Послѣднее произведеніе Рирдона было лучше «Маргариты Гомъ», хотя и въ сенсаціонномъ родѣ. Сжатость (такъ-какъ романъ былъ въ одномъ томѣ) и живость разсказа дѣлали чтеніе его легкимъ и занимательнымъ. Тѣмъ не менѣе, авторъ не могъ думать о немъ безъ стыда. Онъ былъ увѣренъ, что даже наиболѣе сочувствующіе ему читатели, прочитавъ это произведеніе послѣ «Маргариты Гомъ», рѣшатъ, что авторъ окончательно исписался и старается уже примѣняться ко вкусамъ менѣе требовательной публики. Поэтому, не взирая на крайнюю нужду въ деньгахъ, Рирдонъ готовъ былъ желать, чтобы издатель Джедвудъ отвергъ этотъ романъ. Минутами онъ былъ радъ, что проведетъ три или четыре мѣсяца въ полномъ уединеніи, хотя въ глубинѣ души не вѣрилъ, что они принесутъ ту пользу, которая отъ нихъ ожидалась. Онъ обманывалъ самого себя, дѣлая видъ, что вѣритъ въ дѣйствительность этого послѣдняго средства, и не зная какъ убить время въ ожиданіи отъѣзда. Онъ не могъ ни читать, ни составлять планъ новаго романа и оправдывалъ свою умственную праздность необходимостью дать отдыхъ уму. Статья о Плитѣ была отправлена въ «Wayside», и можно было надѣяться, что ее возьмутъ; но Рирдонъ какъ-то совсѣмъ пересталъ думать о своихъ денежныхъ дѣлахъ, словно умъ его, сознавъ голый фактъ неизбѣжной нищеты, не заботился болѣе о ведущихъ къ ней ступеняхъ.

Разъ вечеромъ онъ пошолъ навѣстить Гарольда Биффена. Тотъ былъ дома, но у него сидѣлъ ученикъ.

— Я не зналъ, что вы заняты; я зайду потомъ, сказалъ Рирдонъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, посидите! просилъ хозяинъ. — Возьмите книгу. Мистеръ Бекеръ не будетъ стѣсняться вашимъ присутствіемъ.

Биффенъ занималъ очень маленькую комнату съ низкимъ потолкомъ, котораго онъ почти касался головой. Потолокъ былъ закоптѣлый, растрескавшійся и обвѣшенный паутиной, полъ — щелистый и ничѣмъ не прикрытый. Мебель состояла изъ круглаго, шаткаго стола, трехъ плетеныхъ стульевъ, кресла-кровати (постельныя принадлежности прятались на день въ шкапъ) и скромнаго умывальника. Для книгъ не было ни шкапа, ни полокъ, и нѣсколько сотенъ томовъ лежали въ грудѣ на полу и на простомъ сундукѣ. Несмотря на то, что погода вполнѣ отвѣчала англійской веснѣ, каминъ не топился; Биффенъ считалъ аксіомой, что съ 1-го мая топить каминъ не по сезону.

За столомъ сидѣлъ въ ученической позѣ дѣтина лѣтъ двадцати-трехъ, съ крупными руками, съ смуглымъ, загрубѣлымъ лицомъ, напоминающимъ типъ моряка или рабочаго въ докахъ. У него были умные глаза и держалъ онъ себя очень скромно.

— Готовится къ экзамену въ департаментъ таможенныхъ сборовъ, пояснилъ Биффенъ, когда ученикъ ушолъ. — Онъ платитъ мнѣ шесть пенсовъ за часъ, что составляетъ два шиллинга въ недѣлю. Мнѣ немножко совѣстно брать отъ него деньги, но его положеніе все-таки лучше моего.

— И вы полагаете, что онъ выдержитъ экзаменъ?

— Безъ всякаго сомнѣнія. Я отказался-бы отъ уроковъ, если-бы считалъ это невѣроятнымъ. Не такъ давно, у меня началъ брать уроки латыни одинъ чахоточный юноша, намѣревавшійся держать экзаменъ на учителя. Послѣ двухъ уроковъ я сказалъ ему, что онъ долженъ позаботиться о поправленіи своего здоровья, прежде чѣмъ думать объ урокахъ. У меня куски становились поперекъ горла, когда я думалъ, что покупаю ихъ на его деньги. У него не было никакихъ шансовъ на жизнь... Беккеръ — другое дѣло. И какой славный, почтительный малый! Онъ не смотритъ на то, что я живу на чердакѣ: въ его глазахъ я все-таки человѣкъ образованный.

— Отчего вы не ищете, Биффенъ, болѣе прибыльнаго занятія? Вѣдь вы могли-бы...

— Какого? Въ школы меня не примутъ, потому-что у меня нѣтъ ни рекомендацій, ни приличнаго костюма. По той-же причинѣ я не могу имѣть и частныхъ уроковъ въ домахъ достаточныхъ людей. Да и къ чему?.. Я живу и работаю, чего-же мнѣ еще? Кстати, я окончательно рѣшился написать романъ, который будетъ носить заглавіе: «Бакалейщикъ Бэйли».

— Въ чемъ состоитъ идея?

— Идея?.. Дѣло въ томъ, что я лично знаю этого Бэйли, имѣющаго лавку въ одномъ провинціальномъ городкѣ. Онъ очень словоохотливъ и разсказалъ мнѣ свою исторію. Вотъ я и хочу описать, какъ бакалейщикъ Бэйли боролся съ нуждой и какъ онъ выбился, благодаря женитьбѣ на старой, грубой, ворчливой вдовѣ. Это будетъ великая вещь, — великая по жизненной правдѣ.

Онъ ходилъ по комнатѣ съ вдохновеннымъ видомъ.

