Букинистъ предложилъ за книги — пріобрѣтенныя, за немногими исключеніями, отъ букинистовъ-же, — всего два съ половиною фунта. Рирдонъ, неопытный въ цѣнахъ, не сталъ торговаться и книги пошли за эту цѣну. Пришелъ разсыльный, уложилъ ихъ въ два мѣшка и унесъ. Рирдонъ тоскливо глядѣлъ на пустыя мѣста на полкахъ. Всѣ эти исчезнувшіе томы были дороги ему какъ старые друзья; онъ помнилъ, гдѣ и въ какое время онъ пріобрѣлъ каждый изъ нихъ; каждая книга напоминала ему какой-нибудь моментъ его умственнаго развитія, какую-нибудь стадію въ борьбѣ за существованіе, минуту надежды или отчаянія. На многихъ было написано его имя и на поляхъ были его замѣтки карандашемъ. И какъ дешево цѣнятся эти друзья человѣка!

Но было у него нѣчто еще болѣе любимое. Встрѣтивъ сочувственный взглядъ Эми, онъ весело засмѣялся.

— Жаль только, что мало дали, сказалъ онъ, отдавая ей деньги. — Когда будутъ на исходѣ, скажи; добудемъ еще.

Въ этотъ вечеръ онъ работалъ до полночи, съ ожесточеніемъ скрипя перомъ. Слѣдующій день было воскресенье, а въ эти дни Рирдонъ обыкновенно навѣщалъ своихъ друзей, или они его навѣщали.

— Ждешь ты кого-нибудь сегодня вечеромъ? спросила Эми.

— Можетъ быть Биффенъ заглянетъ, а можетъ и Мильвэнъ.

— Я пойду съ Вилли къ мамѣ, но къ восьми часамъ вернусь.

Мужъ попросилъ ее не говорить своимъ роднымъ о продажѣ книгъ.

— Я думаю, они и безъ того уже спрашиваютъ тебя, скоро-ли мы отправимся туда, сказалъ онъ, сдѣлавъ жестъ по направленію къ мэрилебонскому рабочему дому.

— Я не разсказываю имъ о нашихъ дѣлахъ.

— Это и лучше.

Часа въ три она ушла, взявъ съ собою служанку, нести ребенка. Въ пять раздался въ дверь тяжелый ударъ, за которымъ мелкою дробью посыпались легкіе. Стукъ этотъ былъ хорошо знакомъ Рирдону. Онъ положилъ книгу и, не вынимая изо рта трубки, пошелъ отворить. За дверью стоялъ высокій, худощавый мужчина въ широкополой шляпѣ и длинномъ сѣромъ пальто. Онъ молча пожалъ Рирдону руку, повѣсилъ въ прихожей свою шляпу и вошелъ въ кабинетъ. Это былъ Гарольдъ Биффенъ, принадлежавшій, судя по наружности, къ несовсѣмъ обыкновенному типу людей. Необычайная худоба давала-бы ему право фигурировать на какой-нибудь выставкѣ въ качествѣ живого скелета, а платье, висѣвшее на этомъ остовѣ, было-бы оцѣнено старьевщикомъ не дороже трехъ шиллинговъ. Тѣмъ не менѣе, все въ его наружности говорило, что этотъ человѣкъ выше случайныхъ капризовъ фортуны. Онъ былъ красивъ, съ большими, добрыми глазами, съ правильнымъ носомъ слегка орлинаго типа, съ небольшимъ, пріятно-очерченнымъ ртомъ. Густые черные волосы падали ему на воротникъ. Походка и всѣ его движенія носили печать благородства; такія манеры и походку можетъ имѣть только образованный и хорошій человѣкъ.

Первымъ дѣломъ его при входѣ было достать изъ кармана короткую трубку, мѣшочекъ съ табакомъ и коробку спичекъ, которые онъ аккуратно разложилъ на кончикѣ стола.

— Снимайте пальто, пригласилъ Рирдонъ.

— Благодарю; сегодня не сниму.

— Это почему?

— Никакъ нельзя.

Хозяинъ догадался, что пальто надѣто прямо на бѣлье. Онъ ничего не сказалъ и грустно улыбнулся.

— Дайте мнѣ вашего Софокла, попросилъ Биффенъ.

Рирдонъ подалъ ему карманное изданіе классиковъ.

— У васъ было изданіе Вондера.

— Было да сплыло.

— Какъ такъ?

— Деньги понадобились.

Биффенъ что-то промычалъ въ тонѣ упрека и сочувствія.

— Ну, что дѣлать! прибавилъ онъ. Прочтите мнѣ «Oedipus Rex». Мнѣ хотѣлось-бы слышать, какъ вы скандируете хоръ.

