Не знаю, что именно я увидел под верстаком в мастерской Штына. Люди крайне несведущи во всем, что касается бесов и их естества. Едва ли не в каждой книжной лавке найдется что-нибудь вроде энциклопедии демонов или справочника «Бесы от А до Я». Но какая же берет досада, когда эти книги оказываются всего лишь перечислением разнообразных экзотических божеств. Например: «Вельзевул — божество филистимлян, почитаемое в городе Аккароне». Или: «Асмодей — персидское божество гнева». Они и в бесы-то попали лишь потому, что иудеохристиане сочли их конкурентами.

Никакие это не бесы. Они не входят в список из тысячи пятисот шестидесяти семи, блистательно составленный Гудриджем. В общем-то, если вам нужен длинный перечень божеств, одного индуизма хватит, причем с лихвой. Даймонд Джез в молодости учился у сикхов, и он говорит, что богов в индуизме бессчетное множество, по последним известным мне данным — свыше трехсот тридцати миллионов. Вот такие пироги. Само собой, всякий, кто пытается их подсчитать, находится во власти демона, которого Гудридж определил как «беса исчисления непостоянных величин».

Погруженный в эти мысли, я дошел до Кингз-Кросса. Огни уже гасли; в подворотне одного из магазинов стоял мужик в грязной потрепанной шинели. Когда я с ним поравнялся, он что-то квакнул в мою сторону. Я принял было его за чиновника, который занимается переписью бездомных, и прошел мимо, но через пять или шесть ярдов остановился и повернул обратно.

Теперь я посмотрел на этого бедолагу повнимательнее. Налипшие на чумазое лицо волосы. Дорожки от слез (уверен, они самые) теряются в бороде. И он, похоже, при последнем издыхании.

Он выкатил на меня глаза:

— Страшное дело, верно? Пытаюсь надыбать чашечку чая.

— Шеймас, не так ли? Мы на днях встречались у Отто. Вы вместе служили в Персидском заливе.

Он отвел глаза в сторону:

— Хорош уже.

Мне показалось, что он говорит не со мной.

— Как жизнь, Шеймас? Прости, конечно, но видок у тебя затрапезный.

— Чашечку чая неплохо бы.

Я мог бы сунуть ему пару фунтов и спокойно шагать дальше. Но все мы прекрасно знаем, что такое «чашечка чая». Поэтому я спросил, слыхал ли он о «Гоупойнте». Он сказал, что да. Я вытащил визитку, накарябал на обороте адрес «Гоупойнта» и пару слов для Антонии, сунул ему в руку. Шеймас выглядел разочарованным. Затем я додумался поймать такси и затолкал беднягу в салон.

— Вот спасибо, — сказал водитель. — Его-то мне и не хватало!

— Все сказал? Вот двадцатка. И проследи, чтоб он не ошибся дверью, усек?

Сам же я добрался на работу подземкой.

В контору я заявился к одиннадцати. В принципе мне можно приходить когда угодно. Во-первых, я часто засиживаюсь до семи вечера или разъезжаю по служебным делам; во-вторых, я тут самый главный. В любом случае Вэл, моя постоянная секретарша, держит оборону с девяти до пяти. Вэл — отличная тетка. Старой закалки. Из тех, у кого картотека содержится в безукоризненном порядке, а за манжету изящно заткнут платочек.

Вдобавок она — секретарь высшего класса. Всегда просматривает мою почту и вынимает письма из конвертов, если только на них не написано «Лично в руки» или «Секретно». Но таких не бывает. За исключением сегодняшнего, вон того, что белеет на моем столе среди прочей обычной корреспонденции.

— Это еще что?

— Чтобы это узнать, нужно вскрыть конверт, не так ли? — Вэл нередко разговаривает со мной так, словно мне не больше двенадцати. — По-моему, это какое-то приглашение.

Приглашения приходят довольно часто. Как правило, на какие-то скучные формальные приемы или пресс-конференции; их устраивают разные правительственные организации, а перед началом всем предлагают по бокалу негодного шардоне или паршивого хереса. Я извлек из конверта плотную белую карточку. Небольшое издательство «Вайндинг Пат» приглашало меня на презентацию книги некоего Чарльза Фрейзера.

— Вот тебе на! — воскликнул я. — Давненько не слыхал этого имени.

Издатель дописал несколько слов от себя: дескать, Чарльз Фрейзер выразил признательность за мой вклад в работу, поэтому они надеются увидеть меня на мероприятии. «Какой еще вклад?» — удивился я.

Вэл положила папку на стол и заглянула мне через плечо.

