Анна Рилей сидела у костра из самого настоящего хвороста, разведенного в центре лагеря, и смотрела на пламя, по цвету похожее на красный пустынный цветок. Потом она решила взглянуть на пустыню, встала и вышла из круга света. Она обогнула тупой нос песчаного тягача и устроилась на предохранительной решетке, предназначенной, видимо, для того, чтобы слишком эмоциональные путешественники не выпадали из кабины прямо в широкую гусеничную колею.

Машина была оснащена акустическим колпаком, о который разбивались негромкие звуки, доносившиеся из бивуака. Глядя прямо перед собой, Анна Рилей могла вообразить, что она здесь, в этой пустыне, совершенно одна. В раннем детстве небо представлялось ей чем-то иным, нежели просто субстанцией, заполняющей бреши в обозримом пространстве. Это была опрокинутая чаша. Черная опрокинутая чаша с маленькими сверкающими дырочками, как будто позади нее был невообразимый свет, гораздо более сильный и яркий, чем она когда-либо видела.

Уже давным-давно передвижение человека не ограничивалось никакими границами, все места стали привычно доступными. Но они, как правило, были настолько похожи, что не оставалось ощущения какой-либо перемены. Если сравнить отдельные детали Аккры, Лондона и Вашингтона округа Колумбия, то они имели больше сходства, чем различия. Один высотный район в каком-либо крупном городе был как две капли воды похож на другой. А это было чем-то совершенно иным.

Кэссиди, несомненно, выполнил все пункты договора и даже намного превысил обещанное. Он постоянно висел на телефоне, названивая в свой экскурсионный центр в Уалате; и как только набралась небольшая группа, готовая отправиться в путь, сам лично вывез их на реактивном самолете, видимо, заинтересованный, чтобы обслуживание было по высшему разряду.

Когда они прибыли в пункт отправления, транспорт был уже заправлен горючим и полностью готов к отправлению. Это был большой песчаный гусеничный тягач с упругими пластиковыми звеньями метровой ширины и двумя тендерами, которые в случае необходимости могли самостоятельно передвигаться по воздуху. Обычно они использовались для наблюдения, прикрытия или в качестве экскурсионных модулей для посещения интересных мест.

В последний момент Кэссиди, учтивый сверх всякой меры и необходимости, заявил, что сам лично будет сопровождать их для того, чтобы быть уверенным, что они не пропустят ни одного нюанса из жизни пустыни. Теперь они продвинулись вглубь необжитых мест на сто пятьдесят километров, двигаясь точно на запад в направлении к Тимбукту.

Хо,тя вибровая обшивка тягача все еще была теплой от дневной жары, ночной воздух был достаточно прохладным. И это было удивительно, поскольку в ее понятии пустыня ассоциировалась с неизменной жарой.

Забытое всеми, уединенное место. Прошлое умерло. В какое-то мгновение Анна, словно сумев предвидеть будущее, почувствовала, что испытания для нее еще не закончились. Она будет несчастной и жалкой. Потребуется много времени, чтобы приспособиться к новой жизни. Но все это может закончиться для нее весьма горько. Она почувствовала, что только теперь начала оправляться от шока. За что бы она ни взялась – все ее действия заранее обречены на провал. Действительность предстала перед ней с правдивой жестокостью.

От горьких размышлений ее оторвал голос Шеврона.

– Если вы пока не собираетесь возвращаться к костру,- произнес он,- вам понадобится свитер.

Шеврон обошел тягач сзади и бесшумно приблизился.

– Ваша забота об экипаже делает вам честь. Это что-то новое в характере железного человека.

– Пустыня пробуждает во мне шейха. Кроме того, я не собираюсь задерживаться здесь из-за женщины, заболевшей лихорадкой.

– Должно быть, вы правы. А этот самый шейх не собирается зайти так далеко, чтобы и в самом деле принести мне свитер?

– Нет, не собирается.

– Ладно. Я еще вернусь.

Шеврон занял ее убежище и тоже принялся созерцать пустыню. У него появились некоторые сомнения. Необходимо было отключиться и обратиться к подсознанию, а пустое полотно окружающего не нарушало этого состояния.

Операция прошла слишком гладко, чтобы выглядеть правдоподобной. Кэссиди вытащил их из Батерста так, будто пробираться тайными маршрутами было его профессией. Возможно, так было принято в «Солнечном отдыхе, Корпорации», что позволяло неплохо заработать. Теперь Кэссиди, нагнав остроту ощущений, мог рассчитывать на вознаграждение.

