Очень странно осознавать, что Тайлер — всего в метре от меня. Тем более что я собираюсь раздеваться. Я проверяю, заперта ли разделяющая нас дверь, осматриваю панели — нет ли там щелей, а потом изучаю миниатюрный умывальничек. Стриптиз с умыванием, значит.

За стеклом в даль убегают поля. Приятно для разнообразия полюбоваться видом за окном, а не пялиться на кафельные стены. Я стараюсь поливать водой только под мышками и ненароком не заплескать чуть выцветший рыжевато-бирюзовый ковер, как вдруг меня окутывает тьма — хоть глаз выколи. Только через пару секунд я понимаю, что мы въехали в тоннель. Я не хочу рисковать и по ошибке нажать на кнопку вызова стюарда, вместо выключателя, поэтому замираю во тьме, чувствуя, как по мне стекает вода и мыльная пена. Так продолжается до тех пор, пока мы наконец не выезжаем на свет.

Споласкиваясь, я замечаю, что мы уже остановились у платформы. Такое чувство, будто я опять у Лазурного Грота, но на этот раз аудиторию составляет не полная яхта юнцов, а смущенный пожилой господин. Я хватаюсь за штору и рывком опускаю ее. Я просто бродячее эротическое шоу. Нужно взять себя в руки и перестать раздеваться перед итальянцами.

— А американцами? — так и слышу я веселое подтрунивание Клео.

— Нет. Ни перед кем. Только перед Люка.

Я рассматриваю свое отражение в зеркале и думаю. что бы такое предпринять, чтобы было похоже, будто я стараюсь выглядеть хорошо. Не столько ради Тайлера, сколько для остальных пассажиров и персонала. Не хочу выглядеть человеком, который час бегал трусцой и вдруг оказался среди декораций фильма от «Мерчант Айвори». Тут я вспоминаю про мамину газовую плойку и принимаюсь обуздывать волосы: одним глазком гляжу в зеркало, другим — на бесконечно меняющуюся красоту за окном. К сожалению, газ заканчивается, едва я успеваю разобраться с половиной прически. Ладно, могло быть и хуже: представьте, если бы у меня были прямые волосы, как у Клео, и я накрутила бы только половину — вот тогда бы я влипла. Так. Макияж — новый набор, привет от Софии. Я пытаюсь освоить новое для меня искусство накладывания основы. Не может быть, чтобы так и было задумано — кожа похожа на свежевыкрашенную стену, где виден каждый мазок.

— Смешивайся! Ну смешивайся! — умоляю я. — Пусть у меня будет кожа, как у Софи Эллис Бекстор! Ну пожалуйста!

О, нет! Я приглядываюсь. Скажите мне, что я не распивала сейчас с Тайлером чаи вот с этим волосом, торчащим из подбородка. И откуда они только берутся! Вчера его здесь не было, а сегодня он почти в сантиметр длиной. Я молюсь, чтобы он подумал, будто этот волос случайно выпал из моей кисточки для румян, а не вырос сам по себе. Пинцет. Пинцет…

Нет пинцета.

Я шмякаюсь на сиденье и издаю громкий писк. Пошарив под собой, я нахожу телефон Тайлера. Надо бы, конечно, вернуть его, но…

Я стучу в его дверь. Тишина. Наверное, он уже ушел в бар. Конечно, я бы обязательно попросила разрешения позвонить за границу, но я больше не могу ждать и минуты — я должна узнать, чем же у Клео и Гарета все вчера закончилось. Она рано заканчивает в среду, так что сможет рассказать мне все, без сокращений. Я молю богов, чтобы он поддался ее чарам. Ну же… Динь-динь. Щелк. Автоответчик. Черт.

— Клео! Это я! Ты там? Возьми трубку! Никогда не угадаешь, откуда яз…

— Алло? — доносится слабый голос.

Я тут же настораживаюсь — Клео никогда не падает духом.

— Что случилось? Тяжелый вздох, потом:

— Я проявила его фотографии.

— И?

— Он не был в Корнуолле. И на Карибах он не был.

— Ну, и не стоит же из-за этого…

— Он был в свадебном путешествии.

Мне остается только заткнуться. Разок я даже бьюсь лбом о стену.

— Ты там как, нормально? — спрашиваю я, и мне чертовски обидно, что я не могу ее сейчас обнять.

— Дело даже не в этом — я его толком и не знала, просто еще одна глупая влюбленность… Просто… — Клео вздыхает. — Я смотрела на разные фотографии, которые сегодня проявляла. Там был папаша в больнице с новорожденным на руках. Эта малявка была пунцовая и орала во всю глотку, а папаша сиял от счастья! Потом еще была томно-нежная пара в кровати с пологом — явно в дешевом отеле — и женщины на фоне развешанных на веревке огромных свежевыстиранных трусов…

— Здесь-то чему завидовать?

