томпсон.

— Добрый день, миссис Бэлл и мисс Эсми, — вежливо улыбается мне и более лукаво моей дочери. — А я вас уже заждался. Прошу. — Он приглашает нас жестом войти. Я выпрямляюсь в полный рост, беру дочку за руку, и мы проходим в просторный, оформленный в нейтральной светло-бежевой гамме кабинет. Эсми сразу бежит в детский уголок и садится на мягкий яркий диванчик, перед которым располагается стол с множеством игрушек, детских книжек, раскрасок и прочих развлекательных элементов. Доктор Томпсон не раз говорил, что делать выводы о психическом здоровье ребенка можно даже не задавая ему вопросов, а просто наблюдая за тем, как он играет.

— Мама, смотри сколько новых карандашей! И флагматсеры! — восторженно сообщает Эсми.

— Фломастеры, милая. Фло-ма-сте-ры, — мягко улыбаясь, произношу я по слогам, направляюсь к небольшой тахте, которая установлена в кабинете для родителей маленьких пациентов.

— Мисси Бэлл, — останавливает меня острожный голос доктора Томпсона, — я бросаю на него вопросительный взгляд, останавливаясь в шаге от тахты. — Я могу вас попросить пройти в соседний кабинет?

— Зачем? — настороженно спрашиваю, испуганно глядя на дочь. После того, что она мне только что выдала, я меньше всего хочу оставлять ее одну.

— Вы звонили вчера и спрашивали, могу ли я выписать вам более действенные препараты. И жаловались на тревожные состояния и бессоницу…

— Да.

— Я попросил Глейдис выписать вам необходимое лекарство. Можете забрать рецепт прямо сейчас. Она сегодня ассистирует другому доктору. Как видите, я сегодня совсем один, — вздохнув, улыбается Томпсон.

— Мам, иди. Не волнуйся. Все будет хорошо. Мы с доктором Дэреком скучать не будем! — не поднимая голову от листка бумаги, на котором уже начала что-то усердно рисовать, звонким голосом говорит мне Эсми.

— Это точно, — добродушно ухмыляется «доктор Дэрек».

Я киваю, благодарно улыбаюсь и выхожу в коридор, прикрывая за собой дверь. Меня не покидает беспокойство, вызванное немного странноватыми словами дочери. Не хочу, чтобы Томпсон тоже что-то заметил. Мы здесь только по причине отсутствия контакта Эсми со сверстниками, точнее, отсутствием желания контактировать. Нейтон считает, что это я избегаю общения с женами его родственников и семьями коллег, но дело не в каких-то моих комплексах. В самом начале я была очень общительной, и мы часто ходили по вечеринкам и публичным развлекательным местам, будь то театр, или опера или просто кино. У меня никогда не было проблем с общением, но когда родилась Эсми, когда она начала ходить и взрослеть, все изменилось. Я сталкивалась в парке, в гостях, или на семейных праздниках у Бэллов с другими мамочками и их детьми, и замечала, насколько моя Эсми отличается. Нет, она не убегала от других детей с истерическим плачем, не жалась ко мне, вздрагивая и умоляя отвезти ее домой. Напротив, она с каким-то несвойственным ребенку высокомерием наблюдала за играющими детьми и игнорировала любые мои попытки убедить ее присоединиться к ним. И, наверное, это было к лучшему. Потому что любой ребенок, который приближался к Эсми с целью познакомиться, через считанные секунды убегал с воем. Я боялась даже спрашивать у Эсми, что она такого им говорила, и сама никогда не слышала, потому что если я находилась рядом, Эсми упорно молчала. После консультаций с Томпсоном ситуация начала медленно меняться к лучшему. Эсми потихоньку начала контактировать с детьми на прогулке, но теперь мне казалось, что делала она это исключительно для меня, а вовсе не потому что нуждается в общении.

И я понятия не имею, как к этому относится. Возможно, у Эсми очень богатый внутренний мир и развитая фантазия, и ей вполне комфортно находиться в обществе самой себя и меня. Я знаю, что такие люди существуют, но я не понимаю, почему именно моя дочь... Ее отец публичный человек, и ей придется больше, чем другим людям, находиться в обществе под прицелом многочисленных любопытных глаз. Одиночество для дочери будущего мэра — непозволительная роскошь, как и для его жены. А сейчас, когда наши с Эсми желания не покидать пределы дома и все время находиться рядом, играть, читать, рисовать, смотреть мультфильмы и сказки, совпали, мы стали особенно близки. И мысль о том, что у меня могут ее отобрать, что я в любой момент могу потерять все, чем жила последние годы не позволяет мне в полной мере ощутить свое материнское счастье. Я хочу, чтобы оно было безоблачным, безусловным. Наверное, этого хотят все, что совершенно невозможно.

Я поднимаю руку, чтобы постучать в соседний кабинет, но замечаю, что она приоткрыта на ширину ладони. Пожав плечами, берусь за ручку и вхожу.

— Глейдис… — начинаю я, и слова застывают на языке, когда мой взгляд останавливается на высокой широкоплечей фигуре, развернутой ко мне спиной… на фоне открытого настежь окна. Мне не нужно даже напрягаться, чтобы идентифицировать того, кто точно стройной и миниатюрной медсестрой Глейдис быть не может. Мак предупреждала меня. Я предчувствовала подобное и не удивлена. И в глубине души я испытываю облегчение. Да. Именно так. Облегчение. Он явился, и все мои внутренние радары кричат об опасности. Плевать. Я должна закончить это. Остановить его. И как обычно в его присутствии я испытываю двойственные ощущения. Не хочу анализировать их, не хочу думать. Я слишком устала от постоянного панического страха, не отпускающего меня на протяжении последних недель.

В кабинете гуляет сквозняк, и я автоматически закрываю дверь.

— Или стоит оставить открытой? Ты, вроде, боишься замкнутых пространств?

— А тебя они, напротив, стали привлекать, не так ли? — отвечает он, убирая руки в карманы темно-синих джинсов и нешироко расставляя ноги. Он снова не в официальном образе. Черный свитер из крупной вязки обтягивает мощные плечи, и невольно задаюсь вопросом, а кого хрена он так усиленно работает над своим телосложением и мышцами, если... Стоп. Это не мое дело. Возможно, в спортзале он снимает стресс, или это такая его детская мечта — стать однажды культуристом. Мне не интересно. — Не волнуйся, наш разговор не будет долгим. Я вытреплю несколько минут при закрытой двери. К тому же, окно открыто. А погода сегодня чудная.

— Я не заметила. Говори, что тебе нужно, и я вернусь к дочери, — резко отвечаю я.

— Удивительно, ты не спрашиваешь меня, как я здесь оказался.

— Это бессмысленно. Ты как сорняк пролезаешь в любую щель. Ты везде, Перриш.

— Ну, в дом Гарольда Бэлла мне проникнуть не удалось. А вот ты можешь.

— Я уже говорила...

— Лиса, — резко обрывает меня Перриш, заставляя внутренне сжаться. И я действительно прижимаюсь спиной к двери, чувствуя себя абсолютно выпотрошенной, а он мне и пары фраз еще не сказал.— Здесь говорю я. А ты слушаешь.

— Ты ошибаешься. Тебе больше нечего мне сказать, — с запалом говорю я. Мое сердце бешено колотится в груди, причиняя физическую боль. — Я рассказала Нейтону. Я все ему рассказала. И он простил меня.

— Конечно, нет, — безапелляционно заявляет Перриш. — Пока Нейтон находится в шоке от происходящего, и его отвлекает предвыборная гонка, потом он будет увлечен работой, встречами с общественностью и прочими обязанностями мэра города. Но не обольщайся. Прежними ваши отношения не будут. Ты же рассказала мужу не все. Так?

— Все! Он знает все, — яростно возражаю я, и, разумеется, своей импульсивностью сдаю себя с потрохами.

— Я до сих пор стою здесь перед тобой, — Рэнделл поворачивает голову, и я могу видеть его мужественный профиль. Почему человек, созданный без единого внешнего дефекта, настолько неисправен внутри? Откуда в нем столько жестокости? — А значит, кое о чем ты умолчала. Как думаешь, что может оказаться последней капелей, Лиса?

Я опускаю голову, позволяя волосами упасть на лицо. У меня нет сил сражаться с ним. Он разрушает меня морально, ментально и физически. Как бы я ни сопротивлялась. Он только сильнее начинает давить, заставляя меня задыхаться.

— Чего ты боишься, Лиса? Больше всего на свете, — не дождавшись ответа на предыдущий вопрос, задает он следующий. Я так сильно вжимаюсь в дверь спиной, что у меня начинают ныть лопатки. Но бегство не исправит ситуацию. Он придет снова и будет продолжать это делать, пока не добьется своего. Я поднимаю голову, убирая волосы за уши, и какое-то время смотрю на него, просто смотрю. Что бы он сделал, если бы я подошла и обняла я его? Если бы прижалась губами к гладко выбритым скулам, провела ими вниз по напряженной крепкой шее, забралась ладонями под свитер и на ощупь почувствовала насколько сильным и выносливым может быть его тело. Что, если это именно то, в чем он нуждается на самом деле? Меня бросает в дрожь от подобных мыслей, от того что они вообще пришли мне в голову. Волна стыда заливает щеки, и, кажется, даже руки и грудь. Пять лет назад я с ума сходила от этих мыслей, они преследовали меня днем и ночью, пока я жила в Розариуме. Было ли это влечением, влюбленностью, одержимостью или чем-то еще — я не знаю. Я вычеркнула из памяти все, что когда-либо испытывала к этому мужчине. Как можно желать человека без моральных ценностей, чести, уважения к женщине? Да, я не ангел невинный, но того, что он со мной сделал, я не заслужила.

— Лиса, я задал вопрос. Чего ты боишься? Быстрый ответ, без раздумий, — его жесткий голос вырывает меня из воспоминаний.

— Тебя, — выдыхаю я на одном дыхании. И это частичная правда. Рэн поворачивает голову и смотрит на меня через плечо.

— Иди сюда, — он двигается в сторону, как бы предоставляя мне место возле окна. Это невольно навевает воспоминания об индивидуальных заданиях на крыше.

— Здесь невысоко. Не бойся, — добавляет он, чувствуя мое колебание. И снова словно читает мои мысли. Некоторое время назад я стала ловить себя на том, что больше не могу смотреть с высоты более чем тридцати метров, не испытывая дискомфорта. Не знаю, когда появилась новая фобия, и что стало ее причиной. Может быть, те самые занятия на крыше. Но если раньше я вполне справлялась с неприятным ощущением, то после встречи в номере отеля с Итаном, закончившейся первым приступом панической атаки, легкий дискомфорт превратился в настоящий страх высоты, стоило мне оказаться чуть выше допустимого предела. Кабинет находится на шестом этаже. Это выше моего предела. Мне необходимо сделать первый шаг, чтобы не выглядеть жалкой трусихой в глазах Перриша.

Я подхожу, не чувствуя своих ног и почти не дыша.

— Не закрывай глаза, — приказывает он, опять каким-то непостижимым образом предугадав мое желание зажмуриться. Ветер мягко обдувает мою разгорячённую кожу, но это не позволяет мне расслабиться. Я вся дрожу, словно в ознобе. — А сейчас? Чего ты боишься больше?

— Я хочу отойти от окна, — бормочу я, почти забывая о его присутствии, и с ужасом глядя вниз, на внутренний дворик клиники, где прогуливаются пациенты и медперсонал.

— Боишься дверей, боишься окон. Боишься людей, Лиса! — требовательно зовет меня его голос.

Я дрожу сильнее, практически не улавливая суть его вопроса. Он протягивает руку и властно обхватывает пальцами мое запястье. Вздрогнув я опускаю голову, глядя на смуглую ладонь Перриша, контрастирующую с моей бледной кожей. Оцепенение, вызванное боязнью высоты, проходит так же внезапно, как и появилось. Мой взгляд медленно ползет вверх, пока не встречается с пристальными серыми глазами Рэнделла. Он, слой за слоем, вскрывает защитные механизмы моего сознания, врываясь на запрещенную территорию. И я физически ощущаю, как расширяется пространство вокруг нас. Настолько жутко, и в то же время естественно, что я застываю. Пораженная, парализованная, застигнутая врасплох, растерянная и разбитая. Пожалуйста, не нужно — мысленно умоляю его я, но уже слишком поздно.

— Я должен кое-что рассказать тебе Лиса, — произносит он ровным, обманчиво спокойным голосом. Я почти не дышу, но умудряюсь коротко кивнуть.

— Моя мать знала секрет Гарольда Бэлла, — начинает Перриш. — И показала мне тайник, где хранила компромат на человека, который пытался заставить ее уехать из города. После ее смерти я вскрыл тайник, и он оказался пустым. Поэтому первым, кого я посчитал виновным в убийстве Корнелии — был Гарольд Бэлл. Я не знаю, забрал ли он сам то, что мать хранила, как зеницу ока, или Корнелия отдала сама, чтобы он оставил ее в покое. Но я уверен, что в ее убийстве замешан именно этот человек. У других ее клиентов не было видимых мотивов. Моя мать редко ошибалась. И никогда не связывалась с людьми, в которых чувствовала опасность.

— Но почему, он хотел, чтобы твоя мать уехала? — хрипло спрашиваю я. Рэнделл улыбается уголками губ.

— Корнелия Перриш помогла многим влиятельным людям Кливленда достичь благосостояния. Она давала советы, которые действовали.

— Хочешь… сказать… В случае с Гарольдом она ошиблась?

— Возможно, именно ответ на этот вопрос я и хочу получить. Корнелия записывала на диктофон все, о чем ей рассказывали ее клиенты. Именно она подала мне идею с тем, как можно использовать секреты власть имущих в своих целях.

— Ты шантажировал этих людей? — потрясенно спрашиваю я.

— Нет, — невозмутимо качает головой Рэнделл. — Я предлагал им сотрудничество. И они соглашались. Все, кроме Гарольда Бэлла. Он выкрал то, чем я мог зацепить его, нащупать его слабое место.

— И ты хочешь, чтобы я достала тебе этот компромат? — бесцветным тоном спрашиваю я.

— Да, Лиса, — уверенно кивает Перриш. Я тщетно пытаюсь хоть что-то прочесть на его лице. Он абсолютно непробиваем.

— Но как? Я даже не знаю, как он выглядит, где его искать.

— Коричневая кожаная папка, старая, потертая, с замочком сбоку. Я ни разу не заглядывал внутрь. Я могу только догадываться что там.

— И ты не скажешь мне?

— Нет. И ты тоже не станешь заглядывать.

— Почему ты так уверен, что он не уничтожил компромат, как только тот попал в его руки.

— Просто знаю и все.

— Это не ответ.

— Есть ответы, которые тебе лучше не знать и вопросы, которые не стоит задавать.

— Но, как я могу узнать, где Гарольд может прятать эту чертову папку? — раздраженно спрашиваю я.

— Ты когда-нибудь была на заднем дворе Бэллов?

— Нет.

— Попроси мужа отвести тебя туда. Я знаю, что Гарольд не хранит свой секрет в сейфе.

— Эта информация разрушит карьеру моего мужа?

— Тебя это еще волнует?

— Да!

— Я не знаю, что находится в папке. У меня есть подозрения и некоторые аргументы, но этого недостаточно. Я не могу дать тебе никаких гарантий. Но постараюсь минимизировать последствия для тебя.

— Могу ответить твоими словами. Этого недостаточно!

— Скажи мне сейчас, ответь на вопрос, который я задал в самом начале. Чего ты боишься больше всего?

— Потерять свою дочь, — незамедлительно отвечаю я. Он поворачивает голову и снова смотрит на меня. И мне не нравится этот взгляд. Меня бросает от него одновременно и в жар, и в холод. Я чувствую примерно то же самое, что и во времена, когда принаряжалась, чтобы встретиться с ним на крыше. Сейчас меня мутит от собственной глупости. Я же никогда не была наивной. Как я позволила себе испытывать чувства, какими бы они ни были, к человеку, у которого напрочь отсутствуют эмоции?

— Не приводи ее сюда. Ей это не нужно, — неожиданно произносит он.

— Не смей указывать мне, как я должна воспитывать свою дочь, — срывающимся от негодования голосом отвечаю я, сжимая кулаки. С трудом сдерживая себя от прямого нападения.

— Это просто совет, Лиса. Я ни на чем не настаиваю, — убирая руки в карманы джинсов, он переводит взгляд на мое отражение в оконном стекле, мысленно возвращая меня в гостиную Розариума.

— Мне нужен твой ответ, Лиса, — безапелляционно заявляет он.

— А если я откажусь? — с вызовом спрашиваю я, вздергивая подбородок.

— Ты прекрасно знаешь, что я могу заставить тебя, не вынуждай меня, — с обманчивой мягкостью в голосе напоминает Перриш. — Помоги мне, и я оставлю тебя покое. Раз и навсегда. Ты забудешь обо мне, если захочешь.

— Мой ответ — нет, Рэнделл, — решительно бросаю я, вскидывая голову и уверенно глядя ему в глаза. — Никогда я больше не стану твоей марионеткой. Ты напрасно думаешь, что способен просчитать наперед все варианты возможных событий. Твоя теория вероятностей дала сбой, Перриш. И, может быть, в самом начале я действовала по заложенной в меня программе, когда пришла в «Бэлл Энтерпрайз», когда стала частью их семьи. Но в тот момент, когда родилась Эсми, твое влияние на меня закончилось. И если бы тебе были знакомы отцовские чувства, то ты бы понял, что они сильнее страха, сильнее любви или ненависти. Нет ничего, что ты мог бы положить на другую чашу весов, Рэнделл. Ты проиграл.

И потом я ухожу, гордо подняв голову, и он не пытается меня удержать. Я впервые не чувствую себя побежденной, морально-раздавленной после тет-а-тета с Рэнделлом Перришем. Возможно, я совершила ошибку и прямо сейчас он уже начал действовать, но я не могу больше жить в страхе. Не могу выполнять чужие условия. У него нет надо мной власти. И хотя все внутри меня дрожит от нервного напряжения, я почему-то уверена, что только что лишила Рэнделла Перриша его главного излюбленного оружия.

Я больше его не боюсь.

[Рэнделл]

Как Кальмия спешно покидает клинику, держа свою дочь на руках, я наблюдаю уже из другого кабинета. Она практически бежит к машине, хотя еще пять минут назад выглядела решительной и полной уверенности, что «сделала» меня. Внешние перемены кажутся разительными, но только на первый взгляд. Роскошная брюнетка в серебряном со стальным отливом брючном костюме с идеально лежащими на плечах блестящими волосами. Грациозная, стильная, потрясающе-красивая. Но в глубине души она все та же девчонка, прошедшая через все круги ада, прежде чем попасть в Розариум. Девчонка, которая мечтала, чтобы ее заметили и полюбили, чтобы ее увидели и приняли такой, какая она есть. Со слабостями, грехами и недостатками.

Покажите мне человека, который не хочет того же? Но только отвергнутые жаждут любви и признания с маниакальной одержимостью, которая превращается в болезненную потребность. И если им выпадает счастье обрести хотя бы подобие вожделенной иллюзии, они готовы вцепиться в глотку любому, кто посягнет на их территорию, на с таким трудом отвоеванное счастье.

Но так часто люди выдают желаемое за действительное…Никто и никогда не полюбит нас такими, какие мы есть. Это невозможно. Невозможно потому, что каждый, абсолютно каждый человек круглосуточно носит маску. И иногда не одну, и часто даже не подозревая об этом. Все мы запираем внутри себя какую-то часть, которую считаем недостойной, от страха, что такими, какие мы есть на самом деле, нас никто не полюбит, не поймет и не примет. Мы боимся не оправдать чужие ожидания и продолжаем отражать то, какими нас хотят видеть. Попробуйте хоть раз, хотя бы раз сделать что-то несвойственное вам в глазах окружающих, и что вы увидите? Отпор, ступор, непонимание и отторжение. В лучшем случае вам скажут: «Парень, с тобой что-то не так сегодня. Поговорим, когда ты придешь в себя». В худшем — отвернутся и прекратят общаться. Никому не нужны ваши темные стороны, грязные секреты и скелеты, которые вы прячете в тайниках подсознания. Я говорю сейчас не о дурных привычках, не сварливом характере. А о чем-то более глубинном. О чем-то, что, внезапно открыв, вы покажете миру, что он никогда не знал вас на самом деле.

Социальное поведение. Нормы морали. Общественное мнение. Мы все в плену огромного заблуждения. Но у кого-то хватает смелости вырваться и их называют социапатами, у кого-то хватает смелости пойти дальше и увидеть окружающую реальность в истинном свете, и их называют шизофрениками. Общество никогда не примет того, кто не соблюдает правила, но с радостью будет потешаться над клоунами. И мне тоже, как и всем, приходится играть роль. Но отличии от других людей, я точно знаю, что в моей темной комнате есть место только для одного человека — для меня. А Лиса верит, что способна изменить вечный закон. Некоторые тайны должны навсегда оставаться запертыми от остальных, сокрытыми от чужих глаз, сокровенными... Она считает, что совершила смелый поступок, выдав нелицеприятные подробности своей жизни Нейтону Бэллу, но это ошибочное мнение. Человек, который вырос в идеальных условиях, в достатке, любви и роскоши, единственной проблемой которого было, какое блюдо заказать на завтрак, или на какой машине поехать на деловую встречу, такому человеку никогда не понять трудности девчонки из гетто, которой приходилось переступать какие-то моральные устои, навязанные обществом, чтобы выжить. Ее слезы могут вызвать сочувствие, но прощение и понимание — никогда. Волк перед тем, как растерзать добычу, не станет задаваться вопросом, сколько раз до этого несчастному животному удавалось избежать нападения, благодаря длинным лапам и зоркому взору.

Но нельзя также отрицать и то, что жизнь закалила характер Лисы, а рождение дочери наполнила пустоты в ее душе тем, чего не было раньше. Она стала сильнее, но я по-прежнему вижу рычаги, на которые могу надавить, если это будет необходимо. Конечно, меня сложно обмануть напускной бравадой. И я пришел сюда не с целью запугать ее или заставить выполнить мои условия. Ее страх, которым я управлял ранее, трансформировался, но он никуда не делся, даже, если она уверена в обратном.

Сама того не понимая, Лиса получила свое задание, и, я уверен, она выполнит его блестяще. А мне остается только ждать. Все, что я мог сделать сегодня, я сделал. Прямые угрозы и шантаж никогда не были основой моей стратегии. Все, что я делаю, это подталкиваю человека к правильному решению и заставляю верить в то, что он принял его сам. И это не так сложно, как кажется, если знаешь те его стороны, которые он предпочитает скрывать о других, опасаясь быть отвергнутым.

И разница между мной и Нейтоном Бэллом состоит в том, что я выбрал Лису за то, что она считает худшей частью себя, а он — за то, что она считает лучшей.

Когда я женился на Линди, я искренне верил, что и она сможет, сможет принять то, что никто и никогда не видел, кроме нее. Но, как я же и сказал ранее, это невозможно. Я, как и многие, стал пленником заблуждений. И только моя молодость, и недостаточный опыт оправдывает допущенные ошибки.

Сейчас у меня совершенно другие планы. Цель, как никогда близка. И только время способно показать истинное лицо победителя. Я чувствую вкус скорого триумфа, мой час не за горами, а пока… пока пусть отпрыск Гарольда Бэлла потешит свое самолюбие короткими минутами славы. Они будут недолгими закончатся раньше, чем он предполагает. Нет ничего приятнее, чем поразить врага в тот момент, когда он чувствует себя на вершине успеха, королем жизни, царем горы. С высоты падать всегда больнее… Надеюсь, что он успеет насладиться своим недолгим полетом.

 

ГЛАВА 2

Жизнь — это череда выборов. Тщательно продумай свой следующий ход.

Т/с Крах

[Месяц спустя]

[Нью-Йорк таймс:] [25 марта 2017 года Нейтон Бэлл одержал уверенную победу в выборах на пост мэра Кливленда, обойдя с отрывом в восемь процентов голосов основного конкурента Мартина Роббинса и стал вторым за историю города самым молодым мэром, как и Деннис Кусинич, выигравший выборы в 1977, в возрасте тридцати одного года. Жители Кливленда искренне верят, что Нейтон Бэлл повторит успешное правление Кусинича и вернет городу былое процветание. ]

Ознакомительная часть второй книги закончена. Ниже ознакомительный отрывок первой части:

[Итан

«Да вы настоящий Дьявол! Вы умеете вывернуть душу, как другие выворачивают руку, чтобы поставить человека на колени.»

Бернард Шоу “Пигмалеон»

 

ГЛАВА 3

Пять лет назад.

[Рэнделл]

Несколько минут, а если быть точным, три минуты и двадцать семь секунд я потратил на изучение личного дела сотрудницы компании «Перриш Трейд» Алисии Реджины Лестер. Обычно я не просматриваю личные данные своих сотрудников. Мне это нахер не нужно. Для оценки персонала у меня есть служба внутреннего контроля и отдел кадров. Что же вызвало мой интерес в адрес обычной ассистентки, которую я видел мельком всего пару раз? Ответ до банального прост. Девчонка засветилась. Отдел безопасности внес ее в список возможных «кротов», сливающих информацию налево. Ничего личного. Это рутина. И подобные случаи выявляются довольно часто. Я тоже не брезгую залезть в логово конкурентов через таких вот молоденьких дурочек, но разница в том, что моих девочек еще никому не удалось раскрыть.

— Это она. Других можно не проверять. Алисия Лестер — наш крот, — выдыхаю я, и утвердительно киваю, закрывая файл. Поднимаю тяжелый взгляд на Итана Хемптона, который стоит, небрежно опираясь на мой стол. Он не является сотрудником, но работает на меня довольно большой промежуток времени. Этот парень предан мне как пес, и я могу ему доверять. Однако, наши отношения построены не на дружбе. Итан должен мне, и финансово подобный долг возместить вряд ли возможно.

— Откуда такая уверенность? — с долей скепсиса спросил Итан, прищурив серо-зеленые глаза, которые многие девушки в моей компании считают обворожительными. Иногда я тоже использую внешние данные Хемптона для некоторых своих целей. Не тех, что вы подумали. Я женат.

— Ее анкета — липа, — отталкиваюсь от стола и отъезжаю на офисном кожаном кресле назад, пока спинкой не ударяюсь в панорамное окно. Щелкаю ручкой, задумчиво глядя перед собой, мысленно анализируя только что прочитанную информацию. — Это видно невооруженным взглядом. Лестер попала к нам во время массового набора и личные дела новичков проверили недостаточно хорошо. Я уже напряг Зака Гаррисона. Проверка кандидатов на открытые вакансии — его прямая задача. И он понесет ответственность, что упустил некоторые пробелы и несостыковки в тех данных, что предоставила девушка. Мне же нужно, чтобы ты с ней поработал лично.

— Как именно? — нахмурился Хемптон. Его темные брови сошлись на переносице, придав лицу озабоченное выражение. Итан не в восторге от моего предложения. Раскалывать девиц — не самое приятное задание. Однако, он не станет обсуждать приказы и сделает то, что от него требуется.

— Не стандартным способом, — сухо поясняю я. — Запугивание — это последнее, что поможет в данном случае. Мне нужно, чтобы мисс Лестер захотела работать на нас.

— Работать на нас? В каком смысле? — переспорил Итан, озадаченно глядя на меня. Я выдержал паузу, чтобы он мог придумать для себя пару вариантов. Однако, судя по недоумевающему стеклянному взгляду, ни одна верная мысль не посетила светлую голову Хемптона.

— Делать то, что она делает сейчас для Саймона Галлахера, но для нас. Теперь понимаешь? — я сузил область размышлений, и на смазливом лице любимчика женщин появилась просветленная улыбка.

— Хочешь перевербовать крота? — и на этот раз он задал правильный вопрос.

— Но осторожно и аккуратно, — пояснил я. — Поработай с ней так, как ты умеешь, — многозначительно улыбаюсь, и снова делаю паузу, давая ему время на осмысливание задачи.

— Почему она? — и снова пристальный взгляд пропечатался к моему лицу. Неужели Хемптон не понимает очевидных вещей?

— Типаж подходящий, — коротко отвечаю я, начиная терять терпение. Слишком много времени потрачено на разговор о какой-то девчонке, которая оказалась недостаточно умна, чтобы выполнить задание Галлахера и не спалиться. Надо отдать должное Саймону — он выбрал на роль Мата Хари неплохой вариант, и в случае неудачи ее потеря пройдет незамеченной для правоохранительных органов.

— Она подходит внешне?

— И не только, — с раздражением качаю головой. — У меня есть еще одно досье, которое я получил чуть раньше, чем то, что предоставил мне Зак. И оно полностью подтверждает мою уверенность в том, что она нам нужна.

— Рэн, ты уверен? Не слишком зеленая для Розариума? — Итан прошелся по мне внимательным взглядом, в котором слишком явно читалось несогласие. Он никогда не противоречил мне раньше, никогда не пытался спорить, и выражал свое мнение только в том случае, если я в нем нуждался или просил озвучить его мысли по поводу обсуждаемого вопроса. Но сейчас был тот самый момент, когда мне абсолютно похер на его внутренние противоречия. Итану нравится девчонка? Да ради Бога. А я просто хочу ее в свою особую команду. Она подходит. Просто идеально вписывается в ту схему, которая давно составлена в моей голове.

— Ей двадцать один год, Итан, — иронично напоминаю я. — В свои двадцать лет я уже купил это здание и дом в Майами-Бич. А она успела сменить дюжину любовников, получить условный срок за наркоту и нарваться на такого крупного игрока, как Саймон Галлахер. Но свой счастливый билет она профукала, налажала девочка. И ее биография дольно…хм… занимательная.

— А что с Галлахером?

— Это не твоя задача. Я разберусь. Займись Алисией Лестер. Не спеши. Мне необходимо знать то, чего нет ни в одном из отчетов. Понимаешь, Итан? Справишься?

— Конечно, — немного обиженно кивает Хемптон. — Не первый раз.

— Отлично. Как только поймешь, что она готова, приведешь ко мне, — удовлетворенно улыбаюсь я, и медленно встаю, давая ему понять, что встреча окончена.

Когда он уходит я вызываю к себе Зака Гаррисона, руководителя отдела внутренней безопасности. Что ж, его ждут несколько минут морального унижения, после чего он подпишет заявление на увольнение и вылетит на хрен из «Перриш Трейд». Мои люди могут ошибиться один раз. Всего один.

Я не даю вторые шансы. Никому и никогда.

Зак не досмотрел и пропустил крота в мое детище. Невинное личико Алисии Лестер одурачило его, или то была обычная невнимательность — мне неважно.

Он уйдет, а она останется. У меня для нее припасена особенная роль.

Я люблю шарады. А кто нет?

Но мог ли я знать тогда, что простая девчонка, выросшая в тех же нищих и известных высоким уровнем преступности районах, что и я когда-то, сможет убедить меня сделать то, чего не удалось моей некогда любимой жене за несколько лет брака?

Позволить ей уйти… живой.

[Алисия.]

— Эй, Лестер, ты на часы смотрела?

— Что? — переспрашиваю я, поднимая голову и отрывая взгляд от монитора. В узком проходе между рабочими местами, отгороженными стеклянными перегородками, я вижу Риту Дуглас, полноватую шатенку с ямочками на щеках и добродушным взглядом. Пытаюсь вежливо улыбнуться, и, наверное, успешно. Девушка подходит ближе, пристально разглядывая меня.

— Весь офис разбежался. Не думала, что ты у нас такой трудоголик. Или тебе нечем больше заняться в пятницу вечером, кроме как штудировать договора, которые можешь посмотреть в понедельник?

— Уже шесть вечера? — смотрю на экран мобильного и тяжело вздыхаю. Черт, уже семь. Я опять потеряла счет времени. Рита Дуглас выразительно кивает. Она кажется милой. Честное слово, очень милой. И это не просто констатация факта, это почти комплимент, потому как я очень редко встречаю милых людей.

— Кларисса просила помочь, я взяла немного ее клиентов.

— Ну ты даешь. Этой сучке только дай волю, она сразу сядет на шею, — сморщив носик качает головой Рита. Рыжеватые кудряшки пружинятся вокруг ее пухлых щечек. Я улыбаюсь про себя. Разглядывая экстравагантный наряд личной помощницы босса компании, в котрой я тружусь уже полгода. Господи, кто бы только знал, как тяжело мне дается эта гребаная работа. Я не белый воротничок и никогда им не стану, но, похоже, выбора у меня нет. А вот Рита идеальная секретарша со своей «перчинкой». Черная юбка с завышенной талией даже на круглых бедрах выглядит отлично и подчеркивает только то, что надо и яркая красная блузка вовсе не кажется вульгарной и подходит под цвет помады на губах девушки.

— Мне не сложно, правда. Я все равно никуда не спешила, — снимая очки и выключая компьютер, мягко отвечаю я. Мы обмениваемся дружелюбными улыбками. Мне кажется, что и Рита мне симпатизирует, но в отличии от нее, я сделала все, чтобы ей понравиться.

— Я собираюсь выпить в «Райз» пару коктейлей. Не хочешь со мной? — вопросительный взгляд застывает на моем лице. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как сердце сбивается с ритма, но внешне выгляжу совершенно спокойной. Такой шанс упустить нельзя.

— А что такое «Райз»? — изображаю удивление, хотя не раз была в этом злачном местечке на соседней улице в десяти минутах отсюда. Остается надеяться, что официантам не взбредет в голову со мной здороваться.

— Клуб, — быстро отвечает Рита. — Веселая богатая публика, живая музыка и много потрясных парней, — она многозначительно подмигивает мне, и я с фальшивым сомнением снова смотрю на часы на дисплее своего айфона.

— Если только ненадолго, — пожимаю плечами и беру сумочку. Рита широко улыбается и выглядит довольной, что нашла себе подружку для пятничного приключения. Надеюсь, от нее будет больше проку, чем от Клариссы Лейтон.

— Замечательно, — оживленно улыбается Рита, — Пойдем пешком. Прогуляемся и поболтаем заодно. Расскажешь, как удалось этой старой грымзе Клариссе внести тебя в список своих добровольных рабов.

— Да, брось, Рита, она не такая вредная, и мне действительно было не сложно помочь коллеге, — отвечаю я, пока мы идем по проходу к лифтам. Стеклянные стены и зеркала создают иллюзию лабиринта и визуально увеличивают пространство. Кем бы ни был архитектор, который создал здание бизнес-центра в сердце Public Square, несомненно, он гений. — И Кларисса была очень внимательна ко мне, — добавляю я.

Рита закатывает глаза, жестом показывая степень моей глупости, повернув указательный палец у виска.

— Ну ты дурында, Лиса. Лейтон — руководитель отдела сбора информации и статистики. И получает оклад в пять раз больше твоего, при этом каждый день сидит на планерке в кабинете генерального, выпрашивая себе премии за усердную работу, которые всегда делают другие. Ты наивная, Алисия. Стоит появиться в отделе новому лицу, как Кларисса берет его в оборот. Прикидывается добренькой тетенькой, а ты пашешь на нее за бесплатно.

