Алек Маллер по прозвищу Доузи лежал на кровати в мотеле «Милдура» и думал о жене своего брата.

Он думал о ней целый день. Он думал о ней всю дорогу от Брокен-Хилла, когда ехал по шоссе Силвер-Сити, потому что больше ему не о чем было думать. После того как он разгрузил машину, то обнаружил, что у него есть несколько часов, которые нечем занять (его поместили в мотель «Милдура» на ночь, потому что он должен был оставить грузовик по прозвищу Дизельный Пёс у Кенни на ремонт). Он мог бы сходить в бар или найти свою кузину Пэт, но не стал. Вместо этого дошёл по Восьмой улице до Дикин-авеню, купил большой черствый гамбургер и чипсы, затем остановился у пивного магазина и взял упаковку пива, прежде чем вернуться в мотель. Там он лёг на кровать и начал пить пиво, раздумывая над тем, чем бы заняться.

Он не мог ничего с этим поделать — его тянуло к жене брата. Может быть, это было больше, чем просто желание. Может быть, это было настоящее чувство. Кто мог определить разницу? Алек не мог. Он постоянно думал о Джанин. Он грезил о ней. Когда они находились в одной комнате, он горел, будто в огне, — и он чертовски хорошо это осознавал. Он не мог понять, почему Даррел до сих пор ничего не заметил. Возможно, это скоро произойдёт. Чёрт возьми, они живут под одной крышей. Наверняка скоро что-нибудь случится. Он с трудом сохраняет самоконтроль.

Ему было очень плохо. После того как Мишель окончательно порвала с ним («Почему я должна обо всём думать? Почему я должна всё делать? Меня тошнит от этого! Меня тошнит от твоего вида!»), Алек чувствовал себя последним дерьмом. Его подружка с воплями выгнала его на улицу посреди ночи, совершенно ошеломлённого, и Даррел приютил его у себя. Одолжил ему зубную щётку и пижаму. Съездил вместе с ним на следующее утро к Мишель, чтобы забрать оставшиеся вещи (большая часть которых лежала во дворе), и Даррел высказал всё, что он о ней думает, назвав её сумасшедшей шлюхой. После этого Алек поселился у Даррела в третьей спальне.

И как же Алек отплатил брату за его великодушие? Он влюбился в Джанин.

Забавнее всего было то, что Алек никогда не думал о Джанин до того, как переехал к ним в дом. Другой его брат, Майк, всегда очень плохо отзывался о своей невестке (правда, не при Дарреле). Он всегда говорил, что она настоящий тиран. Когда Алек заметил, что Джанин, как ему показалось, была тихой и скромной женщиной, которая едва открывала рот на семейном совете, Майк заявлял, что она считает себя лучше всех. Достаточно было только посмотреть на дом, который она заставила Даррела купить. Совершенно новый, с двойной кирпичной кладкой, тремя спальнями и кабинетом, с садом и автоматической дверью гаража. Она заставляла Даррела работать каждые выходные — подстригать газон, удобрять землю, поливать цветы, — в то время как она тратила заработанные им деньги на красивые занавески, домики для птиц, фарфоровых куколок (она их коллекционировала) и тому подобный ненужный хлам.

— Она может выглядеть так, словно её вот-вот сдует порывом ветра, — говорил Майк, — но я уверяю тебя, что в этом доме она держит хлыст.

Алек сильно сомневался по этому поводу, потому что Даррел был уверенным в себе человеком с твёрдыми взглядами на жизнь. Иначе и быть не могло — он имел собственное дело. Поселившись в доме у Даррела, Алек быстро увидел, что интуиция его не подвела. Даррел не был мужем-подкаблучником. Всё было намного сложнее. Даррел хотел добиться успеха, и во многом ему это удалось. Но он очень смутно представлял, какими должны быть дом и сад успешного человека Он полностью полагался на Джанин и на то, что она говорила о растениях, обоях или мебели в столовой. Он доверял её вкусу, её интуиции, потому что она приехала из Аделаиды и была дипломированным флористом. Все соглашались с тем, что Джанин обладала стилем. Даже обременённая двухлетним ребёнком, она всегда выглядела чистой и аккуратной. Она была невысокого роста, хрупкого телосложения. У неё были красивые ноги, чистая кожа, светлые волосы, узкие плечи и небольшая грудь. Она предпочитала носить золотые украшения; её одежда всегда была тщательно подобрана и наглажена. Она любила светлые тона — розовый, лиловый, бледно-жёлтый, кремовый, бежевый, дымчатый, — и от неё приятно пахло.

Она была великолепной хозяйкой и прекрасным поваром, но сначала Алек считал её немного глуповатой. Слишком мягкой. Он думал, что в постели она похожа на бревно. Однако постепенно он начал менять своё мнение. Началось с понимания того, что поддержание в доме уюта, чистоты и приятной атмосферы не было делом только сноровки. Это требовало неустанного присмотра и бесконечной работы, которую Джанин спокойно брала на себя, не делая из этого большого шума. Он восхищался ею. Он начал замечать, что, даже когда она не была идеально одета и причёсана — когда она выходила по утрам в халате и с растрёпанными волосами, — она оставалась мягкой и нежной. И у неё на самом деле было чувство юмора. Первое время Алек не понимал её шуток, потому что они были слишком тонкими, слишком умеренными. Иногда он замечал, как у неё блестели глаза и шевелились губы. Иногда она роняла какое-нибудь замечание своим голосом маленькой птички, которое приводило его в недоумение, прежде чем он начинал смеяться.