Но он сделал это, не задав ни одного вопроса, не сделав ни единой пометки в списке приобретенных предметов личного обихода, что достаточно красноречиво свидетельствовало, что он имел дело с людьми, путешествующими подозрительно налегке. Любому нормальному оператору потребовалось бы гораздо большее дополнительное снаряжение.

Шеврон достал сигарету и немного прошелся. Несомненно, на него действовала окружающая обстановка. Наверху плексигласового купола тягача на антенне был прикреплен вымпел компании, доблестно развевающийся в потоке выхлопных газов. Единственно, чего недоставало,- колонны легионеров, ковыляющих через дюны, натужно распевая «Марсельезу» пересохшими глотками.

Видение внезапно исчезло в тот момент, когда его спины легонько коснулся чей-то палец. Реакция была молниеносной. На осторожный знак Анны Рилей ответом был такой взрыв, как будто она нажала кнопку взрывного устройства.

Она вдруг обнаружила, что лежит растянувшись на спине с ногами, зажатыми железной хваткой, и головой, вдавленной в этот нескончаемый песок. Ошеломленная, она даже не ойкнула, а лишь свирепо глядела Шеврону в лицо и, напрягаясь, пыталась сбросить с себя накрывшую ее непомерную тяжесть. На ее взгляд, это начало уже принимать систематический характер.

Ощутив всем телом, что он зашел слишком далеко в своей предосторожности, Шеврон убрал руку от ее рта и был очень удивлен, когда она тихо прошипела: «Шш-шш».

Но это не было приглашением тихонько продолжать в том же духе. Настойчивым шепотом она продолжила:

– Быстрее, вы должны увидеть кое-что.

Он откатился в сторону, и она сразу же оказалась на ногах, не дожидаясь, когда ей подадут руку, чтобы тут же бесшумно отступить назад к костру.

Пламя от маленького костра освещало треугольник пространства, заключенный между тремя экипажами. Закайо и шестеро арабов-водителей подняли целиком зажаренную тушу и положили ее на длинный стол, установленный под навесом. Кэссиди нигде не было видно.

Анна Рилей указала на верхнюю палубу тягача и бесшумно взобралась по наружному трапу. Обзорный модуль, затянутый плексигласовым куполом, был рассчитан на одного пилота со всеми удобствами мягкого вагона, включая индивидуальное кресло и пульт управления автоматом с прохладительными напитками в задней части модуля.

Анна устроилась на носу, где стеклянный пузырь был на два метра короче нижней палубы. Внизу под этим местом располагался кубрик, а пол верхней палубы был испещрен несколькими рядами вентиляционных отверстий.

Она опустилась на колени рядом со стулом так же, как и в тот раз, когда вынимала свитер из ящичка под сидением, и Шеврон присел около нее.

Возбужденная происходившим, она излучала теплый аромат, свойственный только женщинам, и Шеврон опять ощутил легкое головокружение. Но открывшаяся внизу картина целиком захватила его, не оставив места для Эроса.

Кэссиди как раз попадал в поле зрения через два вентиляционных отверстия и был хорошо виден, освещенный лампой, расположенной над пультом управления пилота. Даже со спины было ясно, что он серьезен и увлечен разговором с кем-то, хотя при этом не пользовался видео на диапазоне связи.

Казалось, что он говорит прямо в свою правую руку. Затем Кэссиди поднял руку с чашеобразным предметом и поднес ее к уху. Шеврон сам проделывал это слишком часто, чтобы испытывать какие-то сомнения. Его собственный коммуникатор был надежно спрятан в паху, в привязанном к ремню мешочке. Он легонько похлопал по девичьей руке – жест, который одновременно выражал благодарность и приглашение спуститься вниз прежде, чем Кэссиди закончит. Они выглядели бы подозрительно, если, припозднившись, набросились бы с остервенением на люля-кебабы.

***

Ночь, казалось, придала особую резкость голосу Вагенера. К тому же старый ублюдок, по-видимому, совсем лишился ума, Он вдруг заявил, что желает знать, по какой причине его побеспокоили в такое время с очередным рутинным донесением.

