Для Тесса дни до Единой Луны прошли под знаком незадаваемого вопроса. Помнил он и рассказы Дорра о народных поверьях, и предупреждение, что соответствующие дни-ночи стоит принимать всерьез и без серьезной причины обычаев не нарушать — не помнил самих обычаев. Правда, рядом был Грин, который уж точно прекрасно все знал, но спрашивать его было даже не неудобно — неуместно. Вернее, днем Тессу было просто-напросто не до того, в вечернее же время ученик прямо-таки фонил ощущением, которое Серазан для себя перевел как "не лезь, без тебя разберутся".
И Тесс не лез, молча отмечал и запоминал приготовления Грина, так же молча принял его спокойное — и вместе с тем тревожное, где-то глубже, но тоже за тем же вывешенным "не лезь" — ожидание, молча проводил в ночь, когда пришло время, и выставил на окно лампу поярче. Прикинул, сколько времени может отсутствовать человек, ушедший на ночь глядя в Лес для обрядов, и пошел спать — в ближайшие часов пять ждать парня точно не следовало.
Проспал Тесс ровно столько, сколько заранее счел возможным, встал с заходом Луны и просидел с лампой и книгой еще часа три, но ученика не дождался и к рассвету, когда вынужден был уже признать, что светильник пора выключать — ночью это время суток назвать было никак нельзя.
Серазан убрал лампу на обычное место, хмуро поглядел за окно и вздохнул: ритуалы, если что, бывают разные. Может, и рано еще ученику возвращаться.
* * *
А где-то далеко в лесу день Грина прошел в сонной звериной истоме.
Новообретенное кошачье туловище требовало отдыха, силой наливались мышцы, твердели и обретали цвет широкие крылья, призванные нести тело по воздуху. Зверь просыпался, и спал, так сладко, как только мог, спал человеческий разум.
Время от времени Грин приподнимал с широкой лапы бедовую рыжую голову, замутненно смотрел вокруг, не понимая, где он, и кто он, и опять погружался в полуявь, полусон, затягивающий и бредовый. Ему снились то белые скалы и пятнистая шкура бегущих прочь зверей, то бескрайняя степь и ветер, волнующий траву, как будто великан проводит ладонью по буро-зеленой шерсти, и тогда крылья существа, в которое вживался Грин, вздымались высоко и красиво в преддверии полета.
Было тепло лежать клубком и невозможно поднять ресницы — днем.
Просто спать, и смотреть невозможные странствия крылатых кошек, чтобы при Единой — уже ночью, — проснуться в окружении того же лесного народа, окончательно потерять нить между реальностью и вымыслом, и петь песни, отбивая ритм лапами, и давать играть со своим хвостом, странно расписным, с аккуратной кисточкой на самом конце.
Это сон, а во сне многое сбывается.
Зверь не беспокоился, зверь наслаждался жизнью.
Всю ночь, отпихиваясь и играя, как котенок, кувыркаясь и смеясь, и допрыгался до того, чтобы уйти зимовать в самую чащу.
— А ты забавный, а сначала был не такой, — говорили ему, и сфинкс хохотал во все горло. Да-да! Теперь он милый и забавный, а еще сильный, мощный, веселый, умный, красивый… И горячий.
От Грина ждали, что он выберет свое место среди лесных народов. На этом пиру-встрече, пиру-расставании, свадьбе леса и сурового, зимнего времени, он мог бы быть тем, кто говорит за людей и от их имени. Мог бы, останься он человеком.
Но сфинксу, по мнению лесных, не было возврата назад. Его, теплого, рыжего, волей случая сохранившего в себе последний кусочек ушедшего лета были бы рады приютить где угодно, где он только захочет. И Грин понемногу начал это понимать.
* * *
Вечером, снова выставляя ночник на подоконник, Тесс полюбовался на яркий, четкий до невозможности контур Единой, сошедшейся окончательно, и пришел к выводу, что действительно, в эту ночь неизвестные ему обряды еще как должны продолжаться. Такое просто грех упускать.
