На следующее утро меня разбудил такой рев, будто стадо свиней гнали на рыночную площадь. Это Мик храпел в подушку. Я встал и тихо вышел из номера.

Пока он не проснулся, я курил в пагоде. Медовый солнечный свет едва пробивался сквозь утреннюю дымку над быстрой мутно-зеленой рекой, когда я увидел Бразье-Армстронга. Несмотря на то что он был в темных очках, должен сказать, что выглядел он неважно – помятым и невыспавшимся.

– Доброе утро, – сказал он с ухмылкой и уже собрался войти в пагоду.

– Обувь!

– Ах да. – Он нервно скинул сандалии. Затем оглянулся – нет ли Мика поблизости?

Мне понравилось, что я поддел его на такой простой мелочи. Это всегда приятно, и я решил, что малость еще добавлю.

– Здесь принято снимать обувь перед входом в храм или в усыпальницу.

– Да знаю я.

Он был немногословен.

– Зато курить можно. – Я протянул ему сигарету. – Похоже, им это все равно.

– Я не буду курить, спасибо. Послушайте, м-р Иннес, я пришел сказать вам, что решительным образом не одобряю – я даже не нахожу нужных слов – поведение вашего друга.

Он так и сказал – м-р Иннес. Стоило сделать ему замечание, и он тут же перешел на официальный тон. А может, это не из-за сандалий? Может, это из-за того, что мне ночью рассказал Мик?

Мик не оставил попыток разбудить меня. Он вылез из кровати, стянул с меня простыни, а потом стал выкручивать мне ступню, так что я был вынужден отбросить притворство; мы взяли пару бутылок пива из холодильника и перебрались из номера в пагоду, где и проговорили два часа. Да, в основном Мик рассказывал про Мэй-Лин, но потом признался и в том, что он натворил днем, когда умчался из отеля на рикше.

Стоило ему начать говорить о Мэй-Лин, от него просто пар валил. По его словам, она сразила его, как только вошла в бар. В общем, я его понимал: девица была сногсшибательная, иначе не скажешь. Пока мы с Миком сидели в пагоде и вели мужской разговор, а у подножия Будды мерцали огоньки, он поведал, что получил эрекцию, как только Мэй к нему подсела, и в таком состоянии провел несколько часов кряду.

– Я ведь туда просто так поехал, – уверял он меня. – В смысле к «Грустным любовникам». Я же не собирался ее заваливать. Мне и так было чертовски хорошо. То есть в натуре хорошо. С ним. С ней. О господи! Слушай, мы выпили пару пива, и, когда пришел черед Мэй-Лин встать за вертушки, оказалось, что девчонка торчит от ритм-энд-блюза! Понимаешь? И ведь знает все сверху донизу, вдоль и поперек!

Пока дело не коснулось музыкальных вкусов, Мик просто томился плотским желанием, но теперь его любовный пыл грозил навернуться слезами на глаза. Конечно, он и сам был ходячим энциклопедическим словарем поп-музыки и к тому же держал у себя в гараже внушительную виниловую коллекцию «Стакса» и «Мотауна». Накал страсти приблизился к тому опасному уровню, при котором убеждения закоренелого холостяка могли и пошатнуться. А на ди-джейском столе, как всем известно, две вертушки.

Мэй-Лин разрешила ему встать за пульт в «Грустных любовниках», где они вместе подбирали музыку для полупустого зала. Они и сами танцевали, обнявшись, под Эла Грина, и под Марвина Гэя, Отиса Реддинга и других .

Затем Мэй-Лин передала эстафету, и теперь они могли посидеть в полутьме, взявшись за руки и целуясь. Ситуация выходила из-под контроля. Пиво. Музыка. Запах волос Мэй-Лин. Соблазнительная, пьянящая атмосфера чиангмайского вечера. В «Грустных любовниках» Мик обрел обещание небесного блаженства, того самого, которое человек безуспешно пытается найти в прокуренном чубуке опиумной трубки.

Ну а почему нет? Люди влюбляются. И если ты прошел мимо такого дара, это все равно что оставить подкинутого младенца на ступенях церкви.

Но Мик все же беспокоился, что Мэй-Лин проститутка. Она несколько раз успокаивала его на этот счет, а Мик продолжал допытываться, с какой стати, если не из-за денег, она проводит время с таким жирным хреном, как он. Уверения, что он ей просто нравится, его не устраивали, и Мэй-Лин с отчаяния все ему тут и выложила, и очень хорошо с ее стороны, что она на это решилась.

– Сначала я не мог врубиться, что она несет, – рассказывал Мик, потирая подбородок. – Я просто сидел там с такой усмешкой, будто у меня челюсть парализовало. Я бы и рад был перестать улыбаться, но не мог. Она спросила меня, не собираюсь ли я что-нибудь сказать, а я сидел, стиснув зубы в улыбке, и смотрел ей через плечо. Я тебе говорю, Дэнни, я пошевелиться не мог. Слушай, я тебе расскажу про яйца. Их как отрезало. Организм их втянул как-то, понимаешь? Часа на два. Ходить нормально не мог. Но вот что странно: я умудрился встать «из самого себя», оставив свое тело сидеть там с ухмылкой. И тихо так вышел, ни слова не сказав – ни Мэй-Лин, ни кому другому. Когда очутился на улице, прыгнул к рикше в коляску. Даже не торговался.