Из сказанного Кэссиди мог вообразить, что шефа Спецслужбы беспокоят каждые полчаса на протяжении всей ночи. Но если ему это не нравится, тогда он не должен был просить об этом. К тому же он, казалось, забыл все, что касалось Шеврона. Когда же Кэссиди напомнил ему, Вагенер вдруг заявил:

– Это слишком опасно – позволить ему действовать по собственному усмотрению. Подстройте ему и его спутникам какой-нибудь несчастный случай. Это будет нетрудно. У вас нет никаких шансов выудить информацию у Шеврона, но вы можете попытаться с девчонкой. Возможно, она знает, есть ли за его передвижениями что-то большее, нежели просто реакция на обстоятельства.

Это было сказано достаточно прямо, хотя прямо противоположно предыдущей позиции, когда он был готов не торопиться и находить решения даже, казалось, в безвыходных ситуациях.

Пока, наблюдая за Шевроном, Кэссиди был склонен считать, что тот был вовлечен в цепную реакцию, последовавшую за смертью Полдано, и неумышленно отключился от связи.

Но для их деятельности это не имело никакого значения. Если бы он попался в руки Южного полушария, ущерб был бы нанесен прежде, чем с этим могло быть покончено. Вагенер имел право так поступать. Здесь говорил здравый смысл. Но старый ублюдок обыграл это так, что можно было подумать, будто он сожалеет, что вынужден поступать так.

Если бы Кэссиди мог сейчас видеть Вагенера, он бы понял, что какие-либо положительные эмоции у того были в явном дефиците.

Генри Вагенер вполне отдавал себе отчет, что он все еще пребывает в самых глубинах подсознания, куда зондирующие электроды не могли проникнуть. Но, признавшись себе в этом, он признался во всем. Нельзя было сказать, что это очень его беспокоило. Расслабляющие наркотики обволокли конъюгации его хромосом, принесли полное спокойствие и непредубежденный взгляд на вещи. Он находился в небольшой одноместной палате экспериментального крыла городского медцентра. Лежа на узкой кровати-каталке, он был присоединен с помощью многовиткового шлема к комплексной компьютерной системе, которая анализировала умственную деятельность по мере того, как в матке-голографии формировались мысли.

Еще раньше Вагенер без каких-либо эмоций наблюдал, как его абсолютно точная копия со всей тщательностью переодевалась в снятую с него одежду и готовилась продолжить дело, которое он оставил. Было вполне очевидно, что это был давно и тщательно разработанный план. Человек был уже достаточно хорошо проинструктирован. Они до мельчайших подробностей изучили множество привычек, мест, имен, текущую работу в отделении, и подробности, полученные от него, в основном подтвердили то, что уже было известно.

Возможно, где-то в глубине, в укромном тихом пристанище, где он пребывал, и билась какая-то тень легкого сомнения и беспокойства, но на поверхности, контролируемой неутомимыми электронными приборами, была только готовность услужить и дать ответы на все вопросы. Биологические инстинкты удалось перехитрить. Ушло даже желание прокусить левое запястье и добраться до капсулы забвения под кожей. По правде говоря, он и не мог сделать этого, так как был связан. Но подобной мысли в его одурманенной голове даже не возникло.

Прежде чем занять уединенный особняк Вагенера, построенный на крыше башни, венчающей район небоскребов Уотергейт Честер Сити, Вагенер-II ненадолго задержался в его офисе.

Секретность в проводимой операции была поставлена на первое место. Она действовала словно мина замедленного действия. Высшее командование оказалось право во всех отношениях: Вагенер, со своей склонностью к уединению и типом характера, занимающий один из главных постов Службы, был вполне естественен для подмены. Вагенер-II чувствовал бы себя не так уверенно, если бы мог видеть некоторое «сомнение» контролирующего механизма, который его сканировал. Прежде чем был дан «условно свободный» сигнал и запорный механизм внутренней двери разомкнулся, произошла небольшая задержка в десять секунд. За это время было произведено повторное сканирование. Девяносто девять и девять десятых процента двух тысяч физиометрических показателей находились в пределах нормы, но электрический узор мозга с внутренней стороны частично отсутствовал.

Задержка вызвала по цепи небольшой импульс, и следующая развертка уже имела расширенные показатели. Взяв средний результат, машина решила сомнения в пользу Вагенера-II, и он оказался в пределах порога допустимости.

На контур поступили новые данные, закодированные в новой, измененной форме.

В следующий раз они будут совершенно правильны. И все показатели, снятые с подложного шефа Спецслужбы, будут с допустимым отклонением.

