Высокомерие и уход с должности

«Те, кто правил Флоренцией с 1434 по 1494 год, утверждали, что форму правления следует менять каждые пять лет, ибо иначе самое правление станет невозможно», — пишет Макиавелли. В одних государствах, например в США, сроки правления оговорены конституцией, с тем чтобы правитель оставался у власти не более двух сроков подряд. Но даже в тех странах, где нет соответствующих официальных конституционных ограничений, действуют очень, по моему мнению, эффективные неофициальные ограничения. Лидер, желающий сам назначать сроки пребывания у власти, все-таки не может просидеть в премьерском или президентском кресле более десяти лет. Я уже говорил о недержании внимания электората; добавим сюда прессу, находящуюся в непрестанных поисках новых тем, ибо старые слишком быстро наскучивают аудитории; «срок годности» звезд делается все короче и короче; то же самое и по той же причине происходит с политиками.

Маргарет Тэтчер выдворили товарищи по партии, ибо она пересидела в премьерском кресле собственную популярность; Джима Каллагана, Джона Мэйджора и Гордона Брауна отправил в отставку электорат. Впрочем, лидеры, даже когда понимают, что пора уходить, непременно изыскивают причины задержаться на полгода, если не на год, с целью довести до конца то или иное дело. Они жестоко ошибаются, вычисляя продолжительность собственной желательности на посту главы государства — и в итоге их просто прогоняют. В отдельных случаях лидеры сразу озвучивают свое намерение просидеть не больше двух сроков; так поступил испанский премьер Хосе-Мария Аснар, впервые победив на выборах, — и сдержал обещание. В условиях современной демократии народ уже к концу второго срока испытывает непреодолимое желание поменять лидера. Следовательно, только разумно уйти самому, не дожидаясь, пока на дверь укажут избирательные бюллетени и коллеги по партии.

Тони хотел сам выбрать день ухода; но проблема в том, чтобы верно этот день вычислить. В начале марта 2003 года я сказал Алистеру Кэмпбеллу нечто вроде: «Мы приблизились к началу конца». Удивленный Алистер выразился в том смысле, что не понимает, каков он, этот конец. Я принялся объяснять: мол, я и сам толком не понимаю, только нутром чувствую. С тех пор призрак конца уже меня не отпускал. В июне 2002 года Тони объявил нам, что останется в должности до следующих выборов и, пожалуй, назовет дату ухода. Через месяц поделился: дескать, теперь, когда решено уйти до очередных выборов, ему, Тони, изрядно полегчало. Правда, Тони не знал, как подать такое заявление. Во время подготовки к голосованию в Палате общин по поводу Иракской войны ко мне постоянно заглядывал секретарь Кабинета Эндрю Тёрнбулл — требовал показать устав Лейбористской партии, пункт о выборе преемника на случай отставки лидера. Тёрнбулл хотел подготовить преемника, ибо ожидал потери голосов за Тони в Палате общин. В мае 2003 года перед Тони снова встал вопрос: быть или не быть его третьему премьерскому сроку? Гордон, услышав, что Тони может внезапно объявить о нежелании оставаться на третий срок, запаниковал, стал приводить аргументы вроде: «Но тогда ты потеряешь покровительство — и с чем останешься?» Гордон всерьез боялся, что неожиданное объявление об отставке, причем отсроченной, позволит врагам организовать кампанию за нового лидера в обход его, Гордона. Всякий раз, когда Тони заговаривал об уходе, я выдвигал железный аргумент «против», а именно: как только будет назван «день икс», на Тони станут смотреть как на отработанный материал. В один миг испарится все его влияние. Уверен, что мои слова, вкупе с другими соображениями, были причиной столь долгих колебаний Тони.

В 2004 году на Тони стали открыто давить с отставкой. Тони спросил мое мнение; я ответил, что сейчас уходить не следует, а надо высидеть в премьерском кресле десять лет, только ни в коем случае не делать попыток сравняться с Маргарет Тэтчер, которая продержалась двенадцать лет. У Тони, по его словам, было вот какое чувство: если на очередных выборах он заявит о намерении остаться на третий срок, ему и правда придется остаться; тянуть до последнего. Несколько недель спустя мы вернулись к разговору. Алистер советовал уходить; Питер Мандельсон — наоборот; ему так интуиция подсказывала. Мы, по мысли Питера, должны были явить новый фонтан энергии, а то выглядим, как сдутые шары. Я провел аналогию с правлением Маргарет Тэтчер — сказал, что у нас нынче 1986 год, каковой год был для Тэтчер не концом, а периодом, когда открывается второе дыхание. Значит, подытожил я, и для Тони это не конец. Впрочем, я бы не поручился, что у Тони остались силы для борьбы. Наоборот, его постигли колебания, на тот момент уже перешедшие в разряд хронических.

К концу мая Тони все же начал оказывать какое-никакое сопротивление. Девизом себе взял цитату из книги Гарольда Уилсона. В 1969 году Уилсона спросили, что он думает о заговорах против себя и предложениях уйти в отставку. Уилсон так ответил: «Мне известно, что имеет место быть. Я имею место быть». Нам с Салли Морган Тони сказал, что решил остаться после выборов. Это было в июне. Эндрю Тёрнбулл предъявил план переезда Тони из Номера 10 для ремонта последнего, каковой ремонт требовал 45 миллионов фунтов; действительно, Номер 10 пребывал в плачевном состоянии — например, электропроводка искрила. Мы отказались покинуть Номер 10 — нас, в частности, пугала символичность двух событий — сердечного расстройства, постигшего Тони год назад, и теперешнего исхода. Ремонт, решили мы, подождет до окончания выборной кампании.

