Мы могли бы остаться дома, но там еще оказывали помощь нескольким бывшим одержимым, поэтому решено было еще одну ночь провести в штаб-квартире. Весь вечер мы названивали народу и рассказывали хорошие новости. В частности, о том, что с адским измерением мы разобрались и обменяли его Михаилу на Диби.

Признаюсь, было приятно.

Пришлось, правда, поугрожать дяде. Он сам хотел позвонить жене, но она, на секундочку, моя лучшая подруга. Значит, и звонить должна была я. Диби тарахтел что-то о супружеских правах на сообщение важных новостей, а я пригрозила, что расскажу Куки о крыльях. Крылья, кстати, опять пропали, но было у меня подозрение, что Диби может обзавестись ими снова в любой момент.

Зуб даю, подруге эта фишка понравится!

Когда с обзвонами было покончено и ко мне вернулся слух после радостных визгов Куки, Рейес приготовил ужин. Да-да. Этого мужчину рвали на куски, собственная жена засадила нож ему в сердце, он умер, превратился в камень, вернулся к жизни… и все равно сумел состряпать буррито с зеленым чили.

Что тут скажешь? Рейес никогда себе не изменяет.

Пока он готовил, я побежала на крышу посмотреть на огни Альбукерке без противного налета Мглы. Карантин наверняка скоро снимут, военное положение отменят. И все же, не считая душевного здоровья многих и многих людей, погибло тринадцать человек. Тринадцать смертей стали результатом того, что я натворила.

Думать об этом было невыносимо. У всех тринадцати были серьезные психические расстройства, отчего их положение становилось еще более опасным.

Пока я терзалась мыслями о том, как могла бы всех исцелить, послышался женский голос:

— Ты к себе слишком строга.

Я повернулась и увидела стоявшую в потемках женщину-призрака. Как правило, призраки почти черно-белые, с сильно приглушенными цветами, но эта женщина показалась мне особенно яркой. Невероятно красивая, она…

Я присмотрелась повнимательнее и ошарашенно моргнула. Прошло несколько минут, прежде чем ко мне вернулся дар речи, а когда он вернулся, я смогла выдавить одно-единственное слово:

— Мама?

Я боялась сказать хоть что-то вслух. А вдруг она исчезнет? Вдруг я как-то одним только голосом все испорчу?

Однако мама лишь улыбнулась в ответ:

— Удивительно, что ты меня помнишь. Мы виделись всего раз, причем ты была вся в первородной смазке.

Теперь ясно, откуда растут ноги у моего чувства юмора.

Я бросилась к маме и обняла изо всех сил.

— Мам, как ты здесь очутилась?

— Ты меня призвала.

— То есть как это? — Я отклонилась и всмотрелась в ее лицо. Какая же она красивая! — Я призвала? Но как? Я даже не знала, что так может быть!

— Во время сражения ты воззвала к моей силе, а значит, призвала и меня. Кстати, я рада, что ты воспользовалась подсказками.

— Но откуда ты узнала, что они мне понадобятся?

— Я ведь была провидицей, в конце концов. При жизни, конечно.

— Провидицей? То есть пророком?

— Да. Когда меня убил тот демон, меня прямо-таки атаковали видения. Потому я и передала сообщение через твою сестру.

— Как она, кстати?

Мама мягко рассмеялась:

— Такая же красавица, как ты.

Я прикрыла ладонью рот, но свободной рукой все еще держалась за маму, боясь отпустить.

— Ты останешься?

— Не могу. Я уже перешла на другую сторону, поэтому, даже когда ты меня призываешь, могу остаться лишь ненадолго. Но мне хотелось поговорить с тобой. Тебя что-то беспокоит. Знай: когда тебя что-то беспокоит, когда само нутро тебе что-то подсказывает, речь почти всегда идет о чем-то важном. Поэтому прислушивайся к себе.

— Откуда ты… забудь. Прислушиваться к себе. Усекла.

Мама начала исчезать.

— Подожди! — отчаявшись, крикнула я и попыталась схватить ее за руку, но было поздно. Мои пальцы прошли насквозь.

— Я вернусь, — услышала я мамин голос, который растворялся в воздухе так же быстро, как она сама. — Когда она подрастет.

— Она? — Но моя мама, женщина, о которой у меня остались лишь намеки на воспоминания, уже ушла. — Погоди же! Я должна знать! Что за фигня была со львом?!

Не получив ответа, я снова посмотрела на россыпь городских огней. Никакими словами не описать, как я люблю этот мир. Мне посчастливилось выторговать себе еще немного времени здесь, но вряд ли трех тысяч лет будет достаточно.

Так что же меня беспокоит? Ну, кроме очевидного.

И тут я получила ответ. Все это время он буквально торчал под носом.

Я побежала вниз. Дядя Боб маячил в кухне и донимал Рейеса вопросами из оперы «сколько еще ждать». Как ребенок, ей-богу. Хотя понять его можно. Буррито в исполнении Рейеса вкусны настолько, что вызывают зависимость.

— Я нашла решение.

— Отлично, — отозвался Рейес, обернул внутренности буррито тортильей и вручил шедевр ангелу-предателю. — А то я уже запереживал.

— Я знаю, как нам уберечь Пип и при этом видеть, как она растет. А еще я встретилась с мамой.