Постепенно он обнаружил, что ждёт её прихода, наблюдает за её движениями и помогает ей с Ронни. А потом — бум! Это случилось. И теперь он на самом деле попал в неприятности. Потому что он ничего не мог с этим поделать, ведь так? Кроме как уехать. Даже если бы Алек хотел обманывать Даррела, он не смог бы с ним соревноваться. Алек мог похвастаться только старым автомобилем с задней дверью, открывающейся вверх, несколькими мешками для мусора, набитыми его одеждой, и работой шофёром грузовика. И своей внешностью, конечно — никто не мог отрицать тот факт, что он выглядел лучше всех Маллеров, несмотря на то что был не особенно высок и уже начинал терять волосы. Даже Джанин однажды что-то сказала о том, что ей хотелось бы, чтобы у Даррела были такие же ресницы, как у Алека. Но какой толк был в том, что у него были самые длинные ресницы и самые густые и кудрявые волосы в семье, когда у Даррела было имя, своё дело, дом, две машины, телевизор с большим экраном, внушительная коллекции DVD-дисков, двухлетний сын и старый коротковолновый радиоприёмник дедушки? Алек не мог предложить ничего подобного. Он это знал. Чёрт, он это признавал. Он не знал, что бы сделал, если бы Джанин действительно повернулась и посмотрела ему в глаза, начиная расстёгивать свой лифчик. Ему нравилось представлять это — и он часто думал об этом, лёжа в постели, — но фантазии сильно отличаются от реальности. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать это. И вообще, если бы Джанин начала вести себя, как девушка с разворота «Плейбоя», то она перестала бы быть Джанин. В этом было всё дело. Она была такой светлой, красивой и благоразумной, словно героиня книг Беатрикс Поттер, которые она держала в комнате для отдыха. Именно поэтому она очаровала его. Он на самом деле не хотел, чтобы она начала разгуливать по дому в ярких открытых футболках или ажурных чулках. По крайней мере… не слишком часто.

Нет. Ладно, он влюбился. Он любил её, но он не хотел разрушать её брак. Ему было стыдно за себя, но он не хотел покидать её дом. Он хотел быть самым важным человеком в её жизни (каким она была для него), но он не имел, ни малейшего желания нарушать ход событий. Его всё прекрасно устраивало.

Однако было очевидно, что он не может дальше жить с ней в одном доме — даже не из страха перед тем, что, правда выплывет наружу. Он подозревал, что тоже ей нравится, что ей приятно его присутствие, но её отношение может измениться, если она испугается. Он попросту не был уверен в том, что она чувствует. Иногда она казалась кокетливой, но только как жена его брата. В остальном она обращалась с ним как со своим двухлетним сыном, мягко упрекая его за то, что он испачкал томатным соусом чистую футболку, или, советуя причесаться. Может быть, мрачно думал он, для неё я всего лишь младший брат, как для Даррела.

Поднявшись с кровати, Алек пошёл в ванную комнату, оторвал кусок туалетной бумаги («Создано для вашего удобства») и облегчил кишечник. Затем он помыл руки. Лицо, которое смотрело на него из зеркала, было помятым, небритым и распухшим. Оно прекрасно смотрелось в обшарпанной ванной, углы которой покрывала плесень. Обе ванные комнаты в доме Джанин были светлыми, проветренными и ослепительно чистыми, с розовыми фарфоровыми статуэтками и пушистыми белыми полотенцами. Там тоже пахло Джанин.

Он был настолько очарован ею, что часто ловил себя на том, как грезит над её вещами — солью для ванной или электрической зубной щёткой.

Но ему нужно было держать себя в руках. Он это знал. Проблема состояла в том, что ему больше не о чем было думать. Все его планы за последние три года были связаны с Мишель. Они говорили о том, чтобы купить дом, съездить в путешествие на Фиджи, может быть, пожениться и завести детей. Всё как обычно. Мишель была лидером, а Алек тянулся за ней, соглашаясь со всеми её предложениями, потому что он твёрдо знал, что пока Мишель была рядом, они смогут воплотить все мечты. Скорее, это были её мечты, а не его, но они ему нравились. Ему больше нравилось иметь цели в жизни, чем копить деньги на покупку машины. Ему нравилось быть частью знакомой обстановки. До встречи с Мишель он плыл по течению, жил со своим отцом или у друзей, иногда уезжал в Аделаиду, где соглашался на любую работу на неполный рабочий день — он был перевозчиком мебели, таксистом, официантом, помощником каменщика. Другими словами, он вёл простую жизнь и редко задумывался о том, что будет завтра.

Мишель всё изменила. Она взяла его под свою опеку и придала его жизни некоторую стабильность. Но вскоре она устала от роли опекуна. Тот прачечный бизнес, который они организовали, был последней каплей. Когда она вернулась домой из Аделаиды после трёхнедельной поездки и обнаружила в стиральной машине гору вонючего белья, которое Алек забыл развесить, пожалуй, она не на шутку рассердилась. Решила, что он был «бесполезной тратой времени и только занимал место». Пустила его по течению, и у него снова не оказалось цели, пределов и того, о чём ему пришлось бы подумать. Неудивительно, что он одержим Джанин. Он цеплялся за неё, потому что ему больше не за что было уцепиться.

Однако то, что он влюбился в неё от нечего делать, не означало, что жизнь без неё не будет похожа на ад, если он уедет. Если снова начнёт жить сам по себе. Честно говоря, Алек был не совсем уверен, что он сможет жить самостоятельно. Майк и отец до сих пор жили в своём старом доме, в котором было только две спальни. Не будут ли они возражать, подумал Алек, если он уберёт весь хлам с задней веранды и на некоторое время переедет туда? Веранда была не особенно хорошо защищена от ветра, но она была застеклена. Он мог бы заткнуть щели, повесить плотные занавески, одолжить вентилятор и обогреватель, купить или попросить большой кусок ковра. Он смог бы неплохо там устроиться.

Но, конечно, все бы спросили его, почему. Если бы он переехал в собственную квартиру, никто не стал бы задавать вопросов; это считалось здравым поступком. Так делает большинство взрослых людей, пожив какое-то время с родителями. Но зачем переезжать из уютной просторной комнаты для гостей, которую ему предложил брат, в грязную и холодную заднюю веранду отцовского дома? Какие разумные причины вы смогли бы назвать?

Я скажу, что чувствую себя виноватым, решил Алек, вернувшись на кровать, и потянулся за пультом телевизора. Скажу, что Даррелу, Джанин и Ронни пора наслаждаться уютом в собственном доме. Потому что это правда. Я прожил у них два месяца. Должно быть, их тошнит от меня.