— Замечательная новость! — воскликнула она таким тоном, будто я школьник, зачисленный в футбольную команду. — Этот писатель ваш хороший знакомый?

Все это началось в начале восьмидесятых в педагогическом колледже Дерби, как раз после того, как у меня зародился интерес к антикварным книгам. Это был мой последний курс; я только что снова переехал в общежитие, а капеллан колледжа поочередно допрашивал всех постояльцев Фрайарзфилд-Лоджа. В этом несуразном эдвардианском особняке из белого камня, переоборудованном под общагу с одноместными комнатами, проживали двадцать два студента. Порой это место напоминало зверинец, но чаще там было уныло и безмятежно — в ванных сохли футболки для регби, в сушилках теснились футбольные бутсы или спелеологическое снаряжение. Приближалось Рождество. Фрейзера я знал — мы ходили на одни занятия по английскому, — но дружбы с ним не водил.

Каждого допрашивали в его же комнате, и я знал, что моя очередь сразу после него.

К визиту капеллана мы готовились тщательно — старались, чтобы, когда он деликатно постучит в дверь, в комнате уже не было ни следа порнухи или прибамбасов для курения травки. Он вошел, потирая руки, словно хирург, который собирается провести рутинную операцию по удалению аппендикса. Отказался от чая, устроился в кресле рядом с посвистывающим газовым камином. Я присел на кровать.

В свое время наш колледж основала Англиканская церковь. И хотя правительство отстранило ее от руководства, она по-прежнему серьезно относилась к своей миссии: у нас был капеллан, а в начале и конце каждого семестра всем желающим предлагались стандартные обряды. Дик Феллоуз — жилистый мужик с бурным нравом и сверкающим взором — обычно держался по-свойски, однако тем утром он, похоже, проснулся с пасторским воротничком на шее. Между прочим, этот тип даже отрастил белесую козлиную бородку, хотя в то время на такое не пошли бы даже матерые выпендрежники.

Он был совсем не дурак. И даже заседал в студенческом комитете, причем ребята сами этого захотели.

— Значит, ты все видел своими глазами?

— Да.

— Побывал наверху?

— Да.

— До того, как это обнаружилось, или позже?

— Я был вместе с вахтером, когда он нашел это.

— Ах да. То есть, пока не поднялась суматоха, ты об этом ничего не знал?

— Туда просто так не войдешь. Дверь на замке.

Задавая вопросы, он непрерывно шарил глазами по комнате. Искал зацепки. Тщательно изучал висевшие на стенах плакаты. Остановился взглядом на африканской деревянной маске, которую подарила мне одна девушка (ее мать не пожелала видеть такую зловещую штуку у себя дома). С грациозностью дикой кошки вскочил на ноги и, потирая руки, подошел к книжному шкафу. Присел на корточки, спиной ко мне. Я знал, что он проверит все корешки до единого. Раньше там стояло несколько книг, от которых я избавился заодно с порнухой; теперь я мучительно гадал, не осталось ли в пыли отметин, намекающих на то, что у меня, словно у Британской библиотеки, есть потайной или закрытый фонд. Покончив с книгами, он взялся за мою коллекцию записей.

Оглянулся через плечо, озарив меня улыбкой:

— Знаю-знаю, я здесь, чтобы расспрашивать про чердак. Но, понимаешь, я просто млею от чужих музыкальных коллекций. А ты?

Еще бы!

— Обожаю вот этих! — воскликнул он, помахав одной из кассет. — Обалденные!

— У них недавно вышел новый альбом, — угодливо сказал я.

Он поднялся с довольным видом — наши вкусы в инди-роке явно совпали. Затем обернулся, блеснув глазами:

— Обязательно добавлю его в свой список покупок для Рождества. А теперь давай поднимемся наверх и поглядим, что там.

Дик Феллоуз последовал за мной в коридор. Его удивило, что я, выходя из комнаты, проверил, защелкнулся ли замок. Он спросил, всегда ли я держу дверь на запоре. Я заметил, что случаются мелкие кражи. Он же в ответ посетовал — мол, куда катится мир, если уже и студенты не доверяют друг другу.

Первые два пролета Феллоуз шел впереди. Я заметил, что он носит сильно зауженные черные брюки и черные лакированные туфли. Было что-то жеманное, женоподобное в том, как он водил рукой по перилам и огибал стояки на площадках. Я слыхал, что однажды он всю ночь напролет нянчился со студентом, перебравшим «кислоты». Как видно, хороший человек, раз сидел с этим олухом, подстраховывая, пока того не попустит. Поговаривали, правда, что Феллоуз трахнул того студента в задницу, а потом убедил его, будто это была галлюцинация. Я встал на сторону меньшинства, считавшего это поклепом.

