Черт возьми, что же сказать Бесс?

Кальдак крепко сжимал руль, всматриваясь в темноту.

Он не предполагал, что дела настолько плохи. Ему в голову не могло прийти, что Эстебан уже совсем рядом. Придется солгать Бесс: начальство наверняка сочтет, что ей незачем обо всем знать.

Ну что ж, лгать он умеет. Лгать в наши дни нетрудно.

Но ему не хотелось лгать. Он смертельно устал от бесконечной лжи.

А кроме всего прочего, ему нравилась Бесс Грейди. В ней женская хрупкость причудливо сочеталась с силой и мужеством. Его привлекали в ней ум, открытость, даже ее упрямство, доставившее ему столько хлопот.

К тому же он дал ей слово сказать правду…

Проклиная свою профессию, Кальдак понял, что сдержать слово ему не удастся.

* * *

– Ну что? – спросила Бесс, едва Кальдак показался на пороге. – Почему тебя так долго не было?

– Я решил убедиться, что за мной нет «хвоста», и поехал кружным путем. – Кальдак сразу прошел в кухню. – Хочешь кофе?

– Нет. – Она скрестила руки на груди. – Я хочу услышать новости.

– Хорошо, сейчас поговорим. – Он насыпал кофе в кофеварку, залил его водой и нажал на кнопку. – Почему во всех гостиницах кофеварки обязательно на две чашки?

– Кальдак, куда ты ездил?

– Я встречался с человеком, который работает в Центре по борьбе с инфекциями.

– Что дальше? – Я отдал ему деньги из кружки для пожертвований. На анализ.

Боже, она-то и думать забыла про эти деньги.

– Но почему именно деньги?

– Видишь ли, посылая нас на очистку города, Эстебан велел нам собрать все купюры достоинством в двадцать песо. Мы упаковали их в специальные мешки, а потом сожгли. А церковная кружка закатилась под скамью, и о ней никто не вспомнил. Эстебан уверен, что спрятал концы в воду, но его ждет разочарование.

– Что же показал анализ?

– Это фальшивые купюры. И напечатаны они при помощи очень необычной сиреневой краски. Кац говорит, что краска заражена бактериями антракс, претерпевшими генную мутацию.

– Антракс?! – почти беззвучно прошептала она. – Боже.

– Тебе что-нибудь говорит это название?

– Я два года изучала медицину. Если человек возьмет в руки зараженную антраксом материю, например, животный мех или кожу, то бактерия проникнет в кровь.

– Да, зараза передается через кожу, через пищу или воздушным путем. Обитатели Тенахо вдыхали зараженный воздух. Попав в легкие, бактерии вызвали необратимые мутации, и все люди погибли в течение шести часов. Конечно, на разные организмы бактерии подействовали по-разному. По позам трупов было ясно, что одни жители умерли за несколько минут, тогда как другие протянули не один час.

Бесс вспомнила: мальчик в магазине лежал, словно сраженный молнией.

– Но умерли все.

– Да. Однако Эстебану не понравилось, что в некоторых случаях агония длилась долго. Наверное, потому он и до сих пор не пошел дальше. Но он уже почти готов.

– От антракса хорошо помогает сыворотка серума.

– Против этой мутировавшей разновидности она бессильна.

– А другого средства нет? – с ужасом спросила Бесс.

– Возможно, удастся создать противоядие, если работать по двадцать четыре часа в сутки в течение восьми месяцев. Но у нас нет времени.

– Эстебан убил их всех с помощью денег… – прошептала Бесс.

– Что ж, это самый надежный способ. Тенахо – бедный поселок. Туда приехали незнакомые люди и принялись раздавать деньги. Наверное, эти простаки решили, что они уже в раю.

«Они и впрямь отправились в рай», – подумала Бесс. Рассудок ее отказывался смириться с миром, в котором существует столь расчетливое злодейство. Впрочем, известны случаи, когда детей в Хэллоуин угощали конфетами, начиненными ядом. – А как же люди Эстебана могли раздать деньги и при этом не пострадать?

– Деньги лежали в запечатанных прозрачных пакетах. Разработка упаковочного материала заняла почти столько же времени, сколько и эксперименты с мутациями.

– Твой чемоданчик тоже покрыт этим материалом?

Кальдак кивнул.

