Вы наверняка заметили, что в моем повествовании отсутствуют некоторые детали, касающиеся обычаев того горного племени, с которым мы провели эти несколько дней. Но я нарочно не все рассказываю. Пока мы там жили, крестьяне начинали нравиться мне все больше, и на многое я стал смотреть другими глазами. Меня и сейчас беспокоит судьба жителей поселка, и рассказывать, где стоит деревня и как до нее добраться, я не хочу. Так что и в описание костюмов я добавил несколько выдуманных деталей, и в конструкцию хижин. Кое у кого могут оказаться другие имена.

Эти люди своим трудом выращивают мак на пыльной земле ценой тяжелых усилий, и я не хочу быть человеком, который наведет на них тайских чиновников, которым взбредет в голову выжечь их поля.

Благодаря общению с Джеком, я немало узнал о том, как выращивают опиум в тех местах. Американцы во Вьетнаме, пользуясь имеющимися у ЦРУ возможностями, установили связи с рядом национальных меньшинств в пограничных районах Таиланда и Лаоса, в особенности с повстанцами из племени мои. Вскоре у ЦРУ была трехсоттысячная партизанская армия, тренированная для войны в горной местности, готовая бороться с лаосскими коммунистическими силами. В середине шестидесятых, чтобы помочь партизанам и поддержать их союзнические чувства, ЦРУ предоставило к их услугам авиакомпанию «Эйр Америка» для транспортировки опиума в транзитные пункты для дальнейшего распространения.

Большая часть опиума перерабатывалась в то, что Джек называл героином высшего качества, «четвертым номером», и отправлялась в Сайгон. Оттуда продажные правительственные чиновники переправляли его в США, раздувая героиновую эпидемию семидесятых годов.

Основы процветания опиумных банд, орудующих на тайских холмах, были заложены в период вьетнамской войны. И если бы я хотел найти виноватых в том, что случилось с Чарли, то ЦРУ заняло бы в этом списке одно из первых мест.

Но что же мне рассказать о том племени, среди которого мы жили? Что в разведении мака по знаниям и мастерству оно не уступает племени мон? Что в искусстве изготовления украшений из серебра эти люди могут потягаться с умельцами акха и яо, а по навыкам вышивки далеко опережают каренов? Что некоторые женщины затачивают себе зубы до острых кончиков и что полигамия у них в порядке вещей? Что они делятся на кланы, как племя лаху. И что пришли они с Тибета подобно лайсу?

И что они верят в духов?

Я попытался сфотографировать Набао рядом с ее новой электрической лампой, но даже в состоянии восторга она наотрез отказалась фотографироваться. Она повернулась ко мне спиной, взмахом руки показав, чтобы я уходил. Мне было жаль упускать момент, но пришлось уважить ее просьбу.

В другой раз я попытался сделать снимки жителей деревни на полях, во время работы. Они пришли в крайнее возбуждение. Сперва я подумал, что они отказываются из опасения, что фотографии попадут в руки полиции, но позже узнал, что страх перед фотоаппаратом имел под собой в гораздо большей степени религиозную подоплеку. Зато они с удовольствием разрешили мне сделать несколько снимков цветущего мака и деревенских хижин. Эти снимки хранятся у меня до сих пор.

Мое предположение, что жители племени боятся вместе с «лицом» потерять и душу, было неточным.

На самом деле они боялись того существа или того предмета, который мог попасть вместе с ними на пленку. Они не хотели оставлять свой образ на пленке в присутствии какого-нибудь духа, который мог пролететь мимо, когда делался снимок. Они боялись, что потом дух не сможет их покинуть, так с ними и останется.

Духи для них были совершенно живыми. А их собственные изображения, в том числе и на негативе, воспринимались крестьянами как своего рода дубликаты, осужденные на непредсказуемое существование в окружающем мире.