Тут мне внимание было обеспечено.

— Как?

— Я случайно ее призвала.

— Нет, как нам уберечь Пип?

— Нужно создать безопасную зону, как та, что вокруг Ватикана, которая защищает город от тебя.

— Тебе нельзя в Ватикан? — удивился Диби.

— И Мгла, кстати, была похожа на Ватикан. Мы не могли там дематериализоваться.

— Ладно, — протянул Рейес, все еще не понимая, к чему я веду.

— Нам нужно создать такую зону вокруг Пип. То есть вокруг города. Любого города, где захотят жить Лоэры. Мы сможем видеть, как она растет, и не бояться, что демон или любая другая сверхъестественная хреновина до нее доберется.

— И как же мы сможем видеть ее каждый день?

— Источником безопасной зоны будет наша энергия. Точнее этим источником будем мы. Мы сможем каждую секунду ее защищать. Просто не совсем так, как представляли изначально. Помнишь, что говорил Панду? Твоя тьма — пустота, которую нужно заполнить моим светом. Думаю, у нас получится. Плюс мы останемся вместе, а когда понадобимся Пип, будем тут как тут.

Рейес наградил меня офонаревшим взглядом:

— Гениально!

Я кивнула, офонаревшая от самой себя:

— А я о чем?

Как только решение нашлось, мы уже не могли думать ни о чем другом.

Пока мы ели, составляли план и разговаривали с Лоэрами о том, где бы им хотелось жить, по телику передали, что Альбукерке больше не представляет опасности заражения.

— Все закончилось так же внезапно, как началось, — вещал репортер одного из новостных каналов. — Статистика впечатляет: лишь тринадцать человек погибло от эпидемии, тогда как по прогнозам ЦКЗ ожидалось десятки тысяч жертв.

Кадр сменился, показав репортера-женщину:

— К другим новостям. Ученые в недоумении. За прошлые выходные часть пустыни Сахара оказалась покрыта сплошным массивом стекла. Научных объяснений на данный момент нет. Лишь догадки о том, что могло вызвать нагревание огромного количества песка до такой температуры, чтобы образовалась настолько чистая, мерцающая голубыми проблесками стеклянная поверхность. Однако люди со всего мира уже жаждут увидеть собственными глазами этот феномен. Некоторые даже называют это чудом.

Я поймала на себе ласковый, но в то же время пытливый взгляд Рейеса.

— В чем дело? — смутилась я.

— Если мы это сделаем, то уже не станем вмешиваться в методы воспитания Лоэров.

Мне хватило ума прикинуться оскорбленной:

— Да я и не думала!

На его губах заиграла улыбка, которую давно следовало признать незаконной.

— Значит, когда они будут заставлять Пип есть шпинат, ты не будешь вмешиваться?

— Во-первых, заставлять детей есть шпинат — стремно, жестоко, и надо придумать за это уголовное наказание. Во-вторых, я им целиком и полностью доверяю.

Определившись с решением, мы попросили Диби попрощаться со всеми за нас. Он с пониманием согласился. Я переживала о том, как все воспримет Куки. Но у нее же есть Диби. О чем еще может мечтать женщина?

Я все еще поражалась тому, что этот человек, мой родной дядя, был ангелом. Небожителем. Небесным воином. Понять не могу, почему он остался на земле и занялся неблагодарной работой, где смерть на обмане и разочарованием погоняет. Да еще и окруженный людьми, которых, наверное, за равных никак не мог себе считать.

И все же он остался.

Снова без крыльев, он крепко меня обнял. Он пах как молния, дождь и корица.

Я вдохнула его запах и прошептала:

— Прости, дядя Боб.

— Не смей извиняться!

Я обняла его еще крепче, впитывая, запоминая ощущения, и отстранилась. А через секунду мы с Рейесом исчезли и появились в городе, который выбрали Лоэры. Точнее миссис Лоэр. Оказалось, что ее самое любимое место на всей планете — Санта-Фе.

Наверное, даже если бы мы хотели передумать, то уже не смогли бы. Само наше решение тянуло нас друг к другу, как планеты — к неминуемому столкновению.

Темная улица, мерцающие звезды, теплый ветерок…

Я шагнула к Рейесу, и мой свет пролился в бездну, именуемую Рейазикином. Наши молекулы забурлили, закипели, слились, а потом разделились, разрослись, пока над городом, где будет расти наша дочь, не образовался защитный купол. Теперь мы сможем видеть с небес, как она растет. Сможем защитить ее от всего, пока не придет время ей оставить след в истории человечества.

Когда мы вознеслись, я обратила взор на миссис Лоэр, которая напевала колыбельную и качала мою дочь, пока она не уснула. Я посмотрела на все, что ее окружает, и поняла, что чего-то не хватает.

Я проверила весь город. Потом весь штат. Потом всю планету и вселенную.

— Рейес? — позвала я, пока он покусывал мне ухо.

Образно выражаясь, конечно, поскольку теперь ни у кого из нас не было тел.

— Да? — отозвался он тем же богатым, глубоким, соблазнительным голосом, от которого таяли мои уже несуществующие коленки.

На всякий случай я просканировала вселенную еще раз и ткнула локтем в бок бога, который был рядом.

— А Ош-то где?