– Да, но я в любом случае не очень беспокоился. Очевидно, эти бактерии не могут жить долго. Посуди сама. Эстебан не предпринял ничего, чтобы помешать медикам приехать в Тенахо, а ведь он не мог быть на сто процентов уверен, что мы соберем абсолютно все болезнетворные купюры. Поэтому срок жизни бактерий наверняка был ограниченным. Думаю, часов двенадцать, раз Эстебан считал, что вы с Эмили тоже заразились.

– Но ведь Рико умер.

– Мы не знаем точно почему. Возможно, он случайно дотронулся до какой-нибудь банкноты.

– Корень, – глухо пробормотала Бесс. – Священник перед смертью несколько раз повторил слово «корень». Я еще подумала, что он имеет в виду яд. А он, наверное, пытался что-то сказать про деньги.

– «Деньги – корень всех зол»? Не исключено.

– Господи, какая же цель У Эстебана?

– Понятия не имею, что этому подонку нужно.

Кофеварка автоматически отключилась, и Кальдак налил себе кофе.

– Тебе это должно быть известно. Ты ведь работал с ним вместе.

– Насколько я знаю, Эстебан надеялся использовать свои разработки в качестве орудия шантажа. Следовательно, он жаждет богатства и власти. Но я полагаю, здесь нечто большее. По-моему, Эстебан – настоящий маньяк.

– Просто какой-то киношный монстр.

– Не надо его недооценивать, – серьезно возразил Кальдак. – Эстебан необыкновенно умен, иначе он не сумел бы создать столь разветвленную агентурную сеть. В его руках находятся лаборатории, где была выведена эта разновидность антракса. Изготовлением фальшивых денег занимался Хабин. Считается, что операцию возглавляет Хабин, но лично я в этом не так уж уверен.

– Расскажи мне про Хабина.

– Я уже говорил тебе – это палестинский террорист. Его гнездо в Ливии. Этот преследует политические цели. В последний год он делает все возможное, чтобы оказать давление на Соединенные Штаты и заставить Израиль выпустить палестинских заключенных.

Бесс содрогнулась.

– Как – Соединенные Штаты?

– Я же объяснял тебе: Тенахо – это всего лишь пробный полигон.

– Неужели его мишень – Соединенные Штаты?

– Думаю, ты и раньше это понимала. Наверное, она просто не желала признаваться себе в том, что понимала.

– Но… ты уверен?

– Я уже давно наблюдаю за ними. Все, что мне удалось узнать, говорит в пользу этого предположения. Полтора года назад из Денверского банка пропало большое количество двадцатидолларовых купюр.

– Но, говорят, наши деньги невозможно подделать.

– В данном случае сойдут даже сносные копии. Вероятнее всего, они будут действовать по сценарию Тенахо. Кто станет проверять купюры, когда они падают с неба?

– И в каком же городе это должно произойти?

Кальдак сжал виски руками.

– Я не знаю даже, наметили ли они какой-нибудь определенный город.

– Нужно предупредить власти!

– Какие именно власти? Президента? Предположим, он свяжется с мексиканским правительством и ему скажут, что Тенахо опустошила эпидемия холеры.

– Но у тебя в руках отравленные деньги!

– И тут все не так просто. Даже если президент согласится, что опасность существует, он не допустит огласки. Ведь всеобщая паника, недоверие к национальной валюте непременно приведут к экономическому кризису. Представь себе, как отреагирует фондовый рынок. – Его ладони крепче сжали чашку. – Получится, что Хабин добился своего, даже не прибегнув к антраксу.

Бесс не верила своим ушам.

– Неужели ты допустишь новое массовое убийство?

– Этого я не говорил. Но нам нужно узнать больше и лишь потом информировать власти.

– Как мы можем что-нибудь узнать? Не возвращаться же к Эстебану!

– Почему же нет? Я мог бы вернуться – и привезти ему твою голову.

Бесс невольно отшатнулась от него.

– Я пошутил, – хрипло сказал Кальдак. Бесс окинула его ледяным взглядом.

– Извини, я не поняла. Мне смеяться?

– Как хочешь.

– Неужели у твоих друзей из ЦРУ нет доступа к правительственным чиновникам, которые подсказали бы, что делать?

– Пол Рамсей, заместитель директора ЦРУ, – школьный товарищ президента. Я позвонил ему из больницы Хопкинса и рассказал о своих подозрениях.