Пожалуй, именно тогда я впервые познал пьянящее дармовое чувство праведности, которое возникает, когда ты отстаиваешь чье-то доброе имя.

На самом верху, в конце коридора, вилась еще одна лесенка, ведущая к чердачной двери. Предполагалось, что у всех постояльцев есть доступ к чердаку, поскольку его нам отвели под хранение личных вещей — между семестрами комнаты требовалось освобождать, чтобы колледж мог сдавать их на время конференций. Но чердак запирался, а для того, чтобы туда попасть, приходилось идти на поклон к главному вахтеру — угрюмому недомерку-трубкососу, чью каморку, провонявшую табаком и еще какой-то неведомой хренью, сторожила злобная одноглазая овчарка. Идти до его сторожки было полмили. На руки он ключ не выдавал ни под каким видом, просителей принимал только по расписанию, а когда отведенный срок наступал, сначала долго и нудно церемонился с огромной связкой ключей, а потом всю дорогу от сторожки до чердака дрессировал свою псину. Чтобы уберечься от этого цирка, к вахтеру просто-напросто никто не ходил — чего, ясное дело, он и добивался. А для хранения вещей мы приспособили сушилку и прачечную.

В этот раз ключи были у Феллоуза с собой. Дверь поддалась не сразу, пришлось надавить плечом, после чего она с тяжким вздохом распахнулась. Капеллан переступил порог и, манерно извернувшись, придержал дверь передо мной. Едва я вошел, он тихонько прикрыл ее у меня за спиной. Не знаю почему, но я бы предпочел, чтобы комната оставалась открытой.

Феллоуз прошелся по рассохшимся лакированным половицам, остановился и, подбоченившись, уставился на рисунок. Из дальнего конца чердака, через окошко, похожее на иллюминатор, хлестало, заливая паркет светом, декабрьское солнце. От этого пометки на полу казались бледнее, чем были на самом деле. Какое-то время мы стояли молча; наконец капеллан спросил:

— Знаешь, что это?

— А как же. Пентаграмма.

— Пентакль, — поправил он.

— А какая разница?

Феллоуз ответил таким тоном, будто я имел счастье присутствовать на одной из его консультаций:

— Пятиконечная звезда находится внутри круга, следовательно, это пентакль, — он поднял на меня глаза, — а не пентаграмма.

— Сатанизм, — сказал я.

— Правда?

Должно быть, я покраснел.

— Ну, мне так кажется.

Начертанный мелом круг с вписанной в него пятиконечной звездой находился внутри еще одного концентрического круга. На каждой из пяти вершин звезды стояли свечи и маленькие керамические блюдца — в одном, видимо, соль, в других — какие-то пряности. Рядом виднелись всякие знаки, возможно древнееврейские, а между кругами — длинное латинское изречение.

— Похоже, они в этом разбираются, — сказал Феллоуз. — Или делают вид.

— А как это с латыни переводится?

— Не важно, — сказал он. — Да и не хотелось бы произносить это вслух. Значит, не твоих рук дело?

— Черт!

— Это значит «нет»?

— Да, это значит «нет».

Я наклонился и потер линию. Но это был не обычный мел, который легко обращается в пыль.

— Мел на полу — это всего лишь мел на полу, — произнес Феллоуз. — Меня больше волнует вот этот дружок.

Он повернулся к стене. На ней висела козлиная голова — настоящая козлиная голова с весьма впечатляющими рогами. Она была прибита примерно на уровне глаз. Кое-что, ранее обрамлявшее голову, исчезло, о чем я благоразумно умолчал, чтобы себя не выдать. Феллоуз пристально за мной наблюдал.

— Ты ведь свой парень в кампусе, — сказал он. — Всюду бываешь. Знаешь, где и что происходит. Есть какие-то соображения?

— Типа кто на такое способен?

Скрестив руки на груди, он кивнул. Я опустил глаза и, глядя на этот пентакль, медленно покачал головой.

— Что, совсем никаких? Видишь ли, когда я спрашивал об этом других студентов, каждый высказывал одну-две версии. При этом не раз прозвучало твое имя.

— Что ж, у всех нас есть враги, — сказал я.

— Что верно, то верно, мистер Хини.

— Ну, если вам нужны любые версии, то и я могу назвать пару имен, — сказал я. — Но это всего лишь догадки; доказательств у меня нет.

— Давай-ка мы все тут закроем, — сказал Феллоуз, — вернемся вниз, и ты мне расскажешь.