— Ты какие-то ужасы рассказываешь, — в очередной раз разыгрываю недоверие. Мы заходим в лифт. Рита нажимает кнопку первого этажа, разглядывая в зеркале свое отражение.

— Как знаешь! Я тебя предупредила, — она небрежно пожимает плечами, поправляет грудь в декольте, изучает свои зубы, которые, надо признать, идеальны. От лицезрения Ритиных достоинств, меня отрывает вибрирующий айфон в кармане приталенного укороченного пиджака кремового цвета. Я каждый раз скриплю зубами, надевая эти деловые костюмы, чувствуя себя в них нелепо. Глупо, по-идиотски. Быстро достаю телефон.

— Твой парень? —любопытствует Рита, пытаясь заглянуть на экран.

— У меня нет парня, — слишком резко отвечаю я, но тут же прячусь за милейшей улыбкой и исправляюсь. — Уже пару месяцев.

И это не совсем ложь. Саймона сложно назвать моим парнем. И парнем, вообще. Скорее, мужчиной средних лет. Не моего мужчину. Потому что он давно и безнадежно женат.

— Ого? И что, даже не в поиске? — восклицает Рита, немного округляя глаза.

— Некогда пока, — смущенно отвечаю я. Взгляд ее тут же загорается. Я знаю такой типаж девушек. Сейчас возьмет меня под опеку и начнет экстренно искать вторую половинку.

— Мы это исправим. Ты знаешь, как вредно отсутствие постоянного секса для женского здоровья?

Я смущенно пожимаю плечами, мысленно посылая Риту Дуглас на хер. Чего-чего, а секса у меня достаточно. Открываю сообщение. «Еду с женой и дочками за город. Буду в понедельник вечером. Надеюсь, тебе будет, чем меня порадовать. Ты понимаешь, что я имею в виду не новый комплект нижнего белья? Хотя, он тоже не помешает. С.Г.»

Да чтоб ты сдох от инфаркта на своей жирной клуше! Как много моих проблем сразу бы исчезло. Но Саймон полон сил в свои тридцать девять, и даже после выходных с женой найдет для меня время. Меня передергивает от мысли, что через два дня мне снова придется исполнять свои обязанности девушки на содержании.

— Я против случайных связей, — холодно отрезаю я, набирая текст сообщения: «Буду скучать, малыш. Встретимся в понедельник. Я постараюсь тебя не разочаровать». Передавай привет жене, козел. Но последнее это так, мысленный посыл.

— Еще одна ханжа на мою голову, — восклицает Рита, подмигивая мне. — Но все так говорят, пока не выпили пару коктейлей.

Я воздерживаюсь от комментариев. До ханжи мне очень далеко. И партнеров в моей жизни случалось больше, чем она могла бы себе представить. Но в последнее время я стала более разборчивой в этом плане. Да, и Саймон не из тех, кто любит делиться. Я знаю, что он за мной не следит, и поэтому изредка могу себе позволить ночь с молодым и горячим самцом, которого несложно подцепить с моими внешними данными. Я даже не уверена, что случайные связи приносят мне удовольствие. Возможно, мне просто нравится сама мысль, что я наставляю Саймону рога. Конечно, это глупо. Он же женат, а я не испытываю к нему ничего, кроме благодарности, с примесью отвращения. Вот такой вот не радужный коктейль. Не думаю, что его особо заботят мои чувства. Однако, отказаться от меня, или променять на другую девушку, Галлахер пока не готов.

Мы проходим пост охраны и оказываемся на шумной площади. Прямо перед нами фонтан, вокруг которого слоняются туристы и бездельники. Офис находится в Даунтауне, одном из самых благополучных районов Кливленда, на улицах которого крайне редко попадаются бомжы и другие опасные личности. Я давно не езжу на работу на своем розовом спортивном «Порше» (конечно же, подарок Саймона), предпочитая метро, иначе можно и к обеду не добраться. Вечером обстановка усугубляется. Автомобили стоят в огромной пробке, которая тянется на несколько сотен метров и рассасывается около восьми вечера. Сегодня дела обстоят лучше — сразу замечаю я, оглядев ярко-освещенную улицу и пересекающую ее двухполосную трассу. Вечер пятницы люди не хотят проводить за рулем, предпочитая другие приятные места, нежели душный салон автомобиля. Конец рабочей недели многим хочется отметить, немного расслабиться и забыться хотя бы на несколько часов. Мы направляемся в сторону небольшого зеленого парка, через который можно пройти к клубу, о котором говорила Рита. Она держит меня под руку, словно мы закадычные подруги, а я смотрю на пролетающие мимо автомобили, ни о чем не думая. Шум автострады оглушает. Все вокруг в неоновых огнях. Ночной город ослепляет и завораживает. Но было время, когда я смотрела совсем на другие огни, в районе, о существовании которого Рита Дуглас могла и не знать, как и вся эта толпа, в центре котрой мы движемся навстречу ночной жизни. Может быть я в ней ошибаюсь, и она не изнеженная богатая куколка, переевшая гамбургеров, но обычно мое чутье не подводит. Я смотрю по сторонам, вдыхая смог автострады. Никогда не перестану любоваться тем миром, в который попала. Плевать на цену. Оно того стоит. Сверкающие витрины, огромные небоскребы, роскошные бутики, рекламные щиты, дорогие автомобили, красивые люди. Аромат богатства и успеха опьяняет. Район для избранных, уверенных, довольных жизнью. Мне нравится быть частью этого, притворяться одной из них. Но я никогда не забываю о том, из какой клоаки вылезла, и как легко могу вернуться обратно. И даже престижное образование не поможет, если Саймон захочет свести со мной счеты. Он дал мне все, включая и образование тоже. У меня нет ничего своего, кроме красивой оболочки, которая тоже нуждается в ежедневном уходе. Я должна сделать то, что он приказал. У меня нет другого выхода. И как бы ни было тошно, я справлюсь.

Улица становится уже, а народа больше. В толпе так легко затеряться. Здесь можно быть уверенной, что никто и никогда не узнает меня. Люди, принадлежавшие моему прошлому, просто не могут оказаться здесь. Но я бы предпочла увидеть их еще раз. Всех, до одного. Мертвыми. Рита тащит меня за собой, когда я немного теряюсь, столкнувшись с невысокой брюнеткой, которая кажется подозрительно-веселой и доброжелательной. Ее зрачки расширены, и не нужно иметь медицинского образования, чтобы сделать определенные выводы. Девушка что-то говорит мне, пытаясь взять за руку. Сердце пропускает удар, трепыхаясь в груди. Сколько раз я видела подобную картину раньше? Мурашки бегут по спине, и я столбенею, охваченная внезапным ужасом.

— Вот обдолбышы, — возмущенно шипит Рита, когда мы отходим на пару шагов вперед. Еще несколько метров быстрым шагом, и относительная немноголюдность небольшого городского парка отрезает нас от шумной площади.

— Я лично всегда предпочитаю алкоголь любому другому допингу, хотя пробовала все, что можно, — доверительно сообщает мне Рита. — А ты?

В парке сумрачно. Тихо. Листва деревьев закрывает свет от фонарей, создавая непередаваемое уютное ощущение. Словно мы только что из одного мира — сумасшедшего и искрометного, перенеслись в другой — размеренный, спокойный. Я люблю здесь гулять. Только времени на собственные желания остается крайне мало.

— Ты уснула, что ли? — шутливо толкая меня плечом, спрашивает Дуглас. Я смотрю на нее, пытаясь вспомнить вопрос. Что-то о наркотиках. Пробовала ли я... Они были частью моей жизни долгие годы, но ей не стоит об этом знать, как и многих вещей обо мне, от которых у любого нормального человека из лакшери общества волосы встали бы дыбом.

— Кое-что, но мне не понравилось. Я тоже предпочитаю алкоголь, — уклончиво отвечаю я.

— Кстати, о допинге. Ты видела, кто сегодня приезжал в офис? — понизив тон до полушепота, с заговорческим видом спрашивает Рита. Я хмурю брови, пытаясь пролистать мысленно события рабочего дня. Ничего выдающегося, вроде, не случилось. Ничего, что привлекло бы мое внимание.

— Нет, — качаю головой. — Я головы от монитора не поднимала. Что-то пропустила?

— Да, ты могла и не увидеть. Ты в другом конце офиса работаешь. Сегодня приезжала Линди Перриш собственной персоной. И, знаешь, она выглядела примерно так же, как девица, которая тебя только что хватала за руки. Абсолютно неадекватная.

— Линди Перриш? — переспросила я, изображая недоумение. Конечно, я знаю, о ком говорит Рита.

— Боже, Лиса, ты с какой планеты? Линди — жена твоего босса.

— Я полгода в компании, и ни разу ее не видела. Да и его-то толком тоже. Это ты его личный помощник, а я не в той должности, чтобы знать руководство в лицо, — иронично замечаю я.

— Это только начало карьеры. Все с чего-то начинают, — пожала плечами Рита. — Но речь не о том. Линди явно сидит на наркоте. Рэнделл выгнал меня из кабинета, закрылся с ней, и они говорили достаточно громко, чтобы понять, что его не устраивает ее поведение и образ жизни. Я вот не понимаю, когда женщины, имея такого мужика, положение в обществе и статус, начинают искать приключения на задницу. С жиру бесятся. Я была бы счастлива, посмотри он хоть раз на меня, как на сексуальный объект.

— Мне Перриш не кажется привлекательным, — говорю я чистую правду, пытаясь воссоздать в памяти его облик, но получается с трудом. Точнее, совсем не получается. И это немного странно, так как я заметила подобное, когда Саймон спрашивал меня что-то о Перрише, и я вдруг поняла, что совершенно не могу вспомнить, как он выглядит... Даже когда я пару раз сталкивалась с ним в офисе, я не узнавала его. Только потом до меня доходило осознание, что я не поздоровалась с главным боссом компании.

— Значит, ты ничего не понимаешь в мужиках. Он крутой. Мега мозг в великолепном теле. Не какой-то смазливый Дон Жуан, который пялится на каждую короткую юбку. За три года, что я на него пашу, ни разу не уличила его в интрижке. Мне он кажется идеальным мужем.

— Ты с ним работаешь, тебе лучше знать. На мой взгляд — Перриш жуткий. И меня от него в дрожь бросает.

— Ты придумываешь. Это просто страх начинающего статиста перед владельцем компании, — тряхнула кудряшками Рита. — Я тоже сначала его боялась, а потом привыкла. Он может быть жестким с сотрудниками, но иначе невозможно построить такую огромную компанию. И мне искренне жаль, что дома, вместо понимания и уюта, его ждет вот такая отощавшая вобла с безумными глазами.

— Я не думаю, что нам стоит обсуждать личную жизнь нашего босса, — прохладно улыбнулась я, зная на собственном опыте, что некоторые очевидные вещи могут оказаться совсем не такими, как нам кажутся. Я редко высказываю столь категоричные заявления, не владея полной информацией. Однако я не знала, что жена Рэнделла наркоманка. Это стоит зафиксировать.

— А я и не обсуждаю. Мне его искренне жаль просто, — вдохнула Рита. Я скептически усмехнулась, отвернувшись. Ну да, конечно, нашла, кого жалеть. Хотя, моей задачей не были лично Рэнделл или его супруга, но открывшийся факт, точнее, наблюдение Риты Дуглас, тоже могут пригодиться.

— Последнее время участились внеплановые собрания. Готовится сделка года? — с ненавязчивым любопытством спрашиваю я. Рита тяжело вздыхает и немного морщит курносый нос.

— Знала бы ты, как меня утомили эти внеурочные собрания. Да, ты правильно догадалась. Все ресурсы и силы компании брошены на подготовку грандиозного поглощения крупной компании, которая давно на рынке и может быть очень перспективной для нас.

— Я знаю о какой компании речь?

— Это секретная информация. Мы пока на стадии скупки акций. Будем действовать постепенно. Главное, цель намечена. А если Перриш целится, то он никогда не промахивается, — с восхищением в голосе говорит Рита. Я сдерживаю саркастическое замечание. Она такая наивная. Официально «Перриш Трейд» занимается производством и реализацией мелкой бытовой техники и компьютеров, страховой деятельностью, а также имеет несколько небольших дочерних строительных компаний. Но это далеко не единственные сферы деятельности компании. Но однозначно самые легальные. Рейдерские захваты других компаний-конкурентов — еще не вершина айсберга. Прокуратура Штата не раз пыталась обвинить «Перриш Трейд» в инсайдерской торговле ценными бумагами, но каждый раз проверки заканчивались официальными заявлениями, что собранных данных для обращения в суд недостаточно. Перриш умел заметать следы и тщательно отбирал людей в команду. Но в любой системе есть слабые места, иначе бы я не оказалась в числе сотрудников. Мой испытательный срок заканчивается через две недели, и только тогда я получу доступ к большему объему информации, а пока приходится пытать Риту и других болтливых коллег. И как бы Дуглас не упиралась, сегодня я узнаю название цели «Перриш Трейд». Даже если мне придется напоить Риту до отключки и полночи изображать из себя ее лучшую подругу.

— Мы на месте, — сообщает она, когда мы останавливаемся перед невысоким зданием с ярким внешним освещением. У входа топчется толпа парней и девушек в ожидании своей очереди. По специальным приглашениям пропускают сразу, а если в порядке живой очереди, то, прежде, чем зайти внутрь, стоит запастись терпением. Пристальный осмотр сумочки, документов и фейс контроль ожидает каждого, как бы круто он не был упакован. Нам повезло, и у Риты оказалось приглашение. Меня тоже пропустили без слов и осмотра сумочки. Однако, двух других девушек прямо перед нами развернули без объяснения причин. Признаться, я никогда не понимала по какому критерию охранники отбирают, кого пускать в клуб, а кого нет. Наверное, очень неприятно получить отказ. Мне повезло, что со мной такого не случалось.

Внутри шумно, но по-другому в клубах не бывает. Я здесь уже была и ничего нового не увижу. Подобные заведения никогда мне особо не нравились, но если нужно забыться, то это то самое место, где легко уйти от проблем и дурацких мыслей. Развлекательная программа еще не началась, и я надеюсь, что мы уберемся отсюда до того, как станет по-настоящему жарко. Ненавижу пьяную толпу и развязных парней, которые уверены, что девушка под градусом — легкая добыча. Люблю охотиться сама, но только если есть настроение и намечен объект. Сегодня я не в том расположении духа, чтобы искать приключения на задницу, и, честно говоря, бегло пробежав пристальным взглядом по тусующейся здесь мужской половине, не нашла ни одного достойного моего внимания экземпляра.

Мы с Ритой заняли столик в небольшой нише у стены, откуда открывался хороший обзор на постепенно заполняющийся вновь прибывшими посетителями просторный зал клуба. Слева и справа столики были уже заняты шумными компаниями, которые уже вовсю веселились. Рита сразу налегла на коктейли, игнорируя закуски, что всегда, ВСЕГДА является ошибочным решением в подобного рода злачных местах.

— Я вечером не ем. Только пью, — пояснила она, когда я предложила заказать роллы или сырную тарелку. — Мой диетолог говорит, что алкоголь мешает мне похудеть. Ты в это веришь?

Я рассеяно качаю головой. Мне никогда не приходилось задумываться о диете. Саймон же постоянно намекал, что ему не хватает для полного счастья ощутить под ладонями более пышные формы. Думаю, Рита пришлась бы ему по вкусу, как и многим мужчинам в этом клубе. Я никогда не пыталась привлечь к себе внимание такого рода, хотя с ранней юности от моего желания или нежелания мало, что зависело. С двенадцати лет я осознала, что влияю на противоположный пол не так, как мне бы того хотелось. Многие считают, что красивым людям очень везет в жизни, что они успешны, капризны, избалованы, что им все легко дается и удача сама плывет в руки, что каждый их день, как праздник и богатые мужчины в очередь стоят, мечтая подарить руку и сердце, и дворец в придачу. Как бы не так. Возможно, тебе везет больше, если ты рождаешься в благополучной обеспеченной семье и за тебя есть кому постоять, и то общество, в котором ты живешь, обладает некоторыми моральными принципами и нравственными устоями. Или я ошибаюсь, и воспитание, как и материальный аспект, не имеют особого значения. У меня есть только собственные наблюдения и опыт. Саймон не был подонком, как те мужчины, которые встречались мне ранее, но, как и другие, он хотел и использовал меня, но просто имел возможность платить за это. Иногда я думаю, что мне повезло, что я его встретила, но бывают дни, когда я в этом сомневаюсь. В такие дни я, вообще, начинаю сомневаться в том, что мне когда-либо по-настоящему везло. Я смотрю, как полуголые пьяные девушки изгибаются на танцполе, вливая в себя алкогольные напитки один за другим, позволяя себя лапать совершенно незнакомым парням, и понимаю, что между мной и ими по большому счету нет никакой разницы. Я ничем не лучше их, даже хуже. Ведь первый урок, который я освоила в совершенстве — это понимание, что моя красота стоит денег и всегда найдется тот, кто заплатит. Но только в моей реальности я никакая не избалованная вниманием и подарками мужчин принцесса — я проститутка. Но мне не приходится стоять на трассе или принимать клиентов в борделе. Возможно, учитывая все вышесказанное, мне действительно сказочно повезло. А на самом деле я просто выбрала самый выгодный вариант. Был ли этот выбор правильным — это уже другой вопрос. Мне ничего и никогда не давалось просто так. Разве что жизнь, но и это вряд ли можно назвать большим везением.

— Почему ты всегда такая серьезная? — спрашивает Рита, продолжая напиваться. У нее нет такой закалки, как у меня, и пьянеет она гораздо быстрее. И выглядит глупо. Все пьяные женщины, и большинство мужчин, выглядят глупо, когда напьются. Только единицы умеют пьянеть красиво. Я, например. — Расслабься. Ты такая классная. Видела бы себя со стороны. Знаешь, что все парни из отдела в курилке треплются о тебе?

— Я не хожу в курилку, — с улыбкой замечаю я, потягивая сладковатый розовый напиток через трубочку.

— И некоторые из них свободные и горячие, — продолжает Рита. Она поставила себе цель сосватать меня, у меня же несколько иные планы на ее счет, и, думаю, спустя пару коктейлей, я начну их воплощать в жизнь.

— Я пока не готова. Мне нужно еще немного времени, чтобы привести мысли в порядок. И я так занята работой, что времени на личную жизнь пока не хватает, — отвечаю я, мило улыбаясь. Чувствую себя по-идиотски. Полгода в роли хорошей скромной офисной сотрудницы меня совершенно вымотали. И Дуглас права, мне действительно нужно расслабиться. Узнаю все, что нужно, и напьюсь, может быть, даже позволю себе немного развлечься. Саймона нет в городе. Он ничего не узнает. Я тоже человек, а не домашнее животное, и мне хочется взрывных эмоций, даже если потом придет стыд и головная боль. А они всегда приходят, поэтому я не устраиваю подобные вылазки часто.

— Тебе нужно меньше думать. Снимай почаще свои очки, распускай волосы, юбку на две ладони короче, и твоя карьера резко пойдет в гору, — усмехнулась Рита, — У тебя лицо, от которого даже у меня дух захватывает. Но ты ведешь себя так, словно тебе нет никакого дела до той реакции которую ты вызываешь у окружающих. Поверь, мужчины чувствуют такие вещи. Можно быть суперкрасоткой, но выражение лица «не подходи - убью» работает против тебя.

— Некоторым нравятся сложные задачки, Рита. Приз достается сильнейшему, — произношу с ноткой сарказма.

— Ну, это не про современных мужчин, которые настолько обленились, что берут только то, что само в руки идет.

«Например, тебя», думаю я, но ничего не говорю. Просто отвожу глаза и натыкаюсь взглядом на парня у барной стойки, которого еще две минуты назад там не было. Не знаю, что со мной происходит, лишний коктейль или его мускулистое тело в джинсах и обтягивающей рельефные мышцы футболке так на меня подействовало, но я чувствую, как резко приливает кровь к щекам. Это не смущение, хотя парень смотрит прямо на меня и взглядом, который не оставляет никаких сомнений в характере его интереса. И я тоже смотрю на него медленным, скользящим взглядом, не упуская ни одной детали. С расстояния в пятьдесят метров сложно разглядеть цвет глаз и другие подробности, но это последнее, что меня интересует. Низ живота напрягается, когда он разворачивается, приподнимая голову, вопросительно смотрит на меня. Рита быстро замечает мой обмен флюидами с красавчиком у стойки бара, и тут же оживляется.

— О, Боги, ты тоже его заметила? Вот сучка, я уже час на него пялюсь! — восклицает Дуглас без тени обиды. Если у нее и были виды на парня, то она тут же решила уступить его мне. Так мило. Я уже говорила, что считаю ее милой? Боже, я все-таки напилась. — Давай позовем его? Он тебя глазами ест. Блин, я тоже его хочу. Оставишь мне потом номер его телефона?

Я хихикаю, наблюдая, как Рита разглядывает «мой объект», пуская слюни.

— Давай пока не будем, — я хватаю Риту за рукав, когда она поднимает руку, чтобы помахать красавчику-блондину. Я снова смотрю на него, невольно закусываю нижнюю губу, теперь все мое тело горит, отдаваясь пульсацией между ног. Вот засада. Давно такого не было, я даже толком не разглядела его, хотя то, что он чертовски хорош и убийственно сексуален видно невооруженным взглядом А еще парень отлично осознает, какое впечатление производит. Самоуверенный самец с накачанным телом без моральных принципов, знающий себе цену. Он точно не станет настаивать на продолжении отношений после разового секса. Это то, что доктор прописал.

— А чего ждать? Уведут! — возмущенно шипит на меня Рита, и снова смеюсь, чувствуя себя неожиданно легко и весело. Чертовы эндорфины. Я всегда дурею, когда возбуждена. Отчасти она права, и я замечаю, как то и дело к блондинчику подходят девушки, он обменивается с ними вежливыми улыбками, и они уходят, несколько разочарованными. Еще бы. Безупречный экземпляр. Я запишу его в десятку лучших в своем списке сексуальных партнеров, если, конечно, он не подкачает, а я уверена, что не ошибаюсь в нем. Самоуверенный, снисходительный, оценивающий взгляд, которым он скользит по девушкам, пытающимся привлечь его внимание, говорит о многом. Парень выбирает лучшую. Несомненно, перед нами бабник, каких мало, но каждый его жест и движение кричат об обещании самого потрясного и грязного секса в твоей жизни. Соблазн велик — и добавить тут больше нечего.

— Лиса, у тебя глаза горят, — расплываясь в довольной улыбке, замечает Рита. Язык у нее немного заплетается, и я заставляю себя вернуться к мыслям о своих планах не на блондина. — Ты уже промокла, подружка? Я — точно да. Придется искать себе кого-то попроще, — она надувает пухлые губки, оборачиваясь к столику слева. — Как тебе тот бородач?

— Неплох, — киваю я с одобрением, проследив за ее взглядом. Ее интерес взаимен, и молодой человек брутальной внешности с небольшой стильной бородкой, многозначительно смотрит на Риту.

— Конечно, ему далеко до «Мистера ходячий секс», который запал на тебя, но тоже есть на что посмотреть. Будет дерьмово, если завтра Рэнделл вызовет меня на очередное экстренное совещание, а я буду отходить от бурной ночи.

— В субботу? — осторожно спрашиваю я, пытаясь выглядеть совершенно незаинтересованной.

— Для Перриша нет выходных, Алисия, — вздыхает Рита. — Если бы ты знала, как непросто с ним работать. Я восхищаюсь его деловыми качествами, но порой быть частью команды непросто.

— Зато цена вопроса тебя, наверное, устраивает, — нейтральным тоном замечаю я.

— Перриш не скряга, это точно. Жаловаться не приходится. Я попробую замолвить за тебя словечко, когда вся эта беготня с поглощением «Белл Энтерпрайз» закончится. Сейчас пока никак не могу.

Я затаиваю дыхание, переваривая услышанное. Мне даже не пришлось ничего выспрашивать. Рита сама проболталась. Какая неосторожная личная помощница. Как нехорошо. Настроение скачет на октаву выше, и я готова пойти танцевать. Сегодня однозначно мой день. Я никогда не слышала о «Бэлл Энтерпрайз», но мне и не нужно.

— Рита, спасибо, за поддержку, но я как-нибудь сама. А что, эта компания очень крупная?

— Да, — кивает она. — Только, ради Бога, не говори никому. Перриш убьет меня, если узнает, что я болтаю о таких вещах. У нас есть информация о том, что через несколько дней акции «Бэлл Энтерпрайз» просядут, но это временно, а потом будет резкий скачок. Перриш возьмет максимально возможное количество акций. У Рэнделла много партнеров, готовых оказать услугу и купить для него акции. Постепенно мы получим контрольный пакет.

— Это же не совсем законно? — на всякий случай, уточняю я.

— Очнись, девочка, ты в «Перриш Трейд»! Здесь законно производят только мобильники. Ты же не думаешь, что свои миллионы Рэнделл получил, продавая смартфоны и микроволновые печи?

— Разве нет? — я смотрю на Риту, пытаясь проглотить комок, образовавшийся в горле и неприятное ощущение, ползущее мурашками по спине. Саймон говорил о нелегальной деятельности Перриша, но я все-таки надеюсь, что она ограничивается исключительно незаконным использованием информации, позволяющей извлекать прибыль из торгов на бирже. Однажды мне уже посчастливилось столкнуться с криминальной группировкой и кончилось все довольно плачевно. Я даже вспоминать тот промежуток жизни не хочу.

— Ты читаешь газеты, Лиса? Рэнделл Перриш сто раз обвинялся в инсайдерской торговле, но каждый раз выходил сухим из воды. А почему? Все благодаря связям в каждой прослойке общества этого города. Он везде. Как ему удается, я не знаю. Перриш узнает о каждой выгодной сделке на бирже за час до того, как она произойдет. А его юридический отдел работает лучше, чем правовая система города и всего штата. И торги на бирже далеко не все, чем он занимается.

Вот черт! Мне стоило провести собственное расследование, прежде, чем соглашаться. Хотя, Саймон все равно не оставил бы мне выбора, но я была бы готова к тому, что могут возникнуть осложнения и проявила бы большую осторожность. Я рискую, мать его, рискую собственной задницей. Если меня вычислят, это будет полный п*зд*ц. Уверена, что Саймон и пальцем не пошевелит, чтобы помочь мне, если я облажаюсь.

Галлахер предупредил меня — что бы ни случилось, никто не должен знать, что я работаю на него.

 

ГЛАВА 2

«Я тебя люблю.

— Но ты же меня практически не знаешь?

— А какое это имеет отношение к Любви?»

Эрих Мария Ремарк

[Итан.]

Я наблюдаю за Алисией Реджиной Лестер около часа и должен признать, что Рэн оказался прав в своих выводах на ее счет. Не в том плане, что она подходит для той работы, которую он для нее приготовил, а в том, что играет на чужом поле. Неплохо, надо признать. Я бы никогда не заподозрил мисс Лестер в том, что она крот. Но Перриш отлично разбирается в людях и масках, которые они носят. Это, видимо, врожденный талант, наподобие того, что был у его матери, хотя он упорно повторяет, что она была сумасшедшей шарлатанкой и не владела никаким даром. У меня свои мысли на этот счет. Самые влиятельные люди Кливленда приезжали к ней за консультацией. У небольшого, брошенного предыдущими хозяевами обшарпанного коттеджа, разделенного на десять квартир, в котором вырос Перриш, всегда стояла вереница элитных машин. Я никогда не понимал, почему мать Рэнделла не использовала свои способности для личной выгоды. Если бы она действительно была шарлатанкой, то его детство прошло бы совсем в другом месте. Я лично встречался с Корнелией Перриш, и эта встреча произвела на меня неизгладимое впечатление. Но сейчас речь не о матери Рэнделла, и всем моим вниманием завладела совершенно другая особь женского пола.

Алисия Лестер. Я получал разные задания от Перриша, но надо признать, что это — самое привлекательное и сулящее немало приятных моментов. Фото в личном деле, которое я тщательно изучил, прежде, чем заняться ее персоной, не отражает невероятного магнетизма, излучаемого девушкой. Глядя на нее, испытываешь непередаваемое ощущение. Несколько минут наблюдения, и я частично потерял контроль над ситуацией. Слишком хороша чертовка. Нельзя вовлекать личные эмоции, если находишься на задании, но в данном случае по-другому не получится. Меня словно током прошибло, за те пять секунд, что мы смотрели друг на друга. Уверен, что она тоже почувствовала притяжение. Безумное влечение, мгновенное, обжигающее. Давно меня так не цепляла девушка, которую я совершенно не знаю. Попробуй тут сохранить трезвый рассудок. Я видел, как они вошли в зал, и смог оценить по достоинству стройную гибкую фигуру в приталенной черной юбке до колена и офисной белой блузке с длинными рукавами. Удивительное дело — она самая одетая девушка в клубе, но ни одна полуголая девица из тех, что пытались подкатить ко мне, не вызвала во мне ни малейшего сексуального азарта, в то время, как от единственного взгляда на спрятанное в унылую одежду, сексуальное тело Алисии Лестер все во мне горит от желания распаковать этот прекрасный подарок. Отсюда не видно, но я знаю наверняка, что у нее большие миндалевидные синие глаза, чувственные полные губки и фарфоровая идеальная кожа, создающая потрясающий контраст с иссиня-черными волосами, которые собраны на затылке в обычный хвост. Невысокая, но с длинными ногами и тонкой талией, и полной для своей комплекции грудью, она просто создана для того, чтобы мужчины сходили с ума и бросали к ее ногам цветы и драгоценности. Я не понимаю, как она могла связаться с таким малоприятным типом, как Саймон Галлахер. Мне не нравится мысль о том, что ее можно купить, но факты говорят сами за себя. Как бы ни пыталась Алисия Лестер изображать из себя скромницу-простушку, пытаясь выведать у секретарши Рэнделла секретную информацию, я увидел перед собой совсем другую девушку, когда наши взгляды встретились. Меня заворожил и пронзил ее цепкий, горячий, прямой и пристальный взгляд, говорящий куда больше, чем добродушные улыбки, которые она раздавала Рите Дуглас, бесстрастно наблюдая, как та напивается.

И, черт возьми, это тот самый случай, когда я не рад, что Перриш оказался прав. Еще одна лицемерная сучка, работающая на конкурентов и считающая, что она умнее тех, кто был до нее. Мне нужно разозлиться, но не выходит. Все это нервирует и наполняет меня плохими предчувствиями. Я смотрю на нее, не могу оторваться, ощущая, как похоть становится просто невыносимой. Указание Рэнделла взять чертовку в разработку не оставляет путей к отступлению. Если бы я мог отказаться, то послал бы его к черту. И если бы я мог выбирать, то лучше бы трахнул Риту Дуглас. Все в Алисии Лестер кричит о грядущих неприятностях. И надо признать, она — не только самое красивое задание, но и самое сложное. Я обязан оставаться беспристрастным. Черт, я даже еще не знаком с ней, не прикоснулся ни разу, а уже испытываю стойкое желание защитить и оправдать девушку. Такая красота не должна достаться Розариуму Перриша. Его цветы источают яд, и это не простая метафора. Я знаю, что он с ней сделает. Прежде совесть никогда не мучала меня, не подавала ни малейшего шепота, пока я плел свою паутину, которая в итоге приводила всех этих дурочек в лапы беспринципного и бесстрастного манипулятора. Она не первая и не последняя, но, черт возьми, есть что-то в этих синих глазах, не дающее мне покоя, затрагивающее в глубине души невидимые струны. Сумасшествие, я же почти ничего не знаю о ней. Однако известный только природе химический процесс запущен, и я ощущаю одну единственную потребность — получить Алисию Лестер в свое полное пользование на неопределенный срок. Я уже знаю, чувствую — одного раза будет мало, недостаточно. Ни одному из нас.

Перришу стоило найти кого-то другого на это задание. Я могу набрать номер босса прямо сейчас и объяснить причины своего отказа. Разумеется, он не поймет, но рисковать не станет. Только я не сделаю ничего, не позвоню, не откажусь. Слишком поздно. Я смотрю в кажущиеся черными с дальнего расстояния распутные глаза, понимая, что попался, как мальчишка на красивое личико и стройную фигурку. Мой взгляд скользит с приоткрытых чувственных губ вниз, к высокой груди, которую скрывает застегнутая наглухо блузка. Я уже вижу, как отрываю пуговицы с шелковой ткани. Все до одной… зубами. Черт, это наваждение. Не иначе. Я видел в своей жизни только одну женщину с настолько мощным энергетическим полем, но она вызвала у меня совершенно другие эмоции в силу своего возраста, в то время, как колдовская притягательность Алисии Лестер затрагивает совершенно другую сферу моих чувств. Я уже два часа наблюдаю за ней, испытывая мощнейшее сексуальное возбуждение, доставляющее массу неудобств, и пора уже что-то с этим делать.

Я замечаю момент, когда Рита Дуглас, склонившись к уху подруги, что-то шепчет ей, смотрит в мою сторону, хитро улыбаясь, а потом встает, покидая подругу, чтобы присоединится к компании за соседним столиком. Я не настолько глуп, чтобы не понять сигнал. Но все равно выдерживаю паузу. Не хочу быть предсказуемым. Спустя пару минут потягивания коктейля в одиночестве, Алисия начинает бросать на меня вопросительные взгляды. Ей непонятно, почему я до сих пор сижу за барной стойкой, не предпринимая никаких попыток подкатить к ней. Она ждет, что я сделаю первый шаг. Это было бы слишком просто. Нет ничего волнительнее напряженного ожидания первого контакта. Я намеренно дразню ее, подогревая интерес к моей персоне. Пусть понервничает.

— Тут свободно? — раздается рядом манерный голосок еще одной прожигательницы жизни, ищущей спутника на ночь. Я оборачиваюсь и смотрю в ярко-накрашенные карие глаза блондинки. Обольстительно улыбаюсь, медленно кивая, краем глаза замечая, как Алисия раздраженно встает с места. Несомненно, мне удалось уязвить ее самолюбие. Она направляется к выходу не слишком уверенной походкой. Выпитые коктейли сделали свое дело. Я обмениваюсь с подсевшей ко мне девушкой банальными фразами, она призывно улыбается, скользя по мне горячим многозначительным взглядом. Вот с ней бы не было никаких проблем. Разовый секс без последствий. Утром бы я даже имени ее не вспомнил. Я уже не помню, хотя она представилась. Лиса проходит мимо, и даже не глядя на нее, я чувствую, как меня охватывает пожар, темная энергия бьет по мне мощными волнами исходящего от нее раздражения. Я хватаю Алисию за руку в тот последний момент, резко разворачиваясь на крутящемся стуле. Блондинка возможно удивится, что я так резко переключил внимание с нее на другую девушку. Мне плевать, я смотрю в небесного цвета глаза Алисии Лестер, и кожа в тех местах, где соприкасаются наши руки начинает гореть.