Но даже когда он начал мысленно репетировать своё объявление, он не смог представить, что ответит на это Джанин. «О, нет, — могла бы она сказать. — Нет, Алек, мы рады, что ты живёшь с нами. Ты так хорошо относишься к Ронни. Это так удобно, когда в доме есть человек, который всегда может посидеть с ребёнком. И тебе нельзя ночевать на этой ужасной веранде. Ты простудишься».

Алек мечтательно подумал о том, что ещё могла бы сделать Джанин, если он будет и дальше угрожать своим отъездом. Что, если он будет настаивать? Что, если она заплачет? Что, если он спросит её, почему она плачет, и она не сможет ответить, и тогда он обнимет её, а она попросит его ни о чём не спрашивать? Он должен знать, что она чувствует, но он не должен заставлять её говорить об этом, потому что это очень плохо.

От нечего делать, Алек начал онанировать. Затем, через некоторое время, он включил телевизор и просмотрел все каналы, остановившись на игре в крикет.

Он заснул под убаюкивающий голос комментатора с мыслями о Джанин.

* * *

Гарри умер ночью. Грейс несколько часов лежала без сна. Натан что-то бормотал и метался во сне. Около часа ночи она услышала шаркающие шаги. Ещё она услышала тяжёлое дыхание, скрип петель и звук захлопнувшейся двери. Потом всё стихло.

Она встала (очень осторожно, чтобы не разбудить сына) и столкнулась с Сайрином в холле. Он возвращался в свою спальню, держа в руках фонарик.

— Что случилось? — прошептала она.

Сайрин прищурился. Он набросил коричневый плащ на рубашку от пижамы, из-под которой виднелись старые мешковатые трусы. Он был без вставных зубов, и его голос звучал искажённо.

— Гарри умер. Я отнёс его в конуру.

— О нет, Сай. — Грейс прикрыла рукой рот. — Боже, мне очень жаль.

Он пожал плечами.

— Отравился, — сказал он. — Скорее всего, мышьяком. Может, съел ядовитую приманку. Мышьяк хорошо справляется со своей работой.

— Ты так думаешь?

Он кивнул. Она пожелала ему спокойной ночи. Вернувшись в постель, она подумала о Сайрине и о том, как он отнёс Гарри к себе в комнату, завернул его в одеяло и положил на газеты. Собака была вся в грязи и рвоте, но Сайрин не попытался помыть её. Он почти ничего не делал — не давал Гарри воды с горчицей или какого-нибудь другого средства, чтобы вызвать рвоту. Когда это предложила Грейс, Сайрин покачал головой.

— Слишком поздно, — ответил он.

А теперь Гарри умер. Бедный Сайрин. У него не было другой компании кроме собак. Что он будет делать без них?

На следующее утро, когда они вместе одевались, она сообщила новость Натану.

— Гарри был очень болен, — объяснила она. — Он что-то съел, и это убило его. Что-то ядовитое.

— О, — Натан сглотнул, но не заплакал. — Где он?

— В конуре. Потом мы его похороним.

— Где?

— Я не знаю.

— Бит вернулся?

— Я не знаю.

— Можно нам его поискать?

— После завтрака.

Сайрин до сих пор был в своей комнате. Грейс подозревала, что он мало спал. Но он появился во время завтрака. Может быть, его привлёк звук кипящей воды в чайнике, шипение яиц на сковородке и запах горячих тостов. Его лицо казалось ещё более старым и усталым, чем обычно.

— Привет, — сказала Грейс. — Хочешь яйцо? Или тосты?

— Спасибо, — пробормотал он, опускаясь на стул.

— Привет, Сайрин. — Натан оторвал взгляд от своих овсяных хлопьев и прямо перешёл к теме, которая занимала его мысли. — Гарри умер, да?

— Да.

— Бедный Гарри. Можно, я помогу его похоронить?

Сайрин опустил руку в нагрудный карман и достал пачку бумаги для сигарет. Взяв один листок зубами (которые снова оказались у него во рту), он вытащил из кармана штанов баночку с табаком.

— Спроси у мамы, — ответил он.

— Я уже спрашивал. Она разрешила.

Сайрин вздохнул. Его толстые жёлтые пальцы на удивление ловко управлялись с сыпучим табаком и тонкой папиросной бумагой.

— Правда? — протянул он. Грейс взглянула на него, подумав о том, не послышалось ли ей неодобрение в его голосе.

— Что-то не так, Сай? — спросила она.

— Нет, всё в порядке.

— Ты уверен?

— Да, да. — Он встал. — Мне понадобиться помощь, чтобы выкопать большую яму.

— Куда ты идёшь?

Вместо ответа он покрутил в пальцах сигарету, прежде чем выйти из комнаты. Грейс было неудобно из-за того, что ему приходилось уходить на улицу, чтобы покурить, но нужно было думать о Натане. И она не просила Сайрина поменять свои привычки — это же был его дом. Кроме того, она знала как бывает иногда нужна сигарета. Ей понадобились годы, чтобы бросить курить, — долгие годы. Она никогда бы не подумала о том, что заставит человека, выкуривающего по двадцать сигарет в день, уходить из собственной кухни, чтобы покурить.

Но Сайрин принял решение сам. Теперь он курил только в фургоне, в своей спальне и за пределами дома. У Сайрина были действительно хорошие манеры. Старомодные манеры. Мать Грейс всегда говорила об этом. Она часто посмеивалась над тем, как Сайрин поднимался и открывал ей двери. Касался шляпы, прежде чем снять её. Шёл по внешней стороне тротуара. «Вымирающее поколение», — говорила она.

Он был хорошим человеком, в самом деле, и Грейс любила его. Он пришёл ей на помощь, как рыцарь в сияющих доспехах.

— Я поел, мам, — сказал Натан.

— Хорошо.

Стул Натана заскрипел по линолеуму. Он направился к задней двери.

— И куда это ты собрался? — строго спросила Грейс.

— Во двор.

— Натан, не мешай Сайрину спокойно курить.

— Но я хочу видеть Гарри.

— О, лучше не надо.

— Но почему?

— Он мёртв, Натан. Там не на что смотреть.