Пока я размышлял об особенностях первобытного мышления здешних дикарей, меня вдруг осенило, что от поездок в Оксфорд не осталось ни одного снимка. Помню, Чарли хотела меня снять и в университете, и в городке, а я почему-то избегал фотоаппарата.

Довольный собой за удачную электрификацию жилища Набао, я вернулся в нашу хижину. За это время Мик и Чарли успели отлично поладить. Чарли обтирала его влажной тряпкой. У нее была какая-то местная мазь, которую она ему нанесла на места, где были укусы москитов. Когда я вошел в хижину, они дружно смеялись.

– Ты мне тут столько ужасов про Чарли наговорил, – обратился ко мне Мик. – А девочка в полном порядке!

Это было сказано шутя. Нет, полушутя. Или насмешливо. Черт, не знаю. И все-таки, когда я увидел, как она смеется, мне стало легче. Я люблю, когда люди смеются. Я люблю смотреть, как они начинают смеяться, когда смех попадает в них и начинает распирать изнутри.

– Я сказала Мику, – поведала мне Чарли, – что человек, который сумел пройти по этим долбаным джунглям, да еще в твоей компании, должен быть прямо святым.

Вот этого я не люблю. Когда женщины ругаются. Всю жизнь не любил. Я, например, никогда таких слов при Шейле не произносил.

– Это был просто ад, – сказал Мик, – но если выберемся, то уж посмеемся всласть. Правда, Фил?

– Еще как, – печально сказал Фил. Он посмотрел на Чарли. – Хотя все будет зависеть от сестры.

Лицо Чарли помрачнело, она провела рукой по волосам. Та таинственная сила, которую я и прежде в ней замечал, вдруг стала явно ощутимой.

– Ты ведь хочешь вернуться домой, Чарли? – спросил я.

Она обхватила руками колени и стала качаться назад-вперед молча, тогда я спросил еще раз. Она закрыла глаза, а по щекам уже текли слезы. Она кивнула: да, мол, хочу. Я вдруг подумал: не держат ли ее здесь пленницей?

– Это Джек? Местные? Они тебя не отпускают?

– И не Джек, и не крестьяне, – крикнула Чарли сквозь слезы и вдруг рухнула на циновку, сотрясаясь от рыданий, горьких и неудержимых; из того, что она говорила, почти ничего нельзя было разобрать.

– Это из-за меня, – послышалось мне, – это из-за того, что я наделала!

Я пытался успокоить ее, но тщетно. Фил стоял рядом, тяжело дыша и нервно покусывая палец. Мик встал с постели и нетвердо подошел к нам.

– Держись, – сказал он. – Держись, девочка. Мы беспомощно смотрели на Чарли, пораженные силой ее отчаяния. Когда рыдания стали утихать, она, пошарив под циновкой, достала трубку и остальные принадлежности. Взглянула мне в глаза. Каждой своей жилкой она словно запрещала мне спорить с ней, и я понял, что нам придется очень туго.

– Что-то не видно, чтобы наши проблемы были близки к разрешению, – сказал Фил. – Как считаете?

Я взглянул на Мика. Он покачал головой: не вмешивайся. Я смотрел, как она соскоблила немного опиума от небольшого кусочка, разогрела на спичке и опустила в чашечку своей тонкой трубки. Она попыхивала этой штукой, глядя на меня без тени смущения. Ее лицо застыло. Прядь волос упала на лоб, и она мрачно смотрела на меня через свисающий локон.

