В среду на той же неделе Кэсси посадила Фрэнка в коляску и вышла с ним из дому. Марта не просто так решила переложить часть хлопот на плечи одной из дочерей. Ей приходилось нелегко. С каждым годом все сильнее становилась одышка, на все заботы ее не хватало. От осенней стужи у нее расшалились больные суставы. Держать Кэсси на близкой привязи было так же необходимо, как присматривать за малышом Фрэнком. Иногда Кэсси уходила с ним – тогда Марта отдыхала. Ей нужно было немного побыть одной и собраться с силами, которые ее покидали.

Она грузно опустилась в кресло и прикурила сигарету от огня в камине, но не успела выпустить дым после первой затяжки, как в дверь глухо постучали. Марта сунула дымящуюся сигарету в пепельницу, с трудом поднялась и, опираясь на палку, медленно двинулась к двери. Стучали уже громче.

– Да-да, иду я, иду!

Она отдернула дверной полог и отодвинула засов.

– Мертвого разбудите! – проворчала она и наконец приоткрыла дверь.

И тут же пожалела о своих словах. Перед ней стоял мотоциклист. На нем были высокие сапоги, кожаная коричневая куртка и кожаные перчатки. Глаз и вообще лица Марте не было видно из-за мотоциклетного шлема и очков. Рот его закрывала кожаная маска, свисавшая на ремешках с ушей.

Марта выглянула через его плечо на улицу. Мотоцикл стоял на дороге – не на обочине, что было бы вполне естественно, а прямо посреди проезжей части. На улице – ни звука.

– Не с худыми хоть новостями? – спросила Марта.

Мотоциклист не ответил. Он возился с маской, пытаясь сдернуть ее со рта. Ему не удавалось ухватить хлипкие ремешки пальцами в утепленных перчатках, и он стянул одну с руки. Марта заметила, что рука у него дрожит. Он еще поборолся с маской и наконец отчаянным движением сорвал ее с себя.

Одержав победу, он наклонился к Марте, она почувствовала на своей щеке его слабое дыхание.

– Что? В чем дело? – закричала она.

Мотоциклист только сглотнул – похоже, это было ему больно – и дотронулся до горла. Наконец с большим трудом ему удалось что-то каркнуть, кажется, «Фрэнк». Марта не успела и слова сказать в ответ, а он уже шел по дорожке прочь от дома, снова натягивая кожаную маску. Не оглядываясь, он сел на мотоцикл, брыкнул ногой, машина завелась, и он с ревом умчался.

Марта, прихрамывая, вышла на улицу – не видно ли его? Но незнакомца и след простыл. Она окинула взглядом улицу. Никого, кто мог бы подтвердить то, что она сейчас видела. Вернувшись в дом и плотно задвинув засов, она направилась в гостиную. Оставленная в пепельнице сигарета потухла. В камине краснели угольки. На стене качался маятник часов.

Кэсси вернулась около половины пятого, она пешком прошла до центра города и обратно. На Бродгейте теперь расположилось множество временных лавчонок, и Кэсси была вся под впечатлением Новой моды. За последние пару лет страну с легкой руки Кристиана Диора покорили женские формы, срисованные с песочных часов: бюст, талия, бедра. Кэсси с ума сводили накладные плечи, осиные талии, юбки колоколом. Заместитель министра торговли Гарольд Вильсон в своем выступлении по радио отозвался о Новой моде как безответственной, легкомысленной и расточительной, так как она поглощает тысячи ярдов лишнего материала. Но, как заметила Кэсси, на танцах заместитель министра торговли на фиг никому не нужен.

Однако все менялось, и пусть правительство еще не доросло до Новой моды с ее юбками-воронками, зато оно проявляло больше передового духа в других сферах. Отменили карточки на хлеб. Создали Государственную службу здравоохранения.

– Мам, глянь!

Кэсси получила причитавшийся ей бесплатный апельсиновый сок и рыбий жир для Фрэнка. В послевоенные годы государство старалось обеспечить маленьких детей лучшим пайковым питанием.

Марта бросила взгляд на сок и рыбий жир.

– Вот и хорошо, – сказала она. – Чудненько.