— Я провожу, — произношу уверенным, безапелляционным тоном. Она высокомерно вскидывает брови, пытаясь сбросить мою руку, но я не позволяю, сверля ее тяжелым взглядом. — Я провожу, — повторяю чуть тише, и она едва заметно кивает.

Я встаю, и к выходу мы идем вместе, держась за руки, словно старые знакомые. Она больше не пытается разорвать наш физический контакт, и я упиваюсь тактильными ощущениями, которые дарят невинные соприкосновения наших пальцев. Черт, мне кажется я никогда не был возбужден так сильно. Несмотря на нестандартную, выходящую из-под контроля ситуацию, я ощущаю странную уверенность в том, что именно здесь и сейчас я и должен быть.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, когда мы садимся в такси. Не в силах удержаться от соблазна прикоснуться к ней, я зарываюсь пальцами в ее волосы, снимая заколку. Поворачиваю к себе выразительное кукольное лицо с огромными глазами, обрамленными черными, как ночь ресницами. Невыносимая красота, убийственная. У меня дух перехватывает, когда девушка приоткрывает розовые губы, без намека на помаду. Поддаваясь импульсу, я провожу по ним подушечкой большого пальца, и она прикрывает глаза, тяжело дыша. Бл*дь, еще немного, и у меня окончательно снесет крышу.

— А это имеет значение? — ее низкий, хрипловатый от возбуждения голос заставляет все волоски на моем теле встать дыбом. Член болезненно давит на ширинку, и, пользуясь темнотой в салоне, я собираюсь поправить его, но чертовка опережает меня. Боже, дай мне силы пережить эту ночь и остаться прежним. Ее ладонь уверенно опускается на вздыбленную ткань, доставляющую не самые приятные ощущения, но ровно до того момента, как я ощущаю ее горячие пальцы, поглаживающие и сжимающие мою эрекцию. — Скажи водителю, куда мы едем. Это куда важнее, чем мое имя, — промурлыкала Алисия, лаская меня по всей длине через джинсы. Рваный вздох срывается с моих губ, и я приподнимаю бедра, упираясь в ее ладонь. Она опускает вниз собачку ширинки, расстегивает ремень, потом пуговицу, пока я надтреснутым голосом диктую таксисту адрес. Я прошу его поднять перегородку, замечая его любопытный взгляд в зеркале, прикованный к моей спутнице. Ее пальцы уже скользят по вздувшимся венам моего члена, и как только перегородка создает видимость полного уединения, я, откидываюсь назад, позволяя девушке беспрепятственно ласкать меня. Это лучше, чем я мог себе представить.

— Возьми в рот, — прошу я, и с губ срывается почти умоляющий стон, когда она сжимает пальцами основание члена и резко движется вверх, потом медленно вниз, сводя меня с ума.

— Размечтался, — отвечает она, насмешливо фыркая, но делает именно то, о чем я прошу. Ее язык скользит по моей головке, и я сильнее сжимаю ее волосы, толкая бедра вперед, но Алисия не позволяет мне управлять процессом. Отстраняется, глядя мне в глаза полным вожделения взглядом. Она хочет этого так же сильно, но что-то сдерживает ее. Мешает довериться мужчине, что, в принципе, звучит абсурдно. Мы не знаем друг друга.

— Давай же, — рычу я, не в силах терпеть напряженную пульсацию в члене, и она снова склоняется, обхватывая его губами, медленно опускаясь… О, бл*дь, почти до основания. Какого черта? Не всякая шлюха так может. Я чувствую ее горло, и выгибаюсь с громким стоном, двумя руками удерживая ее голову. Она поднимает голову, посасывая и лаская языком, и снова полностью заглатывает, и я уже рычу, чувствуя собственное бессилие контролировать скорую разрядку.

— Я сейчас кончу, крошка, если ты продолжишь, — срывающимся шепотом сообщаю я, чувствуя, как руки девушки спускают с моей задницы джинсы.

— Сколько времени ехать? — выпуская изо рта мой член и облизывая губы, спрашивает она неожиданно бесстрастным голосом, в то время, как я практически вишу на волоске от самого мощного оргазма в своей жизни. Я даже не понимаю, о чем она говорит. Ее понимающая улыбка изгибает припухшие губы, распутный взгляд скользит по моему телу. Я не заметил, как она задрала мою футболку, и сейчас любуется моим прессом и тем, что ниже.

— Мне нравится, — удовлетворенно заключает Алисия, и вызывает еще один мучительный стон, облизывая кончик моего члена своим горячим, умелым языком. То, что она делает, никак не вяжется с образом, который я себе нафантазировал, пока знакомился с ее личным делом, и даже когда наблюдал за ней в клубе. Ее ладони изучают рельефы моего тела, когда она снова глубоко берет мой пульсирующий, напряженный до предела член глубоко в свой рот, позволяя мне касаться бархатистого горла. Даже опытные шлюхи обычно давятся, когда пытаются особенно порадовать клиента. Но она — нет. Я чувствую, как рефлекторно сжимается ее горло, выбрасывая меня за грань реального мира, но не слышу никаких характерных звуков, кроме влажного соприкосновения теплых губ и моей плоти. Мое тело напрягается, и я уже чувствую первые признаки наступающего оргазма, рвано толкаясь в ее рот, пытаясь приблизиться к желаемой черте.

— Еще немного, крошка, — бормочу, я, срываясь на громкие стоны. Мне плевать, что там подумает чертов таксист. Мне еще никогда не делали такой охрененный минет, а видит Бог, я повидал немало самых разных женщин на своем веку. Искушенные профессионалки тоже были, но им далеко до Алисии Лестер.

— Переведи дух, малыш, — резко поднимаясь, произносит девушка, бросая меня в секунде от оргазма. От разочарования хочется выть, напряжение просто сумасшедшее. Я непонимающе смотрю на ее влажные губы, член стоит дыбом, всем своим видом показывая, как сильно он нуждается в продолжении.

— Презервативы есть? — спрашивает ведьма, и я шиплю сквозь зубы, когда она прикасается к моему стержню, сжимая его у основания своей маленькой ладошкой. Я могу только наблюдать за ее движениями, не вникая в смысл сказанных слов. Кому нужны слова в такой момент. Но приходится ненадолго прийти в себя, когда девушка несильно хлопает меня по щеке, привлекая к себе внимание. — Средства защиты есть?

Я, наконец, понимаю, о чем речь, и показываю на свои джинсы. Она понимает без слов, доставая пакетик из заднего кармана. Когда ее пальцы раскатывают латекс по всей длине, я могу только шипеть от острых ощущений. Я готов взорваться, черт ее побери. Существует ли вид сексуального помешательства? По-моему, я только что его открыл.

— Сделай это быстро. Мне не понадобится много времени, — произносит искусительница, гетера и сирена в одном лице, разворачиваясь боком на сиденье и наклоняясь немного вперед, ее пальцы быстро поднимают по бедрам узкую юбку, открывая убийственный, умопомрачительный вид на потрясную задницу. Меня не нужно долго уговаривать. Это то, в чем я нуждался с первого брошенного на нее взгляда. Резко опускаю вниз кружевные трусики, и прогибаю ее еще ниже, вводя головку члена во влажное отверстие. Резкий толчок, и я полностью погружаюсь в тесное лоно. Она издает сдавленный стон, впиваясь пальцами в мою правую ягодицу.

— Еще, малыш. Сильнее, — шепчет она, и я начинаю вбиваться в нее мощными толчками. Каждое проникновение сопровождается влажными шлепками и ее хриплыми стонами. Мой член горит в полном смысле слова. Я забыл, что мы в машине, что она объект, я и должен писать все происходящее. Я, вообще, не должен был трахать ее в машине. Только дома или с включенным диктофоном. Какого хрена я, вообще, делаю? И какого хрена она называет меня «малыш»? Если брать анатомические особенности, то я далеко не малыш.

— Бл*дь, что ты делаешь? — стону я, когда она сжимает меня внутренними мышцами. В глазах темнеет, я в очередной раз проваливаюсь в состояние горячего удовольствия, которое пульсирует по венам, заставляя сердце взрываться от переполняющих меня эмоций. Рэнделл где-то просчитался. Алисия не просто купленная Саймоном, безмозглая кукла. Она первоклассная шлюха, которая заточена на то, чтобы сводить с ума своих партнеров.

Опираюсь ладонью в сиденье, практически накрывая собой стонущую подо мной девушку. Это уже не просто секс, а почти языческое соитие. Я рычу, проникая в нее с животным остервенением. Я никогда не был нежным любовником, но сейчас в меня словно бес вселился. Она впивается зубами в мое запястье и срывается на крик, когда стенки ее лона начинают сокращаться, и снова проделывает свои фокусы, даже находясь в нирване, сжимая меня внутренними мышцами, и я начинаю кончать, содрогаясь всем телом, зажмурившись от фантастического удовольствия, которое проходит через все мое тело, затрагивает каждый нервный импульс, каждую мышцу, наполняя чувственной эйфорией.

— Кто ты, черт возьми? — спустя пару минут, спрашиваю я, ощущая себя полностью опустошенным, и в то же время невероятно умиротворенным. Мы оба мокрые от пота и все еще задыхаемся, словно пробежали марафон на несколько десятков километров, а не трахнулись на заднем сидении такси, как два одержимых подростка, которым невтерпеж. Сколько это длилось? Минут десять, не больше, но я не помню, чтобы достигал подобного эффекта кувыркаясь с не менее эффектными девицами всю ночь напролет.

— Дочь Евы, — со смешком отвечает девушка. Я не оценил ее иронии, и потянулся, чтобы обнять Алисию, что удивило меня самого. Вдруг неудержимо захотелось поцеловать ее. Никто и никогда не дарил мне столько удовольствия, как она сегодня. Но Лиса явно не из тех, кто нуждается в нежности после секса. Она быстро отстраняется и начинает приводить себя в порядок. Мне не остается ничего другого, кроме как сделать то же самое. Глубоко внутри, ее поведение меня уязвляет. Я давно не был так обескуражен, заинтригован девушкой, хотя, по большому счету, наше знакомство длится меньше получаса. Кто из нас более безумен? Что только что произошло? Снимаю презерватив, вкидывая в окно и натягиваю джинсы, застегивая ширинку. Уверен, что мы могли бы продолжить, что и сделаем, когда приедем ко мне.

— Меня зовут Итан, — произношу я, опуская вниз влажную от пота футболку. Девушка замирает, глядя на меня немигающим взглядом. Поправляет всклоченные волосы. Раскрасневшиеся щеки и покусанные губы мгновенно заставляют меня напрячься.

— Алисия, — тихо отвечает она, протягивая руку. — Приятно было познакомиться, — с ее губ слетает смущенный смешок, и я просто замираю, созерцая румянец на щеках девушки, которая только что трахнула меня как первосортная дорогая шлюха. А именно это она и сделала. Не я ее. А она меня поимела.

— Готова продолжить знакомство? — спрашиваю я, глядя в синие непроницаемые глаза. Она закусывает губу и снова этот неуверенный, почти смущенный кивок головы. — У меня есть отличный кофе, который я привез из Африки.

— Я не остаюсь на кофе, Итан. Ты просто трахнешь меня еще раз, а потом я вызову такси, и ты никогда больше меня не увидишь, — не моргнув глазом, ответила эта невероятная девушка, которая совсем скоро перевернет мой мир. Я уже знаю это, черт побери. Даже не гребаное предчувствие, а уверенность. И я не могу ни черта сделать, чтобы остановить грядущую катастрофу. В том, что она настанет, у меня нет ни тени сомнения.

[Алисия.]

Мне стоило выйти из такси, закончив приятное и горячее во всех отношениях знакомство. Ума не приложу, почему я этого не сделала. Притяжение оказалось слишком сильным, как и чувства, которые разбудил во мне Итан. Их сложно назвать романтическими, скорее, низменными, порочными... Я свихнулась, позволив себе переспать с первым попавшимся привлекательным парнем, едва зная его. Полный трэш. Чертовы коктейли или его сногсшибательное тело и грешные глаза плейбоя? Я даже сейчас чувствую неуемное желание снова забраться на него сверху и продолжить. Долго и неистово, пока не останется сил, до изнеможения. Я спятила. Точно спятила. Мне плевать, что этот красавчик подумал обо мне, хотя, я все поняла по его взгляду. Считает меня шлюхой, ну и пусть. Не осуждаю. Я такая и есть, но не для всех — для избранных, и выбираю я, или просто хочу в это верить. Невыносимо жить, постоянно играя роль послушной девочки, которую купили с потрохами. Мой секс с Саймоном всегда техничен, я никогда ничего не чувствую, контролируя только удовольствие любовника, а его мало волнует мое. Мы так живем почти четыре года. Точнее, он живет, а я существую. Но там, где я была до него, гораздо хуже. Я не вернусь в ту грязную клоаку, где не осталось ничего, кроме тяжелых воспоминаний и похороненных призраков.

У всех бывают минуты слабости, так вот эта моя. Но я еще не знаю, как дорого заплачу за свое безумство. Чувствовать себя живой — вот, что мне необходимо этой ночью. И Итан сможет мне в этом помочь. Я не хочу заканчивать вечер и возвращаться в свою небольшую, но уютную квартирку, которую пару лет назад купил мне Галлахер. Она пропитана им, нами, ложью, фальшью, похотью. В ней я задыхаюсь, просыпаюсь по ночам, чувствуя, что грудь сжимает непонятный ужас. Мои кошмары никогда не закончатся, и я никогда не прощу себя за то, что сделала.

Итан станет еще одним скелетом в моем шкафу, случайным сексом, который случался в жизни почти каждой девушки, просто не многие хотят признаваться в этом. Мне не стыдно. Мне хорошо. И хорошо настолько, что страшно.

Мне стоило выйти из такси и раствориться в сумраке ночного города, или послать Итана еще в клубе, когда он схватил меня за руку. И мне точно не нужно было ехать к нему и домой, в квартиру холостяка, где все кричит о его одиночестве. Он далеко не беден, живет в центре и у него ванная больше, чем вся моя квартира, но сейчас это не имеет никакого значения. Я не ищу спонсора. Мне нужен только секс и живые настоящие эмоции. На одну ночь, прежде, чем я вернусь в свой кукольный домик. Он набрасывается на меня, едва закрывается входная дверь, распластывает по стене, снимая, а точнее срывая с меня блузку. Я пытаюсь нашарить выключатель, чтобы погасить свет. Не хочу лишних вопросов, но Итан неуловимым жестом перехватывает мое запястье, и впивается в меня одержимым, жадным взглядом.

— Нет. Я хочу видеть тебя, — сипло шепчет он, и я сглатываю, чувствуя себя обезоруженный под натиском его глаз. Он умопомрачительно красив, но далеко не первый смазливый мальчик в моей постели. Однако, я не хочу... Не хочу чего?

Какая разница? Он никогда меня больше не увидит. Закрываю глаза, откидывая голову назад, подставляя шею его горячим поцелуям, которые оставят на моей чувствительной коже немало следов. Плевать. Он срывает зубами пуговицы на блузке. Нет ни единой мысли остановить его. Но я знаю, что Итан и сам остановится. Они все останавливаются в тот момент, когда видят мое тело обнаженным.

И оказываюсь права. Тяжелое дыхание парня переходит в хриплое восклицание, когда он стаскивает с меня клочки растерзанной блузки. Его руки, которые только что до боли сжимали меня, впечатывая в стену, с неожиданной осторожностью касаются моей кожи на ключицах, и ниже, по плечам, груди, нижней части живота.

— Что это? Они временные? — спрашивает он, заглядывая мне в глаза. Я отрицательно качаю головой, замечая вспыхнувшее недоумение на лице Итана. Они все спрашивают. Никто еще не промолчал.

— Зачем? Так много, Алисия… — он скользит взглядом по рисункам моих татуировок, разбросанных по всему телу. Это та причина, по котрой я всегда ношу закрытую одежду. Не все грехи юности можно так легко спрятать.

— Я сделала их, когда умерла моя мать, — произношу я. Он первый, кому я говорю о своем прошлом. Случайный любовник, как случайный попутчик. Мысль о том, что вы никогда больше не пересечетесь, развязывает язык. Однако с другими мне не хотелось делиться столь личными вещами. Задание Саймона вымотало меня, сделав чувствительной, уязвимой, дерганной. Я сказала о матери не потому что ищу сочувствия. Здесь что-то другое. В нем есть что-то другое, похожее на меня, то, чего не было в других парнях, с которыми я спала. Итан моргает, облизывая пересохшие губы, его взгляд перемещается вверх, в сторону, потом снова на меня. Неужели я спугнула горячего мачо своими откровениями? Никто не любит болтающих и жалующихся женщин. Хреновая прелюдия к новой порции секса. Итан накрывает ладонью мою грудь, мягко сжимая. Нежность не то, что мне сейчас нужно.

— Наверное, это очень больно, — произнес он тихо. И мне кажется, что я все-таки слышу сочувствие в его голосе. — Ты не обязана рассказывать. Я просто спросил временные ли они.

— Год. Мой любовник набивал их мне целый год. У него неплохо получилось, правда? Двенадцать месяцев. Ровно столько времени понадобилось, чтобы я смогла начать жить дальше.

— Тебе стало легче? — ненавязчиво спрашивает он. Вопрос звучит поразительно естественно. Почему мне так легко с ним?

— Нет, — слабая улыбка касается моих губ, когда я качаю головой. Мои пальцы скользят по точеным скулам парням, очерчивая контур его губ. — Боль никогда не дарит облегчения. Только новую боль. — Тянусь к нему, почти касаюсь губами. — Поцелуешь меня или отправишь домой?

— Я похож на сумасшедшего? — выгнув бровь, с волнующей улыбкой спрашивает Итан, прежде чем наброситься на меня снова.

То, что случилось между нами в машине, оказывается, было лишь репетицией к настоящему действию. Мы потеряли счет времени и чувство пространства, сошли с ума, словно утром нас ждал судный день и использовали каждую свободную минуту.

Выматывающий, жаркий и неистовый марафон закончился, когда солнечные лучи начали неуверенно ползти по графитовому напольному покрытию в спальне, где мы яростно совокуплялась в позе, которую только что изобрели, и так и вырубились, не расплетая рук и ног, обессиленные, отключившись прямо в процессе, полностью исчерпав возможности своих слипшихся тел.

Но первое, что я увидела, разлепив через несколько часов своих глаза, была пресловутая чашка горячего кофе. Кофе из Африки, как он обещал.

Мне бы отказаться, встать и уйти. Сделать все так, как привыкла. Но звенья невидимой цепи дрогнули, натянувшись, когда я совершила очередной неверный шаг.

Чертов кофе. Может быть, все началось даже не с секса, а именно с ароматного горячего напитка, который я пила маленькими глоточками, разглядывая обнаженное тело своего случайного любовника, вытянувшееся рядом, со следами моей несдержанности на его смуглой коже.

— Ты оставишь мне номер своего телефона? — спросил он немного отстраненным тоном, когда я собралась уходить. Он протянул мне сумочку, вопросительно глядя в глаза, и я автоматически взяла ее. Мы какое-то время просто пялились друг на друга, как два инопланетянина, внезапно встретившиеся на чужой планете и узнавшие друг друга. Его сложно будет забыть... Или заменить кем-то другим.

— Нет. Но я могу взять твой. — ответила я.

***

Священники говорят, что вера в Бога делает нас свободными, что только совершение правильных поступков — путь к истинной свободе, которая кажется нам чем-то мифическим и нереальным для простого обывателя. Но это также огромный труд. Мы заставляем себя делать благие дела, в то время, как грех совершить гораздо легче. И это главное заблуждение каждого, кто когда-либо задумывался о добре и зле в этом мире. Мы думаем, что сами делаем выбор, но, увы, это не так. Один раз поступив правильно, приходится заставлять себя сделать следующий верный шаг. И нам кажется это насилием, принуждением, чем-то навязанным, сложным. Наши сердца закрыты для добра в то время, как один раз согрешив, так хочется еще и еще. Вы называете ЭТО свободой? Нет, это дьявольская зависимость. И мы идем у нее на поводу, потому что так легче. Мы не делаем выбор, на самом деле, все решено за нас. Мы проиграли эту битву когда-то очень давно, но, наверное, жизнь и дана нам для того, чтобы рано или поздно увидеть разницу.

Я запуталась в своих грехах еще в самом юном возрасте. И что бы не делала, как бы не сопротивлялась, меня тянуло в бездну, но что было тому виной? Я хотела быть лучше, но не знала как, никто осознанно не выбирает темную сторону. Мы идем на поводу у более сильных игроков, пока не научимся играть сами. Бороться с демонами при помощи других демонов — заранее проигранная битва. Только иначе меня не научили. За свой нелегкий и недолгий век я никого по-настоящему не любила, а просто пыталась выжить в тех условиях, в которых родилась.

Что-то было не так с этим парнем… Я должна была понять. Сразу, как только увидела его и ощутила невероятное по силе влечение. Таким, как я, нельзя идти на поводу у чувств. Я не имею права оступиться, но я не просто оступилась. Я прыгнула, закрыв глаза, не подозревая, что ждет меня впереди. Бесстрашие сродни глупости. Я просчиталась, решив, что могу контролировать происходящее между нами, но это было не так, с первой секунды нашей встречи...

***

Выходные прошли, как в тумане. Я автоматически занималась рутинными делами, стараясь не думать о случившемся в ночь с пятницы на субботу. Ходила по магазинам, прибиралась в квартире, смотрела телевизор, болтала с Ритой по телефону, выслушивая поток ее восторженных отзывов в адрес бородача, который позвонил ей на следующий день и позвал на свидание. Конечно, и у меня она пыталась выпытать подробности, но я отвечала уклончиво, хотя ее вопросы навевали такие горячие воспоминания, от которых горели щеки. Но я гнала ненужные мысли прочь. Мне казалось, что это обычное приключение, которое со временем забудется, как много раз случалось ранее.

В понедельник утром напомнил о себе Саймон. Я ехала в метро, когда он позвонил, и несколько секунд я просто смотрела на высветившееся имя на экране, чувствуя острое желание выкинуть телефон. Стиснув зубы, я ответила на вызов:

— Доброе утро, Саймон, — заставляю свой голос прозвучать, как можно более естественно.

— Как поживает, моя малышка? Скучала по мне? — бодро спрашивает Галлахер. Я смотрю в окно на бесконечные черные стены тоннеля, по которому несется поезд. Парень напротив пялится на меня, не скрывая своего интереса, а мне хочется послать всех к черту или спрятаться в стенах своей крошечной квартирки.

— Конечно, скучала, — по привычке вру я. — Ты вернулся? Во сколько тебя ждать?

— Я не только вернулся. Я уже в офисе. У тебя есть для меня информация? — от любезности не остается и следа, теперь его тон исключительно деловой.

— Да, есть. Я могу послать тебе сообщением…

— Нет, — резко обрывает Саймон. — Не по телефону. Я приеду к семи. Будь дома, пожалуйста.

— Я постараюсь успеть.

— Ты не поняла, — холодно бросает Галлахер. — Будь дома. В семь.

Я замолкаю, чувствуя себя готовой взорваться и наговорить лишнего. У него есть ключи. Мог бы и подождать, а не разговаривать со мной, как… Черт!

— Я буду, — сквозь зубы отвечаю я.

— Мне не нравится твой тон, — ледяным тоном отзывается Галлахер.

— Тебе показалось, Саймон. Моя остановка. Мне скоро выходить.

— Мне не нравится, что ты ездишь на метро. Я купил тебе машину не для того, чтобы она стояла на подземной стоянке.

— Я тебя услышала, Саймон. — быстро отвечаю я. — Мне нужно идти. Спасибо за заботу.

Отключившись, я выдыхаю, прислоняясь лбом к холодному стеклу окна. Мне еще две станции ехать, и я осознанно обманула Галлахера. Господи, если мне так невыносим его голос, как я лягу с ним в одну постель вечером? А то, что он захочет, нет никакого сомнения. Он всегда хочет. Секс никогда не был для меня приятной частью нашего соглашения, но я терпела и за четыре года привыкла к нему, научившись не испытывать отвращения, как в самом начале. Почему же сейчас мне хочется расплакаться от мысли о том, что ждет меня вечером?

В офисе «Перриш Трейд» многолюдно и шумно. До официального начала рабочего дня осталось пять минут, и сотрудники переговариваются, спеша обсудить случившееся в выходные, обменяться новостями, выпить кофе. Я сижу на своем месте, уткнувшись в монитор, где открыт контракт, который в пятницу подсунула мне Кларисса Лейтон. Я не хочу ни с кем разговаривать и никого видеть. Я и эти люди родились на разных планетах, и бывают дни, когда я особенно ощущаю разницу и стену между нами. Я презираю их за то, что они так счастливы. За их полные семьи и теплые дома, в которых прошло их безоблачное детство.

Я помню себя маленькой девочкой в легкой кофточке, из котрой я выросла несколько лет назад. Я и моя подружка из соседней комнаты перенаселенного барака, в котором жили наши семьи, часами стояли перед крупными торговыми центрами, протягивая руки за милостыней к таким вот расфуфыренным, самодовольным и счастливым богатеям, которые бросали монетки, даже не глядя на нас, не считая нужным остановиться, или просто проходили мимо, делая вид, что таких как мы, как я и Миа, и сотни других голодных детей из нищих районов Кливленда, не существует. Позже они заметили меня, эти лощеные жлобы, уверенные в своей неуязвимости, но только как товар, который можно купить и использовать. Я помню непроницаемые лица охранников, которые прогоняли нас с Мией, если кто-то из посетителей жаловался на грязных попрошаек. Помню, как местные криминальные выскочи отбирали у нас все, что мы насобирали, не оставляя ни цента. И мы возвращались домой ни с чем и голодные. Я помню, как мы мокли под дождем возле уличных кафе, выжидая, когда кто-то из посетителей оставит на столе недоеденную еду, чтобы незаметно стащить, пока официанты отвернулись.

Почему именно сейчас все эти воспоминания черно-белым калейдоскопом мелькали у меня перед глазами? Ведь это вовсе не самое страшное из того, что случилось с нами.

— Не позвонил, да? — слышу за спиной сочувствующий голос Риты Дуглас. Сначала я даже не понимаю, о чем она. Оборачиваюсь к ней вместе со стулом. Рита сидит на краешке моего стола и выглядит просто великолепно. Она похожа на лихую амазонку. Яркая, статная, уверенная в своей неотразимости. Сегодня Рита отошла от офисного стиля и позволила себе темно-зеленое приталенное платье до колена. Ноги у нее стройные и длинные, несмотря на достаточно крупный верх. Яркий макияж нисколько не портит красивые черты лица. Я натянуто улыбаюсь и благодарно киваю, когда она ставит передо мной чашку кофе.

— Выглядишь не очень, — хмурится Рита, встревоженно разглядывая меня. Я и сама знаю. Бледное лицо, темные круги под глазами. Мне снова снились какие-то дурацкие сны, и я постоянно просыпалась с бешено колотящимся сердцем.

— Спасибо, — усмехнулась я с иронией, делая глоток горячего ароматного напитка.

— Забей. Он просто урод. Сам не понимает, от чего отказался, — бодро продолжает Рита. И теперь я уже удивленно смотрю на нее.

— Прости? — недоумевающе спрашиваю я.

— Красавчик из клуба, — напоминает мне Рита, словно я могу забыть… — Он же не позвонил? Ты поэтому такая бука сегодня?

— Нет. Я не дала ему номер, — отвечаю я, пытаясь выглядеть равнодушно и естественно. Аккуратные брови Риты ползут вверх.

— Он так плох? А вроде не скажешь, — не скрывая изумления говорит Дуглас.

— Нет, он великолепен, но…

— Ого, отсюда подробнее, — воодушевленно обрывает меня Рита.

— Рит, время девять уже. Давай работать.

Дуглас отрывается от стола и разочарованно вздыхает, смотрит на изящные золотые часики на запястье.

— Ты такая скучная, Лестер. Но все равно мне нравишься. Пообедаем вместе?

— Да, конечно, — вежливо улыбаюсь я, и облегченно выдыхаю, когда она уходит. Я провожаю ее взглядом, замечая в длинном стеклянном коридоре процессию из шести мужчин в деловых костюмах. Они быстро перемещаются, минуя наш рабочий зал на сто с лишним мест. Один из них Перриш, я уверена, но со своего места мне сложно разглядеть. Они все кажутся небожителями, похожими, как братья. Шесть членов правления «Перриш Трейд». Но рулит всем, разумеется, только один. Рита семенит вслед за процессией, едва поспевая, и я не могу без улыбки наблюдать за ней.

На этот раз офис я покидаю вовремя, и сталкиваюсь с пробкой на выходе из здания. Но зато мне не приходится ждать электричку, и я приезжаю домой в половину седьмого. Есть время принять душ, накраситься слегка и переодеться во что-нибудь сексуальное. Звоню в ресторан за углом, заказываю готовую еду, одновременно раздеваясь по дороге в ванную комнату. Я не позволяю себе думать и поддаваться утреннему депрессивному состоянию. Может быть, если я справлюсь с заданием Саймона, он решит, что мой долг оплачен? Смешно, конечно. Я давно не маленькая девочка, чтобы верить в сказки и благородство мужчин.

Галлахер опаздывает и приезжает около восьми вечера, но я не выказываю недовольства. Встречаю его с улыбкой в коротком черном платье, едва скрывающем мою задницу и в туфлях на высоких каблуках. На мне нет чулок и трусиков. Не моя инициатива. Требования Саймона в отношении моего внешнего вида не меняются годами.

Он придирчиво рассматривает меня с головы до ног, пока я помогаю снять ему пиджак и провожаю в небольшую гостиную-студию, соединенную с кухней. Я сама внимательность и заботливость. Меня тошнит от своей приторности. Зато Галлахер доволен. Саймон с меня ростом, но когда я на каблуках, то становлюсь заметно выше. Думаю, ему нравится, хотя мы редко где-то бываем вместе. Саймон женат на дочери прокурора города и не хочет светиться. Я наклоняюсь над столом, наливая ему его любимый шотландский виски, который он покупает сам и привозит раз в месяц, забивая мой бар. Он смотрит на меня, и я вижу похотливую улыбку на полных губах. Саймона сложно называть красивым, но он не урод. Немного полноват, слегка лысоват, но взгляд у него цепкий, неглупый, да и глаза выразительные и непроницаемо-черные. Он умеет хорошо одеваться, всегда пользуется парфюмом и следит за собой. И у него красивые зубы… Я всегда пытаюсь помнить о его достоинствах, когда чувствую, что он возбужден и мне нужно выглядеть искренней, когда я буду стонать под ним.

— Ты была хорошей девочкой, Лиса? — спрашивает он, забираясь ладонью под мое платье, и сжимая мою ягодицу. Я напрягаюсь, невинно хлопая ресницами, не меняя позы. Он слегка хлопает меня по заднице, задрав платье до талии, жадно разглядывая обнажившееся тело. Его толстые пальцы забираются между ног, грубовато толкаясь внутрь. Закрываю глаза, чтобы он не заметил охватившую меня неприязнь. Киваю, закусывая губы и изображая желание, двигая бедрами, чтобы он поверил. Я слышу, как он тяжело дышит, поднимается со стула и встает у меня за спиной. Треск расстегивающейся молнии и позвякивание ремня. Он трахает меня над столом, держа за волосы и сыпля грязными словечками. Некоторым мужчинам легче получить разрядку унижая и оскорбляя девушку, это их заводит. Я ничего не чувствую, кроме технического проникновения чужеродной части тела в меня. Мне немного больно, потому что я совершенно не была готова. Саймон не пользуется смазкой или презервативами, которые облегчили бы мою участь. Он уверен, что я не трахаюсь на стороне. Постоянно говорит, что я окажусь на улице, если он меня поймает. Позволяя ему трахать меня без защиты, я тоже рискую, потому что не уверена, что являюсь единственной любовницей. Мне приходится проверяться раз в несколько месяцев, чтобы быть спокойной, что он не заразил меня-какой-нибудь венерической болячкой.

Надо отдать Саймону должное он не скорострел, и, вообще, с либидо у него нет проблем, хотя мне было бы проще обратное. Он пользует меня в нескольких ракурсах, прежде чем поставить на колени и отыметь в рот. Это отвратительно, особенно когда он спускает, и мне приходится бежать в ванную, чтобы выплюнуть сперму и промыть рот. Несколько раз меня тошнило, но Галлахеру плевать на мои пожелания. Для него главное его удовольствие. И он приобрел меня именно для ублажения собственных нужд. Мой голос и мое мнение не имеют никакого значения.

Когда я возвращаюсь в комнату, он уже совершенно уравновешенный и спокойный ужинает отбивной с салатом, время от времени прикладываясь к виски в стакане. Мне бы хотелось, чтоб мои мучения закончились, но я слишком хорошо его знаю, чтобы верить в это. После ужина он захочет снова... Ненасытный ублюдок.

— Я бы хотел, чтобы ты готовила сама, — произносит Саймон. — Конечно, после того, как твоя миссия в «Перриш Трейд» будет закончена, — уточняет он, опережая мом вопросы. — Расскажешь, что удалось узнать?

— Планируется поглощение «Белл Энтерпрайзис». Перриш скупает акции, — делая глоток виски, говорю я. Напиток обжигает горло, и я морщусь. Но не закусываю. Не могу заставить себя есть после того, что только что было.

— Не может быть, — Саймон вскидывает голову, убирая в сторону вилку. — Перришу они не по зубам. Он сумасшедший?

— Уже несколько недель идет скупка, секретарша Перриша сказала, что все готовятся к сделке.

— Мне нужно больше информации, — хмуро говорит Галлахер. — Цифры, гарантии.

— Это невозможно. У меня нет доступа.

— Так получи его! — рявкает Саймон. Я опускаю глаза, чтобы он не увидел полыхающей в них ненависти.

— Я попробую.

— Что еще?

— Секретарша Перриша говорит, что его жена наркоманка.

— Тоже мне секрет, — фыркнул Галлахер, вытирая губы салфеткой. Делает большой глоток виски, криво усмехаясь. — Линди Перриш полгорода знает. Ее уже отымели все, кому не лень.

Я потрясенно округляю глаза, отказываясь верить в услышанное. Такой влиятельный человек, как Рэнделл Перриш не мог допустить подобных слухов.

— Вот так, детка, бывает. Ты можешь быть королем этого е*аного мира, но никто не может тебе гарантировать, что твоя королева не окажется обычной шлюхой.

— Это сплетни, — отказываюсь верить я.

— Да брось ты. Я видел сам, как ее трахали в одном клубе. В необычном клубе, разумеется. Говорят, они туда ходили вместе с мужем раньше, а потом он отпустил ее в свободное плавание. И знаешь, что самое занятное?