Но опиум ее успокоил. Он смягчил черты и вернул ее лицу нежное выражение. Вопреки моим ожиданиям, что она впадет в транс, к ней вернулась трезвость мысли. Я вспомнил, что именно в таком состоянии застал ее в первый раз, когда увидел. Но все происходящее было для меня как страшный сон. На минуту я почувствовал, что это не может быть Чарли, что это какой-то демон, принявший облик Чарли, сидящий перед нами в темной хижине при свете свечей. – Я кое-что натворила, – сказала она, – кое-что очень глупое. В тот момент я не понимала, что делаю. И теперь мне приходится за это расплачиваться. – Почти без перерыва она продолжала: – Когда я впервые сюда попала, эта деревня была одним из пунктов туристического маршрута. Я была с американским парнем по имени Бен. Набао продала нам опиум. Других туристов это не интересовало, а мы с Беном решили попробовать. После первой трубки ничего не почувствовали, тогда мы выкурили еще несколько трубок, а в следующую минуту уже хохотали как помешанные. Вышли искать воды попить. Ноги у меня стали как резиновые. Мы падали, ползали на четвереньках и смеялись, смеялись.

Потом вдруг люди стали выбегать из хижин. Они показывали на небо и кричали. Мы не могли понять, что происходит. Жители собрали все кастрюли, миски, жестянки, которые смогли найти, и стали колотить по ним палками, поднимая ужасный шум. Это действительно было жутко. У меня волосы дыбом встали.

Наконец мы поняли, в чем дело. Наступило новолуние. Они стучали по своим горшкам и кастрюлям и вызывали луну.

Мы с Беном, спотыкаясь, ходили туда-сюда, опять заливались хохотом, хватались друг за друга. Потом Бен оступился, стал падать куда-то вбок, и мы рухнули в Ворота духов посреди деревни.

– Ворота духов? Это что такое? – спросил Мик.

– Я ходил смотреть на них, – откликнулся Фил. – Резные деревянные идолы.

– Позже объясню, – сказал я Мику, прерывая Фила.

– Ну мы в них завалились, – продолжала Чарли. – Бен с трудом поднялся на ноги, держась за один из этих резных членов. Ему все еще казалось, что мы веселимся, но жители вдруг разом замолчали. Оцепенели. Они стояли над нами с выпученными глазами. Я поняла, что мы натворили что-то ужасное, но мне никак не удавалось уговорить Бена выпустить из рук деревянного демона. Затем один из жителей принялся стучать в свой котелок, да так зло, прямо нам в лица. Остальные присоединились к нему. Звон стоял умопомрачительный. Они все стучали и стучали, орали на нас и били в котелки у нас над головой. Я думала, мне этого не вынести. Я помню, как меня тошнило, и потом я отключилась, а когда пришла в себя, была в хижине. И Бен тоже. А вокруг горели свечи. Потом я снова заснула, а когда проснулась, свечи уже погасли и Бена не было. Он забрал свои вещи и бросил меня.

Голос Чарли стал монотонным. Она уныло смотрела в пол. Мик предположил, что как раз тогда Клэр Мёрчант и утащила у нее паспорт.

– Да, паспорт пропал. Я помню, кто-то зашел в хижину, рылся в вещах, но я не могла ничего сделать. С тех пор Набао присматривает за мной.

– И ты не пыталась уйти? – спросил Фил.

– Пыталась много раз, Фил. Время от времени через деревню проходили группы туристов. Я собирала вещи и готовилась уйти. Но мне ни разу не удавалось, потому что я не могу выйти из хижины.

– Не беспокойся, – сказал я. – Как только Мик поправится, мы отсюда выберемся. Мы наймем кого-нибудь из деревни, чтобы довел нас до Чиангмая.

– Папа, я сказала, что не могу выйти из хижины.

– Мы им заплатим кучу денег…

– Папа, послушай меня! Послушай! Ты никогда не слушаешь!

– Кажется, я понимаю, – произнес Фил.

– Что понимаешь?

Внезапно Фил обратил на меня свой гнев:

– Она же тебе сказала, что не может выйти из хижины! Тебе человеческим языком сказали! До тебя не доходит?

Выйти из хижины? Нет, я не понимал. Каким-то образом я уверил себя в том, что у Джека или у крестьян была особая причина не отпускать ее. Я не понимал, что ее страх перед солнечным светом был сильнее, чем страх провести остаток жизни в этой жалкой хижине.

– Так что ты там говорила, Чарли?