Тщательно подготовленный к выполнению задания, Вагенер-II потратил около часа, знакомясь с оснащением кабинета. По существу, оно, было таким же, что и в Бразилии. Некоторые немного устаревшие, некоторые с дополнительными усовершенствованиями, которые вполне можно было бы скопировать. Вовсе не -потому, что Север мог бы представлять из себя какую-либо угрозу в будущем. Операция началась, и всеобщий крах повернет вспять тысячелетие.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы вызвать легкую эйфорию.

Раквелл Канлайф, словно расторопный курьер, сообщила обратно в производственную часть, что о н одарил ее весьма зловещей улыбкой.

Стэффорд ответил, что раз было приглашение на вечеринку, та оно было принято как зеленый свет и теперь ей следует быть начеку.

Будучи очень чувствительной к вниманию мужчин, Раквелл с сомнением ответила:

– Он кажется каким-то другим. Не таким внушительным.

– Просто внушающим тебе обманчивое чувство безопасности. Но ничего не бойся. Если вдруг он зажмет тебя в углу с «Кровавой Мэри» в руках, тебе стоит только поднять свой Авен-Езер ‹Камень помощи (библейское).›, и я окажусь прямо позади тебя.

– Я не думаю, что у меня есть Авен-Езер.

– Он должен быть у каждой девушки.

– Но он больше не упоминал о вечеринке. Я думаю, он просто забыл.

Оставшись один, в то время как все вышли, Вагенер-II появился в операторской, воспользовавшись несколькими минутами до появления новой смены дежурного персонала. Он наблюдал процедуру смены через сканирующий замок, а потом присоединился к общей очереди.

В действительности все оказалось слишком просто. Вагенер явно не обладал репутацией человека, любящего поболтать, и никто не ждал от него более, чем обмена кивками на протяжении всего длительного подъема. Он начинал наслаждаться этим, и в голове возникла мысль: пожалуй, жаль, что игра приближалась к своему завершению. Он мог бы провести год или два, занимая одно из самых высоких положений в обществе. Это был бы подходящий способ продвижения по службе, недоступный для него у себя дома. В самом деле, будучи на пять лет старше мужчины, которого он заменил, он явно уже упустил какой-нибудь руководящий пост, который мог бы оправдать тридцатипятилетнюю работу, связанную с фальшивыми документами и приклеенными бородами. Тем не менее, из этого не следовало, что его дела шли плохо. Годы напряженной работы принесли срои плоды. Это было последнее задание. В пригороде Сан-Симао на его имя уже была приобретена гасиенда, в дополнение к пенсии, на которую он мог рассчитывать, соответственно среднему разряду службы. Все, что сейчас происходило,- было как раз по нему. Если бы Раквелл встретила его теперь где-нибудь в подземном переходе, она решила бы, что у него внутри сверкает жаркое латино-американское солнце, которого было гораздо больше, чем на улицах, где небо было неизменно серым и пасмурным.

С реки дул холодный порывистый ветер. Инженеры городской отопительной станции, регулирующие необходимый режим работы установок в зависимости от сезонных потребностей, были поставлены перед необходимостью поддерживать отопление, какое обычно соответствовало зимнему типу потребления. Люди сидели по домам, включив на полную мощность отопление, и глядели старые программы на своих реализаторах.

***

Для каравана Кэссиди отсутствие жары не было проблемой. Стремясь делать не менее пятидесяти километров в час, он отправился на рассвете и сделал полуденный привал на расстоянии одного часа езды до Тимбукту.

Гусеничный тягач шел быстрым ходом, упорно продвигаясь вперед. Сопровождающие его две разведывательные машины поднимали вокруг себя песчаную бурю так же, как и вращающиеся лопасти винта, повернутого назад, в сторону горизонта.

Под балдахином было жарче, чем внутри тягача, но Кэссиди настаивал на этом ритуале. Все вместе это давало возможность почувствовать окружающую атмосферу, а он не хотел, чтобы клиенты «Солнечного отдыха» упустили какие-нибудь дополнительные преимущества.

У Шеврона был свой профессиональный интерес к происходящему. Все было устроено по первому классу. Если бы не наблюдательность Анны Рилей, он принял бы все за чистую монету. Вся его настороженность и чутье улетучились под действием сверкающего света и отупляющей жары. Как бы то ни было, теперь он внимательно наблюдал за происходящим, пытаясь найти хоть какой-нибудь намек на то, что Вагенер говорил во время своей последней-поздней передачи.