После летних каникул 2004 года Тони заявил о своем решении остаться на третий срок, но не изыскивать поводов для срока четвертого. А затем потряс сообщением, что, обдумывая свою отставку, купил в лондонском районе Бэйсуотер особняк за 3,6 миллиона фунтов. Питер Мандельсон криминала в покупке не усмотрел, я же забеспокоился, как бы о сумме не проведали СМИ и не отпугнули ею большинство избирателей. После речи на сентябрьской конференции, в номере брайтонского отеля, Тони выдал Дэвиду Хиллу, Салли и мне еще одну убийственную новость — он ложится в больницу для очередной операции на сердце. Потом, может, и освободит премьерское кресло, обронил Тони; если поднадоел соотечественникам. Тут даже ваш покорный слуга задался вопросом: может, с Тони и правда восьми лет премьерства хватит? Мы решили сделать сразу три заявления — об особняке, об операции на сердце и о решении бороться за третий срок. Рассчитывали, что последнее из трех затмит первые два, каждое из которых намекает на возможную отставку. К моему удивлению, все три новости удалось сохранить в тайне до 30 сентября, то есть до самого их обнародования.

В тот день мы поделили министров — членов Кабинета; каждому из нас досталось энное их количество для обзвона и сообщения, что Тони ложится в больницу. Мне выпал браунит Алистер Дарлинг; на мои слова о сердце и больнице он сказал: «Значит, Блэр уйдет в середине следующего срока». «Нет, — возразил я. — Он на полный срок останется». «Люди подумают, он раньше уйдет», — гнул свое Дарлинг. «У нас никаких сомнений — Тони остается на весь третий срок и только потом передает полномочия своему преемнику», — спорил я. Дарлинг рассмеялся и заверил, что понял намек. Гордон в это время был в Вашингтоне, на совещании с министром финансов США. Мы ему позвонили, но он совещание не прервал, поэтому я передал ему новость через личного секретаря. Тот покинул переговорную, перезвонил в Лондон и сказал, что получена искаженная информация. Мы повторили сказанное, и до Гордона наконец дошло. Как же он рассвирепел. Через СМИ обвинил нас в устроении государственного переворота по-африкански, пока он, Гордон, за границей трудится. Занятно, что именно Гордон первым публично объявил о предстоящей Тони операции на сердце. Полковник Каддафи и премьер-министр Ирака Айяд Аллави прислали цветы, принц Чарльз — открытку с пожеланием скорейшего выздоровления и коробку сливочной помадки «Герцогиня Корнуольская» с подписью «от доктора Уэльса». Увы — помадка испортилась в результате сканирования службой безопасности Номера 10; как предметы подозрительные и коробка, и ее содержимое отправились в мусор. Правда, поскольку подпись была от руки, мне потом прислали останки. Интересовались, от кого бы это.

Выборы 2005 года стали истинным испытанием; проблем хватало и без воспаления позвоночного диска Тони. Гордон и Тони вместе вели кампанию, Гордон постоянно требовал назвать дату ухода и объявить его, Гордона, преемником. Алистер и Филип без конца совещались с Гордоновой командой. Мне Алистер в электронном письме предложил стать «вожаком Эда Боллса при новой власти». Шери настаивала, чтобы Тони сразу после выборов лег в больницу, сделал магнитно-резонансную томографию позвоночника, я же заметил: из больницы Тони выйдет политическим трупом. Обследование пришлось отложить до лучших времен. Мы начали терять контроль над партией. В Кабинете министров произошел раскол в связи с грядущим запретом на рекламу табака, Патрисия Хьюитт примкнула к врачам, Джон Рейд — к рабочим, курящим в клубах. Мы попытались приструнить одну и другого — они перешли к взаимным обвинениям. Казалось также, что мы потеряем голоса, издав закон о задержании подозреваемых в терроризме на девяносто дней без предъявления обвинения — вот был бы очередной показатель, что Тони утрачивает политическую силу. Тони заявил, что скорее согласится на поражение в борьбе, нежели отступит. Впрочем, ощущение fin de regime и без того витало в воздухе.

Во время встречи с Гордоном в Чекере (декабрь 2005-го) Тони сказал, что в 2006 году не уйдет. Гордон принялся рисовать самые мрачные перспективы; грозил задействовать собственные средства. Тони вскочил с места, да еще словесно подтвердил: разговор окончен. Конечно, на самом деле о последней точке и речи не было. В марте 2006 года приезжаю я в Чекере и что вижу? Вся мебель из Большого зала вынесена. Первая мысль была — Тони тайно от меня решил уйти в отставку. Все оказалось безобиднее — Большой зал готовили к вечеринке по поводу восемнадцатилетия Кэтрин Блэр. Через несколько дней Гордон дал интервью газете «Сан»; пророчил Блэру судьбу Маргарет Тэтчер. Тони сделал вывод: цель Гордона — отравить ему существование, чтобы он, Тони, спал и видел, как бы скорее уйти. Впрочем, Тони не собирался доставлять Гордону такое удовольствие. На той же неделе Тони встретился с лейбористами — членами Парламента; те пригрозили протестом против проекта образовательной реформы и выразили желание, чтобы Тони на очередных выборах боролся за премьерское кресло — разумеется, они хотели сохранить собственные должности. Впрочем, продолжала протестующая группа, если Тони намерен уйти, пускай уходит немедленно.

В апреле 2006 года Джон Прескотт давал у себя в квартире, в здании Адмиралтейства, один из своих миротворческих обедов. Мы с Тони вышли из Номера 10 через сад, пересекли Площадь конной гвардии. Тони был настроен решительно. Джон предложил ему уйти в июле следующего года, однако Гордону эта дата казалась слишком отдаленной по времени. На следующий день Тони и Гордон начали местную выборную кампанию; пока ехали в машине, активно друг друга бойкотировали. Тони потом признался, что даже охранники от неловкости не знали, куда деваться. Все было настолько скверно, что Би-би-си наняла специалиста по языку жестов — комментировать обстановку вместо политического обозревателя. Тони специально обнял Гордона за плечи — пытался таким способом решить проблему. А через два дня наконец назначил отставку на июль 2007 года и решил в оставшиеся четырнадцать месяцев полностью игнорировать Гордона и заниматься важными для себя реформами.

