Я уже не в первый раз был в квартире Кэрол. Но на этот раз все было по-другому. Она жила на последнем этаже. Обстановка не изменилась — старая мебель, в основном американская, хорошо гармонирующая с ковриками, покрывалами и растениями. Ничего хромированного, никакой стали, все деревянное, никаких ярких цветов, мелкие безделушки, расставленные повсюду для пытливых глаз. Комната расслабляла своих обитателей. В ней все было продумано, она умиротворяла и затягивала внутрь. Не комната, а огромный кокон. Даже летним вечером здесь не было шумно. Тем более район Трибек усиливал безмолвие, но не настолько, чтобы нарушать внутреннюю гармонию квартиры. Словно кто-то точно знал, каким должен быть уровень шума.

Но сценарий изменился. Я чувствовал себя не простым посетителем, как раньше. Никакой повестки дня и никакого заранее установленного времени ухода. Может, сказывались последствия выпитого «Пино Нуар». Второй бокал, потом третий. Я протянул руку и снова наполнил бокал, ставя бутылку на тиковую подставку на огромном кофейном столике, сделанном из старинной двери.

Кэрол вернулась в комнату уже с пустым бокалом. Она сняла траурные одежды, надела синие шорты на завязках и футболку. Этакое отсутствие формы, подчеркивающее определенные формы. Босоногая, никакого макияжа, никаких драгоценностей: ни колец, ни браслетов, ни часов. Только она, Кэрол, милая и притягательная.

Она наполнила свой бокал и села рядом. Рядом со мной. Кэрол протянула ноги на подушки, лежащие на огромном диване, и посмотрела на меня сквозь завесу волос, которые прикрывали часть ее лица. Она откинула волосы и сделала глоток. Я заметил блеск светлых волосков на ее руках. Волоски были такими же прозрачными, как паутинка.

— Мило, — сказала она.

Я кивнул. О чем она думала? Явно не о вине.

— Хочешь есть?

Но и не о еде. Вопрос был так прост, так естественен.

— Нет, — ответил я.

— Я тоже не хочу, — она смотрела на меня. Короткие взгляды, глотки вина. Взгляд, глоток, взгляд, глоток.

— Не будем говорить о Джей Джее или о похоронах, ладно? — сказал я.

— Точно!

Пауза. Взгляд, глоток. Шум улицы. Кэрол наклонилась к столу, взяла пульт, нажала на кнопку, и послышалась музыка Стэна Гетца из колонок, которых я не видел. Я усмехнулся.

— Что смешного? — она тоже засмеялась.

— Ну, — сказал я, — только не пойми меня превратно. Мы приходим сюда, ты надеваешь что-то удобное, разливаешь вино и включаешь музыку. Просто я подумал… я имею в виду… — Я замолчал, подыскивая слова. — Мне просто показалось это смешным, вот и все.

Кэрол положила пульт на стол:

— Тебе нравится яблочный пирог?

Я отрицательно покачал головой:

— Но ты ешь, если хочешь.

Она расстроенно цокнула языком:

— Я не спрашивала тебя, хочешь ты его или нет, я спросила, нравится ли тебе яблочный пирог.

— Конечно, он мне нравится.

— Яблочный пирог — клише, — сказала она. — Ты же знаешь: нет ничего более американского, чем яблочный пирог. Но это не означает, что он невкусный, что его не стоит ни готовить, ни есть.

— Достаточно честно, — сказал я, хотя не понял, к чему она клонит.

— Тебе нравится, что на мне надето, тебе нравится вино, тебе нравится Стэн Гетц? — с поддельным ужасом спросила она. — Нет?

— Ну, — медленно ответил я, — да. Но что, если бы мне не нравился яблочный пирог?

— Я бы выбросила тебя отсюда.

— Мне это нравится, мне действительно это нравится, — я улыбнулся и дотронулся до ее руки. У нее была нежная мягкая кожа.

— Когда людям нужна помощь, они должны посылать недвусмысленные сигналы. Я откуда-то знаю это.

Я хотел знать, откуда. Я хотел знать все. Но дополнительные вопросы были уделом юристов и адвокатов, а мы не были ни теми, ни другими в этот момент в этом месте.

— Я пытаюсь вспомнить стихотворение, — проговорила она, — что-то о том, что не махать, но тонуть.

Еще одно из любимых стихотворений Эрни. Боже мой, за последние двадцать четыре часа я наслушался столько поэзии, сколько не слышал за предыдущие пять лет. Я осознал, как мало поэзии было в моей жизни.

— Стив Смит, — сказал я. Я помнил эти строчки. Они стали избитыми, но все еще были прекрасны:

Лицо Кэрол прояснилось, и она щелкнула меня по носу пальцем. Слегка, но мне показалось, что она дотронулась до моего носа волшебной палочкой.

— Это оно, — улыбнулась она. — Видишь, двусмысленный сигнал. Посмотри, что произошло, — парень утонул.

— А тебе нужно спасение? — спросил я.

Она смотрела на дно бокала, крутя его в ладонях.