Я пожимаю плечами, пытаясь не задаваться вопросом, что делал в клубе со свободными нравами сам Саймон. Наверное, мне стоит проверяться чаще.

— Линди везде рассказывает, что ее муж импотент и поэтому не реагирует на ее загулы. Можешь себе представить? Великий Рэнделл Перриш не может трахнуть собственную жену! — Галлахер оглушительно смеется. — А ему и тридцати нет. Наверное, поэтому у него мозг, как калькулятор. Надо же куда-то направлять нерастраченную энергию.

— Не думала, что мужчины любят слушать сплетни.

— Да какие сплетни крошка? То, что он извращенец, знают многие. Видимо, доэксперементировался.

— Ты завидуешь ему? В этом дело? — я не понимаю, как подобный вопрос вообще пришел мне в голову, и зачем я задала его, но зато реакция Саймона оказалась мгновенной. Он влепил мне болезненную пощечину, потом еще одну. Потом резко встал и прошел в спальню, не закрывая дверь.

— Быстро сюда, — рявкнул он. Я выпила залпом полбокала виски, прежде чем выполнить приказ. Мне стоило промолчать. Галлахер заставит меня пожалеть о сказанных по глупости словах.

И я не ошиблась...

***

На следующий день меня вызвали в отдел по работе с кадрами, сообщив, что я прошла испытательный срок, и после подписания необходимых документов, я получила необходимые доступы. Я знала, что если буду скачивать информацию на флешку, меня тут же вычислят, поэтому пришлось запоминать. Мне хотелось поскорее справиться с заданием Саймона и свалить отсюда. Меня пугали все эти разговоры о незаконной деятельности Перриша и его странностях. Если я попадусь, то мне точно достанется по полной. Саймон и пальцем не пошевелит, чтобы помочь мне.

В итоге я каждый вечер приносила любовнику информацию, которую удалось запомнить за день. Рисовала ему цифры и графики, диаграммы, которые отпечатались в голове, но он требовал еще и еще. Но хуже было даже не то, что я каждый день рисковала, передавая конфиденциальные данные своему любовнику, а то, что Саймон с понедельника до пятницы являлся по вечерам не только для того, чтобы получить необходимые данные, но и удовлетворить свои неуемные сексуальные аппетиты.

Никогда еще неделя не казалась мне такой длинной, а я себе такой грязной. Когда он уходил, я часами лежала в крошечной ванной, вспоминая о парне из клуба, о том, что я чувствовала рядом с ним, и как мне было просто и чертовски хорошо. Эти мысли постоянно меня преследовали. Я ложилась с ними глубокой ночью и вставала утром. Итан. Я про себя произносила его имя, вспоминая как в экстазе прокусила кожу на его плече. Это было так...

В выходные я с трудом удержалась от того, чтобы позвонить ему, но, когда в понедельник Саймон объявил, что уезжает на три дня, мои силы сопротивляться влечению к парню, который должен был стать разовым развлечением на ночь, иссякли, и я позвонила.

 

ГЛАВА 3

[Итан]

Я знал, что рано или поздно Алисия Лестер позвонит мне. Вопрос времени. Я прочитал ответ в ее глазах в то утро, когда она уходила. В глубине души я хотел обратного. Хотел, чтобы она послала меня к черту и не захотела больше никогда иметь со мной ничего общего. Однако, у нее изначально не было шансов. Я — то самое идеальное оружие, которое использовал Рэнделл Перриш в исключительных случаях. Теперь я понимал, почему Рэн выбрал меня, своего самого сильного игрока, которого он воспитал и заточил для самых сложных и нестандартных поручений. Он что-то знал о ней, больше, чем сообщил, и каким-то непостижимым образом предугадал, что девушка не устоит передо мной. Его методы казались мне спорными, за гранью моего понимания, но они работали всегда. Безотказно. Этот человек — страшный и опасный, прирожденный манипулятор, способный тонко чувствовать души людей, читать, а потом играть ими ради своей выгоды. Он может отрицать, но я уверен, что Корнелия Перриш, его мать, передала ему частицу своих способностей. Мне ли не знать? Он заменил мне старшего брата, хотя Перриша странно даже представить в такой роли, но в семнадцать лет я смотрел на него, как на небожителя, Рэн вытащил из такого дерьма, с которым я сам бы никогда не разобрался. Можно сказать, Рэн спас мне жизнь, и как бы высокопарно это не звучало, я всецело предан ему. Не из чувства долга, а потому что для меня Перриш — единственный человек, протянувший руку помощи в момент, когда я был уверен, что моей жизни пришел конец. Он помог мне обрести равновесие, простить себя и показал путь, которым я должен идти, чтобы вырваться из ада прошлого, он заставил меня поверить, что и у таких, как я есть шанс чего-то добиться в жизни. Но я никогда не питал иллюзий в отношении своего спасителя, не пытался закрывать глаза на его деятельность и поступки, которые не вписываются в нормы морали. И я знаю, что Рэнделл использует меня точно так же, как и других людей, позволяя им верить, что они оказывают ему услугу за то, что когда-то он помог решить им их проблемы. Только все это не имеет никакого значения для нас двоих... Не имело до того, как в моей жизни появилась Алисия Лестер.

Она позвонила мне через десять дней. Пыталась быть уверенной и смелой. Говорила с легкой небрежностью. Но на самом деле просто пыталась убедить саму себя, что этот звонок и еще одна встреча ничего для нее не значат. Краткосрочная интрижка. Никаких обязательств. Просто секс. Как в многочисленных фильмах на тему свободных отношений, где один из героев, в итоге, всегда хочет большего и все, как правило, закачивается хэппи эндом и свадьбой.

Но это не про нас. Не наша история.

Она приезжала в мою квартиру всегда ночью. В пятницу, иногда в субботу. Я знал, почему именно в эти дни, но никогда не задавал вопросов. Она должна была сказать сама. Любая женщина заговорит, нужно только дождаться того самого момента, когда ей будет невыносимо молчать, когда ее будет разрывать от желания излить наболевшее. Иногда алкоголь является активатором данного процесса, но с Алисией это не работало. Она была другой, не похожей ни на кого, и я понял сразу, что мне предстоит непростая задачка. Секс — это ничто, хотя от него у меня крыша едет и напрочь сдают тормоза.

На самом деле, я не продвинулся ни на йоту. Мы ходим по кругу. Топчемся на месте. И я отчасти рад этому.

Мне хорошо с ней. Слишком хорошо.

Не нужно даже разговаривать, достаточно взглядов, языка тел, которые стремятся соединиться. Такая страсть не случается на пустом месте. Я впервые не заинтересован в выполнении задания, и не знаю почему, и что в ней особенного. Но я не хочу, чтобы Рэн разрушил ее. А он сделает именно это. Сотрет прежнюю живую, грешную Алисию и создаст новую, беспринципную и хладнокровную, четко выполняющую приказы. И пока у нас еще было время, я просто наслаждался возможностью быть с Лисой, порочной, горячей, сумасбродной девчонкой, которая по глупости попала под прицел очень сильного игрока.

Мы закрывали двери, отдаваясь друг другу с разрушающей любые преграды похотью. Ненасытные, жадные, отчаянно цепляющиеся друг за друга. Мы достигали заоблачных пределов чувственных удовольствий, доводя себя до изнеможения, до высшей точки кипения, прежде, чем разлететься на атомы в агонии невыносимого экстаза. Никаких прелюдий и ласковых объятий — Лиса не хотела нежности. Словно ее отказ от проявления эмоций сможет остановить неизбежное. Она предпочитала уходить сразу же, как наши развратные пляски заканчивались. Создавала непробиваемой барьер, как только мы выбирались из постели, пряталась за своей маской высокомерной суки. Но что бы она ни делала, как бы себя не вела, я видел ее другой, чувствовал, что она другая.

В один пятничный вечер что-то пошло не по привычному сценарию, и после часового секс марафона Лиса отстранилась, откидываясь на подушку и глядя в зеркальный потолок задумчивым взглядом. Я привык видеть в нем совсем другое отражение.

— Принеси вина, Итан, — неожиданно попросила она. Я удивленно взглянул на ее застывший профиль, и, пожав плечами, выполнил просьбу. Лиса приподнялась, опираясь на подушки, и протянула руку за бокалом. Взгляд девушки рассеянно скользнул по моему телу, но не вспыхнул, как обычно. Ее мысли сейчас далеки от меня и происходящего в этой постели еще пять минут назад.

— Есть повод? — спросил я, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу. Она поднесла бокал к губам, смакуя напиток. Неуверенная улыбка дрогнула и погасла.

— У меня сегодня день рождения, но не думаю, что ради него стоило открывать такое дорогое вино, — в ее голосе звучит нотка печали, которая заставляет мое сердце сжаться.

— Ты разбираешься в винах? — задаю я перекрестный вопрос, пытаясь справиться с удивлением. В ее личном деле стоит другая дата рождения. На два месяца позже.

— Немного. Пришлось научиться. Хотя кому это интересно, — Лиса делает еще один большой глоток. — Я родилась семимесячной. Недоношенной. И мать бросила меня в роддоме, потому что... — Лиса закатила глаза, слегка нахмурившись и, подняв руку, стала загибать пальцы. — Была нищая, жила в комнатушке без условий, сидела на наркоте, нигде не работала и, вообще, не планировала меня рожать. — Рука безвольно опустилась на обнаженное бедро, и я отвел взгляд от причудливых татуировок, покрывающих ее тело. Они не были уродливыми, но напоминали мне шрамы, которые нанесла ей жизнь. И это, как рубцы на моем собственном сердце. Можно спрятать, но стереть нельзя.

Это случилось. Она заговорила. Но я не чувствовал ни радости, ни удовлетворения. Напротив, мне хотелось заткнуть ей рот. Мне не нужно этого знать, Лиса. Ради Бога, не позволяй мне знать.

— Ей сказали, что я вряд ли выживу, из-за порока сердца, который обнаружили помимо других диагнозов, — опустив глаза продолжила она, не услышав моего молчаливого посыла. — Меня могли поместить в приют и отдать нормальной семье. Но Лорен внезапно передумала. Кто-то очень «добрый» подсказал ей, что с больным ребенком она будет получать пособие, столько, сколько сможет… пока я не окочурюсь. Лорен явилась в больницу и со скандалом забрала меня. Где-то через месяц она потеряла все документы, мы переехали, а при оформлении новых произошла путаница. Лорен не стала исправлять. Фактически, двадцать два мне исполнится через два месяца, — подняв голову, Лиса взглянула мне в глаза, фальшиво улыбаясь. — Так что отмечать действительно пока нечего, — остатки вина исчезли на ее губах, и я наполнил бокал снова. — Но, знаешь, это первый день рождения, который я провожу не одна. И мне кажется, я совершаю огромную ошибку, — она задерживает дыхание, когда наши взгляды встречаются. Я позволяю себе то, чего никогда не делал раньше, провожу тыльной стороной ладони по ее щеке, и она не отталкивает. Внутри меня болезненно сжимается тугой комок.

— Ты права, — отвечаю я, понимая, что должен сказать совсем другое. — Ты не обязана продолжать, если не хочешь. Или если тебе тяжело вспоминать, — делаю попытку остановить поток ее откровенности.

— Она считала, что мне повезло. — Лиса непроизвольно крутит в пальцах ножку бокала, глядя на гранатовую жидкость внутри, игнорируя, или не замечая мои намеки. — Мне сделали операцию по квоте, и я выжила. Ты думаешь, она была права, и мне действительно повезло? — ее прямой взгляд устремился на меня. В глубине расширенных зрачков я не увидел боли, одну только злость и гнев. Я понимаю ее, как никто другой. Мое детство было таким же. Может быть, мы жили на соседних улицах.

Чертов ублюдок. Стискиваю зубы до ломоты в скулах. Рэнделл знал. Хитроумный сукин сын. Это гребаная проверка или что?

— Я не знаю, Алисия, — пожимаю плечами, отводя в сторону взгляд, ощущая нарастающий гул в ушах из-за притока крови, разгоняемого по венам бешено бьющимся сердцем. — Я тоже не родился с золотой ложкой во рту.

— И это видно, — кивнула Лиса и убила наповал следующей фразой. — Мы узнаем друг друга сразу — дети трущоб. Брендовые шмотки, драгоценности, дорогие тачки и большие светлые квартиры, укомплектованные по высшему разряду — это лишь мишура, нельзя изменить то, что никогда не отпустит. Мы все прошли через ад. Он разный для каждого, но шрамы, они видны невооруженным взглядом. Мне нравится, что тебе не нужно врать и притворяться другой. Я захожу сюда, на пороге снимая маску, и могу дышать полной грудью. И никогда не чувствую твоего осуждения.

— Мне не за что тебя осуждать, Лиса, — отвечаю я, качая головой. Я накрываю ее пальцы ладонью и чуть сжимаю их. Мы, кажется, вечно смотрим друг на друга. Ее губы подергиваются, словно она хочет что-то сказать, но не решается.

— Зато мне есть за что осуждать себя, Итан, — очень тихо отвечает она.

Это был второй раз, когда Лиса не сбежала и осталась на ночь. Мы допили вино, больше не затрагивая щепетильные темы. Говорили ни о чем, о всякой ерунде: о политике, погоде, цветах на обоях, о том, что каждый из нас предпочитает на завтрак, любимых фильмах и местах, в которых побывали или мечтали бы посетить. Она уснула, доверчиво уткнувшись мне в плечо, а я не мог, как ни пытался. Слушал ее мерное дыхание и пытался найти выход, выход для нас обоих и не находил. Часы тянулись бесконечно, я ощущал совсем близко теплое обнаженное тело девушки, с которой так неожиданно столкнула меня жизнь. Не в то время и не в том месте. И в эти минуты я ненавидел Рэнделла за то, что он сделал с нами. Я знаю, что дальше будет еще хуже, еще мучительнее. Мне нужно остановиться сейчас, но Перриш не позволит. Он всегда на шаг впереди и у него в рукаве есть козыри, которые мне нечем крыть.

Она чертовски права.

«Мы все прошли через ад. Он разный для каждого, но шрамы, они видны невооруженным взглядом.»

Наши шрамы похожи, я чувствую, знаю, что не ошибаюсь. Но страшнее всего то, что и Рэнделл это знает, иначе бы я не был здесь. Иначе она не сказала бы мне сегодня так много.

Ближе к рассвету, ее дыхание изменилось, и тело Лисы судорожно сжалось, словно сведенное судорогой, а потом она начала задыхаться и кашлять. Внезапный приступ удушья усиливался, а я никак не мог ее разбудить. Лиса металась на кровати, всхлипывая и бормоча бессвязные фразы. А потом вдруг затихла и распахнув глаза посмотрела прямо на меня. Я застыл, пораженный ужасом, который увидел в расширенных зрачках девушки.

— Мне было четырнадцать, Итан, — срывающимся шепотом произнесла она. — Я убила ее. Мне кажется, я это сделала.

— Кого, Лиса?

— Мою мать...

[Алисия]

Несколько недель назад я и предположить не могла, что моя жизнь так резко изменится. Или не жизнь? А я, я изменилась. Нам все время говорят, что мы должны идти вперед и не бояться перемен, но я боюсь. Тот, кому есть что терять, всегда боится. Но только раньше я боялась потерять покровительство Саймона Галлахера, как источник средств к существованию, как билет в сытую жизнь. А теперь... Мое безумие началось с долбаного кофе с утра, после ночи фантастического секса, или с первого взгляда, который он бросил на меня через мерцающий неоновыми огнями зал клуба?

Все смешалось, запуталось, слетело с привычной орбиты. Мне казалось, что со мной никогда не случится того, что делает глупыми других девушек. Я так долго верила в свою неуязвимость чувствам. Откуда они взялись? Как так вышло, что я потеряла голову за какой-то месяц? Что в нем такого? И почему именно он? Именно этот парень? Так много вопросов. Я уверена, что каждая задает их себе, оказавшись на перепутье. Саймон никогда не отпустит, глупо даже надеяться на его благородство. Он растопчет меня и выбросит туда, где взял. А я не могу допустить подобного. Второй раз мне не подняться, не выжить.

Но страшнее для меня другое — я не могу допустить мысли, что потеряю Итана, и то чувство безумного притяжения, которое так внезапно и крепко связало нас. Как глупо! Отчаянно карабкаться наверх, чтобы влюбиться в парня, который вылез из того же болота, что и я. Но, может быть, в этом и есть особый смысл, который все время ускользает от меня? Урок судьбы, провидение? Когда мы вместе, все перестает иметь значение, словно время и планета замирают, даря нам часы забвения. Тайком, урывками. Потом я возвращаюсь в свою клетку и не могу понять, как меня угораздило, так вляпаться? Непредусмотрительно, по-детски влюбиться? Я даже не знаю, чувствует ли он то же, что и я. Десять дней, пока я не решалась ему позвонить, были адом. Мучительным адом. Особенно те моменты, когда приходилось ложиться в постель Саймона и удовлетворять его запросы. Хорошо, что он не усердствовал, не требовал изысков. Он был доволен, предоставленной информацией и в качестве бонуса дал мне немного больше свободы и купил новый комплект драгоценностей. Я ни разу не надела их. Не смогла.

Рядом с Галаххером я всегда чувствую себя элитной проституткой. А с Итаном я просто Лиса. С ним, вообще, можно ни о чем не думать. И дело не только в сексе, хотя была бы рада, будь оно так. У меня было много мужчин, самых разных. Некоторые мне нравились, других я даже хотела, но никогда не испытывала того, что дарил мне Итан. Мы были ненасытны и не могли остановиться, и в то же время, в каждом соприкосновении наших тел было столько отчаянного стремления согреть друг друга, стать единым целым, получить забвение, которое необходимо каждому из нас, и несколько мгновений абсолютного счастья. Его холостяцкая квартира стала нашим оазисом среди каменных джунглей, крепостью, за стенами которой мы прятались от реального мира, запутавшись в мокрых простынях, забыв обо всем, что происходит снаружи. Я рассказывала ему вещи, которые никто обо мне не знал, хотя Итан больше не был безликим случайным попутчиком. Я понимала, что рискую, но верила, что еще могу остановиться. Он по-прежнему ничего обо мне не знал, кроме имени. Я могла исчезнуть в любой момент. Просто не хотела, не была готова… Я давала себе обещания каждый раз, что не вернусь и возвращалась, нарушая правила, которые когда-то сама установила. Снова и снова. Я так погрузилась в новые чувства, что едва ли думала о том, что испытывает Итан, что он думает обо мне, о том, кто он такой, чем живет, чем дышит. Все это казалось таким неважным, ненужным…

Я совершала один неверный шаг за другим и верила, что до края пропасти далеко. Но уже парила над бездной….

***

Спустя почти два месяца моего тайного бурного романа с Итаном, Саймон снова уехал в деловую командировку, сообщив, что моя миссия в «Перриш Трейд» может считаться выполненной. Он узнал все необходимое и уже предпринимал меры, чтобы опередить Перриша и помешать его планам по поглощению крупной корпорации. Я была далека от деловых моментов, но все равно очень нервничала. Мне не терпелось исчезнуть из компании «Перриш Трейд», потому как каждый новый день был сопряжен с риском быть раскрытой и пойманной на шпионаже. Если это случится, то я получу «волчий билет» или даже судимость, о моральной стороне вопроса, вообще, молчу. Мне плевать, что подумают офисные работники, да и сам генеральный директор — воровать мне не впервой, но вот судебные тяжбы меня пугают. Договора о неразглашении коммерческой тайны подписывают все сотрудники в любой организации. Поэтому юристы «Перриш Трейд» имеют полное право, в случае раскрытия моих преступлений, подать на меня в суд. Это перечеркнет все мои планы на будущее. Если прошлые грешки Саймону удалось скрыть из моей биографии, то в этот раз мне ничто не поможет. Галлахер считает, что я зря волнуюсь, и мне, вообще, не придется работать, пока я с ним. ПОКА — это ключевое слово.

— Детка, таким, как ты, не нужно думать. И, тем более, пытаться строить карьеру. Это не для тебя. Ты хороша совершенно в иной области. Знаешь в какой? В горизонтальной, — со смехом обычно говорит он мне, когда я заикалаюсь о своем профессиональном будущем.

Его логика мне не понятна, он же сам четыре года платил за мое образование. Я получила диплом юриста, но моей заслуги в этом особой не было. Почти все сессии оплачивал Саймон, а я изредка появлялась на занятиях, потому как Саймон постоянно требовал меня к себе, точнее, сам приезжал ко мне в любую свободную минуту, возил по нескольку раз в год в отпуск на разные острова, где можно провести время уединенно и без лишних любопытных глаз. Эти поездки не приносили мне особого удовольствия — двадцать четыре часа наедине с Саймоном были для меня каторгой.

— Зачем тебе работать, Лиса? Я — твоя работа, и пока ты справляешься, — смеялся он над моими амбициозными планами. — Ну какой из тебя юрист? У тебя в голове только дорогие шмотки и салоны красоты.

— Когда-нибудь мне исполнится тридцать, и ты найдешь себе «работницу» помоложе, — с сарказмом отвечала я.

— Это случится гораздо раньше, милая. Но я пристрою тебя, не переживай. Всегда найдутся пятидесятилетние обеспеченные мужчины, которым понравятся твои особые навыки.

От подобных слов и рассуждений меня бросало в дрожь. Перспектива быть переходящим знаменем, товаром, который перепродают и покупают, приводит меня в ужас. Но я не знаю, как исправить ситуацию. Галлахер полностью меня контролирует, за исключением одной маленькой тайны, у которой великолепное мускулистое тело и самые зеленые в мире глаза.

Несмотря на то, что Галлахер получил от меня всю необходимую от меня информацию, он велел мне не увольняться до окончания сделки, чтобы быть в курсе ситуации изнутри. Я продолжаю ходить на ненавистную работу, общаться с Ритой и страдать от того, что приходится носить неудобную офисную одежду, выбранную так, чтобы никто не увидел моих татуировок.

Воспользовавшись отъездом Саймона, я договорилась встретиться с Итаном в среду вечером, как всегда у него. По голосу я не поняла он рад или нет тому, что мы увидимся раньше пятницы, но мне показалось, что Итан несколько растерялся. И я впервые задумалась о том, есть у него кто-то или нет? В квартире следов другой девушки я никогда не находила, но он мог тщательно готовиться к моему приходу. Мысль о наличии подружки у Итана неприятно холодила кровь, но мне ли ревновать его, имея в наличии постоянного любовника в лице Галлахера.

Я с трудом заставила себя отбросить неприятные мысли и считала минуты до конца рабочего дня. Перед выходом, я снова ему позвонила и предложила поужинать где-нибудь, на что получила вежливый отказ:

— Лиса, я уже заказал ужин. В другой раз.

Я не придала этому особого значения, хотя мысль о том, что наши встречи носят исключительно сексуальный характер и проходят только в его квартире, не раз посещала меня, оставляя неприятный осадок. Может быть, он женат? Так же как Саймон, а квартиру использует для встреч с девушками, вроде меня?

В любом случае, выяснять правду я не собиралась. Попытка перевести наши отношения в другую плоскость разрушительна. Надо быть полной дурой, чтобы позволить зайти нам так далеко. Никаких чувств и привязанностей, но как быть, если чувства уже есть?

Я приехала к нему так быстро, как смогла, и чуть не задохнулась от переизбытка адреналина и возбуждения в крови, когда увидела его в одних спортивных брюках, взлохмаченного и загадочно-задумчивого. Он чувственно улыбнулся мне, затаскивая в квартиру и без лишних разговоров сразу повел в спальню, снимая по пути мой пиджак, блузку, бросая в сторону сумочку.

Я щелкнула выключателем, запомнив, что он предпочитает заниматься сексом при ярком освещении, но Итан перехватил мое запястье, прижимая к своим губам, провел вниз по его рельефной груди, опустил за резинку своих брюк, позволяя мне ощутить его приподнятое настроение.

— Не нужно света, Лиса. Эта ночь будет только для нас двоих, — едва слышно прошептал он, касаясь губами мочки моего уха, обхватил ладонями мою задницу прижимая к своему напряженному телу. Его губы смяли мои, и я застонала, когда его язык алчно принялся толкаться в мой рот. И все вопросы, которые я задавала по дороге сюда, мгновенно испарились, рассеялись за туманом безудержной похоти, превратившись в ничтожный и ненужный дым. Реальный мир не имеет для нас значение. Мы встречаемся, чтобы забыть о том, что происходит снаружи и раствориться в страсти, которой нет предела, и нет места пресыщению и усталости. Я бы хотела найти в себе силы и остановиться...

Однажды мне придется сделать это. Я впиваюсь ногтями в его спину, выгибаясь дугой под сильным телом Итана, мои губы оставляют следы на его шее, но на этот раз преднамеренно. Если у него кто-то есть, я хочу, чтобы она знала — я существую, и иногда он мой. Мне хочется плакать, когда мы одновременно достигаем ослепительно финала, и я слышу его глухой крик, ощущаю судорогу удовольствия, проходящую по мощному мужскому телу. Я прижимаюсь к нему и обнимаю так, как никогда не делала раньше. Я целую его в губы совершая еще одно преступление:

— Мне ни с кем не было так хорошо, — признаюсь я, и с ужасом понимаю, что невозможно вернуть назад сказанное. Всему виной темнота и то, что я не вижу выражение его лица. Темнота всегда сближает, позволяя обнажить то, что скрыто. Это мнимое ощущение безопасности.

— Мне тоже, — отвечает Итан хрипловатым шепотом после небольшой паузы. Его рука крепко обнимает меня за талию, привлекает к себе. Я чувствую, слышу, как бьется его сердце, отчаянно, резко, сбиваясь с ритма. Мое стучит так же. Прячу голову у него на плече, купаясь в его тепле и нежности.

— Я не хорош... — начинаю я, вдруг отчаянно возжелав открыться ему полностью и рассказать о том, кем я являюсь на самом деле.

— Шшш, — он накрывает мои губы указательным пальцем, целуя в висок. — Давай не будем говорить сегодня.

И мы не говорим. Кому нужны слова, когда впереди целая ночь, и мы проведем ее так, как хотим… вместе.

Утром я еду в офис «Перриш Трейд», как пьяная, постоянно глупо улыбаясь, и чувствуя необычайную приязнь ко всем окружающим, что для меня непривычно и удивительно. Понимаю, что похмелье настанет рано или поздно, и оно будет жутким, но у меня никто не отнимет воспоминаний об этих счастливых ночах. Кто-то скажет, что нас с Итаном связывает только похоть, примитивное и грязное чувство, но это не так. Сначала было так, но даже похоть не появляется на пустом месте. Или я ищу себе оправдания? Влюбилась бы я, будь он не таким сексуальным и горячим альфа-самцом? Нет, наверное. Но то, что между нами происходит нечто большее, чем просто сильное влечение, это очевидно. И мне нравится, нравится, черт возьми. Я попалась в эти сети, как другие глупые девчонки. Я ничем не отличаюсь, хотя считала иначе. И мне хочется большего, еще большего. Настоящих отношений.

Но они невозможны...

Улыбка сползает с моего лица, когда я захожу в офис и вижу направляющую в мою сторону Риту Дуглас, которая выглядит несколько напряженной.

Я приветливо улыбаюсь, когда мы сближаемся, но она не отвечает мне тем же. Ее взгляд серьезный, даже немного сочувствующий.

— Тебя Летисия Кларк вызывает, — говорит она, хмуро разглядывая меня. — Ты что-то натворила?

Внутри все холодеет, я задерживаю дыхание, чувствуя, как краска отливает от лица. Летисия Кларк — новый руководитель отдела кадров. Нет, только не это. Я не могла проколоться! Я не выносила информацию на цифровых носителях или как-то иначе. Им ничего мне предъявить. Если бы меня раскрыли, то не кадровик бы мной заинтересовался, а служба безопасности и юридический отдел. Нужно успокоиться. Срочно.

— Нет, — взяв себя в руки, уверенно говорю я. — Сейчас схожу и узнаю, что случилось.

— Я держу за тебя кулачки, — ободряюще улыбнулась Рита, делая характерный жест. Она проводила меня до лифта, и я даже не помню, о чем говорила с ней, так как мысли были заняты другим, но поддерживать обычную вежливую беседу с подругой я как-то сумела. Если тревога ложная, то она не должна догадаться, что мне есть что скрывать.

В кабинет Летисии Кларк я зашла одна, предварительно постучав. Внешне я выглядела совершенно собранной. Женщина жестом указала на стул, приветственно кивнув. Я уверено прошла и села в кожаное кресло, выжидающе глядя на миссис Кларк. Она подняла на меня взгляд спустя минуту, за которую я едва не поседела от напряжения. В очках с толстыми линзами, строгим пучком на затылке и тонкими губами, накрашенными морковной помадой, Летисия Кларк производила не самое приятное впечатление.

— Мисс Лестер, с сожалением должна вам сообщить, что в связи с утверждением нового штатного расписания ваша должность сокращена. По закону мы обязаны предложить вам другие вакансии в компании, соответствующие вашему образованию и опыту. В данный момент таких вакансий нет, но у нас осталась ваша анкета, и как только появится подходящая должность, мы дадим вам знать. Однако, с сегодняшнего дня ваш трудовой договор считается расторгнутыми. Все полагающиеся пособия вам будут выплачены в течении недели. Вы имеете право опротестовать ваше увольнение, но я вам этого делать не советую, дабы не портить рекомендационное письмо, которое вы получите в случае успешного решения вопроса.

Летисия Кларк замолчала, снисходительно глядя на меня, пока я пыталась осмыслить услышанную информацию.

— Вы меня увольняете? — прочистив горло, спросила я.

— Да, я все подробно объяснила. Ваши профессиональные качества в принятии решения не играли никакой роли. Должность сокращена. Вам все понятно? Можем перейти к подписанию документов?

— Да, конечно. Я подпишу, — произношу, чувствуя неимоверное облегчение. Всего лишь увольнение. Черт с ними. Мне все равно тут не нравилось.

Когда все бюрократические вопросы улажены, я возвращаюсь на рабочее место, чтобы собрать вещи, хотя и собирать-то особо нечего. Спустя несколько минут, я беру коробку с разными мелочами, бегло обвожу взглядом офис и сотрудников, которые в упор не замечают меня, уткнувшись в свои мониторы. Мне некому сказать здесь до свидания. Разве что Рите, но даже она не вышла, чтобы попрощаться. Я уверена, что вечером она позвонит мне, и, может быть, мы сходим куда-нибудь вместе.

Вместо того, чтобы сообщить о случившемся Саймону и поехать домой, чтобы насладиться, наконец, долгожданной свободой, снять ненавистную юбку-карандаш и блузку с воротником-стойкой, забраться в ванную с бутылкой вина и отпраздновать свое увольнение, я беру такси и диктую адрес Итана. Может быть, его нет дома, но я все равно хочу попытать удачу. Он мне сейчас особенно необходим. Мне так много нужно ему сказать. Возможно я ошибаюсь и у нас есть шанс, хотя бы мизерный, но есть.

 

ГЛАВА 4

«Сейчас он думал, что может что-то изменить. Но он не знал, что был лишь одной из фигур на шахматной доске.»

©

[Итан]

— Давай к делу, Дафни. Показывай, что у тебя есть.

— Много всего, — четко очерченные полные губы расплываются в многозначительной улыбке, которую я игнорирую.

— Я серьезно, — холодно говорю я.

— Я тоже. Фи, какой ты стал серьезный. Мог бы и кофе угостить. Помнится, именно им ты завлек меня в свою берлогу. Ох. Какие были времена, Итан. Неужели не скучаешь?

— Дафни! Кофе выпьешь в кофейне на углу, там же и поболтаешь, — раздраженно отвечаю я.

Красивая элегантная блондинка с ярко-голубыми глазами и миндалевидным личиком грациозно опустилась на кожаный диван, подавая мне планшет с открытыми в нем данными. Светло-бежевый брючный костюм от известного модельера сидит на ней безупречно, но в зависимости от ситуации, она в любом образе будет смотреться естественно. Сейчас передо мной уверенная в себе холеная красавица, а через час она с таким успехом перевоплотится, как в шлюху, так и в невинную девочку.

— Зануда, — чувственным шепотом бросает она, проведя тонким пальчиком по моему плечу, пока я изучаю содержимое планшета. Я игнорирую ее посягательства на мое личное пространство. Селия Берг с кодовым именем «Дафни» — лучшая в Розариуме Перриша, но ее красота давно потеряла для меня привлекательность. Как и все цветы Рэнделла, «Дафни» — ядовитое и опасное секретное оружие, которое обладает невероятным воздействием на мужчин и прекрасно осознает это и использует, играя ту роль, которую требует задание. Но я слишком хорошо знаю все рычаги, которые используют обученные девушки Рэнделла, и обладаю иммунитетом, выработанном годами. Острые коготки Селии слегка царапают кожу на моей шее, я убираю ее руку, чтобы избавиться от раздражающих меня прикосновений.

— Она горячая штучка, да? — спрашивает Дафни. Я понимаю, чем вызван вопрос. Девушка увидела следы от засосов на шее, которые оставила Лиса. Черт, Лиса… Пытаюсь отогнать мысли о ней, листая вниз таблицу с данными по сделке года, которая произойдет со дня на день. Поднимаю голову и смотрю прямо в стеклянные пустые глаза блондинки. Когда-то она была совсем другой, выглядела иначе. Иначе говорила... Я причастен к тому, что вижу сейчас, но это был ее выбор. Это всегда их выбор. Рэн никого не заставляет, просто ему еще никто никогда не отказал.

Я молчу, не отвечая на заданный вопрос.

— Галлахер говорит, что — да. Мне пришлось трахать его три ночи подряд, чтобы он разговорился. Ты знаешь, а у него огромный. И думаю, ей нравятся не только его деньги. Интересно, а в те дни, когда она приползала от тебя, он тоже на нее залезал? Никогда об этом не задумывался, Итан?

— Заткнись, Дафни, — рявкаю я, сам поражаясь невероятной ярости, которая мгновенно охватывает меня. Огромных трудов удается сдержаться и не швырнуть в стену планшет и не вытолкать прочь ядовитую розу Перриша. Сука. Какая сука. Конечно, она знает, куда бить. Она заточена на добычу информации любыми способами.

— А он много мне о ней рассказывал. Мужчина в командировке, пьяный и обласканный красивой женщиной, удивительно разговорчив. О жене и детях он, конечно, не говорил, а только о своей куколке, которая сосет так, что у него яйца звенят. Я цитирую, милый.

— Рот захлопни! — сквозь зубы бросаю я, с силой хватаю Дафни за скулы. — Или я заткну.

В голубых глазах идеальной куклы ни единого намека на страх. И даже если бы я ее ударил, она бы глазом не моргнула. Хладнокровная дрянь.

