Послѣдній годъ какъ-будто прибавилъ нѣсколько лѣтъ Эдвину Рирдону; въ тридцать-три года онъ казался сорока-лѣтнимъ. По походкѣ и манерамъ его нельзя было принять за молодого человѣка; онъ ходилъ сгорбившись и замѣтно опираясь на трость; шагъ его потерялъ эластичность, голосъ сдѣлался глухимъ и говорилъ онъ какъ-то нерѣшительно, словно обдумывая каждое слово, что нерѣдко замѣчается у людей, утратившихъ самоувѣренность вслѣдствіе неудачъ въ жизни. Въ его блуждающемъ, подчасъ даже дикомъ взглядѣ читалась постоянная тревога. По ночамъ, онъ рѣдко спалъ въ собственномъ смыслѣ слова; обыкновенно у него вся ночь проходила въ борьбѣ между физическою усталостью и неугомонной работой мысли. Нерѣдко бывало, что какое-нибудь чисто мнимое затрудненіе въ его романѣ мучило его во снѣ, заставляло часто просыпаться и разсуждать самого съ собою. Часто онъ бредилъ во снѣ и будилъ Эми; обыкновенно бредъ состоялъ въ спорѣ съ кѣмъ-то, кто требовалъ отъ него непосильнаго дѣла. Онъ горячо протестовалъ, доказывалъ несправедливость требованія. Разъ Эми услыхала, что онъ проситъ милостыни какъ нищій. Это было такъ ужасно, что она заплакала. Проснувшись, онъ спросилъ, что онъ говорилъ, но у нея не хватило духа сказать правду.

Поутру, когда часы неумолимо показывали, что пора вставать и приниматься за дѣло, ему казалось, что величайшимъ его счастьемъ было-бы залѣзть въ какой-нибудь темный и теплый уголъ, скрыться съ глазъ и изъ памяти людей и лежать не шевелясь, съ блаженнымъ полу-сознаніемъ приближающейся смерти. Изъ всѣхъ мукъ, которыя готовилъ ему наступающій день, эта минута вставанья была самою мучительною.

Онъ писалъ теперь романъ въ одинъ томъ, который разсчитывалъ кончить въ одинъ мѣсяцъ; но вмѣсто того работа затянулась на два мѣсяца. Мартовскій вѣтеръ принесъ ему болѣзни и грозилъ даже бронхитомъ; нѣсколько дней онъ совсѣмъ не могъ работать. Между тѣмъ, нужда наступала на горло; платье его износилось, а подновить его было не на что. Эми поддерживала приличіе своего туалета только съ помощью матери.

Она стала чаще прежняго отлучаться изъ дома, нерѣдко уходила тотчасъ послѣ завтрака и проводила у матери цѣлый день. Когда мужъ выразилъ ей однажды свое удивленіе по этому поводу, она отвѣтила съ горькимъ смѣхомъ, что дѣлаетъ это «ради экономіи въ пищѣ».

— И чтобы имѣть случай жаловаться на свою тяжелую судьбу, холодно замѣтилъ онъ.

Упрекъ былъ нелѣпый и недостойный, и Эми ушла, не сказавъ ему болѣе ни слова. Это раздосадовало его и онъ написалъ въ этотъ день всего нѣсколько строкъ. Онъ находилъ, что Эми обращается съ нимъ съ жестокимъ пренебреженіемъ, и рѣшился не говорить съ нею болѣе. Когда она вернулась домой, онъ не отвѣчалъ на вопросы, которые она дѣлала ему дружескимъ тономъ. Эми, видя, что онъ дуется, сначала удивилась, потомъ вспылила и ушла изъ комнаты.

Дня два онъ не говорилъ съ женой — и она была такъ возмущена его поведеніемъ, что хотѣла совсѣмъ уйти отъ него къ матери; но онъ казался такимъ потеряннымъ и убитымъ, что жалость пересилила въ ней оскорбленную гордость. Поздно вечеромъ она вошла въ кабинетъ и нашла мужа праздно сидящимъ въ креслѣ.

