– Что? – она замолчала, глядя на него широко открытыми глазами. – Ты, наверное, шутишь?

Он покачал головой:

– Забавного пока что мало. Но если ты поедешь, то у тебя будет меньше поводов для недоумения. – Чуть подавшись вперед, он произнес напряженно:

– Едем со мной. Поверь мне, что это необходимо. Ты не пожалеешь.

– Как ты уже мог заметить, я на девятом месяце беременности. Через три недели я должна родить. Мне не до увеселительных прогулок в горы. От моего дома до больницы, которая находится на окраине Олбани, всего двенадцать минут езды.

– Ни с тобой, ни с ребенком ничего худого не произойдет. Я ручаюсь за это.

И она почему-то сразу поверила Джону. Он сделает все, чтобы уберечь ее от любых неприятностей. И это ощущение было столь явственным, что она почти безотчетно отдалась ему. Как давно она не могла столь безоговорочно положиться на кого бы то ни было.

– Я верю, – своей ладонью она накрыла руку Джона.

Он остался сидеть совершенно неподвижно. Быть может, он относится к числу тех людей, которые терпеть не могут, когда до них дотрагиваются? Если это так, то ей придется очень трудно, поскольку Элизабет не могла обойтись без того, чтобы не прикоснуться к тому, кто вызывал у нее симпатию. Она не стала убирать руку.

– Ты приехал сюда, увидел вдову на последних месяцах беременности. И она показалась тебе беззащитной и уязвимой. Ты вспомнил те времена, когда опекал своего брата, и тебе захотелось сделать что-нибудь, чтобы облегчить жизнь его вдове. – Она посмотрела ему в глаза. – Может, еще и по той причине, что не смог приехать на похороны, чтобы выполнить свой последний долг.

– В какой-то степени и то и другое, – согласился Джон, не поднимая глаз от ее ладони, сжимавшей его руку.

– На самом деле все не так уж страшно. И я убедилась, что Марк был прав. Ты не так суров, как кажешься. – Она чуть крепче сжала его руку. – Но и я не такая беспомощная или беззащитная, какой могла показаться. У меня есть друзья. И у меня есть мой ребенок. Мне хорошо.

– Друзья, которые живут в двух милях отсюда. И ребенок, который еще не появился. Звучит не очень убедительно. Позволь мне взять заботу о вас в свои руки.

Она машинально посмотрела на руку, которую сжимала. Сильная и крепкая рука. Такая никогда не дрогнет. Элизабет сжала ее в последний раз и отпустила.

– Это не по мне. В моих правилах самой заботиться о себе. Каждый должен сам прожить свою жизнь. – Она чуть-чуть поморщилась. – Не понимаю, почему ты должен, не успев пересечь границу, взваливать на себя заботу о беременной женщине. Тебе захочется вкусить все прелести нормальной жизни, коль скоро ты вернулся в Штаты.

– Ошибаешься. Мне сейчас хочется одного: заботиться о тебе.

– Не будем больше возвращаться к этому. Забудем.

– Как об этом можно забыть? – И когда он вскинул на нее свои темные глаза, блеск их поразил Элизабет. – Ты не совсем понимаешь, о чем я говорю. Меня не грызет чувство вины, и вовсе не родственные узы толкают опекать тебя. К сожалению, это суровая необходимость. Тебе грозит опасность, черт побери! Ты понимаешь это, Элизабет?!

– Опасность? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Но почему? Какая? С чего?

– Кажется, я испугал тебя? – В голосе Джона прозвучало сожаление. – Я не собирался говорить так прямо и так резко. Но так получилось…

– Не такая уж я слабонервная, – сухо заметила Элизабет. – Хотя ты и удивил меня. – «И напугал», – вынуждена была она признаться самой себе. Его тон не оставлял сомнений в том, что он говорил серьезно. – А почему…

– Мне довольно трудно сейчас все объяснить. Марк имел отношение к одной группировке, деятельность которой расследует правительство. И кое-кто может решить, что ты тоже посвящена во многое.

Словно морская волна накрыла ее с головой – Элизабет едва перевела дыхание.

