Байрону было жарко, он устал, наглотался пыли и пребывал в плохом настроении. Он обшарил все ящики и полки в кабинете апартаментов Генри, старой конторе управляющего, даже те комнаты, которые служили уборной владельцам замка во времена распри Ланкастеров и Иорков. Ничего.

Теперь он находился в библиотеке, последнем разумном месте, где могут находиться записи, хотя, видит Бог, не многие из его предшественников славились своим умом. Поначалу он прибег к помощи Фейна и лакея, но поскольку поиски пока не дали никаких результатов, терпение у Рейберна было на исходе, и он решил отпустить обоих, прежде чем начнет вымещать на них свою досаду.

Рейберн с тоской смотрел на покрытые плесенью книги. Лишь на корешках некоторых из них были какие-либо пометки, но далеко не все удалось разобрать. Рейберн сидел, окруженный бесценными древними фолиантами, с единственным желанием – чтобы все они исчезли, кроме той книги, которую он ищет. Вдруг за спиной у него раздались тихие шаги, и он в сердцах сунул «Храм Флоры» на место.

– Я просил не мешать мне! – рявкнул он не оборачиваясь.

– Меня вы, во всяком случае, не просили. И потом, откуда мне было знать, что вы здесь? Вы никогда ничего мне не сообщаете.

На Рейберна этот мелодичный, насмешливый голос подействовал как ушат ледяной воды.

Он обернулся и, сидя на корточках, прислонился ноющей спиной к книжному шкафу, глядя на улыбающуюся Викторию.

– Добрый вечер, Алекто. Пришли меня мучить? Но здесь нет ни тяжелых камней, чтобы их катать, ни жадных до печени орлов. Я ищу несуществующую книгу записей.

Виктория выгнула тонко очерченную бровь, ее лицо приняло выражение фальшивой серьезности.

– Я хочу взять что-нибудь почитать, если ваша светлость позволит. Мне нечем заняться в ожидании ужина, когда наконец вы окажете мне честь и разделите со мной трапезу. – Она посмотрела на рубашку, до которой он разделся за час до того. – Я вижу, что сейчас вы не годитесь для моего общества, так что я уберусь в какой-либо другой угол этого дома. – Она помедлила. – Если, конечно, вам не нужна помощь.

Байрон усмехнулся:

– У меня были помощники, но я отослал их.

Он уперся локтями в колени и, подняв голову, посмотрел на нее. Ее язвительное настроение, судя по всему, кончилось вместе с обедом, сменившись игривостью, которая, пожалуй, тоже отличалась едкостью, но все же освежала после нескольких часов, проведенных в обществе угрюмого дворецкого. И что гораздо важнее, она бросила взгляд на окна, но ничего не сказала. Все, кроме одного, были плотно зашторены и не пропускали свет. Виктория не задала ни одного вопроса, который испортил бы ему настроение.

– Если только вы действительно хотите помочь...

– Если бы не хотела, не вызвалась бы, – возразила Виктория. – Я не страдаю жаждой мученичества.

Усмехнувшись, Байрон встал и отряхнул брюки, оставив на темной ткани длинные полосы пыли. Затем посмотрел на полки.– Я никак не могу найти одну книгу хозяйственных записей семнадцатого века. Это должна быть бухгалтерская книга размером в кварто, переплетенная в коричневую кожу, с гербом Рейбернов на фронтисписе.

Виктория окинула взглядом полки и скорчила гримаску:

– Ну, здесь нет ничего сложного. Всего четверть книг соответствует этому описанию.

– Вот именно, – уныло согласился Байрон.

– Итак, – бодро сказала Виктория, – я, разумеется, не собираюсь ползать по полу. Я беру на себя верхние полки, а вы займетесь нижними.

– Что же, разумно. Я уже просмотрел верхние полки в этом шкафу, а вы начните с того. – Он жестом указал, с какого именно. Виктория подошла к нужному шкафу и стала вынимать книги с поразительной быстротой.

Байрон повернулся спиной к своему шкафу. Настроение у него улучшилось.

Он покачал головой, сняв с полки очередную подходящую с виду книгу. Подумать только, все ее сложности и противоречия основывались на такой банальной вещи, как смерть любовника! Байрону следовало бы испытать отвращение при мысли об этом, но ничего подобного не случилось. Напротив. Он был очарован ею еще больше, чем раньше.

Он подозревал, что Виктория рассказала ему не всю правду. Хотя была достаточно откровенна. Но сделала это без всякой цели.

Вдруг Виктория спросила:– А вам известно, что горничная Энни – дочь вашего двоюродного деда?

Байрон опешил.

– Почему вы спрашиваете?

– Из любопытства. Достаточно веская причина.

Пожалуй, следовало ей сказать, подумал герцог. И он скажет. Прямо сейчас. В Байроне вдруг взыграло ретивое, чего с ним давно не случалось.