— За меня ты так не сражался, Хемптон, — шипит она, когда отталкиваю ее в сторону и поднимаюсь на ноги, засовывая руки в карманы брюк, чтобы она не заметила нервного подергивания моих пальцев, сжатых в кулаки. — Передал на поруки Рэнделлу и думать забыл. И так с каждой. Что ты за животное такое, Итан? Или «Аконит». Как тебе больше нравится?

— Ты чем-то недовольна? — ледяным тоном спрашиваю я.

— Мы все довольны, Итан. Как иначе? — кривая ухмылка мелькнула на красивых губах. Она кажется совершенно равнодушной.

— Тогда в чем твоя проблема?

— Мне не нравится, как ты на нее смотришь. Это может помешать делу, — резко отвечает девушка.

— Тебя Перриш прислал? Он что-то тебе сказал? — наконец доходит до меня весь смысл разыгранной сцены. Блядь, я налажал, показав истинную реакцию на слова Дафни. Если Рэн смотрит сейчас в камеры, то он все поймет.

— Он показал мне записи, Итан, — бесстрастно сообщает Селия. — Ты выключил свет, ты не дал ей сказать, то, что могло быть важным. Ты заставил нас принять меры, о которых узнаешь уже скоро, — перечислила она равнодушным тоном. — У меня все, Аконит. Надеюсь, ты доведешь свое задание до логического конца. Ты же понимаешь, что стоит на кону.

— Почему Рэн сам мне не позвонил? — требовательно спрашиваю я.

— Ты бы не сказал ему правду, — сухо ответила Дафни, доставая мобильный телефон из кармана пиджака и бросая короткий взгляд на дисплей.

— Твоя девочка едет сюда. Насладись, милый. Это последний раз, — она широко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. Ее лицо лишено малейших эмоций. — Всем нам рано или поздно приходится платить за свои грехи, — не оборачиваясь произносит она, прежде, чем закрыть за собой дверь.

С рыком хватаю со стола хрустальную пепельницу и запускаю ее в закрытую дверь. С губ срываются грязные ругательства, и мне уже плевать, что в данный момент за мной, возможно, пристально наблюдают.

— Пошел на хер, Перриш. Ясно? Пошел. Ты. На хер. Я умываю руки. Она не подходит, слышишь? — кричу я в установленную под потолком камеру. Меня трясет от гнева, и я понимаю, что веду себя непрофессионально, и за каждое слово с меня спросят, но не могу и дальше делать вид, что мне все равно. Он не получит Лису. Я все для этого сделаю.

Какое-то время я сверлю взглядом скрытый глазок камеры, ожидая телефонного звонка от боса, но мой мобильный молчит.

— Черт с тобой, — цежу сквозь стиснутые до боли в скулах зубы.

Иду в ванную за щеткой и начинаю собирать осколки от разбитой пепельницы, хаотично обдумывая свои следующие действия. Необходимо взять под контроль эмоции и принять верное решение. Нельзя позволить Перришу одурачить Алисию и завербовать ее в свой специальный отдел, который не указан ни в одном из уставных документов «Перриш Трейд».

Когда раздается звонок в видеофон, мне кажется, я уже знаю, что делать. Распахиваю дверь слишком резким движением, услышав стук каблучков Алисии. Она бросает на пол бумажную коробку, содержимое котрой рассыпает по полу и кидается мне на шею, прижимаясь своими губами к моим. Я инстинктивно обнимаю ее в ответ, ногой захлопывая входную дверь.

— Подожди… — мягко освобождаясь, говорю я, заглядывая в раскрасневшееся лицо. Ее глаза лихорадочно блестят, и она снова тянется ко мне, но я удерживаю Лису, перехватив запястья.— Что случилось? — на этот раз мой голос звучит серьезно и она хмурится, немного растерянно глядя на меня.

— Я не вовремя? — спрашивает, заглядывая мне за спину. Кого она, бл*дь, там ищет? Пристально всматриваюсь в ее лицо и невольно в памяти всплывают слова Селии о Саймоне. Я знал, что она живет у него на содержании, но гнал мысли о том, что все это время я спал с женщиной, у которой кроме меня был еще один партнер. Раньше меня подобные моменты интересовали мало, но что-то изменилось, и я не знаю, когда это произошло. Что если я ошибаюсь и нет ничего между нами? И Алисия просто еще одна любительница острых ощущений и ей нравится дурачить своего надоевшего любовника?

— У тебя кто-то есть, Алисия? — холодно спрашиваю я, хотя, конечно же, знаю ответ, но мне важно то, что скажет мне Лиса. Сама. И насколько будет искренней. Она вздрагивает, и в глубине ее глаза мелькает смущение и растерянность. Отпускает ресницы, делая шаг назад, и я физически ощущаю, как она отгораживается от меня.

— Есть. Но не поздновато ли для подобных вопросов? — голос ее кажется чужим, равнодушным. Она садится на диван и складывает ладони на коленях. — Мы вместе четыре года, и он, если говорить, простым языком — мой спонсор. Он женат, и поэтому мы не афишируем наши отношения.

— И ты долго собираешься так жить? — чувствуя неприятный осадок внутри и закипающую злость, спрашиваю я. Лиса вскидывает голову, теперь ее взгляд совершенно бесстрастен.

— Пока он будет нуждаться в моих услугах, — коротко отвечает она.

— А если я предложу тебе больше?

— Хочешь поторговаться? — девушка изгибает бровь, иронично улыбаясь. — У тебя недостаточно средств, Итан.

— Почему ты так считаешь? — склонив голову на бок, с любопытством спрашиваю я.

— Разбираюсь в деталях. Ты не богат. Не настолько богат, как мой любовник. К тому же, ты тоже от кого-то зависим. Люди вроде нас просто так не вылезают из трущоб. Ты тоже кому-то должен, по-другому не бывает. Сегодня у тебя есть деньги, и ты, может быть, даже смог бы содержать и меня тоже, но завтра придет тот, кто эти деньги тебе дал, и мы вернемся туда, откуда пришли.

— А как насчет того, чтобы сделать что-то самим?

— Ты идиот или мечтатель? Я шлюха, а ты, скорее всего, или сутенер, или торговец оружием, или тоже живешь под покровительством богатенькой старой девы. Все три варианта нестабильны, и меня не устраивают, — безжалостно отвечает Лиса. Она выглядит уверенной, но боль в глубине синих глаз выдает ее с головой. Я понимаю, что Алисия делает в данный момент — защищается. Так, как умеет, как может, как жизнь научила.

— Я должен тебе кое-что сказать, Лиса, — произношу я, присаживаясь перед ней на корточки. Она смотрит на меня тем самым взглядом, от которого у меня начинает болеть сердце. Смесь надежды, недоверия и растерянности. Я беру в ладони ее ледяные пальчики, сглатывая образовавшийся в горле комок. — Мы не случайно встретились в том баре, — мобильный в кармане моих брюк начинает настойчиво вибрировать, но я игнорирую его. — Я самого начала знал… — на этот раз меня обрывает трель стационарного телефона. — Черт. — яростно бросаю я. Лиса вздрагивает, и я виновато улыбаюсь, вставая на ноги. — Извини, пять секунд. Это по работе. — отхожу к окну и подношу телефон к уху, отвечая на вызов. Мне не нужно смотреть имя вызывающего абонента, чтобы понять, кто он.

— Что ты собираешься ей сказать, Аконит?

***

[Алисия]

Я наблюдаю за напряженной спиной Итана, пытаясь собрать свои мысли в одну внятную картину, но ни черта не получается. Логическая цепочка не складываетсяь, в голове сумбур. Внутри полный хаос. Никак не могу понять, как встреча, которая обещала быть приятной во всех отношениях, вдруг приняла такой непредсказуемый оборот. Сказать, что Итан ошарашил меня своими вопросами — все равно, что не сказать ничего. Я даже рада, что нас прервал телефонный звонок, иначе непонятно, куда бы нас завел странный разговор, и уже начинаю подумывать, как можно использовать паузу и по-тихому слинять, чтобы хорошенько обдумать, какого хрена тут произошло.

Разговор между Итаном и неизвестным собеседником происходит весьма странно. Он не говорит ни слова, а только слушает, а я медленно начинаю вставать и пятиться к двери. Остается всего пару шагов, когда Итан внезапно оборачивается и выбивает весь воздух из моих легких своим острым нечитаемым взглядом, который полностью преображает его лицо, делая почти неузнаваемым.

— Что-то случилось? Плохие новости? — с трудом вздохнув глоток воздуха в легкие, спрашиваю я, с плохо-скрываемым испугом глядя в непроницаемые глаза парня.

— Нет. Ничего не случилось, — произносит он странным голосом. И пугает меня еще сильнее.

— Итан? — я делаю шаг вперед, вымученно улыбаясь. — Я же вижу — что-то не так.

— Тебе показалось, Лиса, — черты его лица расслабляются, и снова узнаю своего сногсшибательного сексуального любовника. Облегченно выдыхаю.

— Ты так странно выглядел сейчас, — тревога все еще звучит в моем голосе, но я почти успокоилась.

— Просто неприятный звонок. Не обращай внимания, — Итан мягко улыбается, протягивает руку и привлекает меня в свои объятия.

— Ты что-то хотел сказать, — напоминаю я, накрывая его губы своей ладошкой, когда он тянется ко мне.

— Уже неважно. Ты права, давай не будем ничего усложнять, — небрежно пожимает он плечами, обнимая меня за талию.

— Я ничего такого не говорила, Итан, — качаю головой, вглядываясь в потемневшие зеленые глаза. — Но, мне стоило сказать именно это. Я рада, что мы понимаем друг друга.

— Да, мы понимаем друг друга, Алисия, — произносит Итан с мрачной интонацией, но я тут же забываю о своих тревогах, когда он целует меня с невероятной силой. Никогда раньше Итан не целовал меня так… отчаянно, больно, почти со злостью. Я зарываюсь пальцами в его волосы и тяну, тяну ближе к себе, стремясь раствориться с ним, слиться в единое целое, наплевать на миллионы «но», которые никогда не позволят нам быть вместе.

А потом происходит то, что переворачивает мой мир с ног на голову. Сначала я слышу оглушительный удар в дверь, которая распахивается под натиском чьей-то огромной силы. Я оборачиваюсь, и все, что успеваю увидеть — это ворвавшихся в квартиру, и теперь надвигающихся на меня троих мужчин с непроницаемыми одинаковыми лицами. В выражении их глаз я читаю свой приговор, и острое понимание того, что моей прежней жизни пришел конец. Чувствую, как парализует все мои мышцы, и я могу только наблюдать за крушением... Но инстинкт самосохранения вносит свои коррективы и меня пронзает дикий ужас. От страха я застываю, все еще чувствуя на себе горячие ладони Итана. Он не сможет меня защитить. Никто не сможет. Я закрываю глаза, когда взломщики подходят к нам почти вплотную. Итан выходит вперед и что-то говорит им, но я не слышу. Пытаться дать отпор бесполезно, у них наверняка есть оружие.

Первый удар сносит меня с ног, я даже не поняла, куда он пришелся, и кто именно его нанес — слишком велик был шок от внезапного появления незнакомцев. Я полетела на пол и уже оттуда наблюдала, как все трое в одно мгновение скрутили Итана, бросив рядом со мной и начали методично избивать ногами. Мой рот заливала кровь, я почти ничего не могла разобрать сквозь розовую пелену перед глазами. Я не ощущала своего лица, видимо, из-за отека, но и боли тоже не было, я даже кричать не могла, потеряв дар речи. Последнее, что осталось в уплывающему сознании, это металлическое дуло пистолета у виска Итана. Только тогда я смогла закричать, но следующий удар, теперь уже ощутимый и оглушительный, отправил меня за грань реальности, вспыхнув всеми красками боли в каждой клетке оголенных нервов.

***

— Что с ней делать будем, Клайф? Она уже час в отключке. Вдруг подохнет?

— Нам работы меньше. Ее все равно в расход по-любому.

— Сэм потребует, чтобы мы предоставили ему признание. Она должна сказать, с кем снюхалась, и для кого она Сэму липу подсунула.

— Тогда приведи ее в чувство и снова пресанем.

— Может, трахнем? Вроде ничего, а? Может, сразу запоет?

— Ты рожу ее видел? Как-то не стоит у меня на труп.

— Но зато сиськи ничего, — мерзкий хохот разлетается эхом, и я пытаюсь открыть глаза, поняв, что услышанное мне не приснилось в кошмарном сне, как и то, что случилось в квартире Итана. Итан… Боже, неужели они убили его? За что? Кто они такие? Что им от нас надо? И где я?

То, что мы больше не в квартире Итана, я понимаю по резкому затхлому запаху, который ощущаю с того момента, как пришла в себя. Это какой-то склад или гараж. Я лежу на чем-то жестком и холодном, но удобства в данной ситуации не имеют никакого значения.

Дикая боль пристреливает позвоночник, лобную долю головы и все мышцы лица. Глаза заплыли так, что кроме полоски света я ничего не вижу. Не понимаю где нахожусь, и кто эти люди, которые говорят обо мне так, словно жить мне осталось пару часов от силы. Я не могу пошевелиться, все тело сковано дикой болью, могу только мычать, как раненное животное сквозь разбитые опухшие губы.

— Очухалась, шалава, — раздался голос одного из напавших на меня. Я услышала шаги совсем рядом и снова отчаянно застонала. — Ну что, птичка, допелась? Расскажешь сама, кто тебя перекупил?

Мотаю головой, совершенно не понимая, о чем речь. Они сумасшедшие. Боль настолько сильная, что я вижу красные всполохи под веками, которые выстраиваются зигзагами, а потом выстреливают и начинают пульсировать, причиняя неимоверную боль. Никогда мне еще не было так страшно. Почти никогда… За исключением одного дня. Но я была тогда совсем девчонкой и память пощадила меня, оставив минимум воспоминаний.

— Не знаю ничего, — сама не понимаю, как удалось мне прошелестеть разбитыми губами, но меня услышали.

— Сука, молчать собралась. Кого покрываешь, тварь? Тебе все равно уже яма вырыта, так что облегчи душу. Кто заплатил тебе больше, чем Сэм? Ты правда думала, что он не узнает, кто его подставил? Он миллиарды потерял. Думаешь ты столько стоишь, сука? Отодрать тебя втроем перед смертью? Ничего так перспектива, а? — и снова этот гадкий смех. Я слышу, как вырывается из моей вздымающейся грудной клетки сиплое неровное дыхание, и от каждой попытки произнести хоть слово, из ран на губах сочится кровь. До меня начинает доходить… очень медленно, но сознание возвращается. Сэм… Сэм — это Саймон. Что-то случилось. И он думает, что я виновата.

— Притихла, шалава, — произносит уже другой голос. — Клайв, она по ходу поняла, что вляпалась по уши в дерьмо. Может, притащим ее красавчика, с которым она Сэму рога наставляла и добьем у нее на глазах?

— Не надо, — на этот раз нечто похожее на крик вырывается из моего рта вместе с булькающим звуком где-то в груди. Я не помню, чтобы меня пинали, но ощущения не врут. У меня, скорее всего, сломаны ребра.

— Я ничего не знаю, — удается выдавить мне, чувствую, как слезы сочатся по щекам, и от соленой влаги стекающей вниз к уголкам губ, становится еще больнее.

— Как искренне! — насмехается надо мной тот, кого подельники называют «Клайвом». — Прям взяли и поверили все. Рони, я предлагаю оставить ее с пареньком наедине на пол часика, чтобы по душам поговорили, а потом мы вернемся, и, если по-прежнему будет молчать, шмалянем обоих.

— Отличная идея, Клайв. Пусть голубки поворкуют. В последний раз, — ухмыляется один из посетителей. — Тащи сюда блондина.

Я слышу сдавленный стон, доносящийся откуда-то справа и глухой звук, похожий на тот, когда тащат что-то тяжелое. Тупой удар и снова стон, но на этот раз более громкий и мучительный.

— Ну что, засранец, уговоришь свою суку язык развязать? Если получится, то убью быстро, — великодушно пообещал Рони. Несмотря на спутанное сознание и шок от адской боли, я начала различать голоса посланников Саймона. В голове никак не укладывалось, за что он так со мной, и о чем я должна рассказать его людям?

Я слышу, как они удаляются, как скрежещет металлическая дверь и опускается снаружи тяжелый засов. В помещении, где я лежу, подыхая от боли, становится неимоверно тихо и темно.

— Лиса, — слышу я хриплый шепот Итана и, встрепенувшись, поворачиваю голову на его голос. Отекшие веки давят на глазное яблоко и кроме черно-красных разводов перед глазами, ничего не вижу. То, что он жив, наполняет меня смутной надеждой и впрыскивает адреналин в кровь, сердце ускоряется, и я пытаюсь шевелить губами.

— Да…

— Живая, — выдыхает он с облегчением. — Кто эти люди, Лиса? Что ты им сделала?

— Не знаю, — всхлипываю я, и тут же стону от очередного болезненного спазма.

— Ты уверена, что ничего из того, в чем они тебя обвиняют, не сделала?

Я мотаю головой, не зная видит ли он меня. Новая волна шока накрывает меня, но приносит неожиданное облегчение, вроде анестезии.

— Он просил меня предоставить данные об одной сделке. Я помогла.

— Кто — он?

— Саймон Галлахер, тот мужчина, о котором я говорила. Он содержит меня последние четыре года.

— Ты дала ложные данные?

— Нет. Нет. Я бы не стала…

— Судя по всему, твоя информация была неверной.

— Я не понимаю, как так произошло. Меня подставили.

— Черт… — я слышу тяжелых вздох, а потом молчание. Слишком долгое. Липкий ужас сковывает меня с головы до ног.

— Итан, — жалобно скулю я.

— Да, — отзывается он, и я выдыхаю.

— Как ты?

— Х*ево, Лиса, — получаю предельно-честный ответ. — Ты даже не представляешь насколько.

— Нас убьют?

— Похоже на то.

Я отчаянно заплакала, слушая все те же булькающие звуки в груди, и глотая собственную кровь. Никто не хочет умирать вот так… в крови и грязи, в каком-то грязном амбаре, обвиненный в том, что не совершал. Мне столько всего пришлось пережить, и ради чего? Чтобы закончить вот так? Здесь?

— Я неправильно жила, Итан. Я плохой человек. Это моя кара, — произношу я.

— Перестань, сейчас нужно собраться с мыслями и подумать, как можно исправить ситуацию.

— Мне кажется я убила двоих людей, Итан, — выдыхаю я, ощущая острую потребность исповедоваться. Если я сейчас умру, то не могу унести с собой все грехи о которых молчала долгие годы.

— Сейчас это неважно, Алисия. Ты слышишь меня? — резко спрашивает он.

— Я работала в элитном борделе для избранных, и Саймон именно там меня нашел. Купил, понимаешь?

— Лиса…

— Итан, я не могу умереть. Мне страшно, — я снова начинаю рыдать и мое тело сотрясается от дрожи. Мне холодно и мучительно больно.

— Ты не умрешь. Я знаю, кто может нам помочь, но он ничего просто так не делает. Мне стоит только назвать его имя, и все закончится. Этим парням потребуется минута, чтобы удостоверится, что мы под его защитой.

— Все, что угодно…

— Лиса, тебе придется работать на него, если он вытащит наши задницы. Услуга за услугу.

— Проституция? — угасшим голосом произношу. Чувствуя укол в сердце от того, что именно Итан предлагает мне подобное.

— Нет, — коротко отвечает он.

— Тогда я не понимаю, почему ты до сих пор молчал?

И когда трое ублюдков возвращаются, переговариваясь между собой и гнусно хихикая, описывая, как именно и как долго будут убивать нас, Итан подает голос первым.

— Она сказала мне имя.

— Молодец, парень. Легкую смерть ты заслужил. Сама скажет или ты?

— Рэнделл Перриш. И сейчас он уже на пути сюда, потому что у нее на одежде жучок.

Имя моего бывшего босса прозвучало, как контрольный выстрел, который попал в цель, и, если бы я могла выбирать… то выбрала бы пулю в лоб от наемников Саймона. Страх помешал трезво мыслить, пазл не складывался, и ужас отключил все защитные механизмы моего организма, или напротив, сыграл мне на руку. Я не знаю, что ответили похитители на бесстрастный выпад Итана, происходящее перестало иметь значение, сознание отключилось, погрузившись во тьму.

 

ГЛАВА 5

« На того, кому есть, что скрывать, легко оказывать давление — если только удастся выведать его тайну.»

Джеймс Клеменс

[Алисия]

— Она приходит в себя, — произносит голос, который я ожидала услышать меньше всего. Словно эхо из прошлого, полузабытый сон, который никак не хочет отпускать. — Лиса, все в порядке. Это я. Ты же не забыла свою подружку?

Я с осторожностью пытаюсь пошевелится, и на этот раз у меня получается без пронзительной боли. Голова кружится и окружающие звуки я слышу так, словно в уши мне напихали ваты, во рту все пересохло, язык кажется огромным и горячим. Возможно, у меня жар. Я по-прежнему не могу открыть глаза, но я жива, жива, черт возьми, и лежу в удобной постели, от которой пахнет недешевым кондиционером. Я могла сейчас лежать совсем в другом месте, в вырытой яме, которую мне обещали люди Галлахера, с простреленной головой. Наверное, мне повезло... Еще не знаю. Ничего не могу понять. Просто радуюсь тому факту, что выжила, а все остальное разберу потом. Мое тело и разум слишком разбиты, чтобы думать.

Мягкое прикосновение пальцев к моему лбу возвращает меня к реальности.

— Температура немного спала. Хочешь воды? — заботливо спрашивает знакомый голос. Галлюцинация или все-таки реальность?

— Миа? — хриплю я, не узнавая собственный голос.

— Я, малышка, — ласково отвечает моя единственная подруга, которую я не видела черт знает сколько лет. Я так стремилась сбежать из своего прошлого, что с легкостью вычеркнула из жизни всех, кто был его частью. Чувствую горячую влагу под веками, неожиданно осознав, как сильное мне ее не хватало. Я оставила ее там, а могла забрать... Я могла ей помочь, но не стала.

Я последняя дрянь, и ей стоит меня презирать, а не окружать заботой.

— Как… Откуда ты взялась? — слова даются с трудом, но я хочу понять, что происходит.

— Все потом, милая. Выпей. — Миа подносит к моим губам стакан с холодной водой. — Я могу дать трубочку, так будет легче.

Я отрицательно качаю головой и делаю несколько глотков, когда Миа наклоняет стакан. Киваю в знак благодарности, чувствуя себя совершенно обессиленной.

— Я оставлю тебя, Лиса. Ненадолго. Ни о чем не думай. Теперь все будет хорошо. О тебе позаботятся. Здесь ты в полной безопасности.

Голос Миа Лейн, моей подруги по несчастьям, с которой мы осваивали уроки выживания в криминальных джунглях мегаполиса, в самой червоточине порока и бессердечия, ее голос… он звучит так мягко, так убаюкивающе-нежно, так умиротворяюще. Я чувствую, как спасительные объятия сна снова распахиваются для меня, и падаю в них, чувствуя расслабляющее облегчение. Миа всегда была рядом в самые сложные моменты. И если она говорит, что я в безопасности, я не могу не верить ей. Ближе нее у меня никого не было, никогда... Но все же я смогла жить так, словно ее никогда не было, но она не держит на меня зла. Миа не такая, как я. Она всегда была лучше…

[Итан]

Сколько раз я просыпался в доме Перриша под писк медицинской аппаратуры и с ощущением игл в своих венах, разбитый и дезориентированный? Не так уж часто, если задуматься и посчитать. Но случалось всякое. Работа на Рэнделла всегда сопряжена с риском, и я знал на что подписываюсь, когда пошел на сделку с Дьяволом.

Моя память под воздействием обезболивающих и восстанавливающих препаратов играет со мной злую шутку, подкидывая картинки из прошлого, которые заставляют мое сердце сжиматься от боли. Мы все оглядываемся назад, в поисках причин к тому безумию, что творится в наших жизнях сейчас. Нас интересует вопрос: «За что?», «Почему?» и «Когда это кончится?». Но нам не узнать ответа, не сейчас и точно не завтра. В периоды сравнительного равновесия и спокойствия, мы начинаем думать, что знаем себя, но малейшая стрессовая ситуация обнажает прорехи, которые говорят об обратном. Я тоже был одним из этих наивных идиотов. Я считал, что научился носить броню, что неуязвим и закален в тех битвах, в которых проигрывал или одерживал победу. Мне столько раз приходилось выживать, падать и ползти наверх, что я практически чувствовал, как невидимые доспехи закрыли все слабые места, сделав меня почти таким же непробиваемым, как Перриш. Таким же, как Перриш… Неужели это все, к чему я стремился — быть похожим на него?

Но я никогда не смогу достичь поставленной цели, у меня нет и сотой доли его дара, а иначе я не могу объяснить причины его влияния на людей, умение вести за собой массы, контролировать чужие мысли, заставлять воспринимать его волю за свою собственную. Я тоже поддался этому сверхъестественному воздействию. Но я никогда не был слеп, и всегда видел, что представляет собой Рэнделл Декстер Перриш. Только это ровным счетом ничего не меняет.

Вспоминая трагическую цепочку событий, которая привела меня к Рэнделлу, я не могу не думать, что в нашей встрече было нечто роковое. Я не верю в судьбу, но то, что случилось шесть лет назад не может не наводить на мысль о мистическом проведении, которое другие бы сочли стечением обстоятельств.

Однако, первым в моей жизни появился не Рэн, а его мать.

Корнелия Перриш.

Женщина, тайна которой так и не была разгадана. Ни при ее жизни, ни после ее трагической смерти. Женщина, ослепившая меня своей внутренней энергией. Женщина, взгляд которой проникал в потаенные задворки сознания, видел насквозь. Корнелия Перриш не была шарлатанкой, и она не была безумна. Только те, кто хоть раз видели ее лично и говорили с ней, знали, насколько феноменальными были ее способности. Но я уверен, что даже она так до конца и не поняла, что за монстра выпустила в этот мир.

В тот день, когда я пришел к ней, она была единственной надеждой спасти от полного краха жизнь моей семьи.

Я родился в Квинси, неблагополучном районе Кливленда, где зашкаливает преступность, в том месте, где свою власть устанавливают криминальные и аморальные личности, диктуя свои правила и наказывая несогласных, делая жизнь и без того несчастных людей еще хуже. Другими словами, я родился в грязном болоте, выбраться из которого дается шанс единицам. Я старался не обращать внимания на мрачных немногословных типов, которые приходили к отцу в любое время дня и ночи, на его долгие отлучки и слезы матери по ночам. Наверное, если сравнивать с другими, то я везунчик. У меня, по-крайней мере, была семья, и я любил своих родителей и младшего брата, который родился со сложным диагнозом. Отцу приходилось играть по правилам, которые диктовала жизнь в тех условиях, в которых мы оказались. Никто не виноват. Это был наш дом, и мы просто выживали, как тысячи других. Если проводишь детство среди таких голодранцев, как ты сам, в бесконечном поиске халявной еды, лазая по помойкам возле крупных магазинов, подворовывая по мелочи в супермаркетах и на рынках, если твой отец открыто торгует дурью, мать пьет от отчаянья, а брат каждый день находится на волосок от смерти — в таких случаях начинаешь радоваться мелочам, ценить небольшие поблажки судьбы. Я хорошо учился, но в той школе, которую я заканчивал, получить нормальные знания, с которыми можно пойти дальше, было нереально, на репетиторов у меня не было денег, и значит, как другим подросткам района, мне предназначено сгинуть на грязных улицах. Но все это казалось таким неважным, когда я приходил домой и смотрел на своего брата, который практически не рос и в три года весил чуть больше восьми килограммов. Люк родился с врожденной патологией кишечника, и если бы ему вовремя поставили диагноз и оперативно провели операцию, то все его мучения закончились бы к полугоду. Но наши больницы не отличаются высоким уровнем обслуживания и качества медицинских услуг. Люку не повезло. Несколько операций прошли неудачно, и питание он мог получать только через катетер. Ему требовался особенный уход и наблюдение врачей, но на все это у нашей семьи не было денег. Только-только хватало на специальное питание для Люка и медикаменты, которые ему придется принимать на протяжении всей жизни.

И когда я смотрел на него, на своего маленького брата, которому повезло в сотни раз меньше чем мне, я испытывал стыд за то, что позволяю себе жаловаться на жизнь. Такой маленький и уязвимый, на самом деле, он был намного сильнее меня, и мы все становились лучше рядом с ним. Люк не стал обузой для моей семьи, напротив, он внес надежду, научил нас не сдаваться, хотя сам не мог сказать ни слова, а смотрел, только смотрел. Так серьезно, по-взрослому смотрел в глаза, и мне кажется, я понимал все, что он хотел бы мне сказать.

Когда мне было семнадцать лет, мою семью постиг удар, которого никто не ждал. Пропал отец. Он просто вышел из дома и не вернулся. Полиция оказалась бессильна, его подельники тоже ничего не знали. Никто его не видел и не имел представления, куда он мог деться. Отец словно сквозь землю провалился. Люди в нашем районе пропадали часто, многих из них потом находили с пулей в голове или с ножевыми ранами, забитыми насмерть, со следами пыток. Но я не хотел верить, что мой отец мертв. Я видел много смертей. Бандитские перестрелки, произвол полиции, которая стреляла на поражение, преследуя преступников, даже если те были безоружны, бытовые конфликты заканчивающиеся поножовщиной. Но одно дело, когда подобное случается с другими, пусть и совсем близко, и совсем другое, когда в эпицентре оказывается тот, кто тебе дорог. Я не мог смириться. Мать упала духом. Деньги были на исходе, приближался срок оплаты за комнату, заканчивались лекарства у Люка, и нас ждала незавидная перспектива. Я бросил учебу и пытался заработать всяческими способами, торговал марихуаной возле клубов, продавал ворованные мобильники возле метро, и даже устроился курьером по доставке заказных писем. Но тех денег, что я зарабатывал, конечно же было недостаточно для содержания нашей семьи на плаву.

О Корнелии Перриш знали все в нашем районе. Гадалка, сумасшедшая, шарлатанка, экстрасенс, ведьма, знахарка. Не было ни одного человека, который хоть раз не посудачил бы о ней, но лично ее никто не видел. Только те, кто получали разрешение на прием. Возможно, Корнелия действительная была больна каким-то психическим заболеванием, создав из своей квартиры крепость, которую никогда не покидала. Насколько это было правдой я не знаю, но люди говорили, что она никогда не выходила из дома. А за свои особые услуги брала натуральную плату. Продукты, лекарства. Одежду, книги, но никогда — деньги. И именно ее нежелание улучшить свои материальные условия многих заставляли говорить о ней, как о сумасшедшей, выжившей из ума женщине.

Но если бы люди были правы и Корнелия Перриш безумна, то почему из-за дня в день перед домом, в котором она жила, выстраивалась цепочка дорогих автомобилей. Я не знал, была ли к ней запись, или она сама выбирала, кого принять. Местные к Корнелии обращались крайне редко, только если идти больше было не к кому. То же самое случилось и со мной. Я поспрашивал людей в округе и узнал, что женщина сразу не берет плату и записи к ней нет. Нужно было просто встать среди других желающих получить помощь от местной колдуньи и ждать. А чего ждать — это уже вопрос второстепенный.

Я так и сделал. На рассвете явился к дому Корнелии, где уже собралось человек двадцать. Я пристально разглядел каждого и не заметил никакой закономерности. Люди из самых разных слоев общества. Откуда они узнавали о способностях Корнелии Перриш? Ответ на этот вопрос, как и многие другие, тоже остался тайной.

Она позвала меня первым. Выбросила из окна листок с моим именем. Черт его знает, как она угадала. «Итан Хемптон, семнадцать лет.» Так и было написано на клочке бумаги. Я помню, как тряслись у меня колени, когда я поднимался на третий этаж, шел по обшарпанному коридору, и мои собственные шаги казались оглушительными. Суеверный ужас охватывал меня с головы до ног, как любого другого, идущего на встречу с неизведанным. Мы всегда боимся того, что не понимаем. Так уж устроен человек. Нам необходимо устанавливать причинно-следственную связь, раскладывать на детали, докапываться до сути.

Я остановился у двери ничем не отличающейся от десятка других на этаже. Пальцы дрожали, когда я занес руку чтобы постучать. Дверь мне открыл высокий молодой человек с пристальным сканирующим взглядом. Я застыл, пораженный странной энергией, которая шла от него.

— Итан Хемптон? — спросил парень. Я кивнул, почти не дыша, и он сдвинулся в сторону, пропуская меня внутрь. — Проходи в комнату. Мама там.

Я быстро обернулся. Услышав это короткое «мама», но загадочного сына Корнелии Перриш, о котором никто не знал, уже след простыл.

Я вошел в квадратную комнату с покрашенными в бежевый цвет стенами, в центре котрой находился обыкновенный стол, вокруг три стула, комод в углу, затертый бордовый диван. Пол деревянный. Занавески самые дешевые. Никаких особенных мистических атрибутов, вроде свечей, черепов и хрустального шара, я не заметил и немного расслабился. Я прошел к столу и сел на один из стульев, робко оглядываясь по сторонам. Мне все еще было немного неловко и чуточку страшно.

Корнелии Перриш в комнате не было.

Но когда она появилась, я почувствовал сразу. Это произошло непроизвольно. Вот я смотрел на пятно от кофе на скатерти, как вдруг каждую мышцу моего тело словно парализовало. Я застыл, выпрямив спину, и даже волоски на моем затылке встали дыбом. Я не слышал ее шагов, вообще ничего, кроме нарастающего гула в ушах. По мере ее приближения, я стал ощущать еще и холод, он окутывал меня, и я, сжав руки в кулаки, отчаянно пытался не застучать зубами. Мне так не хотелось выглядеть трусом, испуганным маленьким мальчиком…

Она бесшумно опустилась на стул напротив меня, и я не сразу решился поднять глаза на женщину. Она молчала, пока я не сделал это. Ей был нужен зрительный контакт. Я открыл рот, уставившись в светлые серебристые глаза ведьмы, но так и не смог сказать ни слова. Она была блондинкой, длинные густые волосы аккуратными локонами лежали на плечах, а кожа и глаза излучали потусторонний свет, или так срабатывало мое разыгравшееся воображение. Я не мог оторвать от нее взгляда, чувствуя одновременно и прилив сил, и смутное ощущение потери. Корнелия Перриш была сверхъестественно красива. Я даже не заметил во что она была одета, настолько был околдован необыкновенным лицом женщины, у которой, казалось, не было возраста. Никогда до, и никогда после я не видел подобного совершенства. Она не имела возраста и в какой-то момент я подумал, что меня обдурили, и все те люди внизу пришли вовсе не за помощью, а за определенного рода услугами.

Но потом Корнелия заговорила.