В качестве местного деликатеса повар подал чашу национального кушанья, которое обычно брали с собой в дорогу кочевники: вода, измельченный сушеный сыр из козьего молока и просо. Едва теплое, оно, скорее всего, оказывало больше подкрепляющее воздействие, чем обладало каким-либо особым вкусовым качеством. Из всех лишь один Шеврон не пожелал отведать это кушанье, вполне допуская при этом, что оно может произвести впечатление.

Питательностью эта смесь, возможно, превосходила обычную пищу, которая последовала вслед за ней из хорошо оснащенного камбуза: котлет, двух видов овощей и охлажденного бомба а'ля туарег.

Кэссиди начал очень осторожно. Первый незаметный шаг он сделал за легкой болтовней во время еды.

Он предложил им два варианта на выбор. Они могли продолжать двигаться на восток до АГАДЕСА, а затем пройти древним соляным путем на ту сторону к Бильме или могли следовать курсом немного севернее, на Гауденни, где располагались плодородные земли и уцелевшая интересная культура. А может быть, им лучше всего подняться в воздух на разведывательном модуле, немного осмотреться и самим выбрать себе погибель.

Брошенная опытной рукой наживка была проглочена, даже психолог поддалась ситуации, в которой предусматривалось право выбора.

– О'кей,- одобрил Шеврон.- Так и сделаем.- И тут же подумал, что было бы неплохо все спокойно обсудить где-нибудь за пределами каравана.

Кэссиди пришлепнул рот салфеткой, с явной претензией на изысканность манер, залпом осушил остатки своего рейнвейна и небрежно удалился проверить готовность машины. Когда все уселись по своим местам, он произнес напутственную речь:

– Можете не торопиться. Больше дней – больше долларов. Эта фраза используется в качестве условного сигнала для автопилота. Он вовремя доставит вас назад, как только вы почувствуете необходимость вернуться. Вы будете просто поражены тем, что можно увидеть даже в таких пустынных местах.

Он помахал им на прощанье рукой, встав в сторонке в кругу света, отбрасываемого освещением тягача, словно заботливый папаша, провожающий своих чад в дальний путь.

– Он полагается на случай, босс,- с сомнением проговорил Закайо.- Кто может поручиться, что мы не переправимся на ней через границу? Очень мило с его стороны, что он доверяет ближним.

Шеврон в это время разбирался с пультом управления, но, услышав слова Закайо, задумался.

На первый взгляд, в этом мог быть выход. Он только надеялся, что Анна Рилей не станет давать квалифицированную оценку их действиям и переходить на личности.

Но она и не думала делать этого. Она училась достаточно быстро и предоставила все решать Шеврону, уклончиво ответив:

– Эта поездка была неплохой идеей. Мне она начинает нравиться. А куда мы отправимся потом? Как насчет северо-востока? В этом направлении находится цепь холмов. Но это, наверное, слишком далеко? Давайте посмотрим масштаб по схеме.

Шеврон перевел взгляд на ровный палец, упершийся в навигационную карту. Как немаловажная часть целого, он был вполне достоин своего владельца. Гибкий, энергичный, с аккуратным маникюром, он пытался вертеть им, полностью подчинить своей власти. Но его, Шеврона, имеющего уже подобный опыт, не так-то легко было обвести вокруг пальца.

– Почему бы нет? – коротко бросил он.- Давайте посмотрим,- и заложил курс в навигационный механизм.

В течение тридцати минут Шеврон упорно пытался разогнать машину, достигнув почти 1, и вдруг на горизонте темным пятном обозначилась длинная цепь предгорий. Характер местности начал меняться. Стали появляться полосы чахлой акации.

Шеврон сбросил скорость и снизился до пяти метров. На песке резко обозначилась тень от машины. При ближайшем осмотре ряд холмистых полукружий оказался делом человеческих рук. Предупредив о готовящемся ударе, Шеврон стал медленно опускаться вниз, взметая вихрь пыли и мелкого мусора.

Анна Рилей, собравшаяся было задать вполне очевидный вопрос, натолкнулась на немой приказ молчать, а вслух ей было велено выброситься с парашютом, оставив все вопросы на потом. Закайо уже начал распечатывать крышку люка и в тот момент, когда машина, едва не коснувшись опорами грунта, завалилась на бок, успел снова ее захлопнуть.

Словно из открытой дверцы топки в кабину ворвалась жара, перекрывая кондиционную установку, которая и так работала на пределе своих возможностей.

Прежде чем покинуть модуль, Шеврон сбросил вниз полосатый тент с конструкцией из легких дюралевых опор и пакет с провизией, который Кэссиди положил собственноручно.