Хотя к утру-то можно бы уже и вернуться!
С раздражением, изрядно приправленным тревогой, Серазан погасил лампу по окончании второй Ночи, выполз за водой к роднику и как задумался по пути, так попыток то ли вспомнить что-то важное, то ли понять, уже не оставлял.
Для понимания не хватало в первую очередь знаний, поэтому пришлось вспоминать Вульфрика и его рассказы. Восемь ритуальных точек в году, четыре солнечных, четыре в луне — Единой, Безлунной, Юной и ночи Трех Полнолуний. Праздник венчаний весной на Юную, масштабная пьянка летом на Три, а что с осенью и зимой?
Зимних обрядов Серазан не помнил совсем, даже дату забыл, но это было неважно, а вот сейчас, в Поминальные… Простые люди боялись и запирались, отгораживались то ли от аборигенов планеты, то ли от собственных страхов, Грин тоже вот границу рисовал.
Магам место было в Лесу или ближе к его границе, не в селениях или полях — хотя действительно, что там под зиму-то уже проводить? — но оттуда нужно было вернуться…
Именно!
Серазан сообразил наконец, что его так тревожило — маг ли, просто ли человек, а тот, кто к концу третьей ночи не придет в дом — свой или чей, да хоть в трактир — живым не вернется вовсе. То есть вернется на следующую Поминальную, через год, и это от него надо будет посыпаться золой.
Это было суеверие и, конечно же, бред, но любой бред перестает выглядеть таковым, когда сидишь посреди леса, проводив туда же, да по такому времени, когда и не поночуешь где попало, и прокорма особо богатого уже не найдешь, человека, за которого ты в ответе.
И Тесс тихо запаниковал, принялся припоминать время рассвета и еще до заката начал считать часы, ухитрился вспомнить даже, почему должен быть свет именно на подоконнике — указать дорогу не просто куда-то, а в дом. Поэтому-то не фонарь на крыльце, а фонарь или свеча на окне.
Кстати, о фонаре — Серазан вдруг задумался, является ли лампа таковым. В принципе, разница между портативным и подключенным к домашней сети источником света была невелика, но если сходить с ума, так уж до конца — Тесс залез в запасники мастерской, вытащил запасной фонарь взамен унесенного Грином и торжественно водрузил на подоконник.
Когда стемнело, а Грин вот немедленно по включении не взял да и не вернулся, потом не вернулся через час и через два, Серазан офонарел уже сам, окончательно и бесповоротно, обматерил все Ночи, Луны, обычаи и обряды этого мира, после чего вытащил свечку, обычную, никакую — зажег и поставил рядом с фонарем.
"Если вам, друид-самоучка, и этого мало — виноваты будете сами!" — рявкнул, открыв двери, куда-то во тьму, и захлопнулся спать.
И, что удивительнее всего, вырубился мгновенно и до утра.
* * *
Вторая ночь, ночь сошедшейся луны, пролетела, веселая и хмельная. К утру убегавшийся изрядно зверь опять залег в спячку в окружении своих новых знакомцев.
Маленькие хвостатые существа приютились у него под крыльями, древесные духи укрыли его от снега, и снова сны о лете захватили и повели за собой. — Ты с нами? — с тревогой спрашивали лесные. — Ты теплый, ты славный…
Оставайся тут, с нами!
— Ты умный, ты добрый, тебе не место среди двуногих, — говорили полу-люди — полу-кони. — Завтра мы уходим через степи к морю, давай с нами? Ты теперь сфинкс, что тебе здесь делать?
Зверь хотел море и уговаривал человека, зверь жмурился от ласки, зверя откровенно манили картинки большого мира, зверь был опьянен своей силой и магией, но человек на пределе сознания искал совсем другое тепло, не животное, другое.
Но с неба падал снег, лесная душа была вся тут, и Грин был ее средоточием, и никто и нигде, кроме леса, его не ждал.