– Мам, ты как себя чувствуешь?

– Кэсси, мы тетю Берту навестить собирались, помнишь? Ну, так тебе с Фрэнком не надо идти.

– А что? Что-то случилось?

– Я сама схожу, а вы дома оставайтесь.

– Мам, я так хотела к ней пойти. Да и Фрэнк может ее так и не увидеть – вдруг она помрет?

– Не спорь со мной, Кэсси. Я устала, мне сейчас не до этого. Не пойдешь, и все тут.

Кэсси не стала спорить.

Бац! – встала на стол бутылка рыбьего жира. Бамс! – последовала за ней бутылка апельсинового сока. Хлоп! – упала на стул сумочка Кэсси. Бум! – хлопнула дверь, и застучали по ступенькам каблучки. Шуму было наделано порядочно, губки надулись – но никаких споров.

Все эти годы двоюродная тетушка Берта была очень добра к Кэсси. Ей было уже под восемьдесят, и недавно она захворала. Она не вставала с постели, никто не знал, что у нее за болезнь, и многие из родни заговорили, что надо бы навестить тетю Берту, а то – мало ли что. И с этим было не поспорить: действительно, никогда ведь не знаешь. Марта тоже была с этим согласна, поэтому и собиралась посетить больную Берту вместе с Кэсси и Фрэнком. Но после того как у Марты сегодня побывал одетый в кожу мотоциклист, все изменилось.

На следующий день, когда Марта надевала пальто, на душе у нее было неспокойно. Она боялась оставить Кэсси на несколько часов с Фрэнком, опасалась, что тетя Берта будет очень плоха, и ей было страшновато ехать к тете Берте в Фоулсхилл через весь город. И, как будто этого было мало, ее тревожило кое-что еще.

Ей нужно было доехать на муниципальном автобусе до центра, а потом пересесть на другой – до Фоулсхилла. В последнее время она все меньше выходила из дому, и, хотя у нее пока не окончательно развилась боязнь открытого пространства, ей всегда было не по себе, если приходилось куда-то ехать. С Кэсси было бы легче, но сегодня ее с собой брать нельзя.

Автобусы снова ходили регулярно. Ей подал руку веселый и любезный кондуктор. По всему городу заново отстраивали дома. В первые послевоенные годы в основном расчищали руины, но теперь всюду шла стройка. Марте особенно интересно было посмотреть, что стало с Бродгейтом. В мае город посетила юная принцесса Елизавета, которая заложила памятный камень в честь первого этапа нового строительства в городском центре. Новый облик Ковентри создавался вдохновением архитектора Дональда Гибсона , у которого учился Бернард.

– Это гений, миссис Вайн. Этот человек – гений. Вам обязательно нужно поехать и посмотреть. Ковентри станет городом-Фениксом.

– Мам, это птица, которая восстает из пепла – подсказала Бити.

– Ты ведь это и без нее знала, правда, Марта? – поддразнивая, сказал Том.

После визита принцессы все пришли к Марте на чай. Сестры тоже ходили посмотреть из толпы на особу королевских кровей. Марта не пошла. Нечего ей глазеть на эту семейку – во время войны-то они струсили, а Эдуард – так тот вообще нацистский подпевала . Но девушки пошли все. Заново отстроенный Бродгейт кишел народом, жаждавшим поприветствовать принцессу флажками.

– А я первый раз слышу, – призналась Кэсси. – Фебикс. Вот это здорово!

– Феникс, Кэсси, Феникс, – поправил ее Бернард и снова обратился к Марте: – А Бродгейт спроектирован в виде парка.

– Лавки, – резко вставил Уильям. – Магазины – вот что людям нужно в центре города. А не какая-то лужайка сраная, чтоб в шары играть.

– И магазины нужны. Но и сады тоже, пешеходная и торговая зона. Дональд Гибсон – действительно творческий человек. Когда он все закончит, вы увидите – ничего подобного никогда еще не было.

– А как товар будут к лавкам подвозить, коли транспорт уберут? Что-то не додумал он.

– Уильям дело говорит, – согласился Том. – Точно.