Отойдя от машины на расстояние не менее двадцати метров, когда Анна Рилей уже была готова отлупить его любой попавшейся под руку ископаемой дубиной, Шеврон лишь тогда обратился к своему приведенному в замешательство экипажу.

– Через стену, в ближайший полукруг.

– Могу я спросить зачем?

– Можете, и когда мы будем там, я скажу.

Поскольку это было все, чего она могла от него добиться, Анне Рилей не оставалось ничего другого, как вскарабкаться на ближайшую кучу булыжников, спуститься в полукруг и ожидать там дальнейших откровений оракула.

Стены разом выросли, оказавшись высотой метров пять или шесть. Они давали спасительную тень и могли служить солидным препятствием против гарматанных ветров. Теперь, внутри, окружающая местность казалась еще более безлюдной и дикой. Это было совершенно безумное место сбора для пикника.

Шеврон продолжил:

– Может, я ошибаюсь, но все, о чем мы говорили в машине, скорее всего, прослушивалось. Поиски датчика заняли бы много времени. В связи с этим возникает вопрос: остаемся ли мы с Кэс-сиди или, воспользовавшись предоставленной возможностью, разорвем отношения?

Закайо с сомнением проговорил:

– Я наблюдал за ним, босс. Он совсем не дурак и давно бы прогорел на этом деле, если бы не принимал каких-нибудь мер предосторожности. Что из этого следует? У него есть возможность пресекать подобные попытки.

– Это-то меня и беспокоит. Имея пятерых сопровождающих, можно было ожидать, что он отправит одного вместе с нами. Я уже думал об этом. Горючего хватит еще на две тысячи километров пути. У него должны быть какие-нибудь веские основания, чтобы быть уверенным, что он получит ее обратно.

Неожиданно мотор снова заработал, и машина начала медленно приподниматься, подняв облако пыли.

Среагировав раньше других, Анна Рилей начала карабкаться обратно вверх по насыпи в бесполезной попытке ухватиться за опоры прежде, чем они оказались уже слишком высоко.

Шеврон с горечью подумал, что он вновь совершил это. Ему следовало узнать, что Вагенер приказал Кэссиди. Но теперь он уже знал наверняка и в то же время не был готов поверить, что его сбросили со счетов.

Шеврон все еще раздумывал, когда машина вдруг зависла в двадцати метрах и начала разворачиваться носом, словно сканируя окружающее пространство.

Все стало ясно: модуль имел встроенное дистанционное управление, незаметное для оператора, находящегося в машине. В этой сверхсложной схеме вполне могло быть предусмотрено и боевое оружие.

– Разделяемся! – крикнул он Анне Рилей прямо в ухо.- Бегите в ближайший полукруг и спрячьтесь в тени.

Петляя, они бросились врассыпную по залитому солнцем ландшафту, и далекий оператор, ограниченный узким обзором объектива камеры в носовом конусе, вынужден был выбирать себе мишень. Он предпочел Шеврона, и машина начала перестраивать … для захода на цель, вспарывая тонким лучом спекшийся грунт.

Анна Рилей все еще стояла, безмолвно наблюдая, как машина, набирая скорость, наполовину, а затем на четверть сократила расстояние. Шеврон был все еще на расстоянии пятидесяти метров от разрушенной стены следующего полукруга, и не было ни малейшего шанса, что он успеет достичь убежища прежде, чем будет настигнут. Она воскликнула:

– Марк! Сзади!

Ее крик заставил Шеврона остановиться и оглянуться назад. Тень от машины стремительно надвигалась, словно собиралась проглотить его. И в тот момент, когда он бросился лицом вниз, стремительно пронеслась мимо. Проскочив на сотню метров дальше, машина затормозила и начала набирать высоту для нового разворота. В то же самое время Закайо свернул с своего собственного курса и бросился к Шеврону. Он лежал от глубоко вспоротой борозды на расстоянии не более нескольких сантиметров. Встав с двух сторон, вдвоем они приподняли безжизненное тело, и Закайо одним махом перебросил его через плечо. Сгибаясь под тяжестью, он тяжело побежал к нагромождению из булыжников.

Машина накренилась и начала широкий разворот. Но в объективе камеры не было ничего, кроме широкой панорамы пустой дикой местности.

Они перетащили его через остатки разрушенной стены и опустили на землю. Этот полукруг внутри сохранился лучше, чем первый. От разрушенных временем хижин, которые строились внутри полукруга, кое-где остались стены, доходящие порой высотой до плеча. Часть кровли одной из хижин все еще чудом держалась на пересохших балках, служа ненадежным убежищем.