— Въ моей книгѣ не будетъ ничего животнаго, грязнаго; въ ней все будетъ прилично, хотя и пошло какъ сама жизнь. Я буду писать ее медленно, съ любовью; просижу надъ нею цѣлый годъ, хотя романъ будетъ въ одномъ томѣ, вродѣ французскихъ.

— Завидую я вамъ, со вздохомъ сказалъ Рирдонъ. — У васъ есть пылъ, энергія; а я... Знаете-ли, что я намѣренъ сдѣлать?

Онъ разсказалъ о своихъ планахъ.

— Ваша жена согласна на это? спросилъ Биффенъ, внимательно выслушавъ его.

— Да; она полагаетъ, что перемѣна принесетъ мнѣ пользу.

Ему не хотѣлось говорить, что эта мысль принадлежитъ Эми.

— Сомнѣваюсь, если вамъ сейчасъ-же понадобится сѣсть за работу, сказалъ Биффенъ.

— Бога ради, не обезкураживайте меня. Если и эта мѣра окажется неудачной, то, мнѣ кажется. я убью себя.

— Съ такой-то женой!

— Именно поэтому.

— Нѣтъ, нѣтъ! Какъ-нибудь выпутаетесь. Кстати, я встрѣтилъ сегодня утромъ Мистриссъ Рирдонъ, но она не замѣтила меня. Это было въ Тоттенгэмъ-Кортъ-Родѣ. Она шла съ Мильвэномъ. Я хотѣлъ подойти, но постыдился за свой костюмъ.

— Въ Тоттенгэмъ-Кортъ-Родѣ? повторилъ Рирдонъ, — хотя его интересовала вовсе не эта подробность.

— Да. Я видѣлъ ихъ только мелькомъ, когда они проходили.

Разговоръ снова перешолъ на дѣла Биффена, но Рирдонъ слушалъ его разсѣянно.

Когда онъ вернулся домой, Эми встрѣтила его словами:

— Тебя ждетъ письмо отъ Джедвуда. Я съ трудомъ удержалась, чтобы не распечатать.

— Что-же тебѣ мѣшало? замѣтилъ Эдвинъ.

Онъ силился казаться равнодушнымъ, но рука

его дрожала, когда онъ распечатывалъ письмо. Оно было написано собственноручно издателемъ, и первое слово, бросившееся въ глаза Рирдону, было: «Къ сожалѣнію». Съ усиліемъ подавляя свое волненіе, онъ дочиталъ письмо до конца и протянулъ его женѣ. Она прочла и опустила руки.

Джедвудъ писалъ, что предлагаемое ему произведеніе едвали могло-бы нравиться той публикѣ, для которой предназначаются его однотомные романы; но, отказываясь отъ изданія его, онъ отнюдь не выражаетъ этимъ своего неодобренія самому роману и т. д.

— Онъ правъ, сказалъ Рирдонъ, — это слишкомъ пустая вещь, чтобы нравиться развитымъ читателямъ, и не довольно пошлая для неразвитыхъ.

— Но ты начнешь что-нибудь другое?

— Что пользы!

Они молча сидѣли нѣсколько минутъ другъ противъ друга. Письмо Джедвуда соскользнуло съ колѣнъ Эми на полъ.

— Значитъ, нашъ планъ не можетъ осуществиться? началъ Рирдонъ.

— Теперь-то онъ и долженъ осуществиться.

— Но какъ?

— Не лучше-ли намъ продать нашу мебель, чѣмъ...

Она остановилась, встрѣтивъ его взглядъ.

— Я замѣчаю, Эми, что тебѣ хочется развязаться со мною во что-бы то ни стало.

— Ахъ, не начинай опять этого, пожалуйста! сказала она съ раздраженіемъ. — Если ты не вѣришь мнѣ...

У обоихъ нервы были такъ напряжены, что голоса дрожали и глаза ненатурально блестѣли.

— Продать мебель, — это значитъ разъѣхаться навсегда, продолжалъ Рирдонъ. — Ты хочешь избавить себя и ребенка отъ тяжелой жизни, которая предстояла-бы вамъ со мною.

— Да, но вовсе не хочу бросать тебя. Я стараюсь только устроить такъ, чтобы ты могъ спокойно работать для всѣхъ насъ; тогда мы вскорѣ опять сойдемся и будемъ счастливѣе, чѣмъ теперь... Но какъ все это ужасно!..

Она истерически зарыдала. Рирдонъ вышелъ въ другую комнату и долго сидѣлъ тамъ впотьмахъ. Когда онъ возвратился, Эми уже успокоилась и лицо ея приняло выраженіе холоднаго унынія.

— Гдѣ ты была сегодня? спросилъ Рирдонъ, какъ-будто желая развлечься разговоромъ объ обыденныхъ предметахъ.

— Я говорила тебѣ, что покупала кое-какія вещи для Вилли.

— Да!.. Биффенъ встрѣтилъ тебя въ Тоттенгэмъ-Кортъ-Родѣ, прибавилъ онъ помолчавъ.

— Я не видала его. Вѣроятно, я разговаривала въ то время съ Мильвэномъ.

— А ты встрѣтила Мильвэна?

— Да.

— Отчего-же ты не сказала мнѣ этого?

— Не пришло въ голову. Стоитъ-ли разсказывать всякую мелочь?

— Конечно, не стоитъ.

Эми закрыла глаза съ усталымъ видомъ; Рирдонъ пристально глядѣлъ на нее нѣсколько минутъ.

— Такъ ты полагаешь, что лучше продать мебель? началъ онъ немного погодя.

— Дѣлай какъ знаешь, Эдвинъ. Я не стану болѣе ничего совѣтовать.