– Он что-нибудь предпринял?

– Нет. Я сказал ему, что мне нужно еще немного времени, и он не стал спорить. Судя по всему, он не горит желанием открывать президенту, как мало мы на самом деле можем. Но, по крайней мере, он разрешил мне звонить в случае необходимости.

– Разве у нас нет необходимости?

– Я и собираюсь сообщить ему о том, что Эд подтвердил наличие антракса.

– Пусть он принимает решительные меры!

– Выпей кофе, – равнодушно посоветовал ей Кальдак.

– Пошел ты к черту со своим кофе!.. – Ей вдруг захотелось дать ему пощечину, но она только глубоко вздохнула и попыталась говорить спокойнее:

– Позвони Рамсею и попроси его немедленно связаться с Белым домом. Я не могу нести такую ответственность.

– Не можешь – не надо. Ответственность понесу я. Я привык, несколько лишних дней не сыграют роли.

Он сделал два больших глотка и отставил пустую чашку.

– Тогда я сама позвоню!

– Ты никому не будешь звонить, – медленно и четко проговорил Кальдак. – Хочешь, чтобы я тебя связал и заткнул рот кляпом? Не сомневайся, я это сделаю. Слишком много операций провалено из-за утечек информации и из-за бюрократической тупости.

– Ты не посмеешь применить силу!

– Вот как? Кажется, минуту назад ты отнюдь не была в этом уверена.

– Ты не посмеешь!

– Да, ты права, не посмею. Следовательно, я беззащитен.

Бесс с удивлением взглянула на него.

– Ты?! Да ты же как тигр! Сомневаюсь, чтобы тебе когда-нибудь случалось чувствовать себя беззащитным.

– Не случалось, – согласился Кальдак и очень просто добавил:

– А сейчас я ничего не могу с этим поделать. Для меня эта операция слишком много значит. Испытание в Тенахо нельзя назвать полным триумфом Эстебана, но он был очень близок к успеху. Я должен предпринять все необходимое, чтобы предотвратить катастрофу, и мне нужна твоя помощь.

– То есть молчание?

– Молчание – это очень важно. Но не исключено, что впоследствии я попрошу тебя о еще большей услуге.

– Что-то в этом есть бесчестное.

– Возможно. Но Эстебан силен и жесток. Он может пойти на любое безумство, и я не могу этого допустить. Ты еще не все знаешь об антраксе. – Кальдак помолчал. – В 1942 году англичане провели испытание антраксовой бомбы на острове вблизи шотландского берега. На следующий день среди овец начался мор. Тот участок побережья необитаем до сих пор.

Бесс невольно вздрогнула.

– Ты рассказываешь мне всякие ужасы, чтобы убедить меня молчать? Но ты сам говорил: мутировавшая бактерия не живет дольше полусуток.

– А если Эстебан в следующий раз использует штамм без мутаций?

– Прекрати! Мне слишком страшно.

– Тебе и вполовину так не страшно, как мне. Я это видел. Я знаю, что это такое.

– Где ты мог…

Бесс не договорила. Она во все глаза смотрела на Кальдака и чувствовала, какую власть он приобрел над ней, над ее эмоциями и устремлениями. И если он обратился к ней с просьбой, значит, он в самом деле нуждается в ее помощи. Он честен с ней, и она не может противостоять его влиянию…

– Посмотрим, – наконец произнесла Бесс.

Она резко отвернулась и подошла к окну, но слова Кальдака продолжали хлестать ее по нервам:

– Мне без тебя не обойтись. И поверь, я действую так, как надо.

Наверное, он действительно так думает, но разве не может он ошибаться? Она-то знает мертвую хватку Эстебана. Ее потряс рассказ Кальдака о событиях в районе шотландского побережья. Выходит, не подвергшаяся мутации бактерия страшнее той, что была применена в Тенахо?

А Кальдак продолжал:

– Ты еще не знаешь, на что способен Эстебан…

– Помолчи наконец! Ты уже все сказал. Моя Эмили такая же: постоянно давит на меня. Но я приму решение самостоятельно, ясно?

Кальдак молчал, и Бесс вдруг поняла, что ее решение уже принято. Но все-таки она не хотела сдаваться так легко.