Когда машина пронеслась почти прямо у них над головой, сквозь каждую щель струей забила пыль и Анна Рилей вдруг подумала, что она сменила перспективу быть разрезанной на две аккуратные половинки на перспективу оказаться здесь заживо погребенной.

Закайо стянул с Шеврона широкую рубашку, скрутил ее валиком и засунул ему под голову. Длинный лилово-синий рубец, поперек пересекающий его тело, был достаточно красноречив в сложившихся обстоятельствах.

Анна Рилей, опустившись на колени рядом с предполагаемым трупом, беззвучно плакала, и слезы оставляли дорожки на ее заляпанном грязью лице. Отчасти это была реакция на перенапряжение, отчасти – от общего беспокойства, что жестокость стала неотъемлемой частью их жизни. Скорее по профессиональной привычке, чем с какой-либо надеждой, она приложила ухо к груди Шеврона.

Она услышала вполне ясные, хотя и слабые удары. Для скоропостижно скончавшегося это было даже слишком хорошо. Это было так неожиданно, что происшедшее вслед за этим и вовсе выбило ее из- колеи. Мягкие шелковистые волосы, щекочущие кожу Шеврона, и нежный цветочный аромат, присущий только женщинам, привели его в чувство.

Это было еще одно доказательство, если в нем еще была нужда, чго Эрос – это жизнь. Его руки легли на плечи Анны Рилей, что окончательно лишило его душевного равновесия. Сомкнутые губы выдавили: «Паула», каждым звуком выражая удовлетворение, и он попытался опрокинуть ее в «постель».

Сиплый голос Закайо, говоривший: «Спокойно, босс. Не волнуйся»,- нарушил будуарную атмосферу, и Шеврон приподнялся. Призыв вернуться получил подтверждение и со стороны неба, где машина уже набирала скорость для нового захода.

Высокий, переходящий в свист воющий звук готов был разорвать барабанные перепонки, когда она пролетела почти над самой крышей, часть которой, видимо, устав держаться, осела и провалилась, поддерживаемая лишь хрупкими перемычками деревянных стоек.

Шеврон потряс головой, стряхивая пыль с волос, а заодно проверяя, держится ли она еще на плечах. В этот момент раздался предостерегающий крик Анны, и он, .собрав последние силы, кувыркнулся вперед, словно акробат на арене цирка, чуть не упав, так как выбирать место для мягкой посадки времени уже не было. Пролетев вперед, од больно ударился затылком о древнюю каменную кладку.

– Так больше не может продолжаться,- тихонько простонала Анна Рилей.- Если это повторится – крыша рухнет.

Шеврон с искаженным от боли лицом прислонился спиной к стене и осторожно подтянул ноги к себе. Поднявшись и расставив ноги, чтобы сохранять равновесие, он хрипло выдохнул:

– У нас нет выбора. Сейчас или потом, но этот ублюдок все равно сметет крышу. Насколько я помню карту, тут нет ни одного поселения в пределах четырех сотен километров.

Снаружи было тихо. Тишину нарушал только доносившийся со всех сторон скрип прогнувшихся балок. Анна Рилей, не выдержав, нервно спросила:

– Что он задумал? Почему он не делает новой попытки и не покончит с этим в конце концов?

«Это охотятся за мно и,- думал Шеврон.- У нее должен быть шанс на спасение. Возможно, Закайо удастся отправить ее обратно. Теперь я точно знаю, что Вагенер говорил Кэссиди. От этого за версту воняет. Видимо, запахло жареным, если Вагенер, который знает меня достаточно давно, решился отдать распоряжение. И весьма паршиво, что Кэссиди все же решил выполнить его. Бог свидетель, я верил в систему, я безоговорочно выполнял все приказы, даже те, в которых не было никакого здравого смысла. Но больше этого не будет. Если ты дошел до этого, остается только лишь одно, что нельзя купить ни за какие деньги – возможность положиться на преданного тебе человека. Вопреки опыту Вопреки Пауле. Если они доберутся до меня – жара кончится. Даже агент, у которого на глазах шоры, не будет продолжать искать то, что он уже нашел».

Вслух же он тоном, не терпящим возражений, приказал:

– Оставайтесь тут. Двигайтесь ночью и отдыхайте днем. Держите курс на юг, там вы встретите обжитые районы.