— Это было на концерте Тома Джонса в Кардиффском замке! Ты бы видела их лица — они подпевали и от души смеялись. Я завидовала даже большой компании под жгучим солнцем в какой-то «Коста дель Похмелье» — они показывали языки и строили друг другу рожи. Дело не в том, что я хочу обгореть на солнце и пропитаться текилой, просто у меня такое чувство, будто все на свете живут. Все, кроме меня.

Я всем сердцем тянусь к ней, но Клео не дает мне вставить слово.

— Я ведь не для того говорю, чтобы испортить тебе удовольствие, просто я это все заметила, только когда ты уехала. Я ничего не делаю, никуда не хожу… Я пыталась позвонить старой подруге, но оказалось, что она уже полгода как переехала, и нового номера у меня нет. Я позвонила папе, и началось: «Марлон — то, Марлон — это…». а когда он спросил, как я поживаю, мне даже нечего было ему рассказать. — Клео переводит дыхание. — Все это не имело значения, пока ты была здесь, потому что бездельничать с тобой было здорово. Но когда я осталась одна, я не знаю… Я тут с ума сойду! Пару вечеров по телевизору ничего не было, и мне пришлось рано ложиться спать, потому что я не могла придумать, чем бы заняться. Я с нетерпением жду. когда наступит утро и мне надо будет идти на работу. а потом прихожу туда — и не получаю никакого удовольствия, только механически совершаю привычные действия. Моя жизнь пуста — вот почему, должно быть, я так запала на Гарета. Мне просто хотелось из-за чего-то приятно волноваться. И смотри, до чего это меня довело.

Никогда не видела Клео такой подавленной. Но я в последние два года и не уезжала из дома больше чем на два дня.

— Мне так жаль, — бормочу я.

— Помнишь женщину, которая приходит и просит убрать кого-нибудь с ее фотографий?

— Да, — тихо говорю я.

— Мне кажется, меня стерли из моей собственной жизни.

У меня опускаются руки. Я чувствую себя совершенно беспомощной.

— Хочешь, я вернусь? — спрашиваю я и чувствую, что, если понадобится, побреду к Клео даже пешком.

— Нет, нет, нет! Я совсем не об этом! Даже не думай! О боже! Прости, что я жалуюсь. — Клео быстро берет себя в руки. — Откуда, говоришь, ты звонишь?

Я окидываю взглядом изящное купе. Теперь я уже не могу об этом рассказывать.

— Я еду в поезде. — Все еще не приду в себя от ее слов.

Что же мне сделать, чтобы ее хоть немного развеселить…

— В Рим?

— Да. Слушай, я приезжаю обратно на Капри в пятницу, что, если ты приедешь тоже?

Ее во что бы то ни стало нужно растормошить. Я бы познакомила ее с очаровашкой Массимо из ресторана «Фаральони». Один только запах тамошней кухни вернет ее к жизни.

— Нет. я только под ногами буду путаться, сомневается Клео.

— Чепуха — ты никогда не будешь лишней!

Клео вздыхает.

— Ким. ты по уши влюблена в Люка, и это очень здорово, но я не думаю, что смогу проводить время рядом с влюбленной парой, когда… — Ее голос прерывается. Я слышу, как она громко сглатывает явно стараясь сдержать слезу, и у меня самой влажнеют глаза.

— Ничего ужасного не случилось бы, — мягко говорю я.

— Случилось бы. Я не хочу, чтобы ты считала, будто не имеешь права быть счастливой, потому что несчастна я. Правда, я не занудствую, просто… не могу… — Клео шмыгает носом и переводит дыхание. — Завтра все будет хорошо. Просто сегодня что-то на меня нашло, чувствую себя одиноким ковбоем…

— А ты не можешь пригласить Марлона на выходные? — Подумать страшно, что она будет сидеть дома одна. — Он смог бы тебя развеселить.

— Неплохая идея, — говорит Клео. — Сейчас ему и позвоню. Может, на этот раз я сама к нему поеду — для разнообразия…

Она слишком быстро пришла в себя — это не по-настоящему, просто ради меня она делает хорошую мину, я-то знаю.

— Это в дверь позвонили? — спрашиваю я.

— Да, это «Бонгс».

Опять готовый ужин в одиночку. Все еще хуже, чем я думала. Ей даже не хочется готовить.