Той же весной, после местных выборов, Гордон впервые предпринял попытку переворота. Мы знали — результаты будут плохие и потому позаботились, чтобы в поствыборных теле- и радиопередачах выступало как можно больше верных нам людей. Тони предпринял заграничное турне, я же остался в Лондоне — пресекать на корню любую инициативу мятежного Гордона. К счастью, результаты выборов оказались все же лучше ожидаемых; впрочем, применяемая Гордоном тактика ударов исподтишка и мгновенных отступлений делала свое черное дело. Гордон, в частности, дал интервью, в котором заявил, что понятия не имеет о дате ухода Тони; Тони, дескать, никаких дат с ним не обсуждал. Тони, желая ослабить давление, на своей обычной ежемесячной пресс-конференции дал понять, что уйдет в середине парламентского срока. Гордон явился к нему сразу после выступления и обронил кислое «наконец-то ты ответил на мой вопрос». Пресса сделала вывод, что Тони намерен уйти летом или осенью 2007 года; теперь мы надеялись спокойно доработать лишний год, без всяких уступок. Отступление казалось нам особым маневром, гарантирующим стратегический успех. Тони начал писать прощальную речь для конференции. На следующий день опрос общественного мнения задвинул нас на восемь пунктов назад. «Вот оно и началось», — заметил Тони. СМИ он надоел; СМИ жаждали новых персонажей и новых историй. Пожалуй, то же можно было сказать о народе.

Ободренный Гордон поучаствовал в передаче «Доброе утро», где с пафосом трижды отрекся от собственных обсуждений с Тони даты его ухода. Поистине, в трехкратном отрицании до петушиного крика было нечто библейское. Джон Денхам в «Ньюснайт» призвал начать выборы лидера партии. Положение для Тони создалось прескверное; он решил, что теперь не обязан официально называть Гордона своим преемником. Вероятно, думал Тони, Гордон дал лейбористам лицензию на «очередной розыгрыш». Мы решили практиковать стратегию Микобера, то есть выжидать в надежде, что «что-нибудь да подвернется». Впрочем, альтернативы у нас все равно не было. Сотрудники Номера 10 занервничали, некоторые даже собрались увольняться. Майкл Уиллс, сторонник Гордона, выступил на телевидении: лейбористы, мол, проиграют следующие выборы — если, конечно, Гордон немедленно не займет лидерскую позицию. Салли сообщила, что члены Парламента политически ослабели и смирились с перспективой иметь Гордона лидером партии; заодно они смирились и с перспективой проиграть очередные выборы. Они хотят только прекратить нынешнюю агонию; им плевать на результаты опросов общественного мнения, согласно которым консерваторы скорее обскачут лейбористов, возглавляемых Гордоном, нежели возглавляемых Тони.

В то время Джон Прескотт пребывал в скверном настроении из-за двух скандалов — по поводу невыплаты муниципального налога и по поводу любовной связи с секретаршей. То и дело наш генеральный секретарь намекал, что Джон интересуется уставом лейбористов и со дня на день уйдет в отставку, не дожидаясь выборов лидера партии и заместителя лидера партии. В июле Тони собирался выступить с речью на конференции «Ньюс корпорэйшн» в Лос-Анджелесе; пронюхавший об этом Гордон захотел узнать тему выступления. Тони небрежно ответил: «Пожалуй, пройдусь насчет необходимости прыжка через поколение в нашей партии, чтоб ты лидером не стал». Гордон юмора не понял. Мы же сформулировали тему речи следующим образом: «Новые лейбористы — новое поколение». Еще до начала лета я записал в дневнике: «Ситуация мрачная, но не безнадежная».

Однако после летних каникул мрачные краски заметно сгустились. До сих пор Гордон применял тактику наскоков и поспешных отступлений; теперь он решился попытать счастья с переворотом. Мы же были уязвимы вследствие непопулярности в народе. Все точно по Макиавелли: «Государь может не опасаться заговоров, если пользуется благоволением народа, и, напротив, должен бояться всех и каждого, если народ питает к нему вражду и ненависть».

31 августа Тони дал интервью газете «Таймс» — и немало удивился, когда уже в заголовке увидел намек на собственный отказ назвать дату ухода. Для Гордона это был сигнал мобилизовать войска, хотя Тони заверял его, что уйдет в будущем году и что конференция эта для него последняя. Салли и Алистер полагали, Тони может уйти в отставку прямо с конференции. Любая помощь ему была бы — как мертвому припарки. 4 сентября новый личный секретарь Тони, Кит Хилл, раздобыл письмо, циркулировавшее среди лейбористов — членов Парламента — с самой раздачи должностей 2001 года. Двое из подписавших письмо оказались бывшими блэритами, которым не дали должностей при последней перетасовке. Их имена — Шон Саймон и Крис Брайант. Третьим был Том Уотсон, младший министр из Минобороны. Все трое полагали, что их ожидание продвижения по службе сильно затянулось; теперь они получили предложения от будущего лидера. Как мудро отмечает Макиавелли, государь «теряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан». Вот вам и уравнение — продвинутые по службе против обойденных, вернувшихся, чтобы преследовать нас. Были еще два аналогичных письма, связанных с распределением должностей в 1997 и 2005 годах. Я набрал номер Тома Уотсона, он перезвонил, и у нас состоялся весьма натянутый разговор. Я, в частности, спросил, не намерен ли Том уйти в отставку, раз он подписал письмо с требованием отставки премьер-министра. Том ответил отрицательно и уточнил — не намекаю ли я таким способом на желательность его ухода. Тогда я поинтересовался, как подобные письма сочетаются с должностью министра. Ответа у Тома не нашлось.