– Марк занимался недостойными делами? Это что – подрывная деятельность? Чистое безумие. Он не мог быть связанным с такого рода людьми.

– Это организация, которая не занималась подрывной деятельностью. И никакой угрозы для безопасности страны не представляла. – Джон помолчал. – Но за ними начали вести наблюдение. Агентство национальной безопасности не теряет времени даром, они зачастую действуют слишком скоропалительно. Чересчур решительно.

– Ты хочешь сказать, что агентство… могло подстроить смерть Марка?

– Нет, – быстро возразил Джон. – Похоже, смерть Марка – это действительно несчастный случай.

– Ничего не могу понять, – Элизабет потрясла головой, словно пыталась привести мысли в порядок. – Марк вообще не интересовался политикой. Он профессор английского языка. Это какой-то бред. Полная бессмыслица.

– Ты веришь мне? – негромко спросил Джон.

И Элизабет вдруг отчетливо поняла, что она верит ему. И это было еще более непостижимо, чем то, о чем он ей рассказал.

– Ты уверен, что это так? – прошептала она.

– Да.

Какое-то время она молчала, пытаясь выудить какие-то доказательства и подтверждения услышанному из полного хаоса, воцарившегося в ее голове.

– Допустим, что так оно и есть. Но это не означает, что мне тоже грозит опасность. Мне не составит труда объяснить, что я понятия не имела о политических-увлечениях Марка.

Джон покачал головой:

– Бардо – своего рода фанатик. Он слишком долго выжидал. Теперь он не остановится ни перед чем.

– Бардо?

– Карл Бардо. Человек из Агентства национальной безопасности.

– Ты так хорошо обо всем осведомлен? – Элизабет подозрительно посмотрела на него. – Вероятно, ты входишь в ту же самую организацию, что и Марк? Я не ошиблась?

– Да.

Она не сомневалась в ответе.

– Боже, я боялась, что ты ответишь с именно так.

– Почему боялась? – нахмурился Джон. – Я же сказал, что она не представляет никакой угрозы. И тем более для тебя. Все, что тебе надо сделать, – это поехать со мной. Об остальном я позабочусь сам.

– Но я не могу. Это мой дом. И… я почти ничего не знаю о тебе. – Она быстрым движением откинула со лба упавшую прядь своих каштановых волос. – Ты так внезапно появился и требуешь бросить все, что мне дорого, только потому…

– Марк просил тебя доверять мне, ты же сама говорила об этом…

– Но речь не шла о ребенке, – теперь в голосе Элизабет прозвучала решительность.

Едва заметная улыбка коснулась его губ:

– То есть ты хочешь сказать, что, не будь ребенка, ты бы доверилась мне?

– Думаю, что да. – Она встревожено посмотрела на него. – То есть… Я не знаю. Наверное, все, что ты говоришь, – правда! Но все так странно. Если за мной нет никакой вины, почему я в опасности? Ведь я, слава Богу, нахожусь в Америке, а не где-нибудь в бесправной стране…

– Ты не хочешь ехать со мной?

Элизабет покачала головой.

– Каждый может ошибаться. И ты тоже. Я смогу объяснить, что ни о чем не имела понятия, и все обойдется.

– Не думаю, что у тебя будет возможность объясниться. Но и это мало что изменит. – Джон поставил чашку на стол и отодвинул стул в сторону. – Ты устала и проголодалась. Я хочу, чтобы ты поела и немного пришла в себя.

– Ты хочешь уехать? – Элизабет не могла понять, отчего ее вдруг охватил такой страх.

– Я сказал то, что хотел сказать.

Джон поднялся и накинул куртку. – Но сначала дай мне обещание.

– Какое?

– Я прошу тебя не поддаваться на уговоры Бардо и не выходить из дома, несмотря ни на какие посулы. Не садись к нему в машину и не соглашайся пройтись с ним.

Холодная дрожь прошла по спине Элизабет, но она все же попыталась улыбнуться.

– Это совсем нетрудно: я вряд ли вообще увижу этого человека.

– Ты обещаешь мне?

– Обещаю, – прошептала Элизабет.