— Возможно, не спасение, — наконец ответила она. — Возможно, только… Что бы там ни было, сегодня я посмотрела на тебя и поняла, что ты можешь чувствовать то же самое. Мы уже давно знаем друг друга и, ну, я просто… Скажи мне, если я ошибаюсь… Ты стоял сегодня под дождем, вдова кричала на тебя. Мне казалось, ты поймешь, о чем я говорю.

Она была права.

— Когда Миранда Карлсон кричала на меня, — сказал я, немного помолчав, — я знал, она не виновата, но она словно поймала меня в луче прожектора, и мне было больно.

Наши бокалы стояли на столе, поэтому не надо было никаких неловких движений, никакой долгоиграющей игры жестов, никакого слияния рук и взглядов. Я просто наклонился и поцеловал ее. Я почувствовал ее вздох, освобождение после длительного ожидания. У меня заколотилось сердце. Мы крепко держали друг друга за руки и не шевелились.

На мне был костюм. Я даже не снял пиджака. Я сел прямо, и Кэрол сняла его с меня, аккуратно свернула и распрямила рукава. Она делала все аккуратно, словно собиралась положить пиджак на спинку дивана, но неожиданно она швырнула его через всю комнату.

В мгновение ока она сорвала с меня остатки одежды. И я уже лежал голый, а она сидела на мне все еще одетая.

Она сорвала с себя футболку, наклонилась и поцеловала меня.

— Не пора ли внешнему юрисконсультанту стать внутренним, — она улыбнулась.

— Я грязный, — сказал я, — сама знаешь, дождь, жара… Я мог бы принять душ для удобства моего клиента.

Она прижалась к моей груди, щипля мои редкие волоски, покусывая мой сосок.

— Не надо. Ты в порядке, — прошептала она. Я прижал ее к себе, наши губы слились в страстном поцелуе, как старые друзья, пока наши тела переплетались в горячем желании быстрее заняться сексом.

Потом она встала. Быстрыми и отточенными движениями она сняла шорты и осталась совсем голой. Она стала медленно опускаться на меня. Я хотел видеть ее всю и сразу: ее лицо, грудь, руки, ее божественный, песочного цвета лобок, изгиб ее бедер. И ее глаза: огромные, как у школьницы, искорки орехово-коричневого цвета, свет и тьма. Я гладил ее по голове, перебирая ее волосы, вглядывался в ее лицо. Гладил ее бедра. Ее груди. Здесь уже не было недопонимания.

Я проснулся. Я был в постели. В постели Кэрол. Я помнил это. Мне показалось, что она не спала. Я повернул голову. Кэрол сидела, опершись на подушку и натянув простыню до шеи. Обняв колени, она немного покачивалась. Свет, падавший через стык портьер, озарял ее заплаканное лицо. Она смотрела вперед.

Я приподнялся на локте:

— Что случилось?

Она не смотрела на меня:

— Не хотела тебя будить.

Я сел, обнял ее и зарылся лицом в ее волосы. Я ощущал мягкость и трепет ее тела.

Она рыдала:

— Телевидение. Ужасно.

Джей Джей, она говорила о нем. Неужели она, как и я, неосмотрительно выключила свет и смотрела этот ужас, который показывали на каждом канале прошлой ночью?

— Я знаю, знаю, — шептал я. Кадры производили сильное впечатление, тем более что ощущение реальности усиливалось в темноте. В конце концов я выключил телевизор, стыдясь, что видел все это при свете дня.

— Это было так… — Она не могла найти слов и снова расплакалась.

Внезапно она оттолкнула меня и вытерла лицо простыней. Простыня упала, обнажив ее до пояса. Ее отчаяние было трагичным и эротичным одновременно.

— Там было граффити, — сказала она.

Я не заметил.

— Где?

— На стене вдоль шоссе Рузвельта. Я видела в новостях. Там было написано «shit happens».

Я не знал, что сказать.

Она снова прижалась ко мне.

— Это было написано такими толстыми, коренастыми буквами. Ты знаешь эти буквы граффити. Буква Е в «happens» была сделана как улыбающееся лицо, маленький язык торчал из нее. Отвратительно.

Я прижал ее к себе.

— Я сопровождала Джей Джея на совещание всего за день до этого. Он ругал меня, ругал всех. Он хотел получить какие-то документы для клиента. Казалось, это все, о чем он тогда заботился. Это и визит к… — Она напряглась. — Однажды я была в одном месте. Это было хорошее место, но оно было и плохим… Понимаешь, о чем я?

Я не понимал, о чем она говорила.

— Это там ты научилась недвусмысленным сигналам? — спросил я.

По-моему, Кэрол не слышала меня.

— Я не хочу возвращаться.

— Так не возвращайся, — сказал я.

Кэрол вытянула ноги, я услышал легкий шорох под простыней.

Она впилась зубами мне в шею, затем начала покусывать мое плечо. Она прижимала меня к себе, ее ногти были острыми, они резали меня на куски. Она потянула меня к себе, наши лобки оказались на одном уровне. Опять ногти, на этот раз они впивались в мои ягодицы.

Ее глаза стали дикими.

— Займись со мной сексом, — задыхаясь, шептала она и стонала. — Трахни меня! Выбей из меня это побоище. Я хочу чувствовать тебя внутри, глубоко. Я хочу чувствовать только это.