К вечеру праздник явно иссяк: те, кто оставались зимовать, попрощались с теми, кто откочевывал, встретили тех, кто пришел из краев более холодных, договорились о пропитании и территориях охоты. Теперь лесные народы прощались друг с другом, со смехом, с обещаниями встречи, с прибаутками, а сфинкс нарезал круги вокруг стылого кострища и хлестал себя по светло-рыжим бокам узорчатым хвостом. Крылья его то приподнимались, ловя ветер, то опускались. Ему тоже надо было уходить или оставаться.
И он уже знал, что может делать, с таким солнечным теплом внутри. Либо залечь в спячку, либо за лунами, помощником и слугой Старухе, либо с кентаврами в далекие степи, чтобы вернуться когда-нибудь потом.
Вот только черная сажа не давала зверю покоя.
Черный цвет.
Черные тонкие стволы деревьев.
Зверь искал тепла и не находил его, и оттого все резче становилось метание по кругу, все тревожнее смотрели в сумрак темно-зеленые глаза — с пока еще человеческой тоской наблюдая за степенными сборами кочевых племен.
Черный цвет, почему же черный?
— Идем? — позвали лесовики, растворяясь в чаще.
— До встречи, — улыбнулся сфинкс, садясь, как кот, и поднимая крылья вверх.
Ветер воет. Куда идти? А, может, взлететь и посмотреть сверху?
— Летим? — спросила старуха, глядя сквозь волну распущенных пушистых волос.
Сфинкс засомневался. Хозяйка много раз не предлагала, это он помнил. Но откуда?
Старуха пощелкала каким-то светом в руке, позвала. Этот свет был знакомый, но холодный, и сфинкс покачал головой. Он склонил голову к плечу, соображая про себя, что старуха принудить не может.
— Стоит желать того, что уже потеряно? — спросил он первый тающий снег.
Поковырял лапой кострище.
Луны расходились.
Праздник закончился.
— Давай, решайся, — сказал вожак племени кентавров, — тебе явно с нами. Я знаю, где живут твои сородичи, сфинкс.
— Это хорошо, — ответил Грин, разминая лапы. — Пожалуй, так будет правильно.
Тихим цокотом копыт наполнилась последняя лунная ночь. К берегам далекой реки спешили кентавры, чтобы, миновав ее, уйти в Степи, к южному морю. То прыжками, то в парении следовал за ними сфинкс. Неуверенно, то и дело оборачиваясь.
Пройдя так какое-то расстояние, он резко взлетел ввысь, почти задохнулся от холодного ветра над лесом, спустился в чащу, встрепенулся вдруг, крикнул резко:
— Я остаюсь!
И пошел прочь, обратно, пешком, мотая хвостом, тяжело ставя лапы и всеми чувствами вслушиваясь в воздух.
Потому что где-то, очень далеко, зажегся человеческий огонек.
Сфинксу стало любопытно, что это значит.
Это любопытство было гораздо важнее всех сокровищ мира.
Это был голод яркий, почти физический.
Это было желание тепла.
Где-то ползком, где-то прыжками, двигался лесной зверь, не ориентируясь ни на что, кроме образа маленького хрупкого огонька на светло-желтой сально пахнущей палочке.
Огонек назывался свеча.
Свечой освещали дом.
В доме жил человек. Или люди.
В доме жил кто-то, кто его ждал.
Значит, зверь искал свой дом…?
За образом дома возникло так много всего остального, что сфинкс резко остановился, оглядывая себя со всем сторон.
— Ой! — сказал он вслух и по-человечески. Тут же засаднило горло, отвыкшее от ровных звуков.
— Ой, мать моя ведьма! — всплеснул крыльями, как руками, Рональд Грин и слегка покачнулся, едва не потеряв равновесие.
…сложнее всего было затаиться рядом с крыльцом, стараясь понять, спит мастер Тесс или просто сидит тихо, и даже самому напустить немного сна, чтобы лапой открыть дверь, проскользнуть в внутрь и пристроить свое тело на кровати.
— Как только люди могут спать на этих кроватях! На ветках и то удобнее, — с досадой подумал полу-кот, обтаптывая в одеяле местечко помягче.
А за окнами уже всходило солнце.