– Я ничего не могу обещать тебе, пока Эмили не будет в безопасности. Прежде всего мы должны спасти ее от Эстебана. И запомни: я не кукла, за которую говорит кукловод-чревовещатель. Больше я не желаю оставаться в неведении. Я должна знать все, что знаешь ты. На мне как-никак лежит ответственность за ужасное оружие массового поражения, и я готова разделить ее с тобой, но только с открытыми глазами.

Кальдак медленно кивнул.

– Что-нибудь еще?

– Да! – Бесс посмотрела ему прямо в глаза. – Дай-ка мне наконец кофе. Он мне не повредит.

Бесс стояла неподвижно и смотрела на Кальдака, который ловко двигался по кухне, убирая со стола после ужина. Может быть, она сошла с ума, и следует немедленно позвонить в ФБР, ЦРУ или еще куда-нибудь. Но Бесс хорошо понимала, что имел в виду Кальдак, когда говорил о бюрократической волоките. Еще в Сомали она усвоила, что захлебнуться в бессмысленных согласованиях могут даже самые благие намерения, осуществляемые официально.

– Может, перестанешь на меня таращиться? – беззлобно заметил Кальдак. – Ты прожжешь во мне дыру.

– Не перестану, – откликнулась Бесс. – Мне нравится на тебя таращиться.

– Так и быть, лишь бы тебе было хорошо. Ловким движением он повесил кухонное полотенце на крючок.

– Скажи, пожалуйста, ты так хлопочешь, чтобы усыпить мою бдительность? – вдруг спросила Бесс. – Очень уж ты на себя не похож, когда стоишь у раковины. По-моему, ты чуточку переигрываешь.

– А, так ты считаешь, что я хочу заставить тебя забыть, какой я на самом деле зверь? – Кальдак усмехнулся. – Брось. Я же знаю, что с тобой этот фокус не выйдет. Человек всегда остается самим собой. И я таков, каков есть, просто в разное время использую разные свои качества.

– Мне казалось, что твоя профессия требует умения менять личину.

– Зачем тебе понадобилось меня дразнить?

– Я говорю правду, а не дразню. Твоя профессия – убивать. Ты убил человека на моих глазах.

– Да, это входит в мои обязанности. Что за нелепость, в конце концов?! Она чувствует себя виноватой из-за того, что обвинила его в убийствах, которые он действительно совершил!

Правда колет глаза. Конечно, он все тот же. Он – убийца.

И все же. С каких это пор она стала похожей на Эмили и начала воспринимать мир черно-белым, без полутонов? Кальдак – человек непростой, а подобные люди способны творить как зло, так и добро.

– Так что же ты решила?

Теперь Кальдак не отрываясь смотрел ей в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты долго боролась, долго старалась противостоять мне. Но думаю, что ты проиграла. – Невероятно, но Кальдак улыбался, произнося эти жестокие слова. – Тебе недостает твердости. Тебе, очевидно, трудно жить.

– Жить всем нелегко, – парировала Бесс. А особенно нелегко жить, когда рядом с тобой человек, способный читать мысли.

– Тебе труднее, чем другим. У тебя все написано на лице.

Бесс невольно поморщилась.

– Это правда. Ты бы знал, насколько недостаток твердости мешает мне в работе!

– Можешь не объяснять. Я разбираюсь в людях.

Она не смогла уловить в его голосе никаких эмоций – ни разочарования, ни презрения, ни сочувствия. Наверное, природа одарила этого человека столь пугающей внешностью, чтобы он научился в любых обстоятельствах сохранять хладнокровие. А может быть, когда-то он был обыкновенным, ничем не примечательным мальчиком? У него красивые голубые глаза…

– О чем ты думаешь?

– О том, что у тебя красивые глаза, – неожиданно выпалила Бесс.

Кальдак нахмурился и поспешно отвернулся.

– Мы нашли для тебя убежище в Северной Каролине. Завтра во второй половине дня я тебя туда отвезу.

– Почему не с утра? – тут же спросила Бесс.

– Нам нужно еще побывать в Центре по борьбе с инфекциями. Я попросил Эда подготовить для меня данные о претерпевших мутацию бактериях. Возможно, мне понадобится официальная документация.

– Ты сегодня разговаривал с Йелом Наблеттом?

– Перед отъездом из города я набрал его номер, но он не ответил. Бесс нахмурилась.

– Разве он не должен был… что-нибудь сообщить?