— Твой брат будет жить еще много лет, — ее голос лился мне прямо в израненное сердце. Я сам не заметил, как глаза наполнились слезами — самый большой страх для 17-летнего парня расплакаться при свидетелях, но я уже не мог себя контролировать. Ее энергетика била по всем моим уязвимым точкам. — Ты поможешь ему, Итан. Заботься о маме. Сыновья должны забиться о своих матерях. Я не помогу тебе сегодня, мальчик. Тебе не нужно было приходить. Не ищи его… Поздно. Оплачь и забудь. Если узнаешь, правда изменит все. Не нужно. Сохрани свою душу чистой и светлой.

Она замолчала, встала и ушла, так же неожиданно, как появилась. Мне показалось, что Корнелия чем-то огорчена и пытается поскорее от меня избавиться. Я закрыл глаза, чувствуя, как соленые слезы обжигают веки. Я пришел сюда с надеждой, но Корнелия Перриш лишила меня ее. Только спустя годы я понял, что она пыталась мне сказать.

Оплачь и забудь.

Я не смог.

Не смог позаботиться о матери, как просила меня Корнелия. Не оказал ей достаточного внимания, просто спихнув в клинику для лечения от алкоголизма, и продолжал искать отца. Мать не выдержала курс до конца, сбежала из клиники и напилась. Ее нашли мертвой на улице. Отравилась некачественными алкоголем. И когда ее не стало, моя идея найти отца стала почти навязчивой. Рэнделл обещал мне помочь, и он это сделал, но было уже слишком поздно. Ничто не повернуть вспять. Мы не всегда можем осознавать сами на что способны. И даже Рэнделл не оказался всемогущим. Он опоздал. Или я…. Или Корнелия ошиблась.

В отличии от своей матери, Рэнделл ничего не делает просто так. Сейчас я знаю, что случилось с моим отцом, но правда не сделала меня свободным. Правда еще никогда и никого не освободила от боли, не открыла путь к новым горизонтам.

Правда — это страшный зверь, который впивается когтями в спину и тянет назад, это тяжелые железные цепи на ногах, которые мешают сделать каждый новый шаг.

И валяясь сейчас в кровати, разбитый, напичканный обезболивающим, но все равно чувствующий ноющую боль под ребрами, я думаю о том, что заслужил случившееся. За свою упертость и трусость. Вместо того, чтобы пытаться двигаться вперед, я все время что-то искал в прошлом, меня сжигали гнев и ярость. Но на самом деле всему причиной был страх — начать жить самостоятельно, не испытывая бесконечное чувство вины и отвественности.

— Ты выполнил задание, Итан, — произнес совсем рядом глубокий мужской голос, заставив мой пульс мгновенно скакнуть вверх. Черт, я даже его не заметил. Откуда он взялся?

— Этого не должно было случиться! — в ярости кричу я, выдергивая из вен иглы капельниц и вскакивая на ноги. Перриш невозмутимо стоит у окна, глядя сквозь панорамное окно на безмятежную синеву озера Эри.

— Ложись в кровать, Итан, если хочешь быстро восстановиться. Ты мне нужен. Поэтому прекрати истерику и позволь Мие позаботиться о тебе, — не оборачиваясь, совершенно спокойно отвечает Рэн. Его мощная фигура на фоне окна кажется зловещей. От этого человека у многих мурашки бегут по коже, и не без причины. Но я думал, что мы почти друзья... Протащил меня через ад, а теперь разговаривает как с непослушным ребенком.

— Мистер Хемптон, прошу вас. Нужно вернуть капельницы на место, — произносит невысокая миловидная девушка со светлыми волосами, вбежавшая в комнату на мой крик. Я окидываю ее презрительным взглядом, но все-таки возвращаюсь в кровать.

— Этого не должно было случиться, Рэн! — повторяю я. Перриш поворачивает голову так, что я вижу его правильный профиль.

— Да, не должно. Но ты сам изменил сценарий, поэтому не жалуйся, — бесстрастно произносит Рэнделл. — Миа, оставь нас, пожалуйста.

— Хорошо, сэр, — быстро отвечает девушка и сразу ретируется.

— Они могли нас убить, понимаешь? Или тебе плевать? — спрашиваю я, откидываюсь на подушки.

— Никто бы вас не убил. Ты мог в любой момент назвать мое имя, и никто бы не посмел вас тронуть, — еще один совершенно равнодушный ответ. Еб*ный урод. У меня все внутренние органы отбиты, ребра сломаны, на теле места живого нет, а он весь такой чистенький, с иголочки… И неподвижный, как скала.

— Они пистолет у виска держали. Я с жизнью попрощался, — яростно возразил я.

— Все правильно. Ты не оставил мне выбора, — выдает Перриш нейтральным тоном, словно мы с ним сейчас о погоде говорим, а не о том, что меня и Лису пресанули так, что мы еще несколько недель будем раны зализывать. — Но, признаться, сработал отлично.

— Что? — удивленно спрашиваю я. Перриш поворачивается и смотрит на меня с удовлетворенной улыбкой. Он выглядит довольным и до неприличия идеальным. Никто бы никогда и предположить не смог, что скрывается за безупречным внешним фасадом. Но даже зная всю правду, или часть правды, о Рэнделле Перрише, я никогда не перестану быть зависимым от него. Что бы он не сделал, некоторые вещи останутся неизменными. И вчера он мне в очередной раз это доказал.

— Девушка влюблена в тебя. Именно то, что нам нужно. Нет более гибкого материала, чем разбитое сердце. Прости, что я не сказал тебе всей правды о ней сразу, Итан. Ты бы не смог сыграть так достоверно, а, как ни крути, у вас много общего.

Я просто не верил своим ушам, пораженный циничностью и беспринципностью Перриша, его хладнокровной расчетливостью.

— Это бесчеловечно, Рэн…

— По отношению к тебе? Или к ней?

— К нам обоим! — рявкаю я.

Перриш улыбается с иронией и снисхождением.

— Она просто шлюха. Обыкновенная шлюха, но теперь ее цена будет в разы выше.

— Она не согласится, — ожесточенно бросаю я.

— А у нее есть выбор? Ты сделал все, чтобы у нее не было других вариантов. Все еще хочешь спасти ее, Итан? — обманчиво-ласковым тоном спрашивает Рэнделл. Я смотрю в его глаза, понимая, что проиграл очередную битву. Он всегда оказывается прав, и даже сейчас, я понимаю все ходы, что он сделал. И, нужно признать, на его месте, возможно, я поступил бы так же. В плане ведения тактики мне все понятно, но с моральной точки зрения... Лиса. Я влюбился в нее. По-настоящему… или, все-таки, это была ослепительная страсть и одержимость? Я бы хотел верить, что смогу справиться и заставить чувства утихнуть. Я понимал, чем все закончится, понимал, что Рэн не оставит мне выбора. Он знал все наперед и доверил это задание мне, хотя мог выбрать любого. Это ли не вершина жестокосердия? Хотя есть ли у Перриша сердце?

— Она идеально подходит нам, Хемптон. И, возможно, затмит даже Дафни, но тебе нужно немного еще подыграть мне, Итан. Поможешь мне, а я сделаю все, чтобы помочь тебе.

 

ГЛАВА 6

«Главное слово в сегодняшнем мире — это слово «страх». Посмотрите, какими управляемыми становимся мы перед лицом страха. Руководители на всех уровнях — будь то город или целая страна — используют страх, чтобы контролировать нас. Страх жрет нас вместе с кишками. А мы все больше и больше адаптируемся к жизни в постоянном страхе. Страхе терроризма, страхе бедности и страхе неизвестности.»

Эдриан Броуди

[Алисия]

Миа приходила несколько раз в день. Заменяла лекарства в капельницах, помогла мне принять душ. Приносила еду. Она не говорила ничего о том, где я нахожусь и с какой целью, повторяя только то, что теперь я в безопасности. Как заезженная пластинка. Я понимаю, что она выполняет четкие указания, но разве я не имею права знать ответы на элементарные вопросы? За три дня, что я провела в незнакомом доме, никто кроме Мии меня не навестил. Я настойчиво спрашивала старую подругу об Итане и причастности Рэнделла Перриша к тому, что с нами произошло. Она упорно молчала, ссылаясь на то, что я скоро все узнаю.

Неведение было для меня хуже, чем физическая боль. Я задыхалась в просторной комнате, даже если Миа открывала окна, пуская в спальню свежий ветер с побережья. Я слышала шум прибоя и звук автострады, чьи-то незнакомые шаги в коридоре за всегда запертой дверью. Миа всегда запирала дверь и это пугало меня еще больше, чем отсутствие ответов на вопросы. Если я пленница, то хочу знать — чья.

У меня было много времени, чтобы подумать, сложить факты в самые разные комбинации, провести параллели, выстроить цепочку последовательностей, но никакие предположения не заменят истины.

Мой организм восстанавливался достаточно быстро. На второй день глаза начали потихоньку открываться и уже к вечеру я разглядела Мию Лейн, которая выглядела немного иначе. Она похудела и казалась очень серьезной. Повзрослевшей. Совсем другой.

Чтобы окончательно не свихнуться, я спрашивала ее о том, что она могла мне рассказать. О ее жизни после того, как наши пути разошлись. И, может быть, тот период подходит меньше всего для воспоминаний в моем теперешнем плачевном состоянии. Эта часть моей жизни, казалось, была, похоронена и снова воскресла вместе с вернувшейся Мией Лейн.

— Ты думаешь, мы могли как-то повлиять на то, что случилось? — спросила я как-то, пока она раскладывала передо мной тарелки с ужином.

— Ты о чем сейчас? — руки девушки на мгновение застыли, выдавая ее напряжение. Она поняла меня.

— О Калебе. Мне кажется, я могла убедить его помочь нам вырваться оттуда, — произнесла я вслух мысль, которая долгие годы мучала меня.

— Ты не знала, что его убьют. Никто не ожидал, — пожала плечами Миа, не глядя на меня.

— И все-таки я могла. Он меня любил, я думаю... Но я была слишком молода, чтобы задумываться о будущем, о том, что будет, если он перестанет меня опекать.

— Нет никакой гарантии в том, что Калеб помог бы тебе, Лиса. А мне и подавно.

— У него были деньги и планы...

— Он был преступником, Лиса, — жестко ответила Миа. Ее серые глаза остановились на моем лице. — Ты должна думать о том, как помочь себе сейчас. Забудь о Калебе.

А я и не вспоминала. Долго не вспоминала о нем, но оказавшись запертой в четырех стенах и страдая от полной безызвестности, я доставала из глубин подсознаний факты, которые сейчас вдруг начинали казаться особенно важными.

***

Мне только исполнилось пятнадцать, когда посреди ночи в нашу с мамой комнату вломился ее поставщик дури. Они вместе принимали наркотики и развлекались время от времени, если у нее не было постоянного любовника. Они были под кайфом, когда его пристальный взгляд остановился на мне. Кажется, его звали Карлос или Картер. Он сказал матери, что я достаточно взрослая, чтобы неплохо зарабатывать и пообещал ей, что выгодно меня пристроит. В пятнадцать я уже не была наивна и прекрасно понимала, что значит «выгодно пристроить». В худшем случае это трасса, в лучшем — бордель, где хотя бы есть крыша над головой. Я посмотрела на мать, ожидая, что она откажет своему гостю, но этого не случилось. Они начали договариваться о цене, когда я выскользнула за дверь и сбежала, спряталась у Мии, а когда мать прознала о моем местонахождении, мы обе ушли на улицу и бродяжничали несколько недель. Нас поймали. Конечно, это был вопрос времени, и как бы мы не прятались, мы обе понимали, что нас ждет. Миа тоже была красивой девочкой, и ее, скорее всего, ждала та же участь, но, может быть, чуть позже. Она не бросила меня, не отошла в сторону. И мы обе попались.

Именно тогда я познакомилась с Калебом. Он владел сетью борделей в городе, и так вышло, что когда нас доставили в один из них, Калеб приезжал с ревизией или забирал выручку, или просто навещал одну из девочек, которые там работали. Высокий, двадцатипятилетний парень с приятными чертами лица, мощными руками, покрытыми татуировками и атлетическим телосложением. Единственное, что его выдавало — это подозрительный прищур и шрам на лбу. Скорее всего след от ножа. Он не уродовал его, нет, но являлся визитной карточкой и кричал о его происхождении больше, чем полностью покрытое татуировками тело. Этим бизнесом когда-то владел его отец и брат, но тех расстреляли при разделе территорий, и Калеб получил такое вот своеобразное наследство. Но тогда я ничего этого не знала, и просто дрожала от страха, глядя на мрачного мужика, от которого теперь зависело мое будущее. Мы случайно попались ему на глаза, и Калеб велел отвести нас в его кабинет где-то над номерами. Спустя целый час мучительного ожидания, когда он явился, мы обе уже были близки к обмороку. Калеб ничего не говорил. Просто молча нас рассматривал, заставлял встать, покружиться. Раздеваться не просил и зубы не смотрел, хотя, наверное, при выборе живого товара в свой «магазин» — это тоже важные моменты.

— Будешь со мной, никто тебя не тронет, — наконец сказал Калеб, глядя прямо на меня. — И ее тоже.

Тогда я впервые раз оказалась на содержании у мужчины. Калеб снял нам с Мией двухкомнатную небольшую квартирку, оставил денег, свой телефон и пропал на несколько недель. Но я все равно каждый день проживала, как на иголках. Боялась, что в любой момент парень вернется и спросит то, за что заплатил. Однако, я ошиблась. Калеб возвращался, приносил денег и снова уходил. Так длилось около полугода. Я постепенно успокоилась, хотя и не понимала мотивов двадцатипятилетнего, который вдруг решил изображать из себя джентльмена. Мы с Мией стали выходить на улицу, посещать занятия в школе, снова научились ходить, не вздрагивая и не оглядываясь. Мне стоило радоваться несказанному везению, которое свалилось на меня, но я внезапно осознала, что скучаю по матери. В один ничем непримечательный день, взяв немного денег и купив еды, я поехала к ней, чтобы немного помочь, поделиться тем, что имею.

Если бы я знала, чем закончится мой аттракцион невиданной щедрости...

Нет, это та самая бездна, в которую не нужно заглядывать, и не испытывать на себе ее тлетворное влияние.

Перевожу взгляд на Мию, которая ловко меняет пакеты в капельницы, проверяет катетеры в моих венах.

— Сегодня последний день прокапаемся и все, — с мягкой улыбкой сообщает она. — Можно будет убирать.

— Ты получила медицинское образование? — задаю я вопрос, который стоило задать еще пару дней назад. Миа отрицательно качает головой.

— Закончила курсы медсестры, — ответила она будничным тоном. — Ухаживала за одним престарелым. Сначала я для других целей у него была, а потом бросить не смогла. Он платил, конечно, но, к сожалению, наследство не оставил, — Миа тяжело вздохнула, усмехнувшись. — Знала бы, на хрен не стала бы утки за ним выносить.

— Не расскажешь, какое отношение имеет Рэнделл Перриш к тому, что я здесь? — я сделала еще одну попытку, воспользовавшись моментом откровения с давней подружкой. Взгляд Миа сразу изменился, стал отстраненным, незнакомым.

— Завтра он сам тебе все расскажет, Лиса. Ответит на все твои вопросы.

И она ушла, оставив меня наедине с ожившими страхами, которые не давали мне спать до рассвета. Я пыталась морально подготовится к тому, что принесет мне встреча с Рэнделлом Перришем, мысленно готовила ответы на вопросы, которые, я была уверена, он задаст. Ему известно, что я крот. В этом нет сомнения. Если даже Перриш ничего не знал до того, как ему пришлось выручать меня и Итана из заварушки с Галлахером, то ему не стоило сложить два плюс два, не прикладывая особых усилий. Передал ли Итан слова моего признания, сделанного в минуту опасности, когда я уже не надеялась на спасение — мне неизвестно, но сам факт того, что Итан за три дня не появился, чтобы поговорить со мной — выглядит для меня красноречивым доказательством его предательства, хотя, я не могу обвинять его в этом. Он тоже рисковал. И у меня осталось много сомнений в причастности самого Итана к произошедшему. Я не верю в совпадения такого плана.

Возможно, все это было подстроено, начиная с нашей встречи. Но зачем? Кому нужна такая сложная комбинация? Кому нужна я? Во мне нет ничего особенного. Я просто девушка, которая не представляет для мира мужчин, вроде Перриша, никакой ценности. И меня страшила мысль о том, что он сделает, узнав о том, что я провалила его сделку. Или не провалила? Похитители что-то говорили о финансовых потерях Саймона. И снова в голову закрадывается мысль о том, что я стала частью чьей-то шахматной партии, пешкой на доске двух опытных игроков, и теперь моя судьба и, может быть, даже жизнь, зависит от того, кто в итоге вышел победителем. Предположения, новые и старые версии, домыслы и догадки взрывали мозг, но я не обладала информацией, чтобы подобрать к различным вариантам выходы из сложившейся ситуации. Мне оставалось надеяться только на собственную интуицию и сыграть на женской слабости, вызвать жалость и сочувствие, а не желание мстить и наказывать. Но страх… страх всегда сильнее разума, особенно если ты чувствуешь себя беспомощным, слепым котенком, которого посадили в мешок и размышляют утопить или отпустить на свободу. Я была покорной игрушкой Саймона четыре года, выполняла любую прихоть и никогда не огорчала, но что он сделал, решив, что я предала его? Практически приговорил меня. Почему Саймон решил, что я предала его? С чего взял, что я работала на другую сторону? И будет ли возмездие Перриша страшнее, чем то, что уготовил мне Саймон, послав своих головорезов?

Я так измучила себя, пытаясь продумать хотя бы одну линию поведения, когда Рэнделл Перриш явится, чтобы вершить мою судьбу, так истощила последние моральные силы, что под утро почувствовала, как тело снова начинает сотрясать озноб. У меня поднялась температура, и лихорадка, как ни странно, принесла заметное облегчение. Мне удалось отключиться, провалиться в сон на несколько часов.

И очнувшись уже после обеда, внезапно ощутила невероятный прилив сил. Измученный разум сдался, отдав первенство инстинкту самосохранения. Меня охватило обманчивое состояние уверенности, что я выдержу схватку с неизвестным мне врагом. Я думала, что готова, готова...

Но снова ошиблась — невозможно подготовиться к встречам с Рэнделлом Перришем. И даже спустя годы общения с ним, я буду каждый раз ощущать это первичное суеверное чувство надвигающейся катастрофы. Липкий страх заставляет замирать в ожидании и не иметь ни единого шанса противостоять непоколебимому, непредсказуемому и беспринципному кукловоду, которым являлся Рэнделл Перриш.

Когда спустя много лет мне скажут:

— Он просто человек, Лиса. Просто человек. Из плоти и крови.

Я отвечу уверенно и абсолютно искренне:

— Нет. И никогда им не был.

Рэнделл. Индивидуальное занятие №1

Мой новый цветок.

Я придумал ей имя.

Кальмия.

Прекрасный цветок с розовыми соцветиями, известный высоким содержанием андромедотоксина. Яда, который содержит вещества в такой высокой дозировке, что опасным для употребления может стать даже мясо животных, которые ели листья кальмии. Красота убийственна и опасна — закон, с которым сложно поспорить. Даже природа не в силах нарушить его.

Моя Кальмия боится. Я ощущаю исходящий от нее страх даже через дверь. Он кричит, рвется на волю, он делает меня сильнее. Страх — это то чувство, которое дает в руки абсолютную власть тому, на кого он направлен. Не уважение, не любовь, а чистое неомраченное чувство страха. Оттенков много, и я играю на множестве из них, в зависимости от того, с кем имею дело. Ситуации разные, как и люди. Но страх — он вечен, он прописан в генах, и именно он в древности указывал имя вождя и победителя. Все великие империи держались на страхе.

Мне не нужна империя. Мои цели прозаичнее. Власть и этот город. Кливленд можно одинаково любить и ненавидеть. Но к нему невозможно оставаться равнодушным. Во времена великой депрессии некогда самый крупный индустриальный центр пришел в упадок и не восстановился до сих пор. С единственным благополучными даунтауном и черно-белым гетто на окраинах, где красивые исторические улицы соседствуют с полуразрушенными и заброшенными обиталищами бомжей и наркоманов, он производит двойственное впечатление. Иногда отталкивающее, но чаще завораживающее своеобразием районов, каждый из которых обладает своим характером. Нужно только понять, разгадать, заглянуть внутрь. Города, как и люди, обладают своими секретами, тайнами... Я мог выбрать любой другой, но здесь мои корни. Человек должен жить там, где родился. Родная земля питает нас, дает силы, и когда придет наше время покидать этот мир, только родная земля даст успокоение. Откуда я знаю это? Есть много вещей, которые я знаю просто так, без всяких источников. Возможно, я родился с этими знаниями или моя мать частично передала мне их. Я никогда не ищу первопричины. На самом деле, мир устроен гораздо проще, чем вы думаете. Я вижу нити… Невидимые нити к душе каждого из вас и дергаю, когда мне это нужно. Или струны, но это банально. Перебирать струны души… сколько раз мы читали такое? Вы когда-нибудь слышали о понятии серебряная нить? Ее никто не видел, но парапсихологи и эзотерики считают, что именно эта нить соединяет душу и тело, и в момент смерти она рвется. Не сразу.

Я точно знаю, что такая нить существует и натягивая ее, ты обретаешь власть не только над духом, но и способность контролировать тело. Главный инструмент в овладении подобной властью — страх. Когда человек боится, он готов отдать все, что угодно, чтобы избавиться от этого липкого чувства.

Напряглись? Уже чувствуете? Это зарождающее чувство страха, когда кажется, что вы ведете диалог с психом, и все ваши инстинкты кричат о том, чтобы сбежать, пока не стало слишком поздно. Пока он не оплел вас своей паутиной, не выпил до дна, выбросив высохшую оболочку в кучку таких же мумифицированных куколок.

Еще не поздно. Сделайте это.

Предоставление выбора — это первый шаг в мой мир, где все решаю я и только я, но вы верите, что у вас он есть — пресловутый выбор.

Расслабьтесь. Я не сумасшедший, и мои цели куда меркантильнее, чем может показаться. У всего есть своя цена, и я прошу не самую высокую.

Знаете, что самое важное в успешном порабощении другого индивида — первое впечатление. Оно, как правило, является самым важным, самым решающим в будущем сотрудничестве и коммуникации с выбранным объектом.

Алисия Лестер должна понять с первого взгляда, кому ей предстоит вручить свою судьбу. Она будет сопротивляться, как многие другие до нее. У каждой личности есть защитные механизмы, и моя задача вскрыть их все, исправить и заменить своими. И тогда я стану для нее Вселенной.

И она даст мне то, что я хочу.

Не тело — это слишком приземленно, и не душа — это слишком много.

Алисия поймет, что является моей конечной целью, но, возможно, озарение наступит для нее гораздо позже, чем бы ей хотелось. Ее миссия будет выполнена, а она станет одной из высохших куколок, потерявших в жизни самое главное — нить, которая держит душу в бренном женском теле в этой многострадальной реальности.

Я отпираю замок своим ключом, медленно опускаю ручку и открываю дверь. Одновременно делаю шаг вперед, оказываясь в залитой светом комнате, обставленной в кремово-бежевой гамме. Умиротворяющие нежные цвета, навязывающие обманчивое ощущение безопасности и уюта. Солнечные лучи проникают через огромные панорамные окна, не оставляя сокрытым ни одного темного уголка, оттеняя все, к чему прикасаются, нежной позолотой. Я люблю эту спальню. Она самая светлая из всех. Стеклянная комната, одна стена которой полностью состоит из окна от высокого потолка с ажурной лепниной до мраморного пола с подогревом. Есть тут что-то средневековое, словно в замках английских лордов, во времена которых архитекторы не экономили пространство, как в наши дни. Они творили искусство, а современные специалисты, к сожалению, лепят клетки, иногда дорогие и комфортабельные, но все равно не позволяющие дышать. Я тоже создаю дома, особенные, похожие на этот. Экспериментирую, использую совмещение стилей, играю с линиями и формой. Я люблю простор, и ненавижу закрытые двери. Поэтому я оставляю приоткрытой дверь за своей спиной.

Лиса сидит на постели в позе нашкодившей перепуганной школьницы. Прямая спина, руки сложены на коленях, голова опущена вниз. Темные волосы заплетены в косу, которая скручена в пучок на затылке. Несколько прядей вьются вдоль висков, но это не для того, чтобы казаться симпатичнее — локоны скрывают синяки на лице. Частично. Потому как скрыть подобное обилие красок и оттенков невозможно. Меня не отталкивают фиолетовые гематомы, темные круги под припухшими глазами и ссадины на губах. Внешность лично для меня не имеет огромного значения, но для того, чтобы запустить Лису в строй, ей потребуется немало времени, чтобы прийти в форму. На ней длинный шелковый халат бирюзового цвета, схваченный на поясе широким кушаком с пушистыми кисточками на концах.

Она выглядит невинной, и я невольно усмехаюсь, отдавая ей должное. Лиса — великолепная актриса и прирожденная лгунья. Я не выбираю других.

Я делаю несколько шагов вперед, ровно столько, чтобы Алисия не ощутила себя подавленной моим присутствием, но она все равно чувствует, и боится. Ее страх ощущается сильнее с каждой минутой, я практически осязаю его на вкус.

Все происходит по обычной схеме. Лиса немногим отличается от других, которые так же дрожали в ожидании своей участи. Обстоятельства, что привели их в эту комнату были разными, но они всегда понимали, что находятся на грани и полностью моей власти.

Они никогда не смотрят мне в лицо, когда я захожу. Упорно держат голову опущенной, сжимая губы, до ломоты стискивая пальцы. Они могут не знать, но я замечаю малейшие детали, даже скачки пульса, дрожь, прошедшую по телу, участившееся дыхание или, наоборот, его полная остановка. Я могу перечислять бесконечное количество маркеров, характеризующие тонкое душевное состояние, но кому это интересно? Люди позволяют читать себя в стрессовых ситуациях. Поэтому все мои цветы оказываются тут. Я упрощаю себе задачу. С женщинами проще — покоряться мужчинам принуждает их генетическая память, потребность, но не каждый знает, как ее удовлетворить.

Я долгое время наблюдаю за каждой новой ядовитой розой, прежде чем заманить в ловушку. Они бьются и сопротивляются, как бабочки в паутине, отчаянно, но безнадежно. Когда приходит время паука, жертва уже покорна и обездвижена. Я ничего не придумываю специально. Это природа. Все мы часть огромного живого мира, но обладаем разумом, в отличии от бабочек, мух и пауков.

Мои бабочки — мои ядовитые цветы.Розариум, аналога которому нет ни у кого из моих конкурентов. Они могут требовать несколько дней встречи с хозяином дома, кричать и биться в истерике, но стоит мне появиться, вся решимость и злость испаряется. Это тоже врожденное качество. Я подавляю людей, парализую их умы, сжимая волю в свой кулак, не предпринимая для этого никаких особенных усилий.

— Меня зовут Рэнделл Перриш. Твое имя я знаю. Мы не были представлены друг другу ранее, но я видел тебя в офисе своей компании, — мой голос звучит сдержанно, в меру чувственно, но я вижу, как напрягаются ее плечи. К острому запаху страха примешивается еще один аромат. Трепет. Склоняю голову на бок, наблюдая за бледным лицом Алисии Лестер, которая из последних сил пытается выглядеть спокойной. Полный провал. Невинность ей больше к лицу.

Не каждая шлюха может так достоверно сыграть скромницу. Вот, что привлекло меня в ней еще до того, как я увидел ее анкету и понял, что она шпион Галлахера. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что с новой сотрудницей что-то не так. И мне понадобилось много времени, чтобы докопаться до правды. Как этому слизняку удалось получить такую девочку? Четыре года. Сумасшедшая. Нельзя же так дешево ценить себя и свои таланты. Она стоит миллиарды. План созрел уже тогда, и вот теперь он воплощается в реальность. Благодаря ее неопытности я получил в качестве бонуса тридцать пять миллионов долларов прибыли.

— Не помню, чтобы видела вас, мистер Перриш, — отвечает ее тихий, такой робкий нежный голосок. Мне хочется расхохотаться. Ну, это уже дешевые уловки, Лиса. Методы не для моей ядовитой Кальмии.

— Политика нашей компании против официального стиля общения между сотрудниками. Ты можешь называть меня по имени, Алисия, — придаю своему тону снисходительность, но в то же время не позволяю металлическим ноткам прозвучать особенно явно.

— Я больше не сотрудник вашей компании, — поправляет меня девушка. Я удивленно ухмыляюсь. Мне интересно увидеть ее глаза, хотя сам я обычно избегаю зрительного контакта. Глаза — зеркало души? Чушь! Именно глазами люди способны лгать друг другу еще виртуознее, чем словами, но вот язык тела, жесты, движения, мимика и энергетические импульсы, которые я считываю, всегда дают достоверную картинку. Я смотрю в глаза только по двум причинам — с целью напугать, или разглядеть их цвет, если мне нравится женщина.

А эта женщина мне нравится. Скажу больше — она меня возбуждает. Сильнее чем те, что были до нее. Мне вполне понятны причины моего влечения. Но, все-таки, данное обстоятельство мешает в сотрудничестве.

— Должно быть, тебе известны причины твоего увольнения, Алисия? — спрашиваю я нейтральным тоном.

— Насколько я помню — сокращение штатной едини...

— Тебе известны причины твоего увольнения, Алисия? — не дожидаясь пока она договорит, резко обрываю и повторяю свой вопрос.

— В отделе по работе с персоналом мне сказали, что моя долж…

— Не разочаровывай меня, Лиса. Ответь на вопрос.

Я вижу, как она сжимается еще больше и вздрагивает, услышав сокращенный вариант ее имени. Отрицание. Она как можно дольше хочет оттянуть момент признания своего обмана.

— Вы приказали меня уволить? — едва слышно спрашивает девушка, задерживая дыхание. Мне кажется я слышу, как колотится ее сердце, вижу, как влажно блестит бледная кожа на лбу. Она кусает изнутри щеку, и это отвлекает. Ненадолго теряю нить, которую уже держал в своих пальцах, но успеваю поймать до того, как она ускользает. Дело в том, что я тоже так иногда делаю. Кусаю щеку изнутри. В исключительных случаях.

— Я? Но вопрос был «почему», а не «кто», — напоминаю с ноткой раздражения.

— Вы что-то обо мне узнали? — робкая попытка, но обреченная на провал.

— И что же, Лиса?

Я не сдам ни одной позиции. Она должна научится думать и говорить, должна уметь держать удар и нести ответственность за свои ошибки.

— Что-то плохое, надо понимать… — бормочет девушка, и внезапно вскидывает голову, словно ее покинуло терпение и желание дальше строить из себя идиотку. — Зачем вы меня мучаете! Вы же все знаете! — гневно восклицает она, скользнув взглядом по моему лицу. И вот оно — полное оцепенение жертвы, увидевшей глаза своего палача. Но я не собираюсь казнить ее. Напротив, я подарю ей новую жизнь, которая на разряд лучше той, что была у нее до. Синяя радужка становится почти фиолетовой, а зрачки расширяются, словно она только что приняла дозу героина. Потрясение, растерянность, ужас — и это мне поведали не ее прекрасные глаза, а тонкие энергии, которые излучает каждая клеточка застывшего тела.

— Я хочу, чтобы ТЫ сказала, Лиса. Сама, — понижаю интонацию, одновременно смягчая ее. Никакого запугивания. Выдохни, малышка.

Если хотите заставить человека слушать вас и верить вам, как можно чаще произносите его имя, но не то, которым его называют все и всегда, а другое, личное, для друзей. Собеседник сразу теряется, его подсознание дает сбой и выдает нужные реакции. Они начинают думать, что ты знаешь их хорошо, лучше, чем они сами, может быть им даже кажется, что ты умеешь читать мысли, и уже нет нужды скрывать очевидное.

— Я устроилась к вам, чтобы получить доступ к конфиденциальной информации… — голос девушки срывается, но я ободряюще улыбаюсь уголками губ. — И передать ее… передать, — она всхлипывает, с надеждой заглядывая в мои глаза. Я отрицательно качаю головой, опустив подбородок.

— Смелее, Лиса. Это просто имя.

— Саймону Галлахеру, — выдыхает она, и отводит взгляд в сторону.

— Так просто, Лиса, — удовлетворенно произношу я. — Так просто говорить правду. Тебе стало легче?

— Нет. Не стало, — подавленно отвечает Алисия.

— Знаешь почему? Лгать всегда проще. Ты никогда не задумывалась над тем, как сложно людям дается правда в отличии от лжи?

— Нет, — рассеянно мотает головой девушка, плечи ее понуро опускаются. Она сдалась, а я даже не начал.

— Я не собираюсь тебя наказывать за то, что ты пришла в мой офис и выкрала секреты компании, которую я с таким трудом построил с нуля, — сухо сообщаю я, констатирую факт и придвигаюсь на шаг ближе к цели нашей встречи сегодня.

— Почему? — не поднимая головы, спрашивает Алисия. — Если вы знали, что я крот, почему помогли нам с Итаном?

— Я умею быть благодарным, Лиса, — мягко произношу я, заставляя свой голос чувственно вибрировать. Она снова удивленно смотрит мне в глаза.

— Я не понимаю...

— Попробуй подумать.

— Я не знаю.

Я расставляю ноги на ширину плеч, засовываю руки в карманы брюк.

— Хочешь подсказку?

— Вы издеваетесь?

— Нет, даже не думал. Как ты думаешь, когда я понял, что ты крот?

Взгляд девушки скользит по моему лицу в поисках ответа, но не найдет его. Я — именно та книга за семью печатями, которую не дано прочитать никому. Я слишком хорошо знаю все приемы, которыми владею сам в совершенстве, чтобы допустить ошибку и показать больше, чем хочу.

— Перед увольнением?

— Нет.

— После?

— Нет.

— Раньше?

— Лиса, не нужно гадать, мы не играем в шарады. Отвечу за тебя — почти сразу. И предугадывая твой вопрос, отвечаю — я не уволил тебя, поняв, что могу использовать в своих интересах. «Галлахер Лимитед» давно в моем списке компаний, разрабатываемых для слияния или поглощения. Иначе говоря, Саймон — моя цель, до которой не дошла очередь.

Глаза Алисии становятся огромными, как блюдца.

— Вся информация, которую ты получила — липа. Не «Бэлл Энтерпрайз» мы стремились утопить и поглотить, а «Галлахер Лимитед». Ты заглотила наживку и начала работать на меня. Твоя хитрость обернулась против тебя, Лиса. Всегда найдется тот, кто будет на шаг впереди и окажется умнее и изворотливее, чем ты. А Саймон просто глупец, который решил, что я готов в открытую напасть на акулу, вроде «Бэлл Энтерпрайз». Я же не идиот, чтобы пойти на осознанный риск.

Взгляд девушки остекленел. Я примерно понимаю, о чем она думает — сопоставляет головоломку, перебирая в памяти все, что случилось.

— Рита…

— Да, она знала, — подтвердил я. Алисия издала сдавленный стон, полный поражения и боли, закрыла ладонями лицо, питаясь спрятаться от пугающей ее реальности.