Тогдашний настрой Тони я бы назвал фаталистским: если, дескать, парламентские лейбористы его не хотят, он, Тони, уйдет. Зато его помощники явно намеревались бороться до конца. На следующий день Гордон пригрозил второй волной писем; мы в ответ сочинили встречное письмо от сторонников Тони от парламентской фракции лейбористской партии и отправили Дэвида Милибанда на телевидение, чтобы объявил об отставке Тони в июле будущего года. Мне позвонил Джош Болтен, теперь — глава администрации Буша, спросил, каким образом можно заменить Тони в должности без выборов. Я принялся объяснять механизмы нашей парламентской системы. 6 сентября Гордон явился к Тони; они проговорили целых два часа. Гордон выдвинул три условия: Тони должен официально назвать его своим преемником, до ухода Тони они будут рулить вместе и Тони вдобавок заткнет рты Алану Милбурну, Стиву Байерсу и всем остальным недовольным. Еще Гордон заверил, что сумеет заставить Тома Уотсона отказаться от своих требований, только Тони должен пойти Уотсону навстречу. Тони заявил о намерении уволить Уотсона. Сразу после разговора Гордон связался с Уотсоном и убедил его подать заявление об отставке, не дожидаясь увольнения. В то же время Гордон состряпал и отправил нам прямо-таки убийственное заявление об отставке — явно всю душу в него вложил. Заявление запустило программу политических самоубийств — младшие члены правительства стали один за другим увольняться. Гордон теперь входил в Номер 10 и выходил оттуда через боковую дверь, однако его все же успели сфотографировать — в окне автомобиля, со зловещей ухмылкой на лице. «Кнуты» вели переговоры с одним из парламентских секретарей, Ианом Райтом, относительно его намерения лечь в больницу. Райт говорил, что отставка не входит в его планы, но, имея квартиру в совместной собственности с Томом Уотсоном, он чувствует себя обязанным уйти. В лихорадке тех дней каждое событие приобретало двойной смысл. Например, Хилари Бенн, Алан Джонсон и Джек Стро прибыли на совещание в Номер 10. Все трое были сторонниками Тони, однако журналисты, наблюдавшие их прибытие на Даунинг-стрит, написали затем о «серых кардиналах», явившихся, чтобы потребовать отставки премьера. Вдобавок Гордон наконец перебрался на служебную квартиру — удачно момент подгадал, ничего не скажешь.

На следующий день Джон Прескотт включился в дебаты — потребовал согласовать дату ухода Тони с Национальным исполнительным комитетом и повременить с анонсированием этого события в «Сан». Тони пришлось вытерпеть целых десять минут криков и красноречивых жестов. Впрочем, он тогда уже был спокоен, как адепт дзен-буддизма. Гордон ему звонил, попал на меня; я отказался давать трубку Тони. Тони уже решил, чего хочет. Вместе с Аланом Джонсоном он отправился в Лондонскую академию, где, активно подтрунивая над собой, объявил дату отставки. Тони выдал информацию, которую собирался обнародовать на конференции только через несколько недель, — что конференция будет для него последней и что он уйдет в середине следующего года.

Условия сделки изменились буквально назавтра. Наши телефоны дымились от звонков членов лейбористской партии, недовольных обращением с Тони. Макиавелли справедливо отмечает: «Из всех способов предотвратить заговор самый верный — не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духу пойти на такое дело».

Перво-наперво Гордон добился от Дугласа Хендерсона заявления о том, что партия не удовлетворена обещанием Тони; однако, подумав как следует, сообщил прессе о своей победе и о согласии Тони на все условия. Мы не замедлили опровергнуть последнее заявление. Гордон позвонил Тони и потребовал на конференции назвать его, Гордона, своим преемником. Тони на это заметил, что поддержка с его стороны должна быть добровольной и базироваться на заслугах Гордона. Также Гордон хотел, чтобы Тони осудил Чарльза Кларка, позволившего себе критику в адрес Гордона. Тони отказался. Алистер и Салли настаивали на соперничестве с Гордоном второго кандидата в лидеры лейбористов, я же опасался, как бы такой шаг не ускорил ухода Тони. Мало-помалу всплывали новые подробности Гордонова участия в заговоре. Сначала открылось, что Том Уотсон посещал Гордона в его доме в Шотландии как раз перед драматическими событиями. Гордон и Уотсон признали факт встречи; правда, весьма алогично утверждали, что разговор у них шел о маленьких детях. Затем поступила информация, что Гордонов спикер Иан Остин участвовал в совещании в Бирмингеме, каковое совещание проходило в «Балти-хаусе» — ресторане пакистанской кухни. Именно там члены Парламента состряпали письмо с требованием отставки Тони. Сторонники Тони жаждали крови Гордона; мы охладили их пыл.

Паче чаяния, переворот не принес Гордону пользы. Гордон не добился выполнения ни одного из своих условий; через несколько недель Тони все равно обнародовал бы дату отставки. Что касается недовольных бывших блэритов, примкнувших к заговорщикам, о таких, как они, Макиавелли пишет следующее: «Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого».

Гордон пытался совершить переворот посредством «стратегии неотвратимости», иными словами, последовательно проводил мысль, что все равно победит и что соперников ему нет. Ник Браун с группой прихвостней шантажировал младших министров: если, мол, не подпишетесь как «блэриты за Брауна», после перетасовки вам должностей не видать как своих ушей. В личной беседе с Тони Гордон заявил, что никогда не требовал ни его ухода, ни даже назначения даты такового. У Гордона вообще было странное стремление подгонять реальность под свои заявления прессе — в то время как гораздо логичнее поступать наоборот. Непременный секретарь из Казначейства сообщил личному секретарю из Номера 10, что к осени, к моменту представления сметы бюджетных расходов, нас в правительстве уже не будет, а значит, Казначейству перед нами отчитываться не обязательно. Гордон требовал от Тони запретить прессе прохаживаться насчет его, Гордона, психических особенностей. Тони мягко заметил, что не в его власти лишить народ этого невинного развлечения. Впрочем, Гордон в итоге был отмщен — эпитет «человек с надломленной психикой», давным-давно брошенный в его адрес, до известной степени перечеркнула характеристика Тони как человека, «психологически не готового расстаться со статусом лидера» (так о Тони отозвалась «Мейл ов санди»).