– Да, – проговорил Байрон, – я был вполне уверен, что она – дочь моего двоюродного деда. Миссис Пибоди прозрачно намекала на это. К тому же сама Энни очень похожа на мою прабабку в молодости, судя по ее портретам.

– Вот как? – сказала Виктория. Она повернулась к полке спиной. – А вам никогда не казалось это странным?

– Что у моего двоюродного деда был ублюдок? – удивился Байрон. – У этого похотливого старого козла? Да у него наверняка их была целая куча.

Она потянулась за книгой, до которой едва могла достать.

– Нет. Я вовсе не это хотела сказать. Я хотела сказать, что если бы ваш двоюродный дед был женат на матери Энни, вы называли бы ее кузиной, дали бы ей хорошее приданое и постарались, чтобы она провела в Лондоне полдюжины сезонов, но поскольку он не был на ней женат, Энни стала горничной.

Байрон прищурился.

– Это кажется вам странным? Она посмотрела на него.

– Да, мне так кажется.

– А что бы вы сделали? Послали бы ее в Лондон, чтобы над ней смеялись и чтобы ее третировали? Сделали бы ее несчастной, пытаясь превратить в леди?

Виктория вздохнула:

– Ну, я не знаю. Но все равно это как-то несправедливо.

– Все мы могли бы отказаться от своих титулов и наследственного состояния, – заметил он. – Нет ничего справедливого в том, что я герцог, а Фейн – управляющий, если стать на вашу точку зрения. Я ничего не сделал, чтобы получить свои права, данные мне в силу рождения.

На лице Виктории отразилась печаль.

– Думаю, я крепко привязана к своим привилегиям. Из меня вышла бы никудышная прачка.

– Вот видите. Эта система сама себя порождает. – Байрон сунул на место очередную книгу. – Если бы вы походили пару недель на собрание философов-любителей лорда Эджингтона, вам надоели бы их нескончаемые дебаты на социальные темы. По правде говоря, если вам от этого станет легче, Энни влюблена в лакея Эндрю, как говорят, и я обещал ей сто фунтов в приданое, а Эндрю – должность привратника, когда умрет Сайлас. Правда, не все разрешают прислуге иметь романтические связи, но я полагаю, что это непредсказуемо.

Виктория улыбнулась, с лица ее исчезла ирония.

– Я с вами согласна. Пусть даже это противоречит существующим правилам.

Она спустилась с лестницы и перешла к другому шкафу, начав с самой верхней полки. Байрон же стал просматривать нижние полки в шкафу, только что оставленном Викторией, но дело шло медленно, потому что она снова поднялась на лестницу и каждое ее движение показывало заманчивые виды на лодыжки и икры. К тому времени, когда она закончила просматривать эти полки, он настолько отстал от нее, что понадобилась целая минута лихорадочной работы, чтобы нагнать ее, а Виктория уже снова была на лестнице у другого шкафа. Она нахмурилась:

– Вряд ли я смогу помочь вам с вашей половиной, если вы будете копаться.

– Эта мысль не приходила мне в голову, – откровенно сказал он, созерцая изгиб ее икры.

Она усмехнулась и повернулась к шкафу, а Рейберн рассматривал то книги, то ее ноги.

– Ваша светлость! Вы же смотрите на мои юбки! – вскричала Виктория.

Байрон оторвал взгляд от стройной лодыжки и увидел, что Виктория в ярости уставилась на него.

– Неужели?

Она фыркнула и, напустив на себя строгий вид, слегка подпорченный намеком на улыбку, игравшую в уголках губ, спустилась с лестницы.

– Как бы то ни было, я нашла кое-что. Она протянула ему книгу.

Байрон взял ее и полистал.

– Это она. – Он криво улыбнулся. – Наверное, я пришел бы в восторг, если бы нашел ее час назад. А сейчас просто испытал облегчение. И благодарность вам за помощь.

– Вы сами нашли бы ее через четверть часа, – возразила Виктория.

– Но к тому времени настроение у меня было бы непоправимо испорчено.

Виктория усмехнулась:

– В таком случае мне следует поблагодарить вас за то, что вы разрешили мне помочь, потому что именно я пострадала бы от вашего дурного настроения.

– В таком случае беру назад свою благодарность. – Он раскрыл том и поморщился при виде выцветших страниц. Даты – те, что нужно; это должно быть где-то здесь. – Остается лишь разобраться в записях и найти ту, которую я ищу.

– Значит, никаких проблем? Он вздохнул:

– В пору юности я думал, что быть герцогом – прекрасно и увлекательно.

– У всех есть иллюзии. – Виктория пожала плечами.

Байрон покачал головой:

– Ну вот, опять вы за свое – как только я начинаю убеждаться, что тружусь сверх всяких сил, вы указываете мне на универсальность человеческих условий и заставляете чувствовать себя ребенком. Почему я позволяю так обращаться с собой?