Но входная дверь уже хлопнула. Грейс вздохнула. Ей не хватало сил последовать за ним. Стоя у шипящей сковородки с лопаткой в руке, она посмотрела через засиженное мухами окно на грузовик Сайрина, покрытый красной пылью, на дерево, старое одеяло, груды искорёженного железа и жести. Во дворе лежали остатки неизвестных запчастей, а за ними была ограда, ворота, извилистая пыльная дорога бесконечная монотонность соляных холмов, иногда оживляемых группами низкорослых, опалённых солнцем деревьев.

Внезапно в поле её зрения попал Сайрин. Он подошёл к своему грузовику и вытащил из кузова лопату. Затем послышался высокий и взволнованный крик Натана.

— Мама! Мама! — кричал он. — Иди сюда, быстрее! Быстрее, мама!

Чёрт возьми, подумала Грейс. Что на этот раз? Наверное, черви.

— Мама, смотри!

— Ничего не трогай, Натан. — Сайрин не кричал, но в его голосе прозвучала настойчивость, которая заставила Грейс внимательно посмотреть на него. Он отходил от окна с тяжёлой лопатой в руках. Грейс наблюдала за ним до тех пор, пока он не исчез из поля зрения. Она не могла видеть его лица, потому что он низко надвинул шляпу, но ей показалось, что он шагал чуть быстрее, чем обычно.

Тогда она вытерла руки старым грязным кухонным полотенцем и вышла во двор, чтобы посмотреть, что происходит.

Оказавшись на улице, она сразу почувствовала это — слабый запах разложения. Может быть, мёртвая собака? Ночь была не особенно тёплой, но за восемь часов с телом могло многое случиться. Грейс шла на голос Натана, не перестающего пронзительно кричать, мимо фургона в сторону гаража. Она поморщилась, когда запах мертвечины усилился. Ветра не было. Воздух быстро нагревался.

Она услышала монотонное жужжание мух и поняла причину, когда завернула за угол гаража. Рядом с собачьей конурой в гудящем рое насекомых лежал окровавленный труп Бита. Его голова и живот были покрыты муравьями и блестящими мухами. Его ноги казались твёрдыми, сухими и хрупкими, как палки. Дымчато-серая шерсть потускнела от пыли.

Запах, исходивший от него, стал невыносимым.

— О боже! — сказала Грейс, невольно отвернувшись.

— Мама, это Бит!

— Иди в дом, Натан.

— Почему?

— Иди в дом! Сейчас же!

— Делай, как говорит твоя мать, — резко сказал Сайрин, и Натан изменился в лице. Он медленно попятился назад, поднимая пыль ботинками. У гаража он остановился.

— Уходи. — Сайрин повысил голос. Только тогда Натан развернулся и исчез.

Грейс зажала нос и попыталась дышать через рот. Она видела, как Сайрин приблизился к телу. Она видела, как он присел рядом с ним. Она спросила:

— Что случилось? Он вернулся сюда, чтобы умереть?

Сайрин покачал головой.

— Не похоже.

— Почему?

Сайрин поднялся, держа в руках лопату. Он пошевелил лопатой труп, потревожив рой мух.

— Он не смог бы добраться сюда сам, — сказал он. — По крайней мере, не с вывороченными наружу кишками.

Неожиданно Грейс поняла, на что она смотрела — на чернеющие внутренности, покрытые тёмной кровью и пылью. Кровь была несвежей. Она выглядела вязкой. Загустевшей. Она почти не впиталась в землю. А голова… с головой тоже что-то было не так. На ней было ещё больше тёмной крови, густой, как смола.

— Что… что?.. — Грейс запнулась.

— У него вспорот живот. — Сайрин покачал головой, не веря своим глазам. — Боже мой.

— Это была лиса?

— Лиса?

— Ну, кто на него напал? — неуверенно протянула Грейс, наблюдая за нахмуренным лицом Сайрина.

— Грейси, — сказал он, — у него вырезаны глаза.

— Что?

— Взгляни.

Грейс не хотела смотреть. Она неохотно приблизилась, кашляя от запаха, который проникал к ней в лёгкие. Она увидела покрасневшие зубы… осколок кости… муху, копошащуюся в высохшей луже крови…

— О боже… — Она отвернулась.

— Скорее всего, он был мёртв, когда это случилось, — хриплым голосом продолжил Сайрин. — Его принесли сюда мёртвым, иначе было бы больше крови. Должно быть больше крови.

— О боже, — сказала Грейс. Внезапно она всё поняла. Её сердце заколотилось; она дико посмотрела по сторонам.

— Он здесь, — выдохнула она.

— Что?

— Он нашёл меня. Он нашёл меня, чёрт возьми! — Уголком глаза она заметила какое-то движение и резко обернулась — но это была всего лишь старая шина, которая медленно крутилась вокруг своей оси, свисая с перечного дерева. Всё остальное оставалось неподвижным. Ничто не шевелилось в серебристой листве. Ничто не двигалось, кроме шины — и, конечно, мух, которые снова садились на внутренности Бита.

— Ты думаешь, что он это сделал? — спросил Сайрин довольно скептически.

— Я знаю, что это был он! Он всегда говорил, что сделает это со мной!

— Но…

— И он сделает это! Сделает! — Грейс почти кричала. — Я уезжаю отсюда!

— Хорошо, только не сразу. — Сайрин приблизился к ней с вытянутой рукой. — Тебе нужно немного успокоиться…

Но Грейс знала, что всё зависело от времени. Её муж оставил ей послание — он шёл за ней.

— Натан! — крикнула она. — Натан!

Она бросилась к дому, тяжело дыша и обливаясь потом, и обнаружила своего сына сидящим на пороге у задней двери. Он взглянул на неё.

— Иди в дом! — завопила она. — В дом!

Он не спорил. У него не было возможности. Когда он встал, она толкнула его через порог. Он споткнулся и упал. Она снова поставила его на ноги.

— Что? — испуганно сказал он. — Мама.

— Мы уезжаем в город, — прохрипела она — Я только возьму бумажник.

— Но.

— Не спорь, Натан! — Она попыталась вспомнить, где лежал её бумажник. На столе? Нет, в спальне. Сайрин тяжело поднимался по лестнице; она слышала, как хлопнула дверь. Она бросилась в холл.