Я слышу, как Клео расплачивается с посыльным и закрывает дверь.

— А вы куда идете сегодня ужинать? — спрашивает она, звеня где-то на заднем плане тарелками и вилками.

— Вообще-то, мы ужинаем в поезде…

— Ой. бедняжка! Бутерброды с позавчерашним хлебом и куриные крылышки из микроволновки. Ой, нет, это — Британская железная дорога, а ты в Италии. Может, все будет не так уж плохо. Ты уже знаешь, чем будут кормить?

— Нет. толком не знаю. — говорю я, оставляя при себе подозрения, что среди прочего может оказаться и черная икра.

— Пойду я, а то креветочные фрикадельки размокнут.

— Клео…

— Пожалуйста, не беспокойся за меня. Когда ты сказала, что Марио похож на Жана Рено, я взяла в прокате кассету с «Могилой Розанны». Рено там играет, и я ее еще не смотрела, так что…

— А ты заказала жареные бананы? — спрашиваю я, чтобы Клео поговорила еще немного и я могла убедиться, что все хорошо.

— Aгa. Попросила добавить двойную порцию сезама.

Не все потеряно.

— Держись там. Я позвоню завтра.

— Ладно.

Не могу первой отключить телефон.

— Ну, я пошла, — говорит Клео.

Щелк.

Мне грустно. Но что я могу поделать? И когда? Сегодня точно невозможно. Завтра меня связывает по рукам и ногам встреча с агентом Алессандро. но потом… А если полететь из Рима прямо домой, прийти и забрать ее — просто затолкать в чемодан ее вещи и вывести ее за дверь? Я вздрагиваю, вспоминая. в какую панику впала сама, когда мама вытащила меня из моего кокона. Сейчас-то я вижу, что все оказалось к лучшему, но ведь в тот момент мне было далеко не так плохо, как Клео сейчас. Вполне возможно, она просто откажется куда-либо ехать. Мне ли не знать — это ведь я ее научила, что, когда плохо, надо перерезать все связи с внешним миром.

Поезд дергается, и я возвращаюсь к реальности. Снова рывок — и меня отбрасывает в другую эпоху. Все еще одиннадцатое июля, но 1922 года.

Я смотрю на часы — почти семь. Надо одеваться и идти в бар. Разберусь с ужином и займусь разработкой плана, как вернуть Клео улыбку.

— Ты — Афродита! — говорю я, втискиваясь в шуршащее платье и добавляя побольше блеска на губы.

Туфли на каблуках. Впервые за столько лет. Что еще мама упаковала? Браслет со стразами на серебряной застежке. Маленькую бутылочку «Опиум». Хорошо. Это для меня в новинку: «Женственная. Притягательная. Таинственная». Прямо Анита Добсон по дороге на церемонию чествования звезд сериалов.

Мячиком отлетая от стен, я продвигаюсь вдоль вагонов, стараясь не вступить в чрезмерную близость с мужчинами, мимо которых прохожу, и размышляю о правилах этикета относительно продвижения по коридорам. Должны ли мужчины утыкаться в стену, чтобы ты протиснулась у них за спиной? Стивен говорил, что проводник никогда не должен поворачиваться к пассажиру спиной. С другой стороны, хочу заметить, что большинство проводников столь красивы, что проскальзывать мимо них лицом к лицу — совершенно не в тягость.

За пять вагонов только один пассажир воспользовался непредсказуемостью движения поезда. Я бы и не возражала, если бы не потеряла целых три бисеринки от столкновения с пряжкой его ремня.

Бар старомоден и ослепителен. У меня мурашки бегут по спине, когда я вхожу, — заходящее солнце отбрасывает золотые отсветы на пыльно-розовые сиденья и низкие столики красного дерева, а если прищуриться, то человек, который сейчас попивает аперитив, облокотившись на мини-фортепьяно, превратится в Грегори Пека.

Конечно, есть здесь и человек, которого не нужно приукрашивать, — Тайлер. Он и так красавчик хоть куда, но в смокинге… Если когда-нибудь решат сделать Джеймса Бонда блондином, я знаю, на кого он будет похож. Мне приходит в голову замечательная идея: а если его свести с Клео? По моим рассказам он ей уже нравится — ничто так не помогает от душевных невзгод, как внимание привлекательного миллионера. Ха! Мне уже лучше. Я даже не против, когда Тайлер целует мне руку, потому что теперь смотрю на него глазами Клео.

— Позволь тебя проводить? — Тайлер предлагает мне руку.

Я принимаю ее и улыбаюсь. Пианист начинает напевать: «И мы как будто влюблены…»