После этого Мик отправился в тот бар, где мы были раньше, сгорбился над кружкой пива и стал с подозрением пялиться на девушек. Его с души воротило, оттого что он весь вечер целовался с мужчиной, но, с другой стороны, его побег тоже выглядел недостойным. Мика преследовало внезапно потемневшее лицо Мэй-Лин. К тому же он все еще видел самого себя, с дурацкой улыбкой откинувшегося на стуле, в то время как его «второе я» торопливо семенило прочь от танцевальной площадки. – Понимаешь, Дэнни, такое ощущение, что я все еще там. Отчасти. Как будто от меня кусок оторвался или я там яйца оставил.

Я, собственно, не мог посоветовать ему ничего особо умного. Понимал, конечно, почему он так расстроен. В овощных рядах на лестерском рынке подобные вещи обычно не случаются.

Я постарался убедить его, как мог, что ему не нужно так сильно себя растравливать. А когда он закончил рассказывать про Мэй-Лин, спросил, куда он ходил днем, прежде чем произошла вся эта история. Оказывается, он сдержал слово и не пошел в консульство, по крайней мере сразу не пошел. Вместо этого он поехал в чиангмайскую тюрьму.

Там он отыскал чиновника, с которым мы познакомились в наш первый визит. Еще какое-то число мятых купюр перешло из рук в руки, и, по словам Мика, у них состоялся долгий разговор об опиуме, заключенных фарангах и о нашем друге м-ре Бразье-Армстронге. Мик пожаловался как бы к слову, что мы его почти не видим, что его невозможно поймать и что от него мало толку. Чиновник открыл Мику причину частых поездок консула в Лаос или Камбоджу. Его влекло к маленьким мальчикам.

Мик не стал бы мне врать про такое. Конечно, служащий мог наплести с три короба или просто пересказать сплетни, но Мик принял услышанное за чистую монету и стал действовать соответственно. Он вернулся в консульство и поговорил с миссис Дуонг-саа. Он заявил этой даме, что Бразье-Армстронгу даются двадцать четыре часа, чтобы организовать встречу с девицей, укравшей у Чарли паспорт, иначе он свяжется с редакцией «Мировых новостей» или лондонской «Санди миррор» и сообщит, чем занимается здешний консул в Лаосе и Камбодже.

И вот утром, и половины назначенного срока не прошло, этот человек стоял передо мной собственной персоной и «самым решительным образом» осуждал поступок Мика. Я подумал: сколько раз за свою карьеру он писал эти слова в качестве пустого, формального, не требующего усилий выражения протеста по тому или иному поводу?

– Почему? – спросил я. – Что он такого сделал? Бразье-Армстронг откинул со лба длинную челку и вытер влажные губы элегантным движением пальцев.

– Я совершенно не понимаю, чего он хочет добиться своим вызывающим поведением. В частности, мои сотрудники были крайне возмущены и расстроены.

– Миссис Дуонг-саа?

– Да, Дуонг-саа. Все эти скандалы абсолютно бесполезны. Между прочим, мы делаем все, чтобы помочь вам в вашей сложной ситуации.

– Не сомневаюсь. Где вы были? В Лаосе?

– Нет.

– В Камбодже?

– Нет.

Консул посмотрел на меня. Я даже подумал, что он говорит правду, но едва заметное подрагивание его век заставило меня заподозрить, что прав, похоже, был Мик. Капельки пота на его верхней губе могли выступить и от наступившей жары, но я видел, что он боится меня. Он смотрел на меня и знал, что я «знаю».

Я сидел в пагоде, курил сигарету и поглядывал на реку цвета зеленого чая. Улыбчивый Будда призывал меня хранить невозмутимый покой, а у меня руки чесались разбить Бразье-Армстронгу физиономию. И думал я не о растлённых подростках, а об их родителях. Толком не знаю, может статься, они сами продавали своих детей и, уж конечно, делали это под давлением тяжелейшей нужды, но я не мог поверить, чтобы никого из них не мучил стыд.

Меня тоже мучил стыд. За мою дочь.

– Вы пришли мне что-то сказать?

– Я устроил встречу, как вы хотели. С девицей, которая украла паспорт вашей дочери.

– Устроили? Когда?

– Сегодня днем.

– Хорошо.

Я твердо решил говорить бесстрастно.

Я докурил сигарету, а он сказал мне, в котором часу мы должны там быть. Он также намекнул, что присутствие Мика может отрицательно повлиять на результат.

– А если я хочу, чтобы он тоже поехал? Бразье-Армстронг встал, собираясь уходить.

– Скажите своему другу, чтобы он перестал подкупать должностных лиц. Он, наверное, думает, что все здесь так просто. Но другой охранник может позавидовать, что взятку дают не ему, и вашему другу предъявят обвинения по полной программе.

– Вы нам угрожаете?

Он вышел из пагоды и сунул ноги в сандалии.

– Я, – сказал он с чувством, – такими методами не работаю.

И он торопливо зашагал по садовой дорожке, с багровым лицом, вытирая губы своими тонкими, ухоженными пальцами.

Я окликнул его:

– Вы Оксфорд кончали?

На его лице выразилось недоумение.

– Кембридж.

А ведь один хрен. Тоже мне разница!

– Вы зачем спрашиваете?

– Просто так, – сказал я. – Увидимся в тюрьме.