— Грейси, подожди, — позвал её Сайрин. — Я позвоню в полицию.

— Ладно. — Она нашла старую чёрную сумочку, которая лежала у неё на кровати. В ней были её солнечные очки, бумажник и записная книжка. — Звони в полицию. Я всё равно уезжаю.

— В моём грузовике? — Он сказал это очень мягко, но она застыла, услышав его голос. Он стоял у двери её комнаты. Она повернулась, чтобы посмотреть на него.

— Пожалуйста, Сай, — прошептала она. — Дай мне ключи, я должна уехать отсюда.

Сайрин вошёл в комнату и закрыл за собой дверь.

— Грейс, — тихо сказал он, — в холле есть ружьё, а на кухне телефон. С нами всё будет в порядке.

— Ружьё? Твоё ружьё?

— Да. Это всего лишь старая винтовка, но она сделает свою работу.

— Тогда возьми его! Быстрее!

— Я возьму, — медленно сказал он. — Только положи свою сумку и позвони в полицию.

— Но он войдёт в дом! — Грей начала в отчаянии ломать руки. Почему Сайрин не может этого понять? — Мы должны закрыться в доме!

— Хорошо. Мы так и сделаем.

От робкого стука в дверь Грейс вздрогнула. Но она почти сразу поняла, что это Натан искал её. Взволнованный тонкий голосок пропищал:

— Мама? Ты где?

— Здесь. Я здесь. — Грейс вытерла слёзы. Она сглотнула и откашлялась. — В-входи.

Когда Натан вошёл, на лице и в расширенных глазах у него было знакомое застывшее выражение. Грей узнала его. Она слишком часто видела его, через заплывшие и распухшие веки, после того как утихали крики, удары и хлопанье дверями. После каждого такого случая лицо Натана принимало одно и то же выражение пережитого шока.

— Всё хорошо, — хрипло сказала она, похлопав его по плечу. Они с Сайрином обменялись взглядами поверх его головы. Старик пробормотал:

— Что бы ни происходило, мы должны выяснить, кто это сделал. — Он отправился в свою комнату. Натан прильнул к Грейс.

— Это папа? — спросил он у неё.

Несколько секунд она не могла ответить.

— Это папа убил собак? — прошептал он. Его глаза наполнились слезами. Грейс опустилась на колени и обняла его. Теперь они обнимали друг друга.

— Всё хорошо, — выдавила она. — Не волнуйся, ладно? Всё будет хорошо. Подожди меня здесь — я сейчас вернусь.

Она поднялась и пошла на кухню. Громко тикали часы. Гудел холодильник. Телефон Сайрина стоял на одном из зелёных шкафчиков, между китайской чашей для печенья в форме кошки и аккуратной стопкой каталогов электротоваров. Телефон был чёрным и тяжёлым и таким старым, что на нём не было кнопок. Грейс поднесла трубку к уху.

О нет, подумала она. Боже, нет. Она набрала «0», но ничего не случилось.

Сайрин появился позади неё, держа в руках старую винтовку.

— Что? — сказал он, заметив выражение её лица. Оно начало сморщиваться. — Что?

Она отчаянно пыталась что-то сказать, молча показывая на телефон. Наконец, нетерпеливо фыркнув, он положил ружьё на стол и забрал у неё трубку. Он прислушался.

Гудка не было.

Ошеломлённое выражение на его лице вернуло Грейс дар речи. Она видела, что он ничего не понимал. Ничего.

— Поехали! — сказала она. — Немедленно!

— Что с проводами?

— Он перерезал их! — Взвизгнула Грейс. — Быстрее!

— Он не мог…

— Дай мне ключи! Где они?

— Здесь, но…

Они лежали на холодильнике. Грейс схватила их и побежала в свою комнату. Дом вздрагивал от каждого шага. Она бросила ключи от грузовика Сайрина в свою сумку, повесила её на плечо и схватила Натана за руку.

Затем она потащила его в холл, ворвавшись в кухню как раз в тот момент, когда Сайрин заряжал свою винтовку.

— Быстрее, — сказала она. — Быстрее!

— Уезжайте. — Сайрин опустил затвор привычным движением. — Уезжайте и расскажите обо всём полиции. Я остаюсь.

— Но. Сай!

— С вами всё будет в порядке, — заверил её Сайрин, пряча приклад ружья под рукой. — Я собираюсь кое-что сделать. Проверю телефонные провода.

— Он их перерезал, я же тебе сказала.

— Может быть. — Сайрин подошёл к передней двери, открыл её и выглянул во двор. Ствол его ружья смотрел в пол.

— Если это он и если он это сделал, то он достаточно сумасшедший, чтобы сжечь весь дом дотла. Кто-то должен его остановить.

— Сайрин? — сказал Натан. Посмотрев вниз, старик увидел поднятое вверх лицо, бледное и озабоченное. — Ты собираешься убить моего папу?

— Конечно, нет. А теперь иди. Иди к маме.

— Ты же не собираешься убить его, правда?

— Нет, не собираюсь.

— Он будет осторожен, Натан.

— Верно. Нам всем следует быть очень осторожными, пока мы не выясним, что происходит. — Сайрин открыл скрипучую дверь, позволяя Грейс и Натану выйти. Он проводил их до грузовика, осматривая поросшую кустарником местность сощуренными от солнца глазами. Он проверил развалившийся пустой курятник, состоявший из деревянных досок и порванной проволоки. Он осмотрел дерево у ворот, потому что оно росло там уже давно, и было достаточно большим, чтобы скрыть из виду притаившегося человека. Он развернулся, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь за гаражом и у собачьей конуры. В это время Грейс усаживала Натана в грузовик, прежде чем забраться туда самой. Она проверила сиденья и зеркало. Теперь она отчаянно пыталась справиться с ремнями безопасности.

— Знаешь, куда ехать? — спросил Сайрин.

— Ты имеешь в виду полицию? Я найду их.

— Участок находится на Уилсон-стрит. Когда будешь въезжать в город, следуй по Пэттон-стрит, а потом поверни направо.