* * *
Утро было необыкновенно спокойным — тихое, светло-серое, с прогоревшей свечкой на окне справа и мирным сонным сопением слева на соседней кровати…
Сопением?
Вернулся!
Моментально проснувшись до конца, Тесс распахнул глаза и сел на кровати.
— Грин? — сфокусировал взгляд, разглядел и зажмурился снова. Посмотрел еще раз и заорал. — ГРИН?!!!
— Я здесь, — пробурчал Грин и уткнул нос в лапу.
— Вы — здесь? — рявкнул Тесс. — Вы в каком виде явились?!
Едва произнеся, оценил собственное заявление, неведомо как заменившее нормальное человеческое: "что с вами случилось?" — и взялся за голову. Почему-то ясно было, что бы ученик ему ни сказал сейчас, хвататься за нее придется все равно.
Грин вытянул лапы и сладко зевнул. Спать хотелось зверски.
— Мне — уйти? — спросил он почему-то с вызовом.
Тесс посмотрел на него очень внимательно.
Вообще-то, смотреть было сложно — уж слишком нелепо выглядело это… существо. Хотелось отвести взгляд, как от инвалида, которому невозможно помочь и не удается так сразу привыкнуть.
О том, к чему требуется привыкать, Серазан в этот момент не задумывался вообще — видимо, потому что разум самостоятельно решил сохранить собственные остатки… и принялся оценивать существо в контексте заданного им вопроса.
— Не знаю, как вы умудрились сюда войти, — заявил, наконец, Тесс, — но
теперь — не вздумайте даже с кровати слезать! Вы бы еще верхом на коне в дом ввалились, чтобы окончательно тут все разгромить.
— Надо было с кентаврами откочевать, — сонно зевнул Грин, разлепляя глаза. — Ну, переколдовал немного. Зато, — еще один, совсем душераздирающий зевок прервал его речь, — я теперь летать могу. И убивать, наверное, тоже могу. Как все люди-хищники из вашего мира.
Тесс на мгновение завис.
— Как кто? — наконец переспросил он тихо и почти осторожно.
— Ну, эти, — взмах роскошно изукрашенного хвоста с кисточкой на конце, видимо, означал аналогичное движение рукой. — Ваши мужчины. Я думал, как это может выглядеть, а получилось вот так вот. А что? — Грин с тревогой всмотрелся в лицо Серазана, — вам не нравится?
— Грин, — поинтересовался Тесс еще тише, нежно и вкрадчиво. — А я, по-вашему, не мужчина?
Грин задумался.
— Наверное, да, — ответил он по некотором размышлении. — Но, возможно, вы нетипичный мужчина?
— "Наверное, да," — задумчиво пробормотал Тесс себе под нос. — Поздравляю, Серазан, вот он, итог твоей военной карьеры…
И произнес уже в голос, смеряя крылато-мохнатое чудище неприязненным
взглядом:
— Да, Грин, я нетипичный. Выше среднего был на родине, полдюйма до Войск Прорыва не хватило. А типичный — это Блейк Старр. Очень, очень зверообразный хищник, и как раз, кстати, летал и убивал… Вы хоть у кого-то из нас видели хвост, лапы и крылья?!
— Ну так теперь вы даже выше меня, мастер Серазан, — безмятежно ответил Грин, потихоньку разминая когти, и примирительно при этом улыбаясь. — Так что справедливость так и так восстановлена. А как же вы летали, интересно знать?
"Да причем тут рост?!" — чуть было не заорал Тесс, но вовремя остановился.
И удивился:
— На кораблях, разумеется, — ответил он. — Не на мускульной же силе в космосе путешествовать.
— Здорово! — мечтательно протянул Грин. — Жалко, что до летучих кораблей я не додумался. А может, это и к лучшему. Корабли я себе все-таки не очень представляю.
— Да, к лучшему, — пробормотал Серазан, потихоньку, неспешно, но бесповоротно все же осознавая, что же сделалось с учеником. — Если бы вы сюда пригребли на веслах, с прикрепленной к заднице галерой…
Грин попытался изобразить на невыспавшейся физиономии негодование.