Рирдонъ взялъ томикъ и началъ выразительно читать.

— Хореямбическими! вскричалъ гость. — Да, это такъ. Но попробуйте малыми іоническими.

Онъ сталъ читать по-своему и между ними завязался споръ о стихосложеніи. Биффенъ увлекся, сыпалъ учеными терминами; глаза его блестѣли. Съ полчаса оба толковали о греческихъ гекзаметрахъ, забывъ, что есть на свѣтѣ голодъ.

Познакомились они довольно забавнымъ способомъ. Вскорѣ по выходѣ романа Рирдона «На нейтральной почвѣ», онъ прожилъ недѣлю въ Гастингсѣ. Въ одинъ дождливый день онъ зашолъ въ мѣстную библіотеку и съ удивленіемъ услышалъ, какъ одинъ изъ посѣтителей спросилъ прикащика, есть-ли у нихъ что-нибудь «Эдвина Рирдона». Романистъ не вѣрилъ своимъ ушамъ, что нашолся охотникъ до его произведеній. Конечно, въ библіотекѣ ихъ не оказалось и посѣтитель ушолъ, ничего болѣе не спросивъ. На слѣдующее утро Рирдонъ встрѣтился съ этимъ незнакомцемъ на морскомъ берегу; между ними завязался разговоръ и они познакомились. Биффенъ сознался, что ничего не читалъ изъ произведеній Рирдона, а заинтересовался ими, прочитавъ неодобрительную рецензію одного критика. Гарольдъ Биффенъ рекомендовался мелкимъ писателемъ и учителемъ, «когда находятся ученики».

Вкусы ихъ оказались во многихъ отношеніяхъ одинаковыми, и по возвращеніи въ Лондонъ, они продолжали видѣться. Биффенъ терпѣлъ вѣчную нужду, какой не испыталъ даже Рирдонъ, и жилъ въ трущобахъ. Ученики у него бывали такого сорта, какой неизвѣстенъ патентованнымъ педагогамъ. Въ наше время обязательныхъ экзаменовъ, многіе бѣдняки, преимущественно изъ конторщиковъ, стремятся выдержать тотъ или другой экзаменъ, чтобы открыть себѣ новую карьеру. Такіе кандидаты нерѣдко публикуютъ въ газетахъ о своемъ желаніи найти дешеваго учителя, или-же откликаются на предложенія этого рода. Обыкновенно они платятъ отъ шести пенсовъ за часъ, рѣдко доходя до полкроны. Случалось, что у Биффена бывало по три и по четыре такихъ ученика въ одно время.

Бесѣда его съ Рирдономъ перешла на литературныя теоріи.

— Я не знаю писателя, который изображалъ-бы жизнь дѣйствительно какъ она есть, говорилъ Биффенъ. — Зола пишетъ трагедіи. Самыя вульгарныя лица становятся у него героями на томъ мѣстѣ, которое отведено имъ въ сильной, вымышленной драмѣ. А мнѣ хотѣлось-бы изображать отнюдь не героевъ, а самыхъ обыкновенныхъ людей изъ толпы, подчиненныхъ мелочнымъ, пошлымъ обстоятельствамъ вседневной жизни. Диккенсъ понималъ возможность такого романа, но склонность къ мелодрамѣ съ одной стороны и юморъ съ другой — мѣшали ему выполнить такой планъ. Возьмемъ примѣръ. Сегодня, когда я проходилъ по Реджентъ-парку, впереди меня шла молодая парочка, — очевидно, влюбленныхъ. Я медленно обошолъ ихъ и слышалъ часть разговора; понятно, что они не обратили на меня никакого вниманія. Такого пустого, пошлаго воркованія не встрѣтишь ни въ одномъ романѣ. Диккенсъ сдѣлалъ-бы его смѣшнымъ, и это была-бы крупная ошибка; иной авторъ постарался-бы идеализировать его, — еще пущая нелѣпость. Что касается меня, то я приведу его въ моемъ романѣ буквально, какъ самый добросовѣстный репортеръ. Это будетъ скучно, но вѣрно жизни; я говорю «скучно», имѣя въ виду обыкновеннаго читателя.

— Я не могъ-бы.

— Вы не могли-бы. Вы реалистъ-психологъ въ литературной сферѣ и не выносите пошлости.

— Не выношу, можетъ быть, потому, что пошлость заѣла меня въ моей жизни.

— Вѣдь и меня тоже, но потому-то она меня и интересуетъ. Я хочу, между прочимъ, указать на роковое вліяніе мелочей на нашу судьбу. Это часто указывалось въ фарсахъ, и оттого иные фарсы наводятъ на такія грустныя мысли. Возьмемъ, напримѣръ, человѣка, который упускаетъ невознаградимый случай составить себѣ карьеру потому только, что у него нѣтъ чистой рубашки; или другого, который могъ-бы жениться на богатой невѣстѣ, еслибы въ рѣшительную минуту ему не попала въ глазъ соринка.

