Ким уснула, но часа через два ее разбудил грохот: что-то упало в патио. Это Майк, вдрызг пьяный, вернулся из рок-бара «Черная орхидея». Теперь по вечерам, в ультрафиолетовом свете бара, он накачивался дорогим импортным пивом и надоедал тем из туристов, которые готовы были с тоской прикидываться, что слушают его пьяное бормотание, заглушаемое громкой музыкой. Когда он вот так будил ее, злость, поднимавшаяся в ней, долго потом не давала ей снова уснуть.

Дверь распахнулась, громко стукнувшись о стену. Ким лежала в темноте, притворившись спящей и подавляя в себе желание завопить на него. Он, шатаясь, подошел и рухнул на постель. От него разило потом. Несколько мгновений спустя он уже громко храпел.

Она с отвращением вылезла из постели. Прихватив покрывало, вытащила подушки с кресел в патио и устроила себе постель, прежде чем закрыть дверь, чтобы не слышать раздражающего храпа Майка. Потом улеглась на свое импровизированное ложе и, подложив локоть под голову, засмотрелась на звезды.

Ночь была ясная. Мириады звезд усыпали небо, словно кристаллики сахарного песка. Тонкая туманная полоса Млечного Пути тянулась через небосвод; она представила, что это диск, а она, на самом его краю, вглядывается в середину. Она еще долго смотрела на ночное небо, пока наконец не уснула.

Она проснулась от скрипа открывающейся двери. Она поняла, что прошло уже несколько часов: бархатно-черное небо стало розовато-лиловым, звезды побледнели. Обнаженный Майк странной походкой, как автомат, медленно прошел через патио. Перешагнул ступеньку и двинулся по садовой тропинке. Он снова ходил во сне.

Она было решила: ну и пусть себе ходит. Но, хотя он был ненавистен ей в тот момент, мысль, что в таком состоянии с ним может что-нибудь случиться, была невыносима. Она чуть с ума не сошла, озадаченная подобным порывом. Ее не заботило, в какую беду он может попасть, будучи пьяным; но, когда он подвергал себя опасности, ходя во сне, ей хотелось защитить его. Словно она считала, что в эти мгновения он борется с потусторонними силами, духами, демонами, будучи совершенно перед ними беззащитен. Пьяный, он мог свалиться со скалы или в море, но тут он, по ее убеждению, полностью сам отвечал за свои поступки. Сейчас же он был в иной стихии, без надежды достать до дна, и тонул.

Ким встала и бесшумно пошла за ним к берегу. Его нагое тело серебрилось в лунном свете. Он остановился у причаленной лодки и принялся перебирать камни под ногами. Она предпочитала не будить его в такие моменты. Это означало, что она просто сидела рядом какое-то время, потому что всякий раз, когда она его будила в таком состоянии, с ним случался своего рода шок. В большинстве случаев она просто следила, как он благополучно возвращается обратно в кровать. Вот и сейчас она ждала, когда настанет момент и можно будет проводить его обратно к дому.

Наконец он, кажется, нашел, что искал: гладкий белый камешек. Он поднял его к яркому свету луны, изготовился, как атлет, и швырнул в море. Камешек ударился о воду далеко от берега. Майк постоял, словно ждал какого-то ответа. Потом тряхнул головой и, бормоча, принялся снова шарить среди камней, пока не нашел похожий, но более крупный снаряд.

Так он проделал трижды, каждый раз как бы ожидая ответа, встряхивая головой и бормоча. Ким в смятении наблюдала за ним. Наконец он повернулся и, глядя не прямо на Ким, а куда-то поверх ее плеча, отчетливо сказал:

– Вот увидишь, они должны в конце концов вернуться.

После этого Майк обессиленно обмяк, и Ким поняла, что настал момент тихонько взять его за локоть и отвести домой. Ей удалось провести его по садовой тропинке, не разбудив. Он споткнулся на ступеньке, но потом самостоятельно дошел до кровати. Ким укрыла его одеялом, вернулась в патио, прикрыла дверь и улеглась на свое импровизированное ложе.

Она ворочалась, не в силах снова уснуть. Через полчаса сад начал проступать в предрассветной смутной белизне. Ким натянула одеяло на голову, но что-то не давало ей задремать. Она лежала с закрытыми глазами, а в голове кружился рой мыслей. Слишком трудно было сопротивляться ощущению наступающего дня.

Наконец она повернулась и выглянула из-под одеяла. Серо-белый призрак зари уже пожелтел; краски просачивались в сад, дрожали на поверхности моря, словно пытался разгореться погасший костер. Она по опыту знала, что в любой момент солнце прорвется сквозь горы и зальет золотым светом бухту.

Она продрогла, лежа в патио. В саду кто-то был и смотрел на нее. Близко, не далее чем в пятнадцати ярдах, и пристально разглядывал ее. Ким резко села.

Это была женщина. Она стояла под деревом. Подняла руку и взялась за ветку. Ким сдавленно вскрикнула.

Женщина не тронулась с места, не испугалась. Она была широкая в кости, с волосами цвета меда, падающими ей на глаза. Она пыталась улыбаться, но улыбка получалась горькая. Ким чувствовала волну глубокой печали, исходившую от женщины, страшной подавленности, сродни той, необъяснимой, которую моментами сама испытывала в этом доме.

Инстинктивно она поняла, кто эта женщина.

– Ева, – сказала она.

Ким встала и шагнула с бетонного края патио на траву. В тот же миг огромный диск солнца прорвался сквозь ущелье меж двух гор на востоке. Желтые лучи пронзили синее небо, воспламенили деревья. Лицо женщины потемнело на сияющем фоне. Солнце ослепило Ким. Она заморгала и заслонила глаза ладонью.

Когда она отняла руку, женщина исчезла. В саду не было никого. Но что-то выпорхнуло из этого пламенеющего света и приблизилось к ней. Закружилось в воздухе вокруг нее. Это была крупная бабочка, великолепная, сине-красно-серая, с раздвоенным хвостом. Словно по волшебству, она опустилась на щеку Ким, и ее прикосновение было как бесконечно нежный поцелуй. Волна дрожи прошла по Ким. Ее бросило в холод, потом в жар.

В следующее мгновение бабочка исчезла.