Получилось откровенно плохо.
— Ну, мне, честно говоря, самому немного необычно, — признался он, — но таким ведь быть интереснее, правда? Правда, мастер Тесс?
— Да, — согласился Серазан. — Интереснее, безусловно. Особенно окружающим. Вы как вообще теперь жить планируете? Сможете вы себя обслуживать? Готовить, мыть посуду, стирать? Мыться как — языком?
Тут Тесс представил себе последнее занятие, вспомнил поговорку про кота, которому делать нечего, и после секундной паузы отчаянно, истерически расхохотался, падая назад на постель. Грин вернулся, но вернулся… вот… вот таким — и это было настолько чудовищно, что впору было сойти с ума.
Грин покраснел до кончиков ушей и с несчастным видом спрятал лицо в лапах. Ответить ему было нечего.
Замешательство сфинкса длилось от силы минуту, а потом контраст между лесом, где сфинкс стал своим, желанным, и недовольным человеком, который явно не хотел больше его таким видеть, стал очевиден. На смену удивлению и усталости пришло бешенство. Грин даже удивился тому, как побелело в глазах, как только что мягкие лапы вдруг стали пружинисто-напряженными и готовыми в любую минуту выпустить когти.
— Я прошу прощения, — проговорил он, тяжело дыша, — что потревожил ваше существование, Серазан Тесс, человек из другого мира.
Потом Грин аккуратно спрыгнул с кровати, мягко и быстро прошел обратно к двери, распахнул ее — оказалось, что магией, и сильно! — и хорошим прыжком оказался снаружи.
Встряхнулся и пошел прочь. Надо было еще найти место, где можно выспаться, потом уходить — сначала к реке, потом к морю. И больше не возвращаться.
* * *
…Что именно привело Тесса в чувство — холод ли из распахнутой двери подействовал отрезвляюще, или собственное подсознание не дало сходить с ума дольше, чем это позволял инстинкт самосохранения — он не смог бы ответить. Но, собственно, и вопросом этим не задавался, когда смех наконец утих и вернулась возможность соображать.
Сел. Заставил себя оглядеться.
Явление чудища в виде ученика можно было бы счесть рассветным кошмаром на исходе Поминальных ночей, но сбитое одеяло со следами звериных лап, открытые настежь двери и два рыже-бурых пера, оставшихся явно не от ощипанных фырчей, заставляли признать этот бред реальностью.
Тесс поежился, на мгновение ощутив дикое желание сбежать прочь, как можно дальше от этого дома, этих перьев и лап, но вместо этого встал, закрыл обе двери, пока дом не выстыл окончательно, и пошел искать настойку кошачьей травы. Только налив и хлебнув от души вместо нее перечной дряни, понял, что делает что-то не то, и решил от какой-либо еще деятельности воздержаться.
Следующие часа полтора он провел, сидя за столом и тупо разглядывая столешницу, пытаясь как-то уложить в голове произошедшее.
Грин. Здоровый, сильный, деятельный парень с солнечной шевелюрой и такой же улыбкой.
Сонное чудище при крыльях и лапах, сомнительной жизнеспособности, но явно своей ненормальности не понимающее.
Блейк Старр говорил, что с людьми здесь случается страшное, но Тесс думал, что это — не с местными, с чужаками. А местные, оказывается…
"Но таким ведь быть интереснее, правда?"
Местные — это — творят с собой сами!
Тесс застонал и уронил голову на скрещенные руки. И-ди-от… Ну какой же мальчишка, оказывается, кретин… Что он теперь делать будет?
Человеческий образ жизни такое существо вести просто не сможет, так что — в зверя ему превращаться?
И… и куда оно теперь делось? Ушло, улетело? Зачем?
Или…
"Летать и убивать".
Серазан представил, как это чудище терроризирует окрестности — конечно, лапами своими оно ничего больше не сумеет, а жрать что-то надо — и похолодел, до кучи представив еще, что нейтрализовывать бывшего ученика придется ему самому. Как это здесь бывает? Придут из соседних деревень… делегаты, скажут: "Так, мол, и так, ваше — разберитесь. Оно жить мешает," — и что тогда? Как?!
