На следующее утро, когда Фрейзер проспался после кровотечения, а я очухался после своих шести пинт пива, я заявился к нему опять. Он был уже на ногах. Он предложил мне оценить ущерб, который я нанес его носу. Последний окрасился в бордовый цвет, но мне было не до сочувствия. Я ждал разъяснений.

— Мне надо поесть, — сказал он. — Поговорим по пути в столовую.

Столовая находилась в одном из больших зданий красного кирпича, стоявших несколькими сотнями ярдов выше по Аттоксетер-Нью-роуд. Путь туда лежал мимо викторианского кладбища, населенного каменными ангелами и отгороженного от тротуара черным железным забором. Затем нужно было взобраться на невысокий холм, а оттуда уже недалеко до женского общежития, где и была столовая. Фрейзер шагал очень быстро.

— Так в чем же прикол с псиной? Кто там не любит собак? — спросил я.

— Не кто, — поправил Фрейзер, — а что.

— Какое, нафиг, «что»? Ты можешь объяснить по-людски?

Он прокашлялся в кулак:

— Похоже, я вызвал какую-то нечисть.

Я невольно оглянулся. За мной, раскинув подрезанные крылья, парил один из каменных ангелов. На всякий случай я понизил голос:

— Что за хрень ты несешь, а?

Внезапно Фрейзер взбеленился, что, впрочем, никак не повлияло на его быстрый и размеренный шаг:

— А хули ты ждал я отвечу? Я и сам без понятия, что я наделал! Что я могу тебе рассказать, когда сам не врубаюсь?

Мы как раз свернули с главной дороги и подошли к воротам женского общежития. В столовую потоком шли студенты; кое-кто остановился посмотреть, почему это он на меня кричит.

— Этими ритуалами? — успокаивающим тоном спросил я. — Меловым рисунком на полу?

— Да, — сказал он. — Точно не знаю как. Но что-то я вызвал. И оно все еще там.

Я застыл как вкопанный. Он тоже.

— Что?

— Что слышал.

Я посмотрел ему в глаза и увидел в них неподдельный ужас. Всю его невыносимую чванливость как рукой сняло. Передо мной стоял сбитый с толку испуганный ребенок, которым он в действительности и был.

Сотни вопросов роились у меня в голове, отпихивая и расталкивая друг друга. Вдруг оказалось, что дошагать по узкой дорожке до ворот общежития так же мучительно, как пройти сквозь строй. Я стоял в общей давке и хаосе, ошалев и не в силах собраться с мыслями. Вокруг моих ног кружились на ветру несколько табачно-бронзовых листьев. Фрейзер потопал дальше.

Я быстро его догнал, но следующие несколько сот ярдов мы шли молча. В конце концов у меня вырвалось:

— Штука, которую ты вызвал… Что это вообще?

— Понятия не имею.

— А на что хоть похоже?

— На тень. Только ты ее не видишь, а как бы чувствуешь. И еще запах: в том месте, возле нее, всегда странно воняет.

Мы вошли в столовую через вращающиеся двери, взяли пластиковые подносы и встали в очередь к раздаче, а за нами тут же выстроились гуськом другие студенты. Пришлось замолчать.

Я положил себе в тарелку жирный бекон, яйца и тост, наполнил кружку сероватым дымящимся кофе. Меня мутило. Судя по тому, что Фрейзер ограничился кукурузными хлопьями, у него тоже аппетита не было. Мы нашли место в уголке, но не успели опустить подносы на стол, как к нам подсели.

— Привет, незнакомец!

Это была Мэнди, моя девушка, — озорная, длинноногая чувиха не промах родом из Йоркшира. Выглядела она как юная ведьмочка: длинные черные как смоль волосы, прозрачно-голубые глаза, в ухе — целая шеренга серебряных колечек. Одна из пяти звезд чердачной фотовыставки. При виде ее Фрейзер напрягся.

Слово «незнакомец» было тонким намеком — я не навещал Мэнди уже два дня.

— Мэнди, это Чарльз.

— Где-то я тебя видела, — благодушно сказала она. — А нос куда совал?

— Споткнулся на лестнице.

Мэнди быстро потеряла к нему интерес и повернулась ко мне:

— Ну и где ты пропадал?

Фрейзер вытаращился на меня. Похоже, струхнул насчет того, много ли я расскажу Мэнди. Я разыграл целый спектакль, тщательно намазывая на тост масло.

— Пропадал? Дай-ка сообразить. Где же это меня носило?

Повисла пауза. Мы с Фрейзером молча пялились друг на друга.

— Вы что, пыхнули с утра пораньше? — с отвращением спросила Мэнди.

— Нет, — честно ответил я.

Она шутя отвесила мне подзатыльник — одна из ее привычек.

— Врешь. — Мэнди явно что-то учуяла, но никак не могла взять в толк что. — Если нет, то почему ведете себя как укуренные?

Я залег на дно, сделав вид, что страшно увлечен своим завтраком. Спустя какое-то время Мэнди накрыла мою руку своей — смуглой, с серебряным браслетом на запястье. Я взглянул на нее, и она улыбнулась. В тот же миг около раздачи кто-то уронил нагруженный поднос. Такие события, не знаю уж почему, студенты всегда встречают бурным ликованием. Фрейзер отвлекся, а Мэнди сделала мне большие глаза: мол, какого хрена я с ним связался?