— Вы подставили меня, — произнесла она напряженно. — Меня могли убить, и будут пытаться снова. Саймон никогда не простит предательства. Вы меня убили, мистер Перриш.

— Рэнделл. Не нужно этих мистеров, Лиса. Да, я подставил тебя, но разве ты не хотела сделать то же самое? Что тобой двигало? Какая цель стоила такого риска? Или ты не видела в своей миссии опасности? Где ты ошиблась, Лиса?

— Недооценила вас. Я доверилась Саймону. Все было слишком просто, я должна была догадаться, — отчаянно говорит девушка.

— Ты считаешь, что я поступил неправильно? — спрашиваю я, и она убирает ладони вниз, кладет на колени и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. Ее взгляд предельно откровенный, и я больше не чувствую исходящего от нее страха. Девушка взяла себя в руки и готова к конструктивным переговорам.

— Вы выжали максимум из ситуации, которая могла сложиться против вас. Но методы, которые вы использовали, мне кажутся неправильными.

— Ты должна усвоить полученный урок, Лиса. Ты все уже сказала сама. Никогда не недооценивай конкурента, пытайся предусмотреть любые непредвиденные повороты. Не доверяй окружающим людям, которые внезапно идут с тобой на контакт, просчитывай варианты и ставь определенную понятную цель и взвешивай риски. То поприще, на которое ты вступила — не место для дилетантов. Если ты не профи — ты за бортом, Лиса. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Какое отношение ко всему этому имеет Итан? — игнорируя мой вопрос, спрашивает девушка, и ее энергетическое поле меняется, окрашиваясь в темные оттенки. Ее пугает мой возможной ответ, но Алисия Лестер уже знает правду.

— А это еще один урок, мисс Лестер. Никаких личных привязанностей во время выполнения задания. Чувства всегда мешают трезво оценивать ситуацию. Итан Хемптон работает на меня уже много лет. Все остальное ты должна понять сама, — небрежно пожимаю плечами, равнодушно скользнув взглядом по белому, как мел лицу.

— Но я не понимаю… не понимаю такой сложной комбинации. Зачем ему было спать со мной, если вы все равно знали обо мне правду. В чем его цель?

— Смотря какую правду, Лиса. И я поясню. Хотя, по-моему, ответ очевиден. Ослепленная страстью женщина теряет бдительность, уклон ее внимания меняется, и она попросту дуреет. А Итан знает, как заставить девушку сойти с ума от желания и забыть обо всем, — снисходительно поясняю я.

— Я бы ни о чем не догадалась. Это было лишним, — голос девушки дрогнул, и она добавила безжизненным тоном. — Я не верю, что все это ради того, чтобы получить «Галлахер Лимитед». Слишком много внимания для такой, как вы выразились, дилетантки, как я.

Я усмехнулся, прищурив глаза и оценивающе изучая свою хрупкую собеседницу.

— Ты права, — удовлетворенно согласился. — Изучив твою биографию, я решил, что в тебе есть потенциал, и что ты можешь помочь мне, оказать услугу, согласившись работать со мной.

— Однажды вы меня уже подставили, и я не смогу вам доверять, — отрицательно качает головой Лиса.

— Я думаю, что мы квиты с тобой, — лаконично отвечаю я.

— Посмотрите на меня, вы действительно так думаете? — девушка небрежно скривила губы, убрав с лица прикрывающие его локоны.

— То, что с тобой случилось — следствие глупости и неосторожности с твоей стороны. Взгляни на вещи иначе. Ты могла погибнуть там, но Итан был рядом и вытащил вас, всего лишь назвав мое имя.

— Они придут за мной снова, — упрямо произнесла Алисия. Вся ее поза кричала о вызове и неприятии. Инстинкты… Они всегда подсказывают нам, когда рядом хищник, гораздо более сильный, изворотливый, и хитрый, чем мы.

— Нет. Никто не придет за девушкой, которая находится под моей защитой.

— А я нахожусь под вашей защитой? — скептически спрашивает девушка.

— В данный момент ты моя гостья, — едва заметно наклоняю голову, приподнимая уголки губ в вежливой улыбке.

— Это ваш дом? — теперь она удивлена.

— Да, мой.

— У меня нет выхода, правда? Или я отказываю вам и меня убивают наемники Саймона или принимаю ваше предложение.

— Прежде, чем делать выбор, Лиса, ты должна выяснить суть моего предложения, а не думать, как отказаться от него, — вздохнув, говорю я, делая пару шагов в сторону небольшой кожаной тахты и присаживаюсь на нее. Сейчас речь пойдет о пунктах нашего соглашения, и мне больше не нужно возвышаться над ней, показывая свое доминантное положение. Она окажется сговорчивее, если мы окажемся на одном уровне. — Может быть те условия, что я предложу, будут гораздо выгоднее для тебя, чем те, что ты имела до этого момента?

Лиса какое-то время недоверчиво смотрит на меня, изучающе блуждая по мне пристальным взглядом. Она оценивает меня не как своего работодателя, а как мужчину, сделав неправильный вывод.

— Мое предложение, Алисия, не имеет никакого отношения к исполнению тобой интимных услуг, — сообщаю я, и вижу, как она смущенно отводит взгляд, но мне даже любопытно, какое решение готова была принять пару секунд назад.

— Конечно, нет, — вздернув подбородок, заявила девушка. Я едва сдержал снисходительную усмешку. Ее ответ был бы «да». Я уверен. Слишком сильны чувственные вибрации с ее стороны, чтобы сомневаться.

— Зачем было увольнять меня, чтобы снова предложить работу? — взгляд ее останавливается на моих ботинках и снова ползет вверх, пока не достигает глаз. Зрительный контакт с Алисией Лестер, по какой-то пока неизвестной мне причине, дается непросто, и я разрываю его.

— Ты работала в «Перриш Трейд», а я предлагаю работать на меня лично.

— И что я должна делать?

— То, что я скажу, — спокойно, почти ласково сообщаю я. Она возмущенно зашипела, и мне пришлось пойти на хитрость. — Никакого риска, Лиса. Все твои тылы будут прикрыты. Я об этом позабочусь. И у тебя всегда будет право вето. Ты сможешь отказаться от задания, если тебя не устроит цена или моральная сторона вопроса. А теперь перейдем к условиям. Ты готова слушать?

— Да, было бы неплохо, — деловитым тоном отзывается девушка. Я удовлетворенно киваю.

— Отлично. Я знал, что не ошибся в тебе, Лиса.

 

ГЛАВА 7

«Стиль жизни манипулятора базируется на четырех китах: ложь, неосознанность, контроль и цинизм.»

Эверетт Шостром.

Неделю спустя

[Алисия.]

Мои синяки и ссадины зажили, и лицо снова выглядело довольно привлекательно. Чего нельзя сказать о моей душе, которая все еще находилась в подвешенном состоянии. И хотя теперь мои двери были открытыми, и я могла передвигаться свободно по всему дому, кроме прислуги и моей подруги детства я никого не видела. Конечно, сам дом произвел на меня фантастическое впечатление. Зеркальные коридоры, которые кажутся бесконечными тоннелями, огромные залы с прозрачными стенами-окнами, минимализм в обстановке, создающий неуютное холодное ощущение. Самой милой комнатой в доме была моя. От всего остального разило сюрреализмом и неправильностью. Абсолютная асимметрия во всем. Дом Вверх Дном, Лабиринт Фавна и Замок снежной королевы — вот три ассоциации, которые приходят на ум, пока блуждаешь по коридорам и комнатам, пытаясь не заблудиться, но все равно теряешься и зовешь на помощь. В саду было легче ориентироваться. Садом, конечно, сложно назвать лужайку, которую пересекает дорожка от ворот к дому. Имелся также небольшой фонтанчик в окружении розовых кустов. За ворота меня не пускали и никаких средств связи при себе с внешним миром у меня тоже не было. Я все еще была пленницей, но на спущенном поводке.

Миа продолжала приходить ко мне несколько раз в день, но разговора на интересующие меня темы по-прежнему не получалось. Она упорно молчала о том, как оказалась в доме Перриша, а этот вопрос после личной встречи с ним меня никак не отпускал. Я не верю в подобные случайности, как в историю, которую преподнес мне Перриш. Его предложение... Черт, это никакое не предложение. Как бы мягко он не стелил, я оказалась в совершенно безвыходном положении. Рэнделл ясно дал понять, что ждет меня в случае отказа. Лишенная его защиты, я автоматически оказываюсь под прицелом Саймона Галлахера.

Я хочу, чтобы меня поняли правильно. Мой бывший любовник не криминальный авторитет, не беспредельщик, которому плевать на законы и правила. Он бизнесмен, его имя не было замешано в историях с заказными убийствами или незаконными махинациями, но я не наивная девочка, чтобы не понимать, что в любом бизнесе, большом бизнесе, есть место подобным вещам. И я — угроза для Саймона. Для его семьи, его репутации. Из-за моей глупости он потерял миллионы, я провалила задание, наставила ему рога и переметнулась на сторону его конкурента (он в этом уверен). Я могу пойти в полицию, но что это даст? Я — никто. И Саймон знает это, знает лучше, чем кто-либо. Полиция и пальцем не шевельнет, чтобы защитить меня, если вскроется вся моя подноготная. Несколько приводов, связанных с проституцией, бродяжничеством и воровством — это вершина айсберга. Я была под следствием по очень серьезному обвинению, которое было снято не без участия Калеба, моего первого любовника, который дал крупную взятку, чтобы следователь «потерял» некоторые улики. И хуже всего, я сама не знаю, виновна ли в том, что мне инкриминировали. Мне никто не поверит.

Я вынуждена согласиться. И сама пока не понимаю на что именно. Перриш сказал только одну фразу, когда я спросила, что должна буду делать. То, что хочет он. Несмотря на его заверение, что не нуждается в моих интимных услугах, меня не покидает предчувствие, что все-таки данный элемент будет иметь место, но, возможно, в отношении других лиц, иначе, зачем еще я ему понадобилась? Зачем было использовать столько людей, чтобы вовлечь меня в свои, непонятные мне пока, планы.

Но хуже всего… Хуже всего то, что я не могу поверить, что Итан был участником всего этого. Я попалась на смазливую мордашку, накачанное тело и… секс, который был лучшим в моей жизни. Впервые позволила себе довериться мужчине, влюбилась, и вот чем все закончилось. Но я же даже здесь не была искренна до конца. Я думала, что испытываю к нему настоящие чувства, но все равно не была готова оставить Саймона. Я меркантильная сука, которой досталось по заслугам. Это и есть расплата за все, что я натворила, за мое нежелание делать что-то самой. Мне казалось, что используют меня, но всегда было наоборот. Это я использовала Калеба, Саймона, других мужчин. И даже Итана.

А теперь нашелся тот, кто использует меня.

Рэнделл Перриш.

И одного разговора с ним хватило, чтобы понять, что я никогда не смогу переиграть его. Прошла уже неделя, но я до сих пор не могу отойти от впечатления, которое он на меня произвел. Сумасшедшая энергетика и невероятный магнетизм его личности просто потрясают. И пугают, пугают до чертиков. Когда он говорил, я на физическом уровне ощущала, как оказываюсь под полным контролем этого человека. Я просто немела, цепенела, покрывалась мурашками с головы до ног, я не могла думать, не могла возражать. Словно околдованная, парализованная внутренней силой Перриша, его непоколебимой волей, которая исходила от каждого его жеста, слова и взгляда. И даже если он молчал, я чувствовала себя угнетенной, слабой, порабощенной. Если бы я верила в существование потусторонних сил, то поверила бы и в то, что этот мужчина пришел из другого мира. И теперь я понимаю, почему никак не могла вспомнить его лицо, почему не узнавала его в коридорах, когда он проходил вместе со своей командой приближенных. Мое подсознание всегда чувствовало эту угрозу, держало меня на расстоянии, защищала от его влияния. Но теперь я ощутила в полной мере всю мощь личности Перриша. И это страшный человек. Ему удалось поймать меня, сделать заложницей своей воли, своей силы. Если чего-то в этой жизни и стоит бояться, то именно его, Рэнделла Перриша. Каждый раз, закрывая глаза на протяжении последних дней, я вижу одно и то же, и никак не могу заменить другим. Мужественное жесткое лицо Рэнделла Перриша с правильными чертами лица, твердой линией подбородка и чувственными губами, немного скривленными в ироничной ухмылке, и безжалостным, хладнокровным стальным взглядом. Он произвел на меня убийственное впечатление, дикое. И я не могу представить, как буду работать с ним, каждый раз застывая от ужаса, когда его вижу. Невозможно понять, как мужчина с безупречной внешностью может внушать подобный страх, но именно так и произошло со мной. Меня пугало в нем все, начиная от пронизывающего сканирующего взгляда и заканчивая чувственным низким голосом. Я бы слукавила, если бы не признала и другого веского факта — Рэнделл Перриш сексуален, и, несомненно, осознает и использует это, а все рассказы Саймона о его импотенции кажутся просто смешными и нелепыми. Нельзя притвориться, что не замечаешь, насколько сильно он сексуален, когда смотришь в серые непроницаемые глаза, и от этого осознания еще страшнее. Он может сделать с тобой что угодно, а потом заставит поверить, что ты сама этого хотела. Мне всегда казались надуманными рассказы об одержимости мужчиной, которые я слышала от своих приятельниц, но сейчас вполне могу поверить, что Рэнделлу Перришу ничего не стоит сделать одержимой любую женщину. Я могу только надеться, что его выбор не падет на меня.

Немногим позже я узнала, что для того, чтобы стать одержимой Перришем, его выбор вовсе не обязателен. Но речь не обо мне. Со мной — история отдельная и долгая.

Ровно через неделю после незабываемого разговора с Перришем состоялось собрание, на которое я получила приглашение от Рэнделла, переданное Мией, вместе с его пожеланием, чтобы я прилично оделась. Пожелание было фиктивным, так как выбрать наряд у меня возможности не было. Мия положила чехол с платьем на мою кровать и сказала, что меня ждут в гостиной на первом этаже через сорок минут. Как ни странно, но платье не только идеально подошло по размеру, но понравилось мне. Бледно-розовое, с бордовым принтом, обтягивающее фигуру, как вторая кожа, в меру официальное с неглубоким декольте и небольшим вырезом на спине. Сама бы я такое не выбрала из-за отсутствия рукавов и непривычного мне цвета, хотя он создавал приятный, на мой взгляд, контраст с татуировками на моих руках, которые казались продолжением платья. В любом случае, после десяти дней, проведенных в двух одинаковых халатах, периодически меняемых между собой, я ощутила себя пусть не королевой, но человеком точно.

— Шикарно выглядишь, — озвучила мои мысли Миа, разглядывая меня с головы до ног. Она удовлетворенно улыбнулась, взглянув на часы на своем запястье. — И у нас даже есть время привести в порядок твои волосы.

Миа сделала мне высокую прическу, собрав локоны на затылке в замысловатые кольца, нанесла легкий макияж и без лишних слов сопроводила вниз. Пока мы шли по лабиринту, так я мысленно окрестила дом Перриша, я думала не о предстоящей встрече, которая меня, несомненно, пугала, а о девушке, которая шла рядом, которую я когда-то считала практически сестрой, а теперь совершенно не узнавала. Я чувствовала, что с ней случилось что-то ужасное, но Миа не хотела рассказывать ни о своем прошлом, ни о причинах, которые привели ее сюда. Я могу объяснить ее молчание обидой на меня, потому что, как ни крути, но я бросила подругу, когда у самой дела более-менее наладились. Просить прощения теперь бессмысленно, и я заслужила ее холодность по отношению ко мне, но мне хотелось бы все исправить, только я не знаю как это сделать. Когда я три дня назад спросила ее об этом, Миа задала мне один вопрос, который не выходит у меня из головы до сих пор:

— Ты бы вспомнила обо мне, если бы не оказалась здесь?

Я не смогла на него ответить, но не потому что не знала ответ. Мы окончательно потеряли бы остатки нашей дружбы, если бы сказала правду. Я ужасный человек, но мне казалось, что если прошлое отрезать, оно перестанет существовать. Обманчивое заблуждение.

Но стоило мне оказаться в проеме гостиной, оформленной в шахматном черно-белом стиле, все мысли о Мие напрочь вылетели из головы. Я почувствовала себя Алисой, провалившейся в кроличью нору и оказавшейся на чаепитии у Безумного Шляпника. Ах да, и еще здесь был сам Чеширский Кот в лице облаченного в иссиня-черный смокинг Рэнделла Перриша и валет червей в лице Итана Хемптон.

В центре гостиной, за кристально-белым столом круглой формы (что навевает на воспоминания о принце Артуре и его рыцарях, но, к сожалению, у нас другая сказка), на абсолютно черных стульях с высокими спинками, подобно застывшим восковым фигурам, восседают частично незнакомые мне люди. И только один, грозный предводитель, стоит спиной к собравшимся. На фоне панорамного окна его фигура кажется величественной и угнетающей одновременно. Перевожу взгляд к столу и участникам собрания. Всего я насчитала восемь человек, вместе со мной.

Огромные размеры гостиной позволили мне немного рассмотреть присутствующих, пока я приближалась к отодвинутому для меня стулу, если, конечно, это не было место Рэнделла. Стоять я в любом случае не собираюсь.

Пытаясь абстрагироваться от громкого цоканья моих каблуков по мраморному полу в черно-белую клетку, что, опять же, не может не напомнить об Алисе из Страны Чудес, я медленно, но верно двигаюсь вперед.

Итак, начну, пожалуй, с блондинки, которая бросилась в глаза ярким кричащим цветом платья. Никогда не думала, что фиалковый может быть таким раздражающим. Она смотрит прямо на меня чуть прищуренным, оценивающим взглядом, от которого мне становится не по себе. Я вижу ее впервые, хотя, как мне показалось, девушка заочно что-то знала обо мне. Красивая блондинка пренебрежительно фыркнула, когда я вопросительно приподняла брови, и высокомерно отвела взгляд. Еще одной представительницей прекрасного пола оказалась миниатюрная эффектная девушка с огненно-рыжими волосами и веснушками в алом платье, которое только подчеркивает необычный цвет ее волос, и я уверена, он не достался ей с рождения. Она смотрит на меня совершенно равнодушно, словно мысленно витает где-то вдали от абсурдного сборища. Еще две красавицы в ярко-розовом и белоснежном нарядах производят на меня меньшее впечатление, потому как я не успеваю уделить им должного внимания, оказавшись уже практически на финише, а точнее, возле отодвинутого, не факт, что для меня стула.

Единственное, что я отметила, и что мне показалось более чем странным и навело на мысль, что собрал всех нас здесь сумасшедший человек — это абсолютно одинаковый покрой платьев на девушках, отличающийся только цветом, и то же самое с мужскими костюмами. За столом, помимо девушек, присутствовали двое мужчин, но я старательно осознанно избегала смотреть на них, потому что одним был Итан, и он был в синем...

У меня был к нему миллион вопросов, но все они исчезли, стоило мне бросить на него всего один взгляд, всего один мимолетный взгляд, когда я только вошла и начала свой путь на эшафот. Простите за каламбур, но именно так я себя почувствовала, увидев, что среди присутствующих находится Итан Хемптон, которого, мне казалось, я знала так близко, но сейчас словно видела перед собой незнакомца, такого же идеального и рафинированного, как остальные. Я так наделялась, что судьба сжалится надо мной, и я больше никогда его не увижу. И если в минуты особого отчаянья мне хотелось надеяться, что Итан был вынужден участвовать в обмане Перриша, то теперь я не сомневалась, что была для него обычным рутинным заданием.

Я замираю, положив руки на спинку свободного стула. Никто из собравшихся не смотрит на меня. Я с ужасом понимаю, что все мы, и я в том числе, смотрим в одном направлении.

Театр абсурда, иначе назвать происходящее сложно.

— Теперь все в сборе. Присаживайся, Алисия, — раздался голос Рэндалла, мой взгляд прилип к его мужественной застывшей фигуре на фоне окна, из которого открывался фантастический вид на озеро, точно такой же, как из моей спальни. Перриш кажется манекеном, которого поставили здесь, чтобы держать собравшихся в напряжении.

Я села, от волнения не чувствуя своего тела. Замкнула круг и теперь все взгляды, нечитаемые, тяжелые взгляды были прикованы ко мне. Волоски на затылке зашевелились, и я почувствовала себя ягненком, загнанным в клетку с хищниками.

— Привет, я — Лиса, — проговорила я, запинаясь, и вымученно улыбнулась.

— Ты не Лиса, — резко произносит Перриш, его голос отдается эхом где-то под потолком, и я подпрыгиваю от неожиданности. Что, блин? — С сегодняшнего дня тебя зовут Кальмия. Это имя будет использоваться в стенах этого дома во время собраний, а также, как сигнальное слово, если мне понадобится твоя помощь. Я поясню, о чем идет речь. Где бы ты ни была, чем бы не занималась, стоит тебе получить сообщение или звонок, которые содержат твой позывной от меня, от кого-то из собравшихся, или любого другого человека, ты мгновенно бросаешь все и едешь сюда. Все понятно?

Я выпучила глаза, не веря собственным ушам, но, видимо, Рэнделл счел молчание за знак согласия (к тому же, он не видел меня, продолжая стоять к нам спиной) и продолжил:

— А теперь я хочу, чтобы ты со всеми познакомилась, Кальмия. Приступай.

Я пребываю в шоке от снисходительно-приказного тона Перриша и не сразу понимаю, что мне нужно делать. Обвожу умоляющим взглядом собравшихся, которые все так же безучастно за мной наблюдают. Никто явно не собирается мне помочь. Я чувствую холодный озноб, сковывающий мое тело и вытираю о колени влажные ладони. Нужно что-то говорить. Придурок не отстанет. И тут происходит то, что я меньше всего ожидала. Я слышу ровный, спокойный голос Итана.

— Я — Аконит, Кальмия. Рад приветствовать тебя в нашей команде.

— Приятно познакомиться, — опуская глаза, невнятно бормочу я.

— Бл*дь, это же смешно, — взрывается блондинка в фиолетовом, пренебрежительно кривя губы. — Хоть раз, Рэн, хоть раз можно обойтись без этого спектакля?

— Продолжай, Кальмия, — холодно отзывается голос Перриша, игнорируя реплику блондинки.

— Я — Дафни. Но мне неприятно, — писклявым голосом и состроив мне гримасу, сказала истеричка в фиалковом клоне моего платья.

Я промолчала, решив не растрачивать впустую запасы своего терпения, и перевела взгляд на девушку, которая сидела по правую руку от меня. Настоящая Червонная Королева с огненно-рыжим цветом волос.

— Как тебя зовут? — спросила я, пересиливая смущение.

— Мак, — ответила она, почти приветливо улыбаясь. — Не обращай внимания на Дафни. Она — дура.

— Сама такая, — огрызнулась блондинка.

Я повернулась к брюнетке в белом платье слева от меня.

— Цербера. Но коротко Би. Мне не повезло с именем, так же, как Дени, — мягко произнесла брюнетка, показывая на свою соседку в насыщенно-розовом, почти малиновом платье. — Это Адениум. Но мы ее зовем Дени. Она немая, и сама не может представиться.

Дени скользнула по мне равнодушным взглядом и отвернулась. Интересно, какая у нее функция здесь?

— Я — Ли, сокращенное от Олеандр, — представился привлекательный харизматичный шатен с голубыми хитрыми глазами и очаровательной улыбкой. Он был в белом стильном костюме и смотрелся не менее эффектно, чем Итан.

Я коротко кивнула парню, облегченно вздохнув. Процедура знакомства подошла к концу, и я ее пережила, хотя все происходящее до сих пор кажется мне бредом. Идеальные лица, одинаковые костюмы и платья, шахматная гостиная, круглый стол, на котором нет даже стаканов с водой, и все это пиршество клоунов возглавляет высокий мрачный мужчина в черном, похожий на инквизитора или чернокнижника, который стоит к нам спиной, но при этом чувствует себя хозяином положения, а самое ужасное, что и мы тоже чувствуем, что он хозяин... Чертовщина какая-то. С самого начала, когда Перриш заговорил о предложении работать с ним и до начала сегодняшнего представления меня не покидало подозрение, что меня выбрали для работы в каком-то особом борделе. А поскольку, однажды мне там посчастливилось побывать, я безошибочно узнаю представительниц древнейшей профессии с первого взгляда. Но я ошиблась. Ни одна из этих девушек не была шлюхой. Какую бы роль в команде Перриша не играли люди за столом, они не имели никакого отношения к продажной любви, но определенно умели играть чувствами других. Последнее — из личного опыта с одним из них. А что за имена такие дурацкие? Аконит, Цербера, Олеандр, Кальмия, Дафни, Адениум... Что за цветник такой?

— А теперь к главному, — оборвал ход моих мыслей Рэнделл, и все взоры снова обратились к нему, точнее, к его неподвижной спине. Мудак, цирк развел, а в глаза посмотреть своему зверинцу слабо! — Я хочу, чтобы ты задала вопрос, Кальмия. Тот, который волнует тебя сейчас больше всего. Озвучь его, пожалуйста.

Хмм… Серьезно? Ты точно уверен?

— Зачем мы здесь? Мы все, — почти сразу, без раздумий выдаю я. Мне кажется, что я ощущаю его усмешку, хотя это невозможно.

— Делать то, что я хочу, Кальмия, — и снова эти чувственные нотки, от которых напрягается низ живота, и уверена, что не у меня одной. — Попробуй еще.

— Для чего создана эта команда и почему у нас такие странные имена? — мой вопрос звучит монотонно, потому как на самом деле я понятия не имею, что Перриш хочет от меня услышать. Я просто перебираю варианты.

— Как скучно. Ты предсказуема. Но ты научишься оригинальному мышлению. Эта команда создана четыре года назад, и с тех пор успешно функционирует. Уже два года у нас не было пополнения. Но для тебя я сделал исключение. Мой Розариум просто нуждается в таком удивительном, ядовитом создании, как ты.

— Что? — возмущенно выдохнула я. Ядовитое создание? На себя бы посмотрел.

— Ты не сильна в ботанике, иначе бы знала, что все кодовые имена, которые ты сейчас услышала, являются названиями ядовитых и красивых цветов. А Розариум ­— это и есть специальный, негласный, внештатный, но самый высокооплачиваемый отдел моей компании. Я уже говорил, но оглашу снова условия, на которых работают все сотрудники Розариума, чтобы ты не думала, что я был с тобой нечестен. Итак, апартаменты в центре города в элитном строении, автомобиль люкс-класса, ежемесячная выплата в размере пятидесяти тысяч долларов и дополнительная оплата во время выполнения поставленной задачи, полностью оплачиваемый отпуск в любую точку света два раза в год, но не более двух недель за раз, и при условии отсутствия незакрытых задач, медицинская страховка, абонементы в салоны красоты, фитнесс клубы и прочие привилегии. Мои цветы должны выглядеть идеально. А также каждому с момента вступления в мою команду полагаются новые документы. Иногда их приходится периодически менять, если того потребуют обстоятельства.

— Но сначала неплохо бы что-то сделать самой, — снова выступила Дафни. Я сразу определила ее, как главную соперницу. И ее агрессивное отношение ко мне, говорило о том, что она воспринимает меня так же. Но я еще не совсем поняла причину разногласий.

— Не торопи время, Дафни, — произнес Перриш.

— Рэнделл, я не вижу в ней задатков, которые нужны для нашей работы, — возразила она, явно считая себя здесь увереннее, чем все остальные. Прима, мать ее.

— Я когда-то просил совета, Дафни? — голос Рэнделла прозвучал холодно, но не настолько резко, чтобы девушка вдруг съежилась, втянув голову в плечи, а именно это она и сделала.

— Какова цель Розариума, мистер Перриш? — задала я тот самый вопрос, который, скорее всего, он и ждал от меня с самого начала.

— Правильно, Кальмия, — похвалил он, и я испытала неожиданно теплое чувство, которое прошло по мне приливной волной. Да что со мной происходит? — Ты учишься. И тебе еще предстоит много узнать. Первое твое задание состоится еще не скоро. Ты должна четко понимать ту самую цель, о котрой сейчас спросила. Так что же является целью функционирования нашего отдела? Поможем, друзья? Дафни?

— Информация, — презрительно усмехнувшись мне, бросила блондинка.

— Власть, — отозвалась огненная Мак.

— Секрет, — произнес Итан, и я невольно взглянула ему в глаза. Лучше бы я не делала этого. Сердце болезненно сжалось, когда он едва заметно мне улыбнулся. Как раньше, черт бы его побрал. Словно не было последних событий, которые кардинально изменили мою жизнь. Он предал меня, и какими бы ни были его причины, я не смогу об этом забыть.

— Информация. Секрет. Власть. — Подняв руку, Перриш по очереди отогнул три пальца. — Именно в таком порядке. Три составляющие нашего успеха. Кальмия, это твой второй урок. Попробуй понять, что означают все три понятия в рамках нашей команды. А теперь я хочу отпустить тебя, и продолжить собрание с теми, кто хорошо понимает тот предмет, о котором пойдет речь. У тебя есть время до завтра обдумать домашнее задание. Миа передаст, где и когда я его проверю.

Мне не нужно было повторять дважды. Вскочив на ноги, даже не попрощавшись со странной компашкой, сбежала из гостиной, не помня себя от радости, что все закончилось. И только оказавшись в сравнительно-безопасном убежище своей спальни, я вдруг подумала о том, что Рэнделл Перриш так ни разу и не обернулся. Никогда не встречала подобного пренебрежения к людям. Все это время мы фактически говорили с его спиной. Мы? Я действительно причислила себя к кружку сумасшедших?

Хрен им. Может быть, я и согласилась, но только чтобы выиграть время и придумать, как свалить от этого безумного Перриша. Новые документы, деньги — это все мне не помешает. Я смогу накопить крупную сумму, и найду способ исчезнуть, чтобы никто меня не нашел. Ни Перриш, ни Галлахер, ни кто-либо другой.

[Итан]

Остаток собрания, посвященному обсуждению новых и еще невыполненных заданий, я практически отсутствовал, точнее, сидел на своем месте, но мысленно был далеко. Я не мог отойти от потрясения, вызванного появлением Лисы. Никто не был предупрежден. Рэн всегда вел себя непредсказуемо и принимал спонтанные решения, но так казалось на первый взгляд. На самом деле, во всем, что он делает есть потаенный смысл, доступный только самому Перришу. Игры, построенные его хитроумным разумом, порой были так тонки, так многогранны, что, наблюдая за ними, я невольно чувствую восхищение, граничащее с одержимым желанием хотя бы частично приблизиться к подобному таланту, постичь секрет его успеха. Но это невозможно. Я могу лишь наблюдать, как и остальные члены Розариума.

Лиса тоже теперь часть всего этого. Мы в одной команде. Я все еще испытываю к ней чувства, довольно сильные, чтобы они исчезли в одночасье по одному моему желанию. Она не первая, но несомненно единственная, вызвавшая у меня настоящие эмоции. И она моя проблема, решения которой я пока не нашел.

Когда очередная сессия от мастера иллюзий закончилась, я не ушел вслед за остальными. У меня остались вопросы, на которые я собирался получить ответы.

— Что-то еще, Итан? У тебя есть предложения, достойные рассмотрения? — после завершения собраний Розариума, Перриш всегда использовал мое настоящее имя при обращении. То имя, с которым я родился, а не записанное в третьем по счету удостоверении личности. Он по-прежнему стоял лицом к живописному озеру, и остается загадкой, как ему удалось определить, что именно я остался, а не кто-то из команды.

— Нет. Я хочу спросить, Рэн, — с напором начал я, пытаясь убедить самого себя, что Перришу не удастся в очередной раз увести тему разговора в сторону и опять оставить меня ни с чем.

— Я слушаю, — прозвучал глухой, равнодушный ответ.

— Тот звонок... Если бы я все-таки отказался. Ты пошел бы на крайние меры? Оставил бы нас подыхать в каком-то вонючем амбаре от рук упырей, подосланных Саймоном?

— Не вас, Итан, — едва заметное покачивание головы из стороны в сторону. — Тебя. Но операция для Люка все равно состоялась бы в лучшей клинике и хирургами с мировыми именами... несмотря на твое предательство. Я никогда не стал бы шантажировать тебя твоим братом. Я не настолько низок.

— Но именно это ты сделал, — с растущим раздражением бросаю я, чувствуя, как сжимаются в гневе кулаки. Сколько раз я мечтал набить его самодовольную рожу? Сложно сосчитать. Но гораздо чаще я хотел совершенно другого — узнать его секрет. — Я… Рэн, я правда думал, что мы друзья.

— Напрасно, Итан, — спокойно и с ноткой сочувствия отвечает Перриш. Он убирает руки в карманы брюк, и это первая смена позы за последние два с лишним часа. — У меня нет друзей. Вы все работаете на меня.

— Но я не работал на тебя, когда мы познакомились, — возражаю я, хотя больше всего на свете хочется взять и просто свалить отсюда, стереть из памяти этот неприятный для меня разговор.

— Да, так обычно и бывает, — продолжает издеваться Перриш. — Я нахожу нуждающегося, помогаю ему, а после он помогает мне, если начинаю нуждаться я. Ты же знаешь схему лучше других. Я разглядел в тебе потенциал в тот момент, когда открыл двери дома своей матери и увидел на пороге голодного оборванца с огнем в глазах. Люди улиц мыслят креативнее и гораздо более выносливы, и хитроумны, чем рожденные в благополучных условиях тепличные растения. Мне повезло, что я заехал тогда к матери на пару часов, или тебе повезло? Кому из нас больше, Итан?

— Ты много сделал для моей семьи, с этим сложно поспорить, — признаю я очевидный факт.

— И для тебя. Я сделал из тебя человека, Хемптон. И у тебя есть все, о чем другие могут только мечтать. Что тебе еще нужно? Женщина? Уверен, что через пару месяцев она останется той, которая пленила тебя, трахнув на заднем сидении такси? Ты всерьез считаешь, что с таких отношений начинается любовь?

— Конечно, я просто наивный юнец, одурманенный похотью. Ты у нас большой специалист в любовных делах. Не зря же каждый вечер Линди трахает новый отморозок, пока ты рассуждаешь тут о том, как должны начинаться настоящие отношения. Почему бы тебе не начать с собственной жены, Рэн?

— Она больше не моя жена, Итан, — ледяным тоном отвечает Перриш. И холод его голоса передается мне. Я даже вздрагиваю от неприятных ощущений.

— Что значит не твоя жена? Вы развелись? Когда? — удивленно спрашиваю я, забыв на время о своих претензиях.

— Мы не разводились, — равнодушно качает головой Перриш.

— Постой, я вчера ее видел, собственными глазами, — уверенно сообщаю я, вспоминая вечер, который накануне провел в клубе. Мне нечем гордиться. Я пытался забыться, но стало только хуже. И не подумайте плохого, я не спал с Линди. Конечно, нет. Проснулся в комнате наверху с какой-то шатенкой, которая долго пыталась навязать мне свой номер телефона. Насилу ноги унес.