Что касается самого Тони, он в период переворота руководствовался принципом «Que sera sera» («Что будет — то и будет»). Даже взял привычку при малейшем намеке на провокацию напевать одноименную песенку, столь популярную когда-то в исполнении Дорис Дэй. Кстати, это самая подходящая линия поведения для мудрого лидера в критических обстоятельствах. Лидер, желающий удержать власть, должен спокойно относиться к вероятности ее потери. У отдельных политиков имеется глубокий тыл, по выражению Дениса Хили; другим отступать некуда. Впервые Тони завел разговор о своих перспективах после ухода с премьерского поста еще в 2001 году. Он, между прочим, интересовался и другими сферами деятельности, а не только политикой — в отличие от Маргарет Тэтчер и Гордона Брауна, для которых на политике свет клином сошелся. Поэтому-то оба хотели властвовать до последнего вздоха. Такого лидера можно только в окно выбросить — сам ни за что не уйдет. Вообще политики, покидающие должность, делятся на две категории. Одни, вроде Теда Хита, сидят на приставной скамье в Палате общин, измышляя планы отмщенья преемнику, или же, как Тедди Рузвельт, норовят устроить раскол в своей партии. Но есть и другие — эти просто находят себе новое занятие. Наличествует даже некая цикличность по принципу «ушедший лидер — преемник». Так, репутация Джимми Картера значительно улучшилась после ухода с президентского поста, а репутация его преемника Рональда Рейгана в аналогичной ситуации буквально сдулась. Одни политики, насильственно лишенные кайфа власти (который сродни героиновой зависимости), скукоживаются и увядают. Другие — расцветают пышным цветом.

На своей последней конференции в Манчестере Тони продолжал проявлять безразличие. Я пошел послушать Гордонову речь. Гордон, по сути своей — «Убийца с электродрелью», конечно, пытался эту суть скрыть; хотел сыграть на полутонах — и в итоге речь получилась какая-то выхолощенная. Зевоты избежать удалось благодаря журналисту, заявившему, будто слышал, как Шери Блэр только что отозвалась о Гордоне — Гордон, дескать, лжет, совсем он Тони не любит и нисколько им не восхищается, нельзя ему верить. Мы нашли ситуацию весьма забавной — чего не скажешь о Гордоне; пришлось все отрицать. В тот год спичрайтинг давался легче обычного; пока мы ждали своей очереди, Фил Коллинз пересказал мне старую шутку Леса Доусона — о парне, обнаружившем, что жена сбежала с соседом. Приятели выражают сочувствие, пострадавший кивает: да, мол, я буду очень по нему скучать. А ведь это для речи сгодится, подумали мы, и Дэвид Брэдшоу, теневой автор многих газетных статей Тони, взялся воплощать идею в жизнь. Вылились его усилия в очень смешную фразу, подкрепленную растиражированным высказыванием Шери: по крайней мере Тони может не опасаться — его жена с соседом не сбежит. Тони колебался, включать или не включать шутку в речь; я его уговорил. Он попросил Лиз Ллойд через Сью Най проверить, не возражает ли Гордон. Помощники Тони вернулись с категорическим «нет» Гордона. Было поздно — Тони уже подходил к кафедре. Фраза буквально уложила зал. Эд Милибанд потом жаловался Лиз: дескать, команда Блэра специально так подстроила, чтобы Блэр выглядел белым и пушистым, а Гордон — этаким злодеем.

В тот же вечер целые толпы юных сторонников Гордона заполонили отели, где вели себя «как новые хозяева». В три часа ночи группа из пятнадцати таких молодцов ввалилась в бар нашего отеля, затянула битловскую «Эй, Джуд» и потребовала нашего участия. Я вечером был на ужине у Леса Хинтона из «Ньюс интернешнл». Пришел чуть раньше назначенного, прочел список приглашенных. Хорошенькое дело — кроме меня, сплошные брауниты — Эд Болле, Иветт Купер, Эд Милибанд, Гарриэт Харман и Дуглас Александер. Эге, подумал я, а у «Ньюс интернешнл», видно, с политическими информаторами нынче напряженка. Недаром и разговор за столом отличался натянутостью.

В идеальном мире, пожалуй, Тони бы лучше было не разглашать намерения уйти в отставку. В мире, далеком от идеала, линия поведения Маргарет Тэтчер, то есть бесконечные обещания ухода, обернулись бы изгнанием Тони своими же товарищами по партии. На деле было так: едва Тони объявил «день икс», министры и госчиновники стали смотреть на Гордона как на будущего лидера, а власть Тони утекла подобно песку сквозь пальцы. Образно выражаясь, цветы повернули головки к другому источнику освещения. Мудрый премьер-министр обязательно постарается сделать так, чтобы его уход явился полной неожиданностью; это удалось Гарольду Уилсону. Впрочем, будь даже такой трюк возможен в современном мире, которым правит пресса, журналисты все равно мусолили бы «истинные причины». Никто нынче не верит, что лидер по собственной воле способен передать власть другому, — вот досужие умы и ищут следов заговора. Даже в случае с Тони истинная причина ухода как-то не укладывалась у людей в головах. Итальянский премьер Романо Проди считал заявление блефом и усматривал в нем хитроумный план остаться у власти. Другие политики также воображали всякие тайные мотивы. Каддафи позвонил и принялся выпытывать у Тони, почему он сдался. Выслушав объяснения, он скептически бросил: «То есть вы мне истинного мотива открыть не хотите».

На самом деле у Тони просто не было выбора. Все десять лет, что он провел в премьерском кресле, над плечом у него, тяжко дыша, нависал «наследник». Маргарет Тэтчер с такой проблемой не сталкивалась — у нее явного преемника не было с 1986 года, когда Майкл Хезелтайн подал в отставку. Если бы Гордон Браун не наступал Тони на пятки с 2001 года, Тони, глядишь, обставил бы свой уход покрасивее. Увы, не получилось. Мудрый премьер всегда позаботится, чтобы за кулисами дожидалось несколько потенциальных преемников.