— Эдвинъ, что я сдѣлала, что ты такъ обращаешься со мною? Я не понимаю твоего поведенія.

— Мнѣ кажется, что ты вообще очень мало способна понимать меня. Пока была надежда, что дѣла мои пойдутъ хорошо, ты относилась ко мнѣ сочувственно; а какъ только оказалось, что впереди у меня нѣтъ ничего, такъ между нами словно что-то прошло. Вмѣсто того, чтобы поддержать меня твоею любовью, твоею лаской, ты стараешься показать, что тебѣ нѣтъ дѣла до моихъ заботъ, уходишь отъ меня на цѣлые дни. Твоя любовь не

выдержала испытанія, я не нашелъ у тебя поддержки. Кромѣ тягости неблагодарной работы, я долженъ еще переносить твою возростающую холодность.

Въ первую минуту Эми не нашлась, что отвѣтить, озадаченная неожиданностью и страстностью этого обвиненія. Причины, вызвавшія у Рирдона эту вспышку, были очень сложны. Онъ выражалъ то, что дѣйствительно думалъ и чувствовалъ, но, помимо того, ему казалось, что только такимъ образомъ можно заставить Эми понять, какъ онъ страдаетъ; онъ уже испыталъ, что любовь и ласки не дѣйствуютъ на нее. Онъ надѣялся, что она станетъ оправдываться, и въ этомъ оправдываніи скажется чувство къ нему, котораго онъ стыдился выпрашивать. Но Эми только холодно спросила:

— Когда-же я выказывала, что мнѣ нѣтъ дѣла до тебя? Развѣ я не дѣлила твою нужду?

— Дѣлила, но неохотно, и всегда показывала это. Я не помню ни одного слова одобренія и помню очень много словъ, которыя дѣлали для меня борьбу съ обстоятельствами тяжелѣе.

— Въ такомъ случаѣ, для насъ самое лучшее — разстаться. Если ты этого добиваешься, то отчего не скажешь прямо? Кто-нибудь пріютитъ меня.

— И ты, конечно, разстанешься со мною безъ всякаго сожалѣнія, и пожалѣешь развѣ только о томъ, что связана со мною.

— Думай что хочешь, я не стану оправдываться.

— Ты не признаешь за собою вины? Ты полагаешь, что я просто въ дурномъ расположеніи духа?

— По правдѣ сказать, — да. Я признаю, что твое положеніе тяжело, но это не резонъ, чтобы сваливать всю вину на меня. Я исполняла мои обязанности. И, наконецъ, развѣ обязанности только съ моей стороны?

Рирдонъ взглянулъ на нее и отвернулся. Онъ понялъ, что они менѣе чѣмъ когда-либо способны понимать другъ-друга, и раскаялся въ своей вспышкѣ. Гнѣвъ и упреки только отталкивали ее, тогда какъ мягкія и любящія рѣчи, можетъ-быть, вызвали-бы у нея ласки, которыхъ онъ жаждалъ.

Эми ушла. Была уже ночь; огонь въ каминѣ погасъ; Рирдонъ продолжалъ сидѣть въ холодной комнатѣ. Въ головѣ его опять бродила мысль о самоубійствѣ. Зачѣмъ жить, если онъ потерялъ любовь своей жены, если умственное безсиліе дѣлаетъ его неспособнымъ даже зарабатывать средства къ жизни? Къ ребенку своему онъ не чувствовалъ большой привязанности, и о будущемъ его думалъ скорѣе со страхомъ, чѣмъ съ удовольствіемъ.

Часы въ мэрилебонскомъ рабочемъ домѣ били два, когда дверь отворилась и опять вошла Эми. Она была въ шлафрокѣ и волосы ея были убраны на ночь.

— Что ты сидишь здѣсь? спросила она уже не тѣмъ голосомъ, какимъ раньше говорила.

Мужъ взглянулъ на нее и замѣтилъ, что глаза ея покраснѣли и опухли отъ слезъ. Онъ всталъ и подошолъ къ ней.