– Потому что втайне вам это нравится, – тут же нашлась Виктория. – Потому что никто больше не смеет так разговаривать с вами. Не волнуйтесь; новизна пропадет, и вы будете рады отправить меня восвояси, когда эта неделя пройдет.

Байрон ощутил укол, похожий на боль. Как будто он знал Викторию уже целую вечность, и три дня, что они провели вместе, затмили остальные менее значительные годы его жизни, а четыре предстоящих казались такими же короткими, как один-единственный вдох. Он нахмурился, обеспокоенный страхом, который ощутил при мысли об этом. С Викторией интересно общаться, но она такая же женщина, как и все остальные.

Что вызвало у него тревогу? Уж конечно, не их ночные игры. Он спал с лучшими шлюхами в христианском мире и, как бы ни была хороша Виктория в постели, мог со всей объективностью заявить, что она не обладает и половиной качеств большинства из них.

Он ни разу не видел ее поющей, играющей, декламирующей стихи или рисующей. Понятия не имел, знает ли она французский и насколько образована. Нет, она не воспользовалась ни одним из типично женских талантов, чтобы пленить его. И не выказала ни малейшего желания сделать это.

И все же она пленила его. Потому что не пыталась соблазнить при помощи искусственного флирта или произвести на него впечатление множеством своих талантов. Она была соблазнительна изнутри, и сама ее личность была так же интересна, как самые блестящие знания.

Виктория была личность. Это восхищало герцога, но не могло не тревожить. Женщины всегда служили ему развлечением и удовольствием, однако превыше всего для Байрона были дела.

Но вот он дружелюбно болтает с Викторией о своей работе и принимает ее помощь, вместо того чтобы отослать ее к себе, погладив по головке и пообещав заняться ею позже, и это представляется ему естественным.

Байрон осознал, что уже целую минуту не сводит глаз с Виктории, а она хмурится в ответ, едва заметная морщинка пролегла у нее между бровями. Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от дурного предчувствия.

– Мне только что пришло в голову, что вы великолепно выглядите сегодня.

Озабоченность на ее лице сменилась сухой улыбкой.

– Если это пришло вам в голову только что, значит, я выгляжу отнюдь не великолепно.

Байрон выгнул бровь и, успокоившись, снова вошел в безопасную роль соблазнителя.

– Ваш шарм заключается в легком намеке, а не в явной чувственности. Нужен острый ум, чтобы понять, как сильно это волнует.

– А если этого не понять? – В голосе ее звучала насмешка, и он ответил ей в тон:

– Ничего хорошего ждать не приходится. Того, кто не поймет, замучают мрачные мысли, и вы будете преследовать его даже во сне. – Байрон шагнул к Виктории и поймал ее в ловушку, опершись руками о полки по обеим сторонам от нее.

Виктория хотела откинуться назад, но не стала – нижний край лестницы приподнял подол ее платья. Тогда она наклонила голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Значит, вам повезло, вы настолько хитроумны, что не дали соблазнить себя.

– Очень повезло, – согласился он, приближаясь к ней маленькими шажками, так что Виктории ничего не оставалось, как отклониться назад. К тому времени, когда он оказался совсем рядом, задняя часть ее кринолина, прижатая к лестнице, опустилась, а передняя поднялась, доходя ей почти до плеч, так что руки ее оказались в ловушке позади этого широкого круга. Виктория не протестовала, лишь молча смотрела на него. Несмотря на поднятые обручи и корсет, Байрон видел, как участилось ее дыхание, и тело его встрепенулось в ответ.

Он провел пальцем тонкую, изящную линию от ее лба до кончика носа и не отнимал пальца. Виктория попыталась протянуть руку, но мешал кринолин.

– Дурацкое устройство, – произнес Байрон, – но и от него есть польза, как я вижу.

Она подняла голову.

– Вам нравится видеть меня беспомощной?

– Несомненно. – Его рука скользнула на ее затылок и обхватила мягкие локоны. Виктория закрыла глаза и раскрыла в ожидании губы. Дивная темная теплота наполнила его, плотская и успокаивающая в своей узнаваемости. Но даже когда он наклонил голову, чтобы накрыть ее ждущий рот, что-то внутри у него взбунтовалось.

– Ах, ваша светлость, в жизни не видала ничего ужаснее! Вот уж не думала, что доживу до такого времени, когда Рейберн-Корт превратится в... Ах!

Байрон медленно отвернулся от вспыхнувшей Виктории к некстати появившейся домоправительнице.

– Да, миссис Пибоди?

Впервые за то время, что он знал ее, миссис Пибоди не могла найти слов.– Я... Ах, я... я понятия не имела... – заикаясь проговорила она. – Но дело не в этом, ваша светлость. Я пришла вам сказать, потому что и мысли не могла допустить, что кто-то другой сообщит вам об этом. – Она глубоко втянула воздух. – Деревня горит!