– Сейчас ты похожа на маленькую перепуганную девочку, – негромко сказал Джон. – Не волнуйся. Ты, честно говоря, усложняешь мне задачу, но я обещаю, что с тобой ничего плохого не случится. Именно потому я здесь.

Она поднялась, снова чувствуя прилив непонятного облегчения и покоя.

– Ты остановился в Олбани? Джон покачал головой. – Я буду здесь, поблизости, – он застегнул куртку. – Мне надо подумать, как быть. Не провожай меня. На улице довольно холодно. По метеосводке завтра к вечеру ожидается снегопад. Что весьма интересно.

Снег? Интересно? Какой странный оборот.

– Наверное, тебе не приходилось бывать в северных штатах, иначе ты не стал бы говорить о том, что снегопад в ноябре представляет интерес. – Лицо ее погрустнело. – А мне не хочется, чтобы снег выпадал. Я так люблю лето. С апреля по сентябрь большую часть времени я провожу вне дома. –Она поморщилась. – Наверное, ты и сам все знаешь. Я с ног до головы покрываюсь веснушками.

– Да, знаю. – Он отвернулся, – Пока, Бет. До скорой встречи.

– Бет? – Она удивленно вскинула брови. – Никто не называл меня Бет.

– Даже Марк?

– Даже он.

Странное чувство удовлетворения промелькнуло на лице Джона.

– Тогда тем более: пока, Бет.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел из кухни. Секунду спустя она услышала, как хлопнула входная дверь.

Какое-то время Элизабет стояла неподвижно, и в голове ее проносились самые нелепые и невероятные мысли. Джон Сэндел пробыл здесь меньше часа, но оставил ее в полном смятении. Сердце колотилось, а лицо горело, словно она только что вышла из финской бани. Страх? Страх. И еще что-то, чего она пока не могла выразить словами. И все же нашлось то, что помогло ей забыть о страхе – Эндрю осторожно, но ощутимо пнул ее ножкой в живот. Она приложила ладони к этому месту.

– Все в порядке. Я поняла намек. Мне следует думать только о хорошем и вообще пора поесть. Так ведь, малыш?

Надеяться на то, что удастся думать только о хорошем, Элизабет не могла. Но вот подкрепиться чашкой бульона – это было в ее силах. Взгляд ее невольно скользнул к окну, за которым слышался непрерывный шум падающей воды. В сгустившихся сумерках Элизабет уже не могла видеть реку. И рощу, что раскинулась внизу, неподалеку от дома.

– Дай мне одеяло, чтобы я мог уложить его.

Негромко вскрикнув от неожиданности, Элизабет повернулась. В дверях кухни стоял Джон, держа на руках что-то коричневое и… окровавленное.

– Сэм? – Она не могла договорить фразу. – Нет, только не это..

– Рана не смертельная, – ответил Джон. – Завтра его надо будет отвезти к ветеринару. После того, как рану обработают, с ним все будет в порядке. Подложи одеяло, – напомнил Джон.

– Что? Ах да, – пробормотала она растерянно, не отрывая взгляда от собаки. – Сейчас. Одну минуту. – Элизабет бросилась к шкафу, выхватила первое же попавшееся ей под руки легкое одеяло и вернулась на кухню. Свернув одеяло вдвое, она положила его на пол возле камина. – Ты считаешь, что рана не опасная? – переспросила она потерянным голосом. – Здесь есть ветеринар, я могла бы…

– Все обойдется. – Джон, встав на колени, осторожно уложил дога на мягкую подстилку. Его большие сильные руки удивительно заботливо и нежно поправили бессильно раскинутые лапы Сэма. – Ничего, малыш. Теперь ты дома.

Элизабет почувствовала, как горячие слезы навернулись ей на глаза:

– А что с ним случилось?

Джон показал на рваную полосу, что шла от лапы к спине:

– Пуля. Она только оцарапала его. Наверное, в ближайшее время он вряд ли сможет гоняться за кроликами.

Элизабет почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

– Неужели кто-то из охотников? – она облизнула пересохшие губы. – Наверное, издалека приняли его за какого-нибудь зверя…

– Возможно. – Погладив собаку еще раз, Джон поднялся. – Хочешь, чтобы я остался, или управишься сама?