– Завтра я еще раз позвоню ему. – Помолчав, Кальдак добавил:

– Ради бога, не волнуйся. Наверное, он в горах в районе Тенахо, а мобильные телефоны там не действуют.

– И все-таки позвони ему.

– Обязательно.

Конечно, он пообещал только из вежливости.

Бесс была уверена в этом, хотя страстно желала ошибиться.

На лестнице она вдруг остановилась и сказала:

– Я сегодня звонила доктору Кенвуду. Он говорит, что Джози лучше. Скоро можно будет делать операцию.

– Отлично.

– Еще бы! Ладно, спокойной ночи.

Поднимаясь на второй этаж, Бесс подумала, что почему-то чувствует себя спокойно, когда Кальдак рядом. Да, наверное, и с тигром можно почувствовать себя спокойно, если прожить с ним в клетке энное количество суток. Отсюда еще не следует, что Кальдаку можно доверять.

И все же она, по-видимому, безгранично доверяла ему, иначе он не смог бы уговорить ее молчать. Она страшно устала от непрекращающихся споров с Кальдаком – и с собой тоже. Однако это не означает, что она не будет действовать. Она нужна Эмили, которой никто никогда не был нужен. Значит, нужно сосредоточиться на единственно важной сейчас мысли. К черту Кальдака с его убежищем в Северной Каролине! Пусть Йел Наблетт поработает еще сутки, но если он и тогда ничего не сообщит насчет Эмили, она, Бесс Грейди, вернется в Мексику.

Пускай Кальдак спасает мир. Она должна спасти свою сестру.

* * *

– Антракс, – задумчиво повторил Рамсей. – Нет, Кальдак, я не имею права молчать об этом.

– Тогда расскажи президенту – и посмотрим на его реакцию. Ты же знаешь, он помешан на официальных документах, которых у тебя нет. Но даже если мы представим ему заключение Центра по борьбе с инфекциями, нам не удастся доказать, что Тенахо может повториться на американской территории.

– Словоблудие!

– Нет. Я прав.

– Нам некогда дожидаться документов. Пойми, не успеем мы моргнуть, как политиканы повесят на нас всех собак. Сколько времени в нашем распоряжении?

– Понятия не имею. Знаю только, что часы уже тикают. Я думаю, Эстебан почти готов действовать. Но… – Кальдак задумался, подбирая нужное слово. – Он выжидает.

– Чего именно?

– Не могу сказать наверняка. Вы прослушиваете его телефон?

– Телефон в офисе – да. А спутниковая связь не прослушивается.

– Известно что-нибудь о Морриси?

– Совсем немного. Ясно, что Эстебан нанял его. У нас сложилось впечатление, что Морриси занят какими-то розысками. В последние дни он несколько раз звонил Эстебану из разных городов Америки. Какую роль он играет?

Внезапно Кальдак почувствовал, что ему очень не хочется отвечать на этот вопрос.

– Возможно, одну из ключевых. Гальвес говорил, что Морриси уже много дней регулярно звонил Эстебану и посылал ему факсы. Морриси нужно найти.

– Ты считаешь, что мы ничего не делаем?

– Во всяком случае, надо торопиться. Что с лабораторией в Айове?

– Кальдак, ты же рассказал мне о ней только позавчера. Нам пришлось подключить ФБР. У них больше возможностей внутри страны.

– А о Шайенне ничего не слышно?

– Пока нет. Никаких фальшивых денег. Ни одного случая заражения антраксом.

– Полагаю, ничего и не будет. До главного удара. Экспериментальная стадия практически завершена. Где Де Сальмо?

– Могу только сказать, что его нет в Нью-Йорке. – Помолчав, Рамсей негромко добавил:

– Кальдак, мне нужна Бесс Грейди.

Кальдак знал, что рано или поздно услышит это.

– Здесь Бесс в безопасности. Эстебан мог выследить меня только возле Центра по борьбе с инфекциями, и я специально убедился, что слежки нет. Завтра я отвезу ее в укрытие. Я не могу отправить ее к тебе. – Мои люди могут сами забрать ее, – возразил Рамсей.

– Ну, разве что так. Послушай, Рамсей, – вполголоса произнес Кальдак, – тебе очень нужно вот так плевать на меня? Зачем ты выводишь меня из дела?

– Не надо болтать чепуху. Ты, кажется, забыл, что всем на свете обязан мне.