— О чемъ ты плакала, Эми?

— Мало-ли о чемъ!

— Скажи мнѣ, любишь ты еще меня, или бѣдность убила любовь?

— Кто-же тебѣ сказалъ, что не люблю? За что ты взводишь на меня всѣ эти напраслины?

Онъ обнялъ ее и покрылъ ея лицо страстными поцѣлуями. Эми разрыдалась.

— Какъ мы дошли до этого? говорила она, задыхаясь отъ слезъ. — Ты самъ знаешь, что я люблю тебя, но мнѣ страшно думать о будущемъ, если все пойдетъ такъ, какъ теперь. О, Эдвинъ, не падай духомъ! Постарайся спасти наше счастье, пока еще не поздно! Развѣ ты не можешь писать какъ прежде, имѣть успѣхъ, какъ разсчитывалъ?

— Милая, еслибы я могъ...

— Знаешь-ли, голубчикъ, что я придумала? Сдадимъ эту квартиру, какъ ты намѣревался, и поѣзжай куда-нибудь въ деревню или на морской берегъ, пока у насъ остается еще немного денегъ; а мы съ Вилли проведемъ лѣтніе мѣсяцы у мамы. Одному тебѣ жизнь обойдется недорого; ты поправишься здоровьемъ и на досугѣ да на покоѣ напишешь что-нибудь хорошее, что возстановитъ твою репутацію.

— Но, Эми, я не вѣрю въ мои способности.

— О, это придетъ, — ты увидишь, когда успокоишься! Не можетъ-же быть, чтобы ты вдругъ лишился таланта; просто-на-просто тебя отуманиваютъ заботы... Вотъ ты говоришь, что я не люблю тебя: а я все время придумывала, какъ-бы облегчить тебя, какъ-бы спасти твой талантъ... Не сдѣлаться-же тебѣ въ самомъ дѣлѣ какимъ-нибудь клеркомъ послѣ такихъ блестящихъ надеждъ! Возьми-же въ руки свою волю, Эдвинъ, попытайся!

Онъ не слышалъ ея словъ и только глядѣлъ въ ея лицо, прижимая къ себѣ ея голову.

— Ты любишь меня? Скажи, повтори мнѣ это!

— Всѣмъ сердцемъ люблю; но мнѣ такъ страшно за будущее... Я не могу выносить бѣдности, я убѣдилась, что не могу. И я боюсь, что ты сдѣлаешься зауряднымъ человѣкомъ.

Рирдонъ засмѣялся.

— Но я не сдѣлаюсь имъ, хотя-бы и ничего болѣе не писалъ. То малое, что я сдѣлалъ, останется за мною... Но развѣ ты любишь во мнѣ только писателя? Вѣдь еслибы я и клеркомъ сдѣлался, то остался-бы самимъ собою.

— Нѣтъ, до такого паденія нельзя допускать! Послушайся моего совѣта.

— Но мнѣ страшно разставаться съ тобою, Эми. Это опасный шагъ; онъ можетъ разлучить насъ навсегда.

— Что за вздоръ! Для того-то онъ и нуженъ, чтобы предотвратить эту опасность. Что насъ ждетъ, если у насъ не будетъ средствъ? Жизнь въ какихъ-нибудь жалкихъ меблированныхъ комнатахъ? Мнѣ страшно подумать объ этомъ. Я не ручаюсь за себя, если до этого дойдетъ...

— Что ты хочешь сказать? спросилъ онъ съ тревогой.

— Я ненавижу бѣдность. Я уже говорила тебѣ: она обостряетъ всѣ дурныя стороны моего характера.

— Но ты не забудешь, что ты моя жена?

— Надѣюсь. Но... Нѣтъ, я не могу объ этомъ думать... Это было-бы ужаснѣе всего. Надо сдѣлать все, чтобы избѣжать этого. И я увѣрена, что тебѣ удастся. Довольно взглянуть на твое лицо: у тебя одно изъ тѣхъ лицъ, которыя публика знаетъ по портретамъ.

Онъ цѣловалъ ея волосы, глаза, губы.