В феврале 2007 года распространился слух, будто Дэвид Милибанд также намерен бороться за лидерство; мы стали опасаться новой Гордоновой атаки. Гордон явился к Тони, выдал, что с ним во главе партии лейбористы консерваторов на четыре пункта обогнали бы, не то что в нынешней ситуации, когда Тони засиделся в лидерах. Просчет был отчасти на нашей совести. Мы напали на Тони — дескать, зачем убеждал Дэвида участвовать в гонке; Тони со всей определенностью ответил, что ничего подобного не делал. Тони чувствовал: стоит только Дэвиду попытаться — и он победит. Но побуждать его считал неприемлемым.

В марте Тони стал подумывать о переносе «дня икс» на апрель, чтобы не дожидаться майской выборной кампании; однако этот шаг выглядел бы, пожалуй, реакцией на поражение лейбористов на выборах в Шотландии, а также на местных выборах. Тони, по его признанию, потерял боевой настрой; не смог бы даже отреагировать на публикацию Алистеровых дневников. Я советовал не пороть горячку с уходом и воображать себя баньяновским пилигримом. У нас тут — марафон; главное — не упустить из виду финишную ленточку. Речь шла о необратимости ухода; Гордон пытался подать уход Тони как событие самое незначительное; он уже и вел себя по-хозяйски. Заявил, что от своей нынешней должности не откажется, пока премьером не станет, и с целью избежать соперничества предложил все внутрипартийные вопросы решать в узком кругу.

По Макиавелли, главный принцип лидера — всячески избегать презрения. Вот почему я изрядно напрягся, когда Лиз Ллойд сообщила, какое презрение оба Эда (Милибанд и Болле) выказывали Тони во время его встреч с Гордоном. Бои велись за место и время публичного признания Гордона преемником. Дуглас Александер, участвовавший в выборах в Шотландии, сказал Лиз, что Тони придется назвать Гордона преемником, если мы эти выборы выиграем; Тони, мол, «каждому из нас обязан». На десятую годовщину первой своей победы на выборах Тони дал интервью одному шотландскому телеканалу. Вот его слова: «По всей вероятности, следующим премьер-министром будет шотландец». Гордон не замедлил позвонить и упрекнуть Тони — почему, дескать, конкретно по имени его не назвал? Наконец, 11 мая, Тони смирился и начал обдумывать способы подачи кандидатуры Гордона. Особенно трудно давался подбор эпитетов. Не назвать ли Гордона «давним другом и партнером», спрашивал Тони вашего покорного слугу, каковой слуга в шутку заметил, что такой эпитет отливает голубизной. Тони хотелось говорить по памяти, а не по бумажке; увы — слишком длинные паузы наводили на мысль о его неискренности. Казалось, слова из Тони клещами вытаскивают.

Политический лидер, едва заметив на горизонте призрак отставки, должен трезво оценить свои возможности, иными словами, конкретизировать масштабы свершений, на которые будет способен до конца срока. Как правило, лидер сосредоточивает усилия на том, чтобы сделать свои реформы необратимыми — и связать руки преемнику. Тони, например, в последние два года у власти запустил целый ряд пятилетних планов для каждой из ключевых сфер внутренней политики; именно в эти два года были проведены самые удачные наши реформы. В частности, реформы социальной сферы и по сей день защищены от посягательств новых лидеров, а ведь Гордон Браун немало потрудился, чтобы минимизировать их эффект, даром что у власти пробыл всего ничего. Правительство консерваторов/либеральных демократов предпочло развивать реформы, начатые Тони, а не сворачивать их; так родился новый вариант «батскеллизма»; похоже, можно еще долго не волноваться за судьбы городских академий и реформы в сфере здравоохранения.

Премьер-министры крайне щепетильны в вопросах памяти, которую по себе оставят. Уже в 1998 году мы начали прикидывать, за какие конкретно свершения войдет в историю наш Тони. Я упирал на Северную Ирландию, конституционную реформу, а также приближение лейбористов от «краев» к «центру». Чем яснее виделась дата отставки, тем актуальнее становился вопрос с анналами истории. В блоге Бена Уэгг-Проссера мелькнули фразы «круг почета» и «уход, когда публика только разлакомилась». Обе просочились из мемуаров Тони; то-то мы огребли издевок. На самом деле о своей роли в истории премьер-министры должны задумываться уже в первый день у власти, а не тянуть до дня последнего. В случае с Тони базовый элемент политического наследия как раз заметен всякому; это — изменение самой сути британской политики. Новые лейбористы ни разу не проиграли выборы; возрожденные под другим названием и в другом составе, но по-прежнему в виде прогрессивной центристской силы, новые лейбористы и дальше будут доминировать в британской политике.