— Хорошо. Я найду. — Она повернула ключ зажигания, и двигатель грузовика Сайрина взревел. Она была в панике, с неё ручьём лился пот. Сайрин повысил голос.

— Ты умеешь водить грузовик? — сказал он срывающимся от усилия голосом. Курение разрушило его голосовые связки. Он больше не мог громко кричать.

— Я ездила на грузовике Марка! — ответила она, и начала крутить руль. Она казалась очень маленькой за рулём машины. Колёса заскребли по каменистой земле. Рядом с её двигающимися руками Сайрин мельком заметил лицо Натана, прежде чем ему пришлось отступить в сторону.

Затем машина остановилась. Грейс высунулась из окна.

— Я кого-нибудь пришлю, — пообещала она. — Просто немного подожди и кто-нибудь приедет, хорошо?

— Да. Не волнуйся за меня.

— Ладно.

— Не забудь, дорога очень плохая. Не надо ехать слишком быстро, иначе ты вытрясешь душу из моего грузовика.

— Я знаю. Я так и сделаю.

— Всё будет в порядке! — крикнул Сайрин им вслед. Он закашлял. Посмотрев в зеркало заднего вида Грейс увидела, как он согнулся почти вдвое, держа в руках старое ружьё. Его фигура быстро уменьшалась. Он казался таким старым, продолжая стоять в облаке пыли, поднятой грузовиком. На нём до сих пор были шлёпанцы.

Грейс внезапно захотела нажать на тормоз и настоять на том, чтобы он поехал с ними. Но её нога словно приросла к педали газа. Она не могла пошевелить ею. Она не могла остановиться. Она была слишком напугана.

У Сайрина есть ружьё, напомнила она себе. Пока у него есть ружьё, с ним всё будет в порядке. Кроме того, не он является мишенью, а я. Но сейчас я движущаяся мишень, которую трудно поразить.

Грузовик раскачивался и подпрыгивал.

— Мама! — заплакал Натан, схватившись за ручку двери.

— Прости. — Дорога действительна была плохая, как и предупреждал Сайрин. Неровная, как стиральная доска, и усыпанная повсюду осколками скальной породы. Сайрин говорил, что последний настоящий дождь прошёл почти полгода назад, поэтому все пыльные дороги в округе Брокен-Хилла были в ужасном состоянии. Невозможно маневрировать по просёлочной дороге, если она сухая и твёрдая, как камень.

Грейс повернула, чтобы объехать глубокую яму, и низкие колючие ветки малги царапнули бок грузовика. Она снова посмотрела в зеркало. Дорога становилась извилистой, и дом уже частично скрывали низкие кустарники и политая керосином трава. Затем дорога пошла под гору, и дом сразу исчез. В воздух с насиженного места взлетела ворона, испуганная шумом мотора. Грузовик дрожал, словно миксер, и гремел, как камни в консервной банке; ему было не меньше двадцати лет. Рычаг переключения передач поддавался с большим трудом.

Не стоило упоминать, что в машине не было кондиционера.

— Мама?

— Что?

— Можно открыть окно?

— Да, конечно. — Бедный Натан — он так испугался. Грейс быстро улыбнулась ему, бросив один-единственный беглый взгляд. Она должна была следить за дорогой. Дорога была настоящей полосой препятствий, особенно перед ручьём, который являлся притоком более широкого, но тоже высохшего ручья Рантига. — Крик Сайрин называл его Броском Камня, а Билл Рикеттс, его ближайший сосед, — Весёлым Ручьём, потому что никто из них не знал его настоящего названия. Это была обыкновенная трещина в земле, у которой трава росла гуще, кустарники собирались в заросли, а деревья стояли небольшими группами. Среди них можно было увидеть несколько чахлых камедных деревьев. Низкие песчаные берега ярко-оранжевого цвета постепенно осыпались и становились похожими на миниатюрные каньоны, но дно ручья состояло не только из песка. Виднелись полосы гравия и глины. Дорога пересекала ручей по одной из этих более устойчивых полос, которая могла выдержать вес машины, если не было дождя.

Но даже дно ручья оставалось ухабистым и тряским.

— Ай! — воскликнул Натан, когда грузовик преодолевал низкий западный берег. Маленький фонарик, упавший с приборной доски, ударил его по колену.

— Прости, дорогой. Осталось немного. — На самом деле они не проехали и половины пути — они даже не приблизились к первым воротам, — но сколько времени им потребуется? Не так уж и много, если дорога станет лучше, а она просто обязана стать лучше перед шоссе Грейс вспоминала, что дорога становилась всё хуже и хуже на пути к ферме.

— Мама?

— Что?

— Мне нужно в туалет.

Только голос, которым это было сказано — тихий, измученный и извиняющийся, — удержал Грейс от того, чтобы накричать на Натана. Невероятным усилием воли сохранив самоконтроль, она смогла ответить спокойно:

— Я не могу сейчас остановиться, Натан.

— Я знаю.

— Подожди, пока мы не доберёмся до шоссе, ладно? Там посмотрим, что можно будет сделать.

Натан притих. Большие ухабы закончились, и местность постепенно выравнивалась. Земля становилась ещё более пыльной и песчаной. Растительность встречалась всё реже, деревья исчезли. Сухая трава простиралась до самого горизонта, и только низкий кустарник или солончак оживляли однообразный вид. Всё остальное поглощалось знойным маревом, колыхавшимся там, где небо встречалось с землёй. Шоссе, заграждения бесконечная череда столбов с линиями электропередач, которые тянулись на север к Брокен-Хиллу и на юг к Милдуре… они были где-то впереди, в отдалении, за этим дрожащим маревом. Но насколько далеко? В пятнадцати минутах пути? В двадцати? Около того, если дорога, похожая на лист рифлёного железа, продолжит лениво петлять между несуществующими препятствиями. Казалось, будто они ехали по огромной грудной клетке. По бесконечной стиральной доске.

— Я открою ворота, — объявила Грейс. Её голос вибрировал вместе с грузовиком. Натан робко улыбнулся.

— У тебя смешной голос, — сказал он. — Эй! И у меня тоже.

— Да. Ты меня слышал? Скоро я открою ворота.