Взвыть в голос от этой мысли Тесс себе не позволил, встал, прихватил плащ и вышел-рухнул с ним на крыльце. Завернулся, посидел, остывая. А что там вроде бы Грин сказал, уходя? Злое что-то такое…
Ох. Ну, хоть что-то хорошее. Если обиделся, так хоть не станет пытаться подражать… собственным фантазиям.
Вопрос, что тогда станет…
Просчитать поведение Грина и в человеческом-то виде было нельзя, теперь же Тесс только молча и безнадежно закрыл глаза, замирая-нахохлившись на крыльце. Перестать быть, чтобы только не гадать, что теперь делать, хотелось как никогда.
* * *
Грин, между тем, недалеко ушел. Пыхтя и фыркая от обиды, как ошпаренный кот, он забился в чащу, по-настоящему уютно свернулся в клубок, оценив и толстый слой хвои под ельником, и собственную магию, и шкуру, и компактность тела, и жесткое, непродуваемое ветром крыло.
Заснул обиженно, спал без сновидений, на закате встряхнулся, подумал.
И еще разочек подумал.
Долго и задумчиво рассматривал свои лапы, пару раз когти втянул-вытянул.
И пошел обратно, потому что просто так уходить не годилось ни человеку, ни зверю. А уж светлому магу уходить прочь, оставив после себя обиду и недоумение, не годилось совсем.
Сначала Грин посмотрел на окно. Свечи там уже не было, значит, Мастер его не ждал. Грин помялся, не зная, что тут делать дальше.
И заметил на крыльце что-то типа небольшого тюка с одеждой, а потом то, что это вовсе не тючок, а Тесс, который сидит, завернулся в плащ, и то ли спит, то ли бредит. Грин подошел поближе. Глаза у Тесса были закрыты, губы синие, лицо бледное. Тени от фонаря залегли глубоко от носа, а подбородком Тесс упирался в собственные колени. Грин шумно вздохнул, сел рядом с Тессом и прикрыл его крылом.
Так просто, для тепла.
"Не быть" — не думать, не чувствовать, не переживать и не беспокоиться, и в то же время вроде бы и не совсем спать — для Серазана оказалось неожиданно легко… и почти хорошо. Только раз за день выбравшись из этого светлого не-вполне-бытия, Тесс прошелся за двор, потом нашел в доме одеяло потеплее — то, что было все в лапах, как раз подошло — и вновь вернулся на крыльцо, словно на пост при границе между лесом и домом.
Солнце тускло грело, не-светило сквозь закрытые веки, потом ушло, стало
холоднее, потом — снова тепло…
Потом тепло стало вдруг внятным, запахло чем-то зверино-живым, прошуршало, возвращая к реальности и заставляя открыть глаза.
В реальности обнаружились крылья, холодновато-песочный в свете фонаря мех, рыжие кудри, переходящие в рыжую гриву, и над звериным телом — человеческое лицо. Тесс вздрогнул.
— Грин? Это вы?
— Я прошу прощения, мастер Серазан, — ответил Грин осторожно, — но, мне кажется, вы замерзли. У нас там в шкафчике белоцвет, хворобой и мед, кажется, еще остался. И хмыкнул.
— Ну и медовуха осталась за поленницей, кажется. Чего я в нее только не напихал, от переживаний… Mаточник, перекоп, сердечник и шишки хмеля. Убойное пойло получилось.
Тесс посмотрел на него озадаченно… Потом обиженно и заинтересованно.
— Медовуха? — переспросил медленно. — Что ж вы раньше про нее не сказали. Я б не извелся так вас тут ждать.
— Не догадался, — смущенно ответил Грин. — Очень много всего случилось. Я сейчас бутыль вам в руки вброшу, ловите, хорошо?
И Грин обрадованно, широким прыжком рванул с крыльца за поленницу, лапами выкатил искомое, и полушвырнул-полуотправил в управляемый полет бутылку через весь двор.