Наш уход из Номера 10, в отличие от ухода Маргарет Тэтчер в 1990 году, не сопровождался оглушительным треском. Последний день Тони у руля изрядно растянулся; вдобавок мы встретили этот день во всеоружии. 21 июня состоялось наше последнее совещание в Кабинете министров. Дэвид Милибанд и Гордон, дирижируемые Джеком Стро, разразились панегириком. Звучало несколько вымученно. Тони подарили картину с видом загородной резиденции Чекере, когда же он поднялся и пошел к выходу, все присутствующие тоже поднялись и устроили овацию. Тони держался скромно, все боялся, что его новая должность — посланника на Ближнем Востоке — не будет вовремя оглашена (мы все еще уточняли последние детали с «ближневосточным квартетом»). Только 26 июня, во вторник, наши уполномоченные в Иерусалиме наконец согласовали область контроля и дату анонсирования новой должности. Последний день был отмечен особой эмоциональностью. Гордон наконец-то оставил попытки помешать Тони уйти в качестве члена Парламента; правда, Эд Болле продолжал высказываться против назначения Тони посланником на Ближнем Востоке — считал, эта должность помешает экономическому решению конфликта. Во время парламентского запроса Иан Пейсли любезно поблагодарил Тони за деятельность в Северной Ирландии и пожелал ему таких же успехов в решении ближневосточных проблем. Лейбористы-заднескамеечники аплодировали стоя; к ним присоединились консерваторы. Вместе с Тони я прошел через Порткуллис-хаус; вслед неслись аплодисменты. Я шепнул: «По крайней мере мы сумели уйти на своих условиях». Кстати, до Тони такое никому из современных премьер-министров не удавалось. Десять лет мы, едва выпутавшись из очередного кошмарного кризиса, шутили: дескать, шериф у нас на хвосте; теперь наконец-то мы оторвались от преследования. На прощанье выпили по бокалу шампанского с сотрудниками Номера 10. До порога, который Тони ежедневно переступал в течение десяти лет, его снова сопровождали аплодисменты. Тони отправился в Букингемский дворец. Я собрал бумаги, попрощался со всеми — и выскользнул через боковую дверь. Мой путь лежал в Осло. Вступающего в должность Гордона я видел уже в аэропорту — по телевизору. Речь его у входа в Номер 10 приняли хорошо; увы, Гордон был лишен лидерской харизмы, и это чувствовалось. Вспомнился старина Макиавелли: «В периоды благополучия люди, одержимые завистью и жаждою власти, используют в своих целях людей способных и одаренных; они прибегают к мерам, по общему заблуждению считающимся правильными. Или же власть над ними получают люди, алчущие славы, а не общественного блага. Такие ошибки раскрываются много позже, когда уже начались необратимые дурные последствия». Теперь, сказал я себе, я только одно могу сделать — самоустраниться.

Рано или поздно каждого политического лидера постигает такой недуг, как высокомерие. Чаша сия не минует ни диктатора, ни демократа. Оказавшись между шестеренок правительственного механизма, лидер теряет связь с реальным миром. Тишина Номера 10 — совсем не то, что суета обычного кабинета управленца, пусть и занимающего высокую должность; тут, в Номере 10, лидер забывает о стрессах и нагрузках среднестатистического гражданина. Теперь его напрягают качественно новые обстоятельства. Без сопровождения личной охраны шагу не ступить — ни по парку прогуляться, ни в саду на скамейке посидеть, если эта скамейка просматривается с соседней крыши. Захотелось в театр или в кино — жди, пока погаснет свет, не то повторишь судьбу Авраама Линкольна. Британский премьер не роскошествует, в отличие от лидеров в Берлине, Париже или Вашингтоне, со стряпней и уборкой справляется своими силами. Правда, и официальный фотограф каждое премьерское действие не фиксирует. Но куда бы премьер ни отправился, кто-то его везет, кто-то открывает перед ним дверь и делает распоряжения. Премьер никогда не остается один. Потеря связи с реальностью, изоляция от людей и масштабы внимания к своей персоне порождают высокомерие, что совершенно неудивительно. Примером может служить практически любой правитель.

Взять Владимира Путина — при первой встрече он произвел впечатление скромного, без особых претензий человека. Однако с каждым новым визитом к нему на дачу Тони отмечал увеличение штата прислуги и все растушую роскошь обстановки. Ангела Меркель в 2006 году была на встрече российско-германского Кабинета в Сибири. По ее словам, Путин не желал признать, что министрам следует выказывать уважение, а не презрение. Ноги у путинского высокомерия росли, во-первых, из удачи с обретением власти, а во-вторых, из цен на нефть. Как мудро заметил некто, российская спесь зиждется на 60 долларах за баррель нефти, ибо столь высокая цена позволяет президенту не заморачиваться состоянием экономики и не приниматься за необходимые сложные реформы. Перед петербургским саммитом Большой восьмерки Тони решил заглянуть в офис Британского совета, как раз подвергшегося наезду российской службы безопасности и налоговой службы. Накануне городская прокуратура отменила постановление о прекращении дела, однако Тони не прервал визит. Во время саммита как такового британские журналисты задали Путину вопрос: что он скажет Тони Блэру, если тот поинтересуется, как в России обстоят дела с демократией. А Путин ответил: задам встречный вопрос — о Майкле Леви, только что арестованном в связи с делом о займах за пэрство. В частной беседе Тони и Меркель подвели Путина к теме демократии; он отвечал весьма сердито. Джордж Буш отмалчивался.

У Гарольда Уилсона была другая форма спеси. Однажды летел я из Дублина с Бернардом Донохью, и он меня до истерического смеха довел рассказом об Уилсоне «позднего розлива». Оказывается, Уилсон позвал Бернарда к себе в кабинет на втором этаже Номера 10; едва Бернард шагнул на порог, Уилсон приложил палец к губам, поманил гостя в глубь кабинета и снял со стены картину. За ней обнаружилась дырочка для гвоздя, на котором картина висела. Далее Уилсон повлек Бернарда в маленькую ванную, примыкавшую к кабинету, закрыл дверь и спросил: «Вы это видели?» «Что — это?» — не понял Бернард. «Там «жучок»», — пояснил Уилсон, убежденный, что служба безопасности всюду насовала прослушивающих устройств. На следующий день Уилсон нанял частную сыскную компанию — проверить кабинет на наличие «жучков».

Истинную опасность премьерской спеси я понял в 1989 году. Я был тогда младшим чиновником, работал на саммите Большой семерки в Париже, на каковой саммит пришлась двухсотая годовщина Французской декларации прав человека. Событие широко отмечалось в стране, а Маргарет Тэтчер позволила себе замечание: мол, Декларация на двести лет «моложе» британского Билля о правах 1689 года, да и по качеству сильно ему уступает. Французам это не понравилось. Мне отвели место в последней машине британского кортежа. Возле площади Согласия нас поджидала толпа возмущенных демонстрантов; они потрясали плакатами нелицеприятного содержания, грозили кулаками. Британское посольство находится на улице Фобур-Сент-Оноре, подъездная аллея делает круг. Выйдя из машины, я оказался рядом с госпожой Тэтчер и моим братом Чарльзом — они выбрались из бронированного посольского «роллс-ройса». Госпожа премьер-министр шепнула Чарльзу: «Не правда ли, что за милые люди — махали нам с таким воодушевлением?» Я тогда поклялся сам себе: если когда-нибудь стану советником премьера, в лепешку расшибусь, а спасу его от такого позора. Через несколько месяцев Тэтчер снова посетила британское посольство в Париже — там-то ей и сообщили о результатах голосования среди консерваторов — членов Парламента; голосования, на котором ей был подписан приговор.