Ответить я никак не мог, и вскоре Мэнди заторопилась на лекцию по социологии. Собирая посуду, она спросила:

— Слыхал о Сэнди Инглиш?

Я навострил уши. Фрейзер тоже. Сэнди была активисткой студенческого Христианского союза, а также одной из девиц, державших в строжайшей тайне свои порочные сексуальные наклонности.

— А что с ней?

— Ты в курсе, что у нее была аллергия на арахис?

— В курсе.

— Она поехала на свадьбу. Съела на фуршете сэндвич с крошкой арахиса — и привет.

— Что?!

Мэнди посмотрела на Фрейзера.

— Сэнди была одной из бывших подружек Уильяма, — пояснила она, а потом неизвестно зачем добавила: — Одной из его многочисленных бывших подружек.

Чего она не знала, так это того, что Сэнди была одной из пяти девушек с фотографий.

Фрейзер сглотнул.

— Такое случается сплошь и рядом, — сказал он.

— Какое такое? — опешил я. — Смерть от арахиса?

Я был в ужасе. Мы недолго встречались, но я знал родителей Сэнди. Приятные люди. По сути, предки Сэнди нравились мне больше, чем она сама. Я попытался представить, что они сейчас чувствуют. Должно быть, совсем раздавлены.

— Вот именно, — сказал Фрейзер.

Я покачал головой. Мэнди пора было уходить, так что я договорился встретиться с ней позже. Фрейзер протянул ей руку — что, надо сказать, было у нас категорически не принято.

— Пока. Рад был познакомиться.

Мэнди пожала его руку, но на лице у нее было написано, что сразу после этого она прямиком направится на поиски умывальника.

— Ух какая! — произнес Фрейзер, едва она ушла.

— Что значит «ух какая»?! — взбеленился я.

Нет, ну я прекрасно понимал, что он хотел этим сказать. Редкий мужик в колледже, будь то студент или препод, не ухнул бы, оказавшись рядом с Мэнди. Это было все равно что стоять возле раскаленной печи. Меня возмутило другое: этот гад всего минуту назад услышал, что одна из пяти девушек погибла, и у него еще хватает наглости облизываться на мою подружку!

— Просто хотел сказать, что тебе повезло, — пояснил Фрейзер.

— Да? Уж лучше помолчи, ладно? Сиди и молчи.

— Не кипятись.

В девять тридцать у меня начиналась лекция по Александру Поупу. Недолго думая, я решил ею пожертвовать. Сказал Фрейзеру, что ему тоже придется пропустить занятия. Он пытался возражать, но я плевать на это хотел: взял наши подносы, вернул их на раздачу и потащил его обратно во Фрайарзфилд-Лодж.

Я велел ему как можно точнее показать мне все, что он тогда делал.

— Хочешь, чтобы я повторил ритуал заново?

— Ты что, дебил? Просто опиши подробно, что ты делал и как.

— Это никак не связано, ты ведь понимаешь? Ну, с новостью про Сэнди.

— Я-то понимаю, придурок ты хренов. Думаешь, я совсем тупой? Я просто хочу знать, что именно ты натворил.

Фрейзер снова впустил меня в свою комнату, в которой, как мне теперь казалось, воняло мухоморами и поганками. Продемонстрировал целый набор причиндалов: подсвечники, солонки, курительные палочки из сандала, мирры и пачули. Поведал, как разрисовал чердачный пол, и пробубнил какие-то заклинания.

Тут я его прервал:

— А откуда ты вообще знал, что делать? Что именно рисовать на полу, какие произносить слова и все такое?

Он посмотрел на меня с удивлением:

— В книжке вычитал.

— В какой еще, нафиг, книжке?

— Ну, я одно время собирал всякие книжки по теме. Потом случайно нашел и эту.

— Так ты что, просто действовал по инструкции? А там не сказано, как… ну, избавиться от этого… этой дряни?

— Не-а. Она была не целая.

— Не целая? — У меня вдруг возникло нехорошее предчувствие.

— Ага, листы вырваны. Я нашел их на чердаке — саму книжку и еще рукопись.

Комната поплыла у меня перед глазами.

— Ты нашел на чердаке рукопись?

— Ну да. Она просто валялась там, как будто ждала меня.

— Покажи! Покажи эту книгу! — У меня закружилась голова. Накатила тошнота.

— Ладно-ладно, успокойся. Здесь она, сейчас достану.

Он полез в тайничок, в котором, очевидно, и уберег ее от дотошных глаз Дика Феллоуза. Вытащил один из ящиков комода и перевернул его вверх дном над кроватью, вывалив все содержимое — носки, трусы, майки — на замызганное одеяло. К наружной части днища был приклеен скотчем пухлый коричневый конверт. Фрейзер отодрал его, вскрыл и достал ту самую книгу. Точнее, пожелтевшие останки книги. Обложка куда-то подевалась, корешок был выдран, вдобавок не хватало доброй половины страниц. А те, что уцелели, были переложены несколькими листами светло-коричневой кальки, на которых виднелись схемы и описания ритуалов, каллиграфически выведенные черной индийской тушью.

Взяв ее в руки, я чуть не лишился чувств. Понимаете, эта книга была мне прекрасно знакома. Ведь она принадлежала мне. Более того, автором приложенной к ней рукописи был я.