Ну да, профессиональным убийцей высшей категории Кальдак стал именно благодаря Рам-сею. И знал, что Рамсей гордится своим лучшим учеником.

– Нет, черт подери, не забыл. Ты действительно многому научил меня. Но не более того. Тем, кто я есть, я стал в Накоа.

Наступило молчание. Затем раздался отстраненный голос Рамсея:

– Тебе повезло, у тебя в этой операции особая роль. Разрешаю тебе действовать по своему усмотрению… до поры до времени. Не пропадай.

И он повесил трубку.

Повезло? Раздраженный Кальдак откинулся на спинку дивана. Всем, кто влип в это поганое дело, чертовски не повезло! Ему самому, жителям Тенахо и в первую очередь Бесс Грейди.

Оставалось только надеяться, что Де Сальмо летит не в Атланту, а куда-нибудь в Тимбукту <Тимбукту – город в Западной Африке, у южной границы пустыни Сахара.>.

* * *

В эту ночь Бесс видела во сне не Эмили. Ей снился Данзар.

Когда она проснулась посреди ночи, по щекам ее текли слезы. А возле ее постели стоял Кальдак.

Бесс рывком села; сердце ее бешено колотилось. В первое мгновение ей почудилось, что она снова в больничной палате Сан-Андреаса.

– Я услышал, как ты кричала во сне, – тихо сказал Кальдак, – и подумал, что тебя надо разбудить.

Бесс поспешно вытерла слезы со щек.

– Спасибо.

– Не за что. Я решил, что с нас довольно дневных кошмаров. Ты в порядке?

– Да. Уже все прошло. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Кальдак вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Никаких вопросов. Никаких объяснений. Просто он все понял…

Бесс снова легла и сделала несколько ровных, глубоких вдохов. Обычно это помогало. Но не в этот раз.

А она-то думала, что Данзар наконец отпустил ее! Уже три недели он не являлся ей в снах. Но сейчас ее снова била дрожь, и она тщетно пыталась убедить себя в том, что ей стало лучше.

Несколько минут Бесс полежала с закрытыми глазами, потом все-таки выбралась из постели, прошла в ванную, проглотила таблетку аспирина и запила ее водой. Ее так трясло, что стакан едва не выскользнул из рук.

Она опустилась на кафельный пол и обхватила колени руками. Почему же эта боль не проходит? Надо подумать о чем-то хорошем. О Тингейте. О Джули, об Эмили, о…

– Тебе нехорошо?

Кальдак стоял на пороге ванной. Господи, нельзя, чтобы кто-то видел ее в таком состоянии!

– Да, нехорошо. Уходи.

– Я уже однажды ушел, но это не помогло. – Он сел на пол рядом с ней, поджав под себя ноги. – Что для тебя сделать?

– Я скоро приду в себя. Ты здесь ни при чем.

– Тебе снился Тенахо?

– А ты что, чувствуешь свою вину? Нет, это не Тенахо.

– Эстебан?

– Ты считаешь, я буду так переживать из-за какого-то сукина сына? – Она отчаянно заморгала, стараясь скрыть слезы. – Пожалуйста, оставь меня в покое!

– Нет, так мы с тобой оба до утра не заснем. – Он мягко отвел прядь волос с ее лба – точно так же он отбрасывал волосы Джози. – Бесс, тебе сейчас надо с кем-то поговорить. А поскольку здесь больше никого нет, поговори со мной.

– Иди к черту!

– Расскажи мне про Данзар.

Бесс похолодела.

– Что?!

– Пока я не разбудил тебя, ты беспрерывно кричала: «Данзар! Данзар!»

Она облизала губы.

– Так зачем ты спрашивал про Тенахо?

– Чтобы отвлечь тебя.

– Психологический прием?

– Я обязан владеть такими приемами. – Он окинул взглядом ярко освещенную ванную комнату. – А еще моего знания психологии хватает на то, чтобы сделать вывод: эта обстановка не способствует успокоению. – Он поднялся на ноги, наклонился к Бесс и помог ей встать. – Пойдем в кровать.

– Что?

– Не волнуйся, я сказал только то, что сказал. Тебе нужно расслабиться. Я не имел в виду секс.

Он осторожно взял ее на руки, отнес в спальню и уложил под одеяло. Бесс с удивлением смотрела на него.

– Я о сексе и не думала.