— Это была не Линди. Не она, — твердо возразил Рэнделл, и похоже, он был уверен в своей правоте.

— А кто же, Рэн? Я уверен, что видел именно ее, — недоуменно спрашиваю я. Перриш медленно развернулся и пристально посмотрел мне в глаза немигающим жутковатым взглядом.

— Неважно, Итан, — холодно ответил он. — Забудь о Линди.

— Я могу тебе чем-то помочь? — осторожно произношу я, делая шаг вперед и протягивая руку. Он уклоняется в сторону, не позволяя мне по-дружески похлопать его по плечу.

— Я вполне способен позаботиться о себе сам, — небрежно бросает Перриш и, обогнув меня, быстро покидает гостиную.

Мне оставалось только оторопело смотреть вслед уходящему боссу. От тяжелых и мрачных размышлений меня отвлек звонок из клиники. Лечащий доктор Люка. Он сообщил, что все обследования пройдены удачно, и через трое суток состоится операция. Я должен быть рядом. Эта операция — надежда моего брата на качественную и полноценную жизнь. Конечно, предстоит долгая реабилитация и ему придется много заниматься, чтобы догнать сверстников и избавиться от диагноза «отставание в развитии». Мой младший брат — ангел и мученик. За свои девять лет он пережил столько боли, что и представить страшно. Я верю, что все пройдет хорошо. Он справится. А я смогу привезти его сюда и позаботиться о нем. У него будет все самое лучшее, правда, он никогда не узнает, чего мне все это стоило. Но я не могу, не способен лететь к брату в таком разбитом состоянии. Мне необходимо поговорить с Алисией. Я должен ей объяснить, что мы оба стали заложниками обстоятельств. И я не мог поступить иначе. Может быть, она еще не поняла, но в Розариум можно попасть, а вот покинуть, покинуть его невозможно.

Понимаю, что этот дом просматривается и прослушивается еще более пристально и внимательно, чем моя квартира, в которой мы встречались. И также понимаю, что Перриш придет в ярость, когда узнает, что я заявился к Лисе, а узнает он очень быстро. Мне похер, плевать. Достало жить под постоянным колпаком. Мне нужно немного свободы. Я хочу, чтобы она знала — я никогда не хотел навредить ей. И у нее с самого начала не было выхода.

Я пошел в спальню Лисы, а я прекрасно знал, где она находится. Все будущие агенты Розариума проходили стажировку в этом доме и занимали спальню под самой крышей. С некоторыми работал лично я и частично Рэн, с некоторыми только он сам. Часть занятия вели другие члены команды. Я так понимаю, что в этот раз к обучению Лисы Перриш меня не допустит. Но он мне категорично отказал, когда я попросил не присутствовать на тех собраниях, где будет Алисия.

— Первое правило, Итан. То, с чего начинает каждый агент. Никаких личных привязанностей во время выполнения задания. Чувства всегда мешают трезво оценивать ситуацию. Я озвучиваю его каждому, кто попадает в мою команду. И ты знаешь его лучше других. Если у тебя появилась слабость — ты проиграл. Понял меня? Мой ответ — нет.

Отчасти он прав, и я много лет жил, не нарушая правил. И что теперь? Я стою на пороге спальни и смотрю в синие глаза девушки, в которую влюбился, как мальчишка, а она ненавидит меня. Она пока не профи, и я с легкостью считываю ее эмоции с напряженного бледного лица.

— Убирайся, — произносит она надтреснутым голосом, но я захлопываю за собой дверь и делаю шаг вперед. Она вскакивает со стула рядом с туалетным столиком, и бросает в мою сторону расческу. Мне удается мастерски поймать ее, и приблизившись, положить на место. Мы стоим достаточно близко, чтобы я чувствовал гнев и боль, источаемые Алисией Лестер.

— И не подумаю, Лиса. Нам нужно поговорить, — мягко говорю я, не делая больше попыток приблизиться.

— Иди к черту, Итан, — повторяет она и отворачивается от меня, глядя на свое отражение в зеркале.

— Мы оба у него, Алисия. И если хочешь подраться — давай. Я не буду сопротивляться, но тебе не станет легче. Я знаю, что не станет. Ты и сама хочешь, чтобы я объяснился.

Лиса насмешливо улыбается, и наши взгляды встречаются в отражении. Боже, она настолько красива, что у меня дух захватывает.

— Я знаю все, что ты скажешь, — резко говорит она, воинственно вздергивая подбородок. — Твой босс или черт, как ты только что его заочно обозвал, мне популярно объяснил в чем заключается твоя работа.

— Да, это правда, — смиренно соглашаюсь я. Хотя тут главное не переиграть. Просто нужно дать понять, что я раскаялся, не теряя при этом лица и не унижаясь до уговоров. — Ты действительно была моим заданием, в ходе которого я должен был тебя разговорить, узнать максимум информации о твоем прошлом и заставить тебя доверять мне…

— Ты забыл о главном, — насмешливо оборвала меня Лиса. — Ты должен был меня хорошенько трахнуть, чтобы удалось все вышеперечисленное тобой. Поздравляю. Ты справился.

— Нет, Лиса, — качаю головой и делаю еще один шаг вперед.

— Нет? — отступает, кривя губы. Она нервничает. Ей больно. Но мы продолжаем ссорится. Зачем?

— Все было по-настоящему.

— Пфф, это банально. Такой избитый сюжет, придумай что-то новое, Итан. Или Аконит?

— Подумай сама, Лиса. Я пытался тебе сказать. Я затыкал тебе рот и переводил тему, когда ты начинала говорить вещи, которые Рэн может использовать против тебя, я начал выключать свет, чтоб…

— Стоп! — кричит она, вытягивая вперед руки. В синих глазах потрясение и ужас. — Подожди… Отсюда подробнее. За нами наблюдали? Все это время?

— Я не уверен, что постоянно. Возможно, просто слушали…— смущенно говорю я.

— Тогда какого хера ты выключал свет! — кричит она в ярости.

— Лиса…— я делаю шаг вперед, но она вытягивает руку, не позволяя приблизиться еще.

— Кто смотрел в мониторы? Кто? — настаивает девушка. Дрожь негодования сотрясает ее тело.

— Послушай меня, теперь это уже неважно, — мягко говорю я.

— Для меня важно! Это моя жизнь, мое тело. Какого черта? Вы извращенцы? Зачем? Просто скажи кто. Кто просматривает эти записи?

— Я не знаю, — отвечаю я, и это заведомая ложь.

— Знаешь! — уверенно бросает Лиса.

— Команда специалистов, они обрабатывают увиденное и услышанное, а потом передают краткий отчет наверх.

— Я спрашивала у Перриша, теперь спрошу у тебя. Что во мне такого? Зачем столько усилий?

— Я не знаю ответа на твой вопрос, Алисия, — искренне отвечаю я. — Перриш сам принимает подобные решения, но у него чутье на людей, которые принесут выгоду компании.

— На это раз чутье подвело твоего придурка-босса. Я надеюсь, что сейчас он это слышит. Фак, мистер Перриш. — Лиса вытягивает руку вверх, видимо рассчитывая, что камера там, и показывает средний палец невидимому адресату. — А ты, Аконит гребаный, вали отсюда нахрен. Больше тебе ничего не обломится. Я все сказала.

Теперь приходит мой черед удивляться. Я впервые слышу от Алисии такой поток брани, причем в мой адрес. Наверное, говорить что-то еще не имеет смысла. Я сказал основное. Теперь нужно дать ей время остыть и переварить услышанное, сделать верные выводы. Но, все-таки, делаю последнюю попытку.

— Прости меня, Алисия. Но я не мог поступить иначе. Так же, как ты не смогла отказать ему. Каждый из нас заложник. Ты и сама понимаешь.

Лиса застывает, я понимаю, что попал в цель. На лице девушки появляется уязвимое ранимое выражение, и она немного иначе смотрит на меня.

— Чем он тебя держит?

— Я не могу сказать. Но он действительно спас меня и моего брата. Дал нам новую жизнь. Я бы подох на улицах Квинси Авеню, в одном из самых опасных районов города, и мой брат навсегда бы остался инвалидом, если был бы жив.

— У тебя есть брат. Это хорошо… — она опустила голову, закусив губу. — У меня никого нет.

— Я хотел бы сказать, что я у тебя есть, но это невозможно в сложившихся обстоятельствах. Я пришел не за прощением или вторым шансом. Лиса, я пришел сказать, что не играл. Что я действительно испытывал к тебе чувства.

— Но ни у тебя, ни у меня не хватило смелости поставить их выше тех обязательств, которые мы на себя взяли. Может быть, они просто не были настоящими, Итан?

— Лиса… — я протянул руку, чувствуя, как болезненно колет в груди. Она поднимает на меня взгляд, в котором нет больше злости и обиды. Девушка делает шаг назад, и моя рука повисает в воздухе.

— Тебе пора, Итан. Я еще должна подумать о смысле слов. Информация. Тайна. Власть. Именно в таком порядке.

— Секрет, — автоматически поправляю я.

— Что?

— Не тайна. А Секрет. Никакого смысла нет, Лиса. Каждый раз Перриш придумывает новый. Не трать время.

— Спасибо за совет, Итан, — холодно отзывается Алисия.

— Да,— рассеянно киваю я. — Не за что.

— До свидания. Не забудь закрыть за собой дверь.

[Рэнделл.] Индивидуальное занятие №2

Открытая всем ветрам, оборудованная для проведения досуга крыша особняка является моей любимой частью дома. И не потому что отсюда открывается вид почти на весь город, хотя зрелище завораживающее даже для меня. Дом построен на холме, и находится высоко над озером Эри, а сам город расположен в низине, и хорошо просматривается с выбранной мной позиции. В вечернее время огни внизу кажутся хаотично разбросанными светлячками, которые живут своей жизнью или вспыхивающими тут и там звездами, и можно чувствоваться себя центром вселенной, окруженным черным небом со всех сторон с россыпью небесных тел в бесконечном пространстве. И если долго всматриваться, то даже возникает эффект движения. Но даже не это главная причина моей особой расположенности к индивидуальным занятиям на крыше. Отсутствие стен, дверей и окон. Ветер и безграничный горизонт. Простор. И мнимое ощущение свободы, полета, особенно когда стоишь на самом краю. Ограждение не позволяет мне упасть, но если закрыть глаза, то можно представить, что его нет, что достаточно просто сделать шаг...

Все это лирика. У меня никогда не было суицидальных замашек. Просто я обладаю богатой фантазией, и ее полет иногда нужно тормозить, чтобы не увлечься.

Я слышу тихие неуверенные шаги за спиной, открываю глаза, сжимая поручень ограждения и обретая почву под ногами. Ветер приятно охлаждает кожу после жаркого дня. Я вдыхаю его полной грудью. Город внизу приобретает свои естественные очертания.

Кальмия останавливается в нескольких шагах от меня. Я не чувствую исходящий от нее страх. Скорее злость, негодование. Предсказуемо. Скучно. Страх вернется чуть позже вместе с пониманием и принятием своей роли. Она хочет верить, что во всем происходящем есть смысл, что она особенная и ее выбрали, разглядев ней отличительные черты, таланты или достоинства. Но Итан знает меня немного дольше других. Никакого смысла нет. Это всего лишь игра, шарада, которая забавляет меня и приносит выгоду. И каждая из моего Розариума точно так же уверена, что несет на себе печать избранности, не понимая, что это я создал их всех. Без меня они пустые куклы, никому ненужные марионетки. Если бы они обладали стержнем и цельной личностью. Волей и характером, то не оказались бы здесь.

— Ты показала мне фак, — произношу я, глядя вниз.

— Мне извиниться? — тут же огрызается девушка. Это все, что она пока умеет. Выпускать когти и показывать зубы. Уверенный в себе хищник никогда не предупреждает. Он нападает тихо, молниеносно с целью убить и всегда получает в награду свою добычу. Закон джунглей.

— Нет. Ты продемонстрировала свое негативное отношение к происходящему. Это твое право. Я не собираюсь его оспаривать. Я не должен тебе нравится.

— Не думаю, что ты вообще кому-то нравишься.

— Мы перешли на ты. Замечательно. Но я отвечу — ты ошибаешься. Подойди и встань рядом. Не бойся.

— Я не хочу.

— Боишься высоты?

— Нет.

— Меня?

— Вот еще.

— Тогда что тебе мешает, Лиса?

— Ты мне надоел.

— Но я никуда не денусь. Встань рядом. Так будет легче разговаривать.

Я чувствую ее колебание, неуверенность. Она тяжело вздыхает и выполняет мою просьбу. Капитуляция — это не всегда проигрыш. Иногда чтобы выиграть в войне нужно проиграть несколько сражений, но не потому что ты слабее, а чтобы понять тактику врага. Но Лиса не настолько умна и сдается, потому что я заведомо сильнее. Она пока не способна выиграть.

— Разве ты не должен называть меня другим именем? — спросила девушка притихшим голосом, усмирив свой пыл.

— У нас частная беседа. Твои новые документы еще не готовы, поэтому я пока обращаюсь к тебе настоящим именем. Кальмия — для собраний и в случае необходимости связаться с тобой.

— Для чего нужны новые документы? — она задает правильный вопрос. Та тема, которую я собирался сегодня озвучить, частично его касается.

— У тебя есть предположения?

— Чтобы меня не нашел Саймон?

— Нет. Низко метишь. Мысли глобальнее.

— Чтобы скрыть некоторые эпизоды моего прошлого?

— Уже ближе, — удовлетворенно киваю я. — Новая личность, созданная с нуля, отрезает путь к информации, которую можно использовать против тебя.

— Но ты сможешь использовать. Ты знаешь, кто я на самом деле.

— Речь не обо мне, Лиса. Почему я так просто раскрыл тебя? Прошлое всегда оставляет следы, как круги на воде. Капля упала и слилась с жидкостью в луже или реке, но разводы остались. И только на первый взгляд они кажутся незаметными. Я знаю не все. Знать все никому не подвластно. Я сам о себе многого не знаю. Сейчас моя задача не раскрывать твои секреты, а уничтожить доступ к ним для других. Если мне понадобится твоя помощь, ты должна быть идеальным чистым листом, на котором я напишу ту историю, которая устроит объект и не вызовет никаких подозрений.

— Мне придется шпионить для тебя?

— Не могу сказать. Задания бывают разными. И вроде тех, что ты выполняла для Галлахера тоже будут. Но иногда придется работать лично с объектом, давить на его слабости, заставлять его говорить тебе то, что больше никто не знает. Но вернемся к целям.

— Итан сказал, что в них нет никакого смысла, — самоуверенно бросает Лиса.

— Он ничего не смыслит в том, что я делаю. Как и все вы. И да. Частично он прав, если смотреть с его позиции.

— Ты не отвечаешь ни на один вопрос.

— А должен? — скептически спрашиваю я.

— Нет, — боковым зрением я вижу, как девушка качает головой и убирает за уши темные локоны. Она удивительно пахнет. Почти как ветер с озера Эри. В первый раз я не почувствовал, потому что был слишком одурманен ее страхом, а второй раз она была очень далеко. Я опускаю голову и вижу ее тонкие белые пальцы, сжимающие поручень. Совсем рядом с моими. Химия… Она происходит прямо сейчас. Столкновение атомов и энергий двух индивидов, их коммуникация между собой. Реакция, которая мне не кажется правильной. Мне хочется отодвинуться, чтобы разорвать связь, но я не могу это сделать и выдать себя. Женщины тонко ощущают мужскую слабость. Малейшее ее проявление и они сразу же становятся сильнее, напитываясь нашей энергией. Я не совершаю ошибки большинства мужчин. Отрываю взгляд от ее матовой, мерцающей в темноте кожи, возвращаясь к созерцанию городских огней.

— Ты думаешь, деньги правят миром? Или шайка тайных правителей голубых кровей? Или религиозный орден, скрывающийся за спиной президентов мировых держав? А может конгломерат миллиардеров, способный купить любого президента? — спрашиваю я, и чувствую на себе ее удивленный, зачарованный взгляд. Ей становится интересно.

— Я не знаю...

— Я тоже. Мне совершенно похер. Я не хочу весь мир. Мои амбиции уже. И я знаю, что позволит контролировать то пространство, которое меня интересует. Информация, Лиса. Не общие анкетные данные, а нечто личное, запретное. То, о чем не говорят даже с друзьями и близкими. Секрет. Который дает мне Власть.

— Господи, ты шантажист! — восклицает она с отвращением и теперь уже в упор смотрит на меня, точнее на мой профиль.

— Нет, — отрицательно качаю головой, игнорируя ее яростный протест. — Я придерживаюсь методов Крестного Отца, Лиса. Зная Секрет, я предлагаю помощь, но взамен могу что-то попросить для себя. На этом и строится моя иерархия. Никакого шантажа, только взаимовыручка. Вы нужны мне, чтобы этот секрет получить.

— Как? — задает она вполне логичный вопрос.

— Методы разные, Лиса, — лаконично отвечаю я. — Все очень индивидуально. Но ты должна знать азы психологии и манипулирования людьми, обладать нестандартным мышлением и хорошей интуицией, трезвым рассудком и умением быстро анализировать ситуацию, выстраивая свои ходы и меняя их, если потребуется. Ты должна стать охотником, Лиса, а не добычей.

— Пока что я смогла добыть только Саймона, который сейчас мечтает порезать меня на куски, — иронично отвечает Лиса, заставив меня улыбнуться. — Я спалилась чуть ли не в самом начале. А ты решил, что я могу быть тебе чем-то полезна...

— Как можно чаще называй человека по имени, если хочешь в чем-то его убедить, расположить к себе и привлечь внимание, — произношу я.

— Это урок? — спрашивает Лиса.

— Да, если хочешь, — равнодушно соглашаюсь я, пожимая плечами.

— Я не расположена к тебе, хотя ты в каждом предложении используешь мое имя, — пытается дерзить девушка.

— Но ты слушаешь. И тебе интересно, — уверенно говорю я.

— Неправда! — возражает Алисия.

— Правда, Лиса, — снисходительно киваю я. — Возвращаясь к твоим провалам. Саймон же не был первым выгодным вариантом, который ты «добыла». Это твое выражение, — поясняю я, когда она снова бросает на меня гневный взгляд.

— Калеб сам меня выбрал, — быстро отвечает Лиса.

— Неправда, — уверенно качаю головой. — Первый сигнал всегда подает женщина. Мужчина не выберет ту, которая не заинтересована.

— А как же инстинкт охотника? — иронично спрашивает Алисия.

— Это чушь, — пренебрежительно бросаю я. — Никакой инстинкт не включится, если добыче не интересен охотник. Пустая трата времени. Другое дело, когда добыча хочет поиграть, набить себе цену или просто обладает вредным характером.

— Звучит цинично, — заметила Лиса, проводя пальцами по волосам. Жест, выдающий волнение. Она согласна со мной.

— Это мое личное наблюдение. Необязательно воспринимать его, как истину, — говорю я небрежно, оставляя ей мнимое пространство для собственного мнения.

— Ты считаешь, что я смогу вот так просто освоить все, что ты перечислил, и пойти добывать чужие секреты? — с сарказмом спрашивает девушка. — Так мне их и выдали.

— Ты получишь минимум необходимых знаний и правил, — сообщаю я бесстрастно. — Я не отправлю тебя на задание неподготовленной. Каждый твой шаг будет обсуждаться с куратором, которого тебе назначат, пока он не будет уверен, что ты больше не нуждаешься в его помощи.

— Я надеюсь, что моим куратором будет не Итан? — в ее голосе различимы уязвимые нотки.

— Твоим куратором буду я, Лиса. Мы пройдем этот путь вместе.

— Ну тогда я спокойна, — скептически усмехается Лиса, и, черт побери, я снова улыбаюсь. Почему она такая забавная?

— Тебе ничто не угрожает Лиса, пока ты под моей защитой.

— Мне никого не придется убивать?

— А тебе приходилось?

Она замолкает, отворачиваясь. Дергает пальцами кончики волос, кусая щеку изнутри. Волнение и боль, сомнение... «Мне кажется я убила»... Она не знает наверняка.

— Мне ты можешь сказать, — говорю я.

— Нет, — нервный смешок срывается с ее губ. — Ты сейчас это делаешь да?

— Что? — спрашиваю я невинным голосом, и разворачиваюсь к ней лицом, опираясь на ограждение. Лиса мгновенно отстраняется, выдавая свою слабость и неуверенность.

Я не люблю смотреть на человеческие лица, несмотря на то, что они тоже несут в себе информацию. Некоторые лица отвлекают от того, что может сообщить язык тела, особенные жесты, привычки, движения. У Лисы именно такое лицо. Она красивая, но этого недостаточно. Меня нельзя удивить красотой. Некоторые женщины, очень редкие женщины обладают особой энергией, которая привлекает мужчин, даже если они считают себя невосприимчивыми к подобным вещам. Она отвлекает меня от поставленной цели.

Я начинаю понимать, что случилось с Итаном.

— Ты прямо сейчас добываешь информацию, — говорит девушка, и я не сразу вспоминаю к чему относится ее фраза. Черт. Так быть не должно.

— Но я на верном пути? Нет? — прокрутив память на несколько секунд назад, с легкой улыбкой спрашиваю я.

— Нет.

— А если я скажу что-то тайное о себе?

— Ты солжешь.

— А ты проверь. Ложь при желании всегда можно отличить о правды. Ты смотришь мне в глаза, у меня просто нет другого выбора, как сказать правду.

Задумчиво нахмурившись, Лиса удивляет меня, выпалив:

— Вопрос тот же.

— Приходилось ли мне убивать? — я увидел в ее глазах зарождающийся страх, так необходимый мне, чтобы обрести равновесие. То, что я ей скажу не полноценная тайна. Есть люди. Которые знают... И я скажу только ту часть, которая ее потрясет и впечатлит. Я не делюсь сокровенным, чтобы вы понимали. Это следующий шаг, который уведет ее мысли в нужном направлении.

— Мне приходилось видеть смерть, — продолжил я ровным тоном. — Шесть лет назад мою мать нашли мертвой. Я нашел. Она была привязана к стулу, и как потом установили судебные эксперты, ей было нанесено тринадцать ножевых ранений в область груди. Преступником мог быть кто угодно. Любой из клиентов, которых она принимала с утра до вечера. У нее был необычный род деятельности. Кто-то считал мою мать медиумом, кто-то — сумасшедшей. К ней за помощью приезжали люди из всего штата. Она не вела никакую отчетность и список подозреваемых мог быть бесконечным. Я нашел ее первым, когда привез продукты. Она была подвластна различным фобиям, как и многие люди с психическими расстройствами, и не выходила из дома. Никогда. С самого моего рождения и даже раньше. Она никогда не говорила, что пугает ее за дверью, но уговаривать ее покинуть пределы квартиры было бесполезно.

Я замолчал, но судя по распахнутым в потрясении глазам Лисы она ждала продолжения и не сразу поняла, что его не будет. Ничто в ее позе, посадке головы головы не указывало на то, что девушка испытывает сочувствие ко мне. Скорее, любопытство и ложные выводы.

— Мне очень жаль твою мать, — произнесла Лиса, опуская ресницы, но ей не жаль на самом деле. В ее жизни были свои трагедии. Когда твоя боль еще тебя не отпустила, очень сложно проникнуться чужой. Большинство людей эгоисты. Оплакивая потерю, прежде всего мы плачем о себе. И нам нравится нести в себе эту скорбь, пропитываться ею, ограждаясь от остального мира. — А она действительно была экстрасенсом?

И я снова слышу вопрос, который задавали мне тысячу раз самые разные люди. Но никто так и не узнал правильного ответа.

— Это уже будет следующий секрет, Лиса. Твоя очередь.

ЭПИЛОГ

Иногда мне кажется, что вся моя жизнь является чьей-то изощренной игрой или сном, абсурдным путанным кошмаром, который имеет свои светлые промежутки и временные затишья. Короткие моменты сравнительного покоя, которые даруются мне только для того, чтобы я не подохла раньше времени, и тому, кто получает удовольствие от моих мучений, не стало скучно и одиноко, если я однажды все-таки не выдержу и сорвусь. Но я не привыкла жаловаться и обвинять других. Я не питаю иллюзий на свой собственный счет. Самооправдание и жалость к себе — удел слабаков, а мне приходилось быть сильной. Многое из того что случилось в моей жизни, я заслужила, а еще больше притянула сама. Это происходит неосознанно, на каком-то подсознательном уровне. Меня всегда тянет туда, где вот-вот рванет, в самый эпицентр надвигающейся катастрофы.

Может быть, я просто неудачница или дура, которую ничему не научила жизнь. Или я законченная мазохистка, которая настолько привыкла принимать пинки судьбы, что научилась получать от этого удовольствие, но не перестала сражаться и идти напролом. И я солгу, если скажу, что ничего не пытаюсь исправить. Я все сделала, чтобы поставить точку на своем не самом красивом прошлом. Можно сменить имя, документы, даже корочки диплома, переписать свое детство и юность, но на самом деле даже полная амнезия не сделает нас другими людьми. Тень забытой личности все равно вернется и заполнит чистый лист своими черными кляксами, которые сольются в самые неприглядные картины моего прошлого.

Так случилось со мной. Почти пять лет я была счастлива, но ни на минуту не забывала, кто я, и как быстро все может закончиться. В глубине души я не верила, что мне может достаться такой жирный ломоть счастья и каждый день интуитивно ждала крушения. Неуверенность в себе, как и врожденный инстинкт самосохранения, составляют две краеугольные крайности моей личности. Психолог говорит, что я просто не умею радоваться моменту, жить сегодня, сейчас, что мои комплексы зарыты в детстве, в самом моменте рождения и ощущении собственной ненужности на протяжении долгого периода времени. Психолог говорит, что я… чувствую себя недостойной счастья, жизни и всего того, что имею сейчас. А еще он говорит, что мне необходимо заполнить пробелы, которые скрывает моя память, чтобы обрести свободу и простить себя. Он все время говорит и говорит, а я только слушаю, ничего не пытаясь изменить внутри себя. Консультации психолога понадобились не мне.

Я, как никогда, нахожусь в здравом уме… даже сейчас, когда мои руки привязаны к подлокотникам кресла, а глаза завязаны плотной тканью. И я понятия не имею, где нахожусь. Никаких посторонних запахов или шумов, которые могли бы дать наводку. Первые два часа я пыталась кричать и раскачивать кресло, которое оказалось слишком массивным и тяжелым, чтобы я могла его сдвинуть. Руки надежно зафиксированы, а не просто привязаны к достаточно мягким подлокотникам, скручены веревочной петлей, которая ограничивает любое движение и натирает кожу.

Мои отчаянные вопли до сих пор никто не услышал, а значит похитители позаботились о том, чтобы максимально свести риски моего обнаружения к минимуму. Я надорвала голос и смертельно устала, пытаясь освободиться. Нескольких часов оказалось достаточно, чтобы понять — самой мне отсюда не выбраться. Шоковое состояние, которое я испытала, очнувшись в кромешной темноте, обездвиженная, с помутившимся сознанием, до сих пор меня не отпустило и продолжает нарастать с геометрической прогрессией. Паника неподвластная разуму и логическому контролю. Я пытаюсь найти утешение в том, что моя дочь, Эсмеральда, в безопасности. Я надеюсь на это всем сердцем. И только вера в то, что ей ничто не угрожает, оставляет меня такой собранной и не потерявшей рассудок. Человек, который столько раз падал, балансируя между жизнью и смертью, реагирует на стресс иначе, но даже я не могла быть готова к тому, что произошло сегодня.

Мы возвращались из парка после долгой прогулки, направлялись по тротуару в сторону стоянки, где оставили водителя. Я держала болтающую без умолку Эсми за руку, и была немного рассеянна, думала о своем, вместо того, чтобы говорить с дочерью. Няня моей дочери Анна шла в нескольких шагах позади нас, болтая по мобильному телефону. Не было никаких плохих предчувствий, предупреждений, угроз, трагических предпосылок, подозрительных личностей в парке. Солнечное будничное утро, полное привычных тревог и печалей. Я даже обернуться не успела, услышав совсем близко скрип тормозов. Меня грубо схватили, отрывая от дочери. Рука в перчатке зажала рот, и через пару секунд, я уже лежала на заднем сиденье автомобиля. Я не могла кричать и двигаться, ощущая, как постепенно проваливаюсь в бессознательное состояние. Возможно мне вкололи снотворное, но я ничего не почувствовала, почти сразу потеряв сознание. Все, о чем я могла тогда думать, еще до того, как искусственный сон скрыл мой разум от любых попыток сопротивления, были испуганные глаза Эсми в тот момент, когда нас оторвали друг от друга. И я была благодарна, да, именно так, благодарна, что похититель не тронул мою дочь, что только я одна была его целью. И даже если меня убьют, я буду уверена, что Нейтон сделает все, чтобы обезопасить Эсмеральду. Он сможет защитить ее. В этом я абсолютно уверена. А еще я знаю, что Нейт не остановится, пока не найдет меня. Живой или мертвой. Хотя бы для того, чтобы призвать к ответу.

Сколько раз моя жизнь висела на волоске? Сколько должен вынести один человек, чтобы выдохнуть и сказать, что больше он ничего не боится?

Я не хочу думать, что меня похитили, чтобы убить, иначе, наверное, я бы сейчас не размышляла, кому понадобилась и зачем. Конечно, это могут быть просто бандиты, нацеленные на баснословный выкуп. И Нейтон заплатит его, не раздумывая. Я бы хотела, чтобы это были обычные недоумки, решившие поправить материальные проблемы таким оригинальным способом. И то, что мои глаза завязаны, говорит в пользу этой теории.

Но в глубине души я чувствую, понимаю, что все не так просто. И выкуп тут совершенно не при чем. И это самое страшное, что могло случиться, если я окажусь права. У моего мужа есть завистники и конкуренты, как у любого успешного человека. Его недавно избрали на пост мэра, и я уверена, точнее, точно знаю, что есть те, кого выбор народа не устраивает. Одного из них я знаю точно. Но надеюсь, что ошибаюсь. Что когда он обещал решить проблему, то не имел в виду мое физическое устранение.

Охваченный страхом и паникой мозг пытается справиться с огромным количеством предположений, но каждый раз где-то на середине логическая цепочка рушится, и я снова чувствую себя беспомощным зверьком, пойманным в клетку. Хрипло всхлипнув, я обращаю внимание на глухое эхо, которого не заметила раньше.

— Кто-нибудь слышит меня? Я здесь! Помогите! — снова надрывая связки, сипло кричу я, и мой голос отражается от стен, давая понять, что я нахожусь в просторном пустом помещении. Возможно, это какой-то склад или заброшенный цех завода, которых немало в пригороде. И я не в Кливленде, иначе были бы слышны звуки автострады.

Может быть, все-таки дело в выкупе...

Только безумец решился бы похитить жену мэра в людном парке на глазах у многих свидетелей для того, чтобы увести ее черт знает куда и там убить. И почему приставленная охрана не сработала? Или не было никакой охраны?

А что, если это Нейтон? Откуда мне знать, как избавляются от неугодных жен в семействе Бэллов?

Нет, я брежу. Нейтон последний, на кого я могла бы подумать.

Внезапно новая волна ужаса окатывает меня с головы до ног, я даже забываю, что пару минут назад хотела в туалет. Даже пальцы на руках и ногах немеют, сердце с бешенной силой бьется о ребра, в то время, как я сама почти перестаю дышать, обращаясь в слух. Я слышу шаги, уверенные, размеренные, неумолимо приближающиеся. Злоумышленник один. Но даже с ним одним я не справлюсь. Я застываю, вжимаясь спиной в кресло, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу и подмышками. Черт бы побрал строгие и закрытые узкие платья из плотной ткани, которые я обязана носить, чтобы случайно не скомпрометировать своего супруга цветастыми татуировками по всему телу.

За оставшиеся секунды до неминуемого столкновения, я хаотично пытаюсь выработать стратегию поведения. Черт, да я прекрасно знаю, как вести себя в такой ситуации, но страх сильнее, он блокирует разум, логику, он превращает меня в жалкую трясущуюся и потеющую трусиху, не способную бороться за свою жизнь. Мне нельзя показывать в какой панике я нахожусь, и уж точно крики и истерики не помогут понять, есть ли у меня шансы выбраться из этой заварушки с минимальными потерями.

Скрип несмазанных петель раздается где-то совсем близко, в каких жалких метрах от меня, и снова шаги, но теперь они звучат четче, гулко разбивая тишину, наполняя меня суеверным ужасом. Я не могу ничего с собой поделать, и жалко всхлипываю, ощущая негативные вибрации, исходящие от человека, который приближается ко мне, твердо ступая по полу тяжелыми ботинками, под которыми скрипит песок.

— Пожалуйста… Мой муж заплатит выкуп, — жалобно пищу я, совершая распространенную ошибку жертв, которые подверглись похищению. Нельзя умолять, это может разозлить преступника, спровоцировать его на насилие. Если ему нужны деньги, он заговорит сам. А если… Боже, я вздрагиваю, словно только что получила ожог всего тела, когда меня пронзила мысль, которая не приходила раньше. Возможно, я намеренно гнала ее от себя, надеясь на обычное похищение ради выкупа.

Я вдруг осознала, в каком именно положении нахожусь. Не в состоянии души, пребывающей в агонии ужаса и страха, а именно — в положении тела. Я сижу в кресле, мои руки привязаны к подлокотникам. Судорожное дыхание срывается с губ, когда неизвестный останавливается в нескольких шагах от меня. В памяти мелькают обрывки уголовных дел, о которых пестрили заголовки газет в разные промежутки времени.

Две женщины, погибшие женщины... Разница только в том, что у них не были завязаны глаза, но что мешало убийце снять повязку перед тем, как он закончил с ними?

О черт, если это он...

Почему я никогда не верила, что это может быть он?

Меня сотрясает крупная дрожь, и я издаю невнятное мычание, когда ощущаю прикосновение пальцев в кожаной перчатке к своему подбородку. Жестко обхватив его, мужчина поднимает мое лицо, и я не могу встретить, но ощущаю его взгляд на себе, тяжелый, пронзительный, убивающий меня взгляд. Сила и уверенность, исходящие от его тела сокрушают меня, превращая в пепел все мои теории и предположения.

— Скажи мне, что это не ты… — шепчу я едва слышно, но уверена, что он понял.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь, Лиса.

И я цепенею, застываю, каменею, мгновенно лишаясь возможности дышать, слышать и воспринимать реальность. Запястья, перетянутые веревкой, начинают мелко дрожать, и я слышу шум тока собственной крови в ушах. Пульсирующая боль сдавливает виски, пока разум пытается справиться с шоковым состоянием. Сколько бы версий я не перебирала, как далеко бы не зашла в своих предположениях и подозрениях, мне никогда бы не пришло в голову, что я могу услышать этот голос.