– Я сама справлюсь. А где ты нашел его? На дороге?

– В роще.

Она повернулась, удивленно глядя на него:

– А что ты там делал?

– Искал твоего любимца, поскольку ты, как только немного пришла бы в себя, немедленно отправилась на его поиски. Мне не хотелось, чтобы ты одна бродила в темноте. – Джон твердо встретил ее взгляд. – Я не ошибся?

– Нет, – прошептала Элизабет. – Спасибо.

Его улыбка оказалась неожиданно мягкой.

– Сэм – мужественный пес. Мне он очень понравился, Бет. – И он снова повернулся к выходу. – Скажи ему пару ласковых слов.

– Непременно.

Как только дверь снова захлопнулась, Элизабет опустилась на колени рядом с собакой и принялась промывать рану. Джон был прав: рана оказалась неглубокой. Дог терпеливо переносил боль и только один раз тяжело вздохнул, когда она уже закончила смазывать рану противовоспалительной мазью.

– Ты молодчина! – пробормотала она. – Хорошо, что вы понравились друг другу. Джон выдержал главную проверку в нашем доме. Единственное, что меня смущает… – это таинственность, которую он на себя напускает. Но поживем, увидим.

* * *

Ночь была ясной и холодной. И при каждом выдохе изо рта Джона вырывалось облако пара. Открыв дверь пикапа, он сел в машину. Несколько секунд он смотрел на свет, что пробивался из окон дома. Элизабет сидела у огня. Ее образ представился ему с такой отчетливостью и пронзил его так глубоко, что он не сразу мог понять, что произошло. С трудом ему удалось отвести взгляд от дома и обратиться к телефону, что располагался на приборной доске.

Гунер Нильсен снял трубку после второго сигнала:

– Да?

– Я поговорил с ней.

– И что она ответила?

– Отказалась уезжать из дома.

– Как ты и думал. Ты ведь был уверен, что ее не удастся уговорить. Ее доверие не так легко завоевать.

– И все же я был обязан попробовать, – в голосе его проскользнула усталость. – Она беременна, поэтому я старался смягчить все острые углы. Но мне хотелось, чтобы она поняла самое главное.

– Понимаю, Джон.

– А что за место ты нашел?

– Дом вполне комфортабельный, и место именно такое, какое ты хотел.

– Ты замел все следы?

В голосе Нильсена послышалась усмешка:

– Не просто скрыл, но похоронил. Если даже агентство и начнет копать, то выяснится, что домик снял один промышленный магнат с Уолл-стрит для своей любовницы. Ты уже знаешь о том, что завтра выпадет снег? Приняв это к сведению, я отправился в спортивный магазин и купил лыжи.

– Чудесно, – с легкой иронией отозвался Джон. – Единственное, чего нам не хватает, так это того, чтобы ты сломал ногу на каком-нибудь спуске.

– Они мало чем отличаются от водных лыж, – запротестовал Гунер. – И я буду очень осторожен. – Он немного помолчал. – Элизабет оказалась именно такой, как ты ее и представлял?

Джон мысленно провернул этот вопрос и ясно увидел Элизабет такой, какой оставил ее. Она стояла на кухне. Ее фигура казалась тонковатой для женщины, которая носит ребенка. Ее густые светло-каштановые волосы, освещенные горящим в камине огнем, отливали золотистым цветом. Рукава просторной голубой блузы, закатанные до локтя, открывали красивые сильные руки. Она не считала себя хорошенькой, и россыпь золотистых веснушек на ее лице тоже не считалась признаком особенной красоты.

Веснушки – это прикосновение солнца, которое она так любила. Она относилась к тому типу женщин, которым необходимо было прикосновение. Ей необходимо было оставить знак своей привязанности, пусть даже мимолетный, чтобы потом было о чем вспомнить… и улыбнуться. Господи, до чего его поразила улыбка Бет. Он вдруг поймал себя на том, что смотрел на Элизабет, как зазевавшийся мальчишка. Вот и сейчас он никак не мог себя заставить не думать о ней, не вспоминать ее слова, ее улыбку, ее жесты. Господи, да это какое-то наваждение! Ему пришлось встряхнуть головой, чтобы отогнать это видение и подавить в себе мгновенное желание выйти и прикоснуться рукой к ее улыбающимся губам.