— Боюсь я разстаться съ тобою, боюсь! Если я убѣждусь, что все напрасно, что я не могу болѣе писать, и если буду одинъ, то...

— Что-же?

— Я сдѣлаю тебя свободной. Ужъ если я не въ состояніи содержать жену, то, по крайней мѣрѣ, долженъ возвратить ей свободу...

— Не понимаю, сказала Эми, вставъ г заглядывая ему въ глаза.

— Оставимъ это, вымолвилъ онъ. — Если ты велишь мнѣ продолжать борьбу, то я и буду продолжать.

Эми спрятала лицо на его плечѣ и нѣсколько минутъ молча лежала въ его объятіяхъ.

— Здѣсь такъ холодно!.. Пойдемъ! сказала она наконецъ.

На другой день она возобновила разговоръ о своемъ планѣ, и отразивъ всѣ возраженія мужа, успѣла настоять на своемъ. Напечатанное объявленіе о сдачѣ квартиры не замедлило привлечь нанимателей, и квартира была вскорѣ сдана. Какой-то джентльмэнъ взялъ ее съ слѣдующаго триместра, начинавшагося въ іюнѣ, но изъявилъ желаніе переѣхать въ нее до этого срока.

— Тѣмъ лучше, сказала Эми по уходѣ его; — онъ заплатитъ намъ за незажитое.

Но Рирдонъ оставался мрачнымъ и задумчивымъ. Онъ ничего не ждалъ отъ этого эксперимента, и его томила мысль о разлукѣ съ Эми.

— Ты очень спѣшишь отдѣлаться отъ меня, сказалъ онъ, стараясь улыбнуться.

— Да, но для твоей пользы, какъ ты самъ очень хорошо знаешь.

— А если я не продамъ моего новаго романа? Вѣдь все зависитъ отъ того, будетъ-ли у меня съ чѣмъ ѣхать.

— Тогда ты пошлешь свою статью о Плинiѣ въ «Wayside».

Два журнала уже отказались принять эту статью; предлагать-же ее въ «Wayside», гдѣ только-что была напечатана статья о Діогенѣ Лаэрціѣ, Рирдонъ медлилъ.

— Въ крайнемъ случаѣ, продолжала Эми, — тебѣ ссудитъ нѣсколько фунтовъ моя мама. Вѣдь тебѣ немного нужно.

Мебель предполагалось поставить къ Мистриссъ Юль. О продажѣ ея никто и не заикался: это имѣло-бы уже слишкомъ зловѣщій видъ. Мѣстопребываніемъ Рирдона Эми сама выбрала Ворснигъ, гдѣ она прожила одно лѣто. Тамъ можно было жить очень дешево.

Однако дѣло съ передачей квартиры затянулось и Эми обнаруживала явное нетерпѣніе. Въ это время она сдѣлала визитъ сестрамъ Мильвэна. Рирдонъ, ничего не знавшій объ ея намѣреніи познакомиться съ ними, удивился, когда она почти случайно упомянула объ этомъ визитѣ.

— Нужно-же было отдѣлаться, пояснила она. — Мнѣ кажется, я не произвела на нихъ хорошаго впечатлѣнія.

— Ты сказала имъ о нашемъ планѣ?

— Ни слова.

— Отчего-же нѣтъ? Не можетъ-же это оставаться тайной. Навѣрное Мильвэнъ слышалъ отъ твоей матери...

— Отъ мамы? Да онъ рѣдко-рѣдко когда заходитъ къ ней. Не воображаешь-ли ты, что онъ ея постоянный гость? Я считаю за лучшее никому не говорить до поры до времени. Мало-ли что можетъ случиться.

Она находилась въ какомъ-то странномъ нервномъ настроеніи, и Рирдонъ съ безпокойствомъ наблюдалъ за нею. Онъ мало говорилъ въ эти дни и сидѣлъ по цѣлымъ часамъ, погруженный въ мрачную задумчивость. Романъ его былъ оконченъ; онъ ждалъ отвѣта отъ издателя.