— Да, я знаю.

И тут грузовик начал замедлять ход.

Грейс продолжала давить на педаль газа, когда её блуждающий взгляд в первый раз упал на приборы. Её сердце заколотилось. У счётчика топлива горела красная лампочка. Стрелка дрожала у отметки «Пусто».

— О боже, — задохнулась она и несколько раз с силой надавила на педаль газа. Ничего не случилось. Грузовик ехал всё медленнее и медленнее. Затем он остановился.

— О боже! — воскликнула Грейс — Боже, нет!

— Что, мама? — взвыл Натан. — Что?

— О нет, нет, нет! — Грейс колотила руками по рулю. Она прислонилась к нему головой. Затем она резко выпрямилась и посмотрела по сторонам. Её сердце колотилось, дыхание со свистом вырывалось из горла. Но поблизости никого не было. Сухая, выжженная земля тихо поджаривалась на солнце.

— Ладно, — пробормотала она. — Ладно, надо подумать. — У них кончился бензин. Наверное, Сайрин забыл заправиться. Слава богу, что он запаслив — возможно, в кузове грузовика лежит запасная канистра с топливом. — Подожди, дорогой, — сказала она. — Я должна кое-что проверить.

— Мама, не уходи!

— Я должна выйти. Скоро вернусь.

Она выбралась из кабины, оставив дверь открытой. Её ноги опустились в мелкую пыль цвета краски для волос, которой она пользовалась (сейчас у неё на проборе была тёмная полоса, такая же широкая, как эта чёртова дорога). Она обошла грузовик сзади и заглянула в кузов.

Она увидела длинный шланг, несколько старых мешков, запасное колесо, ящик с инструментами, моток изоляционной ленты — но ничего, что хотя бы отдалённо напоминало запасную канистру.

— Боже, — простонала она. — Боже, что с ним могло случиться?

Как могло оказаться, что здесь нет бензина? Здесь должен быть бензин! Она подумала о том, не могла ли канистра оказаться за сиденьями, и вернулась в кабину, чтобы проверить. К своему ужасу, за сиденьями она не обнаружила ничего, кроме топографической карты Менинди, упаковку трубок радиатора и пустой пакет из-под чипсов.

— О боже. — Она упала на сиденье водителя и обеими руками схватила руль.

— Мама?

— Всё в порядке. — Ей нужно подумать. — У нас кончился бензин.

Теперь у них было три варианта действий. Они могли бы пойти пешком к шоссе, что заняло бы у них около часа, где они могли бы попытаться поймать попутную машину. Они могли бы пойти на юг и через пару часов дошли бы до фермы Рикеттса, Каллинги, надеясь на то, что, по крайней мере, кто-нибудь из его семьи остался дома, а не занят перегоном скота и не уехал в город за покупками. Или они могли бы развернуться и пойти назад в Торндейл. Это путешествие заняло бы у них около получаса.

Оставаться в грузовике не было смысла. У них не было рации, и они ничего не взяли с собой — ни воды, ни шляп, ни еды — ничего. Кроме того, она должна была двигаться. Она не могла сидеть на месте, в том случае если…

Если он был здесь. Поджидал их.

Если он ночью вылил бензин из бака?

Она часто задышала и дико посмотрела вокруг, пытаясь не поддаваться панике. Ей нужно подумать. Ей нужно сосредоточиться. Здесь никого нет. Если он вылил бензин, то зачем он это сделал? Очевидно, чтобы помешать ей уехать из Торндейла. Но что это означало? Был ли он здесь, ожидая их? Или он далеко впереди, в машине, припаркованной на шоссе? Каких действий он ожидал от неё?

— Всё хорошо, — сказала она, сделав глубокий вдох. — Всё хорошо.

Каллинга находилась слишком далеко, и Натан не сможет дойти туда без воды. Кроме того, ферму охраняли злобные собаки. По-настоящему злобные. Наконец, Грейс была не совсем уверена, что она найдёт дорогу. Что если они заблудятся? И что, если они придут туда и никого не будет дома?

Проще поймать попутную машину. Вряд ли найдётся человек, который проедет мимо женщины с маленьким ребёнком. Но им предстоял долгий путь и долгое ожидание. Она никогда раньше не ездила автостопом вместе с Натаном — ей не хотелось рисковать. Потому что риск был, без всякого сомнения, хотя оставаться в Торндейле было ещё рискованней. Не считая того, что у Сайрина было ружьё. И возможно, бензин. Разве он не хранил в гараже достаточное количество керосина, машинного масла и тормозной жидкости? Разве он не говорил о том, что всегда припасает бензин для тех бедняг, которые иногда появляются на пороге его дома и просят немного бензина, чтобы дотянуть до Брокен-Хилла? Они часто просят пить, потому что никогда не берут с собой запасов воды и потому что дом Сайрина ближе всего находится к шоссе, судя по его почтовому ящику.

— Хорошо, — повторила Грейс. Теперь она отчётливо вспомнила, что в гараже у Сайрина был бензин. Он сам показывал его. Она может вернуться в Торндейл, взять бензин, Сайрина, оружие и попытаться ещё раз. Или она может оставить Торндейл — и угрозу, о которой говорил изуродованный труп собаки, — и направиться на запад к главной дороге, где ей придётся надеяться на удачу. В любом случае, ей следует признать тот факт, что они с Натаном пойдут пешком. Без всякого прикрытия. По пустынной местности, как подсадные утки. Как эму, пойманные в ловушку.

Она потёрла виски, пытаясь решить, как ей лучше всего поступить. Что опаснее — длинная дорога до шоссе или короткий путь до Торндейла? Впереди не было почти никакого прикрытия, — ей вспомнились лишь редкие заросли кустарника и отдельные деревья, — но что таится в оврагах? И что будет, когда они окажутся на шоссе и начнут останавливать машины, надеясь на удачу? Что если её муж ожидает именно этого? Что если он появится на дороге за рулём взятой напрокат машины и собьёт её раньше, чем она узнает его?