Гены разрушения наличествуют в каждом политическом режиме; имя одному из самых опасных генов — спесь. Задача главы администрации — как можно дольше не давать этому гену проявиться, что достижимо, в частности, посредством постоянного подтрунивания над боссом. Впрочем, куда эффективнее — следить, чтобы премьер-министр подвергался максимальному количеству влияний извне. Я наблюдал за Маргарет Тэтчер — с каждым годом она сужала круг общения. С Тони было проще — из-за его детей. Согласитесь, с маленькими детьми трудно пыжиться от гордости за свою персону; даже льстивые тирады Иана Пейсли воспринимаются не так серьезно, когда слушаешь их по телефону, сидя на диване с детьми и при включенных «Симпсонах». Вдобавок почти весь премьерский срок в семье жила Гэйл, теща Тони. Как я говорил в главе четвертой, Гэйл, а еще Джеки, няня детей Блэров, частенько, не скупясь на яркие эпитеты, просвещали Тони относительно обывательского мнения о его политике. Кроме того, в Седжфилдской резиденции Тони регулярно общался со своим советником по выборным кампаниям Джоном Бертоном, человеком в высшей степени здравомыслящим и всегда готовым помочь.

Вспомним Сенеку; он советует правителям каждый день напоминать себе о собственной политической смертности. С первого дня править нужно так, будто этот день — последний. Лишь при такой линии поведения правитель, потерявший власть, избежит горечи по поводу дел, не свершенных в отпущенный ему срок.

Стоит ли говорить, что для современных политиков публичное раскаяние не легче, чем для каких-нибудь Бурбонов. Мы извинялись в том числе за бедствия, к которым были совершенно непричастны — начиная с Великого ирландского голода в XIX веке и бойни в Амристаре и заканчивая тюремным заключением семьи Магуайр, оказавшимся судебной ошибкой. Мы горячо обсуждали, извиняться Тони или не извиняться за события, к которым наше правительство имеет отношение, — например, за «Купол Тысячелетия» или за повышение пенсий на ничтожные 75 пенсов (2000), и пришли к выводу, что извинения в этих случаях неприемлемы. Действительно, у какого лидера язык повернется сказать «простите» в условиях подвластной СМИ «упреждающей политики»? Любое извинение используется, чтобы обвинить правителя во всех ошибках, и ни в коем случае не воспринимается как проявление естественного человеческого сочувствия. До тех пор, пока в политике не практикуется цивилизованный диалог, лидеры не могут идти на риск публичного извинения, сколь бы глубоко ни было их раскаяние.

Великих политических лидеров можно по пальцам пересчитать; вдобавок никогда не скажешь заранее, достигнет ли величия такой-то кандидат в лидеры, — приходится ждать его вступления в должность. Вряд ли кто из оксфордских однокашников воспринимал Тони как потенциального премьер-министра; тем более — как потенциального выдающегося премьер-министра. Чтобы стать таковым, нужен весь набор амбиций и умений, описанный в настоящей книге, — тогда все получится. В заключительной главе «Государя» Макиавелли отмечает: «Где благоприятны условия, там трудности отступают, особенно если следовать примеру тех мужей, которые названы мною выше».

А еще лидерам нужна удача. Макиавелли употребляет слово «Судьба», более емкое, чем просто «везение». Считает, что в судьбе правителя благосклонность Судьбы имеет решающее значение: «...может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям».

Подобно тому как Наполеон хотел командовать удачливыми генералами, так и мы хотим, чтобы у власти стояли удачливые лидеры; они нам просто необходимы.

Хотя к такому событию, как война, едва ли применим термин «везение», Маргарет Тэтчер все же повезло с Фолклендской войной. От Фолклендской войны электорат отталкивался, выбирая Тэтчер на второй срок, ибо сомнительно, чтобы свершения в области экономики вновь привели ее к власти. Что касается Тони Блэра, он крайне удачно передал руль Брауну, не дожидаясь, пока разразится глобальный экономический кризис. Впрочем, не все зависит от удачи. «Если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов», — пишет Макиавелли. Великий правитель должен обладать мужеством и интуицией, позволяющими ухватиться за всякий шанс, даруемый судьбой; таковы были Моисей, Кир, Тезей и Ромул. О них Макиавелли говорит: «Каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье».

Труды Макиавелли толкуют превратно. То же относится к деятельности Тони Блэра. Карикатуру, раз намалеванную, нелегко стереть; пожалуй, предпринимать попытки реабилитации Макиавелли следовало еще четыреста лет назад, а сейчас — поздновато. В случае с Тони хорошо бы выждать лет двадцать и только потом убеждать людей в необходимости переоценки его личности и его работы. С написанием истории правительства Блэра также надо повременить минимум десять лет. Практически все написанное на сегодняшний день представляет собой либо отрыжку СМИ, либо необработанное сырье для историков будущего. Добротный трактат на нашу тему, который рано или поздно увидит свет, без сомнения, явит Тони Блэра одним из самых выдающихся правителей в макиавеллиевском смысле; одним из тех, кому улыбалась Фортуна и у кого хватало мужества и ума извлечь пользу из ее благосклонности. Каковы бы ни были ошибки Тони, его следует считать одним из четырех, максимум — пяти величайших премьер-министров, которых подарило Британии последнее столетие.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.