– Проект! – ответил Бернард. – Все предусмотрено проектом. Я знаком с документацией. Товары будут доставлять к черному ходу магазинов, а покупатели смогут спокойно себе разгуливать по пешеходной зоне.

– Не подъехать будет, за место передерутся. Неважно придумано.

– Но вы же не видели проекта, Уильям! А я видел, и вы можете ознакомиться – приходите в Городской совет.

– Ха, в Городской совет.

– Ну, если вам, конечно, захочется.

Лавочник Уильям и потенциальный коммуно-анархо-синдикалист (а может быть, и голубой, учитывая его подозрительную любовь к перемене пеленок и мытью посуды) недолюбливали друг друга. Том, не принимавший ничью сторону, сказал:

– Пару пабов бы новых построил, да и хорош.

– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, это бы мм… – возможно, согласился Гордон.

– Он великий человек, – пришла на помощь Бернарду Бити. – О нем сейчас все говорят.

– А что это у него за знак такой диковинный? – полюбопытствовала Кэсси.

– Знак диковинный? – переспросила Марта.

На обратной стороне памятного камня, заложенного принцессой, был начертан странный, может быть, масонский символ – собственная подпись Гибсона. Это был замысловатый знак с анком , позаимствованным у египетских фараонов.

– Когда-то это был знак Эхнатона , – объяснил Бернард. – В четвертом веке до нашей эры он построил себе новую столицу.

– Этот архитектор, Дональд Гибсон, – подключился Том. – Он что, феску носит?

Все засмеялись, а Бернард и Бити переглянулись, словно два взрослых в детском саду.

…Марта шла по Тринити-стрит в верхнюю часть города и диву давалась – сколько уже успели сделать. Бродгейт очистили от вывороченных булыжников и кусков искореженного металла, ровно замостили, а посередине устроили огромный газон. Это и был центральный сад, о котором говорил Бернард. После тесных, узеньких улочек, нависающих фронтонов и притиснувшихся друг к другу зданий, стоявших здесь до бомбардировок, площадь поражала своим открытым пространством. Марта живо пересекла мощеную зону и направилась к памятному камню.

Она шла, смотрела по сторонам и удивлялась, что столько народу бежит куда-то по своим делам. Всюду сновали женщины, одетые по Новой моде, и почти не было видно людей в военной форме. Сердце города, растерзанное и превращенное в грязное, покрытое лужами поле, теперь оживало. На ее губах невольно мелькнула улыбка – она подумала: как сильны, как изобретательны все-таки люди. Все обновляется.

Вот, оказывается, что суждено увидеть людям, прошедшим через такие страдания! Посмотришь на все это и скоро забудешь, что пережила страшную войну. Она оглянулась на шпили-близнецы Святой Троицы и Святого Михаила и вспомнила строчку, наверное, из Библии: «Он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» . Она совсем не была религиозной, но увиденное произвело на нее глубокое впечатление, и она надеялась, что ее с дочерьми можно причислить к добрым и праведным.

Марта прочла надпись на памятном камне и обошла его, чтобы рассмотреть знак архитектора. Изображение действительно было необычное. Похоже на планету или, может быть, солнце, излучающее семь линий, – но все с одной стороны. И на шестой линии – египетский анк. С чего это архитектор выбрал себе такой чудной знак, удивилась Марта.

Но мысли ее в это время снова занимало другое. Совсем не чудные знаки. Она думала о Фрэнке.

Навестив тетю Берту, Марта автобусом вернулась в город и там пересела на другой автобус – до дома. Она ехала, смотрела в окно, думала о Берте, о своем муже Артуре и дочерях. Ей даже пришлось достать из сумочки носовой платок – вытереть навернувшуюся слезу. Она вышла от Берты расстроенной. Той было очень плохо, но Марта не захотела войти в спальню. Она остановилась в дверях и оттуда поговорила со старушкой – разговор получился печальный. Автобус трясся по дороге, на возрождающийся Ковентри уже опускались лимонно-серые сумерки.

Но больше всего на свете ей не давал покоя Фрэнк. А что, если Кэсси на этот раз была права? Что, если Фрэнк – особенный? Может, хватит этого с Вайнов, подумала Марта. Не довольно ли?