Обратная дорога в Торндейл находилась в относительном прикрытии и была короче — намного короче. И Сайрин довольно скоро сможет её услышать, если она позовёт его. И у него было ружьё и бензин, а в кузове грузовика стоял ящик с инструментами…

— Всё хорошо, — сказала она, повернувшись к Натану. — Вот что мы сейчас сделаем. У нас кончился бензин, но дома у Сайрина есть ещё. Поэтому сейчас мы пойдём назад, возьмём бензин и вместе с Сайрином поедем в город. Что скажешь?

Натан мрачно посмотрел на неё.

— Всё будет в порядке, — уверяла она его с дрожащей улыбкой. — Это не очень далеко.

— А как же папа? — очень тонким голосом спросил Натан.

— Ну… — Грейс отвела взгляд. — Если ты увидишь папу и он рассердится на нас, тогда мы просто… тогда ты убежишь и приведёшь Сайрина, ладно? Но мы не встретим папу. Мы его не встретим. — Грейс убеждала в этом не столько сына, сколько саму себя. — Если бы папа был рядом, мы бы уже увидели его.

— А мы не можем остаться здесь?

— Нет, дорогой. Становится слишком жарко, а у нас нет воды. И здесь всё равно никто не появится, к Сайрину почти не приходят гости, не считая случайных посетителей.

— И нас.

— Да. И нас.

Итак, они оставили грузовик и направились к Торндейлу. Грейс взяла с собой бумажник и кое-что из инструментов Сайрина: отвёртку, молоток, который она несла в руке, и стамеску, которую она отдала Натану. С молотком она чувствовала себя в относительной безопасности. Если он внезапно появится, подумала она, я проломлю ему череп. Она старалась идти быстро, но Натан не поспевал за ней. Ему было всего лишь шесть лет, и его бедные маленькие ножки были намного короче ног Грейс, но Натан был слишком большой, чтобы нести его на руках. Ей приходилось замедлять шаг, в то время как каждая клеточка её тела стремилась бежать, мчаться вперёд.

Глубоко дыша, она заставляла себя сохранять спокойствие, даже когда её взгляд метался от одного куста к другому. По крайней мере, было ещё довольно рано. По крайней мере, солнце пока поднялось не слишком высоко и грело не очень сильно. Сжимая в руке потную ладошку Натана, она торопливо шла вперёд, держась у середины дороги и напрягая слух, чтобы уловить любые звуки, кроме шарканья подошв Натана, отдалённого шума ветра и случайного протяжного карканья ворон.

Разумеется, вскоре их обнаружили мухи. Ей приходилось отгонять проклятых насекомых от губ и глаз. Они садились на лицо Натана, и тогда он начал так яростно размахивать своей стамеской, что Грейс попросила его положить инструмент в карман. Он молча послушался, и они продолжили с трудом продвигаться вперёд. Рядом с пучками травы, растущей у дороги, они видели катышки помёта, оставленные животными. Они прошли мимо куста с острыми шипами и красными ягодами. Грейс посмотрела на тень под густыми зарослями кустарника и насторожилась, готовая встретить внезапное движение в высокой траве, которая становилась всё гуще по мере приближения к ручью. Она чувствовала, как солнце обжигает её кожу. Она вспомнила про солнечные очки и надела их. Молоток оттягивал ей руку, становясь тяжелее с каждым шагом. Она подумала о том, что ей нужно в туалет.

Мне следовало сделать это до того, как мы уехали, думала она. Я слишком торопилась. Мне следовало проверить количество бензина. Почему я не сделала этого? Потому что была в панике. Потому что у меня не было времени, чтобы подумать.

Натан потянул её за руку.

— Мама?

Она оглянулась назад. Отсюда до шоссе было очень далеко. Ждал ли он её там? Пытался ли он вылить из бака весь бензин и потерпел неудачу или оставил немного топлива намеренно? Ожидал ли он, что она проверит уровень бензина и решит отправиться в путь пешком?

Она не знала. Она не могла сказать наверняка.

— Мама…

— Всё хорошо, — выдохнула она. Она заставила себя смотреть на дорогу, в сторону Торндейла, напоминая себе о том, что с ней были инструменты, молоток, хорошее зрение и острый слух. Она была подготовлена. Он не застанет её врасплох — да и как бы он смог это сделать? По обеим сторонам дорога простиралась пустынная местность. В сухой траве лежали палки, камни, высохшие ветки — всё это громко хрустело под ногами. Не было ни малейшего укрытия, даже вдали.

— Пойдём, — сказала она и подтолкнула Натана вперёд, повторяя про себя снова и снова, как мантру: мы сделаем это. Мы сделаем это. Наконец, они дошли до ручья и пересекли его без особых сложностей. Падали камни, осыпался песчаный берег, и вот они уже оказались на другой стороне. Грейс заметила отпечаток ноги страуса эму в высохшей грязи, но не показала его Натану. Она подумала, что сейчас им лучше сохранять молчание. Голоса могут выдать их. Кто-нибудь может их услышать.

Ей вспомнилось, что в бумажнике у неё лежит начатая упаковка мятной жевательной резинки, но она не хотела рисковать и останавливаться на то краткое время, которое ей потребуется, чтобы вытащить её. Главное, продолжать идти вперёд. Они были уже довольно близко. Они шли в гору — она могла судить об этом не по наклону земли (он был едва заметен), а по своему участившемуся дыханию. Скоро они увидят серебристую крышу, сверкающую за защитной полосой деревьев.

Бедный Натан слабел. Он висел на её левой руке с той же тяжестью, с которой тянул к земле молоток в правой руке. Он начинал задыхаться, волочить по земле ноги и хныкать, отгоняя мух Грейс посмотрела на него.

— Осталось немного, — подбодрила его она. — Совсем чуть-чуть.

— Я хочу пить.

— Я знаю.

— Мама, — сказал он, — можно мне в туалет?

Грейс открыла рот, чтобы ответить. Она не услышала первый выстрел. Что-то ударило её в бедро с такой силой, что она упала на бок, сбив Натана с ног. Несколько мгновений она в полном ошеломлении лежала на земле, прежде чем её слуха достиг звук второю выстрела — безошибочный грохот и эхо.

— Беги! — крикнула она. — БЕГИ, Натан!