– Знаю. Просто я опять хотел тебя отвлечь. – Он заботливо подоткнул одеяло. – Я прекрасно понимаю, что покажусь тебе привлекательным разве что если придется выбирать между мной и Франкенштейном. Хотя, должен заметить, некоторым женщинам я нравлюсь.

Кальдак присел на край кровати и взял Бесс за руку. – Ты уже успокаиваешься, хотя еще немножко дрожишь…

– Значит, ты можешь идти.

– Я уйду, но только когда буду уверен, что это не повторится. Нам обоим нужно выспаться. Так что расскажи мне про Данзар. Пока не расскажешь, я все равно не уйду. Это в Хорватии?

– Да.

– Давно ты была там?

– Три месяца назад.

– Я никогда не слышал про Данзар.

– Это было небольшое селение.

– Было?

– Ну, наверное, есть.

– Как тебя понимать?

– Я хочу сказать, что его не сожгли.

– А что же с ним сделали?

Дети…

– Бесс! Так что сделали с Данзаром?

– Я не хочу об этом говорить!

– Представь себе, что перед тобой не я, а, скажем, Эмили.

– Я и с Эмили не говорила про Данзар.

Она и в самом деле никому не, рассказывала подробностей. Даже в больнице в Сараево. Почему же теперь она обязана выворачиваться наизнанку перед Кальдаком?

– Кстати, напрасно ты с ней не говорила. Но, может быть, со мной будет легче: ведь я тебя почти не знаю. Говори, как будто сама с собой. Так что там сделали?

Это кровь. Боже, сколько же крови.

– Что там сделали, Бесс? – повторил Кальдак.

– Дети…

– Что – дети?

– В Данзаре был… приют для сирот. Я приехала туда, потому что делала фоторепортаж о детях, потерявших на войне родителей. Там было очень много детей, приют был переполнен, но… Меня всегда поражало, как дети умеют быть счастливыми в любой обстановке. Если у них есть еда, крыша над головой и рядом кто-то, кому они небезразличны, они обязательно будут улыбаться. Там был один мальчик, Нико. Наверняка ему было не больше трех лет. Я фотографировала, а он хвостиком ходил за мной. Он был такой… – Бесс умолкла и на секунду прикрыла глаза. – Я приезжала в приют несколько раз. Сначала я считала, что просто выполняю задание редакции, а потом до меня дошло, что я могу сделать доброе дело. Ты, наверное, знаешь, как много в Америке бездетных семей. Я подумала, что если они увидят эти фотографии, то… Я не сразу догадалась, что приезжала туда все-таки из-за Нико. И мне пришла в голову безумная мысль – усыновить его. Конечно, я не замужем, постоянно в разъездах… Но я хотела, чтобы он был со мной. Я чувствовала, что это мой мальчик. И я начала оформлять документы…

– И тебе удалось его усыновить?

– Нет.

– Почему?

Бесс показалось, что где-то снова воют собаки. «Да кто вы в самом деле? Женщина-вампир?» – услышала она голос сержанта Брока.

– Почему, Бесс?

– Он умер, – прошептала она. – Они все умерли…

– Как?!

– Их убили партизаны. Было объявлено перемирие, но набеги партизан не прекращались. Я услышала о случившемся, когда уже работала над другим репортажем в шестидесяти милях от Данзара. Я попросила шофера отвезти меня обратно. Когда мы приехали, партизаны уже ушли из Данзара, и во всей деревне выли собаки. Я помчалась в приют и увидела… Дети были убиты, изрублены в куски. Я нашла Нико в кухне… Кальдак, кто может убивать детей? Чудовища! Они – чудовища!

– Да.

– Я прошла через весь приют. И непрерывно снимала. Я знала, что, едва наступит мир, они от всего отрекутся, спрячут концы в воду. И зверства будут забыты. Так бывает всегда, но я хотела этому помешать. Я должна была показать… – Рыдания душили ее, но она продолжала говорить:

– Я не могла допустить…

– Тише, я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! Ты не был там!

Кальдак ничего не ответил, но почему-то поднялся.

– Я очень хотел бы подарить тебе покой, не знаю, как это сделать. Да ты ничего от меня и не примешь. Ты даже не хочешь, чтобы я сейчас был рядом. Ты опасаешься открыть передо мной свою слабость. А зря. – Все так же мягко он погладил ее по волосам. – Я сейчас вернусь.