Тесс не успел даже спросить, как, собственно, Грин в этом виде чего-то вбросит, как по голове шорхнуло здоровенное крыло — что то одеяло — потом перед носом махнула пушистая кисточка, и несколько секунд спустя прямо в морду ему прилетело бутылкой.
Как он ухитрился поймать — сам не понял.
Посмотрел на бутыль, на Грина, вновь на бутыль…
Откупорил, отхлебнул как следует, отдышался. Повторил все, кроме откупоривания, и честно признался:
— Я с вас, Грин, чем дальше, тем сильнее фалломорфирую.
Грин, который к тому времени успел подойти обратно к крыльцу, склонил к плечу голову:
— Фалломорфировать — это магический процесс или физический? — спросил он заинтересованно.
Тесс задумался и сам не заметил, как отхлебнул мега-пойла еще раз.
— Психологический, — ответил наконец не менее заинтересованно и задумчиво-рассуждающе. — Бывает вызван сильными эмоциональными потрясениями, чаще всего — при встрече с чем-то, что рассудок в обычном своем состоянии адекватно воспринимать не способен.
Еще глоток позволил развить мысль.
— По окончании же процесса человек способен воспринять и не такое. Ваш новый вид, например. Кстати, а пить из бутылки вы можете?
— Нет, сам я еще не научился, — Грин зарделся и внимательно смотрел за Тессом. — Но меня можно… напоить. Вручную. Только давайте не во дворе, Мастер, тут грязно.
— Вручную, — пробурчал Тесс и еще чуть-чуть успокоился медовухой. — И кормить — с ложечки, потому что сами вы приборов не удержите, а морда лица у вас человеческая и для лакания не приспособлена. Давайте, — поднялся, удерживая одной рукой бутыль, а другой — падающие с плеч плащ с одеялом, и ногой открыл дверь в дом. — А кровать придется на топчан какой-нибудь заменить, наверное. На обычной вы не развернетесь, крылья…
Остаток фразы остался недоозвученным за приглушенным матюгом, когда оказалось, что для открывания внутренней двери — на себя — рук слегка не хватает.
Грин, уже нетерпеливо стоящий за спиной Мастера, встал на задние лапы, передними придержал на его плечах падающие тряпки, и мурлыкнул на ухо:
— Теперь открывайте.
Тесс не дернулся в попытке сбежать только вследствие мощного опофигительного эффекта настойки, и даже ухитрился ничего не перепутать и выпустить из рук одеяло, а не бутылку. Потянул на себя дверь, понял, что шаг назад от нее сделать не дает зверь за спиной, и как-то исхитрился вжаться одновременно в зверя и в стену, открывая. Подумал, ухватил ткань. Осторожно оглянулся.
— Открыл!
— Гениально! — восхитился Грин. Таким человечным он Серазана еще не видел. Мягко опустился на все четыре и вошел… вернее, хотел войти в дом. Но у порога лежал коврик, и Грин как начал вытирать об него лапы, так чисто по-кошачьи и увлекся этим занятием, перебрасывая хитро связанную из лоскутков тряпочку с лапы на лапу.
Тесс завороженно следил за синхронизированными движениями: внизу зверя — лап, вверху — крыльев. Они… соответствовали, но когда одно приподнимающееся, шоркающее по воздуху вверх и мягко приопускающееся крыло едва не выбило из рук бутылку, возмутился.
— Грин! Коту его оставьте — быстро в дом!
— Ой, — Грин смущенно поджал губы, и плотно прижал к бокам крылья. Так, закутанный в крылья, как в плащ, он прошествовал к столу, скептически осмотрел стул и разлегся на своей кровати, свесив хвост и одну лапу вниз.
— Хорош… — прокомментировал Тесс, четко и аккуратно ставя бутылку на стол, и единым комком тряпья сбросил на стул одеяло с плащом. Посмотрел зверя, на лапы, на морду — на зверином вдруг человеческую, передернулся и пошел изучать хвост — узорчатый так необыкновенно знакомо… Как он оказался сидящим на полу и вдумчиво отслеживающим рисунок на этом хвосте, Серазан сам не понял, но кисточка в руках оказалась совсем не такой страшной, как те места, где одно существо переходило в другое.