Она вздохнула, затянулась и выпустила дым ровной струйкой через ноздри.

– На мне заклятье за то, что мы сделали. Я чуть не рассмеялся:

– Заклятье?

– Заклятье. Чары. Колдовство. Сглаз. Сколько раз тебе нужно объяснять?

– Ворожба, – тихо произнес Фил. – Ворожба.

– Заткнись, Фил, – гаркнул я. – Нет тут никакой долбаной ворожбы.

Мику пришлось нас развести.

– Так. Давайте все успокоимся, – сказал он, имея в виду нас с Филом. Чарли была абсолютно спокойна. Она сидела обхватив колени. – Это все нужно еще хорошо обдумать.

Я слышал о чем-то похожем. Боязнь открытого пространства. Паника. Страх джунглей – у меня у самого это было пару дней назад, так ведь? Агорафобия. Стоило тащиться в такую даль, чтобы столкнуться с «психологической проблемой»! Это же должно оставаться в мире кредитных карточек, микроволновок и бездельников, которым некуда девать свободное время. Психологии не место в джунглях! Я им так и сказал.

– Тебе этого не понять, отец, – злорадно сказал Фил. Он наслаждался моим недоумением. – Тебе этого просто не понять.

– Послушай, а что будет, если мы попробуем тебя вынести? – полюбопытствовал Мик.

Чарли прищурилась и посмотрела на него долгим взглядом:

– Однажды крестьяне выносили меня, и стало только хуже. Прошу вас, ни в коем случае не делайте этого.

– Я просто спросил, – сказал Мик.

Мы оказались в тупике. Из всех трудностей, которые нам предстояло осилить, эту я мог ожидать меньше всего. Некоторое время мы сидели молча, и тут у дверей послышался шум и вошла Набао с огромной кастрюлей супа с лапшой. Она радостно приветствовала меня. Чарли и Набао обменялись парой слов.

– Не знаю, что ты сделал, – сказала Чарли, пытаясь развеять тяжелое настроение, – но она говорит, что ты ее герой.

Набао потрепала меня по щеке и вышла, приплясывая.

Мы ели хмуро. У супа был привкус карри и имбиря. Я пытался представить состояние Чарли, докопаться до самой его сути. Все, что она могла сказать, сводилось к тому, что стоило ей переступить порог, как у нее начинался приступ паники. Ее терзал страх, что кто-то страшный, прожорливый, сидящий снаружи затянет ее, поглотит без остатка. «Если я попаду к нему в пасть, – говорила она, – я пропаду. Мое падение будет вечно».

Она была уверена, что несет наказание за сломанные Ворота духов.

Фил был прав: в этом я не разбирался. Я посмотрел на Мика, и второй раз за день он просто покачал головой мне в ответ. Я пытался сообразить, что мне следует сказать или сделать, и тут динамики радио снова вырубились. Помню, как у меня вырвалось: «Ох!»

Мое желание починить это проклятое радио было лишь выражением потребности в каких-то практических действиях, попыткой убежать от своих проблем. Я поднялся и стал рыться в рюкзаке. Там была открывашка для консервных банок, на худой конец, и она могла сгодиться. Пока я ее искал, Чарли запихнула свою трубочку под циновку, и я заметил, что там у нее лежит нож. Продолжая искать открывашку, я спросил как бы невзначай:

– Тебе этот нож зачем нужен?

– Нож? – сказала она, снова приходя в себя. – Да приставал тут ко мне один парень, но я могу за себя постоять.

– Конечно. – Я глянул на Мика. – Сейчас вернусь.

В деревне царило оживление. Сгущались сумерки, и вернувшиеся с полей работники со своими семьями сидели скрестив ноги вокруг дымящихся котелков. Кто-то готовил пищу, кто-то строгал бамбук, другие курили свои здоровенные трубки. Я с некоторым удовлетворением отметил, что меня уже встречали кивками и улыбками.