Он оторвал себя от стены, подобрал маску с поляризованным светофильтром и направился к выходу, в жару и нестерпимый свет, которые давили на его кожу, словно осязаемая тяжесть.

Анна Рилей бросилась следом за ним, крича.

– Нет, не делайте этого – интуитивно угадав, какие мысли засели у него в мозгу.

Но громадная лапа Закайо опустилась перед ней словно барьер. Он лишь проговорил:

– Не останавливайте его. Он знает, что делает.

Шеврон, не останавливаясь, отошел уже на двадцать метров. Они увидели, как он остановился и медленно огляделся вокруг, затем влез на насыпь булыжников рядом с полукругом и исчез, скрытый низким косяком проема.

Анна Рилей досчитала до десяти и не смогла вынести этого дольше. Быстро обучившись в мастерской бурной жизни, она остановилась прямо напротив руки Закайо так, как будто приняла ситуацию и смирилась. Почувствовав, что его хватка ослабла, она ударила его ногой по голени и вырвалась на свободу, словно борзая из какой-нибудь западни прежде чем Закайо успел двинуться, она уже находилась на расстоянии пяти метров открытого пространства.

Шеврон стоял на насыпи, повернувшись лицом на юг, явно чем-то озадаченный. Глядя снизу вверх, он казался какой-то апокалиптической фигурой, огромной, покрытой шрамами, на сверкающем голубом фоне.

– Я велел вам оставаться на месте,- проговорил он.- Это не ваша война. Просто кое-кто из департамента наводит порядок.

Блестя от пота, притащился Закайо, попутно объясняя Шеврону:

– Я не смог удержать ее. Думаю, у нее на этот счет свои собственные понятия.

Шеврон наклонился вниз и подтянул ее к своему постаменту.

– Ну что ж, пусть будет так. Среди людей, их правда немного, есть и такие, которые не ждут, что кто-нибудь выполнит за них их работу. Кэссиди заставил меня задуматься. Он мог покончить со всем этим, когда я вышел из укрытия. Машина находилась вон там, разворачиваясь и сканируя местность. Он меня прекрасно видел, так как машина остановилась и долго глядела в мою сторону. Потом она развернулась и улетела. Думаю, Кэссиди переменил свое отношение к этому.

Анна Рилей оставила свою маску в хижине, а Шеврон снял свою, чтобы рассмотреть ее при естественном освещении.

Волосы влажными прядями, прилипшими к голове, обрамляли ее милое лицо; глаза с суженными от яркого света зрачками были темными и блестящими, а губы от напряжения слегка приоткрылись. Глубокое дыхание волнующе натягивало тонкую ткань ее белой рубашки.

Все это происходило на самом деле, хотя и казалось невероятным. Она в самом деле собиралась присоединиться к нему, движимая чувством солидарности в борьбе против системы. Этого и перемены, происшедшей с Кэссиди, было достаточно, чтобы преисполнить его оптимизма.

Они нуждались в поддержке, но окружающая местность наводила на совершенно другие размышления. Огромные расстояния и нестерпимая жара – всего этого было вполне достаточно, чтобы уничтожить все человеческие желания на корню. Кэссиди не рискнул протянуть руку помощи так далеко, а без снаряжения, пищи и воды будущее представлялось безнадежно коротким.

Закайо, видя, что Анна сделала свой выбор, глубоко вздохнул и направился за щитом и пакетом с провизией. Он выбрал другой полукруг и соорудил в нем укрытие в виде навеса, затем забрался под него, словно ожидая, что на него снизойдет откровение.

Шеврон все еще рассматривал девушку пристальным взглядом, будто видел ее впервые. Но новое событие отвлекло его внимание. Мелкий песок, посыпавшийся вдруг из трещины старого караван-сарая, обжег его обнаженную спину. Шеврон увидел, как вдруг изменилось выражение ее лица, и развернулся, чтобы увидеть то, на что она смотрела так пристально.

Снаружи земляного укрепления в движение пришла вся пустыня. Внезапно налетел сильный ветер,, будто кто-то начал размахивать огромным хлыстом. Возможно, Кэссиди тоже увидел это с высоты через установленный в машине объектив. Выглянув наружу, они увидели, как черная мгла, уже перевалив через отдаленный полукруг, накатывала со всех сторон.

Шеврон с Анной бросились назад, под навес, где в Полном молчании сидел их «гуру» Солнце скрылось, оставив удушливый сумрак, а мир вокруг заполнился мелким песком и ревом, взорвавшимся неистовым крещендо.