— В вашем мире есть сфинксы, Мастер? — с любопытством спросил Грин, наблюдая за черноволосой головой, изучающей его хвост — спасибо, что в районе кисточки, а не выше! — Вы как будто никогда не видели получеловека.
— Я видел, конечно, что вы с ним прямо-таки срослись, — ответил Тесс невпопад, обводя кончиком пальца разводы на шерсти, явно бывшие когда-то в девичестве знакомыми мабрийскими буквами. — Но чтобы вот так буквально…
Спохватился, поднял голову на зверя.
— Нет, конечно — никогда. То есть в лабораториях, говорят, выводят время от времени… что-то, но это так, оно все равно выжить не может.
Вздрогнул в очередной раз и спросил тихо, глядя в глаза:
— Вы-то — сможете приспособиться?
— А у меня есть выход? — ответил Грин вопросом на вопрос, и озабоченно добавил. — А еще у меня, оказывается, есть сородичи. Не здесь, конечно, но есть. По крайней мере, лет двести назад о них еще кое-кто слышал.
— Да, выход тут так просто не найти, — тоскливо согласился Тесс. — Что, такие же тройные гибриды? Пошалили, однако, тут на планете до ввода ограничений на генную инженерию…
Из всего сказанного Грин уловил только, что это не ругательство и не заклинание.
— Зато мне теперь магия доступнее, — утешил он Мастера. — А также лучше получается ею пользоваться. И вижу я лучше, — хвост в руках слегка Тесса дернулся, — только не то, что снаружи, а то, что внутри. Хотя я на самом деле не думал, что так получится. Мне рассказывали о крылатых псах и кошках, а сфинксами называются существа с человеческой головой и звериным телом. Не у всех есть крылья, так что мне повезло. Все они живут южнее, у моря, а некоторые за ним. Давным-давно в горах за рекой видели одного сфинкса, но крылатый он был или нет, никто уже не помнит.
Тесс задумался. Оказалось это неожиданно сложно — в тепле, полутьме и с шевелящимся хвостом в руках. — Предлагаете отправиться их поискать? — спросил он наконец.
— Думаю, дело стоит того, — ухмыльнулся Грин и обвил хвост вокруг запястья Тесса, — Кроме того, это хороший способ привыкнуть к себе, чтобы никто не думал, — хитрый взгляд на стол, — что меня надо кормить с ложечки!
Тесс скривился.
— Вы это серьезно? Тащиться куда-то под зиму?
— Не хотелось бы идти прямо завтра, — утешил его Грин. — Если вы оставите меня на пару дней, Мастер, я бы остался. Мне надо понять, отчего случилось то, что случилось, и, — сфинкс жалобно и голодно взглянул в сторону кухни, — у нас не осталось ничего горячего?
Серазан почувствовал, что, кажется, чего-то пропустил.
Внимательно посмотрел на хвост у себя в руках, убедился, что созерцание узоров на нем не способствует пониманию происходящего, и отпустил. Не менее внимательно посмотрел на существо.
— Я не совсем понимаю, Грин — вы что, один туда собрались? Почему так срочно? Путешествовать надо в теплый сезон… И что значит: оставите? Это кота приблудного можно оставить или прогнать… если летом! А вы все-таки ученик… — тут Тесс оглядел сфинкса как следует и потряс головой, пытаясь уложить в ней какую-то смутно оформленную мысль. — Нет, я понимаю, что животная форма должна влиять на сознание, но не до такой же степени?
Грин вздохнул еще жалобнее и провел хвостом по руке Тесса.
— Вы что-нибудь сегодня ели, Мастер?
Тесс задумался еще крепче.
— Вчера. А вы?
— Ну, раз вы меня прогонять не собираетесь, — с новообретенной кошачьей наглостью ответил Грин, — так хотя бы покормите!