Наверное, Марк любил касаться ее губ. И Джон вдруг почувствовал странный прилив ревности при мысли об этом. Марк гладил ее груди, перебирал волосы. Погружался в ее тело… Джон глубоко вздохнул, отгоняя от Себя эти мысли. Ему не следовало думать о Марке и Элизабет. Надо забыть об этом. Ему надо держать свои собственные чувства под контролем. Марк – частица ее прошлого. А сейчас она принадлежит ему. Она еще не знает об этом. Но вскоре узнает. Все нежное тепло, что исходит от нее, и мягкий юмор – все это будет принадлежать ему.

– Джон?

Ему не без труда удалось ослабить силу рук, сжимавших телефонную трубку. Собравшись с мыслями, он ответил на вопрос Гунера:

– И даже более того. Она особенная женщина, Гунер.

– Хорошо, – удовлетворение прозвучало в голосе его собеседника. – Счастлив за тебя. И когда ты привезешь ее сюда?

– Надеюсь, к завтрашней ночи буду на месте. Бардо выказывает все признаки нетерпения. Мне кажется, он собирается появиться внезапно, чтобы застать ее врасплох и заставить ответить на интересующие его вопросы. И если эта скотина обставит все в свойственном ему стиле, то он вынудит ее поехать с нами.

– А что, если ты ошибаешься? И он сможет уговорить ее пойти с ним на ферму?

– Не думаю, что у нас есть основания для беспокойства. Шеф Бардо уже высказал сомнения в целесообразности его действий и поставил под сомнение его подозрения. Теперь Бардо непременно захочет доказать, на что он способен. – В голосе Джона появились резкие нотки. – А если так, то считай, что мы имеем право забыть обо всех этих ненасильственных методах. Я не позволю Бардо даже прикоснуться к ней своими грязными лапами.

– Они сами вынуждают идти до конца. Ни один из нас и слова не скажет, если ты решишь изменить тактику.

– Я тоже начинаю терять терпение. Ставка слишком высока. – Взгляд Джона снова обратился к окнам дома. – Я дам тебе знать, если мы решимся запуститься на всю катушку.

– Иди сразу ва-банк. Мне не по душе эти игры в кошки-мышки так же, как и тебе.

– Ты так говоришь, словно нам это приходится делать впервые, – сухо заметил Джон. – Что-то я не помню такого случая, чтобы ты выбирал спокойную, размеренную жизнь.

– Она хороша только в прошлом, – медленно произнес Гунер. – И если память мне не изменяет, это именно ты спас мою замечательную голову от солдат Саид-Абубы, которым вздумалось отделить ее от моего не менее великолепного тела. – Он помолчал. – Будь осторожнее, Джон. И если собираешься переходить в наступление, не оставляй следов.

Джон не нуждался в предостережениях Гунера. Он никогда и никому не давал еще шанса сесть себе на хвост:

– Спасибо за советы, Гунер. Я не новичок и не дурак. Увидимся завтра. – Он положил трубку, завел мотор и выехал на дорогу.

Он отъехал совсем немного, прежде чем свернул в рощу, откуда мог видеть, что происходит в доме и возле него. Мотор пришлось заглушить и потушить огни. Джон откинулся на спинку сиденья. Ночь предстоит морозная. Холоднее, чем предыдущая, которую он провел на этом же месте, охраняя Элизабет и ее малыша. Подняв воротник куртки, он попытался сосредоточиться, чтобы не думать о холоде. Даже в машине при каждом выдохе перед ним появлялось облако пара.

Надо было обдумать следующий ход, если он ошибся насчет того, что задумал Бардо. Хорошо, что ему есть о чем подумать в эту бесконечно долгую ночь. Образ Элизабет, сидевшей у огня, помогал ему отвлечься от холода. Только один Господь Бог мог знать, насколько ему необходимо было отвлечься.