Бесс явственно слышала его шаги, когда он спускался по лестнице. Всхлипывать она перестала, но слезы по-прежнему текли по щекам.

Дети…

Зачем она заговорила об этом? А заговорив, почему не смогла вовремя остановиться? Зачем она выплеснула самые страшные свои воспоминания, самую жуткую боль на Кальдака?

«Говори, как будто сама с собой», – сказал он. Что ж, так, наверное, и получилось. Рассказывая все это, она совсем забыла о его присутствии, поток слов лился во тьму независимо от ее воли. А потом Кальдак оставил ее, дав ей возможность не потерять лицо…

На пороге вырос темный силуэт.

– Я включу в ванной свет. Не возражаешь?

– Конечно, пожалуйста. – Бесс сделала глубокий вдох и поспешно вытерла глаза. – Почему ты спрашиваешь? По-моему, когда ты гасил его, ты не спрашивал разрешения.

– Поведение зависит от ситуации, – невозмутимо отозвался Кальдак, прошел в ванную, повернул выключатель и вернулся в спальню. – Пей.

Он протягивал ей стакан молока.

– Господи, горячее молоко? – поморщилась Бесс. – Это мамино средство от простуды, я всегда его терпеть не могла.

– Холодное молоко, – поправил ее Кальдак и усмехнулся:

– Если бы я стал его подогревать, ты бы опять решила, что я переигрываю.

Отпив глоток, Бесс взглянула на Кальдака. Нет, он не играл, иначе позаботился бы о своем внешнем виде. Только сейчас она заметила, что он бос и на нем нет рубашки, а темные волосы всклокочены.

Да и она сейчас, должно быть, выглядит не лучшим образом. Слава богу, свет горит только в ванной. Неужели он не зажег свет в спальне, потому что щадил ее?

– Выпей все.

Бесс сделала еще глоток и протянула ему стакан.

– Не хочу больше.

– Ладно. – Он не сводил глаз с ее лица. – Скажи мне, пожалуйста, что случилось с отснятыми в Данзаре негативами?

– Их конфисковали.

– То есть как?

– А вот так. В штабе армии полковник заявил мне, что публикация таких снимков «приведет к торможению мирного процесса». Общественное мнение может быть взбудоражено. Не знаю, как насчет общественного мнения, а я в тот момент была просто невменяема. Я визжала и орала, я грозилась написать всем политикам мира. Ничто не помогло. Военный врач нашел у меня нервный срыв и отправил на три недели в госпиталь в Сараево. А когда меня выписали, данзарская бойня была благоразумно скрыта. – Она горько улыбнулась. – Что и говорить, политики умеют скрывать то, что им невыгодно… Кальдак, меня тошнит от этого! Я ненавижу ложь!

– Ты имеешь на это право, – негромко сказал он. – Мне очень жаль, что тебе на долю выпало такое… Теперь ты сможешь уснуть?

Уснуть?! Бесс казалось, что сейчас она может только умереть.

– Конечно.

– Вот и хорошо. Надеюсь, что и я смогу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Кальдак выключил свет и вышел, холодный, самоуверенный, черствый. Словно и не было того странного момента близости.

Близости? Да она же его совсем не знает!

Нет. Она знает его лучше, чем многих людей, с которыми знакома годы и годы. Она знает, что под его грубой, насмешливой манерой говорить, под его обычной резкостью скрывается страстная душа. Под маской равнодушия и склонности к насилию она разглядела доброту и юмор. Господи, неужели она успела привязаться к этому Джеку Потрошителю?!

Нет, Кальдак не такой. Если ему и приходится убивать, то только в случае крайней необходимости. Он умеет применять силу, но в нем нет любви к бессмысленной жестокости.

«Ну вот, скоро я разгляжу нимб над его головой», – подумала Бесс и улыбнулась. Нет, на ангела Кальдак все-таки не был похож.

Внезапно она вспомнила, как старательно он накрывал на стол, а после ужина вымыл посуду. Странно подумать, что когда-то у Кальдака была мама и она учила его аккуратности и хорошим манерам.

«Я не вышел из скалы», – сказал он. Бедный… Конечно, он привык, что в нем видят не человека, а какого-то каменного истукана.

И она – не исключение.

Тем не менее Бесс чувствовала, что его присутствие успокаивает ее. И была рада, что между ними установился какой-то контакт.