Рирдонъ расхохотался.

— Вотъ и вы тоже, сказалъ Биффенъ тономъ мягкаго упрека, — и вы тоже становитесь на условную точку зрѣніи. Еслибы вы написали что-нибудь подобное, то непремѣнно въ комическомъ видѣ.

— Но самый тотъ фактъ, что наша судьба зависитъ отъ такихъ ничтожныхъ мелочей, — самый этотъ фактъ чудовищно комиченъ. Жизнь — грубый фарсъ, и счастливъ тотъ, кто можетъ глядѣть на него съ юмористической точки зрѣнія.

Я не становлюсь ни на какую точку, а просто говорю: «Глядите, вотъ жизнь!»

— И я завидую вашей честности, Биффенъ, со вздохомъ сказалъ Эдвинъ. — Вы никогда не продадите романа, написаннаго въ этомъ духѣ, и все-таки будете писать его, потому-что вѣрите въ пользу такого метода.

— Я не увѣренъ, что не продамъ.

— Однако, въ ожиданіи, недурно напиться чаю.

Въ первое время супружества Рирдонъ по воскресеньямъ угощалъ друзей плотнымъ ужиномъ; но по мѣрѣ того какъ хозяйство его бѣднѣло, ужины дѣлались жиже и наконецъ совсѣмъ прекратились. Но зная, какъ часто Биффенъ сидитъ безъ обѣда, онъ предложилъ ему чашку чая и кусокъ хлѣба съ масломъ. Они пошли въ столовую (или кухню) и за спартанской трапезой продолжали свой литературный споръ.

— Какъ хотите, а существуютъ-же законы искусства для беллетристики, сказалъ Рирдонъ.

— Они выдохлись, пріѣлись; голова проситъ чего-нибудь поновѣе. Вѣдь и вы сами, въ вашихъ лучшихъ произведеніяхъ, идете наперекоръ рутинѣ. Вѣдь я потому и заинтересовался вами, какъ писателемъ, что глупый рецензентъ ставилъ вамъ это въ упрекъ. Нѣтъ, давайте лучше изображать жизнь какъ она есть. Покажемъ, какъ страстной сценѣ между любовниками мѣшаетъ сильный насморкъ у одного изъ нихъ; какъ у хорошенькой дѣвушки передъ баломъ, на которомъ ей предстоитъ блистать, вскакиваетъ на носу багровый вередъ. Покажемъ всѣ пошло-прозаичсскія случайности въ человѣческой жизни, но покажемъ ихъ безъ малѣйшей тѣни юмора; иначе выйдетъ не жизнь.

Часовъ въ восемь вернулась Эми съ ребенкомъ и вмѣстѣ съ ними вошолъ Мильвэнъ.

Трое мужчинъ встрѣтились съ шутками и смѣхомъ, и маленькая комната вскорѣ наполнилась дымомъ трехъ трубокъ.

— Отчего вы не снимаете пальто, мистеръ Биффенъ? спросила вошедшая хозяйка.

— Извините, мистрисъ Рирдонъ; мнѣ неудобно снять.

Она поглядѣла на него озадаченная, но взглядъ мужа предостерегъ ее отъ настояній.

Эми любила Биффена за его неизмѣнную почтительность къ ней. Онъ считалъ Рирдона величайшимъ счастливцемъ въ мірѣ. Бѣдный писатель — и женатъ, да еще на такой дѣвушкѣ какъ Эми! Любовь женщины была для Биффена неосуществимою мечтой. Въ тридцать-пять лѣтъ онъ не могъ обезпечить даже своего собственнаго пропитанія, такъ ужь гдѣ тутъ было мечтать о женитьбѣ!.. Почтительность, съ которою онъ слушалъ Эми и отвѣчалъ ей, составляла рѣзкій контрастъ съ фамильярнымъ и развязнымъ тономъ Мильвэна. Биффенъ даже не курилъ въ ея присутствіи, несмотря на разрѣшеніе; тогда какъ Джэсперъ безцеремонно пускалъ облака табачнаго дыма, разговаривая съ нею.

По уходѣ гостей, Эми узнала, отчего Биффенъ не снималъ пальто.

— Этотъ бѣднякъ умретъ когда-нибудь голодною смертью! вскричала она. — Надѣюсь, что ты накормилъ его.

— Да, но не такъ плотно, какъ-бы слѣдовало. Я не подумалъ объ этомъ. Такъ всегда бываетъ, когда насъ заѣдаютъ личныя заботы.

Эми стиснула зубы и промолчала.