Генератор был для меня важен. Если бы мне удалось наладить его работу и вдобавок раздобыть провода, чтобы провести свет в несколько хижин, то можно было надеяться, что нам окажут необходимую помощь. Теперь, когда я знал, что Джек со своими дружками не удерживает здесь Чарли силой, я должен был заручиться поддержкой кого-нибудь из местных, пока Мик окончательно не поправится, а тогда мы смогли бы отправиться домой.

Зайдя в сарай, где стоял генератор, я проверил колпачок на свече зажигания, думая, что он мог разболтаться из-за вибрации, но на этот раз проблема была в чем-то другом. Оказалось, мне даже не нужно было отвинчивать кожух – он стоял незакрепленный. Поверхностный осмотр выявил, что кабель, подходящий к двигателю, отсоединен и цепь соответственно разорвана. Я не знаю, как туда могло набиться столько грязи. Я все вычистил и снова запустил генератор. Крестьяне сдержанно выразили мне свое одобрение. Повелитель Генератора помахал им в ответ замасленными руками.

Я взял тряпку, смочил бензином и протер мотор, прежде чем поставить на место кожух. Конечно, если бы у меня были нужные инструменты, чтобы разобрать эту штуку по винтику, она бы у меня работала как часы. Я собирался дать Джеку список предметов, которые он обещал мне привезти вместе с кабелем на проводку.

Когда я вышел наружу, у хижины Набао происходила шумная ссора. Набао в сердцах орала на бородатого прислужника Джека – это я понять мог.

Несколько жителей молча наблюдали за ними. У бородача в руке была лампа, которую, как я сообразил, он вынес из хижины Набао. Моя времянка валялась на земле, как дохлая змея. Набао, должно быть, залезла бородачу в печенки, поскольку он сделал шаг по направлению к ней и замахнулся. Она поняла, что это не пустая угроза, и спряталась в хижину.

Появился Джек, требуя объяснений. Его сподвижник что-то прорычал и унес лампу. Джек подошел ко мне:

– Зачем вы дали этой женщине свет?

– У нее была лампа. Я только провод кинул.

– Не вмешивайтесь здесь ни в какие дела.

– Я не вмешивался.

– Не перебивайте меня, когда я говорю! Когда я говорю, вы слушаете. Это понятно? В противном случае мне придется вас пристрелить. – Его гнев совершенно не соответствовал моему поступку. Взгляд стал совершенно ледяным. – Вы сейчас генератор чинили?

– Да.

– Надеюсь, на этот раз вы его хорошо починили?

– Да.

– Еще раз он заглохнет, у вас будут проблемы.

– Мне инструменты нужны. Нечем работать.

– А руки вам зачем? Работайте руками. А если придет в голову протянуть свет в хижину, начните с моей. Ну, начинайте. Время пошло.

Я показал на короткий кусок провода, валявшийся в пыли.

– Кроме этого обрезка, есть кабель от радио. До вашей хижины не хватит.

На лбу у Джека появились две вертикальные морщины. Он шагнул ко мне, придвинулся вплотную и выдохнул:

– Слушайте, я сейчас занят, дел много. Ваша задача не лезть к старухам и следить, чтобы генератор не заглох.

Он развернулся и ушел. Крестьяне мрачно посматривали на меня. Набао тоже выглянула из хижины, но в мою сторону старалась не смотреть.

Дождавшись меня, Мик, Фил и Чарли стали расспрашивать, из-за чего был крик. Прежде чем я успел внятно им все растолковать, я увидел шагавшего к нам бородача.

– Похоже, у нас неприятности.

С порога он ткнул пальцем, указывая на меня.

– Джек звать! – заорал он. – Сейчас ходи! – Он зашагал прочь.

У соседней хижины двое крестьян забивали свинью. Казалось, они бессмысленно затягивают это занятие. От громкого визга на душе становилось тошно, и впору было впасть в отчаяние. По временам в крике животного мне слышались человеческие нотки.

Я вздохнул и пошел.